Страница:
В общественном сознании устоялся стереотип похвалы профессионализму и осуждения дилетантизма. Призывы стать в своём деле «настоящим профессионалом» набили оскомину. Как и ирония по адресу чудаков вроде изобретателей вечного двигателя (блестящее изображение такого типа дано в «Сказках о тройке» братьев Стругацких). Например, видный русский востоковед Василий Михайлович Алексеев (1881–1951) относился к числу тех кастовых учёных, которые терпеть не могли дилетантов. «Всякие проявления любительства в науке, – вспоминали его коллеги, – не обеспеченные компетентностью суждения и писания, В.М. Алексеев ненавидел страстно и награждал самыми убийственными определениями:
«Дилетантство, популярщина – знамение сатаны, губящего науку»[58]. Под таким заключением готовы подписаться большинство дипломированных учёных.
В действительности всё сложнее, причём не где-нибудь, а именно в науке. Все научные дисциплины начинались когда-то любителями, просвещёнными по тем временам и достаточно состоятельными, чтобы отдавать своё время удовлетворению любознательности, либо тщеславия. Меценаты, тратящие свои капиталы на нужды науки и просвещения, есть до сих пор. А в дальнейшей истории науки каждая революция в той или иной её отрасли заставляет учёных какое-то время работать по сути дела любительски, не имея устоявшихся канонов.
Особенно много полезной любительщины в прикладных, инженерно-технических разработках. Как известно, все эпохальные открытия индустриальной эпохи – первые паровозы, пароходы, станки, разные технологии промышленности изобрели не кастовые учёные, а самые разные по роду занятий, но нестандартно мыслящие, пытливые личности. Вроде наших братьев (или отца да сына?) Черепановых (крепостных крестьян) или почти психически ненормального Никола Тесла. Прямой связи между изучением электричества Максвеллом и другими физиками и изобретённой полвека спустя лампочкой накаливания нет. Лампочку сам собой придумал самоучка Эдисон. Теперь, конечно, техника и технология усложнились настолько, что и ими тоже занимаются в основном учёные инженеры и техники. Однако патенты на открытия и изобретения в этих прикладных сферах до сих пор нередко получают простые рабочие или пенсионеры, весь свой досуг отдающие решению технических головоломок (вроде простого сержанта-танкиста Михаила Тимофеевича Калашникова с его автоматом всех времён и народов; который с тех пор качественно усовершенствовали профессионалы оружейного дела, имён которых, впрочем, никто пока не помнит; нынешний АК отличается прежде всего видимым в темноте прицелом, «присобаченным» на автомат всех времён и народов преемниками талантливого конструктора).
В других сферах, напротив, любители концентрируются отнюдь не здравые, а в разной степени безумные, от распространённой акцентуации до прямой психиатрии. Таковы, скажем, медицина и фармация. Тут век шаманов давно прошёл, и новомодные знахари только дурачат самих себя и своих пациентов разными вариантами плацебо (в лучшем случае) или же очередной «панацеи» (в этом худшем случае досрочно загоняющем в гробы наивных или отчаявшихся больных). Опять же за редкими исключениями сугубо специального свойства (вроде мануальной терапии, где ловкие руки важнее знающей анатомию и физиологию головы, или гирудотерапии, где сама природа придумала лекарство, в каких-то случаях достаточно полезное).
И у профессионалов, и у любителей научного познания есть свои плюсы и минусы. Профессиональные занятия чем бы то ни было и кем бы то ни было со временем поневоле в какой-то степени рутинизируются, обрастают стереотипами, не все из которых плодотворны. А любитель, сев на своего конька, ездит на нём с завидным энтузиазмом. Есть много примеров научных открытий, сделанных случайно, по-любительски. Так, ботаник Броун[59] как-то по случаю заметил поверхностное движение на слое жидкости. Августинский монах Грегор Мендель[60], так и не сумевший сдать экзамены на звание школьного учителя, вполне самостоятельно поставил гениальные опыты с горохом, опередившие рождение новой науки генетики на несколько десятилетий.
Или вот недавний пример из исторической науки. Некто Герман Франк Майер, отошедший от дел предприниматель, решил разыскать могилу своего отца, лейтенанта вермахта, казнённого греческими партизанами в 1943 г. Проследив судьбу родителя, Майер затем два десятилетия трудился над изучением боевого пути одной из знаменитых дивизий фашистской армии – элитного подразделения горных стрелков «Эдельвейс». Этот «непрофессионал оказался во многих отношениях выше представителей исследовательского сообщества. Источниковая база исследования безупречна. Автор использовал материалы 26 архивов в 8 странах, побывал в 200 населённых пунктах только в Греции и Албании, взял более 80 интервью в Германии и в нескольких странах Восточной Европы»[61]. Его книга вызвала в Германии бурный общественный резонанс – новый всплеск споров противников и сторонников реабилитация фашизма. Выяснилось, что горные стрелки занимались карательными операциями по всей Европе не менее ретиво, чем подразделения СС. В исторической науке создание важных работ лицами без специального исторического образования не такая уж редкость.
