Страница:
Дверца врезалась в борт с такой силой, что закаленное стекло, мгновенно превратившись в тысячу прозрачных кубиков, осыпалось на оба сиденья, и именно в этот момент, когда тело крепыша еще совершало инерционное движение вперед, Мартынов «засветил» ему прямым слева. Стоящим за спиной Андрея зевакам показалось, что голова парня в «гавайке» слетела с плеч за спину. На самом деле она никуда не слетала, а откинулась назад с такой силой, что, казалось, ударилась затылком о собственную спину.
Американец поволок Машу к выходу из Луна-парка. Она глухо стучала шпильками по разогретому с утра асфальту и дышала так, словно прибежала с того берега по мосту.
Происходящее она воспринимала как дурной сон. Эти ощущения усилились, когда она увидела, как ее мужчина выкидывает из-за руля стоящей на обочине «Тойоты» высокого парня.
Завизжали передние колеса, и иномарка быстро стала набирать скорость.
– Мартынов, у тебя что, реле напряжения сгорело?.. Ты что делаешь?!
Он молчал, дергал разбитой при падении на боксера бровью и по встречной полосе обгонял стоящую на мосту «пробку».
– Ты мне хоть что-нибудь скажешь?!!
– Посмотри, в «бардачке» сигарет нет?
– Чего нет в «бардачке»?.. За спиной завыла сирена.
Выдернув из дрожащей перед ним пачки сигарету, Мартынов вдавил прикуриватель в гнездо и стал рассматривать в зеркало стремительно приближающуюся «шестерку» с синей полосой на бортах.
– Пристегнись.
Это прозвучало для нее, как сообщение о казни за пять минут до нее.
– Ну почему у меня, как у всех нормальных баб, не выходит?.. – бормотала Маша, наклонясь к замку ремня безопасности. – Одни потаскуны, наркоманы да сумасшедшие попадаются…
– Я сейчас остановлюсь, и ты быстро выйдешь! – и он стал сбрасывать скорость.
– Черта с два, – заявила она и для вящей убедительности вцепилась обеими руками в ремень безопасности. На ее коленях подрагивал песцовый кролик. Мартынов не смог оставить в Луна-парке телефон, по которому ему должен был позвонить старший лейтенант из ГУВД, а Маша не смогла оставить кролика.
– Тебе к психоаналитику нужно, – вспомнив о чем-то, восхищенно произнес американец.
– Мне?!
В конце улицы засверкало множество проблесковых маячков.
– Здесь что, место проведения строевых смотров городской ГИБДД?
– Туда езжай, – приказала Маша, указывая в узкий коридор между домами. – Останавливай сразу после выезда и ставь машину на скорость.
Ему пришлось согласиться с тем, что сам до этого он бы не додумался. Проезд перегорожен, приметы его и Маши весьма скупы. На угонщика он не похож, а изумительная по красоте женщина в туфлях на шпильках – и того меньше…
Глава 5
Глава 6
Американец поволок Машу к выходу из Луна-парка. Она глухо стучала шпильками по разогретому с утра асфальту и дышала так, словно прибежала с того берега по мосту.
Происходящее она воспринимала как дурной сон. Эти ощущения усилились, когда она увидела, как ее мужчина выкидывает из-за руля стоящей на обочине «Тойоты» высокого парня.
Завизжали передние колеса, и иномарка быстро стала набирать скорость.
– Мартынов, у тебя что, реле напряжения сгорело?.. Ты что делаешь?!
Он молчал, дергал разбитой при падении на боксера бровью и по встречной полосе обгонял стоящую на мосту «пробку».
– Ты мне хоть что-нибудь скажешь?!!
– Посмотри, в «бардачке» сигарет нет?
– Чего нет в «бардачке»?.. За спиной завыла сирена.
Выдернув из дрожащей перед ним пачки сигарету, Мартынов вдавил прикуриватель в гнездо и стал рассматривать в зеркало стремительно приближающуюся «шестерку» с синей полосой на бортах.
– Пристегнись.
Это прозвучало для нее, как сообщение о казни за пять минут до нее.
– Ну почему у меня, как у всех нормальных баб, не выходит?.. – бормотала Маша, наклонясь к замку ремня безопасности. – Одни потаскуны, наркоманы да сумасшедшие попадаются…
– Я сейчас остановлюсь, и ты быстро выйдешь! – и он стал сбрасывать скорость.
– Черта с два, – заявила она и для вящей убедительности вцепилась обеими руками в ремень безопасности. На ее коленях подрагивал песцовый кролик. Мартынов не смог оставить в Луна-парке телефон, по которому ему должен был позвонить старший лейтенант из ГУВД, а Маша не смогла оставить кролика.
– Тебе к психоаналитику нужно, – вспомнив о чем-то, восхищенно произнес американец.
– Мне?!
В конце улицы засверкало множество проблесковых маячков.
– Здесь что, место проведения строевых смотров городской ГИБДД?
– Туда езжай, – приказала Маша, указывая в узкий коридор между домами. – Останавливай сразу после выезда и ставь машину на скорость.
Ему пришлось согласиться с тем, что сам до этого он бы не додумался. Проезд перегорожен, приметы его и Маши весьма скупы. На угонщика он не похож, а изумительная по красоте женщина в туфлях на шпильках – и того меньше…
Глава 5
РУССКИЕ КАЧЕЛИ
Размахнувшись словно для броска гранаты, Гулько разбил стакан. Хрустальные осколки, сверкнув шлифованными гранями, разлетелись по всей комнате. Секунду подумав, Рома отправил в то же место на стене бутылку «Джонни Уокера». Хотелось еще чем-нибудь попробовать перегородку на прочность, но ничего, кроме пачки сигарет и плоской картонной упаковки со спичками, на столике не было.
На диване у входа в комнату сидели водитель с горбатым, уже вправленным в больнице носом, тридцатилетний крепыш с заплывшим до едва заметной щелки левым глазом и призер первенства России. Последний держался за бок, его лицо было бледно, а дыхание походило на звуки чайника перед закипанием.
– Что, он так плох?
– В нейрохирургии под капельницей лежит, – пояснил крепыш, опустив голову. – Что-то у него там – сотрясение, головокружение, перелом теменной кости, что ли…
– Что ли… – передразнил Рома. – Что ли я вас не предупреждал, за кем едете? Думаете, если вас четверо, а мужик один, то все нормально будет? Вот и съездили… Одного, обоссанного, в горбольницу увезли, а на вас без дозы смотреть страшно.
