Страница:
— Так, — отозвался тот.
— Что еще?
Все мужики молчали.
— Не стесняйтесь. Вы же оружие приготовили, чуть в бой не пошли! За что? Что ты им обещал, Роланд?
— Я ничего не обещал, — запротестовал тот, — я ни о чем ни с кем не договаривался, я уже вам говорил это и еще раз скажу. Но, конечно, будь у меня власть, я заботился бы о людях, добавлял бы зерна тем, у кого нечего сеять, и разрешал рубить лес, если кому надо починить дом. Судил бы по справедливости. Не стал отнимать хлеб у голодных. Защищал бы с оружием в руках от всех бандитов...
Он умолк. С удивлением обвел взглядом все лица и понял, что его слушают, затаив дыхание. Все. В том числе и граф Арден. А Родерик, не проронивший ни слова за все время, улыбается широко и радостно с облюбованного чурбака неподалеку.
— Как это просто... — тихо сказал лорд Конрад и поглядел на крестьян.
— Это все, что вам надо? Знать, что лорд позаботится о вас в нужде и рассудит честно?
— И еще... — решил все-таки подать голос Родерик. — Насчет этого Пояса. Отец, я теперь знаю, в чем его важность. Рон мне объяснил. Это общинная земля, притом очень хорошая. Урожай с Пояса всегда шел в налог лорду, вместо того, чтобы собирать с каждого двора... Его пашут и засевают все вместе.
— Верно ли понял мой сын, староста? — обратился граф к отцу Рона.
— Точно так, ваша милость, — ответил тот. — Очередь у нас была, по три дня на Поясе каждому отработать... И на пахоте, и на посевной, и так далее до уборочной страды. Каждый в поте лица старался, милорд, ибо чем лучше с Пояса урожай, тем меньше подать.
— Да будет и дальше так! — решил лорд Арден под одобрительный шепот Тома и Оттера. Но он заметил, что Зак продолжает хмуриться.
И в эту минуту подошедший корчмарь сообщил, что олень готов.
— На чем же мы с вами договорились, господа? — обратился ко всем граф Арден, когда за самым длинным столом вокруг долгожданного жаркого расселись и благородные, и простолюдины, и старшие, и Рон с Родериком, и даже статная Гленда Вулидж вышла из своего закутка, по настоянию самого милорда. Ее муж со сноровкой опытного повара разрезал мясо для всех гостей. Запах сочной оленины поднял общее настроение, а честь сидеть с графом за одним столом сгладила кое-чьи обиды.
— Давайте подведем итог. Вы желаете, чтобы сэр Роланд Арден был вашим лордом, заботился о вас и судил. Я согласен. Если у кого будет нужда, можете обращаться к нему. Не возражаешь, сынок? И у тебя будет право помогать тем, кому сочтешь нужным.
— Спасибо, милорд, — кратко ответил Роланд, представляя себе, как крестьяне побегут к нему с просьбами. Но — взялся за гуж...
— А те, кому ты не захочешь помочь, смогут пожаловаться мне, — подмигнул сэр Конрад, — если осмелятся. Потому что я тоже не люблю обманщиков.
Оттер и Дейни невольно ухмыльнулись. Они тоже их не любили.
— Теперь — что касается суда. Роланд, ты сам назначишь одни день в месяц, когда к тебе можно будет приходить с жалобами. Кое-что ты, думаю, решишь сам, а самые трудные дела сможешь передать мне. Я также один раз в месяц буду принимать просителей. Договоримся так: твой приговор имеет законную силу. Те, кого он не удовлетворяет, могут пожаловаться мне. Если я утверждаю приговор, дело закончено. Если нет, ты можешь согласиться с этим, а можешь и не согласиться, и тогда вместе разберемся. Справедливо это?
— Справедливо! — раньше всех отозвался голос Родерика. Помедлив пару секунд, Роланд тоже кивнул.
— А уж кто окажется нашим с тобой судом сильней всех обижен, пускай просит помилования у сэра Родерика, — откровенно подмигнул всем лорд Арден. — В справедливости моего сына ни у кого не будет сомнений!
Под чавканье и хруст оленьих костей с этим согласились все.
Ни у кого больше не было желания спорить.
Когда мясо было объедено до костей, вино выпито и тяжесть в животах привела всех в приятное изнеможение, впервые заговорил Торин Мак-Аллистер:
— Зак, все-таки ты мне скажи, сколько мечей есть в деревне. И кто их вам подарил.
— Не скажу, — буркнул тот без особого энтузиазма.
— Зак, это очень важно. Ты же не думаешь, что твои друзья поднимут мечи против нас? — настаивал рыцарь. — Ты же видел, как сражается Гарет. Если необученный парень нападет на него, то получит увечье или смертельную рану еще раньше, чем Гарет увидит, с кем бьется. Меч — это не игрушка. Если не хочешь назвать своих ребят, приведи их завтра всех в крепость. С оружием. Я назначу войскового учителя, и кто захочет, будет тренироваться. В том числе и ты.
— И их не накажут? — уточнил Зак.
— Никого никто не собирается наказывать. Ничего же не случилось, — уверил его Торин.
— Тогда мы придем, — сдался, наконец, последний мятежник.
И переговоры успешно закончились. Дипломатическая миссия лорда Ардена увенчалась полным успехом.
Поздно ночью сэр Конрад добрался до своей спальни, и Маркус стал его раздевать.
Стар я уже для таких эскапад, пожалел он себя. Господи, а я думал, что кончилась для меня политика... А ведь крестьяне — даже не самый сильный противник. Есть еще святые отцы, и шериф Ноттингема, и герцог Саймнел, с которым надо же что-то делать... Нет покоя!
— Не будет тебе покоя! — послышался от дверей насмешливый голос. Это явилась жена требовать отчета.
— Этот старый Джон, — протянула Леонсия через полчаса, выслушав полную реляцию. — Что за тайну скрывает он?
— Да какая там тайна... — досадливо буркнул Конрад, укрыв лицо в ее волосах. — Все очень просто. Ему внушили, что жена Виктора Ардена изменила мужу. Что Роланд — не сын своего отца. И он до сих пор в это верит.
— О господи! Если он до сих пор... Значит, и сам лорд в это верил!
Только так можно объяснить... Ты думаешь, и это дело рук Саймнела?
— Все указывает на это.
— Тогда он безумен.
— Одержим, милая. Одержим желанием заполучить именно Арден.
— Так ведь он же не успокоится!
— Ничего. Мы будем настороже. И одолеем его, когда придет срок.
— Но почему?!. Разлюбить сына, забыть о нем, не учить, не дать воспитателя. Он же не какой-нибудь мужлан, он был благородный человек, ученый! — возмущение графини было почти забавно. Почти.