Конечно, гораздо больше у дилетантов «открытий велосипеда». Но и каста профессиональных докторов наук да профессоров нередко вольно или невольно впадает в заблуждения, даже чинит препоны на путях познания. Правда, для кастовой науки ошибки – исключение, а для дилетантизма – правило.
Со временем на значительной части дисциплинарной карты науки дилетантизм себя изжил. Это прежде всего физико-математическое естествознание (за редкими и мелкими исключением, вроде астрономии, где сугубо эмпирическое созерцание звёздного неба в новейшие телескопы порой приносит досрочные открытия новых небесных тел и явлений сугубым внештатным любителям этого дела; или же палеонтологии, где поиски окаменевшей фауны и флоры помогает вести местное население и простые рабочие академических экспедиций). Но в области квантовой физики или же космологии, молекулярной биологии или же химии с их умопомрачительно сложным математическим и понятийным аппаратами любителям делать нечего. На медицинские факультеты во всём цивилизованном мире принимают абитуриентов только по успешным результатам тестирования интеллекта и учат на врача почти десять лет; наказание за «врачевание без диплома» предусмотрено Уголовным кодексом.
Иначе в области гуманитарных наук. Здесь для любителей всегда останется достаточно места. Надо только правильно его определить, что удаётся, к сожалению, далеко не всегда. Памятников истории и культуры, которые изучаются большинством гуманитариев, повсюду множество. Курганы, городища, стоянки с разрушаемым природой и техникой культурным слоем. Церковные и прочие руины. Случайно находимые клады монет и вещей. Предметы давно ушедшего быта, перлы устного народного творчества, о которых помнят только глубокие старики. Рукописные и старопечатные книги. Затерянные природные диковины. И многое-многое другое, что надо бы найти, сохранить и изучить. В такой обширной стране как Россия, всех этих памятников не обозреть, не найти, не сохранить одним только научным сотрудникам да университетским преподавателям. У тех всегда были добровольные и бескорыстные помощники, в 1920-е годы получившие имя краеведов. До революции члены множества губернских и даже уездных учёных комиссий да археологических комитетов считали себя любителями соответствующих наук – истории, археологии, этнографии, фольклористики. Есть они по нашим градам и весям до сих пор. Учителя, журналисты, чиновники, просто пенсионеры – они и редкую рукопись умершего соседа в музей снесут, и случайно найденное кремнёвое рубило туда же определят, об открытом кем-то кладе донесут, и приезжим археологам городища да курганы покажут. Обо всём этом напишут в газету. Ни одна археологическая, этнографическая, фольклорная экспедиция немыслима без добровольных помощников, информаторов на местах проведения работ.
Вот один из последних примеров, которых вообще-то масса. Осенью 2009 г. ученики одной из сельских школ Воронежской области проводили урок биологии в виде экскурсии по берегу Дона. Там много меловых отложений, среди которых любознательные ребята откопали… целое яйцо динозавра. На указанном месте учительница нашла ещё кучу столь же древней скорлупы, но целым оказалось одно яйцо. Ему более 90 миллионов лет. На рентгеновском снимке обнаружился зародыш хвостатого ящера. Подобных ископаемых во всём мире единицы, для нашей страны – первая находка, дающая учёным уникальную возможность для палеозоореконструкций.
Кому-то из краеведов удавалось в сотрудничестве с профессиональными учёными дорасти до того уровня, который позволяет вести вполне самостоятельные исследования, по крайней мере, эмпирические. Недавний рассказ коллеги: некий юный программист из Сибири увлёкся историей Древней Руси и написал тезисы на авторитетную московскую конференцию учёных русистов. С собой он привёз большеобъёмный носитель электронной информации, где оказалась масса раритетных изданий по медиевистике. Оказалось, юноша взломал электронную часть библиотеки конгресса США и переписал себе её книжные сокровища из эмигрантских собраний. Своей замечательной находкой он бесплатно поделился с московскими учёными. Вот на что способно любительство – любовь к науке. Так что не спешите чураться, а тем более шугать чудаков, которые неминуемо встречаются на жизненных путях учёных. У кого-то из них, чужаков, за душой может оказаться сюрприз для вас и для всего вашего кастового сообщества.
Но вменяемых любителей становится всё меньше. После последней нашей Отечественной войны, по мере того, как вымирали старые краеведы с университетским да богословским образованием, их места занимали люди по большей части серые, сугубо советской выделки, нередко просто малограмотные. Зато рьяные на саморекламу, выбивание бюджетных и спонсорских денег на свои убогие издания, пробивание мнимых юбилеев своих городов и прочих общественных явлений. Такой дилетантизм в историко-филологических областях науки становится всё опаснее для них и для общественного сознания в целом.
