Страница:
«Мерседес» сбрасывал скорость, притормаживала и «девятка». Так перехватчики сажают заблудившийся бомбардировщик на свой аэродром.
Мартынов остановился. Подтянув к себе фомку, дернул ручку и ногой распахнул дверь. Он очень не хотел, чтобы то, что сейчас, по всей вероятности, произойдет, произошло, однако был спокоен. За годы работы у Флеммера он привык к неприятностям. Это не тот случай, когда его будут стремиться убить. Скорее отволтузят до полусмерти, проколют колеса и сломают в замке ключ зажигания. Чтобы – наверняка. По полной программе.
Пыль еще не успела осесть, как из иномарки вывалились четверо. Среднего роста братки в цветастых рубашках навыпуск и черных очках. Бычьи шеи, округлые бицепсы, походка вразвалку, словно яйца у них не человеческие, а страусиные… Все это было, было… Было раньше, есть сейчас и будет потом. Отмороженная российская братва-молодняк, не имеющая представления об истинном блатном поведении.
Выходить с фомкой в руке Мартынов передумал сразу после того, как увидел в руках одного из бычков помповое ружье без приклада, а в руках второго – ТТ. Еще двое были безоружны.
– Черт… – снова пробормотал Андрей Петрович, выбираясь из машины.
– Ну, в чем проблемы, братва? – Он показал парням пустые руки. – Не надо железа, я не лох. – Быстро расстегнув белую сорочку, он обнажил синий собор с семью куполами, расположенный между крутыми мышцами груди. – Я пять лет через «решку» седой уральский снег рассматривал, а потом в Хатанге «семерик» отходил. Заделать вам меня сейчас, конечно, труда не составит, только что потом люди скажут? Что братва за какого-то мусора впряглась и нормального человека кончила? Ой, ля-ля.
Молодняк на секунду опешил, ибо, судя по всему, такого расклада никак не ожидал, но потом стало происходить что-то невероятное. Вместо «пресса», или, на худой конец, «развода» и «базара», двое братков затолкнули его в «Мерседес», туда же сел и третий, а четвертый направился к «Жигулям». Через минуту колонна тронулась дальше.
Поняв, что вокруг него в «Мерседесе» сидит «пехота», Мартынов по старой зоновской привычке замолчал, ожидая главного. Ни один авторитетный не позволит себе разговаривать с «шестерками», пытаясь у них выяснить суть происходящего.
Он ничего не понимал. Его везли туда, куда он ехал – в Новосибирск. Площадь Станиславского, какой-то недостроенный торговый центр с пустующими рядами «барахолки», улица Маркса… Мартынов ориентировался по вывескам и указателям. Этой дорогой в Новосибирске он еще не ездил. Мост. Не «Золотые ворота» Сан-Франциско, конечно, но мост. Левее есть еще один – Мартынов это знал. За два дня присутствия в этом городе он изъездил оба десятки раз. Вот и центр…
Реклама, вывески, магазины, «Аллегро-фудс», шопы… И, конечно, девчонки. Красивые девчонки, не вопрос. После Америки на своем авто по российским городам ездить опасно. Девчонки тут обалденные, голова начинает вертеться, как у филина. А движение такое, что если будешь стегать головой, как филин, то на ближайшем перекрестке раздолбишь какой-нибудь джип, и из тебя, филина, тотчас же начнут делать зяблика.
«Мерседес» резко затормозил, и Мартынов уперся плечом в переднее сиденье.
– И куда мы приехали? – пробормотал он, вглядываясь в светящиеся вокруг вывески.
Самой подходящей для последующего развития событий была большая, выложенная огромными буквами «САДКО», вывеска ресторана.
Он не ошибся. Придерживая под локоток, как невесту, его повели внутрь.
Мартынов терялся в догадках. Если его привезли сюда для «разбора» из-за какого-то старшины с мятыми погонами и засаленной фуражкой, то что в этом городе могут сделать за командира взвода ДПС? Расстрелять на месте?
«Я слишком долго не был в России», – усмехнулся Мартынов, когда один из бычков распахнул перед ним дверь ресторана.
Очень интересная картина. На сцене вертится певичка. Окинув взглядом ее фактуру, Андрей Петрович пришел к выводу, что спеть с ней дуэтом он не отказался бы. Только петь ему сейчас придется, судя по всему, соло…
В пустом зале происходила самая настоящая «стрела». Типичная, агрессивная, русская, динамичная и, если верить опыту Мартынова, она близилась к развязке.
Две бригады сидели по обе стороны зала. С одной стороны – десяток кавказцев, с другой – двое русичей огромных размеров. Между ними сошлись, как Пересвет с Челубеем, светловолосый мужик лет тридцати двух – тридцати трех и черноволосый крепыш в пиджаке, как и положено таким черноволосым «шкафчикам» – на два размера больше необходимого.
Профессионально и быстро оценив обстановку, Мартынов пришел к выводу, что главенствует в этом разговоре именно светловолосый. Он и «муравейник» не стал с собой тащить на «стрелку», и взгляд у него понаглее, поспокойнее, и повадки поувереннее.
«Черныш» прихватил на «разбор» кучу малу, ориентируясь не на понятия, а на количество. Под пиджаками, провисающими на плечах, Андрей Петрович безошибочно определил оружие. Троица же напротив сидела в расстегнутых спортивных куртках и всем своим видом демонстрировала, что оружие им ни к чему. Ну, если, конечно, не считать шаров в руках одного и карт в руках «центрового»…
Мартынова подвели к главному столику в тот момент, когда высокий русич говорил что-то о привычках. Не себе говорил, а своему визави. Заметив, как у стола появился незнакомец, в которого один из бычков трижды ткнул пальцем, светловолосый кивнул и сделал жест рукой: «Пусть неподалеку посидит, я сейчас закончу»…
Мартынову указали на стул в пяти метрах от главного столика. Если бы этот молодой бычок был хоть чуть-чуть при понятиях, он ни за что не посадил бы незнакомца так, чтобы тот слышал разговор. Дела основных не касаются никого, тем более незнакомцев. Тем более – незнакомцев, с которыми сейчас будут разбираться. Но бычок усадил его именно здесь, и Мартынов, стараясь всем своим видом показывать, что чужие разговоры не для него, стал нагло хозяйничать на столе. У него складывалось ощущение, что кто-то только что сделал заказ, но оприходовать его не смог. Два «горячих» – котлеты «по-киевски» с картошкой фри еще дымились, мясное ассорти, штоф водки.
Ковырять котлету Мартынов, понятно, не стал, а вот до штофа дотянулся. Если уж день заканчивается таким образом, что нужно изображать из себя не аккуратиста-американца, а бывшего зека, то пусть все будет по полной программе.
