Страница:
– Завтра, когда мы поедем к Краузе, вы должны сделать так, чтобы Шрикель сел в автомобиль фон Вайганга.
Рехан вытянул шею и уставился на Кремера.
– Для чего это?
Карл помолчал немного, обдумывая, следует ли до конца таиться от Руди.
– У вас есть шанс занять место Шрикеля, – сказал и с удовольствием увидел, как покраснели уши Рехана.
– Вы можете это устроить? – не поверил Рехан.
– Назначение зависит от фон Вайганга?
– Конечно.
– Считайте себя начальником канцелярии!
– Что вы сделаете со Шрикелем?
– Вас и вправду интересует его судьба?
Рехан пожал плечами. Задумался…
– Шрикель поедет с вами, – сказал уверенно.
– Посадите его рядом с шофером.
Руди кивнул.
– Больше ничего?
Карл усмехнулся.
– Вы прогрессируете, Рехан. Будет хорошо, если никто не узнает о нашей беседе…
– Не считайте меня настоящим идиотом, Кремер! Кстати, мне хотелось бы приобрести для Хильды нитку жемчуга. Она так страдает, глядя на драгоценности Эрнестины Краузе.
– Вы сможете, приобрести ей не одну нитку, – отсчитал деньги Кремер. – Будьте осторожны, никто не должен знать, что вы тратите такие суммы.
– Я рассказываю всем, что помирился с отцом, – хитро прищурился Рехан. – Старик испугался бомбардировок и подался в деревню – проварить невозможно.
– У вас светлая голова, – польстил Кремер, – и лучшей кандидатуры на место Шрикеля группенфюреру не найти.
Выглянул в коридор и, убедившись, что никого нет, выпустил Рехана. Лег на диван, закинул руки за голову. Ой сделал все – осталось только ждать.
…Два черных закрытых автомобиля стояли у парадных дверей виллы. Мужчины собрались в холле, ожидая фрау Ирму. Карл чувствовал себя не в своей тарелке: и новый фрак немного жмет под мышками, и все. взгляды прикованы к тебе, и каждый считает своим долгом пошутить по поводу помолвки.
Карл уже несколько раз нетерпеливо посматривал на часы: задержка фрау Ирмы беспокоила его. Это могло привести к неожиданным осложнениям. А черт, не догадался, учитывая женскую непунктуальность, назначить выезд минут на пятнадцать раньше…
– Влюбленные всегда нетерпеливы, – заметил его нервозность группенфюрер. Он уже привык к выходкам супруги и воспринимал их философски. – Запомните: нет на свете ни одной пунктуальной женщины.
– Неужели я задержалась? – послышался голос фрау Ирмы на лестнице. – Я так спешила…
Мужчины переглянулись. Быстро оделись и направились к машинам. Рехан открыл дверку перед фрау Ирмой и группенфюрером.
– Садитесь сюда, на переднее сиденье, Шрикель, – позвал гауптштурмфюрера, который хотел занять место в другом автомобиле. – Сюда, сюда, прошу вас. А вы, Кремер, – показал на место за шофером, – сюда. А мы, – кивнул на помощника Шрикеля, – заедем еще за Хильдой.
Устраиваясь на заднем сиденье, слева от фрау Ирмы, Карл с удовольствием взглянул на тучную фигуру Шрикеля, сидевшего рядом с шофером. Улыбнулся, вспомнив суетню Рехана: Руди чувствует опасность и на всякий случай хочет быть подальше от них.
Чтобы попасть в имение Краузе, они проехали город и выскочили на автостраду. На двенадцатом километре – поворот влево, еще три километра – и роскошная вилла.
«Мерседес» свернул с автострады. Карл припал к спинке переднего сиденья, напряженно всматриваясь в тьму. Асфальтовая дорога вилась между деревьев. Видимость была плохая, и шофер снизил скорость. За очередным поворотом внезапно резко затормозил – на шоссе с проселка пятился большой грузовой автомобиль. Шофер «мерседеса» нетерпеливо посигналил фарами. Из кабины грузовика вылез офицер в длинной шинели, из кузова выпрыгнул солдат. Офицер предостерегающе поднял руку и подошел к «мерседесу» с той стороны, где сидел Шрикель.
Гауптштурмфюрер нетерпеливо приоткрыл дверцу:
– Освободите дорогу! – крикнул властно. – Мы торопимся!
Офицер спокойно включил фонарик, разглядывая пассажиров «мерседеса». Даже Кремер не заметил, откуда появился у него пистолет. Два выстрела в Шрикеля… Еще один – шофер привалился к баранке… Вайганг с выпученными от страха глазами сползает на пол…
Карл отодвинул шофера, вытащил из-под сиденья автомат, вывалился из машины. Дал длинную очередь куда-то в темноту. Прыгнул в кювет и снова нажал на гашетку. Увидел в свете невыключенных фар, как за грузовик метнулось двое. Переждав несколько секунд, прошил длинной очередью борта грузовика, кабину и шины. Обстрелял кусты напротив и, лишь увидев длинную тень от легковой машины на проселке и услышав стихающий рокот мотора, прекратил стрельбу. Не выпуская из рук автомата, заглянул в «мерседес».
Фрау Ирма лежала, уткнувшись лицом в сиденье и закрыв голову руками. Группенфюрер, видимо, был в состоянии шока, сидел, словно окаменев.
Крамер дотронулся до его плеча.
– Все в порядке, шеф, – произнес успокаивающе, – они убежали.
Вайганг провел рукой по лицу, как бы стирая с него что-то. – Ирма очень испугалась… – хрипло сказал он.
– Вы не ранены? – с подчеркнутой тревогой спросил Кремер фрау Ирму, хотя знал – никто не покушался на нее… Ответа не последовало.
Убедившись, что опасность прошла, группенфюрер начал проявлять твердость духа.
– Займитесь ими, – указал на передних. – Ирме я помогу сам.
Шрикель лежал, уткнувшись головой в щиток. Пули пробили череп в двух местах. Шофер был ранен в плечо; когда Кремер дотронулся до него, тот застонал.
Вытащив Шрикеля из машины, Карл положил шофера на сиденье.
– Нужен немедленно врач, – сказал громко. – Он может умереть от потери крови.
Фрау Ирма пришла в себя. Сжимая виски пальцами, смотрела на Карла застывшим взглядом.
– Какой ужас, – едва пошевелила губами. – Они же могли всех нас…
Вайганг вылез из машины, одернул на себе шинель.
– Я никогда не забуду, мой мальчик, – сказал растроганно, – что ты спас нас!
Из-за поворота выскочила, блеснув фарами, легковая машина. Карл пошел ей навстречу, подняв руку.
– Господа, помогите! – сказал хрипло мужчинам, которые выпрыгнули из автомобиля. – Несчастье!