Ещё хуже в гуманитарной сфере так называемые «чёрные археологи» – ради добычи, продаваемой на интернет-аукционах, да псевдоспортивного азарта, они уничтожают безвозвратно для науки массу памятников старины. Применяемые ими металлоискатели становятся всё доступнее и мощнее. Весь металл механически вынимается из культурного слоя памятника практически на всю его глубину. Обворовывают церкви со старинными иконами; дурачат пожилых крестьянок, скупая за гроши уцелевшие изделия древнего ремесла; роют жертв последней мировой войны ради их персональных медальонов и прочих наград, уцелевшего оружия и боеприпасов. Якобы благородная цель – погрести по-человечески останки «павших за други своя» – затушёвывает всё ту же чёрную кладоискательскую корысть.
Принимаемые меры против грабителей прошлого пока паллиативны, да и те не исполняются на местах. Напротив, часть музейных работников и даже отдельные учёные вступили на скользкий путь сотрудничества с криминальными собирателями. Экспертиза их находок в музеях и университетах обменивается на информацию о криминальных поисках, на часть незаконно найденного. Во всём цивилизованном мире любое сотрудничество с владельцами незаконно полученных раритетов, сколь угодно сенсационных, запрещено законом. На металлодетекторы во многих странах Европы выдаются лицензии, как на оружие. А у нас в России наоборот – альянс представителей официальной науки и скупщиков краденого скорее правило, чем исключение.
Похоже обстоит дело с представителями альтернативной медицины. Её адепты и не думают лицензировать свои врачебные занятия; власти не обращают внимания на их практику, нередко изуверскую.
Тема профессионализма в науке за последнее время приобрела ещё одно важное измерение. Оно возникло в области медико-биологических исследований и разработок. Речь идёт об этических комитетах, которые заняты экспертизой риска для человека результатов этих последних проектов. Принцип организаций таких комитетов состоит в объединении профессионалов (только не тех самых, которые предлагают то или иное мероприятие по вмешательству в организм человека) и представителей общественности. К числу последних относятся обычно лица из младшего медицинского персонала, а также священники, юристы, полицейские, т. п. лица. Перед нами некий аналог суда присяжных, только в сфере общественного мнения относительно здравоохранения и лечения болезней отдельных пациентов. Пока что оно допущено в сферу биомедицины и биотехнологий и не касается других зон риска, связанного с научными исследованиями (проектирования вооружений, энергостанций, как водных, так и атомных;
космических полётов; и т. д.). Но тенденция к преодолению этического герметизма науки и техники обозначилась вполне ясно. Какими темпами она будет развиваться, покажет будущее.
Как видно, не только дилетантизм, но и профессионализм в науке имеет свои плюсы и минусы. Тактичное отношение к добросовестным любителям тех или иных наук, их привлечение на сторону учёных должно сочетаться с непримиримой борьбой против самозваного присвоения объектов научного изучения невеждами и мошенниками. Особенно это необходимо в области медицины и фармации, где на карту ставится не отвлечённые интересы культуры, а жизни и судьбы людей.
Знахари и доктора
Современная теория познания – философская эпистемология признаёт наличие разных типов знания в культуре любого социума. Более того, эпистемологи подчёркивают их взаимную дополнительность, незаменяемость друг на друга в жизни и деятельности людей. Самое первое и общее деление тут состоит в сравнении научного и обыденного знания (рассуждая философски) или же академического и практического видов интеллекта (смотря психологически). Каждый из этих типов познания и мышления решает свои собственные задачи, и поэтому они сильно отличаются друг от друга. Вместе с тем имеются моменты их взаимодействия, обмена содержанием и методами получения информации. Характер отношений, пропорция этих разновидностей знания меняется от одной исторической эпохи к другой, в разных этнокультурных регионах.
Суть разницы науки и здравого смысла (беря шире – практического знания) в том, как соотносятся идеальные и материальные компоненты действия там и тут. Для учёного все орудийные приёмы, физические операции служат одной цели – получению нового знания, т. е. некоего идеального, информационного продукта. А для любого практика, наоборот, любая информация выступает всего лишь подручным средством какого-то реального преобразования физического мира – природы или общественных, межличностных отношений. Отсюда и вся остальная гамма различий между теорией и практикой в любой области[62] (о чём у нас в пособии ещё пойдёт речь – на материале медицины как науки и как практики).