— Любовь моя... Разве ты еще не привыкла, что даже короли и князья церкви превращаются в неотесаных глупцов и действуют, как зверье в пору гона, когда дело касается их инстинктов? Он поверил, ибо считал это в порядке вещей... Если религия учит, что женщина — сосуд греха, то верить в женскую любовь так же немыслимо, как отрицать Христа.
— И это всегда так будет?
— У нас с тобой это уже не так. У наших детей тоже... Я надеюсь. А остальным мы можем только показать пример...
Конец второй части
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава XIV
— Что еще?
Все мужики молчали.
— Не стесняйтесь. Вы же оружие приготовили, чуть в бой не пошли! За что? Что ты им обещал, Роланд?
— Я ничего не обещал, — запротестовал тот, — я ни о чем ни с кем не договаривался, я уже вам говорил это и еще раз скажу. Но, конечно, будь у меня власть, я заботился бы о людях, добавлял бы зерна тем, у кого нечего сеять, и разрешал рубить лес, если кому надо починить дом. Судил бы по справедливости. Не стал отнимать хлеб у голодных. Защищал бы с оружием в руках от всех бандитов...
Он умолк. С удивлением обвел взглядом все лица и понял, что его слушают, затаив дыхание. Все. В том числе и граф Арден. А Родерик, не проронивший ни слова за все время, улыбается широко и радостно с облюбованного чурбака неподалеку.
— Как это просто... — тихо сказал лорд Конрад и поглядел на крестьян.
— Это все, что вам надо? Знать, что лорд позаботится о вас в нужде и рассудит честно?
— И еще... — решил все-таки подать голос Родерик. — Насчет этого Пояса. Отец, я теперь знаю, в чем его важность. Рон мне объяснил. Это общинная земля, притом очень хорошая. Урожай с Пояса всегда шел в налог лорду, вместо того, чтобы собирать с каждого двора... Его пашут и засевают все вместе.
— Верно ли понял мой сын, староста? — обратился граф к отцу Рона.
— Точно так, ваша милость, — ответил тот. — Очередь у нас была, по три дня на Поясе каждому отработать... И на пахоте, и на посевной, и так далее до уборочной страды. Каждый в поте лица старался, милорд, ибо чем лучше с Пояса урожай, тем меньше подать.
— Да будет и дальше так! — решил лорд Арден под одобрительный шепот Тома и Оттера. Но он заметил, что Зак продолжает хмуриться.
И в эту минуту подошедший корчмарь сообщил, что олень готов.
— На чем же мы с вами договорились, господа? — обратился ко всем граф Арден, когда за самым длинным столом вокруг долгожданного жаркого расселись и благородные, и простолюдины, и старшие, и Рон с Родериком, и даже статная Гленда Вулидж вышла из своего закутка, по настоянию самого милорда. Ее муж со сноровкой опытного повара разрезал мясо для всех гостей. Запах сочной оленины поднял общее настроение, а честь сидеть с графом за одним столом сгладила кое-чьи обиды.
— Давайте подведем итог. Вы желаете, чтобы сэр Роланд Арден был вашим лордом, заботился о вас и судил. Я согласен. Если у кого будет нужда, можете обращаться к нему. Не возражаешь, сынок? И у тебя будет право помогать тем, кому сочтешь нужным.
— Спасибо, милорд, — кратко ответил Роланд, представляя себе, как крестьяне побегут к нему с просьбами. Но — взялся за гуж...
— А те, кому ты не захочешь помочь, смогут пожаловаться мне, — подмигнул сэр Конрад, — если осмелятся. Потому что я тоже не люблю обманщиков.
Оттер и Дейни невольно ухмыльнулись. Они тоже их не любили.
— Теперь — что касается суда. Роланд, ты сам назначишь одни день в месяц, когда к тебе можно будет приходить с жалобами. Кое-что ты, думаю, решишь сам, а самые трудные дела сможешь передать мне. Я также один раз в месяц буду принимать просителей. Договоримся так: твой приговор имеет законную силу. Те, кого он не удовлетворяет, могут пожаловаться мне. Если я утверждаю приговор, дело закончено. Если нет, ты можешь согласиться с этим, а можешь и не согласиться, и тогда вместе разберемся. Справедливо это?
— Справедливо! — раньше всех отозвался голос Родерика. Помедлив пару секунд, Роланд тоже кивнул.
— А уж кто окажется нашим с тобой судом сильней всех обижен, пускай просит помилования у сэра Родерика, — откровенно подмигнул всем лорд Арден. — В справедливости моего сына ни у кого не будет сомнений!
Под чавканье и хруст оленьих костей с этим согласились все.
Ни у кого больше не было желания спорить.
Когда мясо было объедено до костей, вино выпито и тяжесть в животах привела всех в приятное изнеможение, впервые заговорил Торин Мак-Аллистер:
— Зак, все-таки ты мне скажи, сколько мечей есть в деревне. И кто их вам подарил.
— Не скажу, — буркнул тот без особого энтузиазма.
— Зак, это очень важно. Ты же не думаешь, что твои друзья поднимут мечи против нас? — настаивал рыцарь. — Ты же видел, как сражается Гарет. Если необученный парень нападет на него, то получит увечье или смертельную рану еще раньше, чем Гарет увидит, с кем бьется. Меч — это не игрушка. Если не хочешь назвать своих ребят, приведи их завтра всех в крепость. С оружием. Я назначу войскового учителя, и кто захочет, будет тренироваться. В том числе и ты.
— И их не накажут? — уточнил Зак.
— Никого никто не собирается наказывать. Ничего же не случилось, — уверил его Торин.
— Тогда мы придем, — сдался, наконец, последний мятежник.
И переговоры успешно закончились. Дипломатическая миссия лорда Ардена увенчалась полным успехом.
Поздно ночью сэр Конрад добрался до своей спальни, и Маркус стал его раздевать.
Стар я уже для таких эскапад, пожалел он себя. Господи, а я думал, что кончилась для меня политика... А ведь крестьяне — даже не самый сильный противник. Есть еще святые отцы, и шериф Ноттингема, и герцог Саймнел, с которым надо же что-то делать... Нет покоя!
— Не будет тебе покоя! — послышался от дверей насмешливый голос. Это явилась жена требовать отчета.
— Этот старый Джон, — протянула Леонсия через полчаса, выслушав полную реляцию. — Что за тайну скрывает он?
— Да какая там тайна... — досадливо буркнул Конрад, укрыв лицо в ее волосах. — Все очень просто. Ему внушили, что жена Виктора Ардена изменила мужу. Что Роланд — не сын своего отца. И он до сих пор в это верит.
