Страница:
– Конечно… конечно… – пробормотал. – Но бумаги должны где-то концентрироваться, кто-то должен отвечать за их сохранность.
– Тому, кто будет заниматься этим, – продолжал Карл, – совсем не обязательно знать, куда они переправляются.
– Да, конечно, так, – не совсем уверенно согласился группенфюрер, и Карл понял: здесь ему еще предстоят трудности. Поэтому не желая обострять разговор, переключился на другое.
– Я хочу обратить ваше внимание на просьбу Хокинса установить контакты с управляющими Дрезденского банка и наиболее влиятельными представителями деловых кругов. Это, с одной стороны, облегчит нам передачу американцам патентов и технической документации. Думаю, наши предприниматели не будут возражать против этого. А с другой – отразится на экономической политике Соединенных Штатов по отношению к будущей Германии.
– Я понимаю это и солидарен в этом вопросе с Хокинсом. – Группенфюрер вытянул ноги и откинулся на мягкую спинку. – Хотя необходимы уточнения и более определенные гарантии…
Карл понял группенфюрера и не дал ему договорить:
– Счет на ваше имя открыт в «Вонтобель и К0». Внесена сумма, полученная от мистера Гарленда.
Вайганг удовлетворенно погладил подбородок.
– Бог послал мне в твоем лице незаменимого помощника, – произнес сентиментально.
«И для того, чтобы убедиться в этом, ты чуть не отправил меня на тот свет», – поежился Кремер. Закрыл глаза.
Вайганг поднял воротник пальто, зевнул.
– Спи, – сказал Карлу, – несладко тебе было в последние дни…
«Знает кошка, чье сало съела», – припомнилась Кремеру пословица. Тоже поднял воротник и повернулся к окну.
Накануне Вайгангу звонил Кальтенбруннер. Сообщил, что комиссия создана для более объективного изучения происшедшего и подчиняется группенфюреру. Однако Вайганг понял: этот звонок – ни к чему не обязывающий жест вежливости по отношению к человеку, который вхож к самому рейхсфюреру СС Гиммлеру.
Чтобы не оказаться в глупом положении, Вайганг решил не вмешиваться в работу комиссии и занял более удобную позицию постороннего наблюдателя. Штандартенфюрер сразу оценил его деликатность. Он подчеркнуто почтительно относился к группенфюреру, и оба были довольны.
Первым члены комиссии допрашивали штурмбанфюрера Эрлера.
Ожидая расследования, штурмбанфюрер сильно нервничал: слышал, что сам фюрер, узнав о взрыве, осатанел – топал ногами, ругался и приказал сурово наказать виновных. Это же не шутка – сам фюрер, и Эрлер сидел перед членами комиссии растерянный и беспомощный, путался и невпопад отвечал на вопросы.
Лишь в одном он был последовательным до конца: после того как Мауке выследил опасных преступников, он, Эрлер, отдал приказ о немедленном их аресте. Изменил свое решение под личную ответственность гауптшарфюрера, который надеялся напасть на след других членов организации. Если бы приказ был выполнен, доказывал Эрлер, считая именно это спасительным для себя, Ульмана вовремя обезвредили, и оборвалась бы нить, которая связывала диверсантов с Гибишем.
Штандартенфюрер, разглядывая в зеркальце маленький прыщик на подбородке, спросил невинным тоном:
– Вы дали письменный приказ гауптшарфюреру?
– Нет, но это может подтвердить унтер-офицер Кейндель, который в тот день дежурил по гестапо.
– Допустим. Но вы могли настоять на выполнении своего распоряжения.
– Гауптшарфюрер Мауке непосредственно отвечал за операцию, и я счел, что ему на месте виднее.
– На вас, как заместителя шефа местного гестапо, были возложены обязанности по контролю внешней охраны важного военного объекта, – нахмурил брови штандартенфюрер. – Не так давно группенфюрер фон Вайганг лично обратил ваше внимание на необходимость повысить бдительность, а также требовал немедленно покончить с коммунистическим подпольем в поселке!
– Да, – согласился Эрлер. – Я очень дорожу указаниями группенфюрера и, руководствуясь ими, как раз задумал операцию, которая была сорвана по вине гауптшарфюрера Мауке.
Штандартенфюрер поморщился – черт побери, он попадает в неприятное положение. Если бы не шумиха вокруг этого Мауке в прошлом, все было бы просто. Гауптшарфюрера арестовать, Эрлера – на Восточный фронт, и закрыть дело. Но он хорошо знает, что сам Гиммлер награждал Мауке Железным крестом, а рейхсфюрер не может ошибаться… А тут еще этот проклятый прыщ на подбородке. Маленький, красный – и болит… Да, ситуация!…
– Вызовите гауптшарфюрера Мауке, – приказал. – А вы, – указал Эрлеру на дверь соседней комнаты, – подождите там.
Мауке вошел молодцеватым шагом, чуть-чуть припадая на левую ногу.
– Хайль Гитлер! – вскинул руку.
– Садитесь, Мауке, – едва приподнял ладонь над столом штандартенфюрер. – Скажите, вы получали от штурмбанфюрера Эрлера приказание об аресте, – заглянул в бумаги, – Ульмана и машиниста Панкау? Почему вы не выполнили его?
– Что?! – воскликнул Мауке, и искреннее возмущение прозвучало в его голосе. – Это я предложил немедленно арестовать их, а штурмбанфюрер не согласился с этим и приказал продолжать наблюдение. Я считал, что у нас достаточно способов, чтобы вытянуть из этих коммунистов фамилии остальных членов организации!…
Готовясь к приезду комиссии, Мауке подробно проанализировал весь ход событий и пришел к выводу, что именно этот промах может стоить ему жизни. Решил не цацкаться с Эрлером.
Председатель комиссии подбадривающе кивнул головой. Заявление гауптшарфюрера сразу ставило все на свои места, и ему не придется ломать голову над решением сложной дилеммы. Правда, Эрлер ссылался на свидетеля – дежурного по гестапо. Штандартенфюрер спросил кислым тоном:
– Может ли кто-нибудь подтвердить ваши слова?
– Дежурный по гестапо унтершарфюрер Кейндель.
– Кто, кто? – переспросил штандартенфюрер.
Унтерштурмфюрер, который вел протокол, оторвался от бумаг и переглянулся со своим израненным коллегой: даже членам этой комиссии, которые видели немало, такая ситуация показалась необычной.
– Унтершарфюрер Кейндель! – бодро повторил Мауке. Он заметил озадаченный вид членов комиссии, но не волновался. Только вчера они договорились с Кейнделем, распив пару бутылок водки. Унтершарфюрер ненавидел Эрлера за напыщенность и мелкие придирки – он охотно согласился на предложение Мауке, тем более что оно было подкреплено несколькими сотнями марок.