Наконец, различаются между собой и типы практики, а в том числе и обслуживающие их разновидности знания. В основе «пирамиды» материально-преобразующих деятельностей лежит бытовая практика лично-семейного самообслуживания, то есть неспециализированный труд (приготовление пищи, уборка жилья, воспитание детей, уход за больными и т. д., и т. п.). Над повседневной практикой возвышается практика сложных, информационно ёмких профессий (крестьян и рабочих-ремесленников, врачей, военных, инженеров, педагогов, предпринимателей и всех прочих, где одного здравого смысла мало, нужны специализированные знания и умения). Далее следует отметить практики духовно-личностного свойства, реализуемые в формах мифологии, религии, искусства, морали, философии разного рода. Все они так или иначе направлены на внутренний духовный мир человека, на регуляцию общественного сознания. Разумеется, всё это деление отчасти условно и в действительности типы знания и действия то и дело чередуются и даже синкретизируются.
Ярче всего сложное, противоречивое соотношение теории и практики, науки и жизни, обыденного и специализированного сознания демонстрируется в области медицины. Ни среди массы пациентов, ни среди врачей-клиницистов, ни среди медиков-исследователей до сих пор нет никакой ясности в этих вопросах. Кто проклинает, кто прославляет, кто игнорирует так называемую народную медицину. Те же самые хвалы и инвективы звучат по адресу медицины научной, официальной (на Западе). Давайте рассмотрим этот поучительный сюжет ещё раз. Ведь тут может проясниться место и роль науки на практике и вообще в культуре.
Истоки народной медицины восходят к тем доисторическим временам, когда наши далёкие предки, руководствуясь полуживотными инстинктами, пытались облегчить свои болезненные состояния, прибегая к помощи природных средств. Древние люди, что подтверждается этнографическими примерами, превосходили нас, современных людей в способности видеть мельчайшие детали и связи природы, улавливать их тонкие влияния на жизнь человека. В архаичной картине мира человек – естественная частица природы, с которой он связан неразрывно. Отсюда понятно, почему в народной медицине целебными свойствами обладает почти всё, что окружает человека и с чем он взаимодействует: травы, цветы, коренья, плоды; жир, молоко и кровь животных; минералы, смолы, глины; короче говоря – сама биосферная оболочка Земли, все природные стихии.
Столетие за столетием, в мириадах проб и ошибок отбирались крупицы реальных знаний, действенных средств и способов лечения. Лечебная помощь раньше всего стала оказываться при травмах, родах, уходе за новорождёнными, функциональных хворях вроде простуды, отравлений, лихорадок и т. п. Позднее возникли некоторые специальные приёмы лечения различных заболеваний с явно выраженными внешними признаками. Арсенал лекарственных средств, используемых в народной медицине, насчитывает около десяти тысяч видов – растительного, животного происхождения, а также минералов.
В народной медицине есть качественное своеобразие и свои достоинства, которых нет и не может быть в медицине научной, современной. Среди них – длившийся тысячелетия широчайший поиск целебных средств по всему полю реального мира; отсутствие каких-либо формальных ограничений по выбору средств и методов лечения; глубина истории, в которой совершался скрупулёзный отбор рационального медико-фармацевтического опыта. Вместе с тем обыденное сознание, сколь угодно умудрённое вековым опытом, скользит по поверхности явлений; оно обречено заполнять мифами представления об их сущности и действительных причинах. Так, причинами болезней шаманское сознание полагает злых духов, «порчу» путём «сглаза» и прочую чепуху (которая, впрочем, производит сильное впечатление на суеверных людей).
По сравнению с народной, научная медицина ещё молода. Ей, по большому счёту, лет двести. Она порождена промышленным переворотом и научной революцией Нового времени. Все её действия находятся под постоянным контролем общественности и управленческих структур, что в некоторых случаях заметно сужает свободу поиска и эксперимента. Отметаются практически все средства и способы лечения, которые кажутся странными учёным, противоречат современному научному сознанию. Синтезированные лекарственные средства, даже при тщательных клинических испытаниях, не проявляют сразу всех своих побочных эффектов, отрицательных и положительных. Таковые обнаруживаются иногда через десятилетия массового применения. Современная медицина всё более превращается в мощную, всесторонне оснащённую ремонтную базу человеческих тел. По лечению многих болезней существуют хорошо отработанные технологии, гарантирующие успех с высокой долей вероятности. Всё это приводит к тому, что классическое требование медицины – лечить не болезнь, а больного во всей его уникальной индивидуальности – на практике осуществляется всё реже. Народная медицина, напротив, держится на строгом, хотя бы по форме общения, индивидуальном подходе. Знахарь обращается к больному интегрально, как к личности. А медицина официальная волей-неволей обращает своё внимание на заболевший орган, какую-то часть организма.
«Дилетантство, популярщина – знамение сатаны, губящего науку»[58]. Под таким заключением готовы подписаться большинство дипломированных учёных.
В действительности всё сложнее, причём не где-нибудь, а именно в науке. Все научные дисциплины начинались когда-то любителями, просвещёнными по тем временам и достаточно состоятельными, чтобы отдавать своё время удовлетворению любознательности, либо тщеславия. Меценаты, тратящие свои капиталы на нужды науки и просвещения, есть до сих пор. А в дальнейшей истории науки каждая революция в той или иной её отрасли заставляет учёных какое-то время работать по сути дела любительски, не имея устоявшихся канонов.