— О господи! Если он до сих пор... Значит, и сам лорд в это верил!
Только так можно объяснить... Ты думаешь, и это дело рук Саймнела?
— Все указывает на это.
— Тогда он безумен.
— Одержим, милая. Одержим желанием заполучить именно Арден.
— Так ведь он же не успокоится!
— Ничего. Мы будем настороже. И одолеем его, когда придет срок.
— Но почему?!. Разлюбить сына, забыть о нем, не учить, не дать воспитателя. Он же не какой-нибудь мужлан, он был благородный человек, ученый! — возмущение графини было почти забавно. Почти.
— Любовь моя... Разве ты еще не привыкла, что даже короли и князья церкви превращаются в неотесаных глупцов и действуют, как зверье в пору гона, когда дело касается их инстинктов? Он поверил, ибо считал это в порядке вещей... Если религия учит, что женщина — сосуд греха, то верить в женскую любовь так же немыслимо, как отрицать Христа.
— И это всегда так будет?
— У нас с тобой это уже не так. У наших детей тоже... Я надеюсь. А остальным мы можем только показать пример...
Конец второй части
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава XIV
— Не верю я, что это весна! — леди Хайд упрямо топнула бы ножкой, если бы было обо что было топнуть. Стой она на земле, стукнула бы о землю, но увы, трудно даже сказать, на чем она стояла. Под ногами расплывалось неприглядное болото серой грязи, в котором при желании можно было распознать бывший подъездной тракт. Март в Англии — весенний месяц. Но это по календарю... А дочь графа Ардена такого времени года вообще никогда не видела. Снежная зима была непонятным чудом, но то, что местные жители именовали «распутица», походило более всего на конец света, когда земля и серое небо, вода и грязь совершенно неотличимы одно от другого.
Деревья выглядели как огромные жесткие метлы. Уверения, что через две недели они покроются нежной листвой, невозможно было принять за чистую монету. Хайди казалось, что все вокруг дружно ее разыгрывают.
— Как это можно пахать? — обвиняюще вытянула она пальчик вниз.
— Мне говорили, что в стране Китай поля всегда залиты водой. Но тут же не Китай!
Стоявший рядом Роланд только усмехнулся. У него-то не было ни малейшего сомнения, что пресловутый Длинный Пояс, на котором они с леди Хайд сейчас находились, не далее как через неделю просохнет и станет самым настоящим полем. Его распашут, засеют отборным зерном, а еще через месяц дружные всходы окрасят всю долину в яркий зеленый цвет. И молоденькая графиня будет гулять по этому полю, выискивая первые одуванчики... И, может быть, он тоже выйдет гулять с нею. Как сегодня.
— Это весна, миледи. Конечно, весна! Снег уже весь растаял, ветры теплые, они быстро высушат землю...
— Теплые?! — возмутилась Хайди, запахивая пушистый шарф, именно в эту минуту выпорхнувший от резкого порыва. — Если эти ветры у вас теплые, то какие же считаются холодными?
— Холодные ветры были две недели назад. Помните?
Как она могла помнить, если даже не видела? Когда последняя пурга выла от бессилия за высокими стенами крепости, леди Хайд и кончика своего очаровательного носа не высунула наружу. В уютной спальне, нешироких коридорах и на излюбленной галерее, куда поднимался подогретый каминами воздух, для нее вообще не существовало холода.
Сегодня впервые она решилась выйти на прогулку. Укутанная в мех, завернутая в сукно и обутая в новенькие сапожки. Необходимость этих сапожек Хайди только сейчас и ощутила. Роланду пришлось довольно долго убеждать упрямую девушку, что мягкие меховые туфли, ставшие привычными за зиму, годятся только для дома и коротких пробежек по аккуратно выметенному двору.
Ходить в сапогах она, разумеется, не умела. Роланду пришлось брать ее крепко под локоток всякий раз, когда на дорожке появлялась лужа или другое подозрительное местечко. А уж теперь, когда леди Хайд оказалась чуть ли не по щиколотку в размокшей земле, вытаскивать ее пришлось вовсе за талию, причем в панике она обхватила его шею обеими руками и не спешила отпустить. Эти невольные объятия его смутили.
— Нас увидят, — опасливо оглянулся он на дозорные башни.
— Ну, и что? — возразила Хайди.
Они стояли на той стороне глубокого оврага, которую в течение нескольких месяцев она рассматривала в окно. Отсюда до ее комнаты по прямой было около четверти мили. Добираться сюда пришлось верхом. Колос и ее пони Банни — Заюшка — остались в десяти шагах позади, где грунт был все-таки потверже.
Посреди огромного мокрого поля они были совершенно одни.
— Ваши родители будут недовольны...
— Чем? — пожала плечиками графская дочь. — Мать часто говорила, что я должна ходить на прогулки и привыкать к английскому климату.
— А она позволила бы вам гулять со мной?
— Почему же нет... А это правда, что вы специально просили у отца разрешения со мной разговаривать? — весело сощурила она глазки. — И еще выставили это условием вашей присяги?
— Откуда вы знаете?
— Торин мне рассказал.
Роланд почувствовал досаду на болтливого рыцаря. Мак-Аллистер — достойный и благородный человек, но зачем выдавать такие тайны.
Сам-то он откуда узнал? Неужели лорд Конрад пересказал ему беседу об их воображаемой схватке и ее результатах...
— Сэр Торин знает слишком много, — недовольно пробормотал он.
— Он знает все, — вздохнула девушка, — ему по должности положено. Все, что происходит в замке Арден, докладывают ему. Кто куда вышел, кто с кем встретился. Дозорные видят сверху и все замечают. А в доме тоже следят.
— Но зачем?
— Отец говорит, что невозможно руководить, если не знаешь точно, что и как делают люди. Поэтому он специально учил всех, как следить. Вот кажется, что стражники на вышках или у ворот ничего не делают, но на самом деле это не так. Они все время смотрят, ни не миг не отвлекаются. Все о всех знают. А Торин потом решает, что доложить отцу, а что для него не важно.
— А! — теперь стало понятным кажущееся равнодушие графа к делам подчиненных Роланду невольников. Зачем специально расспрашивать, если дозорные всегда точно знают, где каждый человек находится и что делает. Но как же тогда сумели уйти те шестеро, что не пожелали жить в Арден-холле? Или в тот день часовые оплошали?
— Они все видят, все знают, но никому не мешают, — процитировала барышня явно с чужих слов, — только в случае опасности поднимают тревогу. Или сами ловят злоумышленника, а потом сообщают об этом.
Отец не любит, когда шумят или скандалят. Он говорит, что в хорошем доме всегда тихо. Поэтому наши стражники никогда не торчат на виду.
