Страница:
— А число сегодня девятое.
— Девятое, — подтвердил Борис, отдуваясь и закрывая воду.
— Так... — Константин посмотрел на часы. — На все про все тебе пятнадцать минут. Бензин есть? Хорошо. Тогда хавай, и поскакали.
— Не понял. Я тебе кто — холоп?
— А тут и понимать нечего. — Возмущенный тон Костя пропустил мимо ушей. — Поедем с этим встречаться, с «больным Е.».
— Вы с ним как — созвонились или ментальный контакт наладили? — с сарказмом произнес Борис.
— Ментальный. Все, что нас объединяет, — это участие в Народном Ополчении. Но улица может быть большая. Первый вопрос: где? Ну? Глухо? Пошевели извилинами.
— Я там был-то всего пару раз...
— Ну и что? Я вообще не был. Я с тебя не место спрашиваю, а принцип. Допустим, решили мы друг друга найти. У какого дома искать будем? Ну?.. Если сегодня девятое.
— А-а... Понятно.
— Второй вопрос — во сколько.
— Ясно, ясно. В девять, да? А утра или вечера?
— В девять вечера мы будем стоять двадцать первого июля у дома номер двадцать один, — терпеливо объяснил Костя.
— Так ты целый месяц туда мотаться собираешься?
— Надеюсь, не придется.
— Нет, ты серьезно? Взял с потолка какие-то цифры, нагородил какую-то теорию... Да почему он должен следовать твоему графику?
— Потому, что другого в природе нет. Это единственная нормальная система. Я всю ночь голову ломал, ничего лучшего не изобрел. Если он не полный кретин, то наверняка додумается до того же. Ты ешь, а то не успеешь.
— На завтра перенести нельзя? У меня сегодня дела.
— Завтра — само собой. В десять ноль-ноль, у десятого дома.
К назначенному месту они прибыли без пяти. Борису это стоило недоеденного завтрака, но проигнорировать встречу двух пришельцев, пусть и маловероятную, он не мог.
Костя приказал ехать как можно тише, а сам, прильнув к стеклу, начал рассматривать прохожих. Ни одной кандидатуры. Люди по-муравьиному сновали туда-сюда и выходили за пределы дома номер девять — жилой семиэтажки бордового цвета с продуктовым магазином внизу.
Борис достиг перекрестка и, развернувшись, проследовал обратно. Пока он помалкивал, но частыми вздохами давал понять, что иного не ожидал. На третьем круге Константин попросил остановиться.
— Пойду, поторчу немного, — сказал он. — Вдруг они тоже на машине или за углом где-нибудь.
— Ты в это веришь?
— А что мне остается?
Он забрал у Бориса темные очки-капли и, нацепив их на нос, вылез из машины. Борис недовольно побарабанил по рулю. Сзади приближался автобус — ему пришлось тронуться и проехать несколько метров. Как только он затормозил, правая дверь открылась, и рядом с ним уселся крепкий мужчина с недружелюбной физиономией.
Человек был примерно его возраста и телосложения. Борис отметил, что одет он дорого, но слегка неряшливо, хотя это можно было отнести и на своеобразие стиля.
— Вперед, — сквозь зубы велел незнакомец, и Борис неожиданно для себя подчинился. — Здесь, — мужчина показал на стоявшую чуть в глубине аптеку.
Борис растерянно посмотрел на Костю — тот шагал к магазину и ничего не видел. Кричать было стыдно, сопротивляться — страшно, поэтому он шумно проглотил загустевшую слюну и свернул в закуток. Первая посетившая его мысль касалась автомобиля, но даже в волнении он сумел сообразить, что древний чахоточный «форд» угонщика не прельстит. К тому же для ограбления все было слишком сложно и долго. Борис не понимал, чего от него хотят, и от этого боялся еще больше.
Незнакомец вынул ключ зажигания и положил его на приборную панель.
— Федеральная служба безопасности, — представился он, раскрывая красное удостоверение. — Майор Старшов.
Борис скользнул взглядом по каким-то словам и печатям — все было весьма разборчиво, но почему-то пролетело мимо.
— Я ни в чем не виноват, — с неподдельным удивлением признался он.
— Так не бывает, — улыбаясь, но не шутя, возразил майор. — Все мы в чем-то виноваты. Про первородный грех слышали?
— Это юмор, да?
— А что, вам смешно? — спросил майор. — Посмеемся вместе. Вы в курсе, кого и зачем сюда привезли?
Борис потупился. Ему стало невыносимо жарко — носки облепили пальцы, как валенки, а из-под мышек по ребрам покатились крупные капли. Доигрался. Исследовательский пыл, туманивший мозги вот уже несколько месяцев, внезапно схлынул, и мысли приобрели необычайную четкость. Его ждали. За ним следили. Им все известно.
— Мало ли... подвез... — вякнул он. — Я иногда подрабатываю...
— И вместо того, чтобы брать деньги, раздаете пассажирам очки. Когда приедем, — хладнокровно сказал майор, — я вам покажу оперативную съемку. Там много такого, что требует ваших разъяснений.
— Случайно... вышло...
— Не знаю, как там у вас, а у вашего подельника Роговцева случайностей не бывает. Если б не наши сотрудники, к вечеру в новостях показали бы новый труп. До появления здесь вас можно было обвинить только в укрывательстве, теперь же это прямое пособничество. А где пособничество, там и соучастие. Статья у Роговцева тяжелая, там наказание не делится на минимальное и максимальное. Срок там один. А пожизненно на двоих — это все равно пожизненно.
Майор Старшов говорил еще минут пять, пока Бориса, изведавшего несколько стадий отчаяния, не затрясло.
— В общем, положение у вас незавидное, — подьггожил фээсбэшник. — С другой стороны, мы не формалисты и осознаем, что непосредственного участия в убийствах вы не принимали. Съемки свидетельствуют о том, что ваше общение с Роговцевым было не слишком продолжительным...
Борис вышел из оцепенения и часто закивал.
— Кроме того, существуют разного рода смягчающие обстоятельства, — проговорил майор. — Например, содействие следствию.
— Да, да... да, это я готов. Да, я согласен. — Борис затряс головой еще энергичней и с ненавистью посмотрел в зеркало. Константин все стоял у витрины, за которой громоздился огромный муляж сыра. — А вы его до сих пор не... того?
— Сейчас возьмем. С вашей помощью или без — решайте.
— Да, да!
Сейчас Борис не возражал даже против недели или двух в лефортовской камере, только б потом все прояснилось. Он успел представить, с какой страстью сожжет свои еретические записи про трансформацию сознания и многослойность пространства.
— Что делать? — напряженно произнес он.
— Подъехать и позвать его в машину.
Борис завел мотор, включил заднюю скорость и вырулил на дорогу. Пропустив длинный фургон, он пересек улицу и плавно остановился у магазина. Костя раздраженно отмахнулся, но, увидев внутри майора, расплылся в улыбке и побежал к «Форду».