– На меня совершено покушение, – громко объяснил группенфюрер. – Но преступники ошиблись и убили гауптштурмфюрера Шрикеля.
– Нужно убрать грузовик с дороги, – приказал Кремер шоферу подъехавшей машины.
Водитель залез в кабину грузовика.
– Ключей нет! – крикнул оттуда.
Подошла еще одна машина. «Мерседес» Вайганга окружили люди в шинелях и дорогих пальто, дамы в мехах.
– Помогите столкнуть грузовик! – обратился к ним Кремер, но его никто не послушал. Расспрашивали друг друга о подробностях нападения, смакуя их.
Затормозили еще две машины, и к «мерседесу» протолкался Рехан. Ему ничего не. нужно было объяснять.
– Господа! – закричал он. – Минутку внимания! Пусть мужчины подойдут к грузовику. Дам прошу занять свои места в машинах!
Он быстро навел порядок, и грузовик столкнули на проселочную дорогу. Руди сел за руль «мерседеса» Вайганга, пересадив группенфюрера с женой в свою машину. Труп Шрикеля положили вниз, Карл поддерживал раненого шофера. Через минуту-полторы Рехан затормозил возле дома Краузе.
– Сообщите немедленно в гестапо! – приказал Карл Рехану. – Совершено покушение на группенфюрера!
– Чудесная версия, – буркнул сквозь зубы Руди. – Где у вас телефон? – грубо оттолкнул швейцара, который открыл двери.
Эрнестина, увидев Карла в грязном окровавленном пальто, побледнела.
– Что с вами? – метнулась к нему.
– Со мной? – удивился Карл. – Со мной ничего, а вот шофера ранили…
К завтраку вышел с постным лицом. Вайганг уже сидел за столом, нервно постукивая чайной ложкой.
– Ты слышал радио?
– Вы имеете в виду новое сокращение фронта на Востоке?
– Теперь наш успех в Арденнах сведется к нулю.
– Я не военный, и мне трудно ориентироваться в этих событиях, но оснований для пессимизма не вижу.
– Конечно, конечно, – быстро согласился Вайганг. – И все же никакие события не должны оказаться для нас неожиданными. Надо форсировать наши дела…
Так думал не только Вайганг. На следующий день, когда Кремер вышел на прогулку, на шоссе его встретил человек в крестьянской одежде.
– Карл Кремер? – спросил, доставая из кармана половину долларовой ассигнации. – Я уже целый день жду вас.
Кремер показал ему свою половинку доллара.
– Порядок, – одобрительно кивнул головой «крестьянин». – Сегодня в шесть будьте возле главного входа дворца Цвингер. Я подъеду на такси.
Снял шляпу, поклонился и пошел к автобусной остановке. Обыкновенный крестьянин – в грубых башмаках и крепкой, но поношенной одежде…
Кремер едва узнал его, когда такси остановилось в нескольких шагах.
– Садитесь! – открыл дверцу модно одетый человек – великолепное пальто, меховая шапка. – Мы опаздываем.
Шофер, очевидно, был ознакомлен с маршрутом, ни о чем не спрашивая, он проехал по мосту через реку и выскочил на загородную трассу. Попутчик болтал о всяких пустяках: вчерашней пирушке со знакомыми офицерами, о новом кинофильма, о погоде… Сидел вполоборота к Карлу, внимательно наблюдая за шоссе. Когда проехали километров десять, попросил остановиться, постоял за машиной несколько минут и, уверившись, что за ними никто не едет, снова приказал трогаться.
Они отпустили такси на окраине небольшого селения. Сразу же из-за угла показался «опель-адмирал». Он затормозил возле них так неожиданно, что Карл отшатнулся. Дверца открылась, с заднего сиденья Кремеру улыбался Хокинс.
Карл ничем не выдал своего удивления, а про себя отметил: вряд ли Хокинс приехал из любопытства – не такой он человек, чтобы рисковать из-за пустяков.
«Опель» двинулся в направлении Дрездена.
– Как отнесся к нашим предложениям фон Вайганг? – сразу же спросил Хокинс. – Вы договорились?
– Группенфюрер отдал должное перспективам нашего сотрудничества. Мы нашли общий язык по всем вопросам. – Карл чувствовал, что начал слишком высокопарно, но остановиться уже не мог. – Фон Вайганг считает, что наша встреча была своевременна и полезна, однако от того, как будут складываться наши взаимоотношения, зависит будущее не только отдельных лиц, но и заинтересованных сторон в более широком аспекте.
Кремер одним духом выпалил эту длинную фразу и посмотрел на Хокинса. Тот остановил его легким прикосновением руки.
– Мой друг фон Вайганг, – начал неторопливо, – всегда был человеком дела и, насколько мне известно, даже свой высокий чин считает придачей к званию делового человека…
– Вы имеете в виду, что группенфюрер использует свое положение для устройства личных дел?
– Не только это. Фон Вайганг является соединительным звеном между некоторыми влиятельными кругами немецких промышленников и банкиров и нацистским руководством. Это хорошо знает Гиммлер, и поэтому должен считаться с группенфюрером.
– А фон Вайганг, в свою очередь, знает много того, что недоступно для других генералов СС.
– Еще бы, – подтвердил Хокинс.
– На бирже такие сведения вызвали бы резкое повышение акций, – не без намека произнес Кремер.
– Лично я отдаю предпочтение твердому курсу, – отпарировал американец. – Бумаги, которые сегодня резко подскочили в цене, завтра могут быть обесценены. Правда, вам это не угрожает. Конечно, если фирма выполнит обязательства.
– На том стоим, – бодро ответил Карл.
– Вот мы и подошли к главному. – Хокинс повернулся к Кремеру. – Я рискнул встретиться с вами здесь не для того, чтобы поболтать о деловых способностях фон Вайганга…
– Для меня это было ясно с самого начала, – отрезал Карл. Сват фар встречной машины на несколько секунд вырвал из тьмы лицо Хокинса, и Кремер успел заметить, как наморщился у него лоб. Волнуется все же. Но когда американец заговорил, голос его был абсолютно спокойным.
– Я и еще одно лицо, – начал Хокинс, намного растягивая слова, – очень влиятельный представитель наших деловых кругов, хотели бы встретиться с руководителями Дрезденского банка и главами крупнейших саксонских концернов и фирм. Деловое совещание на высшем уровне. Сегодня вы должны посоветоваться с фон Вайгангом и завтра сообщить мне о возможности организовать такую встречу.
– Думаю, – осторожно начал Кремер, – представители наших деловых кругов захотят узнать, чем вызваны необходимость и срочность такой встречи.
– Безусловно, – согласился Хокинс. – Имеем дело с солидными людьми, и всякая недоговоренность должна быть исключена. Так вот. Мы хотели бы послушать соображения наших коллег о том, как они представляют себе пути развития послевоенной немецкой экономики и что следует сделать, чтобы сохранить промышленный потенциал страны. Надеюсь, детализировать не следует.