Сняв с графина стеклянную пробку, он подтянул к себе фужер для вина, наполнил его до половины, вернул пробку на место, выпил, закинул ногу на ногу и стал рассматривать потолок.
Я не лох, ребята, не «мужик» и не «карась», которого можно подоить или испугать. Я Мартын с Хатанги. Хочу забыть об этом вот уже десять лет, да только никак не удается. Нет-нет да и напомнит кто-нибудь.
Он прислушался к разговору и понял, что развязка наступит если не через минуту, то через две точно. Причем события развивались таким образом, что скоро нужно будет искать пространство, где не смогут пронзить пули или проткнуть ножи. Кавказцы, да без ножей? Ха… Будь они хоть с пулеметами, в штанах обязательно хранится нож.
Прицелившись в дальний угол, местом исчезновения из зала он выбрал дверь, ведущую на кухню. «Девятка» стоит у кабака, но вот ключи, к сожалению, у одного из бычков. Сколько нужно времени, чтобы сломать замок зажигания? Минуты хватит. А вот на белоснежной скатерти и предмет, которым он будет ковырять замок. Тупорылые щипцы для ломки лобстерного панциря.
Между тем разговор за главным столиком продолжался.
– А то, что какой-то чушкан с мойки начинает вдруг в баре пушиться да под общую тему косить – это, Халва, не привычка! Это стрем, за который обязательно придется отвечать. Поэтому я еще раз спрашиваю тебя, Халва, ты понимаешь, с кем сейчас разговариваешь? Ты не пьян?
– Я понимаю. Ну а ты-то понимаешь, с кем ты разговариваешь?
– Да, знаю. Вот, смотри сюда, – русич поднял со стола колоду и стал тасовать в руке карты, как в миксере. – Вот это – жизнь, Халва. И я в ней – ничтожество. Она меня крутит, вертит, ломает, через конец перебрасывает, с дамой сводит… Потом, видишь, разъединяет, снова бросает, дальняя дорога, казенный дом, напрасные хлопоты, вальты – суки вислоухие, торчат на дороге, как пни…
Он работал с колодой так, что его движениями залюбовался даже Андрей Петрович. По молодости, во время первой отсидки, он знал одного «кагалу», но по сравнению с «работой» этого статного светловолосого парня тот был просто стажер.
– Вот так она меня крутит, Халва! Вот так, вот так… Но я все равно остаюсь тем, кем был раньше и кем буду потом!
После удара о столешницу колода подскочила и выбросила из себя одну-единственную карту. Карта отлетела в сторону и упала, перевернувшись крапом вниз.
Взору Мартынова предстал король черви.
– А ты, Халва… Ты только вчера сменил масть рыночного цветочника на твидовый пиджак и носишь его летом! Ты смотришь в бездну, не догадываясь, что это бездна смотрит на тебя. – Светловолосый сделал несколько характерных пихательных движений половинками карт друг в друга. – И жизнь твоя вот так же тасуется! Какой пиджак на тебя ни натяни и как тебя ни крути, масть у тебя одна и та же!!
Хлопок – и на стол, крапом вниз, упала еще одна игральная карта.
Уперев в нее взгляд, Мартынов понял, что из той минуты, которую он себе выделил, осталась секунда.
Перед носом кавказца лежала шестерка треф.
– Шакал!.. – взревел кавказец и грудью рванулся на стол…
Грохот выстрелов, мелькание теней перед глазами и режущие слух крики…
Все это было потом.
Спустя секунду после того, как дернулся рукав спортивной куртки светловолосого. Никто не смог поймать это движение. И вряд ли кто-то вокруг даже догадался о том, что за тысячные доли секунды тот смог сделать.
Мартынов знал, что может сделать зажатая между пальцами отточенная до остроты бритвенного лезвия пластиковая карта…
Кровь резким шипящим фонтаном вырвалась из горла кавказца, и он, вскочив со стула, теперь пытался зажать ее руками. Шок, во время которого человек начинает делать самые глупые в своей жизни движения…
Он вертелся, как юла, забрызгивая кровью и своих, и чужих. – Вай! Кху!..
Кавказцы повскакивали с мест и сунули руки за отвороты огромных пиджаков, но это нужно было делать несколькими мгновениями раньше…
Мартынов сидел как завороженный, несмотря на то что еще совсем недавно знал, что нужно делать. Пара кроссов в челюсти стоящих рядом бычков и нырок в кухню. А там пусть попробуют его поймать…
Но он сидел и смотрел, как один из напарников светловолосого, широко размахнувшись, запустил один из шаров в голову ближайшего кавказца. Удар на встречном курсе был такой силы, что у того мгновенно подкосились ноги. То же применение получили и два остальных шара. Короткий выброс рукава спортивной куртки – и на пол валится второй, третий…
И в этот момент Мартынов вспомнил тех, о ком вспоминал все это время. С той самой секунды, как его втолкнули в зал, он увидел за столиком двоих и мучительно соображал, где и при каких обстоятельствах он мог встречать их раньше.
И теперь вспомнил. Вчера днем он разговаривал с ними в ресторане гостиницы «Центральная».
Между тем светловолосый выдернул из-под мышки падающего на пол с перерезанным горлом кавказца пистолет и трижды нажал на спуск.
Грохот, грохот, мат, гортанные крики, режущая глаза пороховая гарь и запах, как в мясной лавке Дика Фримена на 122-й стрит…
Светловолосый, дав знак своим друзьям не приближаться, сделал шаг к троим кавказцам, которые предпринимали все усилия, чтобы покинуть ресторан, и, не опуская пистолет, продолжал нажимать на спуск.
Этот пистолет был хорошо знаком Мартынову. «Беретта» калибром девять миллиметров, с магазином емкостью в пятнадцать патронов, продается в любом оружейном магазине Вегаса. Четыреста восемьдесят долларов – в магазине, с разрешением, триста – рядом с магазином, за углом, без разрешения.
И наступила тишина. Все затихло за мгновение до того, как на кафельный пол ресторана упала последняя, отраженная из патронника гильза.
Дзинь-дзинь… Гильза подкатилась к луже, наплывшей из горла умершего кавказца. Его лакированные туфли дергались, как оторванные злой рукой и брошенные на землю ножки кузнечика.
Обтерев пистолет с отскочившим назад затвором о хрустящую салфетку, светловолосый вложил «беретту» в ладонь черного авторитета, а причинившую ему смерть бубновую десятку бросил неподалеку.
Пока светловолосый протирал остальные карты из колоды, его люди ходили по залу, вынимали из рук и карманов южан пистолеты и без разбору, не выбирая, разряжали их магазины в трупы. Двое из них при этом глухо матерились и зажимали на теле пустяковые огнестрельные ранения.