Старшов распахнул дверцу и резво выскочил навстречу. Ожидаемых Борисом наручников и табельного оружия он не достал.
Костя с майором налетели друг на друга и крепко обнялись. Борис поглядывал на них со смешанным чувством облегчения и тревоги. Он был счастлив от того, что его разыграли, что камеры в Лефортове не предвидится, что все, черт возьми, хорошо, но при этом он хотел бы проявить больше выдержки. Перед товарищем Роговцева он предстал отнюдь не в лучшем свете, и это его смущало.
— Знакомьтесь, — сказал Константин. — Борис, специалист по психам. Петр, сотник Ополчения. Он же — «больной Е.».
Петр и Костя устроились на заднем сиденье. Борис протянул Петру руку — тот ее пожал, но с секундной заминкой.
— Изуверский у тебя юмор. Бабушка меня госбезом еще с пеленок стращала.
— Оно и заметно. Будем считать, оправдался. Детские фобии — это святое.
— Как ты нас нашел? — спросил Борис. — Неужели догадался — девятого числа, у девятого дома, в девять часов?..
— Ребят, это вы меня в девять искали. А я здесь с восьми дежурю.
— Тогда не состыкуется, — сказал Борис.
— Кто вовремя приходит, тот может не уйти, — возразил Петр.
— Ты про засаду? Откуда они у нас?
— Но ты-то ведь попал, — не совсем определенно ответил Петр и, наклонившись к Костиному уху, шепнул: — У тебя с собой что-нибудь есть?
Тот откинул полу пиджака и достал финку с зубчатым лезвием.
— Ох и падок ты на эти самурайские штуки. Багажник пустой? Туда положим.
— Бориса? Он не опасен, — возразил Костя.
— Неопасный Борис только что тебя продал.
— Я думал, вы смеетесь. Госбез какой-то...
Петр молча бросил ему свое удостоверение. Константин внимательно прочитал все, что там было написано, и, захлопнув, вернул. Потом опять вынул нож и полюбовался фигурной заточкой.
— Швейцария, — с уважением проронил он.
— Знаешь, Влад, я, кажется, начинаю жалеть, что с тобой связался, — сказал Широков. — Фонд и партия. Разные вещи. Мы переходим границу. Раньше были только деньги, теперь...
— Теперь большие деньги, Михал Михалыч, — вставил Нуркин. — Мы же в политику не лезем, и все это понимают. Просто урожаи на нашем огородике будут обильней. А чужого огородика нам не надо.
— Урожаи... — буркнул Широков. — Геморрои у нас будут. Такие, что жопы не хватит. Я чувствую.
— Уже? Рано, Михал Михалыч, еще не доехали, — засмеялся Нуркин.
Широков хотел ответить что-нибудь резкое, но поленился. Этот выскочка наглел на глазах — естественно и неудержимо. Широков и не особенно-то сопротивлялся. Из бухгалтеров да в заместители председателя, у кого ж головенка не закружится?
«Надо будет его сплавить куда-нибудь, — решил он. — Вот пройдем организационный период, все утрясем, и — чао, бамбино!»
Сорокапятилетний бамбино что-то мурлыкал себе под нос и покачивал ножкой, благо пространство «Линкольна» это позволяло. За окнами неслись прокопченные деревья с высокими кронами — нижние ветки не выдерживали шоссейной экологии и, высыхая, шли на дрова для многочисленных шашлычных.
Охранник за звуконепроницаемой перегородкой провожал взглядом каждый мангал и тревожно шевелился.
«Не кормят его, что ли», — раздраженно подумал Нуркин.
Из всех необходимых для такой должности достоинств секьюрити имел лишь большой бритый череп и лицензию на ношение оружия. Как специалист он был полный ноль, и Нуркин, поднаторевший в вопросах личной безопасности, уговаривал Широкова оставить детину в офисе. Михал Михалыч, любивший проявлять принципиальность в мелочах, настоял на своем. Не то чтобы он кому-то не доверял или кого-то боялся — просто из художественной литературы Широков знал, что на бандитскую стрелку желательно выезжать толпой.
Четвертым в «толпе» был водитель, смышленый малый, вовремя покинувший какой-то ведомственный гараж. Нуркин присматривался к нему уже несколько дней. Преданный человек дорогого стоит.
— Долго еще? — капризно спросил Широков, включив переговорное устройство.
— Почти приехали, Михаил Михайлович, — отозвался водитель. — Двадцатый столбик.
— Ох, не надо было... — сказал Широков, отпуская кнопку.
— Надо, надо, Михалыч, — заверил Нуркин. — Сумма посильная, нас это не разорит, зато крепкий сон и здоровый аппетит. О! Стихи получились. И потом, Михалыч, это же связи. Они в нашем продвижении заинтересованы. Для них это престиж. Не каждая группировка имеет партию.
— То-то и оно, что имеет.
— Вас сегодня заносит на какую-то гомосексуальную тематику. Не вздумайте при них отпускать подобные каламбуры.
— Что ж они, совсем пещерные? Одна блатата?
— Если так переживаете, могли бы в офисе подождать, я ведь предлагал.
Широков промокнул губы платком и отвернулся. «Этот бухгалтер слишком прыток, чтобы удовлетвориться малым. Потянет одеяло на себя, обязательно потянет. Расстаться — и чем скорее, тем лучше».
— Двадцать четвертый километр, — предупредил водитель.
Нуркин и сам уже видел. На обочине стоял угловатый джип болотного цвета, из которого торчала мускулистая рука. Рука призывно махнула, и водитель, не останавливаясь, проехал дальше. Сзади невесть откуда появился вишневый «БМВ». Обогнав «Линкольн», он дважды мигнул поворотиками.
Через несколько километров они свернули — название на проржавевшем указателе Нуркину разглядеть не удалось, но дорога была хорошая, асфальтированная. Миновав маленький мост со свежевыкрашенным шлагбаумом, эскорт вкатился в дачный поселок. О том, что это именно поселок, а не парк и не заповедник, Нуркин догадался, лишь когда заметил череду высоких заборов.
Кругом росли огромные сосны, и было непонятно, каким образом здесь что-то построили, не повредив деревьев. Дощатые ограды тянулись на многие метры, и каждый участок занимал никак не меньше пятидесяти соток.
«БМВ» встал у темно-зеленых ворот и просигналил. За распахнувшимися створками возник добротный бревенчатый дом в два этажа с мансардой и открытой верандой.
Слухи о разнузданном бытии преступных авторитетов оказались сильно преувеличенными — ни фонтанов, ни павлинов, ни голых негритянок на участке не наблюдалось. Напротив, все выглядело весьма почтенно: беседка в ползучих растениях, выложенные обычной плиткой дорожки и фантастической красоты цветник. Даже пресловутые боевики были похожи на любимых племянников какого-то дряхлого лауреата.
