Штучкин Николай. Над горящей землей

   За последнее время тревоги участились, и люди, прибежав на стоянку, действуют, как и обычно: расчехляют машины, проверяют заправку бензина, масла и воздуха, начинают подвешивать бомбы. Но вдруг поступает команда: самолеты рассредоточить, подготовить к вылету и замаскировать. Это уже что-то новое...
   А время идет. Солнце поднимается все выше. Уже теплым ветром осушило росу, разогнало туманную дымку. Когда все было закончено, все подготовлено к вылету, на стоянку пришел капитан Хорошилов, приказал построить людей и объявил:
   - Отбоя тревоги не будет. Война. Войска фашистской Германии нарушили нашу границу.
   Владимир посмотрел в сторону Шепетовки и увидел самолеты, несколько "Чаек" и И-16. Они летали звеньями на разных высотах. Увидев их еще полчаса назад, он удивился; какие в воскресенье полеты? Тревога - дело обычное, но полеты... В течение этого времени самолеты менялись: одни уходили на посадку, другие взлетали. "Патрулируют, - понял теперь Владимир, - несут боевое дежурство, охраняют Шепетовку".
   - Руководящий состав ко мне! - приказал Хорошилов.- Получить боевое задание!..
   Из строя вышли командиры и штурманы эскадрилий, их заместители. Хорошилов развернул планшет с уложенной в нем картой...
   - Они и будут ходить на задание, - недовольно ворчит Михеев, - помяни мое слово, Володя, нам, сержантам, и во время войны летать не придется.
   Но летать в этот день не пришлось никому. С проложенными на картах маршрутами экипажи прождали весь день понапрасну, И второй день, и третий...
   А другие полки летали. Мимо аэродрома проходили группы СБ и Су-2. Девятки, шестерки, звенья. Непрерывный моторный гул, висевший над аэродромом, поднимал настроение, вызывал гордость. "Ох и дадут фашистам!" восхищался Владимир, задирая голову вверх, а потом поутих, призадумался. С боевого задания самолеты возвращались меньшими группами, боевого порядка не соблюдали, шли вразброд, на разных высотах...
   Четвертый день войны. Экипажи, выделенные для боевой работы, по-прежнему сидят у машин, дежурят, ждут команды на вылет. Сержанты тоже заняты делом.
   Ходят в наряд, в караул, охраняют склады, самолеты. Михеев возмущается. Константинов его успокаивает: каждому, дескать, свое, подойдет время, и они будут летать, и они будут фашистов бить... "Пока оно подойдет, война кончится", - упорствует Михеев.
   А война все разгорается. На запад одна за другой идут группы бомбардировщиков. Девятки, шестерки, звенья... Возвращаются иногда одиночно. Вот и сейчас оттуда летит один самолет. Уже видны его очертания. Это СБ. Довернув в сторону аэродрома, летчик строит заход на посадку. Но идет почему-то левее посадочной. Не выпуская шасси, приземлился, тяжело, поднимая облако пыли, прополз на животе и, развернувшись носом к стоянке, замер, упершись в землю загнутыми лопастями винта. К нему понеслась "санитарка", побежали люди. Из кабины выскочил летчик, замахал руками:
   - Остановитесь! Бомбы могут взорваться!..
   - Теперь уже не взорвутся, - успокоил его Овечкин. Он хотел было отвести летчика в сторону, поговорить, но подошла командирская эмка и увезла экипаж в штаб.
   Вскоре выяснилось, что девять СБ летали бомбить фашистский аэродром. В районе цели их обстреляли зенитки, затем атаковали истребители. Их было много. Они сумели расчленить группу, и экипажи, уходя на свою территорию, вели бой в одиночку. На аэродром Судилков летчик вышел случайно...