– Он напал так неожиданно…
– Видимо, вам следовало учесть это после моего предупреждения! – опять вскипел Гул. – Я их отправляю следить за каждым шагом Мартынова, и в ходе наблюдения за ним на них неожиданно нападает Мартынов!.. Кто-нибудь из вас ляпнул, кто и откуда?
– Да ты что, Гул? – возмутились хором внушительного вида парни, а тот, кого Мартынов свалил на землю, просипел: – А он ни о чем и не спрашивал, времени не было…
– А вот у Батона полюбопытствовать у него время, пожалуй, было, – пригладив волосы, сказал Рома. Прищурившись и посмотрев на место соединения потолка со стеной, бросил: – Любопытствовал?
– Батон мамой клянется, что ничего ему не сказал, – убедительно произнес крепыш. – Руку вот так на лбу держит и говорит, что ничего не сказал.
– На себе не показывай, – посоветовал Гулько. – Конечно, сказал. Конечно… Мартынов умеет правильно вопросы задавать, базара нет. Значит, так: выметайтесь отсюда и через три часа я хочу знать, где находится американец и что с ним за баба. Крот!
Тот появился в комнате гораздо быстрее, чем от него можно было ожидать.
– Ты старший. Берешь этих парней, поднимаешь на ноги наших ребят в районах и начинаете искать Мартынова. Три часа, понял?
Тот подтвердил: понял.
– А пакет с харчами этому, в больницу, отвезли?
– Батону? – уточнил Крот.
– Какому Батону?! – лицо Гула пошло пятнами – то ли от выпитого, то ли от безудержного гнева. – Батону можете стрихнину отвезти! Я о том, о детдомовском, спрашиваю! О Родищеве!
– А, этому!.. – спохватился Крот. – Конечно. «Пехота» в палате для выздоравливающих в экстазе. От имени какого-то типа из реанимации в палату хавчик носят, «пехота» хавчик хавает, «Парламент» курит и понять не может, что за уважаемый человек через стенку под кислородом сны смотрит.
– Все правильно, – успокоился довольный расторопным выполнением своих распоряжений Рома. – Продолжать возить.
Отправив людей на работу, Гулько вернулся в кабинет, из которого вышел встречать посланную им группу для пленения Мартынова. Сколько же за этим американцем нужно было посылать людей? Сорок?! Даже при наличии бабы под боком он ушел. Угнал какую-то японскую «помойку», выкинув из нее хозяина, и ушел от нескольких экипажей патрульно-постовой службы.
– Дьявол…
Рома только сейчас понял, насколько серьезен человек, с которым он познакомился при таких странных обстоятельствах. Попытка выяснить неизвестные подробности из первых уст провалилась, едва начавшись. Впрочем, это не так уж и страшно. Мартынов делает какую-то работу, не выполнить которую не имеет права. Значит, вскоре он снова на него выйдет.
Рома чертыхнулся. Что теперь будет делать Мартынов? Каждое сближение с ним приносило неприятности. Этот человек ничего не боится и уже настолько дерзок, что на деловые походы берет с собой «полевую жену». Живет командированный, как в сказке. Баба при нем, дела при нем, все под рукой.
А если Мартынов больше не появится, значит, нужно будет отследить перемещения Метлы. Рискованный шаг, конечно, однако «сумасшедшей суммы денег» это стоит. И потом, Метлицкому даже в голову не придет, что его Гулько «пасет». Что, Гулько – ненормальный?
А там видно будет. Исчезнет Метла из города вместе с американцем, значит, Метла и есть тот Рома. Иначе говоря – Артур Мальков. Но лучше бы было, конечно, если бы в далеком семьдесят восьмом Сергей Борисович Коломиец, директор детского дома, сменил имя ему, Роме Гулько. Тогда Мартынов от него, Гула, не отстанет. Ему работу делать нужно. А что будет, если выяснится, что он, Гул, вовсе не Гул, а Артур Викторович Мальков?
В этом случае что-то в жизни обязательно должно измениться.
Узнав о мордобое в Луна-парке и угоне «Тойоты», Метлицкий опешил. Вообще-то мордобой в Новосибирске, равно как и угоны, – дело настолько же привычное, как восход и закат солнца. Захлопать глазами и беспомощно улыбнуться его заставило сообщение в сводке о том, что преступник, в свои сорок с лишним на вид, имел странную, мелированную прическу. Хотел, как поясняют свидетели, угнать какую-то зеленую «девятку», но, вероятно, не смог завести.
Но еще больше изумился Рома, прочитав о том, что в подельниках у американца была красивая женщина тридцати лет. Что за бред? Мартынов сдурел? В Новосибирске только Бонни и Клайда не хватало.
Быстро сняв трубку с телефона, он по памяти набрал номер. Там его голос также узнавали по памяти, поэтому представление хоть и прозвучало, но было излишне.
– Анна Александровна, к вам сегодня пострадавший из Луна-парка доставлен. Как его фамилия и диагноз?
– Ой… – вздохнула доктор, недовольная тем, что придется перечислять все, что выявлено при первичном осмотре. – Перелом хрящей носа, перелом хрящей левого уха, сотрясение головного мозга… Роман Алексеевич, тут много чего. Одним словом, били его хорошо.
– А что он говорит?
– Твердит как заведенный: «избили неизвестные». А данные у него такие: Лапкин Михаил Игнатьевич, семьдесят третьего года рождения. Проживает…
– Я знаю, где он проживает, – остановил ее Рома.
С врачами быть развязным нельзя, они всегда знают больше, чем любой эксперт. Поэтому Метлицкий еще с полминуты прощался, пообещал заскочить и только после этого повесил трубку.
– Батон, значит, – самому себе сообщил он и почесал мочку уха. – Ничего не понимаю. Или я дурак, или Мартынова прислали из Штатов разобщить организованную преступную группировку Гулько. Больше склоняюсь к первому.
Отчитав себя таким образом, он поднял трубку внутреннего телефона, чтобы захватить с собой кого-нибудь из своих оперов, но почему-то передумал. Положив трубку, прислушался к себе.
Происходит что-то, что не укладывается в обычные рамки понимания. Сказав заместителю, что его вызвали в ГУВД, Рома надел пиджак и спустился к автостоянке.