Охранник Широкова вылез из машины и долго вертел башкой, пытаясь сообразить, чем он здесь может быть полезен. К нему подошел загорелый парень в полосатой тенниске и довольно вежливо предложил сдать пистолет. Охранник подумал еще немного и, нагнувшись к окну, сказал:
— Михаил Михайлович, я вам выходить не советую.
— Ты что, белены объелся? — прошипел Нуркин. — На хера мы сюда тащились? Михалья, рассчитай этого урода, и пусть возвращается пешком.
Он решительно открыл дверцу и, позволив себя обыскать, зашагал к беседке. Опыта общения с ворами он практически не имел, но считал, что со всяким человеком следует вести себя достойно. К тому же Маэстро показался ему нормальным, даже воспитанным, — по крайней мере, по телефону.
В беседке, причудливо сплетенной из тонких реек, сидели двое. Он поздоровался с Маэстро — тот ответил доброжелательно, но сдержанно. Главный здесь не он, мгновенно учуял Нуркин.
Второй, увлеченно читавший газету, встряхнул листы и медленно, неестественно медленно, положил их на колени. Нуркин повернулся к нему и, раскрыв рот, опустился на лавочку.
Они смотрели друг на друга так долго, что Маэстро почувствовал себя лишним. Он тактично кхекнул и, дождавшись взгляда Нуркина, пояснил:
— Идея сотрудничества с вашей партией нам понравилась. Но курировать вас буду не я. Вот, пожалуйста. — Он показал на соседа с газетой. — Имен вам знать ни к чему. Просто Штаб.
— Штаб, — зачарованно произнес Нуркин, возвращаясь взглядом ко второму. — Очень приятно.
— Пошли, — сказал тот и повел его к веранде. Маэстро и охранникам он движением ладони велел оставаться на месте.
Нуркин поднялся на крыльцо и, увидев растерянного Михал Михалыча, повторил начальственный жест Штаба.
— Саша... — сказал он, зайдя в комнату.
— Влад...
— Саша-Штаб... Ты здесь.
— И ты. Как?
— Ополчение. Все-таки они меня достали.
— А я?
— Ты не помнишь?
— Смутно. Летели, кажется, на переговоры в Пхеньян... Что-то с двигателями...
— У тебя парашют не раскрылся. А меня через неделю хлопнули. Так что страна без руководства.
— Все как я думал. Жизнь после смерти, — пробормотал Немаляев и, усадив Нуркина за накрытый стол, добавил: — Вот он, ад.
— Н-да? — Нуркин повертел за горлышки разномастные бутылки и воткнул в икорницу столовую ложку. — Ад, Сашок, это когда в говне барахтаешься. Вот как я. Бухгалтер. Шестерка. Тьфу.
— Не жалься, Влад. Я последний срок на севере отбывал. Поселок Торосный, на карте не ищи — нету. Отморозил все, что можно и нельзя. А твое положение поправимо. Да ты и сам... Никакой ты, допустим, не бухгалтер, Владя.
— Это песня долгая, — отмахнулся Нуркин, наваливая себе в тарелку салатов.
— Но ведь начал же. А что, Влад, прорвемся? Получится, а? — Немаляев вдруг загорячился и, плеснув по рюмочкам коньяка, навис над столом. — Получится, Вяад! С твоими мозгами! А? Мы наш, мы новый!.. Там построили и здесь построим. Я помогу.
— А сам?
— При моей-то анкете?
— Анкета у тебя и в том слое была неважная, — равнодушно ответил Нуркин.
— Ну ты и волчара! — притворно озлобился Немаляев. — Досье собирал! На кого?
— Штаб этим не занимается?
— Дурацкая кличка. А поменять нельзя. У нас все строго.
— Так. — Нуркин торопливо дожевал и хлопнул себя по ногам. — Давай еще по одной, и к делу.
— За нас. Не чокаясь, — пошутил Немаляев, но выпили действительно не чокаясь. — Что там за чучело с тобой приехало?
— Заместитель бывшего шефа бывшего фонда. Он ему родственником приходится по материнской линии, ну, шеф его и пригрел. А вообще тюфяк. Он нам не нужен.
— Вопрос решен.
— Только не сразу и как-нибудь естественным путем. Авторитетом партии рисковать нельзя.
— Обижаешь. Мы тебе не «быки» с оптового рынка. Мы сами в авторитете. Кстати, сюда больше не приезжай. Встречаться в Москве будем, места подходящие есть.
— Ты всерьез со мной идти собрался или ностальгия гложет? Подумай, Саша, зачем тебе политика? У тебя же и так полная чаша. Любого можешь задавить, купить, перепродать, трахнуть, в бараний рог согнуть. Чего тебе еще от жизни надо?
— И это говорит премьер? Мы ведь с тобой романтики, Влад, ба-альшие романтики. Иначе не замутили бы всю ту историю. А ты мне втираешь про синицу в руках. «Купить», «трахнуть»... А планы? Наши с тобой планы, Влад? Порядок, справедливость, прогресс...
— И ты, вор в законе Штаб, согласен быть помощником простого бухгалтера?
— Это для них ты простой. Я-то знаю. Ты же во все учебники попадешь, надо только до конца довести. Там не дали, здесь мы умнее будем. Учтем ошибки. Это даже хорошо, что...
Немаляева прервал нежный звонок мобильника, и он, отставив новую рюмку, недовольно ответил. В трубке говорили долго, больше пяти минут, — он молча слушал и хмурился.
Нуркин закинул в рот пару маслин и подошел к окну. Маэстро с Широковым толковали в беседке — там тоже накрыли маленький круглый столик, и Широков, босс недоделанный, жрал что-то прямо руками.
Обычные окна при ближайшем рассмотрении оказались стеклопакетами — люди во дворе двигали губами, но в дом звуки не проникали. Кроме окон, все было натуральное: деревянная лестница на второй этаж, гобелен с пастушками, старая однозарядная винтовка, рядом — шашка в ободранных ножнах.
— Извини, задолбали меня эти братки, — сказал ему в спину Немаляев. — А, шашка понравилась? Дедова. Он у меня красным командиром был. Не думал, наверно, что внучек с пути собьется.
— А там? В том слое?
— Тоже. Представляешь, там я про него почти ничего не знал. Ну, лихой мужик, с орденами, фотография в альбоме... А здесь всю его биографию помню: и про ранения, и как бежал из плена. Я это к чему говорю. У нас с тобой жизненного опыта теперь в два раза больше.
— И дерьма — тоже.
Нуркин вернулся к столу и густо намазал на хлеб черной икры.
— Сдается мне, Сашок, Народное Ополчение, от которого нам покоя не было, сюда вместе с нами проползло. У меня, между прочим, сестру недавно почикали. Сестра не родная и стерва была порядочная, а все ж напряг. Мешать они нам будут.
— Я в курсе. И по черному списку они плотно поработали. Твоя фамилия в газете мелькала.
