Штучкин Николай. Над горящей землей

   - Будем бомбить артпозиции, - говорит командир полка, - живую силу и технику, расположенную вблизи населенных пунктов Байрак и Терновая. По первой цели действует первая эскадрилья, по второй - вторая. Не бойтесь попасть в населенные пункты, от них остались только названия. Жителей там нет.
   Командир полка предоставляет слово капитану Морковкину. Как всегда, штурман во всеоружии. "Развернуть полетные карты, нанести линию фронта, звучит его торжественный голос. Капитан быстро и четко ориентирует летчиков и штурманов: - Исключительно пункт... Включительно пункт... Соедините их красным карандашом. Пошли дальше... Исключительно пункт..."
   Он зорко смотрит за всеми и сразу видит того, кто почему-то замешкался, не может найти тот или иной из пунктов. Помогает заботливо, быстро, не забывая при этом добавить излюбленное: "М-м-мудрецы"... Затем, глядя на свою полетную карту, диктует пункты маршрута, контрольные ориентиры, расчетные данные по шаропилотному ветру. Строго напоминает:
   - Поправку внесете в воздухе, исходя из направления и скорости ветра. Выход на цель и бомбометание с ходу, высота сбрасывания бомб - семьсот метров. А почему с ходу? - спрашивает вдруг Морковкин.- Сержант Константинов!
   - Почему бомбить с ходу? - повторяет Владимир вопрос и отвечает: Иначе не достигнешь внезапности. Пока будешь рассматривать цель, немцы тебя обнаружат, откроют огонь, помешают прицелиться...
   - Правильно, - подтверждает Морковкин.- Внезапность прежде всего. Но внезапность одно дело, а точность удара по цели другое. По расчету времени вы пришли в указанный район, а цели не видите. Тогда надо ее осветить. В первом заходе сбросить светящую бомбу, а во втором - фугасную. Но и в этом случае внезапность играет первейшую роль. Противнику, внезапно ослепленному, трудно вас обнаружить...
   Боевая задача поставлена, экипажи пришли на стоянку. Уже темно. На западе, на фоне черного неба, видны вспышки огня, зарево пожаров. Это недалеко, у линии фронта. А дальше, примерно в двадцати километрах, по небу шарят прожекторы, ищут ночные бомбардировщики. И в том месте, где лучи их пересекаются, мельтешат яркие вспышки разрывов снарядов.
   - Не волнуйся, туда не пойдем, наша цель ближе, у линии фронта, успокаивает Жуков своего штурмана. А сам курит, курит...
   Владимир глядит на часы. Скоро должен взлететь командир второй эскадрильи Михаил Соколов со штурманом Андреем Слеповым, затем, через три минуты, Ломовцев с Косаревым, еще через три - они, Жуков и Константинов.
   - Вроде бы никто никому не мешает, - говорит Жуков, имея в виду впереди идущие экипажи.
   - Нет, - подтверждает Константинов.- Терновая, по которой будет действовать эскадрилья Соколова, от нашей цели, от Байрака, находится в шести километрах. Не помешает и Ломовцев. Его цель севернее деревни Байрак, наша - юго-западнее.
   Под плоскостями У-2 висят четыре бомбы по пятьдесят килограммов фугаски. Светящую авиабомбу штурман берет в кабину. Штурман и летчик договорились, что бомбы сбросят не сразу, а с четырех заходов. По одной в каждом заходе. И бить только прицельно. Майор Троян говорил, что с первого раза это трудно, невыносимо трудно. Но именно с первого раза и надо пересилить страх. Потом уже будет проще и легче.
   И вот они в воздухе. Сделали круг над аэродромом, а высоты "наскребли" только двести метров. Не шутка - четыре бомбы под крыльями.
   - Курс двести семьдесят пять! - командует штурман.