Они сидели на лавочке за аптекой. Мартынов тянул из бутылки «Старую Прагу», а Маша растерянно перебирала складки на кофточке. Если не знать, кто и почему тут сидит, то вполне может сложиться впечатление, что ОН только что сообщил ЕЙ, что между ними все кончено и он уходит к другой.
– Мартынов, я уже к тебе начинаю привыкать, поэтому на всякий случай спрашиваю: это-то правда?
Он слизнул с губ горькую пену и кивнул. Маше этого жеста показалось мало.
– Я имею в виду историю с миллионами, убийством Мальковой, судьбой ее мужа и его сына?
Андрей вздохнул и посмотрел на верные «Картье».
– Нам нужно идти, малыш. Минут через десять может произойти еще что-нибудь более трудное для твоего понимания, и мне не очень хочется, чтобы ты стала тому свидетелем. Хватит и одного раза. Сделаем так. Сейчас мы отправимся в гостиницу «Центральная», ты останешься в номере за хозяйку, а я займусь делами. К вечеру буду дома.
Маша отказалась, и Мартынов в очередной раз пожалел, что взял ее с собой. Он не имел права брать ее с собой и подставлять, совершенно безвинную, под удар. И сейчас, в наказание самому себе, нужно проявить жестокость. Ту, которая во благо. Ему впервые в жизни пришло в голову, что иногда нужно сделать больно другому человеку, наказывая этим самого себя. Андрей даже осекся на миг, поняв это. Что-то изменилось в его жизни. Но когда?
Наверное, в ту ночь, когда он в темном подъезде представил ее зеленые, полные грусти глаза. Мартынов ошибся, дав ей согласие на совместную поездку, и сейчас ему приходилось за это расплачиваться.
– Тогда вставай с лавки, лови такси и отправляйся на автовокзал.
Он откупорил бутылку и стал шумно глотать пиво.
– Ты… Как ты можешь… так поступать?..
– Либо я приеду к тебе через пару часов в гостиницу, либо через сутки в Ордынское. Ты, Маша, должна сама решать, как лучше.
Талантом по части делать всех крайними Мартынов отличался еще в Америке. Штаты – страна прямолинейных недоумков, где, имея навыки правильного заведения рака за камень, можно неплохо зарабатывать. Совершенно неожиданно для себя Маша встала перед выбором. Она чувствовала себя полной дурой, но не могла понять, в какой момент разговора это произошло.
– А что я буду делать в гостинице? – произнеся это, она почувствовала себя еще более неловко. – Я больше не буду кричать и впадать в панику, обещаю…
– Я знаю, – опустив бутылку в урну, он встал и потянул ее за собой. – Потому что если ты будешь в гостинице кричать и впадать в панику, тебя оттуда выведет наряд милиции.
– А если ты не приедешь через два часа? Я сойду с ума!
Через две минуты они вышли на Красный проспект и вошли в магазин мобильных телефонов.
– Если я заплачу валютой, вы оформите подключение?
Когда Маша вышла из магазина, она, как новорожденного, несла в ладонях серебристый аппарат.
– Если я не приеду через два часа, то позвоню и сообщу, что задерживаюсь, – объяснил он. – А этих двух часов тебе как раз хватит, чтобы понять, как он работает и как работает в нем видеокамера. В качестве практики съемки советую подойти к номеру, на ручке которого висит табличка «Не беспокоить» и пару минут подержать объектив у замочной скважины. На просмотр и любование материалом уйдет еще полчаса.
Шагая рядом с дилером, приятно удивленным покупательной способностью клиента, Мартынов приглядел себе белую «восьмерку».
– Сколько займет оформление?
– Как обычно, – ответил молоденький парень в белоснежной рубашке с бейджиком на кармане. – Два часа.
– В прошлый раз это заняло два часа тридцать пять минут, – освежил его память Мартынов. – Я добавляю к цене еще пятьсот долларов, и машина должна быть подогнана к воротам через сорок минут.
Проблема решилась через сорок три минуты, и еще час ушел на тонировку по «американской технологии».
Заканчивалось время, когда он должен был вернуться в гостиницу. О том, что он не вернется к обещанному сроку, Мартынов знал заранее. Машу можно было склонить к ожиданию, лишь оперируя привычным для русского слуха временным промежутком. «Пара часов»… То, к чему в России относятся наплевательски, но что меряется, как носки или обувь, за океаном имеет особый смысл. What is this «рага chasov»? – изумится любая американка, совершенно не понимая, когда мужчина обещает быть дома.
И он, немного стыдясь своей лжи, по памяти набрал номер недавно купленного телефона. Маша сказала, что скучает, не уточняя, по кому или чему именно, а Мартынов сообщил, что, как и обещал, задерживается.
– Жди, я вернусь.
Ей очень хотелось, чтобы так оно и было.
Едва он отключил связь и стал прятать свободной от руля рукой телефон в карман, как он запиликал. Андрею хотелось, чтобы из двух людей, знавших его номер, позвонил не Флеммер, и он обрадовался, поняв, что угадал.
– Андрей Петрович?
– Да, это я, Гера.
– Имя человека, который вас интересует – Хорьков Владислав Антонович. На данный момент местонахождение его неизвестно. Кстати, в деле он не проходит как подозреваемый. В тот момент у оперативников были лишь скромные подозрения на то, что этот человек причастен к совершению известного вам преступления. Его проверяли на причастность, потому что такие подозрения бывали до этого уже трижды. Один и тот же почерк – встречает женщину в темном месте, грабит, потом пытается изнасиловать. Но тогда ничего доказать не смогли.
– Любого кадровика узнаешь по поставленной речи, – похвалил милиционера Андрей. – Гера, а где и когда это чмо родилось?
– Восьмого февраля тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. Место рождения – рабочий поселок Ордынское, улица…
Ордынское?! Ах, ну да… Что в этом удивительного? Было бы более странно, если бы он был родом из Мурманска. Где живем, там и гадим. Принцип законченного отморозка.
– Вы записали?
– Я никогда ничего не записываю, Гера, – разочаровал милиционера Мартынов. Прижимая телефон к уху плечом, он уверенно вел машину к Оперному театру. Это лучшее место для того, чтобы звонить Метлицкому, держа под контролем вход в его учреждение. Впрочем, не столько вход, сколько выход. – Прощай, Герасим.