Между тем Мартынов начал задыхаться от едкого воздуха. После Хатанги пришлось лечить легкие сначала в рязанском туберкулезном диспансере, а потом восстанавливать здоровье после рязанского лечения в Майами. И сейчас, надышавшись сгоревшим порохом, Мартынов почувствовал забытое жжение в груди и холодок в ладонях.
«Мурка, Маруся Климова, прости любимова»…
Андрей Петрович машинально повернул голову.
На сцене как ни в чем не бывало продолжала петь та же самая красавица.
Сыщику показалось, что он видит какой-то дурной сон. Она что, пела здесь все это время?..
Здесь, где пахло порохом, на полу валялись трупы, пахло кровью и водкой. Почему водкой?
Споласкивая руки из графина со стоящего рядом столика, светловолосый, не поворачивая головы, громко спросил:
– Это тот самый боксер?
– Тот, Рома. Что?.. Рома?
На скулах Мартынова появился нездоровый румянец.
Подойдя к Андрею Петровичу вплотную и не обнаружив в его глазах страха, мастер карточных и других дел слегка наклонил голову. Он словно спрашивал: «Неужели ты надеешься после всего того, чему ты был свидетелем, остаться в живых?»
Да, Мартынов надеялся. Более того, вспомнив вчерашний ресторанный разговор, услышав сейчас имя светловолосого и трансформировав кличку «Гул» в Гулько, он абсолютно был уверен в том, что жить будет.
– Сегодня утром на трассе Новосибирск – Павловск ты сломал челюсть одному моему человеку и нос – второму. Зачем?
– Затем, что, прежде чем требовать с человека деньги за проезд по государственной автостраде, нужно убедиться в том, что у него отсутствуют квитанции об уплате дорожного налога.
Гулько улыбнулся краями губ:
– Смешно сказал. А у тебя есть квитанции?
– Конечно. – И Мартынов снова распахнул сорочку.
Рома секунду смотрел на то, как ловко Мартынов работает пальцами, застегивая пуговицы, и показал на один из стульев. Сам присел на край стола.
– Ты что, в «законе»?
– Был бы в «законе», на стул присесть я бы тебе разрешил, а не ты мне, – Андрей Петрович вынул сигареты и зажигалку. – Но за быков твоих на дороге извиняться не собираюсь. И то, что вы здесь взвод айзеров перебили, меня совершенно не касается. Поэтому теперь, когда мы с тобой, как два человека, понимающих тему, разобрались… Может быть, теперь я могу идти?
Рома закрыл глаза и почесал веко.
– Иди.
Мартынов встал и направился к двери. Кажется, старшине на дороге нужно будет поставить бутылку хорошего виски. Он сэкономил ему уйму времени. Единственное, что сейчас нужно сделать перед тем, как продолжить основную работу, это как можно быстрее убраться отсюда. Пока прохожие милицию не вызвали…
– Рома, подожди!.. – услышал Андрей Петрович за спиной. – Не спеши, Рома… Слышь, человек, притормози..
Мартынов уже шел к дверям, надеясь, что успеет выйти. Не успел.
– Рома, мы с Кротом с этим парнем в «Центральной» вчера беседовали!
– Правда? – удивился Гулько. – Тебя как зовут-то, таинственный незнакомец?
– Андреем меня зовут, – Мартынов нехотя обернулся.
– И о чем тема была? – уточнил Рома. Сыщик прикрыл глаза. Черт… Именно сейчас…
– Он об этом расспрашивал… – Крот поморщился и стал тереть пальцами, словно пересчитывал мелочь. – Как его… Фома, о ком он спрашивал?
– О каком-то Артуре Малькове.
– О Малькове Артуре? – повторил, словно сомневаясь в том, что услышал, Гул. – А кто такой Артур Мальков, Андрей?
Мартынов выдержал его тяжелый взгляд на удивление легко.
– Это мой старый знакомый.
– Не знаю такого, – скривился Рома. – Ладно, если проблемы наработаешь мне в Новосибирске, не серчай. Хотя что-то мне подсказывает, что наработаешь… – Он махнул рукой. – Прощай.
Дойдя до двери, Мартынов опять услышал:
– На вокзале в Хатанге Ленин какой рукой путь в светлое будущее указывает?
Подойдя к пепельнице у последнего столика, Андрей Петрович бросил:
– На вокзале Хатанги нет Ленина.
На вокзале Хатанги действительно не было Ленина. Там был Сталин. Но и его этот молодой человек видеть не мог, потому что в конце восьмидесятых статую снесли экскаватором, увезли за город да там и оставили.
Теперь можно идти.
Так решил Мартынов. И опять оказался не прав.
Страшный по силе удар выломал обе створки запертой ресторанной двери, и автоматная очередь в одно мгновение раскрошила потолок зала. Как раз в том месте, где между двух массивных люстр виднелась бессмысленная, халтурно выполненная лепнина.
Кусок гипса откололся от композиции и, разбивая в крошево посуду, рухнул на столик подле Гулько… – На пол, суки!!!
Следующий удар опрокинул Мартынова на пол, и он полетел лицом вниз, как брошенная на мрамор тряпка ресторанной уборщицы…
Глава 7
Мартынов остановился. Подтянув к себе фомку, дернул ручку и ногой распахнул дверь. Он очень не хотел, чтобы то, что сейчас, по всей вероятности, произойдет, произошло, однако был спокоен. За годы работы у Флеммера он привык к неприятностям. Это не тот случай, когда его будут стремиться убить. Скорее отволтузят до полусмерти, проколют колеса и сломают в замке ключ зажигания. Чтобы – наверняка. По полной программе.
Пыль еще не успела осесть, как из иномарки вывалились четверо. Среднего роста братки в цветастых рубашках навыпуск и черных очках. Бычьи шеи, округлые бицепсы, походка вразвалку, словно яйца у них не человеческие, а страусиные… Все это было, было… Было раньше, есть сейчас и будет потом. Отмороженная российская братва-молодняк, не имеющая представления об истинном блатном поведении.
Выходить с фомкой в руке Мартынов передумал сразу после того, как увидел в руках одного из бычков помповое ружье без приклада, а в руках второго – ТТ. Еще двое были безоружны.
– Черт… – снова пробормотал Андрей Петрович, выбираясь из машины.
– Ну, в чем проблемы, братва? – Он показал парням пустые руки. – Не надо железа, я не лох. – Быстро расстегнув белую сорочку, он обнажил синий собор с семью куполами, расположенный между крутыми мышцами груди. – Я пять лет через «решку» седой уральский снег рассматривал, а потом в Хатанге «семерик» отходил. Заделать вам меня сейчас, конечно, труда не составит, только что потом люди скажут? Что братва за какого-то мусора впряглась и нормального человека кончила? Ой, ля-ля.