– Ну-ну! – первым пришел в себя штандартенфюрер. – Давайте сюда Кейнделя. И позовите штурмбанфюрера. Сведем их лицом к лицу.
Кейнделю после вчерашнего было худо, выглядел мрачно. Встретив выжидательный взгляд Мауке, опустил голову.
«Неужели подведет? – задрожали колени у гауптшарфюрера. – Неужели?…»
– Вы присутствовали при разговоре штурмбанфюрера Эрлера с гауптшарфюрером Мауке, когда решался вопрос об аресте Ульмана и Панкау? – спросил Кейнделя председатель комиссии.
– Так точно! – поднял тот голову.
– Кто требовал арестовать коммунистов?
Кейндель выдержал паузу, беззвучно пошевелил губами и ответил уверенно:
– Гауптшарфюрер Мауке предложил немедленно арестовать красных, но штурмбанфюрер не согласился. Он еще обвинил гауптшарфюрера в непонимании методов следствия.
– Вы врете! – покраснел Эрлер.
Штандартенфюрер посмотрел на него насмешливо а Эрлер, поняв все, побледнел.
– Но он же врет… – прошептал штурмбанфюрер.
– Уведите его! – приказал председатель комиссии. Настроение у него улучшилось: следствие пошло без осложнений, и дня через два можно будет вернуться в Берлин, где его ждет Беата. Вспомнив ее, штандартенфюрер украдкой взглянул в зеркальце – проклятый прыщ… А начальство будет довольно – оно не ошиблось в Мауке.
– Что вы можете рассказать нам? – спросил у Мауке доброжелательно.
Мауке встал. Почтение к старшим по чину всегда ценится.
– Насколько мне удалось выяснить, – начал он, глядя на председателя комиссии преданными глазами, – опасные преступники на свободе. Прошу извинить за то, что превысил свои полномочия, но за трое суток, прошедших после диверсии, я кое-что разведал. Конечно, я виноват в том, что обошел штурмбанфюрера, но у нас сложились такие отношения…
– Мы понимаем вас, гауптшарфюрер, – покровительственно улыбнулся председатель комиссии. – Продолжайте.
– По моему приказу арестована жена шахтера Гибиша. На допросе она показала, что к ней заходил ее родственник – железнодорожный обходчик. Он сообщил ей, что ночью после взрыва Гибиш привел к нему четырех неизвестных. Сейчас мы допрашиваем этого обходчика – пока что он молчит. Но это, собственно, не имеет значения: факт остается фактом…
– Очень ценное сообщение! – штандартенфюрер забыл о прыще и спрятал зеркальце. – Что же дальше?…
– В пещере, от которой начинается вентиляционный штрек, один из преступников забыл куртку. Масленые пятна и золотник, найденный в кармана, позволяют предположить, что диверсант – либо шофер, либо слесарь гаража.
– Как же диверсанты могли выйти из-под земли? – вклинился в разговор оберштурмбанфюрер со шрамами на лице. – Ведь выход из штрека охраняли солдаты СС.
– Не исключено, что был еще один выход.
– Тщательный осмотр местности ничего не дал…
– После взрыва его могло завалить, – не сдавался Мауке.
– В этом есть смысл, – поддержал его председатель комиссии. – Ваши предложения?
– Освободить арестованных: жену и сына Ульмана. Диверсанты, возможно, постараются установить с ними связь. А сын Ульмана не таится перед своим другом Вернером Зайбертом. Под этим именем, – объяснил Мауке членам комиссии, – меня знают в поселке. И Вернер Зайберт пока еще ничем не скомпрометировал себя. Кроме того, следует тщательно проверить гаражи города и окружающих поселков. Может, удастся найти владельца куртки.
– Так он вам и сознается! – легкомысленно усмехнулся секретарь комиссии.
Штандартенфюрер недовольно взглянул на него.
– Наша работа, – обратился к Мауке, – иногда складывается из мелочей и требует внимательности и педантичности. Я согласен с вашими предложениями. Сегодня мы посоветуемся еще с группенфюрером фон Вайгангом и вызовем вас.
Встал, давая понять, что заседание комиссии закончено.
От гауптштурмфюрера пахло хорошим одеколоном, чисто выбритые щеки лоснились. Весь облик Шрикеля олицетворял собой респектабельность, добродушие и приветливость. Только хитрые глазки ехидно поблескивали, и Карл невольно сравнил гауптштурмфюрера с псом, который машет хвостом, облизывается, умильно смотрит в глаза, но стоит отвернуться – вцепится зубами.
Кремер пристально посмотрел на Шрикеля. Тот не выдержал взгляда и смешался.
– Благодарю, съездил неплохо, – спокойно ответил и, заметив, как снова блеснули глаза Шрикеля, окончательно убедился: гауптштурмфюрер знает обо всем, что произошло с ним после возвращения из Швейцарии. Неспроста же следы Гельмута вели от террасы к флигелю Шрикеля.
Добродушный вид гауптштурмфюрера разозлил Карла. Прищурившись, спросил с едва заметной брезгливостью:
– Как поживает очаровательная фрейлейн Эмми? Давно ли герр Шрикель виделся с ней?
Гауптштурмфюрер беспокойно заерзал на месте. Черт бы побрал этого Кремера: спрашивает про Эмми в присутствии самой фрау Ирмы, перед которой Шрикель всегда старался казаться мужчиной добропорядочным, с твердыми, так сказать, патриархальными взглядами.
– Спасибо… спасибо… – произнес скороговоркой, – я давно уже не видел ее,… Кстати, мне говорили, что в Швейцарии… – попробовал уйти от неприятного разговора.
Но в Кремера вселился какой-то бес.
– Даже в Швейцарии, – перебил грубо, – я не видел таких красивых и, главное, таких э-э… как бы сказать, – прищелкнул пальцами, – компанейских девушек, как фрейлейн Эмми…
– Однако в Швейцарии вы видели не только… – сделал еще одну попытку изменить тему беседы Шрикель, но было уже поздно. Хильда, невеста Рехана, давно скучала в кресле напротив. Считая Шрикеля главным виновником служебных неприятностей Руди, она ненавидела гауптштурмфюрера и при малейшей возможности старалась уязвить его. Лучший повод для этого трудно было и выдумать.
Быстро погасив в пепельнице красный от помады окурок, Хильда вытянула шею, уставилась на Шрикеля злыми глазами.
– Как вам не стыдно, Карл, – сказала, жеманно округлив губы, – наговаривать на такого степенного и, – подчеркнула, – пожилого человека. Никогда в жизни не поверю, что герр Шрикель может питать еще какие-либо, кроме отцовских, чувства к девушкам. Эта Эмми, наверное, годится вам в дочери, герр гауптштурмфюрер?
