Штучкин Николай. Над горящей землей

   "Учтите, это нужно для боя", - не устает повторять своим питомцам Гончаренко. Так получилось, что Тамара и Мишуткин оказались в его летной группе, он их учит летать, тренирует, наставляет. Причем учит как новичков, будто они никогда не летали вообще. И Тамара понимает это как надо, ведь грозный "ил" не сравнишь с У-2.
   После ознакомительного полета в зону следуют вывозные полеты по кругу. Основное внимание здесь - взлету и посадке. Потом снова зона, отработка элементов пилотирования.
   Девять летных дней - всего только девять! - летала Тамара с инструктором. На десятый Гончаренко сказал:
   - Без меня полетишь, Константинова, сама, на боевом самолете.
   Она вылетала одной из первых в полку.
   - Так неожиданно, даже неудобно, - поделилась она с инструктором, хотя чувствую себя хорошо и, кажется, уверенно.
   - Ну и молодец, а смущаться здесь нечего, - подбодрил ее Гончаренко.
   Смотреть, как полетит женщина, на старте собрался весь полк. Женщина и вдруг на самолете Ил-2. Женщина - и вдруг вылетает раньше многих мужчин. А Тамару это не удивляло. Летать хорошо она считала своей обязанностью. Не зря убеждала она генерала, что освоит Ил-2, что она сильная, смелая. Порукой тому были полеты в аэроклубе, рейсы на автомашине с боеприпасами, ночные бомбоудары на самолете У-2...
   И вот она в небе одна, без инструктора. Настроение прекрасное. Можно даже украдкой полюбоваться природой. И Тамара смотрит, любуется. Солнце уже поднялось высоко, посеребрило реку - большую, привольную. Огибая аэродром, она сверкает и искрится, затем, чуть потемнев, уходит на юго-восток, в леса. К ней, извиваясь, примыкают две небольшие речушки. Берега будто в зеленом бархате...
   Самостоятельные полеты по кругу на боевом самолете чередуются с полетами на учебном: в зону - для пилотажа, строем - для отработки боевых порядков пары и звена, на полигон - для стрельбы и бомбометания. Сначала на учебном, затем на боевом самолете. И все у Тамары получается, все идет хорошо. Генерал Тамарой доволен. Так он и сказал, встретив ее на старте. Затем спросил:
   - В чем нуждаетесь, Константинова? Может, помощь моя требуется?
   Приятно, когда с тобой, рядовым летчиком, старшиной, беседует бывалый ас, да еще генерал, хвалит тебя за службу, беспокоится о тебе и намерен принять участие в делах твоих, нуждах. Но Тамара человек скромный, она довольна тем, что имеет, чем располагает.
   - Спасибо, товарищ генерал. Единственное, чего бы хотелось, это побольше летать на полигон. Стрельбы и бомбометание, по-моему, главное, что нужно штурмовику, а в программе всего только пять полетов. Мало, конечно. И это не только мое мнение.
   Сказала и уже жалеет о сказанном. Разве генерал не знает, что нужно для подготовки штурмовиков. Знает. И не ее это дело вмешиваться в планы руководства. Смутившись, Тамара просит ее извинить, а генерал, напротив, очень доволен.
   - Похвально, - говорит, - что вы беспокоитесь о деле, о боевой подготовке, и не только о личной, но и товарищей. Однако поймите и нас: война, полк ограничен жестким лимитом времени и горючего, И все-таки мы вам даем ровно столько, сколько нужно, и именно то, что нужно...
   Минута, и генерал в кругу обступивших его летчиков. Главное, поясняет он, это пилотаж в зоне. Только пилотаж дает возможность освоить машину, почувствовать ее, слиться с ней в единое целое. Чем больше летчик пилотирует в зоне, тем более он становится уверенным как в себе, так и в своем самолете, тем более свободно ориентируется в пространстве. Бот почему, освоив машину в пилотировании, летчик-штурмовик легко овладевает стрельбой по наземным целям, истребитель - воздушным боем, бомбардировщик бомбометанием.