Молодняк на секунду опешил, ибо, судя по всему, такого расклада никак не ожидал, но потом стало происходить что-то невероятное. Вместо «пресса», или, на худой конец, «развода» и «базара», двое братков затолкнули его в «Мерседес», туда же сел и третий, а четвертый направился к «Жигулям». Через минуту колонна тронулась дальше.
Поняв, что вокруг него в «Мерседесе» сидит «пехота», Мартынов по старой зоновской привычке замолчал, ожидая главного. Ни один авторитетный не позволит себе разговаривать с «шестерками», пытаясь у них выяснить суть происходящего.
Он ничего не понимал. Его везли туда, куда он ехал – в Новосибирск. Площадь Станиславского, какой-то недостроенный торговый центр с пустующими рядами «барахолки», улица Маркса… Мартынов ориентировался по вывескам и указателям. Этой дорогой в Новосибирске он еще не ездил. Мост. Не «Золотые ворота» Сан-Франциско, конечно, но мост. Левее есть еще один – Мартынов это знал. За два дня присутствия в этом городе он изъездил оба десятки раз. Вот и центр…
Реклама, вывески, магазины, «Аллегро-фудс», шопы… И, конечно, девчонки. Красивые девчонки, не вопрос. После Америки на своем авто по российским городам ездить опасно. Девчонки тут обалденные, голова начинает вертеться, как у филина. А движение такое, что если будешь стегать головой, как филин, то на ближайшем перекрестке раздолбишь какой-нибудь джип, и из тебя, филина, тотчас же начнут делать зяблика.
«Мерседес» резко затормозил, и Мартынов уперся плечом в переднее сиденье.
– И куда мы приехали? – пробормотал он, вглядываясь в светящиеся вокруг вывески.
Самой подходящей для последующего развития событий была большая, выложенная огромными буквами «САДКО», вывеска ресторана.
Он не ошибся. Придерживая под локоток, как невесту, его повели внутрь.
Мартынов терялся в догадках. Если его привезли сюда для «разбора» из-за какого-то старшины с мятыми погонами и засаленной фуражкой, то что в этом городе могут сделать за командира взвода ДПС? Расстрелять на месте?
«Я слишком долго не был в России», – усмехнулся Мартынов, когда один из бычков распахнул перед ним дверь ресторана.
Очень интересная картина. На сцене вертится певичка. Окинув взглядом ее фактуру, Андрей Петрович пришел к выводу, что спеть с ней дуэтом он не отказался бы. Только петь ему сейчас придется, судя по всему, соло…
В пустом зале происходила самая настоящая «стрела». Типичная, агрессивная, русская, динамичная и, если верить опыту Мартынова, она близилась к развязке.
Две бригады сидели по обе стороны зала. С одной стороны – десяток кавказцев, с другой – двое русичей огромных размеров. Между ними сошлись, как Пересвет с Челубеем, светловолосый мужик лет тридцати двух – тридцати трех и черноволосый крепыш в пиджаке, как и положено таким черноволосым «шкафчикам» – на два размера больше необходимого.
Профессионально и быстро оценив обстановку, Мартынов пришел к выводу, что главенствует в этом разговоре именно светловолосый. Он и «муравейник» не стал с собой тащить на «стрелку», и взгляд у него понаглее, поспокойнее, и повадки поувереннее.
«Черныш» прихватил на «разбор» кучу малу, ориентируясь не на понятия, а на количество. Под пиджаками, провисающими на плечах, Андрей Петрович безошибочно определил оружие. Троица же напротив сидела в расстегнутых спортивных куртках и всем своим видом демонстрировала, что оружие им ни к чему. Ну, если, конечно, не считать шаров в руках одного и карт в руках «центрового»…
Мартынова подвели к главному столику в тот момент, когда высокий русич говорил что-то о привычках. Не себе говорил, а своему визави. Заметив, как у стола появился незнакомец, в которого один из бычков трижды ткнул пальцем, светловолосый кивнул и сделал жест рукой: «Пусть неподалеку посидит, я сейчас закончу»…
Мартынову указали на стул в пяти метрах от главного столика. Если бы этот молодой бычок был хоть чуть-чуть при понятиях, он ни за что не посадил бы незнакомца так, чтобы тот слышал разговор. Дела основных не касаются никого, тем более незнакомцев. Тем более – незнакомцев, с которыми сейчас будут разбираться. Но бычок усадил его именно здесь, и Мартынов, стараясь всем своим видом показывать, что чужие разговоры не для него, стал нагло хозяйничать на столе. У него складывалось ощущение, что кто-то только что сделал заказ, но оприходовать его не смог. Два «горячих» – котлеты «по-киевски» с картошкой фри еще дымились, мясное ассорти, штоф водки.
Ковырять котлету Мартынов, понятно, не стал, а вот до штофа дотянулся. Если уж день заканчивается таким образом, что нужно изображать из себя не аккуратиста-американца, а бывшего зека, то пусть все будет по полной программе.
Сняв с графина стеклянную пробку, он подтянул к себе фужер для вина, наполнил его до половины, вернул пробку на место, выпил, закинул ногу на ногу и стал рассматривать потолок.
Я не лох, ребята, не «мужик» и не «карась», которого можно подоить или испугать. Я Мартын с Хатанги. Хочу забыть об этом вот уже десять лет, да только никак не удается. Нет-нет да и напомнит кто-нибудь.
Он прислушался к разговору и понял, что развязка наступит если не через минуту, то через две точно. Причем события развивались таким образом, что скоро нужно будет искать пространство, где не смогут пронзить пули или проткнуть ножи. Кавказцы, да без ножей? Ха… Будь они хоть с пулеметами, в штанах обязательно хранится нож.
Прицелившись в дальний угол, местом исчезновения из зала он выбрал дверь, ведущую на кухню. «Девятка» стоит у кабака, но вот ключи, к сожалению, у одного из бычков. Сколько нужно времени, чтобы сломать замок зажигания? Минуты хватит. А вот на белоснежной скатерти и предмет, которым он будет ковырять замок. Тупорылые щипцы для ломки лобстерного панциря.
Между тем разговор за главным столиком продолжался.
– А то, что какой-то чушкан с мойки начинает вдруг в баре пушиться да под общую тему косить – это, Халва, не привычка! Это стрем, за который обязательно придется отвечать. Поэтому я еще раз спрашиваю тебя, Халва, ты понимаешь, с кем сейчас разговариваешь? Ты не пьян?
– Я понимаю. Ну а ты-то понимаешь, с кем ты разговариваешь?