Шрикель покраснел, маленькие глаза его вспыхнули от гнева. Глубоко вздохнул, хотел ответить, но Хильда не дала.
– А вы шалун! – погрозила пальцем. – К тому же скрытный шалун, а это – значительно хуже. Скажите, – сделала наивное лицо, – чем вы прельщаете девушек?
«Деньгами», – чуть было не вырвалось у Карла, но он вовремя спохватился.
– Фрейлейн Хильда шутит, – перебила их фрау Ирма. Она считала, что разговор перешел границы дозволенного в приличном обществе, и решила положить конец этой рискованной беседе. Тем более что рядом сидела Эрнестина Крауза, которая недовольно морщилась от фривольных шуток Хильды. – По характеру своей работы, – продолжала фрау Ирма, – наш друг Артур встречается со многими людьми, в том числе и с девушками…
Бросив спасательный круг Шрикелю, фрау Ирма тем не менее с отвращением посмотрела на гауптштурмфюрера.
– Вот не знала, что у герра Шрикеля такая приятная работа. Но мне не хотелось бы попасть к нему на прием, – на унималась Хильда, однако, заметив осуждающий взгляд Эрнестины, прикусила губу.
Эрнестина Краузе всегда раздражала Хильду. Раздражала тем, что носила дорогие меха, на которые Хильда могла только смотреть, тем, что бриллиантовые сережки Эрни стоили больше, чем весь гардероб Хильды, наконец, тем, что за этой плюгавкой всегда хвост поклонников. Мужчины, которые смотрят на Хильду маслеными глазами, объясняются в любви Эрнестине. Даже Карл Кремер, которого Хильда считала умнее других, не устоял перед ее миллионами.
Все это порой доводило девушку до ярости – господи, что бы только она не отдала за богатство!
Фрейлейн Крауза, в свою очередь, не симпатизировала Хильде. Она растоптала бы все свои бриллианты, только бы иметь такую нежную кожу, такую высокую грудь и такое красивое лицо. Перехватывая влюбленные и открыто похотливые взгляды, которыми мужчины удостаивали Хильду, она злилась и ревновала. Ну хотя бы один посмотрел на нее так бесстыдно! А они рассыпаются в комплиментах, учтиво целуют руку и… прячут взгляды.
Только Карл Кремер не такой слащавый. И не смотрит украдкой на пышные формы этой красавицы, хотя – Эрнестина уверена в этом – Хильда всячески старается привлечь внимание Кремера. За одно это Эрни готова расцеловать Карла, он такой ровный со всеми и, к сожалению, с ней тоже…
Хотя нет, все же выделяет ее. Они ездят вместе в театр, а чаще – просто разговаривают. Эрни любит эти беседы больше, чем концерты и премьеры. Карл – ювелир, но редко когда говорит о своих делах. Сначала это удивляло девушку, и он объяснил как-то, что в будущем собирается заняться более солидным бизнесом. Каким – Эрнестина не поинтересовалась. Достаточно было своих домашних разговоров о бирже, ценах на ткани и военных поставках. С Карлом они говорили совсем о другом. Эрни всегда с благодарностью вспоминала эти вечера. Она забиралась с ногами на тахту, а Карл устраивался в глубоком мягком кресле. Говорили о музыке и о войне, о Гете и новом оружии, которое обещает немцам фюрер, – и всегда в суждениях Карла Эрнестина находила что-то новое для себя.
Но почему сейчас он улыбается Хильде? Может, это только кажется ей? И все же Эрнестина не выдержала.
– Вы обещали рассказать о Швейцарии, – напомнила Крамеру. – Что вас там больше всего поразило?
Карл на секунду задумался.
– Спокойствие, – ответил уверенно, – спокойствие и тишина. Словно нет в мире пи войн, ни потрясений, словно не борются друг с другом целые народы. Признаться, я отвык от мирных городов, мужчин в гражданском и бабушек с детскими колясочками в скверах. Жизнь без ночных тревог и бомбардировок, военных сообщений… – Перехватив взгляд Шрикеля, поправился: – Мещанская жизнь, и интересы мещанские: вклады в банки, проценты… Швейцария показалась мне клопом на измученном теле Европы.
– Паразит, который наживается на войне, – подтвердил Шрикель.
– А мне хотелось бы попасть туда, – с грустью сказала Эрнестина. – Хотя бы на неделю – тишина, озера, коровы на лугах…
– Сентиментальная картинка из хрестоматии, – поморщилась Хильда. – Мы на имеем права думать о тишине, когда каждую ночь пылают немецкие города! – Она закурила, взмахнула в воздухе несколько раз спичкой, бросила ее в пепельницу. – Если не прекратятся эти варварские налеты, я запишусь в зенитную артиллерию.
Рехан наклонился и поцеловал ее пальцы.
– Такие руки не предназначены для оружия.
– А если мужчины не могут защитить своих подруг!…
– Сегодня вы воинственно настроены против мужчин, – вмешался Шрикель. – Напрасно. Американцы и англичане отступают в Арденнах, и скоро мы сбросим их в море. Пускай вспомнят про Дюнкерк…
Кремеру надоели эти салонные разговоры о войне. Отошел к столику, где Вайганг играл в карты с председателем берлинской комиссии. Постоял, прислушиваясь. Разговор велся неинтересный, и Карл подумал: неплохо бы, сославшись на усталость, исчезнуть. Правда, фрау Ирма может обидеться, да и Эрнестина здесь… Вздохнул и поставил пластинку с наивной сентиментальной песенкой. Вся Германия пела ее.
– А вы, оказывается, вероломный человек, Кремер! – услышал вдруг за спиной.
Улыбнулся: если Шрикель обвиняет его в вероломстве, значит, он здорово пронял гауптштурмфюрера. Пусть не Думает, что ему все позволено.
Медленно оглянулся, изобразив на лице удивление:
– Не понимаю вас, герр Шрикель…
– Не прикидывайтесь, Кремер! К чему вам понадобилось вытаскивать на свет божий эту Эмми?
– Мне казалось, девушка нравится вам…
– В порядочном обществе намекать на связь с уличной шлюхой! Это же черт знает что!
– Вот никогда не подумал бы, что Эмми – проститутка… – сделал наивные глаза Карл. – Вы так нежно обходились с ней…
– Или вы настоящий идиот, Кремер, – не выдержал и сорвался гауптштурмфюрер, – или проходимец. Как мне кажется, последнее ближе к истине. Мне известно… – и осекся.
Кремер вспыхнул от оскорбления, но успел взять себя в руки. Понял: его позиция значительно лучше, чем у Шрикеля – в запальчивости гауптштурмфюрер утратил контроль над собой и сболтнул лишнее.