Это он уже знал. В число уроков, даваемых ему мэтром Робером, был и «урок внимания»: простоять в определенном месте определенное время неслышно и неподвижно, а потом пересказать все, что сумел увидеть: кто появлялся, куда шел, что нес, сколько времени пробыл в одном месте, сколько в другом... Первым результатом таких уроков, конечно, стало знание в лицо всех обитателей Арден-холла. До сих пор для него, по правде сказать, все помощники повара и младшие конюхи, не говоря уже о дворниках и водоносах, были на одно лицо. Женскую прислугу он тоже почти не различал и пропускал мимо ушей болтовню барышни об Олуэн-наперснице и Тэсс-хохотушке. А уж тех, что были всю зиму заперты в западной башне, а с приходом солнечных дней начали ненадолго появляться во дворе, вообще не замечал.
Роланд помнил полдюжины оборванок, жалких и отвратительных одновременно, которых из милости привезла в замок леди Леонсия, но считал ниже своего достоинства обращать на них внимание. Тем более, что у него и других дел хватало. Собственные переживания, затем семь выпущенных из горы рабов, а еще граф, спасибо ему, подкинул заботы о голодных крестьянских семьях...
Но, простояв полных два часа в укромном уголке на верхнем пятачке узкой лестницы, ведущей на галерею, и добросовестно отмечая каждое передвижение по двору, он слышал через запертую дверь голоса узниц.
—...Матушка-то и до этих лет не дотянула. Сгорела, бедная, от кашля да грудной боли, я тогда и ведро из колодца выволочь не осиливала, все людей просила, кто помогал малолетке, а кто и дразнился: вытянет до сруба и вниз кидает... А хоть и не кинет, так ведь еще до избы его дотащить надо. Бывало, тащу я колоду эту окаянную, прости господи, и плачу. Хоть половину бы не расплескать по дороге! А упадешь, вода и до капли выльется. Да еще крыльцо от нее обледенеет, покуда второй раз до колодца, да до дому — и на порог не взойдешь... И похлебку не наварить, хоть и было бы из чего...
—...Уж я его христом-богом молила! Не трожь, кричу, я ж тяжелая, дите свое, кровинку свою угробишь! А он: ты, сука, щенка своего мне подкинуть хотела?..
—...Первая у меня и недели не жила. Ну, не шло молоко, хоть умри, я и у монашек крестик святой вымолила, а оно не шло! Так и кончилась, материнского молочка не попробовав...
—...Как снег подтаивать стал, меня со двора выгнали. Не умела, мол, себя соблюсти, терпи, грешница! Будто я по своей-то воле...
Знали эти женщины или нет, что за дверью их кельи-мастерской стоит молодой воин? Что он не имеет права сойти с поста или хоть бы отступить на три шага, чтобы не слышать их голосов? Что у него от их исповедей сбивается дыхание, а соленая влага застилает глаза и не дает должным образом вести слежку за двором?
Роланд с тихой улыбкой наблюдал за шаловливой красавицей. Она так забавно сердилась, пытаясь отряхнуть грязь с новых сапожек. Леди Хайд, пятнадцати лет от роду, все еще оставалась во многом ребенком. Ему самому в самом начале марта исполнилось восемнадцать, и он уже был равноправным членом рыцарского отряда.
Хотя он считался оруженосцем, начальник стражи с согласия графа не назначал его в помощь какому-нибудь рыцарю. Они оба сочли, что руководство двумя десятками рабов и шефство над деревней Баттеридж есть достаточная нагрузка для ученика воинов. Он уже и не рад был, что пожелал быть лордом: оказывается, это только прибавляет хлопот... Не будь он сэр Роланд Арден, потомок законных правителей этой земли, то рядом с этой веселой и ласковой принцессой ни одна мысль, кроме как о любви, не посетила бы его голову. Но вот она вертится перед ним, мило гримасничает, смеется и даже позволяет к себе притронуться, невзирая на неусыпный присмотр, а о чем думает его глупый мозг? О падших женщинах...
Разрумяненная прогулкой Хайди скрылась на своем этаже. Роланд постоял в коридоре, обменялся приятельскими кивками с незаметным в углу Дени Таргом и решительно направился к графскому кабинету.
— Заходи, сынок! — как всегда, приветливо пригласил его сэр Конрад.
— Добрый день, милорд,
— Добрый. Хотя и пасмурный. Ты с прогулки? Что, снова в деревне кому-то чего-то не хватило? Ячменя на пиво или соломы на крышу? Пускай ждут до осени.
— Нет, милорд, — мотнул головой Роланд, — Пиво, при нужде, Вулидж и так поставит. Даже если у кого свадьба или что другое... В долг. Ему тех денег, что вы на расширение выдали, надолго хватит, а он человек не жадный. А солома у старосты в сарае и так гниет, пока сын избу не достроил... Осенью свежие снопы будут. Я велел ему, если кто чинит крышу, поделиться запасом. Потом отдадут, а пока что дыры заделают.
— Молодец! — с искренним восторгом похвалил граф. — Настоящий хозяин. Давать, дарить — это каждый умеет. А уметь справедливо и по-хозяйски разделить то, что есть — это искусство управления, которое, как я вижу, ты быстро постигаешь. Так же успешно, как воинскую науку... Торин сказал, ты вчера одолел Гарета в поединке. Это немалый успех, у этого парня боевой опыт побольше, чем у некоторых вдвое его старших. Ему будет двадцать в конце мая, я бы с радостью зачислил в войско такого рыцаря, но он уедет. Его мать с сестрой ждут в Эссексе, у какого-то высокородного негодяя в замке. Как бы не пришлось силой их вызволять. Я думаю дать ему пару десятков золотых для выкупа, но надо будет послать с ним и людей... Но об этом речь будет потом. Есть еще время. А что за дело у тебя нынче? Или просто зашел поболтать со стариком?
Прищуренная усмешка лорда Ардена до сих пор нагоняла не него страх. Но Роланд преодолел недостойное воина чувство и, глубоко вздохнув, начал издалека:
— Милорд. Вы доверили мне... Поручили мне ваших рабов. С вашего разрешения, некоторые их них служат в замке.
— Я помню, — кивнул сэр Конрад, — плотники, печники и садовники. Которые за зиму вычистили замковый ров. А что они думают дальше делать? Сажать деревья на мощеном дворе?
— Милорд, — поморщился Роланд от насмешки, — у них еще будет много работы, а пока они предлагают не заполнять ров водой, как было, а засадить чертополохом. Грязи меньше, а такое препятствие любого злоумышленника остановит. Во-первых, большое количество колючек любую кожу прорвет, даже железо поцарапает, а во-вторых, засохший чертополох, если его задеть, издает такой шум, что даже спящий дозор услышит. Если засеять густо, не прорвется ни пехота, ни конница.