— Читал, — скривился Нуркин. — Это еще ничего, лишь бы дальше не распространялось. Такая реклама нам не нужна. Связь с психами — это как секс с животными. Не отмоешься потом. Найти бы сволочей...
— Уже, — гордо улыбаясь, сообщил Немаляев.
— Кто?!
— Еремин Петр, сотник. Слышал про такого?
— Мне еще сотников помнить!
— Подержал я его неделю в подвале, а сам тем временем справочки навел. Сначала уверенности не было, мало ли безбашенных бродит. Потом убедился: он. Перекинутый, так же как мы. Я ему для наживки жену с киндером показывал, он даже не сильно притворялся. Они ему никто, потому что он не отсюда.
— Надеюсь, он еще жив?
— Если под машину не попал, то да.
— Не понял. Он где?
— В Москве где-то. На воле.
Нуркин набрал воздуха для матерной тирады, но, прищурившись, поднял глаза к потолку и задумчиво почесал ухо.
— Угум... и что за схема? Он здесь не один?
— Есть второй. Константин Роговцев. Кем он был у нас, я не знаю. Видимо, фигура помельче, но тоже профессионал. Насчет других пока неизвестно. Главное, если их нет сейчас, это не значит, что они не появятся в будущем.
— И ты отпустил этого... Еремина, чтобы он создал Ополчение номер два...
— Чтоб не вылавливать их, как пескарей, а накрыть всех сразу.
— Наблюдение?..
— Ни в коем случае. Он калач тертый, слежку наверняка учует. Пусть погуляет. Когда банду соберет, сам себя выдаст.
— И как ты это оформил? Из подвала — на свободу. Побег?
— Покушение, — ухмыльнулся Немаляев, картинно стряхивая с плеча пылинки. — Я ему себя заказал. Хотел лично проверить квалификацию. Мыслит он нестандартно. Это плохо. Зато у него с памятью не все благополучно.
Немаляев допил коньяк и, присев у лестницы, развернул одну из ступенек вокруг оси.
— От тебя секретов нет, — сказал он. — Вот, почитай.
Нуркин взял у него карманный дневник в кожаном переплете и открыл на закладке.
" Сперва пожри.
Ты Петр Еремин. Твои друзья: люди из Народного Ополчения (я никого не видел). Враги: члены Чрезвычайного Правительства и их подручные..."
— Что ж, коротко и ясно.
— Каждое утро ему приходится повторять все сначала.
— Ты уверен?
— Зачем тогда эта запись?
— Нас с толку сбить.
— Слишком сложно. Если исходить из того, что соперник считает на двадцать шагов вперед, лучше сразу сдаться. Теперь к конкретике. Чем я могу посодействовать?
— В Минюсте завязки имеются?
— Везде имеются.
— С регистрацией у нас все чисто, но проконтролировать не мешало бы. Ненавязчиво так, без давления.
— Не учи. Что еще?
— Я вообще-то просить ничего не собирался. У бандитов обычно только одного просят — чтоб не стреляли. Ну, мне пора, а то сомневаться начнут — и твои, и мои.
— Мои никогда не сомневаются.
— Чего ты к словам цепляешься? В тюрьме научился?
— На тюрьме, Влад, так учат, что... да хрен с ней. Посиди еще, а?
— Спасибо, Сашка, не могу. В следующий раз — обязательно. А сегодня лететь надо, у меня после обеда презентация.
— Где?
— В американском посольстве. Так, маленький балаганчик. Не спрашивай, по телевизору увидишь.
— Ну, коли надо... Держи телефон. Днем и ночью, — сказал Немаляев, протягивая синюю карточку с одними цифрами.
— И ты не стесняйся. — Нуркин вручил ему свежеотпечатанную визитку и крепко пожал руку.
Маэстро из беседки исчез, вместо него в ней отирался крупноголовый охранник. Широков продолжал трапезничать — охраннику, судя по голодным глазам, не перепало.
— Наелся? Едем домой.
Широков, отодвинув блюдо, пошел навстречу, но Нуркин свернул к «Линкольну». Чтобы его догнать, лидеру партии пришлось перейти на трусцу.
— Как там? — осведомился Широков.
— Все нормально, Миша. Иди в машину.
— Что ж ты без меня? — прошептал он, прикрывая лоснящиеся губы. — А я тут пока с этим Маэстро почву разведал, так он обещал...
— К тачке иди, говорю! — крикнул Нуркин. Охранник бегом распахнул дверцу, и Широков почти упал в салон. В бухгалтере он сомневался с самого начала, но не предполагал, что все случится настолько быстро. И еще он не мог понять, откуда у бухгалтера взялась такая хватка.
— Совсем забыли, — обратился Нуркин к Немаляеву. — Сколько денег-то с меня брать будешь?
— За что?
— За крышу.
— Не волнуйся, — смеясь, ответил тот. — Потом расплатишься.
Нуркин улыбнулся, но, сев в машину, тут же нахмурился. Двойной жизненный опыт подсказывал: потом, как правило, бывает дороже.
Глава 15
— Девятое, — подтвердил Борис, отдуваясь и закрывая воду.
— Так... — Константин посмотрел на часы. — На все про все тебе пятнадцать минут. Бензин есть? Хорошо. Тогда хавай, и поскакали.
— Не понял. Я тебе кто — холоп?
— А тут и понимать нечего. — Возмущенный тон Костя пропустил мимо ушей. — Поедем с этим встречаться, с «больным Е.».
— Вы с ним как — созвонились или ментальный контакт наладили? — с сарказмом произнес Борис.
— Ментальный. Все, что нас объединяет, — это участие в Народном Ополчении. Но улица может быть большая. Первый вопрос: где? Ну? Глухо? Пошевели извилинами.
— Я там был-то всего пару раз...
— Ну и что? Я вообще не был. Я с тебя не место спрашиваю, а принцип. Допустим, решили мы друг друга найти. У какого дома искать будем? Ну?.. Если сегодня девятое.
— А-а... Понятно.
— Второй вопрос — во сколько.
— Ясно, ясно. В девять, да? А утра или вечера?
— В девять вечера мы будем стоять двадцать первого июля у дома номер двадцать один, — терпеливо объяснил Костя.
— Так ты целый месяц туда мотаться собираешься?
— Надеюсь, не придется.
— Нет, ты серьезно? Взял с потолка какие-то цифры, нагородил какую-то теорию... Да почему он должен следовать твоему графику?
— Потому, что другого в природе нет. Это единственная нормальная система. Я всю ночь голову ломал, ничего лучшего не изобрел. Если он не полный кретин, то наверняка додумается до того же. Ты ешь, а то не успеешь.
— На завтра перенести нельзя? У меня сегодня дела.
— Завтра — само собой. В десять ноль-ноль, у десятого дома.
К назначенному месту они прибыли без пяти. Борису это стоило недоеденного завтрака, но проигнорировать встречу двух пришельцев, пусть и маловероятную, он не мог.