Сказал холодно, взвешивая каждое слово:
– За такие слова, Шрикель, я мог бы дать вам пощечину. Но не хочу скандала, хотя он навредил бы вам значительно больше, чем мне. Вы выпили сегодня, и я понимаю вашу горячность. Считайте, что я забыл этот инцидент.
Карл пустил проигрыватель на полную мощность, на всякий случай, чтобы никто не мог подслушать этот разговор. Но Шрикель уже овладел собой.
– Вы ничего не поняли, – захохотал громко. – Это же шутка! Вы не понимаете шуток, Кремер…
Старался выглядеть добродушным, но щеки так и пылали.
– Вот мы и квиты, – подхватил Карл. – Вы не поняли моей, а я вашей…
Подошла Эрнестина. Прочла что-то на лица Карла, спросила взволнованно:
– Что случилось?
– Ничего, – спокойно выдержал ее взгляд Кремер. – Герр Шрикель утверждает, что эта песенка слишком сентиментальна. А вы как считаете, Эрни?
– Так, говорите, у вас авария? – гудело в трубке. – Крылья помяты? Нет, говорите… Прекрасно… Бампер согнут и вмятина на дверце?
– Мне хотелось бы, чтобы вы сразу посмотрели на автомобиль, – перебил его Карл. – Адрес: Альтштадт, Рейхштрассе, 7. Будете через час? Жду вас.
Повесил трубку и потихоньку тронулся к подвалу в руинах.
…Ветров не имел привычки опаздывать, считая, что в их неспокойной жизни и минута имеет значение. Посветил фонариком, разглядывая Карла, хлопнул его по плечу так, что тот застонал.
– Ты что, – не понял Юрий, – обессилел в дороге?
– Дурной ты! – не выдержал Карл. – На мне места живого нет…
– Что такое? – заволновался Ветров.
Карл сел на доску возле стены.
– Давай по очереди, – предложил Юрию, – сначала рассказывай ты, потом я…
– А наоборот?
– Не увиливай. Как погибли Ульман и Свидрак?
Сразу после возвращения из Швейцарии Кремер звонил Ветрову, и тот намеками дал понять, что произошло. Теперь Юрий подробно рассказал об операции.
– Таких людей потеряли… – с грустью сказал Карл.
– Что там говорят о диверсии? – спросил Ветров.
Кремер сообщил об аресте Эрлера.
– Зашевелились, – с удовольствием констатировал Юрий. – Пускай грызутся между собой, мне лично это нравится.
Карл рассказал Юрию про поездку в Швейцарию и встречу с американскими разведчиками. Ветров выругался.
– Их бьют в Арденнах, а они считают будущие барыши. Союзнички!…
– Будешь информировать Центр, подчеркни это, – подтвердил Кремер. – Американцы хотят сговориться с немецкими промышленниками. К сожалению, пока что у меня нет документального подтверждения этого сговора, но, возможно, скоро буду иметь.
– Выходишь в люди! – весело сказал Ветров.
– Но прежде всего я попался, как кур в ощип, – пожаловался Кремер. Ему было не очень удобно рассказывать, что пришлось вынести, но Юрий понял все с полуслова.
– Я уверен: к этому делу Шрикель руку приложил, – продолжал Карл. – Что-то он вынюхал или вынюхивает, и это беспокоит меня. Вчера он вышел из себя и проговорился. Наверно, жалеет, но – слово не воробей…
– Расскажи все по порядку, – попросил Юрий. – Со стороны виднее.
Выслушав, не колеблясь вынес приговор:
– Шрикеля необходимо убрать! И немедленно!
– Легко сказать – необходимо… А как?
– Тебе нельзя руки пачкать. Придется мне.
– Усадьба Вайганга охраняется эсэсовцами. Посторонним туда проникнуть невозможно.
– А сам Шрикель не отшельник?
– По-моему, он редко когда покидает усадьбу. Боится или работы много…
– Не могут мои люди все время дежурить у виллы. Гестаповским шпикам на радость и развлечение… Так вот, – Ветров закурил сигарету, – нам нужно знать, когда Шрикель будет выезжать…
– Если бы я знал это…
– Должен узнать!
– Легко сказать, – разозлился Карл, – он и раньше не доверял мне, а теперь…
– Руди Рехан? – коротко спросил Юрий.
– Исключено. Он со Шрикелем, как кошка с собакой.
– Не думаю, чтобы этот гауптштурмфюрер был таким неприступным. Попробуй найти повод, чтобы выманить его из виллы.
– Надо подумать… – пообещал Карл.
Горничная взглянула на него многообещающе, улыбнулась и сказала:
– Приехал ваш дядя…
Карл торопился разминуться с горничной и до него не сразу дошли ее слова. Лишь пробежав несколько ступенек, остановился.
– Что вы сказали, Криста? – переспросил, хотя уже понял все. Переспросил машинально, уже зная: случилось непоправимое. Похолодели кончики пальцев. Новее же продолжал улыбаться.
– Приехал господин Ганс Кремер, – повторила горничная, и ее длинные накрашенные ресницы взлетели вверх, – ваш дядя…
– Неужели? Когда?
– Еще утром. Сейчас отдыхает после обеда.
– Где он?
– Его комната рядом с вашей.
– Фон Вайганг дома?
– В кабинете.
– Спасибо, Криста, – спустился на ступеньку Карл, – с меня полагается за хорошее известие…
Горничная подалась к нему, прошептала с укоризной:
– От вас дождешься… Вы такой нелюдим…
– Это лишь кажется, Криста.
– Неужели? – взлетели и опустились длинные ресницы. Карл помахал девушке рукой.
– Бегу к дядюшке…
Горничная скорчила недовольную гримаску, но Кремер уже перескакивал через ступеньки. На площадке второго этажа остановился – вдруг не хватило воздуха. Оперся на перила, почувствовал предательскую дрожь в коленках. Постоял, может, секунды три-четыре, а показалось – так долго!
Неужели конец? Есть еще время незаметно исчезнуть, но чего он тогда будет стоить?
Итак, провал. Провал, когда все так хорошо сложилось! Вспомнил сухощавую фигуру Ганса Кремера, его скрипучий голос, длинные худые пальцы и пугливые глаза.
– Тому, кто будет заниматься этим, – продолжал Карл, – совсем не обязательно знать, куда они переправляются.
– Да, конечно, так, – не совсем уверенно согласился группенфюрер, и Карл понял: здесь ему еще предстоят трудности. Поэтому не желая обострять разговор, переключился на другое.