   "Володя! Я летаю на "иле"! - пишет Тамара.- Знаменитом и грозном Ил-2, самолете-штурмовике. Понимаю, для тебя это неожиданность, но ты не сердись, молчала, не сообщала тебе, потому что сама была не уверена, что все будет так, как мне очень хотелось. Не сразу зачислили на учебу, отговаривали: не женское, мол, это дело. Убедила, что справлюсь. Поверили, приняли. И не ошиблись, все у меня шло хорошо. Теперь летаю самостоятельно и скоро буду на фронте.
   Настроение хорошее, боевое, но вполне понимаю и ответственность и опасность. Хочу мстить за Василия и надеюсь выжить: ведь у меня Верочка, ее надо растить и воспитывать...
   Твоя сестра Тамара".
   Сиваш, Крым
   20 января 1944 года полк майора Калашникова из-под Аккермана перелетел ближе к Сивашу и расположился в пятидесяти километрах северо-западнее Геническа.
   Предстоящая боевая задача - помочь войскам фронта в их боевых делах по освобождению Крыма.
   Сиваш называют гнилым морем. Оно мелкое, грязное, перенасыщенное солью. Ни рыбы в нем, ни растительности. Неровное, изрезанное побережье Сиваша со множеством заливов, плесов, островов и полуостровов - большое подспорье для экипажей в ведении и сохранении ориентировки. "Сравнивай местность с картой, и все, - говорит Константинов Оглоблину.- Ориентировку здесь не потеряешь; где немцы, где наши - запоминай..."
   Действительно, все ясно, понятно, наглядно: на северном побережье наши войска, на южном - немецкие. Полк действует по укрепленным пунктам врага Чонгар, Таганаш, Биюк-Кучу-Нейман. 23 января Оглоблин и Константинов выполнили шесть боевых вылетов, видели знаменитый Чонгарский мост, Перекоп, Армянский вал. Исторические места. В годы гражданской войны здесь шли жестокие бои, красноармейцы под командованием М. В. Фрунзе бились с армией ставленника Антанты Врангеля.
   Никопольский плацдарм ликвидирован, район, из которого не вернулся экипаж Бушуева, освобожден, а его все нет и нет. "Неужели погиб? Надо искать", - сказал командир полка, и Оглоблин с Константиновым пошли по маршруту: Попелак - Никополь-Днепровка - Первомаевка - Балки - Никополь Попелак.- По пути надо было искать остатки У-2, садиться, выяснять, не на нем ли летали Бушуев и Фунтиков и куда они делись. Летая над освобожденной местностью, Владимир наблюдал величественную и грозную картину победы наших войск над фашистами. Все было изрыто снарядами, бомбами. Разрушены долговременные укрепления. Всюду валялись сожженные и разбитые автомашины, бронетранспортеры, повозки, орудия. Здесь же, вперемежку с машинами, валялись трупы лошадей, вздувшихся до
   невероятных размеров. Зловоние отравляло воздух, вызывало тошноту.
   На поле боя были и наши подбитые самолеты: штурмовики, истребители. Экипаж обнаружил три разбитых У-2, но самолета Бушуева среди них не было. Приземлившись, Оглоблин и Константинов заходили в селения, беседовали с жителями, расспрашивали, надеясь напасть на след пропавшего экипажа. Нет, никто ничего не знал. Вывод напрашивался сам по себе: самолет сбит и вместе с экипажем упал в Днепр.
   И все же не верится, все же теплится надежда. Может, Бушуев был ранен и прятался в плавнях или у местных жителей, а теперь находится в госпитале? А может, в плену? Попал раненым, неспособным к сопротивлению. Но и этот, последний возможный вариант не принес облегчения: с таким характером, как у Бушуева, в плену не выживешь.