   Над головой - звезды. Сзади - ни единого огонька. Впереди - пожары до самого горизонта. Кажется, все горит, вся земля, и разобраться, что там надо бомбить, очевидно, будет не просто. Но летчик и штурман знают, что это лишь кажется, что стоит только подняться повыше, и картина изменится, пожары будут уже не сплошные, а очагами, и Байрак они найдут без труда.
   Штурман смотрит на землю, проверяет, насколько точно их самолет идет по линии заданного пути. Ориентиры различаются с трудом, ночь темная, безлунная. Подошли к линии фронта. Ее обнаружить легко: через нее с той и другой стороны летят трассирующие пули и снаряды. И по ракетам видно: на нашей стороне они разноцветные, на вражеской только желтые. Пулеметные трассы потянулись и к самолету - еще один признак линии фронта, - но проходят они далеко, скорее всего, противник бьет не по видимой цели, а по звуку мотора, почти наобум, приближенно.
   - Мы привыкли думать, что линия фронта - это сплошной огонь, - говорит Владимир, - а оказывается, наоборот, темная линия. Никого на ней нет, никто по ней не бьет.
   - Какой же смысл бить по ничейной, - отзывается летчик.- Но то, что она темная, заметно лишь нам, потому что скорость у нас небольшая, и высота всего шестьсот метров. Экипаж такой машины, как, например, Пе-2, ничейной полосы не заметит, для него линия фронта - это действительно сплошной огонь.
   Судя по времени, самолет на подходе к цели. Штурман внимательно смотрит вниз, ищет расчетную точку - разветвление большого оврага. Это место - начало боевого пути самолета. С этого места, встав на курс, заданный штурманом, сохраняя заданную скорость, через полторы-две минуты летчик приведет самолет на позиции вражеской артиллерии.
   - Курс двести восемьдесят, скорость сто двадцать, на боевом! командует штурман.
   Отсюда, с расстояния трех километров, Владимир отлично видит Байрак. В трех местах деревня горит. Там, где должна находиться цель - артиллерийские позиции, видны вспышки орудийной стрельбы. Их и надо погасить. .Но то, что немцы ведут огонь, на руку экипажу. За громом стрельбы они не услышат гул самолета, и на позиции можно выйти внезапно, можно их осветить, чтобы более точно ударить.
   Вот и цель. Выдернув предохранительную чеку, Владимир бросает за борт светящую авиабомбу. Она вспыхнула где-то под самолетом, повисла на своем парашюте, и яркий бело-голубой конус света залил землю. Владимир видит позицию, вернее, оконечность ее, три углубленных в землю орудия, хода сообщений от одного к другому. Момент удачный для бомбометания.
   - Командир, левее, еще левее... Так, хорошо! - кричит штурман. Сбросив бомбу и увидев внизу будто вспышку зарницы, командует: - Отворот влево!
   Отворот влево - это противозенитный маневр. Одновременно, пока самолет накренен, штурман, глядя на все еще освещенную землю, ищет другие орудия, запоминает их места, стреляет. По орудиям, окопам, ходам сообщений. Летчик выводит машину из крена и идет по прямой.
   - Леша, разворот на обратный курс!
   К самолету очередями-цепочками потянулись красные огненные шары "эрликонов" - спаренных зенитных установок. Но сейчас их можно не опасаться. Немцы, ослепленные САБ, бьют наугад, как бы в порядке психологического воздействия на экипаж советского самолета: возможно, опасаясь попасть под огонь, он уйдет на свою территорию.
   Самолет вновь на боевом курсе, орудия продолжают стрелять. Светящая бомба уже упала на землю и продолжает гореть невдалеке от позиции. Запомнив расположение орудий относительно САБ и горящих домов, Константинов выбирает новую цель, поворачивает на нее самолет, прицеливается, сбрасывает фугаску и опять берется за пулемет. Орудие перестало стрелять, значит, огонь его подавлен. Перестали стрелять и другие, на которые бомбы не падали. Ну что ж, и это неплохо. В этом и суть задачи: заставить их замолчать, воспретить огонь по нашим войскам. Возможно, что после ухода У-2 на свою территорию, все они оживут, все снова откроют огонь, но придет очередной экипаж, и орудия снова умолкнут.