– Это было бы лишним, – буркнул Кремер.
– Не обижайтесь, – понял Хокинс. – Просто я не имею времени… И еще. Передайте фон Вайгангу: встреча может состояться лишь при условии, если он гарантирует безопасность представителю наших бизнесменов, а также полную секретность совещания. Мне легче, – усмехнулся, – я – швейцарский подданный, однако и мне приходится, как видите, принимать некоторые меры, прежде чем встретиться с вами.
«Опель» въехал в затемненный город и остановился в одном из узких переулков Альтштадта. Кремер вышел, подождал, пока машина скрылась за углом, и дошел к автобусной остановке.
Парня затошнило, он пересилил себя, встал и вышел в прихожую. Скинул пальто и костюм – стоял в одном нижнем белье, не чувствуя холода.
– Мама! – позвал Горст. – Дай мне чистое белье.
– Сейчас нагрею воды, – выглянула в прихожую Марта, – помоешься.
– Дай чистое белье! – упрямо повторил Горст и не успокоился, пока на переоделся.
Только теперь его перестало тошнить – лег на старенький, со скрипящими пружинами диванчик, уткнулся лицом в подушку. Лежал, стиснув зубы, с сухими глазами, хотя и хотелось плакать. Угнетало чувство собственной незначимости и никчемности, вынесенное из тюрьмы. Будто ты не человек, а ничтожный слизняк, которого каждый может раздавить и растереть, безнаказанно уничтожить. И никого это не тронет, еще и плюнут на то место, где тебя раздавили…
Это чувство собственной беспомощности впервые пришло тогда, когда гестаповский следователь, даже не глядя на него и не спрашивая ничего, дал ему несколько пощечин. Горст был готов к пыткам, вытерпел бы все, не жалуясь, но чтобы вот так… И сейчас еще скрипел зубами от обиды и кусал себе пальцы…
Мать позвала пить кофе. У нее где-то нашелся кофе, в горьковатый аромат заполнил запущенные комнаты. Сидели за столом, каждый на своем месте, и прихлебывали ароматную жидкость. Вдруг мать отодвинула чашку и заплакала. А у Горста не было слов, чтобы утешить ее. Сам все еще не верил в то, что на этот вот стул справа уже никогда не сядет отец, не помешает ложкой в чашке, не отставит сахарницу от себя – сахара по карточкам дают немного, надо экономить…
Наконец Горст осмелился – накрыл ладонью руку матери и осторожно погладил ее. То ли слез не хватало Марте, то ли застыдилась собственной слабости – встала резко, поплелась в кладовую: женщина есть женщина, порядок в доме наводить ей. Все запущено за ее отсутствие.
Кофе немного согрел Горста, захотелось курить. Пошел искать всюду, может, найдется где сигарета или щепотка табаку. Не нашел – напрасное это дело искать сигарету в доме, где двое мужчин курят.
Горст поймал себя на том, что все время находится в ожидании: вот сейчас заскрипят двери, и в прихожей закашляет отец… Но нет, не двое их теперь… Отец уже никогда не придет, не закашляет…
Интересно, а как держался бы отец, если бы его так: раз, раз по лицу?… Наверное, плюнул бы гестаповцу в морду. А он лишь захлопал глазами… Неспроста отец назвал: мальчишка! Так и есть: трус и мальчишка…
И нечего оправдываться, что приготовился совсем к Другому, что, мол, легче было бы, если били бы по-настоящему…
Потом – били… И он выдержал. Но почему на болит тело, а только щеки горят от пощечин?
Кто-то постучал в двери. Горст вздрогнул. Неужели снова за ними?
Тяжелые шаги, скрипнула дверь.
– Ты, Вернер?
Стоит в дверях, улыбается широко, всем своим видом показывая, как ему приятно видеть друга.
– Неужели ты?
Идет, тяжело припадая на протез, с протянутой рукой.
– Ты знаешь, что случилось у нас?
– Знаю.
И крепко жмет руку.
Вот это друг! Эсэсовцы убили отца, их самих только что выпустили из тюрьмы – даже сосед отвернулся, сделал вид, что не заметил, – а он!… Пришел открыто, не побоялся, как друг.
– У тебя есть закурить?
Вернер вытащил только что начатую пачку.
– Возьми, у меня еще есть.
Сели.
– Вот что, Горст, – начал Вернер, – ты парень сильный, и вся эта история не должна подкосить тебя. Конечно, утешать легче, но, поверь, не всегда. Мы с тобой видели много смертей и если уж остались жить, то должны думать не только о себе. Твой отец был мужественным человеком и послужил примером для других.
– Мой отец был… – начал Горст в порыве откровенности, но, вспомнив, как отец всегда ругал его за горячность, закончил: – Хорошим и честным человеком.
– Мне всегда казалось, что твой отец, – сказал Вернер сердечно, – чем-то отличался ото всех. Он был патриот, а это в наши тяжелые времена не так просто. И погиб как патриот! Поэтому я и пришел пожать руку его сыну.
Если бы Горст не был в таком угнетенном состоянии, он, наверное, заметил бы, что Зайберт фальшивит. Но сейчас слова Вернера показались Горсту отзвуком его собственных мыслей – именно так он думал об отце, и Горст радостно пожал протянутую руку.
– Вернер, – произнес он растроганно, – ты настоящий товарищ, и я этого никогда не забуду.
Зайберт обиженно махнул рукой.
– Мне хочется верить тебе, – сказал печально, – но слова всегда останутся словами. Почему ты таился от меня раньше? Разве были основания не доверять мне?
Горст сделал удивленные глаза, но Вернер смотрел на.чего так искренне и с таким укором, а на душе было так одиноко, что паренек невольно признался:
– Какие могут быть основания, друг? Но нас ведь так мало, а вокруг столько нечисти… Ты не можешь винить меня.
– Никто не собирается обвинять тебя. – В голосе Вернера звучала настоящая радость. – Я очень рад, что мы наконец поняли друг друга!
– Мы уже давно понимали друг друга, – возразил Горст, – теперь лишь произнесли недосказанное.
– Пусть будет так, – легко согласился Вернер, – и теперь пусть будут любые передряги, хоть конец света, – мне ничего не страшно, ибо сегодня я словно вновь родился! Мы отомстим за твоего отца!
– Вот что, – словно очнулся Горст, – во-первых, не так громко, во-вторых, гестапо выпустило меня, наверное надеясь напасть на след подпольщиков. Понимают же они, что мой отец и Панкау – не вся организация, и не успокоятся, пока не возьмут других.
– Не успокоятся, – подтвердил Зайберт. – Но что ты имеешь в виду?