   Владимир приходил в отчаяние при мысли о матери Дмитрия - Ульяне Васильевне. Он знает ее, эту простую и сердечную женщину, труженицу, вся жизнь которой была отдана детям, дому, работе на фабрике. После битвы под Сталинградом, получив отпуск на несколько дней, Владимир и Дмитрий были в Москве, отдыхали в семье Бушуевых. И сейчас, будто воочию, Владимир видит его мать, видит ее взгляд, устремленный на сына при прощании. Взгляд надежды и скорби. Два ее сына - Алексей и Николай - тогда уже погибли. Когда Дмитрий и Владимир уезжали после короткого отпуска, дома оставался младший, Виталий, прибывший с фронта больным, контуженым. Как мать перенесет горькую весть о Дмитрии?..
   Полк действует с аэродрома подскока. Это южнее Никополя, в семидесяти километрах. Владимир летает за Днепр, бомбит отступающего врага, его технику. Летает и в Крым, бомбит укрепления на Сиваше, эшелона на станциях Джанкой, Курман-Кемельчи, Сейтлер... Летает с молодыми летчиками, вводит их в строй, учит. Над целью в нужный момент сам берет управление, маневрирует, попав в зенитный огонь. Больше того, помогает пилотам при взлете, во время посадки. Он уже может летать.
   Быть летчиком - его давняя мечта. Но Владимир стал штурманом, и очень хорошим. Теперь ему этого мало, он хочет стать летчиком, командиром экипажа. Официально. Он же умеет летать, научился. Не только он, все штурманы, его сверстники. Примером может служить штурман Герман Смирнов: он сам привел самолет, привез погибшего летчика Боева.
   Владимир поделился мечтой со Смирновым и Рудиным, другими штурманами-ветеранами. И вот они пришли к командиру полка. Шли без надежды. Кому это нужно брать на себя такую ответственность. Боевой полк, не запасный, не авиашкола. Только там, согласно наставлению, можно переучиваться, получить звание летчика...
   Но майор Калашников выслушал их, о наставлении напоминать не стал, только спросил:
   - А кто будет летать на задания, если вы будете переучиваться? Кроме того, вам нужны самолеты, инструкторы...
   Владимир ответил за всех:
   - Вначале будем тренироваться днем, и это не помешает летать на задания ночью. Самолет нам нужен только один, инструктор тоже один. Наша учеба не помешает ночной боевой работе.
   - Вы отличные штурманы, - сказал Калашников, - а вдруг из вас получатся плохие летчики? Лучше быть хорошим штурманом...
   - Товарищ майор! Так мы уже летчики, только не официально...
   - Ну ладно, подумаю, - обещает Калашников.
   Проходит несколько дней, и вдруг приказ: приступить к переучиванию... Перечислены фамилии: Константинов, Смирнов, Рудин, Маркашанский, Сапрыкин. Шесть человек. Инструктор для них - старший лейтенант Петр Гладышев, опытный аэроклубный работник. Аэродром для тренировки - полевая площадка невдалеке от Попелака.
   5 марта приступили к тренировкам, а 9-го, первым в группе, Владимир вылетел самостоятельно, сначала днем, а вскоре и ночью. Прошло полтора месяца, и он пошел на задание в качестве летчика со штурманом лейтенантом Комаровым. Сначала на передовую линию, затем в глубь Крыма.
   11 апреля бомбили фашистский аэродром Сарабуз, расположенный в районе Симферополя. Шли первыми, чтобы осветить аэродром, помочь обнаружить его другим экипажам. Летели более двух часов, и Владимир все время ждал, что его машину схватят прожекторы, начнут обстреливать зенитки. Это постоянное и напряженное ожидание угнетало, обессиливало. И когда над целью поднялись лучи, он даже вздохнул облегченно: лучше враг открытый, чем тайный, невидимый. Но обошлось все хорошо, огонь был не плотным, не метким. Задание выполнили успешно.