   - Отличный ориентир, Леша! - кричит Владимир, имея в виду светящую бомбу, что горит на земле.- Разворот!
   Экипаж выполняет третий заход. Орудия молчат, не стреляют, однако Владимир запомнил их место, и уверенно, точно выводит машину на цель. Вниз летит еще одна бомба. Затем еще одна.
   Задание выполнено. Курс девяносто - по наикратчайшей на свою территорию. Со снижением, на максимальной скорости. Над линией фронта к самолету потянулись пулеметные трассы.
   - Ниже пятисот метров снижаться нельзя, а то достанут, - предупреждает Владимир.
   - На малой скорости тоже нельзя, долго летишь над чужой территорией, ворчит Жуков, - а где большую возьмешь, если идти без снижения?
   Вот и своя земля. Проходит три-четыре минуты, и вот он, аэродром, посадочный знак из тускло горящих плошек. Жуков вошел в круг, помигал огнями, в подтверждение, что он, дескать, свой, и зашел на посадку. Сели, зарулили на заправочную линию, выключили мотор. И сразу вокруг механики, техники.
   - Ну как там дела? Бомбили? Что видели?
   Подсвечивая фонариками, осмотрели самолет снизу и сверху - крылья, фюзеляж, хвостовое оперение, - нет ли пробоин. Нет, все нормально, все обошлось хорошо. Рыча могучим мотором, подошел бензозаправщик. Солдат, сидящий за рулем, спросил: "Бензин нужен?" Механики засуетились у шланга, техник - у горловины бака, а летчик и штурман пошли на командный пункт (в палатку) для доклада о выполнении боевого задания.
   - Цель нашли, сделали четыре захода, видели четыре взрыва, докладывает Жуков начальнику штаба полка.
   - А что уничтожили? - спрашивает заместитель начальника штаба старший лейтенант Прокопчик.- Может, убили кого?
   - Возможно, - Жуков неуверенно пожимает плечами.
   - А что же я в штаб дивизии докладывать буду? - недоумевает Прокопчик.
   Перехватив улыбку начальника штаба, Жуков шутит:
   - В следующий раз, товарищ старший лейтенант, мы сделаем иначе: после бомбометания не сразу пойдем на свою территорию, а сядем в районе расположения цели, осмотрим воронки, посчитаем убитых фашистов. Чтобы уж точно, без ошибки.
   Прокопчик вздыхает.
   - Тебе можно шутить, а вот мне... Я же дело имею с начальством.
   Жуков и Константинов опять пришли на стоянку.
   - Товарищ командир, самолет к полету готов, - докладывает техник.
   Дальше все идет, как и в первом полете. Запуск, взлет, курс к линии фронта. Но есть и что-то новое, необычное. В настроении, душевном состоянии. В синем свете, рвущемся из выхлопных патрубков, Владимир видит ветрянки взрывателей бомб, выглядывающих из-под плоскостей, проволочные вилки-конторовки. И его охватывает чувство собственной силы, уверенности. Он довезет эти бомбы до места и сбросит туда, куда нужно, - в цель. И ничто не собьет его с курса, ничто не заставит свернуть.
   Владимир смотрит вдаль, на багрово полыхающий горизонт. Там горит Харьков. И все, что вокруг него. Город сейчас у немцев, и туда летают наши бомбардировщики. И сейчас они там. Это можно понять по тому, как шарят по небу прожекторы. Вот пересеклась, скрестилась пара лучей, к ним заспешил третий, четвертый. Начали бить зенитки. Световые вспышки вблизи перекрестия. Самолет, охваченный прожекторами, не виден, но трассы огня, идущие от него к земле, видны, заметны. Экипаж отстреливается, экипаж не теряет присутствия духа даже в смертельной опасности.