– Я хочу обратить ваше внимание на просьбу Хокинса установить контакты с управляющими Дрезденского банка и наиболее влиятельными представителями деловых кругов. Это, с одной стороны, облегчит нам передачу американцам патентов и технической документации. Думаю, наши предприниматели не будут возражать против этого. А с другой – отразится на экономической политике Соединенных Штатов по отношению к будущей Германии.
– Я понимаю это и солидарен в этом вопросе с Хокинсом. – Группенфюрер вытянул ноги и откинулся на мягкую спинку. – Хотя необходимы уточнения и более определенные гарантии…
Карл понял группенфюрера и не дал ему договорить:
– Счет на ваше имя открыт в «Вонтобель и К0». Внесена сумма, полученная от мистера Гарленда.
Вайганг удовлетворенно погладил подбородок.
– Бог послал мне в твоем лице незаменимого помощника, – произнес сентиментально.
«И для того, чтобы убедиться в этом, ты чуть не отправил меня на тот свет», – поежился Кремер. Закрыл глаза.
Вайганг поднял воротник пальто, зевнул.
– Спи, – сказал Карлу, – несладко тебе было в последние дни…
«Знает кошка, чье сало съела», – припомнилась Кремеру пословица. Тоже поднял воротник и повернулся к окну.
* * *
Комиссию имперского Управления безопасности возглавлял штандартенфюрер СС с красивым, почти женским лицом. Очевидно, собственная внешность очень нравилась ему – часто доставал маленькое зеркальце, внимательно рассматривал свое отражение и поправлял прическу. Вместе с ним приехал пожилой оберштурмбанфюрер с лицом, иссеченным шрамами, и совсем молоденький унтерштурмфюрер, которому больше подошла бы форма гитлерюгенда, чем мундир офицера СС.Накануне Вайгангу звонил Кальтенбруннер. Сообщил, что комиссия создана для более объективного изучения происшедшего и подчиняется группенфюреру. Однако Вайганг понял: этот звонок – ни к чему не обязывающий жест вежливости по отношению к человеку, который вхож к самому рейхсфюреру СС Гиммлеру.
Чтобы не оказаться в глупом положении, Вайганг решил не вмешиваться в работу комиссии и занял более удобную позицию постороннего наблюдателя. Штандартенфюрер сразу оценил его деликатность. Он подчеркнуто почтительно относился к группенфюреру, и оба были довольны.
Первым члены комиссии допрашивали штурмбанфюрера Эрлера.
Ожидая расследования, штурмбанфюрер сильно нервничал: слышал, что сам фюрер, узнав о взрыве, осатанел – топал ногами, ругался и приказал сурово наказать виновных. Это же не шутка – сам фюрер, и Эрлер сидел перед членами комиссии растерянный и беспомощный, путался и невпопад отвечал на вопросы.
Лишь в одном он был последовательным до конца: после того как Мауке выследил опасных преступников, он, Эрлер, отдал приказ о немедленном их аресте. Изменил свое решение под личную ответственность гауптшарфюрера, который надеялся напасть на след других членов организации. Если бы приказ был выполнен, доказывал Эрлер, считая именно это спасительным для себя, Ульмана вовремя обезвредили, и оборвалась бы нить, которая связывала диверсантов с Гибишем.
Штандартенфюрер, разглядывая в зеркальце маленький прыщик на подбородке, спросил невинным тоном:
– Вы дали письменный приказ гауптшарфюреру?
– Нет, но это может подтвердить унтер-офицер Кейндель, который в тот день дежурил по гестапо.
– Допустим. Но вы могли настоять на выполнении своего распоряжения.
– Гауптшарфюрер Мауке непосредственно отвечал за операцию, и я счел, что ему на месте виднее.
– На вас, как заместителя шефа местного гестапо, были возложены обязанности по контролю внешней охраны важного военного объекта, – нахмурил брови штандартенфюрер. – Не так давно группенфюрер фон Вайганг лично обратил ваше внимание на необходимость повысить бдительность, а также требовал немедленно покончить с коммунистическим подпольем в поселке!
– Да, – согласился Эрлер. – Я очень дорожу указаниями группенфюрера и, руководствуясь ими, как раз задумал операцию, которая была сорвана по вине гауптшарфюрера Мауке.
Штандартенфюрер поморщился – черт побери, он попадает в неприятное положение. Если бы не шумиха вокруг этого Мауке в прошлом, все было бы просто. Гауптшарфюрера арестовать, Эрлера – на Восточный фронт, и закрыть дело. Но он хорошо знает, что сам Гиммлер награждал Мауке Железным крестом, а рейхсфюрер не может ошибаться… А тут еще этот проклятый прыщ на подбородке. Маленький, красный – и болит… Да, ситуация!…
– Вызовите гауптшарфюрера Мауке, – приказал. – А вы, – указал Эрлеру на дверь соседней комнаты, – подождите там.
Мауке вошел молодцеватым шагом, чуть-чуть припадая на левую ногу.
– Хайль Гитлер! – вскинул руку.
– Садитесь, Мауке, – едва приподнял ладонь над столом штандартенфюрер. – Скажите, вы получали от штурмбанфюрера Эрлера приказание об аресте, – заглянул в бумаги, – Ульмана и машиниста Панкау? Почему вы не выполнили его?
– Что?! – воскликнул Мауке, и искреннее возмущение прозвучало в его голосе. – Это я предложил немедленно арестовать их, а штурмбанфюрер не согласился с этим и приказал продолжать наблюдение. Я считал, что у нас достаточно способов, чтобы вытянуть из этих коммунистов фамилии остальных членов организации!…
Готовясь к приезду комиссии, Мауке подробно проанализировал весь ход событий и пришел к выводу, что именно этот промах может стоить ему жизни. Решил не цацкаться с Эрлером.
Председатель комиссии подбадривающе кивнул головой. Заявление гауптшарфюрера сразу ставило все на свои места, и ему не придется ломать голову над решением сложной дилеммы. Правда, Эрлер ссылался на свидетеля – дежурного по гестапо. Штандартенфюрер спросил кислым тоном:
– Может ли кто-нибудь подтвердить ваши слова?
– Дежурный по гестапо унтершарфюрер Кейндель.
– Кто, кто? – переспросил штандартенфюрер.
Унтерштурмфюрер, который вел протокол, оторвался от бумаг и переглянулся со своим израненным коллегой: даже членам этой комиссии, которые видели немало, такая ситуация показалась необычной.
– Унтершарфюрер Кейндель! – бодро повторил Мауке. Он заметил озадаченный вид членов комиссии, но не волновался. Только вчера они договорились с Кейнделем, распив пару бутылок водки. Унтершарфюрер ненавидел Эрлера за напыщенность и мелкие придирки – он охотно согласился на предложение Мауке, тем более что оно было подкреплено несколькими сотнями марок.