   Фронт по Сивашу стабилизировался, экипажи летать стали поменьше, появилось свободное время. "Бездельничать не будем, - сказал командир полка, - будем развивать спорт, самодеятельность. Дело это полезное, нужное".
   Люди восприняли это как задачу, извлекли из своих чемоданов спортинвентарь. Владимир - футбольный мяч, Сергей Сорокин - две пары боксерских перчаток, комсорг полка сержант Егоров - волейбольную сетку, штурман Жора Ашаров - мяч.
   И состязания начались. В волейбол играли эскадрилья на эскадрилью. Активное участие приняла и жена командира, "гвардии машинистка", как ее звали, Елена Михайловна Калашникова, красивая, серьезная женщина. Ее уважали, стеснялись, старались быть подтянутыми. А она вдруг оказалась очень веселой, общительной. Но все равно во время игры при ней соблюдалась дисциплина, порядок, сдержанность. Анатолий Захарович смеялся: "Только женщина вас и приучит к культуре!"
   Штурман Сережа Сорокин оказался настоящим боксером. Еще до войны, когда снималась картина "Боксеры" и артист Сагал играл в ней главного героя фильма Кочеванова, то во время состязаний подменяя его, в картине снимался Сорокин. Теперь он провел несколько показательных боев, провел их играючи, щадя и оберегая своих противников. И потом Сережа не избивал их, а лишь утомлял до изнеможения и принуждал к сдаче.
   Футбольный мяч гоняли прямо на летном поле. В основном в отведенное время, а подчас и во время классных занятий. Начав игру в перерыв, чтобы поразмяться, увлекались и прекращали только тогда, когда появлялся кто-то из командиров, начальников.
   Коллективом художественной самодеятельности руководили комсомольцы штурман Сапрыкин и летчик Попенко. Сапрыкин руководил хором, Попенко джазом. В хор вошли Константинов, Смирнов, Артамонов, Мелешков, Маркашанский, другие летчики, штурманы и механики. Пели, как правило, вечерами в столовой - большом деревенском доме. На концерты и даже на спевки всегда приходили Калашников и Остромогильский. Командир смеялся до слез, слушая Маркашанского, не имевшего ни слуха, ни голоса. Пели русские народные песни, украинские, современные военные. На концерты приходило и местное население, почти вся деревня, в которой жили авиаторы.
   Все это было разрядкой, отдыхом, снимало с воинов моральную и физическую усталость. Они воевали уже два года. А это не просто быть под огнем, ждать невернувшихся, хоронить погибших.
   Фронт стабилизировался, но боевая работа идет, и почти ежедневно. Экипажи бомбят позиции гитлеровцев на Сиваше, бомбят Чонгар, Джейтугай, Карача-Китай, Чумак, Тархан, Ишунь... Не сами пункты, а укрепления в районе этих пунктов - земляные валы, заграждения, минные поля, инженерные сооружения. Бомбят объекты и в глубине Крымского полуострова, летают на разведку.
   Владимир вылетел на разведку с командиром звена Павленко в качестве штурмана. Им надо посмотреть, нет ли аэродромов в северо-восточной части Крыма. До выхода наших войск к Сивашу немцы имели авиацию в Джанкое. Но внезапно все самолеты куда-то убрали. Вот и надо отыскать - куда именно. Маршрут полета: Джанкой - Карасу-Базар - станция Ислам-Терек - станция Сейтлер. Взяли четыре САБ и четыре фугаски.
   Над станцией Джанкой самолет схватили прожекторы, обстреляли "эрликоны". Владимир осветил местность, аэродром. Самолетов нет. После Джанкоя, при полете на юг, самолет опять попадает в луч прожектора. Высота восемьсот метров. Летчик ведет самолет по приборам, Владимир следит, не начнут ли стрелять "эрликоны". Нет, не стреляют. Луч наклоняется, ослабевает, гаснет. Но в ту же секунду самолет попадает в другой. Спустя какое-то время - в третий...