   Пока экипаж находился в штабе полка, техники занимались самолетом. Они подложили под крылья огромные резиновые мешки, накачали их воздухом, и таким образом подняли его. "Почему не выпустил шасси?" - спросил инженер подошедшего летчика. Тот промолчал, только пожал плечами. Ничего не говоря, инженер поднялся в кабину, перевел кран уборки и выпуска в нужное положение, и шасси выпустилось.
   - Все нормально, вот только снимем бомбы, выправим винт, и можете лететь восвояси, - как можно спокойнее сказал он пилоту.
   Когда самолет улетел, капитан Хорошилов собрал молодых штурманов и пилотов, сказал:
   - Вот вам пример неправильных действий экипажа. Отбиваясь от истребителей, летчик и штурман потеряли ориентировку, до цели не дошли, бомбы не сбросили. Возвращаясь обратно, сели на первый попавшийся аэродром, в спешке забыли выпустить шасси. Нельзя, товарищи, оказавшись в сложной обстановке, теряться, отсюда и все беды...
   "Но почему они растерялись? - думает Владимир.- Почему? А потому что непросто, наверное, выдержать, сохранить присутствие духа, когда тебя атакуют, когда по тебе стреляют.- Спросил сам себя: - А я бы выдержал? Я бы не растерялся? - Ответил: - Выдержу. Но к этому надо готовиться".
   Курс на восток
   27 июня - шестой день войны. Летчики, штурманы и стрелки собрались в столовой - большом кирпичном доме невдалеке от летного поля, "Ниночка, принеси побыстрее", - просит официантку Курбатов. Девушка знает, почему Курбатов торопится - выполняет указание капитана Хорошилова не собираться большими группами, держаться рассредоточенно. Противник бомбил соседние аэродромы: Славуты, Полонная, Староконстантинов. Там погибло немало механиков, летчиков. Нина понимает, поторапливается: "Не беспокойтесь, товарищ старший лейтенант, наш аэродром заговоренный, его не тронут..." И вдруг раздается крик:
   - Воздух!
   Столовая опустела мгновенно. Выскочив на крыльцо, Владимир услышал гул самолетов. С северо-запада на высоте пятьсот метров подходят две девятки "хейнкелей". Идут в плотном строю. Огромные, неуклюжие. Они будто плывут. Люди бросились врассыпную. Владимир не побежал, растерялся, будто завороженный смотрит на небо.
   Бомбардировщики приближаются. Уже виден их камуфляж серовато-желтого цвета, на крыльях чернеют кресты. Кажется, фашисты идут прямо на здание столовой и будто им некуда больше идти, и нет никакого дела до самолетов на стоянках, до аэродрома. Владимир вжался в теплую кирпичную стену, замер. От ведущей машины отделились темные каплеобразные точки, послышался резкий, все нарастающий свист. "Бомбы!" - дошло до сознания.
   От взрывов под ногами качнулась земля. Фашисты сделали два захода. После первого, когда они пошли на разворот, Владимир отметил, что из атаки они выходили не вправо, не в сторону своей территории, а в сторону нашей, туда, откуда удобнее сделать новый заход. "Действуют будто на полигоне", зло подумал Владимир, и страх пропал, улетучился, а сердце наполнилось ненавистью: "Сволочи!.."
   Конец июня. Вечером, перед самым отбоем, в казарму зашел Хорошилов, окинул всех взглядом, объявил:
   - Пребывание в Судилкове закончилось. Перебазируемся на восток. Куда именно - скажут перед отъездом. Самолеты приказано передать другому полку. Вещи с собой не брать, иметь небольшой чемоданчик.
   Кто-то спросил: "Это что, отступление?"
   - Пожалуй, что так, - ответил капитан, - но надо смотреть вперед: где-то мы закрепимся, получим новую технику, освоим ее и будем сражаться.
   Узин - аэродром под городом Белая Церковь. До него ехали сутки. Прибыли утром. Вернувшись из штаба авиачасти, Хорошилов предупредил:
   - Долго здесь не задержимся. Команда на отъезд может поступить в любую минуту. Не разбредайтесь, держитесь поближе к штабу...