– Тебе не следует часто встречаться со мной, не говоря уже о том, чтобы заходить к нам…
– Думаешь, гестапо заподозрит меня?
– Не сомневаюсь.
Вернер закурил, улегся на тахте, задумчиво пуская дым в потолок. Последние слова Горста выбили его из колеи, и он лихорадочно думал, как лучше поступить: ведь этот мальчишка все время должен быть в поле его зрения.
– Да, – произнес наконец, – в твоих словах есть резон. И все же, – чуть не подпрыгнул от радости, – мы проведем их, оставим в дураках! И знаешь как? Я поселюсь у вас!
– Ты, случаем, не того? – Горст покрутил пальцем у виска.
– Никогда в жизни я не был так рассудителен, – возразил Зайберт. – Ты не учитываешь простого психологического фактора. Если бы мы встречались время от времени, стараясь не афишировать наши встречи, гестапо сразу же заподозрило бы меня. А если я открыто поселяюсь у тебя, если это делается у всех на глазах, если хочешь – считай, что демонстративно, это не вызовет никаких сомнений. Наоборот, подумают, что ты хочешь сделать ловкий ход и пустить гестапо по ложному следу.
Сначала Горст рассердился:
– Мы и так много ставим на карту, занимаясь психологическими экспериментами!
Но, подумав немного, сказал:
– Рациональное зерно в этом, конечно, есть. Но все это как-то не по правилам…
– Если бы все было по правилам, – отрезал Вернер уверенно, – гестапо давно переловило бы всех нас. Что-что, а правила игры там наверняка знают.
– Должны знать, – согласился Горст. – Иначе не выследили бы отца. Не пойму, как он мог ошибиться?
Вернер прикрыл глаза, припоминая встречу Ульмана и Панкау в пивной. Надо было иметь его нюх, чтобы выйти на след такого бывалого конспиратора, как Фридрих Ульман! Что Горст? Горст – щенок, как ребенок, расслабился – подбирай к нему ключи, было бы желание. Стоило немного похвалить отца, и готова пташка! Но теперь – максимум осторожности. Как бы повел себя настоящий подпольщик на его месте?
– А тебе не кажется, что старика кто-то мог выдать? Может, в организации есть провокатор?
– Откуда ты знаешь об организации? – поднял брови Горст.
– Или я дурак, или ты… Сам же говорил…
– А-а… – Горст облегченно вздохнул. – Это я просто так. Собственно, организации не существует. Несколько человек – и все.
– Меня это не касается. Я не собираюсь задавать глупых вопросов. И все-таки кто-то выдал твоего отца, и ты должен узнать кто.
– Скажи мне, Вернер, – вдруг перешел на шепот Горст, – что ты думаешь о Керере?
«Великолепно, – подумал Вернер, – сейчас мы попробуем запутать все».
– Каком Керере? – спросил непонимающе.
– Ты что? – не выдержал Горст. – За дурака меня считаешь, вы же вместе лежали в госпитале!
– А-а… – стукнул себя по лбу Вернер, – это ты про Фрица? Так бы и сказал, а то – Керер… Его положили в нашу палату дней за десять до выписки. Он я предложил поехать в ваш поселок.
– Ты не замечал за ним ничего?
– Постой, постой… Ты имеешь в виду…
– Я ничего не могу утверждать, но…
– Неужели он?…
Вернер нервно поскреб подбородок. Начал неуверенно, будто рассуждая вслух:
– Теперь я припоминаю… Фриц иногда расспрашивал меня… Про тебя тоже… Тогда я не обратил внимания думал – обычное любопытство. Правда, и сейчас не могу сказать с уверенностью, и все же… Если честно – не нравится мне этот Фриц.
– Говоришь, в вашей палате появился дней за десять до твоей выписки? Выписывали вас вместе?
– Да.
– Раньше ты не встречался с ним?
– Его привезли к нам из другого города. Кажется, эвакуировали госпиталь из Венгрии.
– Так-так… – с иронией произнес Горст, – Значит, говоришь, из Венгрии?
– Ты думаешь?…
Горст наклонил голову.
– Для этого есть некоторые основания…
– Надо посмотреть, с кем он встречается…
– Вот и возьми на себя это. Только осторожно. И проверь, не следят ли за тобой. А то психология психологией, а гестапо шутить не будет…
– Не думаю, – возразил Вернер. – Если и будут следить, дня два-три для очистки совести.
– Мы тоже посмотрим со стороны, – пообещал Горст и крикнул:
– Мама! Мама, иди сюда! – И, когда мать вошла, спросил: – Ты не будешь возражать, если Вернер станет жить у нас?
– Комната свободна, – равнодушно ответила Марта. Ей и правда было все равно – будет жить у них Вернер или нет. И все же, наверное, лучше так рядом с Горстом будет товарищ, а парню сейчас, как никогда, нужно общество.
– Тогда я вселяюсь сегодня же, – решил Вернер. – Вещей у меня всего-то – чемодан и рюкзак.
Вдвоем они быстро перенесли вещи от фрау Фрейс-Дорф. Новая комната понравилась Вернеру. Из окна видно было крыльцо, и из-за шторы можно было незаметно следить за всеми, кто захотел бы навестить Ульманов.
Горста позвала мать, и Зайберт с радостью прикрыл за ним дверь. Не раздеваясь, растянулся на кровати – устал. Утомило напряжение, в котором находился с самого утра, не хотелось ни о чем думать, только лежать в полузабытьи. Но проклятые мысли, цепляясь друг за друга, лезли в голову.
Вернер и не ожидал, что так хорошо все выйдет с Фрицем Керером. Не Фриц появился за десять дней до выписки в госпитальной палате, а он, Эмиль Мауке. И это он сагитировал Фрица остановить свой выбор на небольшом поселке – ему нужна была ширма. Но Мауке никогда не предполагал, что Керера смогут принять за агента гестапо. Что ж, это лишь на руку ему – Фриц станет надежным громоотводом.
Теперь Мауке ни на минуту не сомневался, что ему удастся добиться доверия подпольщиков. Но это его уже мало радовало. Сопоставив все факты, связанные со взрывом подземного завода, Эмиль Мауке решил, что диверсию осуществила хорошо подготовленная группа подрывников, вероятнее всего советских. Да, именно советских, ибо вряд ли американские или английские диверсанты устанавливали бы связь с коммунистическим подпольем. А одним подпольщикам такая операция не под силу. Даже такая деталь – где бы они достали мину с часовым механизмом? А Мауке был уверен – без такой мины не обошлось. Иначе диверсанты не успели бы выйти из-под земли.
Рехан вытянул шею и уставился на Кремера.
– Для чего это?
Карл помолчал немного, обдумывая, следует ли до конца таиться от Руди.