– Я не Герасим, я – Георгий. Андрей Петрович вздохнул:
– И все-таки, Гера, я тебе настоятельно советую быть Герасимом. И помнить о том, что всегда найдется Муму, которая расскажет какому-нибудь писателю историю, как она чудом выжила. А кто, по-твоему, еще мог поведать Тургеневу о подлости дворника? Не сам же дворник…
– Андрей Петрович, вы обещали… Я вам поверил…
– Ну, ну, не напрягайся, Герасим, – уже не сдерживая пренебрежения, бросил Мартынов. Он не любил ментов, а ментов продажных просто ненавидел. – Я хочу заручиться твоей готовностью помочь мне тогда, когда у меня возникнет такая необходимость. Я ведь могу звонить тебе в любое время дня и ночи, не опасаясь, что ты спишь, а, Герасим?
Мартынов умел покупать дорогие вещи. И не боялся за них переплачивать. Он был не настолько богат, чтобы приобретать вещи дешевые. Хорошая вещь служит всегда долго. Как костюм от Francesco Smalto.
На диване у входа в комнату сидели водитель с горбатым, уже вправленным в больнице носом, тридцатилетний крепыш с заплывшим до едва заметной щелки левым глазом и призер первенства России. Последний держался за бок, его лицо было бледно, а дыхание походило на звуки чайника перед закипанием.
– Что, он так плох?
– В нейрохирургии под капельницей лежит, – пояснил крепыш, опустив голову. – Что-то у него там – сотрясение, головокружение, перелом теменной кости, что ли…
– Что ли… – передразнил Рома. – Что ли я вас не предупреждал, за кем едете? Думаете, если вас четверо, а мужик один, то все нормально будет? Вот и съездили… Одного, обоссанного, в горбольницу увезли, а на вас без дозы смотреть страшно.
– Он напал так неожиданно…
– Видимо, вам следовало учесть это после моего предупреждения! – опять вскипел Гул. – Я их отправляю следить за каждым шагом Мартынова, и в ходе наблюдения за ним на них неожиданно нападает Мартынов!.. Кто-нибудь из вас ляпнул, кто и откуда?
– Да ты что, Гул? – возмутились хором внушительного вида парни, а тот, кого Мартынов свалил на землю, просипел: – А он ни о чем и не спрашивал, времени не было…
– А вот у Батона полюбопытствовать у него время, пожалуй, было, – пригладив волосы, сказал Рома. Прищурившись и посмотрев на место соединения потолка со стеной, бросил: – Любопытствовал?
– Батон мамой клянется, что ничего ему не сказал, – убедительно произнес крепыш. – Руку вот так на лбу держит и говорит, что ничего не сказал.
– На себе не показывай, – посоветовал Гулько. – Конечно, сказал. Конечно… Мартынов умеет правильно вопросы задавать, базара нет. Значит, так: выметайтесь отсюда и через три часа я хочу знать, где находится американец и что с ним за баба. Крот!
Тот появился в комнате гораздо быстрее, чем от него можно было ожидать.
– Ты старший. Берешь этих парней, поднимаешь на ноги наших ребят в районах и начинаете искать Мартынова. Три часа, понял?
Тот подтвердил: понял.
– А пакет с харчами этому, в больницу, отвезли?
– Батону? – уточнил Крот.
– Какому Батону?! – лицо Гула пошло пятнами – то ли от выпитого, то ли от безудержного гнева. – Батону можете стрихнину отвезти! Я о том, о детдомовском, спрашиваю! О Родищеве!
– А, этому!.. – спохватился Крот. – Конечно. «Пехота» в палате для выздоравливающих в экстазе. От имени какого-то типа из реанимации в палату хавчик носят, «пехота» хавчик хавает, «Парламент» курит и понять не может, что за уважаемый человек через стенку под кислородом сны смотрит.
– Все правильно, – успокоился довольный расторопным выполнением своих распоряжений Рома. – Продолжать возить.
Отправив людей на работу, Гулько вернулся в кабинет, из которого вышел встречать посланную им группу для пленения Мартынова. Сколько же за этим американцем нужно было посылать людей? Сорок?! Даже при наличии бабы под боком он ушел. Угнал какую-то японскую «помойку», выкинув из нее хозяина, и ушел от нескольких экипажей патрульно-постовой службы.
– Дьявол…
Рома только сейчас понял, насколько серьезен человек, с которым он познакомился при таких странных обстоятельствах. Попытка выяснить неизвестные подробности из первых уст провалилась, едва начавшись. Впрочем, это не так уж и страшно. Мартынов делает какую-то работу, не выполнить которую не имеет права. Значит, вскоре он снова на него выйдет.
Рома чертыхнулся. Что теперь будет делать Мартынов? Каждое сближение с ним приносило неприятности. Этот человек ничего не боится и уже настолько дерзок, что на деловые походы берет с собой «полевую жену». Живет командированный, как в сказке. Баба при нем, дела при нем, все под рукой.
А если Мартынов больше не появится, значит, нужно будет отследить перемещения Метлы. Рискованный шаг, конечно, однако «сумасшедшей суммы денег» это стоит. И потом, Метлицкому даже в голову не придет, что его Гулько «пасет». Что, Гулько – ненормальный?
А там видно будет. Исчезнет Метла из города вместе с американцем, значит, Метла и есть тот Рома. Иначе говоря – Артур Мальков. Но лучше бы было, конечно, если бы в далеком семьдесят восьмом Сергей Борисович Коломиец, директор детского дома, сменил имя ему, Роме Гулько. Тогда Мартынов от него, Гула, не отстанет. Ему работу делать нужно. А что будет, если выяснится, что он, Гул, вовсе не Гул, а Артур Викторович Мальков?
В этом случае что-то в жизни обязательно должно измениться.
Узнав о мордобое в Луна-парке и угоне «Тойоты», Метлицкий опешил. Вообще-то мордобой в Новосибирске, равно как и угоны, – дело настолько же привычное, как восход и закат солнца. Захлопать глазами и беспомощно улыбнуться его заставило сообщение в сводке о том, что преступник, в свои сорок с лишним на вид, имел странную, мелированную прическу. Хотел, как поясняют свидетели, угнать какую-то зеленую «девятку», но, вероятно, не смог завести.
Но еще больше изумился Рома, прочитав о том, что в подельниках у американца была красивая женщина тридцати лет. Что за бред? Мартынов сдурел? В Новосибирске только Бонни и Клайда не хватало.