— А прорвется — так без штанов! — расхохотался сэр Конрад. — Что за великолепная идея! Море колючек даже на лодке не одолеть. Придется нашим врагам строить мост. Или заняться сенокосом с помощью своих мечей... Только ради этого стоило выпустить двух парней на волю.
— Так вы одобряете? — уточнил Роланд на всякий случай.
— Еще бы! Озеро грязной воды под стенами — худшая из мер обороны.
Да еще над таким глубоким оврагом... Воду просто не удержать, стечет вниз, да еще речку замусорит. Интересно, а как было здесь раньше? Ты помнишь этот ров полным? Там же, я полагаю, имеется источник, а не то все высыхало бы еще до лета.
— Полным он никогда не был, — пожал Роланд плечами, — как вы и сказали, вода просачивалась сквозь запруды и стекала по склону. Ключ там есть, слабый такой, только дно и смачивает. Но там всегда было полно грязи, матушка терпеть не могла этот ров и запрещала мне подходить к нему. Помню, она еще как-то смеялась, что строитель Арден-холла — его имя Тудор Муратор — пал жертвой старого обычая...
— Вот мы и нарушим этот обычай, — с удовольствием решил граф. — Вели своим людям найти подходящие семена и засеять так густо, как только сумеют!
— Моим людям? — переспросил с усмешкой Роланд Арден.
— Разумеется, твоим. Ты ими командуешь, кормишь их, одеваешь. Ты для них господин. Я же, точно король, существую, но к ним не касаюсь.
Это тоже один из принципов управления. Когда господ много, служить им невозможно. У каждого человека должен быть один командир, как в римском войске: у солдата — один центурион, у центуриона — один легат, а легаты подчинены полководцу, назначенному императором. А император командует не десятками тысяч, а лишь двумя дюжинами людей... Что, конечно, тоже не легкий хлеб. Сколько императоров так и не справились с таким простым делом... Ну ладно, это меня потянуло на философию. С чем все-таки ты пришел? Дело с чертополохом могло подождать. А что не терпит?
— Это... трудный вопрос, милорд.
— Роланд, забудь, наконец, свою нерешительность. Говори прямо.
— Хорошо! — он сжал зубы. — Я пришел говорить о пленных женщинах.
Вы ведь сказали, что я должен заботиться о всех рабах? Значит, и о них тоже. Сэр Торин сказал мне, что они все — ваши невольницы. Это так?
— Так! — к изумлению Роланда, на губах графа расплылась радостная улыбка. — Все так. Я так и знал, что рано или поздно ты придешь ко мне с этим вопросом. Я в тебе не ошибся, сынок.
— Благодарю за похвалу, милорд, но...
— За тех бедняжек ты не беспокойся. Они сыты, одеты, трудятся, и их уже не запирают. Замки и засовы у них внутри. Когда хотят, они могут и выходить во двор, но со двора их не выпустят. Хотя бы потому, что им некуда идти. А что, какая-то девица хотела выйти, и ее задержали? Потому ты и пришел?
— Нет, милорд. Я пришел, потому что вообще не люблю рабства...
— Вот оно что... Ну, что ж. Значит, пришло время поговорить и об этом. Садись поудобнее и налей себе из графина.
— Я вашего вина боюсь.
— Да ладно тебе. Ничего в нем нет, просто легкое пальмовое вино из моих старых запасов. Никак не отвыкну. Попробуй, тебе понравится!
С минуту оба молчали, смакуя вино Востока. Потом граф заговорил:
— Видишь ли, друг мой. Так повелось, что люди между собой воюют, спорят, никак им не поделить божий мир и божью благодать... И друг у друга отнимают то, что, в общем-то, принадлежит одному богу: жизнь. Выдирают один у другого землю, что уж вовсе нелепо. Она ведь одна на всех. Господь терпелив. Ему люди с их тупой алчностью — глупые несмышленыши. Им невдомек, что каждому из нас принадлежит одно— единственное из благ земных: свобода воли. Остальное в руце божией, как говорят святые отцы.
— Это благо, свобода... Не каждый поймет, что это и каково на вкус. И зачем оно. Откуда берется, куда уходит. Но кто его хоть раз ощутил, ни с чем не спутает и ни на что не променяет.
— Но его можно отобрать! — процедил Роланд вполголоса. — Бог дал, а человек в два счета отнимает, что это за благо? Ошибка божьего промысла!
— Нет, сынок. Не бог ошибся. Ошибаешься ты. Свободу невозможно отнять!
— Можно только забить человека в колодки, запереть в клетку или приковать к веслу. Или бросить в темное подземелье... — скривил губы Роланд.
— Можно. Но свободный человек в этом подземелье не останется. Ты сам отыскал подземный ход, добрался до своего дома. Решился забрать свою заветную книгу. Сам выбрал свою дальнейшую судьбу. Ты — свободный человек, Роланд Арден!
— Вы меня освободили. Иначе я до сих пор сидел бы в каменоломне. А другие люди и сейчас там сидят!
— Ты дважды ошибся, сынок. Во-первых, эти пятнадцать каменотесов остались в пещере по своей воле. Могли бы уйти, как те шесть человек, о которых ты мне не говорил. А что касается бывших бандитов Фиц-Борна, для них воля будет, когда станут людьми! Она только людям дана, не забывай. Бешеным зверям ее не положено.
— А во-вторых, я тебя вовсе не освободил, Роланд Арден. По закону ты и сейчас — раб.
— Что?!. — вскричал он, вскакивая с табурета. Его ладонь ухватилась за рукоять меча. Если бы лорд Арден сделал хоть одно угрожающее движение, молодой человек убил бы его без колебаний.
— Успокойся! Роланд, это всего только слово. Оно ничего не значит.
В голосе сэра Конрада прозвучало нечто, от чего пальцы медленно отпустили меч. Не сводя глаз с хозяина Ардена, юноша присел.
— Слово?.. — прошептал он.
— Вот именно, слово. И больше ничего. Успокойся и давай обсудим, что оно означает.
Дождавшись, пока его настороженный собеседник немного остынет, лорд Арден задал вопрос:
— Это страшное слово «раб». Что это — для тебя?
— Насилие, — прохрипел Роланд сквозь непослушные губы. — Чужие грубые руки, что хватают и выворачивают руки. Боль. Жестокие насмешки...
— Я понял, — спокойно кивнул сэр Конрад, — И еще непосильный труд, голод, грязь, темная и вонючая пещера, не так ли?
— Так.
— Ну, а без этого всего?