– Да, знаю. Вот, смотри сюда, – русич поднял со стола колоду и стал тасовать в руке карты, как в миксере. – Вот это – жизнь, Халва. И я в ней – ничтожество. Она меня крутит, вертит, ломает, через конец перебрасывает, с дамой сводит… Потом, видишь, разъединяет, снова бросает, дальняя дорога, казенный дом, напрасные хлопоты, вальты – суки вислоухие, торчат на дороге, как пни…
Он работал с колодой так, что его движениями залюбовался даже Андрей Петрович. По молодости, во время первой отсидки, он знал одного «кагалу», но по сравнению с «работой» этого статного светловолосого парня тот был просто стажер.
– Вот так она меня крутит, Халва! Вот так, вот так… Но я все равно остаюсь тем, кем был раньше и кем буду потом!
После удара о столешницу колода подскочила и выбросила из себя одну-единственную карту. Карта отлетела в сторону и упала, перевернувшись крапом вниз.
Взору Мартынова предстал король черви.
– А ты, Халва… Ты только вчера сменил масть рыночного цветочника на твидовый пиджак и носишь его летом! Ты смотришь в бездну, не догадываясь, что это бездна смотрит на тебя. – Светловолосый сделал несколько характерных пихательных движений половинками карт друг в друга. – И жизнь твоя вот так же тасуется! Какой пиджак на тебя ни натяни и как тебя ни крути, масть у тебя одна и та же!!
Хлопок – и на стол, крапом вниз, упала еще одна игральная карта.
Уперев в нее взгляд, Мартынов понял, что из той минуты, которую он себе выделил, осталась секунда.
Перед носом кавказца лежала шестерка треф.
– Шакал!.. – взревел кавказец и грудью рванулся на стол…
Грохот выстрелов, мелькание теней перед глазами и режущие слух крики…
Все это было потом.
Спустя секунду после того, как дернулся рукав спортивной куртки светловолосого. Никто не смог поймать это движение. И вряд ли кто-то вокруг даже догадался о том, что за тысячные доли секунды тот смог сделать.
Мартынов знал, что может сделать зажатая между пальцами отточенная до остроты бритвенного лезвия пластиковая карта…
Кровь резким шипящим фонтаном вырвалась из горла кавказца, и он, вскочив со стула, теперь пытался зажать ее руками. Шок, во время которого человек начинает делать самые глупые в своей жизни движения…
Он вертелся, как юла, забрызгивая кровью и своих, и чужих. – Вай! Кху!..
Кавказцы повскакивали с мест и сунули руки за отвороты огромных пиджаков, но это нужно было делать несколькими мгновениями раньше…
Мартынов сидел как завороженный, несмотря на то что еще совсем недавно знал, что нужно делать. Пара кроссов в челюсти стоящих рядом бычков и нырок в кухню. А там пусть попробуют его поймать…
Но он сидел и смотрел, как один из напарников светловолосого, широко размахнувшись, запустил один из шаров в голову ближайшего кавказца. Удар на встречном курсе был такой силы, что у того мгновенно подкосились ноги. То же применение получили и два остальных шара. Короткий выброс рукава спортивной куртки – и на пол валится второй, третий…
И в этот момент Мартынов вспомнил тех, о ком вспоминал все это время. С той самой секунды, как его втолкнули в зал, он увидел за столиком двоих и мучительно соображал, где и при каких обстоятельствах он мог встречать их раньше.
И теперь вспомнил. Вчера днем он разговаривал с ними в ресторане гостиницы «Центральная».
Между тем светловолосый выдернул из-под мышки падающего на пол с перерезанным горлом кавказца пистолет и трижды нажал на спуск.
Грохот, грохот, мат, гортанные крики, режущая глаза пороховая гарь и запах, как в мясной лавке Дика Фримена на 122-й стрит…
Светловолосый, дав знак своим друзьям не приближаться, сделал шаг к троим кавказцам, которые предпринимали все усилия, чтобы покинуть ресторан, и, не опуская пистолет, продолжал нажимать на спуск.
Этот пистолет был хорошо знаком Мартынову. «Беретта» калибром девять миллиметров, с магазином емкостью в пятнадцать патронов, продается в любом оружейном магазине Вегаса. Четыреста восемьдесят долларов – в магазине, с разрешением, триста – рядом с магазином, за углом, без разрешения.
И наступила тишина. Все затихло за мгновение до того, как на кафельный пол ресторана упала последняя, отраженная из патронника гильза.
Дзинь-дзинь… Гильза подкатилась к луже, наплывшей из горла умершего кавказца. Его лакированные туфли дергались, как оторванные злой рукой и брошенные на землю ножки кузнечика.
Обтерев пистолет с отскочившим назад затвором о хрустящую салфетку, светловолосый вложил «беретту» в ладонь черного авторитета, а причинившую ему смерть бубновую десятку бросил неподалеку.
Пока светловолосый протирал остальные карты из колоды, его люди ходили по залу, вынимали из рук и карманов южан пистолеты и без разбору, не выбирая, разряжали их магазины в трупы. Двое из них при этом глухо матерились и зажимали на теле пустяковые огнестрельные ранения.
Между тем Мартынов начал задыхаться от едкого воздуха. После Хатанги пришлось лечить легкие сначала в рязанском туберкулезном диспансере, а потом восстанавливать здоровье после рязанского лечения в Майами. И сейчас, надышавшись сгоревшим порохом, Мартынов почувствовал забытое жжение в груди и холодок в ладонях.
«Мурка, Маруся Климова, прости любимова»…
Андрей Петрович машинально повернул голову.
На сцене как ни в чем не бывало продолжала петь та же самая красавица.
Сыщику показалось, что он видит какой-то дурной сон. Она что, пела здесь все это время?..
Здесь, где пахло порохом, на полу валялись трупы, пахло кровью и водкой. Почему водкой?
Споласкивая руки из графина со стоящего рядом столика, светловолосый, не поворачивая головы, громко спросил:
– Это тот самый боксер?
– Тот, Рома. Что?.. Рома?
На скулах Мартынова появился нездоровый румянец.
Подойдя к Андрею Петровичу вплотную и не обнаружив в его глазах страха, мастер карточных и других дел слегка наклонил голову. Он словно спрашивал: «Неужели ты надеешься после всего того, чему ты был свидетелем, остаться в живых?»
Да, Мартынов надеялся. Более того, вспомнив вчерашний ресторанный разговор, услышав сейчас имя светловолосого и трансформировав кличку «Гул» в Гулько, он абсолютно был уверен в том, что жить будет.
– Сегодня утром на трассе Новосибирск – Павловск ты сломал челюсть одному моему человеку и нос – второму. Зачем?
– Затем, что, прежде чем требовать с человека деньги за проезд по государственной автостраде, нужно убедиться в том, что у него отсутствуют квитанции об уплате дорожного налога.