   3 июля. Все собрались в столовой. Сидят в тишине, следят за часами, глядят на динамик. Ждут выступления товарища Сталина. Наконец в динамике послышался шорох, затем негромкий приглушенный размеренный
   голос...
   Сталин говорил о вероломном нападении гитлеровской Германии, о реальной угрозе первому в мире социалистическому государству, призвал советский народ к самоотверженной борьбе, стойкости и мужеству в боях с ненавистными захватчиками.
   Динамик умолк, и Владимиру показалось, будто он слышит отдаленный грохот орудий. Все еще не верилось в реальность происходящего, думалось, что все это бред, чепуха - и жизненное пространство для "великой Германии", и мировое господство для Гитлера, думалось, что наши войска вот-вот остановятся, сконцентрируют силы и сами пойдут в наступление. И вдруг стало понятно, что сделать это не просто. Военная обстановка требует напряжения всех сил, исключительной четкости и организованности в действиях. Нужно не только собрать силы, но и научить людей воевать, чтобы ударить умело, наверняка.
   Вот и им - Константинову, Михееву, Марченко - тоже еще надо учиться. И тому летчику, что второпях садился без шасси в Судилкове. Хоть он и ходил на задание, но воевать, если говорить откровенно, по-настоящему еще не умел. И сколько еще было таких, возвращавшихся с боевого задания по одному, на разных высотах, разными курсами...
   Быть или не быть Советскому государству - так поставлен вопрос. Жить или не жить ему, Владимиру Константинову, его родным и близким. Всему народу советскому.
   За столом вместе с Михеевым и Константиновым сидит Василий Овечкин. Он хмур, утомлен и подавлен. Владимир впервые видит его в таком состоянии.
   - Сталин сказал: отступая, уничтожайте все, ничего не оставляйте врагу. Это установка партии и правительства, и мы будем ее выполнять, негромко говорит Овечкин.- Но вы только вдумайтесь в смысл сказанного. Уезжая с аэродрома Судилков, мы должны были взорвать наш городок. Рабочие будут взрывать заводы и фабрики, затоплять шахты. Колхозники - сжигать посевы, усадьбы своих колхозов. Свое - своими руками!..
   После взлета, не делая традиционного круга, Ли-2 лег на курс и пошел на восток на малой высоте. Владимир прильнул к иллюминатору, наслаждаясь скоростью, ощутимой так остро лишь у земли. Рокочут моторы, самолет подрагивает от восходящих воздушных потоков, под крыло убегают зеленые рощи, желтые нивы, белые украинские деревушки.
   "Ух здорово!" - восхищается Михеев и возбужденно толкает Владимира в бок. Но Владимир молчит. Хорошилов, Овечкин, Курбатов тоже молча прильнули к иллюминаторам. Они понимают: не радостная горячность бреющего полета заставляет пилота вести самолет у самой земли. Нет, это маскировка. Пилот знает, что немецким истребителям труднее обнаружить их "Дуглас" на фоне земли, нежели на фоне светлого неба.
   Спустя какое-то время, когда фронт остался далеко позади, Ли-2 наконец пошел вверх.
   Владимир смотрит на горизонт, далекую белую гряду облаков. Судя по времени, самолет пока еще летит над Украиной. Об этом же говорят и уплывающие назад белые мазанки, пышные сады, пирамидальные тополя. Но Киев уже позади...
   Так и кочевали из Узина в Киев, затем - в Липецк. Липецкий аэродром стал центром переучивания на новую технику, центром формирования полков. Все, казалось, складывается так, как должно, как хотелось Владимиру и его товарищам. Полк вскоре должен был получить самолеты Пе-2, освоить их и начать наконец сражаться с фашистами.