— Как это — без?
— Очень просто. Если бы тебя не кинули в подземелье и не заставили таскать камни, а просто объявили: сэр Роланд Арден, согласно приказу короля вы лишены титула и свободы и поступаете в рабство к новому владельцу Арден-холла.
— Так не бывает.
— Допустим. Но ведь мы с тобой уже пробовали представить кое-что, чего не бывает? Давай и сейчас представим. Вообрази, что этот самый бейлиф Хоуленд со своим Хагридом пришли к тебе и сказали... Что ты стал бы делать?
— Я бы сбежал.
— Вот как. Допустим, ты так и сделал. Сумел быстро уйти, пока нет нового графа, и унести с собой... Что бы ты взял? Ну, ясно, во-первых, свою книгу... А еще что?
— Оружие. Лошадей...
— Много?
— Ну, двух. Нет, лучше трех! Если бы сумел вывести...
Деревья выглядели как огромные жесткие метлы. Уверения, что через две недели они покроются нежной листвой, невозможно было принять за чистую монету. Хайди казалось, что все вокруг дружно ее разыгрывают.
— Как это можно пахать? — обвиняюще вытянула она пальчик вниз.
— Мне говорили, что в стране Китай поля всегда залиты водой. Но тут же не Китай!
Стоявший рядом Роланд только усмехнулся. У него-то не было ни малейшего сомнения, что пресловутый Длинный Пояс, на котором они с леди Хайд сейчас находились, не далее как через неделю просохнет и станет самым настоящим полем. Его распашут, засеют отборным зерном, а еще через месяц дружные всходы окрасят всю долину в яркий зеленый цвет. И молоденькая графиня будет гулять по этому полю, выискивая первые одуванчики... И, может быть, он тоже выйдет гулять с нею. Как сегодня.
— Это весна, миледи. Конечно, весна! Снег уже весь растаял, ветры теплые, они быстро высушат землю...
— Теплые?! — возмутилась Хайди, запахивая пушистый шарф, именно в эту минуту выпорхнувший от резкого порыва. — Если эти ветры у вас теплые, то какие же считаются холодными?
— Холодные ветры были две недели назад. Помните?
Как она могла помнить, если даже не видела? Когда последняя пурга выла от бессилия за высокими стенами крепости, леди Хайд и кончика своего очаровательного носа не высунула наружу. В уютной спальне, нешироких коридорах и на излюбленной галерее, куда поднимался подогретый каминами воздух, для нее вообще не существовало холода.
Сегодня впервые она решилась выйти на прогулку. Укутанная в мех, завернутая в сукно и обутая в новенькие сапожки. Необходимость этих сапожек Хайди только сейчас и ощутила. Роланду пришлось довольно долго убеждать упрямую девушку, что мягкие меховые туфли, ставшие привычными за зиму, годятся только для дома и коротких пробежек по аккуратно выметенному двору.
Ходить в сапогах она, разумеется, не умела. Роланду пришлось брать ее крепко под локоток всякий раз, когда на дорожке появлялась лужа или другое подозрительное местечко. А уж теперь, когда леди Хайд оказалась чуть ли не по щиколотку в размокшей земле, вытаскивать ее пришлось вовсе за талию, причем в панике она обхватила его шею обеими руками и не спешила отпустить. Эти невольные объятия его смутили.
— Нас увидят, — опасливо оглянулся он на дозорные башни.
— Ну, и что? — возразила Хайди.
Они стояли на той стороне глубокого оврага, которую в течение нескольких месяцев она рассматривала в окно. Отсюда до ее комнаты по прямой было около четверти мили. Добираться сюда пришлось верхом. Колос и ее пони Банни — Заюшка — остались в десяти шагах позади, где грунт был все-таки потверже.
Посреди огромного мокрого поля они были совершенно одни.
— Ваши родители будут недовольны...
— Чем? — пожала плечиками графская дочь. — Мать часто говорила, что я должна ходить на прогулки и привыкать к английскому климату.
— А она позволила бы вам гулять со мной?
— Почему же нет... А это правда, что вы специально просили у отца разрешения со мной разговаривать? — весело сощурила она глазки. — И еще выставили это условием вашей присяги?
— Откуда вы знаете?
— Торин мне рассказал.
Роланд почувствовал досаду на болтливого рыцаря. Мак-Аллистер — достойный и благородный человек, но зачем выдавать такие тайны.
Сам-то он откуда узнал? Неужели лорд Конрад пересказал ему беседу об их воображаемой схватке и ее результатах...
— Сэр Торин знает слишком много, — недовольно пробормотал он.
— Он знает все, — вздохнула девушка, — ему по должности положено. Все, что происходит в замке Арден, докладывают ему. Кто куда вышел, кто с кем встретился. Дозорные видят сверху и все замечают. А в доме тоже следят.
— Но зачем?
— Отец говорит, что невозможно руководить, если не знаешь точно, что и как делают люди. Поэтому он специально учил всех, как следить. Вот кажется, что стражники на вышках или у ворот ничего не делают, но на самом деле это не так. Они все время смотрят, ни не миг не отвлекаются. Все о всех знают. А Торин потом решает, что доложить отцу, а что для него не важно.
— А! — теперь стало понятным кажущееся равнодушие графа к делам подчиненных Роланду невольников. Зачем специально расспрашивать, если дозорные всегда точно знают, где каждый человек находится и что делает. Но как же тогда сумели уйти те шестеро, что не пожелали жить в Арден-холле? Или в тот день часовые оплошали?
— Они все видят, все знают, но никому не мешают, — процитировала барышня явно с чужих слов, — только в случае опасности поднимают тревогу. Или сами ловят злоумышленника, а потом сообщают об этом.
Отец не любит, когда шумят или скандалят. Он говорит, что в хорошем доме всегда тихо. Поэтому наши стражники никогда не торчат на виду.
Это он уже знал. В число уроков, даваемых ему мэтром Робером, был и «урок внимания»: простоять в определенном месте определенное время неслышно и неподвижно, а потом пересказать все, что сумел увидеть: кто появлялся, куда шел, что нес, сколько времени пробыл в одном месте, сколько в другом... Первым результатом таких уроков, конечно, стало знание в лицо всех обитателей Арден-холла. До сих пор для него, по правде сказать, все помощники повара и младшие конюхи, не говоря уже о дворниках и водоносах, были на одно лицо. Женскую прислугу он тоже почти не различал и пропускал мимо ушей болтовню барышни об Олуэн-наперснице и Тэсс-хохотушке. А уж тех, что были всю зиму заперты в западной башне, а с приходом солнечных дней начали ненадолго появляться во дворе, вообще не замечал.