Быстро сняв трубку с телефона, он по памяти набрал номер. Там его голос также узнавали по памяти, поэтому представление хоть и прозвучало, но было излишне.
– Анна Александровна, к вам сегодня пострадавший из Луна-парка доставлен. Как его фамилия и диагноз?
– Ой… – вздохнула доктор, недовольная тем, что придется перечислять все, что выявлено при первичном осмотре. – Перелом хрящей носа, перелом хрящей левого уха, сотрясение головного мозга… Роман Алексеевич, тут много чего. Одним словом, били его хорошо.
– А что он говорит?
– Твердит как заведенный: «избили неизвестные». А данные у него такие: Лапкин Михаил Игнатьевич, семьдесят третьего года рождения. Проживает…
– Я знаю, где он проживает, – остановил ее Рома.
С врачами быть развязным нельзя, они всегда знают больше, чем любой эксперт. Поэтому Метлицкий еще с полминуты прощался, пообещал заскочить и только после этого повесил трубку.
– Батон, значит, – самому себе сообщил он и почесал мочку уха. – Ничего не понимаю. Или я дурак, или Мартынова прислали из Штатов разобщить организованную преступную группировку Гулько. Больше склоняюсь к первому.
Отчитав себя таким образом, он поднял трубку внутреннего телефона, чтобы захватить с собой кого-нибудь из своих оперов, но почему-то передумал. Положив трубку, прислушался к себе.
Происходит что-то, что не укладывается в обычные рамки понимания. Сказав заместителю, что его вызвали в ГУВД, Рома надел пиджак и спустился к автостоянке.
Они сидели на лавочке за аптекой. Мартынов тянул из бутылки «Старую Прагу», а Маша растерянно перебирала складки на кофточке. Если не знать, кто и почему тут сидит, то вполне может сложиться впечатление, что ОН только что сообщил ЕЙ, что между ними все кончено и он уходит к другой.
– Мартынов, я уже к тебе начинаю привыкать, поэтому на всякий случай спрашиваю: это-то правда?
Он слизнул с губ горькую пену и кивнул. Маше этого жеста показалось мало.
– Я имею в виду историю с миллионами, убийством Мальковой, судьбой ее мужа и его сына?
Андрей вздохнул и посмотрел на верные «Картье».
– Нам нужно идти, малыш. Минут через десять может произойти еще что-нибудь более трудное для твоего понимания, и мне не очень хочется, чтобы ты стала тому свидетелем. Хватит и одного раза. Сделаем так. Сейчас мы отправимся в гостиницу «Центральная», ты останешься в номере за хозяйку, а я займусь делами. К вечеру буду дома.
Маша отказалась, и Мартынов в очередной раз пожалел, что взял ее с собой. Он не имел права брать ее с собой и подставлять, совершенно безвинную, под удар. И сейчас, в наказание самому себе, нужно проявить жестокость. Ту, которая во благо. Ему впервые в жизни пришло в голову, что иногда нужно сделать больно другому человеку, наказывая этим самого себя. Андрей даже осекся на миг, поняв это. Что-то изменилось в его жизни. Но когда?
Наверное, в ту ночь, когда он в темном подъезде представил ее зеленые, полные грусти глаза. Мартынов ошибся, дав ей согласие на совместную поездку, и сейчас ему приходилось за это расплачиваться.
– Тогда вставай с лавки, лови такси и отправляйся на автовокзал.
Он откупорил бутылку и стал шумно глотать пиво.
– Ты… Как ты можешь… так поступать?..
– Либо я приеду к тебе через пару часов в гостиницу, либо через сутки в Ордынское. Ты, Маша, должна сама решать, как лучше.
Талантом по части делать всех крайними Мартынов отличался еще в Америке. Штаты – страна прямолинейных недоумков, где, имея навыки правильного заведения рака за камень, можно неплохо зарабатывать. Совершенно неожиданно для себя Маша встала перед выбором. Она чувствовала себя полной дурой, но не могла понять, в какой момент разговора это произошло.
– А что я буду делать в гостинице? – произнеся это, она почувствовала себя еще более неловко. – Я больше не буду кричать и впадать в панику, обещаю…
– Я знаю, – опустив бутылку в урну, он встал и потянул ее за собой. – Потому что если ты будешь в гостинице кричать и впадать в панику, тебя оттуда выведет наряд милиции.
– А если ты не приедешь через два часа? Я сойду с ума!
Через две минуты они вышли на Красный проспект и вошли в магазин мобильных телефонов.
– Если я заплачу валютой, вы оформите подключение?
Когда Маша вышла из магазина, она, как новорожденного, несла в ладонях серебристый аппарат.
– Если я не приеду через два часа, то позвоню и сообщу, что задерживаюсь, – объяснил он. – А этих двух часов тебе как раз хватит, чтобы понять, как он работает и как работает в нем видеокамера. В качестве практики съемки советую подойти к номеру, на ручке которого висит табличка «Не беспокоить» и пару минут подержать объектив у замочной скважины. На просмотр и любование материалом уйдет еще полчаса.
Шагая рядом с дилером, приятно удивленным покупательной способностью клиента, Мартынов приглядел себе белую «восьмерку».
– Сколько займет оформление?
– Как обычно, – ответил молоденький парень в белоснежной рубашке с бейджиком на кармане. – Два часа.
– В прошлый раз это заняло два часа тридцать пять минут, – освежил его память Мартынов. – Я добавляю к цене еще пятьсот долларов, и машина должна быть подогнана к воротам через сорок минут.
Проблема решилась через сорок три минуты, и еще час ушел на тонировку по «американской технологии».
Заканчивалось время, когда он должен был вернуться в гостиницу. О том, что он не вернется к обещанному сроку, Мартынов знал заранее. Машу можно было склонить к ожиданию, лишь оперируя привычным для русского слуха временным промежутком. «Пара часов»… То, к чему в России относятся наплевательски, но что меряется, как носки или обувь, за океаном имеет особый смысл. What is this «рага chasov»? – изумится любая американка, совершенно не понимая, когда мужчина обещает быть дома.
И он, немного стыдясь своей лжи, по памяти набрал номер недавно купленного телефона. Маша сказала, что скучает, не уточняя, по кому или чему именно, а Мартынов сообщил, что, как и обещал, задерживается.
– Жди, я вернусь.