– Ну-ну! – первым пришел в себя штандартенфюрер. – Давайте сюда Кейнделя. И позовите штурмбанфюрера. Сведем их лицом к лицу.
Кейнделю после вчерашнего было худо, выглядел мрачно. Встретив выжидательный взгляд Мауке, опустил голову.
«Неужели подведет? – задрожали колени у гауптшарфюрера. – Неужели?…»
– Вы присутствовали при разговоре штурмбанфюрера Эрлера с гауптшарфюрером Мауке, когда решался вопрос об аресте Ульмана и Панкау? – спросил Кейнделя председатель комиссии.
– Так точно! – поднял тот голову.
– Кто требовал арестовать коммунистов?
Кейндель выдержал паузу, беззвучно пошевелил губами и ответил уверенно:
– Гауптшарфюрер Мауке предложил немедленно арестовать красных, но штурмбанфюрер не согласился. Он еще обвинил гауптшарфюрера в непонимании методов следствия.
– Вы врете! – покраснел Эрлер.
Штандартенфюрер посмотрел на него насмешливо а Эрлер, поняв все, побледнел.
– Но он же врет… – прошептал штурмбанфюрер.
– Уведите его! – приказал председатель комиссии. Настроение у него улучшилось: следствие пошло без осложнений, и дня через два можно будет вернуться в Берлин, где его ждет Беата. Вспомнив ее, штандартенфюрер украдкой взглянул в зеркальце – проклятый прыщ… А начальство будет довольно – оно не ошиблось в Мауке.
– Что вы можете рассказать нам? – спросил у Мауке доброжелательно.
Мауке встал. Почтение к старшим по чину всегда ценится.
– Насколько мне удалось выяснить, – начал он, глядя на председателя комиссии преданными глазами, – опасные преступники на свободе. Прошу извинить за то, что превысил свои полномочия, но за трое суток, прошедших после диверсии, я кое-что разведал. Конечно, я виноват в том, что обошел штурмбанфюрера, но у нас сложились такие отношения…
– Мы понимаем вас, гауптшарфюрер, – покровительственно улыбнулся председатель комиссии. – Продолжайте.
– По моему приказу арестована жена шахтера Гибиша. На допросе она показала, что к ней заходил ее родственник – железнодорожный обходчик. Он сообщил ей, что ночью после взрыва Гибиш привел к нему четырех неизвестных. Сейчас мы допрашиваем этого обходчика – пока что он молчит. Но это, собственно, не имеет значения: факт остается фактом…
– Очень ценное сообщение! – штандартенфюрер забыл о прыще и спрятал зеркальце. – Что же дальше?…
– В пещере, от которой начинается вентиляционный штрек, один из преступников забыл куртку. Масленые пятна и золотник, найденный в кармана, позволяют предположить, что диверсант – либо шофер, либо слесарь гаража.
– Как же диверсанты могли выйти из-под земли? – вклинился в разговор оберштурмбанфюрер со шрамами на лице. – Ведь выход из штрека охраняли солдаты СС.
– Не исключено, что был еще один выход.
– Тщательный осмотр местности ничего не дал…
– После взрыва его могло завалить, – не сдавался Мауке.
– В этом есть смысл, – поддержал его председатель комиссии. – Ваши предложения?
– Освободить арестованных: жену и сына Ульмана. Диверсанты, возможно, постараются установить с ними связь. А сын Ульмана не таится перед своим другом Вернером Зайбертом. Под этим именем, – объяснил Мауке членам комиссии, – меня знают в поселке. И Вернер Зайберт пока еще ничем не скомпрометировал себя. Кроме того, следует тщательно проверить гаражи города и окружающих поселков. Может, удастся найти владельца куртки.
– Так он вам и сознается! – легкомысленно усмехнулся секретарь комиссии.
Штандартенфюрер недовольно взглянул на него.
– Наша работа, – обратился к Мауке, – иногда складывается из мелочей и требует внимательности и педантичности. Я согласен с вашими предложениями. Сегодня мы посоветуемся еще с группенфюрером фон Вайгангом и вызовем вас.
Встал, давая понять, что заседание комиссии закончено.
* * *
– Рад снова видеть вас в этом гостеприимном доме, – вкрадчиво сказал Шрикель, устраиваясь на диване рядом с Кремером. – Как путешествовалось?От гауптштурмфюрера пахло хорошим одеколоном, чисто выбритые щеки лоснились. Весь облик Шрикеля олицетворял собой респектабельность, добродушие и приветливость. Только хитрые глазки ехидно поблескивали, и Карл невольно сравнил гауптштурмфюрера с псом, который машет хвостом, облизывается, умильно смотрит в глаза, но стоит отвернуться – вцепится зубами.
Кремер пристально посмотрел на Шрикеля. Тот не выдержал взгляда и смешался.
– Благодарю, съездил неплохо, – спокойно ответил и, заметив, как снова блеснули глаза Шрикеля, окончательно убедился: гауптштурмфюрер знает обо всем, что произошло с ним после возвращения из Швейцарии. Неспроста же следы Гельмута вели от террасы к флигелю Шрикеля.
Добродушный вид гауптштурмфюрера разозлил Карла. Прищурившись, спросил с едва заметной брезгливостью:
– Как поживает очаровательная фрейлейн Эмми? Давно ли герр Шрикель виделся с ней?
Гауптштурмфюрер беспокойно заерзал на месте. Черт бы побрал этого Кремера: спрашивает про Эмми в присутствии самой фрау Ирмы, перед которой Шрикель всегда старался казаться мужчиной добропорядочным, с твердыми, так сказать, патриархальными взглядами.
– Спасибо… спасибо… – произнес скороговоркой, – я давно уже не видел ее,… Кстати, мне говорили, что в Швейцарии… – попробовал уйти от неприятного разговора.
Но в Кремера вселился какой-то бес.
– Даже в Швейцарии, – перебил грубо, – я не видел таких красивых и, главное, таких э-э… как бы сказать, – прищелкнул пальцами, – компанейских девушек, как фрейлейн Эмми…
– Однако в Швейцарии вы видели не только… – сделал еще одну попытку изменить тему беседы Шрикель, но было уже поздно. Хильда, невеста Рехана, давно скучала в кресле напротив. Считая Шрикеля главным виновником служебных неприятностей Руди, она ненавидела гауптштурмфюрера и при малейшей возможности старалась уязвить его. Лучший повод для этого трудно было и выдумать.
Быстро погасив в пепельнице красный от помады окурок, Хильда вытянула шею, уставилась на Шрикеля злыми глазами.
– Как вам не стыдно, Карл, – сказала, жеманно округлив губы, – наговаривать на такого степенного и, – подчеркнула, – пожилого человека. Никогда в жизни не поверю, что герр Шрикель может питать еще какие-либо, кроме отцовских, чувства к девушкам. Эта Эмми, наверное, годится вам в дочери, герр гауптштурмфюрер?