Роланд помнил полдюжины оборванок, жалких и отвратительных одновременно, которых из милости привезла в замок леди Леонсия, но считал ниже своего достоинства обращать на них внимание. Тем более, что у него и других дел хватало. Собственные переживания, затем семь выпущенных из горы рабов, а еще граф, спасибо ему, подкинул заботы о голодных крестьянских семьях...
Но, простояв полных два часа в укромном уголке на верхнем пятачке узкой лестницы, ведущей на галерею, и добросовестно отмечая каждое передвижение по двору, он слышал через запертую дверь голоса узниц.
—...Матушка-то и до этих лет не дотянула. Сгорела, бедная, от кашля да грудной боли, я тогда и ведро из колодца выволочь не осиливала, все людей просила, кто помогал малолетке, а кто и дразнился: вытянет до сруба и вниз кидает... А хоть и не кинет, так ведь еще до избы его дотащить надо. Бывало, тащу я колоду эту окаянную, прости господи, и плачу. Хоть половину бы не расплескать по дороге! А упадешь, вода и до капли выльется. Да еще крыльцо от нее обледенеет, покуда второй раз до колодца, да до дому — и на порог не взойдешь... И похлебку не наварить, хоть и было бы из чего...
—...Уж я его христом-богом молила! Не трожь, кричу, я ж тяжелая, дите свое, кровинку свою угробишь! А он: ты, сука, щенка своего мне подкинуть хотела?..
—...Первая у меня и недели не жила. Ну, не шло молоко, хоть умри, я и у монашек крестик святой вымолила, а оно не шло! Так и кончилась, материнского молочка не попробовав...
—...Как снег подтаивать стал, меня со двора выгнали. Не умела, мол, себя соблюсти, терпи, грешница! Будто я по своей-то воле...
Знали эти женщины или нет, что за дверью их кельи-мастерской стоит молодой воин? Что он не имеет права сойти с поста или хоть бы отступить на три шага, чтобы не слышать их голосов? Что у него от их исповедей сбивается дыхание, а соленая влага застилает глаза и не дает должным образом вести слежку за двором?
Роланд с тихой улыбкой наблюдал за шаловливой красавицей. Она так забавно сердилась, пытаясь отряхнуть грязь с новых сапожек. Леди Хайд, пятнадцати лет от роду, все еще оставалась во многом ребенком. Ему самому в самом начале марта исполнилось восемнадцать, и он уже был равноправным членом рыцарского отряда.
Хотя он считался оруженосцем, начальник стражи с согласия графа не назначал его в помощь какому-нибудь рыцарю. Они оба сочли, что руководство двумя десятками рабов и шефство над деревней Баттеридж есть достаточная нагрузка для ученика воинов. Он уже и не рад был, что пожелал быть лордом: оказывается, это только прибавляет хлопот... Не будь он сэр Роланд Арден, потомок законных правителей этой земли, то рядом с этой веселой и ласковой принцессой ни одна мысль, кроме как о любви, не посетила бы его голову. Но вот она вертится перед ним, мило гримасничает, смеется и даже позволяет к себе притронуться, невзирая на неусыпный присмотр, а о чем думает его глупый мозг? О падших женщинах...
Разрумяненная прогулкой Хайди скрылась на своем этаже. Роланд постоял в коридоре, обменялся приятельскими кивками с незаметным в углу Дени Таргом и решительно направился к графскому кабинету.
— Заходи, сынок! — как всегда, приветливо пригласил его сэр Конрад.
— Добрый день, милорд,
— Добрый. Хотя и пасмурный. Ты с прогулки? Что, снова в деревне кому-то чего-то не хватило? Ячменя на пиво или соломы на крышу? Пускай ждут до осени.
— Нет, милорд, — мотнул головой Роланд, — Пиво, при нужде, Вулидж и так поставит. Даже если у кого свадьба или что другое... В долг. Ему тех денег, что вы на расширение выдали, надолго хватит, а он человек не жадный. А солома у старосты в сарае и так гниет, пока сын избу не достроил... Осенью свежие снопы будут. Я велел ему, если кто чинит крышу, поделиться запасом. Потом отдадут, а пока что дыры заделают.
— Молодец! — с искренним восторгом похвалил граф. — Настоящий хозяин. Давать, дарить — это каждый умеет. А уметь справедливо и по-хозяйски разделить то, что есть — это искусство управления, которое, как я вижу, ты быстро постигаешь. Так же успешно, как воинскую науку... Торин сказал, ты вчера одолел Гарета в поединке. Это немалый успех, у этого парня боевой опыт побольше, чем у некоторых вдвое его старших. Ему будет двадцать в конце мая, я бы с радостью зачислил в войско такого рыцаря, но он уедет. Его мать с сестрой ждут в Эссексе, у какого-то высокородного негодяя в замке. Как бы не пришлось силой их вызволять. Я думаю дать ему пару десятков золотых для выкупа, но надо будет послать с ним и людей... Но об этом речь будет потом. Есть еще время. А что за дело у тебя нынче? Или просто зашел поболтать со стариком?
Прищуренная усмешка лорда Ардена до сих пор нагоняла не него страх. Но Роланд преодолел недостойное воина чувство и, глубоко вздохнув, начал издалека:
— Милорд. Вы доверили мне... Поручили мне ваших рабов. С вашего разрешения, некоторые их них служат в замке.
— Я помню, — кивнул сэр Конрад, — плотники, печники и садовники. Которые за зиму вычистили замковый ров. А что они думают дальше делать? Сажать деревья на мощеном дворе?
— Милорд, — поморщился Роланд от насмешки, — у них еще будет много работы, а пока они предлагают не заполнять ров водой, как было, а засадить чертополохом. Грязи меньше, а такое препятствие любого злоумышленника остановит. Во-первых, большое количество колючек любую кожу прорвет, даже железо поцарапает, а во-вторых, засохший чертополох, если его задеть, издает такой шум, что даже спящий дозор услышит. Если засеять густо, не прорвется ни пехота, ни конница.
— А прорвется — так без штанов! — расхохотался сэр Конрад. — Что за великолепная идея! Море колючек даже на лодке не одолеть. Придется нашим врагам строить мост. Или заняться сенокосом с помощью своих мечей... Только ради этого стоило выпустить двух парней на волю.
— Так вы одобряете? — уточнил Роланд на всякий случай.
— Еще бы! Озеро грязной воды под стенами — худшая из мер обороны.
Да еще над таким глубоким оврагом... Воду просто не удержать, стечет вниз, да еще речку замусорит. Интересно, а как было здесь раньше? Ты помнишь этот ров полным? Там же, я полагаю, имеется источник, а не то все высыхало бы еще до лета.