   - Эстафету устроили, передают нас из рук в руки. С чего бы это? беспокоится штурман.- Не создают ли условия для атаки "мессера"? Ударит из темноты, - и будь здоров! Давай-ка лучше маневрировать.
   - Давай, - соглашается летчик, направляя машину вниз.- Знаешь, такое впечатление, будто весь Крым заставлен прожекторами, причем одиночными. Неприятно не только то, что ты виден как на ладони и тебя могут атаковать из темноты, но и то, что ты ослеплен и не имеешь возможности рассматривать наземные цели, выполнять разведку. Может, для этого и освещают?
   - Ты, наверное, прав, - говорит Владимир.- Это тактический прием.
   Пройдя по маршруту, аэродромов не обнаружили. Возвращаясь, зашли на Джанкой, бомбы сбросили на станцию. Их осветили прожекторы, обстреляли зенитки. Уходя, видели: на станции возникли пожары.
   Назревает операция по освобождению Крыма. Войска 4-го Украинского фронта концентрируют свои силы близ Сиваша. Полк майора Калашникова действует по передовой линии обороны вражеских войск, по их укреплениям, расположенным по всему побережью. Экипажи взаимодействуют с наземными войсками, помогают друг другу. Как только по самолетам начинают стрелять "эрликоны", наша артиллерия открывает огонь по их позициям. Когда вражеская артиллерия бьет по нашим войскам, экипажи бомбят ее и обстреливают из пулеметов.
   Несколько дней подряд Константинов летал в качестве штурмана, вводил в строй нового командира эскадрильи капитана Мустафина, пришедшего в полк из бомбардировочной части. Он давно не летал на У-2 - со времени окончания аэроклуба, - не имеет ночного налета. А над водой летать трудно, особенно новичку: вверху звезды, и внизу, отражаясь в воде, тоже звезды. Летчик не может сохранить пространственную ориентировку, не замечает, как самолет заваливается в крены, снижается, непроизвольно меняет курс...
   Наше командование интересует не только передовая линия немецкой обороны, но и тылы на глубине до двадцати - тридцати километров. Это чрезвычайно важно для определения места сосредоточения резервов противника. Владимир летал на разведку с заместителем комэска Халипским. Сначала посмотрели станцию Джанкой, обнаружили три эшелона с живой силой и техникой, затем пошли по узкоколейке, идущей от Джанкоя на запад. Что там? Чтобы лучше видеть дорогу и чтобы им не мешали прожекторы, установленные близ станции, они снизились до трехсот метров. На удалении трех-четырех километров от станции дорога оборвалась, и в тупике оказался склад горючего. Осветив местность, Владимир обнаружил цистерны и бочки. Набрав высоту, сбросили четыре бомбы. Начался сильный пожар. Не было сомнений, что был уничтожен склад с горючим.
   Штурм укреплений на Сиваше начался ночью. Сначала действовали бомбардировщики, в том числе и полк майора Калашникова. С рассветом ударила наша артиллерия. В работу включились "катюши" - гвардейские минометы. Когда экипажи бомбардировщиков ушли на свои аэродромы, на цели пошли штурмовики. Потом поднялась пехота...
   Прорвав оборону фашистов, наши войска быстро стали наступать. Враг, почти не сопротивляясь, отходит к новому укрепленному рубежу - к горной гряде. Гвардейцы Калашникова перелетели в Крым, на полевую площадку Адаргин. Это название деревни. Рядом река Салгир, узкая, быстрая, прозрачная.
   14 апреля. Незабываемый день. В полк на У-2 прилетел начальник политотдела дивизии. Полковник Стамм - великолепный оратор. Прилетая в полк, он выступает с лекциями по философии, истории партии. Не имея никакого конспекта, даже плана, говорит по два, а то и по три часа, умело, убедительно, ярко. Авиаторы только удивлялись: как он может? И сколько он знает!
   И вот он снова перед строем. Высокий, худощавый. Улыбается взволнованно, радостно.