– У вас есть шанс занять место Шрикеля, – сказал и с удовольствием увидел, как покраснели уши Рехана.
– Вы можете это устроить? – не поверил Рехан.
– Назначение зависит от фон Вайганга?
– Конечно.
– Считайте себя начальником канцелярии!
– Что вы сделаете со Шрикелем?
– Вас и вправду интересует его судьба?
Рехан пожал плечами. Задумался…
– Шрикель поедет с вами, – сказал уверенно.
– Посадите его рядом с шофером.
Руди кивнул.
– Больше ничего?
Карл усмехнулся.
– Вы прогрессируете, Рехан. Будет хорошо, если никто не узнает о нашей беседе…
– Не считайте меня настоящим идиотом, Кремер! Кстати, мне хотелось бы приобрести для Хильды нитку жемчуга. Она так страдает, глядя на драгоценности Эрнестины Краузе.
– Вы сможете, приобрести ей не одну нитку, – отсчитал деньги Кремер. – Будьте осторожны, никто не должен знать, что вы тратите такие суммы.
– Я рассказываю всем, что помирился с отцом, – хитро прищурился Рехан. – Старик испугался бомбардировок и подался в деревню – проварить невозможно.
– У вас светлая голова, – польстил Кремер, – и лучшей кандидатуры на место Шрикеля группенфюреру не найти.
Выглянул в коридор и, убедившись, что никого нет, выпустил Рехана. Лег на диван, закинул руки за голову. Ой сделал все – осталось только ждать.
…Два черных закрытых автомобиля стояли у парадных дверей виллы. Мужчины собрались в холле, ожидая фрау Ирму. Карл чувствовал себя не в своей тарелке: и новый фрак немного жмет под мышками, и все. взгляды прикованы к тебе, и каждый считает своим долгом пошутить по поводу помолвки.
Карл уже несколько раз нетерпеливо посматривал на часы: задержка фрау Ирмы беспокоила его. Это могло привести к неожиданным осложнениям. А черт, не догадался, учитывая женскую непунктуальность, назначить выезд минут на пятнадцать раньше…
– Влюбленные всегда нетерпеливы, – заметил его нервозность группенфюрер. Он уже привык к выходкам супруги и воспринимал их философски. – Запомните: нет на свете ни одной пунктуальной женщины.
– Неужели я задержалась? – послышался голос фрау Ирмы на лестнице. – Я так спешила…
Мужчины переглянулись. Быстро оделись и направились к машинам. Рехан открыл дверку перед фрау Ирмой и группенфюрером.
– Садитесь сюда, на переднее сиденье, Шрикель, – позвал гауптштурмфюрера, который хотел занять место в другом автомобиле. – Сюда, сюда, прошу вас. А вы, Кремер, – показал на место за шофером, – сюда. А мы, – кивнул на помощника Шрикеля, – заедем еще за Хильдой.
Устраиваясь на заднем сиденье, слева от фрау Ирмы, Карл с удовольствием взглянул на тучную фигуру Шрикеля, сидевшего рядом с шофером. Улыбнулся, вспомнив суетню Рехана: Руди чувствует опасность и на всякий случай хочет быть подальше от них.
Чтобы попасть в имение Краузе, они проехали город и выскочили на автостраду. На двенадцатом километре – поворот влево, еще три километра – и роскошная вилла.
«Мерседес» свернул с автострады. Карл припал к спинке переднего сиденья, напряженно всматриваясь в тьму. Асфальтовая дорога вилась между деревьев. Видимость была плохая, и шофер снизил скорость. За очередным поворотом внезапно резко затормозил – на шоссе с проселка пятился большой грузовой автомобиль. Шофер «мерседеса» нетерпеливо посигналил фарами. Из кабины грузовика вылез офицер в длинной шинели, из кузова выпрыгнул солдат. Офицер предостерегающе поднял руку и подошел к «мерседесу» с той стороны, где сидел Шрикель.
Гауптштурмфюрер нетерпеливо приоткрыл дверцу:
– Освободите дорогу! – крикнул властно. – Мы торопимся!
Офицер спокойно включил фонарик, разглядывая пассажиров «мерседеса». Даже Кремер не заметил, откуда появился у него пистолет. Два выстрела в Шрикеля… Еще один – шофер привалился к баранке… Вайганг с выпученными от страха глазами сползает на пол…
Карл отодвинул шофера, вытащил из-под сиденья автомат, вывалился из машины. Дал длинную очередь куда-то в темноту. Прыгнул в кювет и снова нажал на гашетку. Увидел в свете невыключенных фар, как за грузовик метнулось двое. Переждав несколько секунд, прошил длинной очередью борта грузовика, кабину и шины. Обстрелял кусты напротив и, лишь увидев длинную тень от легковой машины на проселке и услышав стихающий рокот мотора, прекратил стрельбу. Не выпуская из рук автомата, заглянул в «мерседес».
Фрау Ирма лежала, уткнувшись лицом в сиденье и закрыв голову руками. Группенфюрер, видимо, был в состоянии шока, сидел, словно окаменев.
Крамер дотронулся до его плеча.
– Все в порядке, шеф, – произнес успокаивающе, – они убежали.
Вайганг провел рукой по лицу, как бы стирая с него что-то. – Ирма очень испугалась… – хрипло сказал он.
– Вы не ранены? – с подчеркнутой тревогой спросил Кремер фрау Ирму, хотя знал – никто не покушался на нее… Ответа не последовало.
Убедившись, что опасность прошла, группенфюрер начал проявлять твердость духа.
– Займитесь ими, – указал на передних. – Ирме я помогу сам.
Шрикель лежал, уткнувшись головой в щиток. Пули пробили череп в двух местах. Шофер был ранен в плечо; когда Кремер дотронулся до него, тот застонал.
Вытащив Шрикеля из машины, Карл положил шофера на сиденье.
– Нужен немедленно врач, – сказал громко. – Он может умереть от потери крови.
Фрау Ирма пришла в себя. Сжимая виски пальцами, смотрела на Карла застывшим взглядом.
– Какой ужас, – едва пошевелила губами. – Они же могли всех нас…
Вайганг вылез из машины, одернул на себе шинель.
– Я никогда не забуду, мой мальчик, – сказал растроганно, – что ты спас нас!
Из-за поворота выскочила, блеснув фарами, легковая машина. Карл пошел ей навстречу, подняв руку.
– Господа, помогите! – сказал хрипло мужчинам, которые выпрыгнули из автомобиля. – Несчастье!
– На меня совершено покушение, – громко объяснил группенфюрер. – Но преступники ошиблись и убили гауптштурмфюрера Шрикеля.
– Нужно убрать грузовик с дороги, – приказал Кремер шоферу подъехавшей машины.
Водитель залез в кабину грузовика.
– Ключей нет! – крикнул оттуда.