— Полным он никогда не был, — пожал Роланд плечами, — как вы и сказали, вода просачивалась сквозь запруды и стекала по склону. Ключ там есть, слабый такой, только дно и смачивает. Но там всегда было полно грязи, матушка терпеть не могла этот ров и запрещала мне подходить к нему. Помню, она еще как-то смеялась, что строитель Арден-холла — его имя Тудор Муратор — пал жертвой старого обычая...
— Вот мы и нарушим этот обычай, — с удовольствием решил граф. — Вели своим людям найти подходящие семена и засеять так густо, как только сумеют!
— Моим людям? — переспросил с усмешкой Роланд Арден.
— Разумеется, твоим. Ты ими командуешь, кормишь их, одеваешь. Ты для них господин. Я же, точно король, существую, но к ним не касаюсь.
Это тоже один из принципов управления. Когда господ много, служить им невозможно. У каждого человека должен быть один командир, как в римском войске: у солдата — один центурион, у центуриона — один легат, а легаты подчинены полководцу, назначенному императором. А император командует не десятками тысяч, а лишь двумя дюжинами людей... Что, конечно, тоже не легкий хлеб. Сколько императоров так и не справились с таким простым делом... Ну ладно, это меня потянуло на философию. С чем все-таки ты пришел? Дело с чертополохом могло подождать. А что не терпит?
— Это... трудный вопрос, милорд.
— Роланд, забудь, наконец, свою нерешительность. Говори прямо.
— Хорошо! — он сжал зубы. — Я пришел говорить о пленных женщинах.
Вы ведь сказали, что я должен заботиться о всех рабах? Значит, и о них тоже. Сэр Торин сказал мне, что они все — ваши невольницы. Это так?
— Так! — к изумлению Роланда, на губах графа расплылась радостная улыбка. — Все так. Я так и знал, что рано или поздно ты придешь ко мне с этим вопросом. Я в тебе не ошибся, сынок.
— Благодарю за похвалу, милорд, но...
— За тех бедняжек ты не беспокойся. Они сыты, одеты, трудятся, и их уже не запирают. Замки и засовы у них внутри. Когда хотят, они могут и выходить во двор, но со двора их не выпустят. Хотя бы потому, что им некуда идти. А что, какая-то девица хотела выйти, и ее задержали? Потому ты и пришел?
— Нет, милорд. Я пришел, потому что вообще не люблю рабства...
— Вот оно что... Ну, что ж. Значит, пришло время поговорить и об этом. Садись поудобнее и налей себе из графина.
— Я вашего вина боюсь.
— Да ладно тебе. Ничего в нем нет, просто легкое пальмовое вино из моих старых запасов. Никак не отвыкну. Попробуй, тебе понравится!
С минуту оба молчали, смакуя вино Востока. Потом граф заговорил:
— Видишь ли, друг мой. Так повелось, что люди между собой воюют, спорят, никак им не поделить божий мир и божью благодать... И друг у друга отнимают то, что, в общем-то, принадлежит одному богу: жизнь. Выдирают один у другого землю, что уж вовсе нелепо. Она ведь одна на всех. Господь терпелив. Ему люди с их тупой алчностью — глупые несмышленыши. Им невдомек, что каждому из нас принадлежит одно— единственное из благ земных: свобода воли. Остальное в руце божией, как говорят святые отцы.
— Это благо, свобода... Не каждый поймет, что это и каково на вкус. И зачем оно. Откуда берется, куда уходит. Но кто его хоть раз ощутил, ни с чем не спутает и ни на что не променяет.
— Но его можно отобрать! — процедил Роланд вполголоса. — Бог дал, а человек в два счета отнимает, что это за благо? Ошибка божьего промысла!
— Нет, сынок. Не бог ошибся. Ошибаешься ты. Свободу невозможно отнять!
— Можно только забить человека в колодки, запереть в клетку или приковать к веслу. Или бросить в темное подземелье... — скривил губы Роланд.
— Можно. Но свободный человек в этом подземелье не останется. Ты сам отыскал подземный ход, добрался до своего дома. Решился забрать свою заветную книгу. Сам выбрал свою дальнейшую судьбу. Ты — свободный человек, Роланд Арден!
— Вы меня освободили. Иначе я до сих пор сидел бы в каменоломне. А другие люди и сейчас там сидят!
— Ты дважды ошибся, сынок. Во-первых, эти пятнадцать каменотесов остались в пещере по своей воле. Могли бы уйти, как те шесть человек, о которых ты мне не говорил. А что касается бывших бандитов Фиц-Борна, для них воля будет, когда станут людьми! Она только людям дана, не забывай. Бешеным зверям ее не положено.
— А во-вторых, я тебя вовсе не освободил, Роланд Арден. По закону ты и сейчас — раб.
— Что?!. — вскричал он, вскакивая с табурета. Его ладонь ухватилась за рукоять меча. Если бы лорд Арден сделал хоть одно угрожающее движение, молодой человек убил бы его без колебаний.
— Успокойся! Роланд, это всего только слово. Оно ничего не значит.
В голосе сэра Конрада прозвучало нечто, от чего пальцы медленно отпустили меч. Не сводя глаз с хозяина Ардена, юноша присел.
— Слово?.. — прошептал он.
— Вот именно, слово. И больше ничего. Успокойся и давай обсудим, что оно означает.
Дождавшись, пока его настороженный собеседник немного остынет, лорд Арден задал вопрос:
— Это страшное слово «раб». Что это — для тебя?
— Насилие, — прохрипел Роланд сквозь непослушные губы. — Чужие грубые руки, что хватают и выворачивают руки. Боль. Жестокие насмешки...
— Я понял, — спокойно кивнул сэр Конрад, — И еще непосильный труд, голод, грязь, темная и вонючая пещера, не так ли?
— Так.
— Ну, а без этого всего?
— Как это — без?
— Очень просто. Если бы тебя не кинули в подземелье и не заставили таскать камни, а просто объявили: сэр Роланд Арден, согласно приказу короля вы лишены титула и свободы и поступаете в рабство к новому владельцу Арден-холла.
— Так не бывает.
— Допустим. Но ведь мы с тобой уже пробовали представить кое-что, чего не бывает? Давай и сейчас представим. Вообрази, что этот самый бейлиф Хоуленд со своим Хагридом пришли к тебе и сказали... Что ты стал бы делать?
— Я бы сбежал.
— Вот как. Допустим, ты так и сделал. Сумел быстро уйти, пока нет нового графа, и унести с собой... Что бы ты взял? Ну, ясно, во-первых, свою книгу... А еще что?
— Оружие. Лошадей...
— Много?
— Ну, двух. Нет, лучше трех! Если бы сумел вывести...