   - Товарищи! - говорит полковник.- В вашей гвардейской семье и в нашей дивизии прибавилось еще три Героя Советского Союза. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР это высокое звание присвоено товарищам, секунду помедлив, Стамм называет фамилии, - Оглоблину, Константинову, Томашевскому.
   У Владимира перехватило дыхание, зарябило перед глазами. Не верит: "Это ошибка... Конечно же, ошибка", - твердит он про себя. Но вот звучит команда майора Калашникова, и Константинов делает шаг вперед, выходит из строя. Стоит, словно в полусне. И вдруг видит совсем рядом Стамма. Полковник обнимает его, крепко пожимает руку, проходит дальше, к Оглоблину...
   Нет, не ошибка. Правда! Старший лейтенант Константинов - Герой Советского Союза. Жаль, что нет сейчас в части Шибанова, первого Героя полка. Вот бы с кем поделиться радостью! Сфотографироваться бы вместе на память. Сначала вдвоем, а потом вчетвером. Но Виктор в Москве. После ранения под Мелитополем он долго, в течение месяца, лечился здесь, в санчасти дивизии, но дело не пошло на поправку, и вот теперь он в госпитале.
   Немцы укрепились в горах на юго-западной оконечности Крыма, Севастополь - центр их обороны. Полк гвардейцев-авиаторов перелетел в Дорт-Куль, ближе к объектам ударов. Это всего в тридцати километрах от Севастополя. Теперь условия работы резко изменились. Полк будет летать над непривычной для экипажей горной местностью. Командир полка провел по этому поводу летно-тактическую конференцию. Разговор шел об особенностях боевой работы в новых условиях и методах ориентировки в полете.
   Выступили майор Морковкин, штурманы эскадрилий, звеньев, экипажей. Средняя часть Крыма - безориентирная местность, подспорьем могут быть только железные дороги на участках: Джанкой - Симферополь, Армянск Джанкой - Владиславовна, Сарабуз - Евпатория. Главный, надежный метод восстановления ориентировки - выходом на береговую черту северным курсом. Южная часть Крыма - горы. Нет населенных пунктов. Дороги, если идешь от них в стороне, не увидишь, только под собой, когда проходишь над ними. Речки тоже, они закрыты горами, растительностью. Горные массивы затрудняют детальную ориентировку, а следовательно, и поиск целей...
   Для ведения общей ориентировки выступающие рекомендуют использовать вершины крупных гор. Для детальной - лесные массивы, площадки в горах, особенности их конфигурации. На Симферополь надо выходить южным курсом, при этом надо идти над морем правее береговой черты, подальше от прожекторов и зениток. Все, кажется, учли. Но не учли, что зенитные пушки и пулеметы немцы поднимут наверх, на вершины возвышенностей и склоны гор - так будет удобнее стрелять по самолетам.
   5 мая полк бомбил позиции противника в районе Мекензиевых гор, восточнее Севастополя. Цели - огневые точки, артиллерийские позиции, штабы - найти было очень трудно, мешали горы. Вот здесь-то во время поиска, когда Константинов со штурманом Дмитрием Комаровым шли вдоль ущелья, вокруг самолета замелькали трассы "эрликонов". Они тянулись сверху вниз по наклонной. Слева и справа. Владимир, глянув на вершины гор, понял, что они попали в ловушку.
   - Дима! Бей по огневым точкам! - крикнул Владимир и, довернув влево, стал прижиматься к горе. Штурман, поняв его замысел, схватился за пулемет и быстро подавил огонь "эрликона", бьющего слева. Справа, потеряв самолет на фоне темной горы, стреляли уже наугад, неприцельно.
   Прижимаясь к склону горы, экипаж вышел на цель и сбросил бомбы.