Подошла еще одна машина. «Мерседес» Вайганга окружили люди в шинелях и дорогих пальто, дамы в мехах.
– Помогите столкнуть грузовик! – обратился к ним Кремер, но его никто не послушал. Расспрашивали друг друга о подробностях нападения, смакуя их.
Затормозили еще две машины, и к «мерседесу» протолкался Рехан. Ему ничего не. нужно было объяснять.
– Господа! – закричал он. – Минутку внимания! Пусть мужчины подойдут к грузовику. Дам прошу занять свои места в машинах!
Он быстро навел порядок, и грузовик столкнули на проселочную дорогу. Руди сел за руль «мерседеса» Вайганга, пересадив группенфюрера с женой в свою машину. Труп Шрикеля положили вниз, Карл поддерживал раненого шофера. Через минуту-полторы Рехан затормозил возле дома Краузе.
– Сообщите немедленно в гестапо! – приказал Карл Рехану. – Совершено покушение на группенфюрера!
– Чудесная версия, – буркнул сквозь зубы Руди. – Где у вас телефон? – грубо оттолкнул швейцара, который открыл двери.
Эрнестина, увидев Карла в грязном окровавленном пальто, побледнела.
– Что с вами? – метнулась к нему.
– Со мной? – удивился Карл. – Со мной ничего, а вот шофера ранили…
* * *
Карл, счастливо улыбаясь, выключил приемник – советские войска начали наступление по всему фронту, от Балтики до Карпат!…К завтраку вышел с постным лицом. Вайганг уже сидел за столом, нервно постукивая чайной ложкой.
– Ты слышал радио?
– Вы имеете в виду новое сокращение фронта на Востоке?
– Теперь наш успех в Арденнах сведется к нулю.
– Я не военный, и мне трудно ориентироваться в этих событиях, но оснований для пессимизма не вижу.
– Конечно, конечно, – быстро согласился Вайганг. – И все же никакие события не должны оказаться для нас неожиданными. Надо форсировать наши дела…
Так думал не только Вайганг. На следующий день, когда Кремер вышел на прогулку, на шоссе его встретил человек в крестьянской одежде.
– Карл Кремер? – спросил, доставая из кармана половину долларовой ассигнации. – Я уже целый день жду вас.
Кремер показал ему свою половинку доллара.
– Порядок, – одобрительно кивнул головой «крестьянин». – Сегодня в шесть будьте возле главного входа дворца Цвингер. Я подъеду на такси.
Снял шляпу, поклонился и пошел к автобусной остановке. Обыкновенный крестьянин – в грубых башмаках и крепкой, но поношенной одежде…
Кремер едва узнал его, когда такси остановилось в нескольких шагах.
– Садитесь! – открыл дверцу модно одетый человек – великолепное пальто, меховая шапка. – Мы опаздываем.
Шофер, очевидно, был ознакомлен с маршрутом, ни о чем не спрашивая, он проехал по мосту через реку и выскочил на загородную трассу. Попутчик болтал о всяких пустяках: вчерашней пирушке со знакомыми офицерами, о новом кинофильма, о погоде… Сидел вполоборота к Карлу, внимательно наблюдая за шоссе. Когда проехали километров десять, попросил остановиться, постоял за машиной несколько минут и, уверившись, что за ними никто не едет, снова приказал трогаться.
Они отпустили такси на окраине небольшого селения. Сразу же из-за угла показался «опель-адмирал». Он затормозил возле них так неожиданно, что Карл отшатнулся. Дверца открылась, с заднего сиденья Кремеру улыбался Хокинс.
Карл ничем не выдал своего удивления, а про себя отметил: вряд ли Хокинс приехал из любопытства – не такой он человек, чтобы рисковать из-за пустяков.
«Опель» двинулся в направлении Дрездена.
– Как отнесся к нашим предложениям фон Вайганг? – сразу же спросил Хокинс. – Вы договорились?
– Группенфюрер отдал должное перспективам нашего сотрудничества. Мы нашли общий язык по всем вопросам. – Карл чувствовал, что начал слишком высокопарно, но остановиться уже не мог. – Фон Вайганг считает, что наша встреча была своевременна и полезна, однако от того, как будут складываться наши взаимоотношения, зависит будущее не только отдельных лиц, но и заинтересованных сторон в более широком аспекте.
Кремер одним духом выпалил эту длинную фразу и посмотрел на Хокинса. Тот остановил его легким прикосновением руки.
– Мой друг фон Вайганг, – начал неторопливо, – всегда был человеком дела и, насколько мне известно, даже свой высокий чин считает придачей к званию делового человека…
– Вы имеете в виду, что группенфюрер использует свое положение для устройства личных дел?
– Не только это. Фон Вайганг является соединительным звеном между некоторыми влиятельными кругами немецких промышленников и банкиров и нацистским руководством. Это хорошо знает Гиммлер, и поэтому должен считаться с группенфюрером.
– А фон Вайганг, в свою очередь, знает много того, что недоступно для других генералов СС.
– Еще бы, – подтвердил Хокинс.
– На бирже такие сведения вызвали бы резкое повышение акций, – не без намека произнес Кремер.
– Лично я отдаю предпочтение твердому курсу, – отпарировал американец. – Бумаги, которые сегодня резко подскочили в цене, завтра могут быть обесценены. Правда, вам это не угрожает. Конечно, если фирма выполнит обязательства.
– На том стоим, – бодро ответил Карл.
– Вот мы и подошли к главному. – Хокинс повернулся к Кремеру. – Я рискнул встретиться с вами здесь не для того, чтобы поболтать о деловых способностях фон Вайганга…
– Для меня это было ясно с самого начала, – отрезал Карл. Сват фар встречной машины на несколько секунд вырвал из тьмы лицо Хокинса, и Кремер успел заметить, как наморщился у него лоб. Волнуется все же. Но когда американец заговорил, голос его был абсолютно спокойным.
– Я и еще одно лицо, – начал Хокинс, намного растягивая слова, – очень влиятельный представитель наших деловых кругов, хотели бы встретиться с руководителями Дрезденского банка и главами крупнейших саксонских концернов и фирм. Деловое совещание на высшем уровне. Сегодня вы должны посоветоваться с фон Вайгангом и завтра сообщить мне о возможности организовать такую встречу.
– Думаю, – осторожно начал Кремер, – представители наших деловых кругов захотят узнать, чем вызваны необходимость и срочность такой встречи.
– Безусловно, – согласился Хокинс. – Имеем дело с солидными людьми, и всякая недоговоренность должна быть исключена. Так вот. Мы хотели бы послушать соображения наших коллег о том, как они представляют себе пути развития послевоенной немецкой экономики и что следует сделать, чтобы сохранить промышленный потенциал страны. Надеюсь, детализировать не следует.
– Это было бы лишним, – буркнул Кремер.