   Но это только так казалось. Вскоре Хорошилов построил сержантов и сказал: "Извините, товарищи, вы опять не у дел. Летчиков много, а самолетов мало". И пытаясь их обнадежить, стал говорить о том, что это дескать, неплохо, если летчиков много, хуже, когда их не хватает. А самолетов настроят. "Будет и на вашей улице праздник, - подбодрил питомцев капитан, так что голов не вешать и духом не падать!"
   "Выходит, самолетов у нас до войны было мало?" - спросит после этого Владимир комиссара Овечкина. "Да, нет, дело не в этом, - ответит ему комиссар, - самолетов было достаточно. Велики наши потери в первые дни войны, и прежде всего от ударов вражеской авиации по аэродромам".
   И вот - снова перелет, теперь уже на ТБ-3, четырехмоторной громадине. Приземлились под Куйбышевом. Изучали Пе-2. Но больше приходилось работать. Везде, где только прикажут: на колхозных полях, железнодорожной станции, элеваторе. А время идет, уже наступил октябрь. Как-то раз, приставив к стенке лопату, Михеев зло зашептал:
   - Тебя совесть не мучает?.. А я уже не могу. Люди воюют, Родину защищают, а мы по тылам шастаем, Сколько можно? Давай, Володька, на фронт подаваться.
   - А как это сделать? - спрашивает Константинов.
   - Очень просто, пристанем к какой-нибудь части.
   - Но это же бегство...
   - Ты, может, скажешь дезертирство? Ошибаешься, друг, на фронт убегают не дезертиры, а патриоты.
   Обстановка, однако, изменилась. На следующий день, после завтрака, прозвучала команда: "Приготовиться к построению!" Команда как команда, обычная. Но вслед за тем разнеслось:
   - "Купцы" приехали!
   Это уже новость! "Купцов", посланцев авиационных частей, дожидались давно и с нетерпением. Вот и первый из них. Невысокого роста, в черном видавшем виды летном реглане, на петлицах три малиновых "кубика". Через плечо на длинном желтом ремне - маузер. На голове черная каракулевая кубанка, нависшая над левой бровью. Быстрым наметанным взглядом окинул казарму, сержантов, замерших в ожидании и надежде на своих местах, приказал:
   - Старшина, построить людей!
   Постоял перед строем, внимательно глядя на стоящих перед ним авиаторов, и объявил:
   - Согласно распоряжению штаба ВВС Московского военного округа десять штурманов поедут со мной для подготовки на фронт.
   Константинов, Михеев, Рудин и Марченко оказались в числе десятки счастливчиков.
   Они ехали долго. Сутками просиживали на промежуточных станциях. Везде надо было ждать поезда, везде с боем пробиваться в вагоны. "Купцом" оказался штурман Слепов. Он был волевым военачальником, предприимчивым человеком, умеющим применяться к обстоятельствам. Каждый из штурманов скомплектованной им группы имел теперь свою конкретную задачу, знал, за что отвечает. Один за доставку кипятка, другой за снабжение продуктами, третий за сохранность личных вещей...
   Стучат колеса на стыках. Мимо окон вагонов проплывают голые рощи, заснеженные поля, осиротевшие без мужиков деревеньки. Слепов, сидя напротив Константинова, философствует:
   - Курс у нас верный, на фронт. Чувствую, сделают из нас особую группу. В чем будет заключаться эта ее особость, сказать пока не могу, но чувствую, что так будет.
   Постукивают на стыках колеса. Владимир смотрит в окно, думает о матери, младшей сестренке Августе, о Тамаре. Что с ней, где она? До войны Тамара жила в Батайске, ей хотелось быть рядом с мужем, Василием. Да и он того же хотел. Поэтому и позвал ее. "Вот что значит любовь, - думает, улыбаясь, Владимир, - ни на шаг друг от друга".