   Возвратившись домой, Константинов и Комаров продумали свой полет, поговорили с другими летчиками, командирами эскадрилий, высказали им свое мнение. Затем уже с готовыми предложениями пошли к командиру полка. Майор Калашников выслушал их, предложение одобрил, и экипажи пошли на задание уже не одиночно, а звеньями, для того чтобы фашисты, начав обстрел, не могли сконцентрировать свой огонь на одном самолете. В первой эскадрилье звенья возглавили комэск Дудник, его заместитель Халипский, командир звена Ряховский. Чтобы еще больше рассредоточить огонь фашистов и тем самым ослабить его, звенья пошли не в плотном боевом порядке, а расчлененном по фронту. Впереди звеньев с временным интервалом полторы - две минуты пошли одиночные самолеты, специально выделенные для подавления огневых точек противника. Их повели летчики средней подготовленности, которым пока еще было трудно держаться в строю. Среди них был Константинов.
   Не очень-то, конечно, приятно, что тебя, одного из лучших штурманов, считают за летчика-середняка, но Владимир доволен: он, как бы там ни было, - летчик, его посылают на ответственные задания, и то, что полет осуществляется звеньями, - в конце концов его же предложение, его инициатива. Пусть это не новое, в таком боевом порядке они уже действовали, но и тогда, под Таганрогом, это была инициатива его и Бушуева, и очень важно, что такой боевой порядок, такая тактика пригодились и здесь, в горных условиях Крыма.
   В последующем, изучив систему противовоздушной обороны противника в районе Мекензиевых гор и в других горных районах, экипажи, совершенствуя тактику, стали строить маршруты полетов так, чтобы вообще не попадать под обстрел зениток, поднятых в горы, - они обходили их с тыла, теряя во времени, но выгадывая в безопасности.
   Полеты, полеты... Константинов и Комаров бомбили укрепления противника на Сапун-горе в самом Севастополе, на Малаховом кургане, в порту, на причалах и пирсах. Город горит. Город прикрыт прожекторами, зенитками. Повсюду в темном небе блуждают голубоватые лучи прожекторов, взлетают и гаснут на излете разноцветные пунктиры трассирующих очередей...
   Если полк в течение нескольких ночей кряду бомбит передовые позиции обороны противника - это верный признак приближения штурма. И еще признак: враг, не надеясь устоять, начинает оттягивать в тыл живую силу и технику. Было замечено: противник перебрасывает войска из Севастополя, плавсредства - из бухт Херсснеса. И 25-й гвардейский полк получил боевую задачу: совершать налеты на бухты.
   Это было 8 мая. Оглоблин и Константинов выполнили четыре полета, бомбили бухты Круглую и Омегу. Ночь лунная, видимость хорошая. Кроме того, сбросили САБ. Все как на ладони: катера, транспортные суда, люди. Шла погрузка. Сбросив бомбы, Владимир видел разрывы на пристани, в воде среди катеров, на берегу в скоплении войск.
   Потом, когда наши войска освободили Севастополь, экипажи наблюдали жестокую картину поражения гитлеровцев: начиная от берега и далее на семьсот - восемьсот метров, море было сплошь покрыто трупами чужих солдат, лошадей, обломками плавсредств - всем, что могло держаться на поверхности. Враг получил по заслугам.
   В эту ночь произошло незабываемое событие. Возвращаясь из четвертого вылета и подойдя к аэродрому, Оглоблин и Константинов увидели неизвестный самолет. Он проходил над стартом и, что удивительно, с включенными огнями. Свои, полковые экипажи, прося разрешение на посадку, включали огни только перед четвертым разворотом, а если сказать точнее, то не включали, а только подмигивали ими. Погода к этому времени ухудшилась, особенно видимость, и Оглоблин с Константиновым поняли, что экипаж неизвестной машины потерял ориентировку, принял их аэродром за свой. Посадочный знак был включен, но самолет не сел, пошел на повторный заход. При повторном заходе, снизившись до пятидесяти метров, летчик включил посадочную фару, очевидно, для осмотра полосы. Убедившись, что она пригодна для посадки, пошел на третий заход.