Шрикель покраснел, маленькие глаза его вспыхнули от гнева. Глубоко вздохнул, хотел ответить, но Хильда не дала.
– А вы шалун! – погрозила пальцем. – К тому же скрытный шалун, а это – значительно хуже. Скажите, – сделала наивное лицо, – чем вы прельщаете девушек?
«Деньгами», – чуть было не вырвалось у Карла, но он вовремя спохватился.
– Фрейлейн Хильда шутит, – перебила их фрау Ирма. Она считала, что разговор перешел границы дозволенного в приличном обществе, и решила положить конец этой рискованной беседе. Тем более что рядом сидела Эрнестина Крауза, которая недовольно морщилась от фривольных шуток Хильды. – По характеру своей работы, – продолжала фрау Ирма, – наш друг Артур встречается со многими людьми, в том числе и с девушками…
Бросив спасательный круг Шрикелю, фрау Ирма тем не менее с отвращением посмотрела на гауптштурмфюрера.
– Вот не знала, что у герра Шрикеля такая приятная работа. Но мне не хотелось бы попасть к нему на прием, – на унималась Хильда, однако, заметив осуждающий взгляд Эрнестины, прикусила губу.
Эрнестина Краузе всегда раздражала Хильду. Раздражала тем, что носила дорогие меха, на которые Хильда могла только смотреть, тем, что бриллиантовые сережки Эрни стоили больше, чем весь гардероб Хильды, наконец, тем, что за этой плюгавкой всегда хвост поклонников. Мужчины, которые смотрят на Хильду маслеными глазами, объясняются в любви Эрнестине. Даже Карл Кремер, которого Хильда считала умнее других, не устоял перед ее миллионами.
Все это порой доводило девушку до ярости – господи, что бы только она не отдала за богатство!
Фрейлейн Крауза, в свою очередь, не симпатизировала Хильде. Она растоптала бы все свои бриллианты, только бы иметь такую нежную кожу, такую высокую грудь и такое красивое лицо. Перехватывая влюбленные и открыто похотливые взгляды, которыми мужчины удостаивали Хильду, она злилась и ревновала. Ну хотя бы один посмотрел на нее так бесстыдно! А они рассыпаются в комплиментах, учтиво целуют руку и… прячут взгляды.
Только Карл Кремер не такой слащавый. И не смотрит украдкой на пышные формы этой красавицы, хотя – Эрнестина уверена в этом – Хильда всячески старается привлечь внимание Кремера. За одно это Эрни готова расцеловать Карла, он такой ровный со всеми и, к сожалению, с ней тоже…
Хотя нет, все же выделяет ее. Они ездят вместе в театр, а чаще – просто разговаривают. Эрни любит эти беседы больше, чем концерты и премьеры. Карл – ювелир, но редко когда говорит о своих делах. Сначала это удивляло девушку, и он объяснил как-то, что в будущем собирается заняться более солидным бизнесом. Каким – Эрнестина не поинтересовалась. Достаточно было своих домашних разговоров о бирже, ценах на ткани и военных поставках. С Карлом они говорили совсем о другом. Эрни всегда с благодарностью вспоминала эти вечера. Она забиралась с ногами на тахту, а Карл устраивался в глубоком мягком кресле. Говорили о музыке и о войне, о Гете и новом оружии, которое обещает немцам фюрер, – и всегда в суждениях Карла Эрнестина находила что-то новое для себя.
Но почему сейчас он улыбается Хильде? Может, это только кажется ей? И все же Эрнестина не выдержала.
– Вы обещали рассказать о Швейцарии, – напомнила Крамеру. – Что вас там больше всего поразило?
Карл на секунду задумался.
– Спокойствие, – ответил уверенно, – спокойствие и тишина. Словно нет в мире пи войн, ни потрясений, словно не борются друг с другом целые народы. Признаться, я отвык от мирных городов, мужчин в гражданском и бабушек с детскими колясочками в скверах. Жизнь без ночных тревог и бомбардировок, военных сообщений… – Перехватив взгляд Шрикеля, поправился: – Мещанская жизнь, и интересы мещанские: вклады в банки, проценты… Швейцария показалась мне клопом на измученном теле Европы.
– Паразит, который наживается на войне, – подтвердил Шрикель.
– А мне хотелось бы попасть туда, – с грустью сказала Эрнестина. – Хотя бы на неделю – тишина, озера, коровы на лугах…
– Сентиментальная картинка из хрестоматии, – поморщилась Хильда. – Мы на имеем права думать о тишине, когда каждую ночь пылают немецкие города! – Она закурила, взмахнула в воздухе несколько раз спичкой, бросила ее в пепельницу. – Если не прекратятся эти варварские налеты, я запишусь в зенитную артиллерию.
Рехан наклонился и поцеловал ее пальцы.
– Такие руки не предназначены для оружия.
– А если мужчины не могут защитить своих подруг!…
– Сегодня вы воинственно настроены против мужчин, – вмешался Шрикель. – Напрасно. Американцы и англичане отступают в Арденнах, и скоро мы сбросим их в море. Пускай вспомнят про Дюнкерк…
Кремеру надоели эти салонные разговоры о войне. Отошел к столику, где Вайганг играл в карты с председателем берлинской комиссии. Постоял, прислушиваясь. Разговор велся неинтересный, и Карл подумал: неплохо бы, сославшись на усталость, исчезнуть. Правда, фрау Ирма может обидеться, да и Эрнестина здесь… Вздохнул и поставил пластинку с наивной сентиментальной песенкой. Вся Германия пела ее.
– А вы, оказывается, вероломный человек, Кремер! – услышал вдруг за спиной.
Улыбнулся: если Шрикель обвиняет его в вероломстве, значит, он здорово пронял гауптштурмфюрера. Пусть не Думает, что ему все позволено.
Медленно оглянулся, изобразив на лице удивление:
– Не понимаю вас, герр Шрикель…
– Не прикидывайтесь, Кремер! К чему вам понадобилось вытаскивать на свет божий эту Эмми?
– Мне казалось, девушка нравится вам…
– В порядочном обществе намекать на связь с уличной шлюхой! Это же черт знает что!
– Вот никогда не подумал бы, что Эмми – проститутка… – сделал наивные глаза Карл. – Вы так нежно обходились с ней…
– Или вы настоящий идиот, Кремер, – не выдержал и сорвался гауптштурмфюрер, – или проходимец. Как мне кажется, последнее ближе к истине. Мне известно… – и осекся.
Кремер вспыхнул от оскорбления, но успел взять себя в руки. Понял: его позиция значительно лучше, чем у Шрикеля – в запальчивости гауптштурмфюрер утратил контроль над собой и сболтнул лишнее.