Гулько улыбнулся краями губ:
– Смешно сказал. А у тебя есть квитанции?
– Конечно. – И Мартынов снова распахнул сорочку.
Рома секунду смотрел на то, как ловко Мартынов работает пальцами, застегивая пуговицы, и показал на один из стульев. Сам присел на край стола.
– Ты что, в «законе»?
– Был бы в «законе», на стул присесть я бы тебе разрешил, а не ты мне, – Андрей Петрович вынул сигареты и зажигалку. – Но за быков твоих на дороге извиняться не собираюсь. И то, что вы здесь взвод айзеров перебили, меня совершенно не касается. Поэтому теперь, когда мы с тобой, как два человека, понимающих тему, разобрались… Может быть, теперь я могу идти?
Рома закрыл глаза и почесал веко.
– Иди.
Мартынов встал и направился к двери. Кажется, старшине на дороге нужно будет поставить бутылку хорошего виски. Он сэкономил ему уйму времени. Единственное, что сейчас нужно сделать перед тем, как продолжить основную работу, это как можно быстрее убраться отсюда. Пока прохожие милицию не вызвали…
– Рома, подожди!.. – услышал Андрей Петрович за спиной. – Не спеши, Рома… Слышь, человек, притормози..
Мартынов уже шел к дверям, надеясь, что успеет выйти. Не успел.
– Рома, мы с Кротом с этим парнем в «Центральной» вчера беседовали!
– Правда? – удивился Гулько. – Тебя как зовут-то, таинственный незнакомец?
– Андреем меня зовут, – Мартынов нехотя обернулся.
– И о чем тема была? – уточнил Рома. Сыщик прикрыл глаза. Черт… Именно сейчас…
– Он об этом расспрашивал… – Крот поморщился и стал тереть пальцами, словно пересчитывал мелочь. – Как его… Фома, о ком он спрашивал?
– О каком-то Артуре Малькове.
– О Малькове Артуре? – повторил, словно сомневаясь в том, что услышал, Гул. – А кто такой Артур Мальков, Андрей?
Мартынов выдержал его тяжелый взгляд на удивление легко.
– Это мой старый знакомый.
– Не знаю такого, – скривился Рома. – Ладно, если проблемы наработаешь мне в Новосибирске, не серчай. Хотя что-то мне подсказывает, что наработаешь… – Он махнул рукой. – Прощай.
Дойдя до двери, Мартынов опять услышал:
– На вокзале в Хатанге Ленин какой рукой путь в светлое будущее указывает?
Подойдя к пепельнице у последнего столика, Андрей Петрович бросил:
– На вокзале Хатанги нет Ленина.
На вокзале Хатанги действительно не было Ленина. Там был Сталин. Но и его этот молодой человек видеть не мог, потому что в конце восьмидесятых статую снесли экскаватором, увезли за город да там и оставили.
Теперь можно идти.
Так решил Мартынов. И опять оказался не прав.
Страшный по силе удар выломал обе створки запертой ресторанной двери, и автоматная очередь в одно мгновение раскрошила потолок зала. Как раз в том месте, где между двух массивных люстр виднелась бессмысленная, халтурно выполненная лепнина.
Кусок гипса откололся от композиции и, разбивая в крошево посуду, рухнул на столик подле Гулько… – На пол, суки!!!
Следующий удар опрокинул Мартынова на пол, и он полетел лицом вниз, как брошенная на мрамор тряпка ресторанной уборщицы…
Глава 7
РОМА-МЕНТ И РОМА-БАНДИТ
– Рома, Метла!! – услышал Мартынов.
Ну вот… А он все размышлял – кто такой Метла, да чем знаменит… Какой хороший ресторан! Тут тебе и Гулько, тут тебе и Метла. Еще бы второй Рома пришел – совсем хорошо было бы…
Тут же он получил несколько мощных ударов под ребра, потом один – в лицо, затем по его спине пробежало никак не меньше десяти человек, и в завершение всего он почувствовал на своей спине грубые подошвы высоких шнурованных ботинок.
– Лежать, сука!! – приказал ему тот, что стоял на его лопатках.
Андрей Петрович – Эндрю Мартенсон лежал уже давно, но констатировать это вслух не счел обязательным. Хватит и того, что у него рассечена бровь. Не пропускающий ни одной тренировки в спортивном зале Вегаса, он хорошо знал, что теперь кровь удастся остановить не скоро. Однако проглотить оскорбление он так и не смог.
– Какая я тебе… сука? – дышать было тяжело, а говорить еще сложнее. – Я тебе… не сука…
Спец подпрыгнул на месте, и Мартынов задохнулся окончательно. Родина, она всегда с тобой.
А потом он сидел напротив высокого парня, прижимал ко лбу платок и наблюдал за тем, как его визави молча изучает американский паспорт. Мартынов знал, что ничего полезного для себя этот мент по кличке Метла оттуда не почерпнет. Метла, однако, продолжал листать зеленую книжицу с орланом на обложке и делал вид, что черпает.
Метла, Метла… Сука страшная…
Можно было и раньше догадаться, кто для городского авторитета является самой страшной сукой. Мент, не дающий спокойно жить. Работающий в большом здании с вывеской «УБОП».
– Значит, теперь вы гражданин США, – то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес Метла.
– Сомневаетесь, что паспорт настоящий, – так же неопределенно ответил ему Мартынов.
– Нет, не сомневаюсь, – закрыв документ, сотрудник антимафиозного ведомства отложил его в сторону. – Не сомневаюсь, Эндрю Мартенсон. Хотя мне ближе – Андрей Петрович Мартынов. Дважды судимый гражданин СССР и России, за которым волочится список преступлений длиною в километр.
– В милю, – поправил Мартынов.
Метла откинулся на спинку кресла – сейчас милиционерам авторитетных ведомств вместо библиотечных стульев стали выдавать офисные кресла, похожие на те, в которых в Вегасе стоящие в очереди на бирже безработные ожидают своей очереди на прием, и закурил.
Потом предложил сигареты Мартынову.
Стараясь быть взаимно вежливым, Андрей Петрович вынул пачку настоящего «Маrlborо» и заверил милиционера, что сигареты без акцизной марки курить куда приятнее. Тот согласился, затушил свой вонючий «Кент» моршанской набивки и закурил заокеанскую сигарету.
– Неплохо, – заключил он и тут же об этом забыл. – Скажите, Мартенсон, как вы оказались в этом ресторане? – Поморщившись, добавил: – Честно говоря, сейчас мне интереснее поговорить кое с кем другим, но нахождение на месте массового убийства иностранного гражданина заставляет меня быть политиком. От политики меня тошнит, и чувство тошноты усиливается от сознания, что иностранный гражданин – бывший российский зек.