Особенно много полезной любительщины в прикладных, инженерно-технических разработках. Как известно, все эпохальные открытия индустриальной эпохи – первые паровозы, пароходы, станки, разные технологии промышленности изобрели не кастовые учёные, а самые разные по роду занятий, но нестандартно мыслящие, пытливые личности. Вроде наших братьев (или отца да сына?) Черепановых (крепостных крестьян) или почти психически ненормального Никола Тесла. Прямой связи между изучением электричества Максвеллом и другими физиками и изобретённой полвека спустя лампочкой накаливания нет. Лампочку сам собой придумал самоучка Эдисон. Теперь, конечно, техника и технология усложнились настолько, что и ими тоже занимаются в основном учёные инженеры и техники. Однако патенты на открытия и изобретения в этих прикладных сферах до сих пор нередко получают простые рабочие или пенсионеры, весь свой досуг отдающие решению технических головоломок (вроде простого сержанта-танкиста Михаила Тимофеевича Калашникова с его автоматом всех времён и народов; который с тех пор качественно усовершенствовали профессионалы оружейного дела, имён которых, впрочем, никто пока не помнит; нынешний АК отличается прежде всего видимым в темноте прицелом, «присобаченным» на автомат всех времён и народов преемниками талантливого конструктора).
В других сферах, напротив, любители концентрируются отнюдь не здравые, а в разной степени безумные, от распространённой акцентуации до прямой психиатрии. Таковы, скажем, медицина и фармация. Тут век шаманов давно прошёл, и новомодные знахари только дурачат самих себя и своих пациентов разными вариантами плацебо (в лучшем случае) или же очередной «панацеи» (в этом худшем случае досрочно загоняющем в гробы наивных или отчаявшихся больных). Опять же за редкими исключениями сугубо специального свойства (вроде мануальной терапии, где ловкие руки важнее знающей анатомию и физиологию головы, или гирудотерапии, где сама природа придумала лекарство, в каких-то случаях достаточно полезное).
И у профессионалов, и у любителей научного познания есть свои плюсы и минусы. Профессиональные занятия чем бы то ни было и кем бы то ни было со временем поневоле в какой-то степени рутинизируются, обрастают стереотипами, не все из которых плодотворны. А любитель, сев на своего конька, ездит на нём с завидным энтузиазмом. Есть много примеров научных открытий, сделанных случайно, по-любительски. Так, ботаник Броун[59] как-то по случаю заметил поверхностное движение на слое жидкости. Августинский монах Грегор Мендель[60], так и не сумевший сдать экзамены на звание школьного учителя, вполне самостоятельно поставил гениальные опыты с горохом, опередившие рождение новой науки генетики на несколько десятилетий.
Или вот недавний пример из исторической науки. Некто Герман Франк Майер, отошедший от дел предприниматель, решил разыскать могилу своего отца, лейтенанта вермахта, казнённого греческими партизанами в 1943 г. Проследив судьбу родителя, Майер затем два десятилетия трудился над изучением боевого пути одной из знаменитых дивизий фашистской армии – элитного подразделения горных стрелков «Эдельвейс». Этот «непрофессионал оказался во многих отношениях выше представителей исследовательского сообщества. Источниковая база исследования безупречна. Автор использовал материалы 26 архивов в 8 странах, побывал в 200 населённых пунктах только в Греции и Албании, взял более 80 интервью в Германии и в нескольких странах Восточной Европы»[61]. Его книга вызвала в Германии бурный общественный резонанс – новый всплеск споров противников и сторонников реабилитация фашизма. Выяснилось, что горные стрелки занимались карательными операциями по всей Европе не менее ретиво, чем подразделения СС. В исторической науке создание важных работ лицами без специального исторического образования не такая уж редкость.
Конечно, гораздо больше у дилетантов «открытий велосипеда». Но и каста профессиональных докторов наук да профессоров нередко вольно или невольно впадает в заблуждения, даже чинит препоны на путях познания. Правда, для кастовой науки ошибки – исключение, а для дилетантизма – правило.
Со временем на значительной части дисциплинарной карты науки дилетантизм себя изжил. Это прежде всего физико-математическое естествознание (за редкими и мелкими исключением, вроде астрономии, где сугубо эмпирическое созерцание звёздного неба в новейшие телескопы порой приносит досрочные открытия новых небесных тел и явлений сугубым внештатным любителям этого дела; или же палеонтологии, где поиски окаменевшей фауны и флоры помогает вести местное население и простые рабочие академических экспедиций). Но в области квантовой физики или же космологии, молекулярной биологии или же химии с их умопомрачительно сложным математическим и понятийным аппаратами любителям делать нечего. На медицинские факультеты во всём цивилизованном мире принимают абитуриентов только по успешным результатам тестирования интеллекта и учат на врача почти десять лет; наказание за «врачевание без диплома» предусмотрено Уголовным кодексом.