Костя приказал ехать как можно тише, а сам, прильнув к стеклу, начал рассматривать прохожих. Ни одной кандидатуры. Люди по-муравьиному сновали туда-сюда и выходили за пределы дома номер девять — жилой семиэтажки бордового цвета с продуктовым магазином внизу.
Борис достиг перекрестка и, развернувшись, проследовал обратно. Пока он помалкивал, но частыми вздохами давал понять, что иного не ожидал. На третьем круге Константин попросил остановиться.
— Пойду, поторчу немного, — сказал он. — Вдруг они тоже на машине или за углом где-нибудь.
— Ты в это веришь?
— А что мне остается?
Он забрал у Бориса темные очки-капли и, нацепив их на нос, вылез из машины. Борис недовольно побарабанил по рулю. Сзади приближался автобус — ему пришлось тронуться и проехать несколько метров. Как только он затормозил, правая дверь открылась, и рядом с ним уселся крепкий мужчина с недружелюбной физиономией.
Человек был примерно его возраста и телосложения. Борис отметил, что одет он дорого, но слегка неряшливо, хотя это можно было отнести и на своеобразие стиля.
— Вперед, — сквозь зубы велел незнакомец, и Борис неожиданно для себя подчинился. — Здесь, — мужчина показал на стоявшую чуть в глубине аптеку.
Борис растерянно посмотрел на Костю — тот шагал к магазину и ничего не видел. Кричать было стыдно, сопротивляться — страшно, поэтому он шумно проглотил загустевшую слюну и свернул в закуток. Первая посетившая его мысль касалась автомобиля, но даже в волнении он сумел сообразить, что древний чахоточный «форд» угонщика не прельстит. К тому же для ограбления все было слишком сложно и долго. Борис не понимал, чего от него хотят, и от этого боялся еще больше.
Незнакомец вынул ключ зажигания и положил его на приборную панель.
— Федеральная служба безопасности, — представился он, раскрывая красное удостоверение. — Майор Старшов.
Борис скользнул взглядом по каким-то словам и печатям — все было весьма разборчиво, но почему-то пролетело мимо.
— Я ни в чем не виноват, — с неподдельным удивлением признался он.
— Так не бывает, — улыбаясь, но не шутя, возразил майор. — Все мы в чем-то виноваты. Про первородный грех слышали?
— Это юмор, да?
— А что, вам смешно? — спросил майор. — Посмеемся вместе. Вы в курсе, кого и зачем сюда привезли?
Борис потупился. Ему стало невыносимо жарко — носки облепили пальцы, как валенки, а из-под мышек по ребрам покатились крупные капли. Доигрался. Исследовательский пыл, туманивший мозги вот уже несколько месяцев, внезапно схлынул, и мысли приобрели необычайную четкость. Его ждали. За ним следили. Им все известно.
— Мало ли... подвез... — вякнул он. — Я иногда подрабатываю...
— И вместо того, чтобы брать деньги, раздаете пассажирам очки. Когда приедем, — хладнокровно сказал майор, — я вам покажу оперативную съемку. Там много такого, что требует ваших разъяснений.
— Случайно... вышло...
— Не знаю, как там у вас, а у вашего подельника Роговцева случайностей не бывает. Если б не наши сотрудники, к вечеру в новостях показали бы новый труп. До появления здесь вас можно было обвинить только в укрывательстве, теперь же это прямое пособничество. А где пособничество, там и соучастие. Статья у Роговцева тяжелая, там наказание не делится на минимальное и максимальное. Срок там один. А пожизненно на двоих — это все равно пожизненно.
Майор Старшов говорил еще минут пять, пока Бориса, изведавшего несколько стадий отчаяния, не затрясло.
— В общем, положение у вас незавидное, — подьггожил фээсбэшник. — С другой стороны, мы не формалисты и осознаем, что непосредственного участия в убийствах вы не принимали. Съемки свидетельствуют о том, что ваше общение с Роговцевым было не слишком продолжительным...
Борис вышел из оцепенения и часто закивал.
— Кроме того, существуют разного рода смягчающие обстоятельства, — проговорил майор. — Например, содействие следствию.
— Да, да... да, это я готов. Да, я согласен. — Борис затряс головой еще энергичней и с ненавистью посмотрел в зеркало. Константин все стоял у витрины, за которой громоздился огромный муляж сыра. — А вы его до сих пор не... того?
— Сейчас возьмем. С вашей помощью или без — решайте.
— Да, да!
Сейчас Борис не возражал даже против недели или двух в лефортовской камере, только б потом все прояснилось. Он успел представить, с какой страстью сожжет свои еретические записи про трансформацию сознания и многослойность пространства.
— Что делать? — напряженно произнес он.
— Подъехать и позвать его в машину.
Борис завел мотор, включил заднюю скорость и вырулил на дорогу. Пропустив длинный фургон, он пересек улицу и плавно остановился у магазина. Костя раздраженно отмахнулся, но, увидев внутри майора, расплылся в улыбке и побежал к «Форду».
Старшов распахнул дверцу и резво выскочил навстречу. Ожидаемых Борисом наручников и табельного оружия он не достал.
Костя с майором налетели друг на друга и крепко обнялись. Борис поглядывал на них со смешанным чувством облегчения и тревоги. Он был счастлив от того, что его разыграли, что камеры в Лефортове не предвидится, что все, черт возьми, хорошо, но при этом он хотел бы проявить больше выдержки. Перед товарищем Роговцева он предстал отнюдь не в лучшем свете, и это его смущало.
— Знакомьтесь, — сказал Константин. — Борис, специалист по психам. Петр, сотник Ополчения. Он же — «больной Е.».
Петр и Костя устроились на заднем сиденье. Борис протянул Петру руку — тот ее пожал, но с секундной заминкой.
— Изуверский у тебя юмор. Бабушка меня госбезом еще с пеленок стращала.
— Оно и заметно. Будем считать, оправдался. Детские фобии — это святое.
— Как ты нас нашел? — спросил Борис. — Неужели догадался — девятого числа, у девятого дома, в девять часов?..
— Ребят, это вы меня в девять искали. А я здесь с восьми дежурю.
— Тогда не состыкуется, — сказал Борис.
— Кто вовремя приходит, тот может не уйти, — возразил Петр.
— Ты про засаду? Откуда они у нас?
— Но ты-то ведь попал, — не совсем определенно ответил Петр и, наклонившись к Костиному уху, шепнул: — У тебя с собой что-нибудь есть?
Тот откинул полу пиджака и достал финку с зубчатым лезвием.
— Ох и падок ты на эти самурайские штуки. Багажник пустой? Туда положим.
— Бориса? Он не опасен, — возразил Костя.
— Неопасный Борис только что тебя продал.
— Я думал, вы смеетесь. Госбез какой-то...
Петр молча бросил ему свое удостоверение. Константин внимательно прочитал все, что там было написано, и, захлопнув, вернул. Потом опять вынул нож и полюбовался фигурной заточкой.
— Швейцария, — с уважением проронил он.