– Приятно видеть, – сказал Мартынов, – что в милиции наконец-то появились политики. Вот министра вашего взять, к примеру…
– Давайте лучше вас возьмем в пример, – перебил Метла. – Возьмем и попытаемся выяснить, что американский гражданин делал в ресторане в тот момент, когда там шла крупномасштабная «стрела» между организованными преступными группировками. Если даже опустить тот факт, что гражданин этот – бывший русский каторжанин, у которого совсем недавно был не паспорт зеленого цвета, а справка об освобождении…
– Послушайте, гражданин… – перебил милиционера Мартынов. – Простите, не знаю, как вас…
– Метлицкий.
– Так вот, гражданин милиционер Метлицкий, если вы и дальше будете продолжать в этом духе, я сейчас просто заговорю по-английски и потребую консула, а потом… – Мартынов вдруг осекся и ватным взглядом уткнулся в собеседника. – Как… вы сказали… ваша фамилия?…
Милиционер улыбнулся:
– У вас какой-то нездоровый румянец на щеках появился, Андрей Петрович. Простите, если вас обидел.
Нехорошая привычка, издержки службы. Приходится быть циничным…
«Нет тут того, кто тебе за привычки мог бы растолковать», – подумал Мартынов, боясь упустить фарт, весь вечер валивший ему. – «Гулько, Метлицкий… Павловск, училище, станкостроительный техникум… А нужно было всего-то оказаться в Новосибирске в нужное время в нужном месте – в ресторане „Садко“. В местном центре переливания крови… Brilliant result, mister Martenson»…
Думая о своем, он старался не пропустить ни слова из того, что продолжал говорить милиционер.
– …и вспоминать то, о чем по ряду причин уже должно забыть. Уверяю вас, о том, что вы – бывший зечара, слинявший за океан, я уже забыл. И меняю направление своего первого вопроса. Чем вы в Штатах на хлеб зарабатываете, Мартенсон?
– Менеджер в одной крупной спортивной организации, – ответил Мартынов, лихорадочно соображая, как теперь строить свою политику розыска Малькова. Ситуация менялась каждую минуту, и все предыдущие идеи перестали иметь смысл сразу после того, как его привезли в ресторан. Теперь же, когда он, не прикладывая никаких усилий, нашел тех, к поискам которых даже не знал как приступить, все стало простым и сложным одновременно.
– А сюда вас каким ветром занесло?
– Мне сказали, что на вашем кладбище похоронена моя мать. «Клещиха». Есть у вас такое кладбище?
– Кладбище есть, – проговорил «убоповец». – Только что значит – «сказали»? Вы что, не знаете, где похоронена ваша мать? Умерла во время вашей отсидки, получается?
– Видите ли… – Мартынов склонился над зажигалкой с очередной сигаретой так, чтобы не смотреть в глаза Метлицкому. – Я детдомовский… Всю жизнь ее искал, а найти удалось лишь тогда, когда оказался в Америке. Там деньги, товарищ Метлицкий, а без денег могилы предков искать – время зря терять. Нашел деньги – нашел мать. Впрочем, вам не понять…
Милиционер откинулся бы еще дальше, если бы не мешала спинка кресла.
– Ты посмотри, какой сюжет… Да тут одни сироты собрались! Мистер Мартенсон – детдомовский, гражданин Гулько – из детдома, я – из детдома, Миша Фома – из детдома. Один лишь Вова Крот из благополучной семьи.
– Вы… детдомовский? – сделал вид, что обомлел, уже давно все понявший Мартынов.
– Детдомовский… – подтвердил милиционер. – Роман Алексеевич Метлицкий, к вашим услугам.
Далее, в течение четверти часа, Мартынову пришлось нагло врать, рассказывая о своем саратовском детском доме. Он говорил, а думал лишь о том, чтобы этому умному молодому человеку не пришло в голову выйти на минутку из кабинета, сказать там пару слов сотрудникам и вернуться. Через час ему принесли бы распечатку, которая безошибочно указывала бы на то, что папа Мартынова, трижды судимый рецидивист, проживал в Саратове до самой своей кончины вместе с мамой Мартынова, воровкой на доверии, умершей за месяц до того, как сын перелетел через океан.
Но время шло, а Метлицкий не выказывал никакого беспокойства. Трижды Андрей Петрович думал, что тот все-таки выйдет и сотрудникам шепнет. Первый раз – когда неудачно упомянул о том, что не проходило ни дня, чтобы учителя не писали ему в дневнике замечания; во второй раз – когда, увлекшись, поведал об утаивании обеденных денег, чтобы сходить на них в кинотеатр на фильмы с Аленом Делоном. В третий раз – окончательно войдя в роль, он вообще готов был отрезать себе язык. Летом, после окончания пятого класса, он, оказывается, ездил в Артек.
– С группой, что ли? – позавидовал Метлицкий, которого схожесть его судьбы с судьбой Мартынова слегка расслабила.
– Нет, один. Олимпиаду по истории выиграл, меня и решили наградить.
– Ты посмотри… – вырвалось у Метлицкого восхищенное восклицание. – И какая тема на олимпиаде была?
Ну вот… А он все размышлял – кто такой Метла, да чем знаменит… Какой хороший ресторан! Тут тебе и Гулько, тут тебе и Метла. Еще бы второй Рома пришел – совсем хорошо было бы…
Тут же он получил несколько мощных ударов под ребра, потом один – в лицо, затем по его спине пробежало никак не меньше десяти человек, и в завершение всего он почувствовал на своей спине грубые подошвы высоких шнурованных ботинок.
– Лежать, сука!! – приказал ему тот, что стоял на его лопатках.
Андрей Петрович – Эндрю Мартенсон лежал уже давно, но констатировать это вслух не счел обязательным. Хватит и того, что у него рассечена бровь. Не пропускающий ни одной тренировки в спортивном зале Вегаса, он хорошо знал, что теперь кровь удастся остановить не скоро. Однако проглотить оскорбление он так и не смог.
– Какая я тебе… сука? – дышать было тяжело, а говорить еще сложнее. – Я тебе… не сука…
Спец подпрыгнул на месте, и Мартынов задохнулся окончательно. Родина, она всегда с тобой.
А потом он сидел напротив высокого парня, прижимал ко лбу платок и наблюдал за тем, как его визави молча изучает американский паспорт. Мартынов знал, что ничего полезного для себя этот мент по кличке Метла оттуда не почерпнет. Метла, однако, продолжал листать зеленую книжицу с орланом на обложке и делал вид, что черпает.
Метла, Метла… Сука страшная…
Можно было и раньше догадаться, кто для городского авторитета является самой страшной сукой. Мент, не дающий спокойно жить. Работающий в большом здании с вывеской «УБОП».