Иначе в области гуманитарных наук. Здесь для любителей всегда останется достаточно места. Надо только правильно его определить, что удаётся, к сожалению, далеко не всегда. Памятников истории и культуры, которые изучаются большинством гуманитариев, повсюду множество. Курганы, городища, стоянки с разрушаемым природой и техникой культурным слоем. Церковные и прочие руины. Случайно находимые клады монет и вещей. Предметы давно ушедшего быта, перлы устного народного творчества, о которых помнят только глубокие старики. Рукописные и старопечатные книги. Затерянные природные диковины. И многое-многое другое, что надо бы найти, сохранить и изучить. В такой обширной стране как Россия, всех этих памятников не обозреть, не найти, не сохранить одним только научным сотрудникам да университетским преподавателям. У тех всегда были добровольные и бескорыстные помощники, в 1920-е годы получившие имя краеведов. До революции члены множества губернских и даже уездных учёных комиссий да археологических комитетов считали себя любителями соответствующих наук – истории, археологии, этнографии, фольклористики. Есть они по нашим градам и весям до сих пор. Учителя, журналисты, чиновники, просто пенсионеры – они и редкую рукопись умершего соседа в музей снесут, и случайно найденное кремнёвое рубило туда же определят, об открытом кем-то кладе донесут, и приезжим археологам городища да курганы покажут. Обо всём этом напишут в газету. Ни одна археологическая, этнографическая, фольклорная экспедиция немыслима без добровольных помощников, информаторов на местах проведения работ.
Вот один из последних примеров, которых вообще-то масса. Осенью 2009 г. ученики одной из сельских школ Воронежской области проводили урок биологии в виде экскурсии по берегу Дона. Там много меловых отложений, среди которых любознательные ребята откопали… целое яйцо динозавра. На указанном месте учительница нашла ещё кучу столь же древней скорлупы, но целым оказалось одно яйцо. Ему более 90 миллионов лет. На рентгеновском снимке обнаружился зародыш хвостатого ящера. Подобных ископаемых во всём мире единицы, для нашей страны – первая находка, дающая учёным уникальную возможность для палеозоореконструкций.
Кому-то из краеведов удавалось в сотрудничестве с профессиональными учёными дорасти до того уровня, который позволяет вести вполне самостоятельные исследования, по крайней мере, эмпирические. Недавний рассказ коллеги: некий юный программист из Сибири увлёкся историей Древней Руси и написал тезисы на авторитетную московскую конференцию учёных русистов. С собой он привёз большеобъёмный носитель электронной информации, где оказалась масса раритетных изданий по медиевистике. Оказалось, юноша взломал электронную часть библиотеки конгресса США и переписал себе её книжные сокровища из эмигрантских собраний. Своей замечательной находкой он бесплатно поделился с московскими учёными. Вот на что способно любительство – любовь к науке. Так что не спешите чураться, а тем более шугать чудаков, которые неминуемо встречаются на жизненных путях учёных. У кого-то из них, чужаков, за душой может оказаться сюрприз для вас и для всего вашего кастового сообщества.
Но вменяемых любителей становится всё меньше. После последней нашей Отечественной войны, по мере того, как вымирали старые краеведы с университетским да богословским образованием, их места занимали люди по большей части серые, сугубо советской выделки, нередко просто малограмотные. Зато рьяные на саморекламу, выбивание бюджетных и спонсорских денег на свои убогие издания, пробивание мнимых юбилеев своих городов и прочих общественных явлений. Такой дилетантизм в историко-филологических областях науки становится всё опаснее для них и для общественного сознания в целом.
Ещё хуже в гуманитарной сфере так называемые «чёрные археологи» – ради добычи, продаваемой на интернет-аукционах, да псевдоспортивного азарта, они уничтожают безвозвратно для науки массу памятников старины. Применяемые ими металлоискатели становятся всё доступнее и мощнее. Весь металл механически вынимается из культурного слоя памятника практически на всю его глубину. Обворовывают церкви со старинными иконами; дурачат пожилых крестьянок, скупая за гроши уцелевшие изделия древнего ремесла; роют жертв последней мировой войны ради их персональных медальонов и прочих наград, уцелевшего оружия и боеприпасов. Якобы благородная цель – погрести по-человечески останки «павших за други своя» – затушёвывает всё ту же чёрную кладоискательскую корысть.