Ей очень хотелось, чтобы так оно и было.
Едва он отключил связь и стал прятать свободной от руля рукой телефон в карман, как он запиликал. Андрею хотелось, чтобы из двух людей, знавших его номер, позвонил не Флеммер, и он обрадовался, поняв, что угадал.
– Андрей Петрович?
– Да, это я, Гера.
– Имя человека, который вас интересует – Хорьков Владислав Антонович. На данный момент местонахождение его неизвестно. Кстати, в деле он не проходит как подозреваемый. В тот момент у оперативников были лишь скромные подозрения на то, что этот человек причастен к совершению известного вам преступления. Его проверяли на причастность, потому что такие подозрения бывали до этого уже трижды. Один и тот же почерк – встречает женщину в темном месте, грабит, потом пытается изнасиловать. Но тогда ничего доказать не смогли.
– Любого кадровика узнаешь по поставленной речи, – похвалил милиционера Андрей. – Гера, а где и когда это чмо родилось?
– Восьмого февраля тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. Место рождения – рабочий поселок Ордынское, улица…
Ордынское?! Ах, ну да… Что в этом удивительного? Было бы более странно, если бы он был родом из Мурманска. Где живем, там и гадим. Принцип законченного отморозка.
– Вы записали?
– Я никогда ничего не записываю, Гера, – разочаровал милиционера Мартынов. Прижимая телефон к уху плечом, он уверенно вел машину к Оперному театру. Это лучшее место для того, чтобы звонить Метлицкому, держа под контролем вход в его учреждение. Впрочем, не столько вход, сколько выход. – Прощай, Герасим.
– Я не Герасим, я – Георгий. Андрей Петрович вздохнул:
– И все-таки, Гера, я тебе настоятельно советую быть Герасимом. И помнить о том, что всегда найдется Муму, которая расскажет какому-нибудь писателю историю, как она чудом выжила. А кто, по-твоему, еще мог поведать Тургеневу о подлости дворника? Не сам же дворник…
– Андрей Петрович, вы обещали… Я вам поверил…
– Ну, ну, не напрягайся, Герасим, – уже не сдерживая пренебрежения, бросил Мартынов. Он не любил ментов, а ментов продажных просто ненавидел. – Я хочу заручиться твоей готовностью помочь мне тогда, когда у меня возникнет такая необходимость. Я ведь могу звонить тебе в любое время дня и ночи, не опасаясь, что ты спишь, а, Герасим?
Мартынов умел покупать дорогие вещи. И не боялся за них переплачивать. Он был не настолько богат, чтобы приобретать вещи дешевые. Хорошая вещь служит всегда долго. Как костюм от Francesco Smalto.
Глава 6
СПОКОЙНО, МАША, Я ДУБРОВСКИЙ!
Сидеть в номере Маше порядком надоело. За два с половиной часа она выучила инструкцию пользования телефоном наизусть. Потом принялась смотреть телевизор, беспрерывно щелкая пультом. Поняв, что смотрит на экран, а думает об Андрее, откинула «лентяйку» в сторону. Лежа на большой кровати и перевернувшись на живот, она перебирала бахрому покрывала и думала о том, сколько еще продлится ее счастье. В ее жизни за тридцать два года случалось многое, однако несколько последних дней не шли ни в какое сравнение со всем прочим. Бывший заключенный, убийца, эмигрант без обязательств… Вот именно – без обязательств. Ему просто приятно коротать время в чужой стране с красивой бабой – в этом и есть смысл их близости. Сколько, он сказал, ему осталось жить в России? Три недели, не больше? Вот и все, Маша. Двадцать жалких дней, после которых останется боль, стыд перед собой за минутную слабость к сильному мужику и… пустота. Пустота бывала и раньше, однако на этот раз пустота превратится в вакуум. В полное безмолвие и бессмыслицу, потому что второго Андрея Мартынова никогда не будет. Да, наверное, второго не было и ранее. Он такой один. Звонит ей каждые двадцать минут, сетует на дела, говорит «целую» и снова прощается на двадцать минут.
Чем он сейчас занят? Опять бьет братву? Угоняет машины и удирает от милиции? Маша рассмеялась. У нее был свой взгляд на вещи, и, в соответствии с ним, такие мужики, как Мартынов, никогда не стреляют в милицию, не бьют женщин и не поджигают церковь. Он убийца, но первым полезет на лед, если в полынье будет захлебываться собака. Он сумасшедший, готовый во имя дела свернуть шею любому вставшему на дороге. И еще, черт побери… И еще он ее не бросил в тот момент, когда можно было удрать одному. Потом нашел бы, и ничего в их отношениях не изменилось бы. Машу все равно никто бы не тронул. Вряд ли эти четверо в Луна-парке знали, что она, Маша, с ним. Она не одна там визжала, еще парочка таких же впечатлительных вопила…
Но не бросил. Теряя время, уже не успевая, он вернулся к ней, схватил за руку и поволок. Не крикнул: «Сними эти проклятые „шпильки“!! Нас сейчас убьют»!! Не заорал «Дура!!», когда она полезла в «Тойоту» справа, в ту дверь, где руль. Мягко приобнял и подтолкнул в другую сторону. Знал, что женщина обязательно ошибется. Он все знает за минуту до того, как это случится.
О том, что Мартынов, возможно, женат, и где-нибудь в Орегоне его дожидается миссис Мартенсон, она подумала в их первую ночь. Утром он уснул, а она, перебирая его волосы, увидела на полу портмоне. Нисколько не таясь – она уже имела на это право, Маша подняла его и принялась, лежа рядом со своим мужчиной, рассматривать содержимое. Тугая пачка долларов, пластиковые перегородки, за прозрачностью которых таились две фотографии. На них, старых и истертых, были лица пожилых мужчины и женщины. Родители? Еще был десяток визиток, где Мартынов значился журналистом в какой-то компании «Полярная звезда» и красные корочки с затертым тиснением. Она так и не смогла разобрать буквы, пока их не раскрыла. «Мастер спорта СССР» – значилось на них и стояла дата – «15.04.1977 г.». Он стал мастером спорта в день ее шестилетия…
Телефон заиграл мелодию Морриконе из «Крестного отца». Интересно, это корейцы программировали или наши умельцы?
– Машенька, я еду к тебе.
Она улыбнулась и совершенно неожиданно для себя сказала:
– Я люблю тебя.