   Бомбили так же, как и в первом полете, тщательно прицеливаясь, стараясь, чтобы ни одна бомба не ушла впустую. На обратном пути, учтя опыт первого вылета, высоту не теряли, и по ним никто не стрелял, даже при пролете линии фронта.
   После того как экипажи сделали по два боевых вылета, командир принял решение на этом работу закончить. "Не будем испытывать судьбу, - сказал он, - хуже нет, если кто-то в первую ночь не вернется. Непоправимый моральный урон". Владимир, как и все, промолчал, а в душе с командиром не согласился. Можно было бы выполнить и третий полет, настроение уж очень хорошее, и усталости не чувствуется. Но, когда возвратились на свой аэродром и пришли в столовую, понял, что решение командира полка было правильным и своевременным.
   - Свалюсь сейчас с табуретки и усну, - улыбнулся он вымученно
   С табуретки он не свалился, но есть не мог. От еды отказались и Марченко, и Михеев.
   Утром в полк поступила телеграмма. Майор Хороших зачитал ее на построении личного состава: "Войска нашей армии, в интересах которой вы бомбили артпозиции, живую силу и технику противника, заняли населенный пункт Байрак и развивают наступление. Командующий армией объявил благодарность летчикам, штурманам, техникам и механикам, всему личному составу полка", - закончил майор Хороших.
   Вчера, во вторую боевую ночь, бомбили узлы сопротивления гитлеровцев населенные пункты Веселая, Терновая, Козлово, Нескучное. Все они расположены невдалеке от линии фронта, от всех остались только названия. Жуков и Константинов совершили пять боевых вылетов.
   Сегодня, 13 мая, предстоит бомбить скопление танков, автомашин и живой силы в районе Зарожное. Но прежде чем бомбить, их надо разыскать. А в темную ночь это не просто. Жуков и Константинов кружат над деревнями, полями, лесными массивами. Наконец обнаружили. Цель на опушке леса. Чтобы не ошибиться, Владимир сбросил светящую бомбу. И все как на ладони - танки, автомашины, люди.
   Сделали два захода, бомбили фугасными "сотками". Меньший калибр для танков уже не подходит. Внизу что-то загорелось. "Лучше, если, конечно, танк, - подумал Владимир, - весомая, важная цель".
   - Танк или автомашина? - кричит он в трубку. Алексей покачал головой: "Не знаю". Спросил:
   - Может, снизимся?
   Владимир не согласился:
   - Из-за любопытства в огонь? Не стоит.
   В запасе осталось десять небольших, весом в один килограмм, зажигательных бомб и восемь осколочных - для поражения живой силы. Сделали четыре захода. Владимир брал с пола кабины бомбы, быстро приводил их в боевую готовность: отворачивал до свободного хода ветрянки, бросал за борт самолета.
   Когда уходили на свою территорию, танк (или автомашина) продолжал гореть. Он горел всю ночь и всю ночь, используя его как ориентир, на цель выходили экипажи полка, а Константинов и Жуков, убедившись, что это все-таки танк (автомашина сгорает быстрее), чувствовали себя именинниками. Лишь случай испортил им настроение, да и то ненадолго. Никто не думал, что едва заметный огонь плошек, изображающих посадочный знак на аэродроме подскока, может увидеть немецкий разведчик. Экипажи, приходящие с боевого задания, не сразу находят ее. Некоторым со старта помогают ракетами. Может, случайно, но немец площадку увидел. Он шел с востока на запад. "Воздух!" закричал наблюдатель с поста на восточной окраине аэродрома. И все услышали гул бомбардировщика, скрытого ночной темнотой. Затем послышался треск пулемета, к земле потянулись трассы огня. Летчики, штурманы, техники и механики, находившиеся у своих самолетов, бросились кто куда, врассыпную. Бросились в разные стороны Жуков и Константинов. Потом, собравшись у самолета и вспомнив об окопах, отрытых здесь же возле стоянки, от души посмеялись.