Принимаемые меры против грабителей прошлого пока паллиативны, да и те не исполняются на местах. Напротив, часть музейных работников и даже отдельные учёные вступили на скользкий путь сотрудничества с криминальными собирателями. Экспертиза их находок в музеях и университетах обменивается на информацию о криминальных поисках, на часть незаконно найденного. Во всём цивилизованном мире любое сотрудничество с владельцами незаконно полученных раритетов, сколь угодно сенсационных, запрещено законом. На металлодетекторы во многих странах Европы выдаются лицензии, как на оружие. А у нас в России наоборот – альянс представителей официальной науки и скупщиков краденого скорее правило, чем исключение.
Похоже обстоит дело с представителями альтернативной медицины. Её адепты и не думают лицензировать свои врачебные занятия; власти не обращают внимания на их практику, нередко изуверскую.
Тема профессионализма в науке за последнее время приобрела ещё одно важное измерение. Оно возникло в области медико-биологических исследований и разработок. Речь идёт об этических комитетах, которые заняты экспертизой риска для человека результатов этих последних проектов. Принцип организаций таких комитетов состоит в объединении профессионалов (только не тех самых, которые предлагают то или иное мероприятие по вмешательству в организм человека) и представителей общественности. К числу последних относятся обычно лица из младшего медицинского персонала, а также священники, юристы, полицейские, т. п. лица. Перед нами некий аналог суда присяжных, только в сфере общественного мнения относительно здравоохранения и лечения болезней отдельных пациентов. Пока что оно допущено в сферу биомедицины и биотехнологий и не касается других зон риска, связанного с научными исследованиями (проектирования вооружений, энергостанций, как водных, так и атомных;
космических полётов; и т. д.). Но тенденция к преодолению этического герметизма науки и техники обозначилась вполне ясно. Какими темпами она будет развиваться, покажет будущее.
Как видно, не только дилетантизм, но и профессионализм в науке имеет свои плюсы и минусы. Тактичное отношение к добросовестным любителям тех или иных наук, их привлечение на сторону учёных должно сочетаться с непримиримой борьбой против самозваного присвоения объектов научного изучения невеждами и мошенниками. Особенно это необходимо в области медицины и фармации, где на карту ставится не отвлечённые интересы культуры, а жизни и судьбы людей.
Знахари и доктора
«Пантелей-государь ходит по полю,
И цветы и травы ему по пояс,
И все травы пред ним расступаются,
И цветы все ему поклоняются.
И он знает их силы сокрытые,
Все благие и все ядовитые…
По листочку с благих собирает он,
И мешок ими свой наполняет он,
И на хворую братию бедную
Из них зелие варит целебное.
Государь Пантелей!
Ты и нас пожалей,
Свой чудесный елей
В наши раны излей,
В наши многие раны сердечные;
Есть меж нами душевно увечные,
Есть и разумом тяжко болящие,
Есть глухие, немые, незрящие,
Опоенные злыми отравами, —
Помоги им своими травами!»
А.Н. Толстой.Пантелей-целитель. 1866 г.
«Он бросился к ней, упал на колени. Схватил за плечи. Первое, что он почувствовал, это мокрый жар. Она была настолько горячей, что едва не пылала огнём…
– Что это? – глухо спросил Шарлей. – Чем она больна? Откуда эта страшная синюшность?…
– Это… – слова застряли ему в горле. Думаю, что… Её заразили гнилокровием, вызванным магическим образом. Согласно Авиценне… Салернцы называют это sepsis… У неё уже признаки гангренозного воспаления…
– Лекарство?
– От гнилокровия нет лекарства… Никто не знает лекарства против этого…
– Не говори так, чёрт возьми. Ты медик. Пробуй!
«Сначала горячка, – подумал Рейневан, вставая на колени. – Я должен снять горячку… Потом необходимо сильное противоядие… Что-то, что остановит заражение…»
А. Сапковский.Свет вечный. 2005 г.
Современная теория познания – философская эпистемология признаёт наличие разных типов знания в культуре любого социума. Более того, эпистемологи подчёркивают их взаимную дополнительность, незаменяемость друг на друга в жизни и деятельности людей. Самое первое и общее деление тут состоит в сравнении научного и обыденного знания (рассуждая философски) или же академического и практического видов интеллекта (смотря психологически). Каждый из этих типов познания и мышления решает свои собственные задачи, и поэтому они сильно отличаются друг от друга. Вместе с тем имеются моменты их взаимодействия, обмена содержанием и методами получения информации. Характер отношений, пропорция этих разновидностей знания меняется от одной исторической эпохи к другой, в разных этнокультурных регионах.
Суть разницы науки и здравого смысла (беря шире – практического знания) в том, как соотносятся идеальные и материальные компоненты действия там и тут. Для учёного все орудийные приёмы, физические операции служат одной цели – получению нового знания, т. е. некоего идеального, информационного продукта. А для любого практика, наоборот, любая информация выступает всего лишь подручным средством какого-то реального преобразования физического мира – природы или общественных, межличностных отношений. Отсюда и вся остальная гамма различий между теорией и практикой в любой области[62] (о чём у нас в пособии ещё пойдёт речь – на материале медицины как науки и как практики).