Сказала и испугалась. С ее языка уже срывалась просьба ехать побыстрее, но он, язык, решил по-своему.
Трубка замолчала. Испугавшись еще сильнее, она убрала телефон от уха и посмотрела на символы на табло. Нет, он не отключил связь, связь между ними по-прежнему была.
– Андрей…
– Я скоро буду, – выдавил Мартынов и теперь отключился по-настоящему.
Господи, как это могло произойти?!
Перевернувшись на спину, она смотрела в потолок и кусала губы. Дура натуральная. Три недели. Неужели ей непонятно, из чего состоят три недели? Из двадцати одного дня. Из пятисот четырех часов. Или – из тридцати тысяч двухсот сорока минут, если уж так хочется продлить эти три недели. Зачем нужно было это делать? Что останется потом? Пустота.
Или – нет… Не совсем.
Мягко отпружинив от упругого матраса, она вскочила и подхватила телефон. Посмотрела по сторонам и нашла ему место. Вот здесь, между вазой с искусственными цветами и панорамой города, вправленной в рамку. Это место на тумбочке. Теперь останется лишь нажать кнопку записи, и их встреча на пороге останется с ней навсегда. И так она будет делать до тех пор, пока не переполнится память. Тогда она скачает отснятое на компьютер и опять будет снимать каждую из тридцати тысяч минут, которые им осталось быть вместе.
Она не успела сесть на диван, как раздался стук в дверь. Маша усмехнулась. «Я еду к тебе»… Он звонил ей при входе в гостиницу. Это в его стиле.
Телефон начал записывать первые минуты встречи…
Метнувшись к двери, она настежь распахнула ее и тут же получила удар по лицу. Чувствуя, что перед ней поплыло изображение и она падает, Маша повалилась на спину и ударилась головой о дверь ванной комнаты.
Перед лицом мелькнула какая-то тень, и она, даже не пытаясь кричать, свернулась на полу калачиком. Ее никто никогда не бил. Тем более не бил ногами в живот. Она не верила в происходящее, но поверить в него заставляли новые удары. Перед лицом стоял запах грязных носков недельной носки. Понимая, что рвоты не избежать, и стыдясь этого, она, приняв очередной удар, перевернулась на другой бок. В последний момент она почему-то подумала о том, что с того момента, как она впервые увидела своего Андрея, от него всегда пахло свежестью и дорогим одеколоном. И еще вспомнила о его гипертензии. Ему нельзя нервничать и волноваться.
Внезапно тяжелое дыхание над ней прекратилось и сменилось возней. В ее уплывающем сознании сложилось впечатление, что этот бушующий молот кто-то остановил.
– Может, трахнуть? Тащи ее внутрь!..
И, последнее, что она услышала:
– Застегни штаны, идиот! Вот идиот, а?.. И свет померк…
Отключив телефон, Мартынов опустил руку и почувствовал, как к голове приливает кровь. По привычке отщелкнув ящик для вещей, он вспомнил, что оставил «Эгилок» в «девятке». Продолжая думать над только что услышанным, ему даже не пришло в голову, что в кармане лежит два шприца с ампулами дибазола, которые они с Машей купили в аптеке после бегства от милиции.
Минуту назад перевернулся мир. Кровь все приливала, но Мартынов о ней не думал. О шприцах он вспомнил лишь тогда, когда за поворотом показалась гостиница «Центральная». Входить в номер в состоянии гипертонического криза было не самой лучшей идеей, поэтому он прижал машину к обочине в ста метрах от отеля. Неприличие, оно всегда спутник болезни. Можно было бы стянуть брюки в машине с тонированными стеклами и сделать инъекцию, как он не раз делал в Америке. Но тогда на брюках, сзади, останется пятно. Разбавившись кровью, дибазол выйдет наружу, что совершенно не входило в планы щепетильно относящегося к своему внешнему виду Мартынова.
Сбросив пиджак, он зарядил шприц, поднял рукав рубашки и хладнокровно вонзил в мышцу иглу…
Теперь нужно откинуть спинку и хотя бы пяток минут полежать с закрытыми глазами. Через несколько мгновений давление начнет падать и появится легкое головокружение. Поймав себя на этой мысли, Андрей понял, что головокружение началось давно. Сразу после того, как Маша сказала ему…
Вот оно и пришло, настоящее головокружение… Медикаментозное. Криво усмехнувшись, он подумал о том, что нормальные мужики, услышав такое по телефону, радуются и скачут, ако кони, а он лежит под воздействием инъекции и пытается сфокусировать взгляд на проезжающих мимо машинах.
Напряжение прошло, и он снова вынул телефон. Вялыми движениями распахнув портмоне, он вытянул из-за корочки клочок бумажки. Переводя тяжелый взгляд с него на телефон, он набрал номер и вернул бумажку на место.
– Метлицкий, слушаю.
– Роман Алексеевич, это Мартынов.
– А-а… Андрей Петрович, меня с утра вопрос один мучает. Вы бесов из себя изгоняете, пытаясь влиться в законопослушное общество, или гангстерская натура покоя вам не дает? Почто людей у карусели побили? Возраст вроде бы не тот, чтобы перед дамой таким образом проявлять свое мужское эго…
Чем он сейчас занят? Опять бьет братву? Угоняет машины и удирает от милиции? Маша рассмеялась. У нее был свой взгляд на вещи, и, в соответствии с ним, такие мужики, как Мартынов, никогда не стреляют в милицию, не бьют женщин и не поджигают церковь. Он убийца, но первым полезет на лед, если в полынье будет захлебываться собака. Он сумасшедший, готовый во имя дела свернуть шею любому вставшему на дороге. И еще, черт побери… И еще он ее не бросил в тот момент, когда можно было удрать одному. Потом нашел бы, и ничего в их отношениях не изменилось бы. Машу все равно никто бы не тронул. Вряд ли эти четверо в Луна-парке знали, что она, Маша, с ним. Она не одна там визжала, еще парочка таких же впечатлительных вопила…
Но не бросил. Теряя время, уже не успевая, он вернулся к ней, схватил за руку и поволок. Не крикнул: «Сними эти проклятые „шпильки“!! Нас сейчас убьют»!! Не заорал «Дура!!», когда она полезла в «Тойоту» справа, в ту дверь, где руль. Мягко приобнял и подтолкнул в другую сторону. Знал, что женщина обязательно ошибется. Он все знает за минуту до того, как это случится.