* * *
— Знаешь, Влад, я, кажется, начинаю жалеть, что с тобой связался, — сказал Широков. — Фонд и партия. Разные вещи. Мы переходим границу. Раньше были только деньги, теперь...
— Теперь большие деньги, Михал Михалыч, — вставил Нуркин. — Мы же в политику не лезем, и все это понимают. Просто урожаи на нашем огородике будут обильней. А чужого огородика нам не надо.
— Урожаи... — буркнул Широков. — Геморрои у нас будут. Такие, что жопы не хватит. Я чувствую.
— Уже? Рано, Михал Михалыч, еще не доехали, — засмеялся Нуркин.
Широков хотел ответить что-нибудь резкое, но поленился. Этот выскочка наглел на глазах — естественно и неудержимо. Широков и не особенно-то сопротивлялся. Из бухгалтеров да в заместители председателя, у кого ж головенка не закружится?
«Надо будет его сплавить куда-нибудь, — решил он. — Вот пройдем организационный период, все утрясем, и — чао, бамбино!»
Сорокапятилетний бамбино что-то мурлыкал себе под нос и покачивал ножкой, благо пространство «Линкольна» это позволяло. За окнами неслись прокопченные деревья с высокими кронами — нижние ветки не выдерживали шоссейной экологии и, высыхая, шли на дрова для многочисленных шашлычных.
Охранник за звуконепроницаемой перегородкой провожал взглядом каждый мангал и тревожно шевелился.
«Не кормят его, что ли», — раздраженно подумал Нуркин.
Из всех необходимых для такой должности достоинств секьюрити имел лишь большой бритый череп и лицензию на ношение оружия. Как специалист он был полный ноль, и Нуркин, поднаторевший в вопросах личной безопасности, уговаривал Широкова оставить детину в офисе. Михал Михалыч, любивший проявлять принципиальность в мелочах, настоял на своем. Не то чтобы он кому-то не доверял или кого-то боялся — просто из художественной литературы Широков знал, что на бандитскую стрелку желательно выезжать толпой.
Четвертым в «толпе» был водитель, смышленый малый, вовремя покинувший какой-то ведомственный гараж. Нуркин присматривался к нему уже несколько дней. Преданный человек дорогого стоит.
— Долго еще? — капризно спросил Широков, включив переговорное устройство.
— Почти приехали, Михаил Михайлович, — отозвался водитель. — Двадцатый столбик.
— Ох, не надо было... — сказал Широков, отпуская кнопку.
— Надо, надо, Михалыч, — заверил Нуркин. — Сумма посильная, нас это не разорит, зато крепкий сон и здоровый аппетит. О! Стихи получились. И потом, Михалыч, это же связи. Они в нашем продвижении заинтересованы. Для них это престиж. Не каждая группировка имеет партию.
— То-то и оно, что имеет.
— Вас сегодня заносит на какую-то гомосексуальную тематику. Не вздумайте при них отпускать подобные каламбуры.
— Что ж они, совсем пещерные? Одна блатата?
— Если так переживаете, могли бы в офисе подождать, я ведь предлагал.
Широков промокнул губы платком и отвернулся. «Этот бухгалтер слишком прыток, чтобы удовлетвориться малым. Потянет одеяло на себя, обязательно потянет. Расстаться — и чем скорее, тем лучше».
— Двадцать четвертый километр, — предупредил водитель.
Нуркин и сам уже видел. На обочине стоял угловатый джип болотного цвета, из которого торчала мускулистая рука. Рука призывно махнула, и водитель, не останавливаясь, проехал дальше. Сзади невесть откуда появился вишневый «БМВ». Обогнав «Линкольн», он дважды мигнул поворотиками.
Через несколько километров они свернули — название на проржавевшем указателе Нуркину разглядеть не удалось, но дорога была хорошая, асфальтированная. Миновав маленький мост со свежевыкрашенным шлагбаумом, эскорт вкатился в дачный поселок. О том, что это именно поселок, а не парк и не заповедник, Нуркин догадался, лишь когда заметил череду высоких заборов.
Кругом росли огромные сосны, и было непонятно, каким образом здесь что-то построили, не повредив деревьев. Дощатые ограды тянулись на многие метры, и каждый участок занимал никак не меньше пятидесяти соток.
«БМВ» встал у темно-зеленых ворот и просигналил. За распахнувшимися створками возник добротный бревенчатый дом в два этажа с мансардой и открытой верандой.
Слухи о разнузданном бытии преступных авторитетов оказались сильно преувеличенными — ни фонтанов, ни павлинов, ни голых негритянок на участке не наблюдалось. Напротив, все выглядело весьма почтенно: беседка в ползучих растениях, выложенные обычной плиткой дорожки и фантастической красоты цветник. Даже пресловутые боевики были похожи на любимых племянников какого-то дряхлого лауреата.
Охранник Широкова вылез из машины и долго вертел башкой, пытаясь сообразить, чем он здесь может быть полезен. К нему подошел загорелый парень в полосатой тенниске и довольно вежливо предложил сдать пистолет. Охранник подумал еще немного и, нагнувшись к окну, сказал:
— Михаил Михайлович, я вам выходить не советую.
— Ты что, белены объелся? — прошипел Нуркин. — На хера мы сюда тащились? Михалья, рассчитай этого урода, и пусть возвращается пешком.
Он решительно открыл дверцу и, позволив себя обыскать, зашагал к беседке. Опыта общения с ворами он практически не имел, но считал, что со всяким человеком следует вести себя достойно. К тому же Маэстро показался ему нормальным, даже воспитанным, — по крайней мере, по телефону.
В беседке, причудливо сплетенной из тонких реек, сидели двое. Он поздоровался с Маэстро — тот ответил доброжелательно, но сдержанно. Главный здесь не он, мгновенно учуял Нуркин.
Второй, увлеченно читавший газету, встряхнул листы и медленно, неестественно медленно, положил их на колени. Нуркин повернулся к нему и, раскрыв рот, опустился на лавочку.
Они смотрели друг на друга так долго, что Маэстро почувствовал себя лишним. Он тактично кхекнул и, дождавшись взгляда Нуркина, пояснил:
— Идея сотрудничества с вашей партией нам понравилась. Но курировать вас буду не я. Вот, пожалуйста. — Он показал на соседа с газетой. — Имен вам знать ни к чему. Просто Штаб.
— Штаб, — зачарованно произнес Нуркин, возвращаясь взглядом ко второму. — Очень приятно.
— Пошли, — сказал тот и повел его к веранде. Маэстро и охранникам он движением ладони велел оставаться на месте.
Нуркин поднялся на крыльцо и, увидев растерянного Михал Михалыча, повторил начальственный жест Штаба.
— Саша... — сказал он, зайдя в комнату.
— Влад...
— Саша-Штаб... Ты здесь.
— И ты. Как?
— Ополчение. Все-таки они меня достали.
— А я?