   В одном из писем Тамара сообщала, что она поступила на курсы медицинских сестер. "Чтобы времени не терять..." Но Владимиру ясно, что дело вовсе не в этом. Василий так решил. Решил, что жене летчика лучше быть медсестрой, а не летчиком. А может, он прав? Где она будет летать, если его место службы - полк, а ее - аэроклуб? Аэродромы же разные. И, как правило, на большом удалении один от другого.
   Последнюю весточку о Тамаре Владимир получил уже из Калинина, от матери. Она сообщала, что Василий, досрочно, в первые дни войны, окончив авиашколу, откомандирован под Ленинград. А Тамара пока еще учится. После окончания курсов ее куда-то назначат...
   Письмо из родного дома долго искало своего адресата. За это время учебу Тамара, конечно, закончила и куда-то назначена. Но куда? Может, на фронт? Владимир закрыл глаза и ясно представил себе задымленный, избитый участок земли и на нем Тамару. Тяжело, медленно ползет она от воронки к воронке и тянет за собой раненого. Владимир открыл глаза, и видение исчезло. Нет, не может этого быть, чтобы пилота, инструктора послали в наземные части. Где-то она летает. Но где? Мать сообщила, что Калининский аэроклубный аэродром опустел, самолетов У-2 почему-то не видно...
   Легкие ночные бомбардировщики
   Тыловой городок в Чувашии. Небольшой, тихий, но и здесь чувствуется война. Чтобы убедиться в этом, достаточно увидеть станцию, забитую эшелонами, воинскими командами. И над всем этим стоит неумолчный, нестихающий гул голосов, который заглушается лишь паровозными гудками и грохотом проходящих составов.
   Учебно-тренировочный авиаполк (УТАП) расположен на окраине города. Это шесть длинных бараков, обнесенных деревянным забором. Все рядом - и штаб, и учебные классы, и казармы. Здесь живет постоянный состав полка и переменный - летчики и штурманы, техники, приезжающие сюда для переучивания. В тридцати минутах езды от города - аэродром. Но кроме двукрылых тихоходных У-2, летавших невдалеке от города, Владимир пока ничего "более существенного" не увидел.
   На второй или третий день в казарму зашел авиатор в черном летном реглане, в белых, с большими отворотами, бурках. Летчик, конечно, но петлиц на реглане не видно, они под меховым воротником, на гимнастерке тоже не видно - закрыты воротом свитера. Завел разговор: где учились, откуда прибыли, всем ли довольны. Вежлив, приятен в разговоре, обходителен. Сержанты обступили его, незаметно для себя обо всем рассказали, на беды свои пожаловались. Тот лишь улыбался.
   - Значит, летать хотите, воевать? Ну что ж, стремление, как говорится, законное. А что, если вам предложат летать и воевать на У-2?
   Кто-то усмехнулся. Кто-то подосадовал. В училище летали на Р-5, СБ, даже на ТБ-3, четырехмоторной громадине. Бомбили, стреляли, выполняли маршрутные полеты.
   Потом изучали Пе-2, новейший пикирующий бомбардировщик, и вдруг предлагают У-2, легкомоторный тихоходный самолетик...
   Летчик в реглане молчит, улыбается: давайте, дескать, ребятки, выступайте, возмущайтесь, но я ведь еще не кончил, я ведь только предложил, но ничего еще не рассказал.
   - Как же на них воевать? - недоумевает Владимир.- Что на них можно делать? Да и скорость у них... Сто километров, разве это скорость? Не самолет, а летающая мишень.
   - Вот это уже разговор, - летчик больше не улыбается.- Это уже вопрос: как на них воевать? Представьте, уже воюют, и довольно успешно. Используют У-2 как разведчик и легкий ночной бомбардировщик. Конечно, У-2 не сравнишь с пикировщиком, который вы изучали, но ведь пикировщика здесь нет, и никто его вам не предлагает, а У-2 - пожалуйста. Согласен, применение учебного самолета в качестве боевого не лучший выход из положения, мера, как говорится, вынужденная, но что делать, таковы обстоятельства, с ними надо мириться. И надо смотреть глубже: все средства хороши, если их можно направить против врага...