– Не обижайтесь, – понял Хокинс. – Просто я не имею времени… И еще. Передайте фон Вайгангу: встреча может состояться лишь при условии, если он гарантирует безопасность представителю наших бизнесменов, а также полную секретность совещания. Мне легче, – усмехнулся, – я – швейцарский подданный, однако и мне приходится, как видите, принимать некоторые меры, прежде чем встретиться с вами.
«Опель» въехал в затемненный город и остановился в одном из узких переулков Альтштадта. Кремер вышел, подождал, пока машина скрылась за углом, и дошел к автобусной остановке.
* * *
Мать принялась растапливать плиту, а Горст, как сел, так и продолжал сидеть, не снимая пальто. В доме холодно, неприветливо, и даже кухня с блестящими кастрюлями и горкой тарелок на полке – какая-то чужая. И запах чужой – пахнет плесенью и почему-то карболкой. Этот запах нужника все время преследовал Горста в тюрьме, но чтобы дома?… А может, это он сам насквозь пропах тюрьмой?Парня затошнило, он пересилил себя, встал и вышел в прихожую. Скинул пальто и костюм – стоял в одном нижнем белье, не чувствуя холода.
– Мама! – позвал Горст. – Дай мне чистое белье.
– Сейчас нагрею воды, – выглянула в прихожую Марта, – помоешься.
– Дай чистое белье! – упрямо повторил Горст и не успокоился, пока на переоделся.
Только теперь его перестало тошнить – лег на старенький, со скрипящими пружинами диванчик, уткнулся лицом в подушку. Лежал, стиснув зубы, с сухими глазами, хотя и хотелось плакать. Угнетало чувство собственной незначимости и никчемности, вынесенное из тюрьмы. Будто ты не человек, а ничтожный слизняк, которого каждый может раздавить и растереть, безнаказанно уничтожить. И никого это не тронет, еще и плюнут на то место, где тебя раздавили…
Это чувство собственной беспомощности впервые пришло тогда, когда гестаповский следователь, даже не глядя на него и не спрашивая ничего, дал ему несколько пощечин. Горст был готов к пыткам, вытерпел бы все, не жалуясь, но чтобы вот так… И сейчас еще скрипел зубами от обиды и кусал себе пальцы…
Мать позвала пить кофе. У нее где-то нашелся кофе, в горьковатый аромат заполнил запущенные комнаты. Сидели за столом, каждый на своем месте, и прихлебывали ароматную жидкость. Вдруг мать отодвинула чашку и заплакала. А у Горста не было слов, чтобы утешить ее. Сам все еще не верил в то, что на этот вот стул справа уже никогда не сядет отец, не помешает ложкой в чашке, не отставит сахарницу от себя – сахара по карточкам дают немного, надо экономить…
Наконец Горст осмелился – накрыл ладонью руку матери и осторожно погладил ее. То ли слез не хватало Марте, то ли застыдилась собственной слабости – встала резко, поплелась в кладовую: женщина есть женщина, порядок в доме наводить ей. Все запущено за ее отсутствие.
Кофе немного согрел Горста, захотелось курить. Пошел искать всюду, может, найдется где сигарета или щепотка табаку. Не нашел – напрасное это дело искать сигарету в доме, где двое мужчин курят.
Горст поймал себя на том, что все время находится в ожидании: вот сейчас заскрипят двери, и в прихожей закашляет отец… Но нет, не двое их теперь… Отец уже никогда не придет, не закашляет…
Интересно, а как держался бы отец, если бы его так: раз, раз по лицу?… Наверное, плюнул бы гестаповцу в морду. А он лишь захлопал глазами… Неспроста отец назвал: мальчишка! Так и есть: трус и мальчишка…
И нечего оправдываться, что приготовился совсем к Другому, что, мол, легче было бы, если били бы по-настоящему…
Потом – били… И он выдержал. Но почему на болит тело, а только щеки горят от пощечин?
Кто-то постучал в двери. Горст вздрогнул. Неужели снова за ними?
Тяжелые шаги, скрипнула дверь.
– Ты, Вернер?
Стоит в дверях, улыбается широко, всем своим видом показывая, как ему приятно видеть друга.
– Неужели ты?
Идет, тяжело припадая на протез, с протянутой рукой.
– Ты знаешь, что случилось у нас?
– Знаю.
И крепко жмет руку.
Вот это друг! Эсэсовцы убили отца, их самих только что выпустили из тюрьмы – даже сосед отвернулся, сделал вид, что не заметил, – а он!… Пришел открыто, не побоялся, как друг.
– У тебя есть закурить?
Вернер вытащил только что начатую пачку.
– Возьми, у меня еще есть.
Сели.
– Вот что, Горст, – начал Вернер, – ты парень сильный, и вся эта история не должна подкосить тебя. Конечно, утешать легче, но, поверь, не всегда. Мы с тобой видели много смертей и если уж остались жить, то должны думать не только о себе. Твой отец был мужественным человеком и послужил примером для других.
– Мой отец был… – начал Горст в порыве откровенности, но, вспомнив, как отец всегда ругал его за горячность, закончил: – Хорошим и честным человеком.
– Мне всегда казалось, что твой отец, – сказал Вернер сердечно, – чем-то отличался ото всех. Он был патриот, а это в наши тяжелые времена не так просто. И погиб как патриот! Поэтому я и пришел пожать руку его сыну.
Если бы Горст не был в таком угнетенном состоянии, он, наверное, заметил бы, что Зайберт фальшивит. Но сейчас слова Вернера показались Горсту отзвуком его собственных мыслей – именно так он думал об отце, и Горст радостно пожал протянутую руку.
– Вернер, – произнес он растроганно, – ты настоящий товарищ, и я этого никогда не забуду.
Зайберт обиженно махнул рукой.
– Мне хочется верить тебе, – сказал печально, – но слова всегда останутся словами. Почему ты таился от меня раньше? Разве были основания не доверять мне?
Горст сделал удивленные глаза, но Вернер смотрел на.чего так искренне и с таким укором, а на душе было так одиноко, что паренек невольно признался:
– Какие могут быть основания, друг? Но нас ведь так мало, а вокруг столько нечисти… Ты не можешь винить меня.
– Никто не собирается обвинять тебя. – В голосе Вернера звучала настоящая радость. – Я очень рад, что мы наконец поняли друг друга!
– Мы уже давно понимали друг друга, – возразил Горст, – теперь лишь произнесли недосказанное.
– Пусть будет так, – легко согласился Вернер, – и теперь пусть будут любые передряги, хоть конец света, – мне ничего не страшно, ибо сегодня я словно вновь родился! Мы отомстим за твоего отца!
– Вот что, – словно очнулся Горст, – во-первых, не так громко, во-вторых, гестапо выпустило меня, наверное надеясь напасть на след подпольщиков. Понимают же они, что мой отец и Панкау – не вся организация, и не успокоятся, пока не возьмут других.