О том, что Мартынов, возможно, женат, и где-нибудь в Орегоне его дожидается миссис Мартенсон, она подумала в их первую ночь. Утром он уснул, а она, перебирая его волосы, увидела на полу портмоне. Нисколько не таясь – она уже имела на это право, Маша подняла его и принялась, лежа рядом со своим мужчиной, рассматривать содержимое. Тугая пачка долларов, пластиковые перегородки, за прозрачностью которых таились две фотографии. На них, старых и истертых, были лица пожилых мужчины и женщины. Родители? Еще был десяток визиток, где Мартынов значился журналистом в какой-то компании «Полярная звезда» и красные корочки с затертым тиснением. Она так и не смогла разобрать буквы, пока их не раскрыла. «Мастер спорта СССР» – значилось на них и стояла дата – «15.04.1977 г.». Он стал мастером спорта в день ее шестилетия…
Телефон заиграл мелодию Морриконе из «Крестного отца». Интересно, это корейцы программировали или наши умельцы?
– Машенька, я еду к тебе.
Она улыбнулась и совершенно неожиданно для себя сказала:
– Я люблю тебя.
Сказала и испугалась. С ее языка уже срывалась просьба ехать побыстрее, но он, язык, решил по-своему.
Трубка замолчала. Испугавшись еще сильнее, она убрала телефон от уха и посмотрела на символы на табло. Нет, он не отключил связь, связь между ними по-прежнему была.
– Андрей…
– Я скоро буду, – выдавил Мартынов и теперь отключился по-настоящему.
Господи, как это могло произойти?!
Перевернувшись на спину, она смотрела в потолок и кусала губы. Дура натуральная. Три недели. Неужели ей непонятно, из чего состоят три недели? Из двадцати одного дня. Из пятисот четырех часов. Или – из тридцати тысяч двухсот сорока минут, если уж так хочется продлить эти три недели. Зачем нужно было это делать? Что останется потом? Пустота.
Или – нет… Не совсем.
Мягко отпружинив от упругого матраса, она вскочила и подхватила телефон. Посмотрела по сторонам и нашла ему место. Вот здесь, между вазой с искусственными цветами и панорамой города, вправленной в рамку. Это место на тумбочке. Теперь останется лишь нажать кнопку записи, и их встреча на пороге останется с ней навсегда. И так она будет делать до тех пор, пока не переполнится память. Тогда она скачает отснятое на компьютер и опять будет снимать каждую из тридцати тысяч минут, которые им осталось быть вместе.
Она не успела сесть на диван, как раздался стук в дверь. Маша усмехнулась. «Я еду к тебе»… Он звонил ей при входе в гостиницу. Это в его стиле.
Телефон начал записывать первые минуты встречи…
Метнувшись к двери, она настежь распахнула ее и тут же получила удар по лицу. Чувствуя, что перед ней поплыло изображение и она падает, Маша повалилась на спину и ударилась головой о дверь ванной комнаты.
Перед лицом мелькнула какая-то тень, и она, даже не пытаясь кричать, свернулась на полу калачиком. Ее никто никогда не бил. Тем более не бил ногами в живот. Она не верила в происходящее, но поверить в него заставляли новые удары. Перед лицом стоял запах грязных носков недельной носки. Понимая, что рвоты не избежать, и стыдясь этого, она, приняв очередной удар, перевернулась на другой бок. В последний момент она почему-то подумала о том, что с того момента, как она впервые увидела своего Андрея, от него всегда пахло свежестью и дорогим одеколоном. И еще вспомнила о его гипертензии. Ему нельзя нервничать и волноваться.
Внезапно тяжелое дыхание над ней прекратилось и сменилось возней. В ее уплывающем сознании сложилось впечатление, что этот бушующий молот кто-то остановил.
– Может, трахнуть? Тащи ее внутрь!..
И, последнее, что она услышала:
– Застегни штаны, идиот! Вот идиот, а?.. И свет померк…
Отключив телефон, Мартынов опустил руку и почувствовал, как к голове приливает кровь. По привычке отщелкнув ящик для вещей, он вспомнил, что оставил «Эгилок» в «девятке». Продолжая думать над только что услышанным, ему даже не пришло в голову, что в кармане лежит два шприца с ампулами дибазола, которые они с Машей купили в аптеке после бегства от милиции.
Минуту назад перевернулся мир. Кровь все приливала, но Мартынов о ней не думал. О шприцах он вспомнил лишь тогда, когда за поворотом показалась гостиница «Центральная». Входить в номер в состоянии гипертонического криза было не самой лучшей идеей, поэтому он прижал машину к обочине в ста метрах от отеля. Неприличие, оно всегда спутник болезни. Можно было бы стянуть брюки в машине с тонированными стеклами и сделать инъекцию, как он не раз делал в Америке. Но тогда на брюках, сзади, останется пятно. Разбавившись кровью, дибазол выйдет наружу, что совершенно не входило в планы щепетильно относящегося к своему внешнему виду Мартынова.
Сбросив пиджак, он зарядил шприц, поднял рукав рубашки и хладнокровно вонзил в мышцу иглу…
Теперь нужно откинуть спинку и хотя бы пяток минут полежать с закрытыми глазами. Через несколько мгновений давление начнет падать и появится легкое головокружение. Поймав себя на этой мысли, Андрей понял, что головокружение началось давно. Сразу после того, как Маша сказала ему…
Вот оно и пришло, настоящее головокружение… Медикаментозное. Криво усмехнувшись, он подумал о том, что нормальные мужики, услышав такое по телефону, радуются и скачут, ако кони, а он лежит под воздействием инъекции и пытается сфокусировать взгляд на проезжающих мимо машинах.
Напряжение прошло, и он снова вынул телефон. Вялыми движениями распахнув портмоне, он вытянул из-за корочки клочок бумажки. Переводя тяжелый взгляд с него на телефон, он набрал номер и вернул бумажку на место.
– Метлицкий, слушаю.
– Роман Алексеевич, это Мартынов.
– А-а… Андрей Петрович, меня с утра вопрос один мучает. Вы бесов из себя изгоняете, пытаясь влиться в законопослушное общество, или гангстерская натура покоя вам не дает? Почто людей у карусели побили? Возраст вроде бы не тот, чтобы перед дамой таким образом проявлять свое мужское эго…