   Летчик достал записную книжку, авторучку, спросил:
   - Так что, решили? Будем летать на У-2?
   - Будем, - сказал Константинов и попросил записать его фамилию. За ним - Михеев, Рудин, Марченко...
   На следующий день их вызвали в штаб учебно-тренировочного полка. По небольшой комнате неспешно расхаживал среднего роста, плотный, грузноватый майор с темным, будто обожженным, лицом. Когда сержанты вошли, он остановился, окинул их внимательным и доброжелательным взглядом. "Командир 709-го полка, - представил его начальник штаба, - майор Хороших Михаил Гаврилович". Здесь же сидел вчерашний военный, только теперь он был без реглана и свитера. На петлицах гимнастерки поблескивали по две темно-вишневых "шпалы", на рукаве алела звезда политработника, "Комиссар 709-го полка батальонный комиссар Бурмистров Константин Федорович", представил и его начальник штаба.
   - Предлагаю вам служить в полку легких ночных бомбардировщиков, сказал, обращаясь к сержантам, майор. Видно, он привык говорить только о деле, по существу.- До конца декабря занятия в классах, затем будем летать. Полеты по кругу, в зону. Потом полетим на фронт. Согласны?
   Они молчат, не верят своим ушам. Им предлагают служить в полку, следовательно, у них будет свой, родной коллектив, своя боевая семья. Им предлагают летать, значит, они восстановят свой штурманский уровень, снова почувствуют себя нужными людьми. Им предлагают воевать, значит, встанут они в общий армейский строй, в строй борьбы всего советского народа против фашистской Германии. Они молчат, недоверчиво улыбаясь.
   - Да согласны они! - говорит комиссар.- Вчера же еще договорились...
   Утром, прямо в казарме, майор Хороших построил свой новый полк. Личный состав в нем - москвичи, летчики и техники Октябрьского аэроклуба. Штурманы пришли из запаса, давно не летавшие, давно потерявшие свои навыки; некоторые успели пройти краткосрочные курсы, но только теоретические. Здесь, в процессе полетов, обретут опыт, мастерство. Есть штурманы и из частей фронтовой авиации, вроде Слепова, пришедшие в полк для усиления. В сравнении с "запасными" сержанты Константинов, Михеев и их товарищи, окончившие училище в этом году, - настоящие мастера своего дела. Старший лейтенант Слепов, назначенный штурманом эскадрильи, не шутя называет их корифеями, своей опорой в обучении штурманов, пришедших из запаса.
   В самом деле, обучаясь на стрелка-бомбардира, Константинов водил самолет по маршруту. Изучил теорию бомбометания с горизонтального полета и с пикирования применительно к самолету Пе-2. Изучил бомбо-стрелковое вооружение. Умеет работать с прицелом и другими приборами. Выполнил пятнадцать бомбометаний с самолета Р-5 бомбами-болванками, снабженными дымовыми патронами, которые при ударе о землю взрываются. Видя дымный вулканчик в середине зачетного круга, Владимир всегда испытывал радостное чувство. А главное, он получил хороший опыт в самолетовождении, и это теперь ему пригодится. Ведь каждый полет на полигон сочетался с маршрутным полетом. Кроме того, были полеты на отработку визуальной ориентировки, полеты с выходом на цель в заданное время. Их было много - большая часть учебной программы.
   Первую эскадрилью возглавил старший лейтенант Николай Бекаревич. Ему далеко за тридцать. Полный, выше среднего роста. В аэроклубе был командиром отряда. Командиром звена, в состав которого вошел сержант Константинов, назначен младший лейтенант Иван Ломовцев, бывший командир звена в аэроклубе. Штурманом звена - лейтенант Косарев, призванный из запаса. Командирами экипажей - сержант Жуков и старший сержант Ананьев, бывшие инструкторы аэроклуба. Штурманами на самолеты их звена - сержант Константинов и "запасник" лейтенант Голованов.