– Не успокоятся, – подтвердил Зайберт. – Но что ты имеешь в виду?
– Тебе не следует часто встречаться со мной, не говоря уже о том, чтобы заходить к нам…
– Думаешь, гестапо заподозрит меня?
– Не сомневаюсь.
Вернер закурил, улегся на тахте, задумчиво пуская дым в потолок. Последние слова Горста выбили его из колеи, и он лихорадочно думал, как лучше поступить: ведь этот мальчишка все время должен быть в поле его зрения.
– Да, – произнес наконец, – в твоих словах есть резон. И все же, – чуть не подпрыгнул от радости, – мы проведем их, оставим в дураках! И знаешь как? Я поселюсь у вас!
– Ты, случаем, не того? – Горст покрутил пальцем у виска.
– Никогда в жизни я не был так рассудителен, – возразил Зайберт. – Ты не учитываешь простого психологического фактора. Если бы мы встречались время от времени, стараясь не афишировать наши встречи, гестапо сразу же заподозрило бы меня. А если я открыто поселяюсь у тебя, если это делается у всех на глазах, если хочешь – считай, что демонстративно, это не вызовет никаких сомнений. Наоборот, подумают, что ты хочешь сделать ловкий ход и пустить гестапо по ложному следу.
Сначала Горст рассердился:
– Мы и так много ставим на карту, занимаясь психологическими экспериментами!
Но, подумав немного, сказал:
– Рациональное зерно в этом, конечно, есть. Но все это как-то не по правилам…
– Если бы все было по правилам, – отрезал Вернер уверенно, – гестапо давно переловило бы всех нас. Что-что, а правила игры там наверняка знают.
– Должны знать, – согласился Горст. – Иначе не выследили бы отца. Не пойму, как он мог ошибиться?
Вернер прикрыл глаза, припоминая встречу Ульмана и Панкау в пивной. Надо было иметь его нюх, чтобы выйти на след такого бывалого конспиратора, как Фридрих Ульман! Что Горст? Горст – щенок, как ребенок, расслабился – подбирай к нему ключи, было бы желание. Стоило немного похвалить отца, и готова пташка! Но теперь – максимум осторожности. Как бы повел себя настоящий подпольщик на его месте?
– А тебе не кажется, что старика кто-то мог выдать? Может, в организации есть провокатор?
– Откуда ты знаешь об организации? – поднял брови Горст.
– Или я дурак, или ты… Сам же говорил…
– А-а… – Горст облегченно вздохнул. – Это я просто так. Собственно, организации не существует. Несколько человек – и все.
– Меня это не касается. Я не собираюсь задавать глупых вопросов. И все-таки кто-то выдал твоего отца, и ты должен узнать кто.
– Скажи мне, Вернер, – вдруг перешел на шепот Горст, – что ты думаешь о Керере?
«Великолепно, – подумал Вернер, – сейчас мы попробуем запутать все».
– Каком Керере? – спросил непонимающе.
– Ты что? – не выдержал Горст. – За дурака меня считаешь, вы же вместе лежали в госпитале!
– А-а… – стукнул себя по лбу Вернер, – это ты про Фрица? Так бы и сказал, а то – Керер… Его положили в нашу палату дней за десять до выписки. Он я предложил поехать в ваш поселок.
– Ты не замечал за ним ничего?
– Постой, постой… Ты имеешь в виду…
– Я ничего не могу утверждать, но…
– Неужели он?…
Вернер нервно поскреб подбородок. Начал неуверенно, будто рассуждая вслух:
– Теперь я припоминаю… Фриц иногда расспрашивал меня… Про тебя тоже… Тогда я не обратил внимания думал – обычное любопытство. Правда, и сейчас не могу сказать с уверенностью, и все же… Если честно – не нравится мне этот Фриц.
– Говоришь, в вашей палате появился дней за десять до твоей выписки? Выписывали вас вместе?
– Да.
– Раньше ты не встречался с ним?
– Его привезли к нам из другого города. Кажется, эвакуировали госпиталь из Венгрии.
– Так-так… – с иронией произнес Горст, – Значит, говоришь, из Венгрии?
– Ты думаешь?…
Горст наклонил голову.
– Для этого есть некоторые основания…
– Надо посмотреть, с кем он встречается…
– Вот и возьми на себя это. Только осторожно. И проверь, не следят ли за тобой. А то психология психологией, а гестапо шутить не будет…
– Не думаю, – возразил Вернер. – Если и будут следить, дня два-три для очистки совести.
– Мы тоже посмотрим со стороны, – пообещал Горст и крикнул:
– Мама! Мама, иди сюда! – И, когда мать вошла, спросил: – Ты не будешь возражать, если Вернер станет жить у нас?
– Комната свободна, – равнодушно ответила Марта. Ей и правда было все равно – будет жить у них Вернер или нет. И все же, наверное, лучше так рядом с Горстом будет товарищ, а парню сейчас, как никогда, нужно общество.
– Тогда я вселяюсь сегодня же, – решил Вернер. – Вещей у меня всего-то – чемодан и рюкзак.
Вдвоем они быстро перенесли вещи от фрау Фрейс-Дорф. Новая комната понравилась Вернеру. Из окна видно было крыльцо, и из-за шторы можно было незаметно следить за всеми, кто захотел бы навестить Ульманов.
Горста позвала мать, и Зайберт с радостью прикрыл за ним дверь. Не раздеваясь, растянулся на кровати – устал. Утомило напряжение, в котором находился с самого утра, не хотелось ни о чем думать, только лежать в полузабытьи. Но проклятые мысли, цепляясь друг за друга, лезли в голову.
Вернер и не ожидал, что так хорошо все выйдет с Фрицем Керером. Не Фриц появился за десять дней до выписки в госпитальной палате, а он, Эмиль Мауке. И это он сагитировал Фрица остановить свой выбор на небольшом поселке – ему нужна была ширма. Но Мауке никогда не предполагал, что Керера смогут принять за агента гестапо. Что ж, это лишь на руку ему – Фриц станет надежным громоотводом.
Теперь Мауке ни на минуту не сомневался, что ему удастся добиться доверия подпольщиков. Но это его уже мало радовало. Сопоставив все факты, связанные со взрывом подземного завода, Эмиль Мауке решил, что диверсию осуществила хорошо подготовленная группа подрывников, вероятнее всего советских. Да, именно советских, ибо вряд ли американские или английские диверсанты устанавливали бы связь с коммунистическим подпольем. А одним подпольщикам такая операция не под силу. Даже такая деталь – где бы они достали мину с часовым механизмом? А Мауке был уверен – без такой мины не обошлось. Иначе диверсанты не успели бы выйти из-под земли.