Наконец, различаются между собой и типы практики, а в том числе и обслуживающие их разновидности знания. В основе «пирамиды» материально-преобразующих деятельностей лежит бытовая практика лично-семейного самообслуживания, то есть неспециализированный труд (приготовление пищи, уборка жилья, воспитание детей, уход за больными и т. д., и т. п.). Над повседневной практикой возвышается практика сложных, информационно ёмких профессий (крестьян и рабочих-ремесленников, врачей, военных, инженеров, педагогов, предпринимателей и всех прочих, где одного здравого смысла мало, нужны специализированные знания и умения). Далее следует отметить практики духовно-личностного свойства, реализуемые в формах мифологии, религии, искусства, морали, философии разного рода. Все они так или иначе направлены на внутренний духовный мир человека, на регуляцию общественного сознания. Разумеется, всё это деление отчасти условно и в действительности типы знания и действия то и дело чередуются и даже синкретизируются.
Ярче всего сложное, противоречивое соотношение теории и практики, науки и жизни, обыденного и специализированного сознания демонстрируется в области медицины. Ни среди массы пациентов, ни среди врачей-клиницистов, ни среди медиков-исследователей до сих пор нет никакой ясности в этих вопросах. Кто проклинает, кто прославляет, кто игнорирует так называемую народную медицину. Те же самые хвалы и инвективы звучат по адресу медицины научной, официальной (на Западе). Давайте рассмотрим этот поучительный сюжет ещё раз. Ведь тут может проясниться место и роль науки на практике и вообще в культуре.
Истоки народной медицины восходят к тем доисторическим временам, когда наши далёкие предки, руководствуясь полуживотными инстинктами, пытались облегчить свои болезненные состояния, прибегая к помощи природных средств. Древние люди, что подтверждается этнографическими примерами, превосходили нас, современных людей в способности видеть мельчайшие детали и связи природы, улавливать их тонкие влияния на жизнь человека. В архаичной картине мира человек – естественная частица природы, с которой он связан неразрывно. Отсюда понятно, почему в народной медицине целебными свойствами обладает почти всё, что окружает человека и с чем он взаимодействует: травы, цветы, коренья, плоды; жир, молоко и кровь животных; минералы, смолы, глины; короче говоря – сама биосферная оболочка Земли, все природные стихии.
Столетие за столетием, в мириадах проб и ошибок отбирались крупицы реальных знаний, действенных средств и способов лечения. Лечебная помощь раньше всего стала оказываться при травмах, родах, уходе за новорождёнными, функциональных хворях вроде простуды, отравлений, лихорадок и т. п. Позднее возникли некоторые специальные приёмы лечения различных заболеваний с явно выраженными внешними признаками. Арсенал лекарственных средств, используемых в народной медицине, насчитывает около десяти тысяч видов – растительного, животного происхождения, а также минералов.
В народной медицине есть качественное своеобразие и свои достоинства, которых нет и не может быть в медицине научной, современной. Среди них – длившийся тысячелетия широчайший поиск целебных средств по всему полю реального мира; отсутствие каких-либо формальных ограничений по выбору средств и методов лечения; глубина истории, в которой совершался скрупулёзный отбор рационального медико-фармацевтического опыта. Вместе с тем обыденное сознание, сколь угодно умудрённое вековым опытом, скользит по поверхности явлений; оно обречено заполнять мифами представления об их сущности и действительных причинах. Так, причинами болезней шаманское сознание полагает злых духов, «порчу» путём «сглаза» и прочую чепуху (которая, впрочем, производит сильное впечатление на суеверных людей).
По сравнению с народной, научная медицина ещё молода. Ей, по большому счёту, лет двести. Она порождена промышленным переворотом и научной революцией Нового времени. Все её действия находятся под постоянным контролем общественности и управленческих структур, что в некоторых случаях заметно сужает свободу поиска и эксперимента. Отметаются практически все средства и способы лечения, которые кажутся странными учёным, противоречат современному научному сознанию. Синтезированные лекарственные средства, даже при тщательных клинических испытаниях, не проявляют сразу всех своих побочных эффектов, отрицательных и положительных. Таковые обнаруживаются иногда через десятилетия массового применения. Современная медицина всё более превращается в мощную, всесторонне оснащённую ремонтную базу человеческих тел. По лечению многих болезней существуют хорошо отработанные технологии, гарантирующие успех с высокой долей вероятности. Всё это приводит к тому, что классическое требование медицины – лечить не болезнь, а больного во всей его уникальной индивидуальности – на практике осуществляется всё реже. Народная медицина, напротив, держится на строгом, хотя бы по форме общения, индивидуальном подходе. Знахарь обращается к больному интегрально, как к личности. А медицина официальная волей-неволей обращает своё внимание на заболевший орган, какую-то часть организма.