   Перед строем - штурман полка капитан Александр Максимович Морковкин. Статный, подтянутый, в хорошо подогнанном обмундировании. Смуглость шеи подчеркивает белоснежный подворотничок. Белокурые гладкие волосы зачесаны набок. Говорит четким, хорошо поставленным голосом преподавателя, методиста:
   - Заниматься будем по десять часов в день. Изучаем самолетовождение применительно к самолету У-2, район аэродрома в радиусе трехсот километров, авиационную метеорологию, тактику Военно-Воздушных Сил, бомбометание, наставления по штурманской службе и производству полетов, материальную часть самолета У-2, мотора М-11, вооружение....
   Идут занятия в группе штурманов. Проводит их капитан Морковкин. Он строг, и прежде всего к себе. Занятия начинает минута в минуту. Заканчивает их так же пунктуально. Услышав звонок, может прервать себя, не закончив фразы. Но после перерыва с нее и начнет. Для проверки внимательности штурманов обязательно спросит:
   - Итак, товарищи штурманы, на чем я остановился? Ответит товарищ...Окинув взглядом сидящих, Морковкин обязательно назовет того, кому одновременно надо сделать и замечание. Указывая пальцем, скажет: - Вот вы, сержант, в неглаженой гимнастерке.
   Такой вопрос он задал в первый же день, на первом же занятии. Но разве мог кто-нибудь, еще на зная Морковкина, запомнить, на чем он остановился. Не мог, конечно. Подняв одного за другим трех штурманов, смерив критическим взглядом их помятое обмундирование, недовольно произнес:
   - М...м...мудрецы!..
   Мудрецами он будет называть всех слабоуспевающих, как на земле, так и в воздухе, независимо от их воинских званий. Бывало, что даже начальников из дивизии, присылающих в полк недостаточно понятные ему, Морковкину, распоряжения.
   - Прошу запомнить, - говорит Морковкин, - что штурманское дело - это прежде всего точность, четкость и ясность. Без этого нет штурмана. Четкость, точность, ясность должны проявляться в характере штурмана, в его повседневной жизни, в работе. Запомните, не летчик ведет самолет, а штурман, летчик только его пилотирует. И бомбит тоже штурман.
   Бывший преподаватель авиашколы, прекрасный методист, капитан Морковкин учит штурманов подготовке полетной карты, прокладке и расчету маршрута, порядку изучения района полетов, района цели, по которой надо нанести бомбовый удар. "Запомните, - говорит капитан, - это не просто, закрыть глаза и мысленно представить себе район в радиусе трехсот километров со всеми его площадными и линейными ориентирами, их конфигурацией, их особенностями. Представить, а потом изобразить это все на листе бумаги. Это, скажу вам, искусство, и этому надо учиться".
   Штурман полка Морковкин - теоретик. А вот штурман эскадрильи Слепов практик. Он уже успел повоевать, в упор видел фашистов. Познал и горечь боевых неудач - потерь, отступления. Было не раз: прилетал бомбить мотоколонну на шоссе в районе одного населенного пункта, а находил ее уже в районе другого, восточное. Направление дороги уже было иное. Направление ветра относительно этой дороги тоже не то. Следовательно, и заход на бомбометание тоже должен быть иным. Предыдущие расчеты, как говорится, насмарку. Нужны новые. Но попробуй их подготовить, если рядом рвутся снаряды зениток. И Слепов научился бомбить на глазок. Теперь делится опытом.
   - Предварительные расчеты на бомбометание надо уточнять исходя из обстоятельств, - поучает Слепов.- Поэтому, идя к цели, всегда смотрите, не изменился ли ветер. Его направление можно определить по дымам от пожаров, костров, из печных труб над деревнями...
   Поговорив об обычных, тренировочных полетах, Слепов снова переходит к фронтовым. Рассказывает, спрашивает.