– Значит, теперь вы гражданин США, – то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес Метла.
– Сомневаетесь, что паспорт настоящий, – так же неопределенно ответил ему Мартынов.
– Нет, не сомневаюсь, – закрыв документ, сотрудник антимафиозного ведомства отложил его в сторону. – Не сомневаюсь, Эндрю Мартенсон. Хотя мне ближе – Андрей Петрович Мартынов. Дважды судимый гражданин СССР и России, за которым волочится список преступлений длиною в километр.
– В милю, – поправил Мартынов.
Метла откинулся на спинку кресла – сейчас милиционерам авторитетных ведомств вместо библиотечных стульев стали выдавать офисные кресла, похожие на те, в которых в Вегасе стоящие в очереди на бирже безработные ожидают своей очереди на прием, и закурил.
Потом предложил сигареты Мартынову.
Стараясь быть взаимно вежливым, Андрей Петрович вынул пачку настоящего «Маrlborо» и заверил милиционера, что сигареты без акцизной марки курить куда приятнее. Тот согласился, затушил свой вонючий «Кент» моршанской набивки и закурил заокеанскую сигарету.
– Неплохо, – заключил он и тут же об этом забыл. – Скажите, Мартенсон, как вы оказались в этом ресторане? – Поморщившись, добавил: – Честно говоря, сейчас мне интереснее поговорить кое с кем другим, но нахождение на месте массового убийства иностранного гражданина заставляет меня быть политиком. От политики меня тошнит, и чувство тошноты усиливается от сознания, что иностранный гражданин – бывший российский зек.
– Приятно видеть, – сказал Мартынов, – что в милиции наконец-то появились политики. Вот министра вашего взять, к примеру…
– Давайте лучше вас возьмем в пример, – перебил Метла. – Возьмем и попытаемся выяснить, что американский гражданин делал в ресторане в тот момент, когда там шла крупномасштабная «стрела» между организованными преступными группировками. Если даже опустить тот факт, что гражданин этот – бывший русский каторжанин, у которого совсем недавно был не паспорт зеленого цвета, а справка об освобождении…
– Послушайте, гражданин… – перебил милиционера Мартынов. – Простите, не знаю, как вас…
– Метлицкий.
– Так вот, гражданин милиционер Метлицкий, если вы и дальше будете продолжать в этом духе, я сейчас просто заговорю по-английски и потребую консула, а потом… – Мартынов вдруг осекся и ватным взглядом уткнулся в собеседника. – Как… вы сказали… ваша фамилия?…
Милиционер улыбнулся:
– У вас какой-то нездоровый румянец на щеках появился, Андрей Петрович. Простите, если вас обидел.
Нехорошая привычка, издержки службы. Приходится быть циничным…
«Нет тут того, кто тебе за привычки мог бы растолковать», – подумал Мартынов, боясь упустить фарт, весь вечер валивший ему. – «Гулько, Метлицкий… Павловск, училище, станкостроительный техникум… А нужно было всего-то оказаться в Новосибирске в нужное время в нужном месте – в ресторане „Садко“. В местном центре переливания крови… Brilliant result, mister Martenson»…
Думая о своем, он старался не пропустить ни слова из того, что продолжал говорить милиционер.
– …и вспоминать то, о чем по ряду причин уже должно забыть. Уверяю вас, о том, что вы – бывший зечара, слинявший за океан, я уже забыл. И меняю направление своего первого вопроса. Чем вы в Штатах на хлеб зарабатываете, Мартенсон?
– Менеджер в одной крупной спортивной организации, – ответил Мартынов, лихорадочно соображая, как теперь строить свою политику розыска Малькова. Ситуация менялась каждую минуту, и все предыдущие идеи перестали иметь смысл сразу после того, как его привезли в ресторан. Теперь же, когда он, не прикладывая никаких усилий, нашел тех, к поискам которых даже не знал как приступить, все стало простым и сложным одновременно.
– А сюда вас каким ветром занесло?
– Мне сказали, что на вашем кладбище похоронена моя мать. «Клещиха». Есть у вас такое кладбище?
– Кладбище есть, – проговорил «убоповец». – Только что значит – «сказали»? Вы что, не знаете, где похоронена ваша мать? Умерла во время вашей отсидки, получается?
– Видите ли… – Мартынов склонился над зажигалкой с очередной сигаретой так, чтобы не смотреть в глаза Метлицкому. – Я детдомовский… Всю жизнь ее искал, а найти удалось лишь тогда, когда оказался в Америке. Там деньги, товарищ Метлицкий, а без денег могилы предков искать – время зря терять. Нашел деньги – нашел мать. Впрочем, вам не понять…
Милиционер откинулся бы еще дальше, если бы не мешала спинка кресла.
– Ты посмотри, какой сюжет… Да тут одни сироты собрались! Мистер Мартенсон – детдомовский, гражданин Гулько – из детдома, я – из детдома, Миша Фома – из детдома. Один лишь Вова Крот из благополучной семьи.
– Вы… детдомовский? – сделал вид, что обомлел, уже давно все понявший Мартынов.
– Детдомовский… – подтвердил милиционер. – Роман Алексеевич Метлицкий, к вашим услугам.
Далее, в течение четверти часа, Мартынову пришлось нагло врать, рассказывая о своем саратовском детском доме. Он говорил, а думал лишь о том, чтобы этому умному молодому человеку не пришло в голову выйти на минутку из кабинета, сказать там пару слов сотрудникам и вернуться. Через час ему принесли бы распечатку, которая безошибочно указывала бы на то, что папа Мартынова, трижды судимый рецидивист, проживал в Саратове до самой своей кончины вместе с мамой Мартынова, воровкой на доверии, умершей за месяц до того, как сын перелетел через океан.
Но время шло, а Метлицкий не выказывал никакого беспокойства. Трижды Андрей Петрович думал, что тот все-таки выйдет и сотрудникам шепнет. Первый раз – когда неудачно упомянул о том, что не проходило ни дня, чтобы учителя не писали ему в дневнике замечания; во второй раз – когда, увлекшись, поведал об утаивании обеденных денег, чтобы сходить на них в кинотеатр на фильмы с Аленом Делоном. В третий раз – окончательно войдя в роль, он вообще готов был отрезать себе язык. Летом, после окончания пятого класса, он, оказывается, ездил в Артек.
– С группой, что ли? – позавидовал Метлицкий, которого схожесть его судьбы с судьбой Мартынова слегка расслабила.
– Нет, один. Олимпиаду по истории выиграл, меня и решили наградить.
– Ты посмотри… – вырвалось у Метлицкого восхищенное восклицание. – И какая тема на олимпиаде была?