Сказал холодно, взвешивая каждое слово:
– За такие слова, Шрикель, я мог бы дать вам пощечину. Но не хочу скандала, хотя он навредил бы вам значительно больше, чем мне. Вы выпили сегодня, и я понимаю вашу горячность. Считайте, что я забыл этот инцидент.
Карл пустил проигрыватель на полную мощность, на всякий случай, чтобы никто не мог подслушать этот разговор. Но Шрикель уже овладел собой.
– Вы ничего не поняли, – захохотал громко. – Это же шутка! Вы не понимаете шуток, Кремер…
Старался выглядеть добродушным, но щеки так и пылали.
– Вот мы и квиты, – подхватил Карл. – Вы не поняли моей, а я вашей…
Подошла Эрнестина. Прочла что-то на лица Карла, спросила взволнованно:
– Что случилось?
– Ничего, – спокойно выдержал ее взгляд Кремер. – Герр Шрикель утверждает, что эта песенка слишком сентиментальна. А вы как считаете, Эрни?
* * *
Первым автобусом Карл Кремер доехал до города и из уличного автомата позвонил Ветрову. Юрий сразу понял: что-то случилось. Но продолжал, как обычно, – никто никогда не догадался бы, о чем шла речь.– Так, говорите, у вас авария? – гудело в трубке. – Крылья помяты? Нет, говорите… Прекрасно… Бампер согнут и вмятина на дверце?
– Мне хотелось бы, чтобы вы сразу посмотрели на автомобиль, – перебил его Карл. – Адрес: Альтштадт, Рейхштрассе, 7. Будете через час? Жду вас.
Повесил трубку и потихоньку тронулся к подвалу в руинах.
…Ветров не имел привычки опаздывать, считая, что в их неспокойной жизни и минута имеет значение. Посветил фонариком, разглядывая Карла, хлопнул его по плечу так, что тот застонал.
– Ты что, – не понял Юрий, – обессилел в дороге?
– Дурной ты! – не выдержал Карл. – На мне места живого нет…
– Что такое? – заволновался Ветров.
Карл сел на доску возле стены.
– Давай по очереди, – предложил Юрию, – сначала рассказывай ты, потом я…
– А наоборот?
– Не увиливай. Как погибли Ульман и Свидрак?
Сразу после возвращения из Швейцарии Кремер звонил Ветрову, и тот намеками дал понять, что произошло. Теперь Юрий подробно рассказал об операции.
– Таких людей потеряли… – с грустью сказал Карл.
– Что там говорят о диверсии? – спросил Ветров.
Кремер сообщил об аресте Эрлера.
– Зашевелились, – с удовольствием констатировал Юрий. – Пускай грызутся между собой, мне лично это нравится.
Карл рассказал Юрию про поездку в Швейцарию и встречу с американскими разведчиками. Ветров выругался.
– Их бьют в Арденнах, а они считают будущие барыши. Союзнички!…
– Будешь информировать Центр, подчеркни это, – подтвердил Кремер. – Американцы хотят сговориться с немецкими промышленниками. К сожалению, пока что у меня нет документального подтверждения этого сговора, но, возможно, скоро буду иметь.
– Выходишь в люди! – весело сказал Ветров.
– Но прежде всего я попался, как кур в ощип, – пожаловался Кремер. Ему было не очень удобно рассказывать, что пришлось вынести, но Юрий понял все с полуслова.
– Я уверен: к этому делу Шрикель руку приложил, – продолжал Карл. – Что-то он вынюхал или вынюхивает, и это беспокоит меня. Вчера он вышел из себя и проговорился. Наверно, жалеет, но – слово не воробей…
– Расскажи все по порядку, – попросил Юрий. – Со стороны виднее.
Выслушав, не колеблясь вынес приговор:
– Шрикеля необходимо убрать! И немедленно!
– Легко сказать – необходимо… А как?
– Тебе нельзя руки пачкать. Придется мне.
– Усадьба Вайганга охраняется эсэсовцами. Посторонним туда проникнуть невозможно.
– А сам Шрикель не отшельник?
– По-моему, он редко когда покидает усадьбу. Боится или работы много…
– Не могут мои люди все время дежурить у виллы. Гестаповским шпикам на радость и развлечение… Так вот, – Ветров закурил сигарету, – нам нужно знать, когда Шрикель будет выезжать…
– Если бы я знал это…
– Должен узнать!
– Легко сказать, – разозлился Карл, – он и раньше не доверял мне, а теперь…
– Руди Рехан? – коротко спросил Юрий.
– Исключено. Он со Шрикелем, как кошка с собакой.
– Не думаю, чтобы этот гауптштурмфюрер был таким неприступным. Попробуй найти повод, чтобы выманить его из виллы.
– Надо подумать… – пообещал Карл.
* * *
На лестнице Кремер встретил хорошенькую горничную фрау Ирмы. Девушка кокетничала с ним, встречая, строила глазки, но Карл делал вид, что не замечает ее хитростей.Горничная взглянула на него многообещающе, улыбнулась и сказала:
– Приехал ваш дядя…
Карл торопился разминуться с горничной и до него не сразу дошли ее слова. Лишь пробежав несколько ступенек, остановился.
– Что вы сказали, Криста? – переспросил, хотя уже понял все. Переспросил машинально, уже зная: случилось непоправимое. Похолодели кончики пальцев. Новее же продолжал улыбаться.
– Приехал господин Ганс Кремер, – повторила горничная, и ее длинные накрашенные ресницы взлетели вверх, – ваш дядя…
– Неужели? Когда?
– Еще утром. Сейчас отдыхает после обеда.
– Где он?
– Его комната рядом с вашей.
– Фон Вайганг дома?
– В кабинете.
– Спасибо, Криста, – спустился на ступеньку Карл, – с меня полагается за хорошее известие…
Горничная подалась к нему, прошептала с укоризной:
– От вас дождешься… Вы такой нелюдим…
– Это лишь кажется, Криста.
– Неужели? – взлетели и опустились длинные ресницы. Карл помахал девушке рукой.
– Бегу к дядюшке…
Горничная скорчила недовольную гримаску, но Кремер уже перескакивал через ступеньки. На площадке второго этажа остановился – вдруг не хватило воздуха. Оперся на перила, почувствовал предательскую дрожь в коленках. Постоял, может, секунды три-четыре, а показалось – так долго!
Неужели конец? Есть еще время незаметно исчезнуть, но чего он тогда будет стоить?
Итак, провал. Провал, когда все так хорошо сложилось! Вспомнил сухощавую фигуру Ганса Кремера, его скрипучий голос, длинные худые пальцы и пугливые глаза.