   - Представляешь, - сказал Владимир, - прогудел над площадкой, чуть-чуть пострелял, причем наугад, а какого страху нагнал. Такое впечатление, будто в тебя только и целится. Вполне можно представить, как себя чувствуют немцы, если мы над ними висим в течение ночи и все время бомбим и стреляем.
   Командир полка этот случай расценил по-другому. "Век живи, век учись", - сказал он и потребовал сделать приспособление к плошкам, изображающим посадочный знак. Подумали, сделали. С западной и восточной стороны плошки стали прикрывать металлическими щитками-стенками. Ногой рычажок придавил стенки поднялись, пламя заслонили. Опять придавил - стенки опустились, пламя открыли. Посадочный знак виден, экипаж может заходить на посадку, приземляться.
   Бессонные напряженные ночи... Бомбардировка опорных пунктов, мотоколонн, скоплений живой силы и техники, сброс листовок, предназначенных для гитлеровских солдат, одурманенных фашистами. Полеты в любую погоду. 17 мая бомбили скопление вражеских войск близ пункта Русское-Лозовое. Возвращаясь домой, Жуков и Константинов попали в грозу. Выручили постоянная бдительность и наблюдательность, хорошая зрительная память штурмана. В район аэродрома он вышел по створу запомнившихся ему пожаров близ линии фронта и расчетному времени. Потом дал красную ракету - сигнал о помощи. Сигнал увидели, дали ответную ракету, и экипаж приземлился.
   С каждым боевым заданием, с каждой полетной ночью зреет мастерство летчика Жукова и штурмана Константинова, крепнет летная согласованность, взаимная выручка. 18 мая они сделали два вылета, бомбили скопление вражеских войск у населенного пункта Циркуны.
   И вот третий вылет, туда же. Они уже близ линии фронта, и вдруг перебои в работе мотора. А под крылом четыре бомбы по пятьдесят килограммов, груз, который, если мотор откажет, сразу уменьшит скорость машины. А потеря скорости - это причина штопора, причина падения.
   Стараясь как можно меньше терять высоту, Жуков развернулся и лег на курс, заданный штурманом.
   - На площадке будем через четыре минуты, - сказал Владимир.- К тому времени мы потеряем пятьсот метров высоты, и у нас останется сто.
   Они оказались в тяжелых условиях, можно сказать, в чрезвычайно тяжелых. Бомбы сбросить нельзя - попадешь по своим же войскам. Садиться с ними опасно: при грубой посадке, если мотор обрежет в самый последний момент, бомбы могут взорваться от сотрясения. И еще одно затруднение. О том, что экипаж оказался в беде, что ему нужна немедленная посадка, надо сообщить заранее установленным сигналом: дать красную ракету, включить навигационные огни. Но это связано с риском. В районе аэродрома может оказаться немецкий истребитель, специально охотящийся за идущими на посадку машинами.
   - На посадку зайду на повышенной скорости, - предупредил Жуков.
   "Чтобы сократить время планирования и не упасть при отказе мотора", подумал Константинов, продолжая мысль летчика, а вслух добавил:
   - В момент выравнивания я дам ракету, подсвечу место приземления.
   Приземлились благополучно. Техники, осмотрев мотор и обнаружив неисправность - один из пяти цилиндров не работал из-за отказа свечи, сказали пилоту и штурману:
   - Вы оба родились в рубашке...
   Первая боевая потеря... Это произошло 19 мая. Полк бомбил скопление танков в районе пунктов Непокрытое и Покровское. Возвращаясь из первого полета, Константинов и Жуков увидели очаг сильного пожара за границей аэродрома. Что это? Может, бомбили немцы? Нет. В огне - остов самолета У-2. Что-то случилось. Зашли на посадку, сели. На аэродроме никого нет, все там, где случилась беда. И вдруг из темноты - старший лейтенант Слепов. Хрипло, взволнованно:
   - Погиб Бибиков...