— Ты не помнишь?
— Смутно. Летели, кажется, на переговоры в Пхеньян... Что-то с двигателями...
— У тебя парашют не раскрылся. А меня через неделю хлопнули. Так что страна без руководства.
— Все как я думал. Жизнь после смерти, — пробормотал Немаляев и, усадив Нуркина за накрытый стол, добавил: — Вот он, ад.
— Н-да? — Нуркин повертел за горлышки разномастные бутылки и воткнул в икорницу столовую ложку. — Ад, Сашок, это когда в говне барахтаешься. Вот как я. Бухгалтер. Шестерка. Тьфу.
— Не жалься, Влад. Я последний срок на севере отбывал. Поселок Торосный, на карте не ищи — нету. Отморозил все, что можно и нельзя. А твое положение поправимо. Да ты и сам... Никакой ты, допустим, не бухгалтер, Владя.
— Это песня долгая, — отмахнулся Нуркин, наваливая себе в тарелку салатов.
— Но ведь начал же. А что, Влад, прорвемся? Получится, а? — Немаляев вдруг загорячился и, плеснув по рюмочкам коньяка, навис над столом. — Получится, Вяад! С твоими мозгами! А? Мы наш, мы новый!.. Там построили и здесь построим. Я помогу.
— А сам?
— При моей-то анкете?
— Анкета у тебя и в том слое была неважная, — равнодушно ответил Нуркин.
— Ну ты и волчара! — притворно озлобился Немаляев. — Досье собирал! На кого?
— Штаб этим не занимается?
— Дурацкая кличка. А поменять нельзя. У нас все строго.
— Так. — Нуркин торопливо дожевал и хлопнул себя по ногам. — Давай еще по одной, и к делу.
— За нас. Не чокаясь, — пошутил Немаляев, но выпили действительно не чокаясь. — Что там за чучело с тобой приехало?
— Заместитель бывшего шефа бывшего фонда. Он ему родственником приходится по материнской линии, ну, шеф его и пригрел. А вообще тюфяк. Он нам не нужен.
— Вопрос решен.
— Только не сразу и как-нибудь естественным путем. Авторитетом партии рисковать нельзя.
— Обижаешь. Мы тебе не «быки» с оптового рынка. Мы сами в авторитете. Кстати, сюда больше не приезжай. Встречаться в Москве будем, места подходящие есть.
— Ты всерьез со мной идти собрался или ностальгия гложет? Подумай, Саша, зачем тебе политика? У тебя же и так полная чаша. Любого можешь задавить, купить, перепродать, трахнуть, в бараний рог согнуть. Чего тебе еще от жизни надо?
— И это говорит премьер? Мы ведь с тобой романтики, Влад, ба-альшие романтики. Иначе не замутили бы всю ту историю. А ты мне втираешь про синицу в руках. «Купить», «трахнуть»... А планы? Наши с тобой планы, Влад? Порядок, справедливость, прогресс...
— И ты, вор в законе Штаб, согласен быть помощником простого бухгалтера?
— Это для них ты простой. Я-то знаю. Ты же во все учебники попадешь, надо только до конца довести. Там не дали, здесь мы умнее будем. Учтем ошибки. Это даже хорошо, что...
Немаляева прервал нежный звонок мобильника, и он, отставив новую рюмку, недовольно ответил. В трубке говорили долго, больше пяти минут, — он молча слушал и хмурился.
Нуркин закинул в рот пару маслин и подошел к окну. Маэстро с Широковым толковали в беседке — там тоже накрыли маленький круглый столик, и Широков, босс недоделанный, жрал что-то прямо руками.
Обычные окна при ближайшем рассмотрении оказались стеклопакетами — люди во дворе двигали губами, но в дом звуки не проникали. Кроме окон, все было натуральное: деревянная лестница на второй этаж, гобелен с пастушками, старая однозарядная винтовка, рядом — шашка в ободранных ножнах.
— Извини, задолбали меня эти братки, — сказал ему в спину Немаляев. — А, шашка понравилась? Дедова. Он у меня красным командиром был. Не думал, наверно, что внучек с пути собьется.
— А там? В том слое?
— Тоже. Представляешь, там я про него почти ничего не знал. Ну, лихой мужик, с орденами, фотография в альбоме... А здесь всю его биографию помню: и про ранения, и как бежал из плена. Я это к чему говорю. У нас с тобой жизненного опыта теперь в два раза больше.
— И дерьма — тоже.
Нуркин вернулся к столу и густо намазал на хлеб черной икры.
— Сдается мне, Сашок, Народное Ополчение, от которого нам покоя не было, сюда вместе с нами проползло. У меня, между прочим, сестру недавно почикали. Сестра не родная и стерва была порядочная, а все ж напряг. Мешать они нам будут.
— Я в курсе. И по черному списку они плотно поработали. Твоя фамилия в газете мелькала.
— Читал, — скривился Нуркин. — Это еще ничего, лишь бы дальше не распространялось. Такая реклама нам не нужна. Связь с психами — это как секс с животными. Не отмоешься потом. Найти бы сволочей...
— Уже, — гордо улыбаясь, сообщил Немаляев.
— Кто?!
— Еремин Петр, сотник. Слышал про такого?
— Мне еще сотников помнить!
— Подержал я его неделю в подвале, а сам тем временем справочки навел. Сначала уверенности не было, мало ли безбашенных бродит. Потом убедился: он. Перекинутый, так же как мы. Я ему для наживки жену с киндером показывал, он даже не сильно притворялся. Они ему никто, потому что он не отсюда.
— Надеюсь, он еще жив?
— Если под машину не попал, то да.
— Не понял. Он где?
— В Москве где-то. На воле.
Нуркин набрал воздуха для матерной тирады, но, прищурившись, поднял глаза к потолку и задумчиво почесал ухо.
— Угум... и что за схема? Он здесь не один?
— Есть второй. Константин Роговцев. Кем он был у нас, я не знаю. Видимо, фигура помельче, но тоже профессионал. Насчет других пока неизвестно. Главное, если их нет сейчас, это не значит, что они не появятся в будущем.
— И ты отпустил этого... Еремина, чтобы он создал Ополчение номер два...
— Чтоб не вылавливать их, как пескарей, а накрыть всех сразу.
— Наблюдение?..
— Ни в коем случае. Он калач тертый, слежку наверняка учует. Пусть погуляет. Когда банду соберет, сам себя выдаст.
— И как ты это оформил? Из подвала — на свободу. Побег?
— Покушение, — ухмыльнулся Немаляев, картинно стряхивая с плеча пылинки. — Я ему себя заказал. Хотел лично проверить квалификацию. Мыслит он нестандартно. Это плохо. Зато у него с памятью не все благополучно.
Немаляев допил коньяк и, присев у лестницы, развернул одну из ступенек вокруг оси.
— От тебя секретов нет, — сказал он. — Вот, почитай.
Нуркин взял у него карманный дневник в кожаном переплете и открыл на закладке.
" Сперва пожри.
Ты Петр Еремин. Твои друзья: люди из Народного Ополчения (я никого не видел). Враги: члены Чрезвычайного Правительства и их подручные..."
— Что ж, коротко и ясно.
— Каждое утро ему приходится повторять все сначала.
— Ты уверен?
— Зачем тогда эта запись?
— Нас с толку сбить.
— Слишком сложно. Если исходить из того, что соперник считает на двадцать шагов вперед, лучше сразу сдаться. Теперь к конкретике. Чем я могу посодействовать?
— В Минюсте завязки имеются?
— Везде имеются.
— С регистрацией у нас все чисто, но проконтролировать не мешало бы. Ненавязчиво так, без давления.
— Не учи. Что еще?
— Я вообще-то просить ничего не собирался. У бандитов обычно только одного просят — чтоб не стреляли. Ну, мне пора, а то сомневаться начнут — и твои, и мои.
— Мои никогда не сомневаются.
— Чего ты к словам цепляешься? В тюрьме научился?
— На тюрьме, Влад, так учат, что... да хрен с ней. Посиди еще, а?
— Спасибо, Сашка, не могу. В следующий раз — обязательно. А сегодня лететь надо, у меня после обеда презентация.
— Где?
— В американском посольстве. Так, маленький балаганчик. Не спрашивай, по телевизору увидишь.
— Ну, коли надо... Держи телефон. Днем и ночью, — сказал Немаляев, протягивая синюю карточку с одними цифрами.
— И ты не стесняйся. — Нуркин вручил ему свежеотпечатанную визитку и крепко пожал руку.
Маэстро из беседки исчез, вместо него в ней отирался крупноголовый охранник. Широков продолжал трапезничать — охраннику, судя по голодным глазам, не перепало.
— Наелся? Едем домой.
Широков, отодвинув блюдо, пошел навстречу, но Нуркин свернул к «Линкольну». Чтобы его догнать, лидеру партии пришлось перейти на трусцу.
— Как там? — осведомился Широков.
— Все нормально, Миша. Иди в машину.
— Что ж ты без меня? — прошептал он, прикрывая лоснящиеся губы. — А я тут пока с этим Маэстро почву разведал, так он обещал...
— К тачке иди, говорю! — крикнул Нуркин. Охранник бегом распахнул дверцу, и Широков почти упал в салон. В бухгалтере он сомневался с самого начала, но не предполагал, что все случится настолько быстро. И еще он не мог понять, откуда у бухгалтера взялась такая хватка.
— Совсем забыли, — обратился Нуркин к Немаляеву. — Сколько денег-то с меня брать будешь?
— За что?
— За крышу.
— Не волнуйся, — смеясь, ответил тот. — Потом расплатишься.
Нуркин улыбнулся, но, сев в машину, тут же нахмурился. Двойной жизненный опыт подсказывал: потом, как правило, бывает дороже.
Глава 15
— Значит, за мое воскрешение.
Петр поднял стакан и, кивнув, выпил. Водку Борис держал недурственную.
— Да я серьезно, — горячо возразил Костя. — Серьезно, командир. Убили тебя. — Он тяжко вздохнул и весомо добавил: — Вот так вот.
— Друзей у Бориса много было? Заходили часто?
— Ты с базара не съезжай. Я сам все видел. Морда у тебя была, точно в гриле жарилась.
— Может, не моя? — равнодушно проронил Петр.
— Ага, — затряс головой Костя. — Не твоя. Нуркина, наверно. Я же в бэтээре с Нуркиным ездил.
Петр поморщился и выудил из банки крохотный огурчик.
— Может, это другой кто-то был? Не бывает ведь чудес.
— Ага, ага, — мстительно заулыбался Константин.
— Вообще-то... да... — Петр опустил глаза, признавая, что аргумент про чудеса — не самый удачный. С минуту посидел, нервно покачиваясь на табурете, и, чертыхнувшись, налил еще водки. — За чудеса, маму их...
— И папу туда же, — поддержал Костя, опрокидывая в себя стакан.
— Где это было? На Кузнецком? — спросил Петр, прожевав второй огурец.
— А ты откуда знаешь? Помнишь?
— Кажется, да. Взрывпакет.
— Только не простой. Простым бы так не сожгло.
— Ну, хорошо, — зло произнес Петр. — Меня убили, и я уже на том свете. Но ты-то здесь откуда?!
— Это очень грустно, однако приходится признать...
— Что ты тоже мертв?
— Только не совсем. Понимаешь, меня тут видения одолевать стали. Будто лежу я при смерти — в камере какой-то, у Морозовой на допросе. Раньше мы с учителем географии боролись — то он верх возьмет, то я. А последний раз как географ во мне прорезался, так я туда и провалился, прямо на койку с капельницей. И знаешь что?.. я думаю, это правда. Борис этим вопросом давно занимался. Он мне все с теоретической точки зрения... объяснить я не могу, но чую: так и есть.
Петр поднял стакан и, кивнув, выпил. Водку Борис держал недурственную.
— Да я серьезно, — горячо возразил Костя. — Серьезно, командир. Убили тебя. — Он тяжко вздохнул и весомо добавил: — Вот так вот.
— Друзей у Бориса много было? Заходили часто?
— Ты с базара не съезжай. Я сам все видел. Морда у тебя была, точно в гриле жарилась.
— Может, не моя? — равнодушно проронил Петр.
— Ага, — затряс головой Костя. — Не твоя. Нуркина, наверно. Я же в бэтээре с Нуркиным ездил.
Петр поморщился и выудил из банки крохотный огурчик.
— Может, это другой кто-то был? Не бывает ведь чудес.
— Ага, ага, — мстительно заулыбался Константин.
— Вообще-то... да... — Петр опустил глаза, признавая, что аргумент про чудеса — не самый удачный. С минуту посидел, нервно покачиваясь на табурете, и, чертыхнувшись, налил еще водки. — За чудеса, маму их...
— И папу туда же, — поддержал Костя, опрокидывая в себя стакан.
— Где это было? На Кузнецком? — спросил Петр, прожевав второй огурец.
— А ты откуда знаешь? Помнишь?
— Кажется, да. Взрывпакет.
— Только не простой. Простым бы так не сожгло.
— Ну, хорошо, — зло произнес Петр. — Меня убили, и я уже на том свете. Но ты-то здесь откуда?!
— Это очень грустно, однако приходится признать...
— Что ты тоже мертв?
— Только не совсем. Понимаешь, меня тут видения одолевать стали. Будто лежу я при смерти — в камере какой-то, у Морозовой на допросе. Раньше мы с учителем географии боролись — то он верх возьмет, то я. А последний раз как географ во мне прорезался, так я туда и провалился, прямо на койку с капельницей. И знаешь что?.. я думаю, это правда. Борис этим вопросом давно занимался. Он мне все с теоретической точки зрения... объяснить я не могу, но чую: так и есть.