   Так получилось, что все это время, с первой же легкой ночи, ветер на аэродроме Портянкин был западным, поэтому и взлетали на запад. На восточный старт не обращали внимания. Да и что обращать, место ровное, открытое; впереди, по линии взлета, - поле. Единственное, что привлекало внимание немецкая зенитная пушка. Брошенная в поле далеко за границей аэродрома, она не мешала ни посадке, ни взлету.
   И вдруг помешала. Самолет был перегружен бомбами, листовками, САБ - а мотор старенький, слабый, работающий на пределе ресурса. Самолет бежал очень долго, наконец оторвался, но скорость была еще недостаточной, и летчик Бушуев, прежде чем перейти в угол набора, придержал его у земли. Это и явилось причиной катастрофы. Зацепившись шасси о пушку, самолет упал, скапотировал и загорелся. Летчика из кабины выбросило, а штурмана придавило к земле.
   Очнувшись после удара, Бушуев бросился на помощь товарищу. Неистово, спешно стал разгребать под ним землю. Но много ли сделаешь голыми руками, много ли успеешь. Тогда он попытался поднять хвост самолета, чтобы штурман выбрался из кабины, но сил не хватило. Он снова начал рыть, а пламя, возникнув под капотом мотора, приближалось уже к кабине, начало схватывать плоскости. Раньше других прибежал врач полка Сергей Чижов. И тоже стал помогать. Потом прибежали все. И все, не подозревая об опасности, движимые чувством сострадания, стремлением спасти человека, бросились к самолету, к задней кабине. В этот момент и раздался голос майора Хороших:
   - От самолета! Немедленно от самолета!
   И люди поняли. Все сразу отпрянули. Побежали. Но едва отбежали метров на двадцать, послышалась новая команда:
   - Ложись!
   В ту же секунду ухнула "сотка", за ней вторая. Начали рваться светящие бомбы, патроны.
   - Никто еще не погиб? - спросил Константинов.- Отбежать все успели?
   - Успели, - ответил Слепов.- Сейчас все вернутся сюда. А Бушуева отправили в госпиталь. Обгорал, контужен. Он был вне себя и не слышал команду майора Хороших. От самолета его оттащил Чижов, но недалеко, не успел. Поэтому и контузило.
   Владимир обессиленно прислонился к крылу самолета. Перед глазами Бибиков. Худощавый, остроносый, энергичный... Учитель до армии, до войны. В полку выпускал стенную газету. Хорошо ее делал, с душой. Вспомнилась бессонная ночь перед вылетом в Подмосковье. Тихие, перевернувшие душу всхлипы штурмана Бибикова: "Доченьки мои... Родные мои... Милые..."
   И еще вспомнился случай. Это было недавно. Полк получил новую боевую задачу: произвести разведку тыла вражеских войск: выяснить движение резервов по шоссейным и железным дорогам, места скоплений, количество самолетов на аэродромах. Одновременно бомбить их, обстреливать. До этого летали близ линии фронта, теперь надо лететь в глубину до семидесяти километров. А там и прожекторы, и зенитки. Их наблюдали пока еще издали...
   - Задача ответственная, сложная, связанная с риском, опасностью, поясняет майор Хороших.- Полеты, которые выполнялись до этого, могут показаться прогулкой в сравнении с предстоящими. Требуется три экипажа. Но я не хочу назначать их, хочу, чтобы люди шли добровольно. Добровольцев прошу выйти из строя!
   Все замерли. На несколько бесконечных секунд. И вдруг, четким уверенным шагом из строя вышел летчик Бушуев.
   - Я полечу!
   Сразу же вслед за ним вышел и Бибиков, штурман экипажа Бушуева. Доложил не громко, но твердо: "Я полечу!" И опять тишина, молчание. Затем вышел еще один экипаж. И еще.
   - Спасибо за вашу решительность, мужество, - поблагодарил их командир и распорядился: - Первыми пойдут на разведку Бушуев и Бибиков...
   Они слетали успешно, командир объявил им благодарность, поставил в пример другим, и Владимир завидовал штурману Бибикову, ругал себя, что не вышел из строя, не нашел для этого силы, как нашли Бушуев и Бибиков.
   "В связи с катастрофой, с гибелью штурмана полеты теперь прикроют, подумал Владимир, - будут разбирать происшествие, будут искать виноватых, организовывать похороны, изучать летные документы..."
   - Первая эскадрилья, становись! - раздается команда.
   Построились. Загнули левый фланг. Получился треугольник. У его основания встал комэск Николай Бекаревич. Выступает:
   - Жаль Бибикова, хороший был товарищ, хороший штурман. Но войны без жертв не бывает. Особенно тяжко, обидно, когда люди гибнут вот так, не в бою, а по недосмотру, неорганизованности. Видели мы эту проклятую пушку, видели, а убрать ее не догадались. Но переживать не время, надо работать, летать, фашистов бомбить. Командир полка решил продолжить полеты. Очередность вылетов прежняя, по плану.
   Бекаревич на секунду умолк, очевидно, давая людям собраться с мыслями, перестроиться психологически, и скомандовал:
   - По самолетам!
   Идя к самолету, Владимир с благодарностью думал о майоре Хороших, о принятом им решении. Почувствовал, как тяжесть переживаний свалилась с плеч, как снова все его существо пронизала мысль о предстоящем полете, о боевом задании.
   Вместо аэродрома подскока хутор Портянкин полк получил другой Куриловку, площадку в районе Купянска. Семьдесят километров юго-западнее Валуек. Приземлились уже в темноте. Вместо бомб к самолетам привезли необычные мешки - длинные, до двух метров, и очень тяжелые. На стоянку приехали общевойсковые командиры. Обступили майора Хороших, стали о чем-то говорить, советоваться.
   - Что-то случилось, - сказал Константинов Жукову.- Или случится. На душе муторно.
   - Устал ты, и все - пояснил Жуков. И успокоил: - Погода сегодня плохая, полеты, очевидно, сорвутся. Отоспишься, и все будет в порядке.
   Но полеты, несмотря ни на что, состоялись. Обстановка потребовала. Наступательная операция наших войск под Харьковом, так успешно начавшаяся, вдруг сорвалась, захлебнулась. Часть войск изюм-барвенковской группировки попала в окружение. Войскам нужны мины, патроны, медикаменты, продукты питания. Все это в мешки и упаковано. Их надо сбрасывать близ села Лозовенька, расположенного в ста пяти километрах юго-западнее Купянска. Точное место сброса: три костра, расположенных треугольником.
   Полеты состоялись, но лишь во второй половине ночи. А вначале шел дождь, совершенно не было видимости. Погоду ждали, сидя в кабинах. Под чехлами. "Спи, - сказал Константинову Жуков, - пользуйся случаем. Первыми полетят Бекаревич со Слеповым, затем Ломовцев с Косаревым, и только потом мы. Не проспим. Услышим. Не услышим, техник разбудит".
   Сказал и уснул. А Владимир не смог. Он действительно очень устал. Летают все время вместе, уже сделали более тридцати вылетов, но Жуков и спит хорошо, и ест с удовольствием. Константинов напротив - и аппетит неважный, и бессонница. Характеры у них разные. Для Жукова полет на боевое задание - работа обычная, для Константинова - работа напряженная. Жуков переживает опасность только тогда, когда он в воздухе, когда по нему стреляют, Константинов - и до полета, и после полета. Жуков на пробоину в плоскости смотрит с усмешкой: "Техникам работы прибавилось". Константинов с опаской: "Еще бы три сантиметра и пуля попала в кассету, могли подорваться на собственных бомбах..."
   Жуков проснулся, слушает, спит или не спит Константинов. Убедился - не спит. Спрашивает: