Штучкин Николай. Над горящей землей

   Нелегко приходится экипажам под Псковом и Нарвой. Под Псковом погиб Николай Синяков, командир звена второй эскадрильи.
   Синяков в паре с Обеловым на свободной охоте обнаружили танки. С высоты полторы тысячи метров их было видно отлично. Стали на них пикировать. В этот момент и появились фашистские истребители, четыре Ме-109. Штурмовик - машина тяжелая, и если сказать точнее, то на цель она не пикирует, а полого снижается, и истребителям совершенно нетрудно взять ее в клещи, атаковать сзади с обеих сторон.
   Обстоятельства сложились в пользу истребителей. И то, что их было в два раза больше, и то, что день клонился к концу, был на исходе. Солнце мешало заходить на танки в направлении с востока на запад, и поэтому летчики заходили с запада на восток, со стороны солнца. С той стороны зашли и истребители. Солнце помешало воздушным стрелкам их обнаружить вовремя. А когда обнаружили, было уже поздно: самолет Синякова уже загорелся.
   Обелова сбить фашистам не удалось. Отбиваясь, он ушел от них бреющим. И благодаря тому, что он остался живым, полк узнал о подвиге экипажа Синякова. Летчик и воздушный стрелок не выпрыгнули из горящей машины. Продолжая пикировать, летчик сбросил на танки бомбы, выпустил все эрэсы, до самого своего конца стрелял из пушек и пулеметов. А потом бросил на врага и свой бронированный "ил", и себя, и стрелка, до последней секунды стрелявшего по вражеским самолетам.
   В полку был митинг. Выступали летчики, техники, воздушные стрелки. Тамара слушала их выступления, и сердце ее полнилось скорбью и гордостью. Гибель друзей не поколебала их мужества, не внесла смятения в их боевые ряды. Надо усилить бдительность в воздухе, говорили выступающие. Надо неустанно оттачивать свое мастерство, чтобы каждая бомба, реактивный снаряд, пулеметно-пушечный залп всегда находили врага. Надо совершенствовать огневое взаимодействие в группе, отрабатывать взаимное понимание и взаимную помощь в экипаже, между летчиком и воздушным стрелком...
   Выступил подполковник Домущей.
   - Дорогие товарищи! - говорил он.- Гибель боевых друзей, однополчан всегда невосполнимая утрата. Мы воюем в очень тяжелых условиях, и надо сделать все возможное, чтобы уменьшить потери. Надо усилить бдительность в воздухе, не допускать внезапных атак вражеских истребителей, умело сочетать храбрость и осторожность, заранее предусматривать изменение воздушной обстановки. Надо шире использовать опыт лучших летчиков части: Мачнева, Чекина, Мыхлика, Масленникова, Корчагина...
   Тамара слушала, думала, делала выводы. Она понимает теперь, как трудно быть летчиком-штурмовиком, как много ему надо знать и уметь, каким ему надо быть смелым, инициативным и думающим.
   И вот первый боевой вылет на Ил-2.
   Вчера Тамара доложила Мачневу, что задание его выполнила, тренировку по составленной программе закончила,
   - Вы знаете, сколько я налетала? Двенадцать часов! Чуть меньше, чем в запасном полку.
   - Так это же здорово! Этому надо радоваться, - восхищается Мачнев и отдает приказание: - Иди принимай "девятку".
   Сердце Тамары наполнилось радостью, гордостью.
   - Есть, товарищ капитан! - сказала она и пошла к самолету с бортовым номером "девять". Она понимала, что это значит, если тебе дают самолет, назначают тебя командиром экипажа. Это значит, что тебя считают за летчика и на днях, а может, и завтра доверят боевое задание.
   Ее встретил сержант, механик ее самолета. Увидев Тамару, он сделал навстречу несколько четких шагов, остановился и доложил:
   - Товарищ командир, машина к полету готова! - И представился: Сержант Савельев...
   А ведь механик мог назвать ее товарищем младшим лейтенантом. И это было бы правильно, по уставу...
   - Хорошо, товарищ Савельев, - говорит Тамара механику и здоровается с ним за руку: так принято в части, и Тамара не хочет нарушать неписаный закон дружеских отношений между летчиком и техником самолета.
   - Товарищ командир, оружие к бою готово! - слышит Тамара новый доклад.
   Это доклад Мукосеевой. Шура Мукосеева, маленькая рыжеватая девушка, воздушный стрелок в экипаже Тамары, ее боевой товарищ, ее защитник от "мессеров". Но воздушным стрелком она еще только числится. Боевым товарищем летчика - тоже. Все пока еще впереди. До прихода Тамары в полк Шура была мотористом, помогала механику готовить машину к полету, следила за ней, ухаживала, держала ее в чистоте и порядке. И считала, что лучше, чем она, выполнять свой долг перед боевыми друзьями-летчиками невозможно. И вот в полку появляется женщина-летчик, молчаливая, с серыми спокойными глазами, нередко тоскливыми, грустными.
   - Кто она? Откуда? - заинтересовалась Шура.
   - Из запасного полка, - сказали ей, - с У-2 переучилась на "ил", решила на нем воевать, мстить за погибшего мужа-летчика.
   Шура слышала о женских полках, о летчиках, воевавших на истребителях, бомбардировщиках, но чтобы женщина летала на тяжелом бронированном "иле", на "летающем танке", такого она не слыхала.
   - Как же ей удалось? - не раз спрашивала Шура у летчиков.
   - Добилась... - нередко было ответом.
   И это "добилась" заставило Шуру по-иному взглянуть на свою службу, на жизнь. А Тамара меж тем летала, тренировалась, готовилась к боевой работе.
   Как-то, отдыхая после полета, Тамара сидела одна. Впереди, невдалеке от беседки, стоял ее самолет, за ним простиралось летное поле, сливалось вдали с горизонтом, оттуда плыли редкие белые облачка. "С востока идут... Как-то там моя Верочка?.." В этот момент ее и увидела Шура. Чутким девичьим сердцем поняла, как нелегко ей, этой спокойной, красивой женщине. Спросила участливо:
   - Тяжело вам, товарищ командир?
   - Тяжело, - просто сказала Тамара, тронутая и душевностью девушки, и необычным сочетанием слов -воинского "товарищ командир" и чисто женского, сердечного "тяжело вам".
   - И мне тоже, - призналась Шура.- Брат у меня на фронте погиб, минером был, вместо него я и в армию попросилась. Чтобы фашистам мстить. Но все получилось не так, как ожидала. Я понимаю: механик и моторист, готовя машины к полету, тоже в войне участвуют, но я хочу не участвовать, а воевать. Лично фашистов бить.- Она помолчала, подумала и вдруг спросила: Возьмите меня в свой экипаж воздушным стрелком.- И заверила: - Не беспокойтесь, я научусь быстро. Очень прошу вас...
   Тамара улыбнулась, вспомнив, как просила она генерала, командира УТАП, чтобы приняли ее на переучивание, как убеждала, что она освоит эту машину, что она сильная, что она привыкла к труду, невзгодам, лишениям.
   - Я не против, - сказала Тамара, - но согласится ли командир. Мотористов и так в полку не хватает.
   - Согласится, если попросите вы, - убежденно сказала Шура.
   Командир полка согласился, и вот они в одном экипаже, на одном самолете, вместе летят на боевое задание в район Нарвы.
   Шестерку штурмовиков ведет капитан Мачнев. Здесь же идут Обелов, Чекин, Масленников, Харламов. Тамара завершает боевой порядок. Мачнев долго думал над тем, куда поставить ее, где определить ее место. Вопрос в самом деле не простой.
   Самое трудное и самое опасное место - это место замыкающего. Замыкающему всегда труднее держаться в строю: уменьшение или увеличение скорости самолета ведущего он воспринимает в последнюю очередь. И если он малоопытен, он всегда нарушает дистанцию: то сокращает ее, то увеличивает сверх допустимой. А это самое страшное: замыкающего, если он хотя бы немного отстал, нарушил огневую связь с товарищами, тут же подкараулят вражеские истребители.
   И все-таки молодого летчика ставят в хвост боевого порядка. Жизнь заставляет, опыт. Были случаи, пожалеют летчика, поставят рядом с ведущим, а он слабонервный. При первом ударе зениток, когда надо разомкнуться, при первой пушечной очереди вражеских истребителей, когда надо сомкнуться, сплотить боевой порядок, летчик начинает метаться, бездумно кидаться то вправо, то влево, рискуя столкнуться с товарищами, разгонит всю свою группу, а истребителям противника того и нужно, атакуют каждого поодиночке.
   День ясный и солнечный. Группа идет на высоте полторы тысячи метров. Идет в район Нарвы. Ей предстоит нанести штурмовой удар по скоплению автомашин близ населенного пункта Райденылу и далее по дороге на запад. Такую цель отыскать нелегко. Раз "скопление" - значит, машины не движутся, а где-то стоят. А если стоят, значит, замаскированы. В лесу, в овраге, а возможно, и в населенном пункте.
   Полторы тысячи метров - высота для "ила" довольно большая. Группу, идущую на такой высоте, противник увидит издали, поэтому на внезапность рассчитывать нечего. Кроме того, цель еще надо найти, для чего, очевидно, придется сделать круг, а это - потеря времени. Могут подойти вражеские истребители. Поэтому группу сопровождает восьмерка "Яковлевых". Тамара их видит. Они идут позади и выше боевого порядка "илов". Идут двумя четверками. Задняя несколько выше передней. Передняя - это ударная группа. Ее задача: не допускать "мессершмитты" к группе штурмовиков, отражать их атаки. Задняя - группа прикрытия. Она защищает ударную группу от атак вражеских истребителей.
   От Ястребино, аэродрома под Кингисеппом, до Нарвы лететь недолго. Прошло какое-то время, и вот Нарва уже видна. Задымленная, черная, насторожившаяся. Там враг. Он ждет, он готовится к отпору. Штурмовики обходят город стороной, южнее. И потому что там меньше зениток, и потому что подходить к самой Нарве просто не нужно, цель находится юго-западнее.
   - Проходим линию фронта! - слышится голос Мачнева.
   Тамара понимает, что это он и ее информирует, чтобы она постоянно была в курсе событий, знала, где находится, знала, куда развернуться и сколько времени надо идти до линии фронта, если вдруг тебя подобьют, а ты не знаешь, где твое место. Он понимает, что Тамаре сейчас не до сличения карты с местностью, не до ориентировки. Главное, что от нее требуется, - твердо держаться в строю и быть готовой к любому маневру группы.
   Мачнев качнул крылом, дал команду по радио:
   - Приготовиться к атаке! Цель по курсу, на опушке березовой рощи правее деревни...
   Зоркий у Мачнева глаз, безошибочный. А главное то, что знает он тактику вражеских войск. Знает, где надо искать и что можно найти. И как, по каким признакам, следам.
   Тамара знает, что по команде "приготовиться" группа из боевого порядка "пеленг" вытянется в колонну. На это уйдут секунды. После чего Мачнев даст команду "атака" и перейдет в пике. И все один за другим будут пикировать, будут бить по цели эрэсами, а когда подойдут к ней вплотную, - бомбами. Выходя из атаки, Мачнев пойдет с разворотом влево и вверх, чтобы выйти в хвост последней машине на дистанции четыреста метров. За ним, на ту же дистанцию, встанет другой самолет, затем третий, четвертый... Так боевой порядок колонна быстро преобразуется в круг.
   - Если замкнем круг, атаковать истребителям будет некого, - говорил Константиновой Мачнев, когда готовил ее к этому вылету.- Они атакуют последнего, замыкающего, а в кругу последнего нет, все в равных условиях. Ясно теперь, для чего нам круг нужен?
   Это было вчера, а сейчас Мачнев дает команду "атака" и переводит машину в пологое пике. За ним следуют Обелов, Чекин, Масленников... Перед полетом Мачнев сказал Тамаре, что, если ей будет трудно действовать самостоятельно, она может остаться в паре с ведущим и вместе с ним, по его команде, сбрасывать бомбы, пускать эрэсы, стрелять из пушек и пулеметов. "Скопление автомашин, - говорил он, - цель площадная, надо и бить как по площади, все равно попадешь".
   Но Тамара не чувствует трудности. По команде "приготовиться к атаке" она, как и все, перестроилась из боевого порядка "пеленг" в колонну. Она видит и цель, и впереди идущих товарищей. Пикируя, она начинает прицеливаться. Перекрестие сетки, нанесенной на лобовое стекло кабины, направляет на опушку березовой рощицы, совмещает перекрестие со штырем на капоте мотора. Нажимает на кнопку электросброса. Скрежетнув под крылом, пара огненных молний - эрэсы - устремляется к цели, в скопление автомашин.
   Внезапно за прозрачным фонарем кабины замелькали черно-багровые дымные вспышки. "Зенитки!" - мелькает мысль, но Тамара продолжает пикировать, снова нажимает на кнопку, и бомбы уносятся вниз. Она это чувствует по легкой встряске машины и сразу берет на себя ручку, тянет самолет к горизонту, левым боевым разворотом уносится вверх за впереди идущей машиной.
   Они сделали три захода. Тамара трижды пускала эрэсы, била из пушек, видела взрывы своих снарядов, огонь, бушевавший в бело-зеленой роще.
   После посадки при разборе боевого задания Мачнев сказал:
   - Я все время следил за тобой, Константинова. Прямо скажу, молодец. И бомбишь точно, и эрэсы пускаешь метко, и из пушек бьешь умело.
   Тамара пожимает плечами, смеется: "Сама удивляюсь". И все смеются, все за нее рады. Хорошо, когда начало удачное. Первый успех окрыляет. Человек сразу начинает верить в себя, в свой самолет, в товарищей.
   - А зенитки как били, видела?
   - Видела.
   - А бой наших истребителей с немецкими?
   - Нет...
   - Они же рядом носились! Чекину плоскость пробили.
   Тамара пожимает плечами: что делать, не видела.
   - Все равно хорошо, - успокаивает ее командир.- Такое впечатление, будто только и делала, что с нами все время летала. А "мессершмиттов" еще увидишь, это уж обязательно...
   Позже к ней подошел лейтенант Обелов. Спрашивает:
   - Как же так, Тамара? Из опыта других и своего опыта знаю, что первый боевой вылет проходит будто в тумане, ничего летчик не видит: ни местности, над которой летит, ни зениток... Летчик видит лишь хвост самолета ведущего. Одно из двух: или у тебя железные нервы, или ты уже воевала.
   - Во всем ты, Лева, прав понемножку, - вздыхает Тамара, - а главное все-таки в том, что боевое крещение я получила в другой авиачасти, немного воевала на самолете У-2. А если точнее, то еще раньше, когда шофером была, возила на фронт боеприпасы. И бомбили меня нередко, и из пулеметов и пушек обстреливали. Все это, Лева, трудный опыт, и теперь он пригодился.
   - Ты права, боевой опыт, каким бы он ни был, со счета не сбросишь, подтверждает Обелов.- Вот, к примеру, мой воздушный стрелок Коля Касьянов. Он пришел к нам из пехоты, когда мы переходили с одноместных Ил-2 на двухместные, с воздушным стрелком. Кажется, что общего между авиацией и пехотой? Ничего. Но Коля имел боевой опыт. Он уже повоевал и даже был ранен. И обладал всем, что нужно стрелку-авиатору: сноровкой, бдительностью, смелостью. Ему оставалось научиться метко стрелять по воздушным целям. Он научился и стал одним из лучших воздушных стрелков полка. В боях сбил два Ме-109, награжден орденом Славы.
   - Ничего, - пообещала Тамара, - пообвыкнемся и мы.
   В небе Прибалтики
   Полк летает с утра до вечера. Все, что было до этого, Тамаре кажется отдыхом. Даже то время, когда служила в роте связи, возила на фронт боеприпасы. Даже ночные полеты на боевое задание. Наши войска теперь наступали, и каждому из фронтовиков дел теперь прибавилось втрое.
   Наши войска освобождают Прибалтику. Освобождение началось в июле, в ходе Белорусской операции, когда войска 1-го Прибалтийского фронта, выйдя на восточную границу Литвы, пересекли железную дорогу Даугавпилс - Вильнюс, а войска 3-го Белорусского развернули бои за столицу республики.
   25 июля 3-й Прибалтийский фронт, также вступив на земли Латвии и Эстонии, освободил Тарту и вышел к Валге, а Ленинградский, наступавший севернее, освободил Нарву. Это произошло 26 июля.
   За июль - август, продвинувшись на глубину более двухсот километров, наши войска освободили часть Эстонии, значительную часть Латвии и большую часть Литвы.
   С 14 сентября идет новая наступательная операция. Основное направление - Рига. Двумя ударами (один южнее Западной Двины, другой - севернее) нашим войскам предстоит расчленить группу армий "Север" и отсечь ее от основных сил противника.
   Боевой работы летчикам и стрелкам прибавилось настолько, что теперь домом для них стала кабина штурмовика. Парашют - постоянная их принадлежность. Только для переукладки извлекают его из чашки сиденья. Но делают это часто: в сырое осеннее время шелк может слежаться, и в нужный момент парашют не раскроешь. А необходимость его раскрытия возможна в каждом полете.
   Гул мотора, мощный грохот пушек и дробный стук пулеметов, резкий скрежет слетающих с балок эрэсов стали настолько привычны, что кажется, с ними Тамара родилась и даже век прожила. Но жизнь есть жизнь. Все чаще стал вспоминаться город Калинин, дом рядом с фабрикой, мать и сестренка Августа, а с ними и Верочка, дочка. Как она там? Из дома пишут, что все у них хорошо, все, дескать, благополучно, а Тамара, читая между строк, все видит иначе, так, как и есть в самом деле, как сердце подсказывает: трудно в разбитом, разграбленном немцами городе. С отоплением трудно, с одеждой, питанием.
   Засыпает Тамара с думой о доме, просыпается с думой о новом бое. Иногда прямо с рассвета, иногда немного попозже вновь, как и вчера, поднимается в небо, везет на фронт свои бомбы, эрэсы, боевые комплекты пушек. Летает, дерется с врагом, а вечером, с окончанием напряженного дня, ждет товарищей, не долетевших до базы (так пишут в газетах) - родного аэродрома. Бывает же чудо, приходят. Не те, конечно, о ком доложили "погиб", а те, о ком "не вернулся"...
   Синяков, таранивший наземную цель, уже не вернется. Улетел, как улетал всегда, но назад не пришел, так там и остался. Вспоминая о нем, Тамара будто воочию видит пасмурный день, непролазную грязь на дорогах, боль в руках и ногах от усталости. Вместо отдыха между боевыми полетами в тот день она носила боеприпасы, потому что к стоянке подъехать было просто невозможно.
   А Добровольский вернулся. Командир эскадрильи капитан Добровольский с воздушным стрелком Анашкиным были сбиты еще под Брянском при налете на железнодорожную станцию. Группу в составе шести самолетов Ил-2 уже на обратном пути перехватили истребители. Бой был долгим и напряженным. Добровольского ранили: осколок снаряда повредил ему позвоночник. Летчик сел вынужденно и вместе с воздушным стрелком оказался в плену, в лагере авиаторов.
   К лагерю, обнесенному колючей проволокой, подходили местные жители, чем могли помогали попавшим в беду людям. Куском хлеба, одеждой. В деревне, близ которой немцы устроили лагерь, проживала мать Николая Анашкина. Увидев сына за колючей проволокой, она не пала духом, наоборот, воспрянула и решила его спасти. На следующий день она передала сыну буханку хлеба с запеченным в ней напильником. Не так уж вроде много- напильник, но в нужный момент он и сыграл свою роль.
   Когда наши войска пошли в наступление, немцы погрузили пленных в эшелон и повезли куда-то на запад. В пути и был устроен побег. Спаслись все, кто оказался с Анашкиным в одном вагоне. Они прорезали отверстие в двери, открыли засов и оказались на свободе. Встретившись с партизанами, действовавшими в Брянских лесах, воевали. Добровольский был комендантом партизанского аэродрома. Потом возвратился на Большую землю, а несколько позже - и в полк.
   - Добровольский вернулся! Борода возвратился! - разнеслось по полку. И Тамара, не видевшая его до этого, но знавшая о нем многое, почувствовала: возвратился однополчанин, свой, родной человек. И для нее, как и для всех, кто знал Добровольского ранее, день его возвращения был праздником.
   Тактично, но очень твердо Добровольский поставил вопрос перед командиром полка:
   - Мне надо летать. Не хочу терять ни единого дня, ни единого часа. Я потерял непростительно много.
   И подполковник Николай Кузьмич Домущей понял этого непреклонного человека, сразу же дал ему самолет, и Добровольский начал летать на задания.
   "Каким же надо быть человеком, какую надо иметь силу воли, чтобы столько пережить, перемучиться, перенести душевную и физическую травму и остаться прежним - принципиальным коммунистом, отважным летчиком?" - думала Тамара, в душе восторгаясь Добровольским. И не только она гордилась однополчанином, весь полк.
   - Ты даже бороду сохранил! - воскликнул один из друзей Добровольского, обнимая его.- Ну молодец!..
   И Тамара поняла Добровольского. "Я тот же, друзья, - хотел он сказать однополчанам, - тот же, каким вы меня знали. Даже внешне". И он доказал это своим поведением в коллективе, отношением к людям, боевыми делами. Ни одного дня, ни одного часа он не терял понапрасну. Летать, воевать, бить фашистов, наверстывать упущенное - стало его постоянным стремлением, его жизненной необходимостью.
   Вскоре он был переведен в другой полк - 15-й гвардейский. Переведен туда командиром эскадрильи. Точнее сказать, не повышен, а восстановлен в прежней своей должности. "Хорошо, что оставлен в нашей дивизии, - думает Тамара, - жаль расставаться с таким человеком... А вот Паников, так же как Синяков, уже не вернется, - переживает Тамара, - никогда не вернется". Старшего лейтенанта Петра Паникова, как и Добровольского, немцы сбили под Брянском. Выпрыгнул с парашютом, пытался пройти через линию фронта, не удалось, задержали. Прикинулся больным, а местные жители подтвердили. Работал у немцев на кухне, воду носил, дрова колол, посуду мыл. Потом сбежал. Прошел проверку и снова вернулся в полк, в эскадрилью Мачнева, был у него заместителем.
   Добровольский - серьезный, суровый, а Паников, напротив, - веселый, добродушный, открытый. Пел хорошо. И летчик был прирожденный, и методист отменный. Все Тамару учил, командир-воспитатель.
   - Запомни, - говорил Паников, - боевой порядок подразделения в воздухе, его монолитность, сплоченность - основа успеха, победы, вместе с тем это и гарантия от всяких случайностей. Тебе нужны примеры? Пожалуйста. Назову самый последний: лейтенант Харламов в бою с "мессершмиттами" не смог удержаться в строю, оторвался, попал под огонь. Результат: тяжелое ранение. Жить будет, летать - нет. Итак, сохранение боевого порядка, сохранение своего места в строю - это, Тамара, закон.
   - Еще, Тамара, закон, - поучал он, - постоянная требовательность к себе. Запомни, постоянная! Летчик никогда не должен расслабляться, если он на фронте. Устал ты, не выспался, горе у тебя непомерное, но если уж ты сел в самолет, ты - в первой степени боеготовности. Устремления, воля, мысли все сконцентрировано, все нацелено на полет, на выполнение боевого задания. Летчик, требовательный к себе, никогда не упустит машину на взлете, а Ростислав Долинский упустил, потерял направление. Результат знаешь сама: самолет разбит, летчик получил тяжелую травму. Летать больше не сможет.
   Еще закон - безусловное знание района аэродрома в радиусе двести километров. На память, Тамара! На чистом листе бумаги надо на память чертить систему линейных и площадных ориентиров, их правильное расположение. Твердо знать расстояния, время полета и курсы от аэродрома до крупных характерных ориентиров. Знать расположение целей, по которым придется действовать сегодня и завтра, их нумерацию. Для чего это нужно? Предположим, ты летишь штурмовать цель номер один, а тебя перенацеливают на одиннадцатую. Не копаясь в карте, ты должна мысленно представить себе эту цель, вспомнить, где она находится, и безошибочно взять на нее курс.
   Хороший учитель был Паников, очень хороший летчик. Быстро стал командиром эскадрильи. Командовал третьей, а летать приходилось и с первой, где раньше был командиром звена. И погиб на глазах у первой, у старых своих товарищей: Левы Обелова, Бори Чекина, Тамары Константиновой...
   С аэродрома Ястребино они поднялись в составе шестерки. Им предстояла штурмовка переднего края в районе Нарвы. Погода стояла плохая: дымка, низкая облачность. Полетели без сопровождения. Зачем оно, если такая погода? А над целью погода оказалась получше, облачность немного повыше. Этим и воспользовались немецкие истребители.
   Выполнив боевое задание, штурмовики собрались и пошли на свою территорию. В этот момент и появились "мессеры". Шестерка. Их заметили сразу, группа сомкнулась. Немцы сделали пять или шесть атак, но все они были отбиты.
   И все же бой для грозной и для очень тяжелой машины Ил-2 с легким, маневренным и скоростным Ме-109 - это бой неравный. Скорость штурмовика у земли немногим более трехсот, у истребителя - пятьсот. Уйти все равно не удастся. Единственное, что могли предпринять наши пилоты, - это усложнить условия атаки по их самолетам маневрированием.
   Бой был уже над нашей территорией, когда один из фашистов скользнул под строй штурмовиков и атаковал ведущего снизу. Очевидно, летчик был ранен, а машина повреждена. Паников вел свой "ил" со снижением, но силы, наверное, оставили пилота, самолет потерял управление и взорвался, врезавшись в землю,
   "Правильно ли мы действовали? - переживает Тамара.- Все ли мы сделали в том бою, чтобы его не сбили, вообще никого не сбили?"
   Они сделали все, что могли. Ошибок не было. И все-таки Паников сбит, а все остальные пришли на поврежденных машинах. Они могли бы встать в оборонительный круг, и немцы, возможно, ушли бы ни с чем. Но могло быть и хуже: посадка на чужой территории без горючего, - а оно было на исходе гибель всей группы.
   Да, они действовали правильно. Но истребитель есть истребитель, он и создан для воздушного боя. Штурмовик, встретясь с истребителем, нападать может лишь в исключительных случаях, при благоприятных для этого условиях: если истребитель окажется в передней его полусфере, перед пушками летчика. В основном же штурмовик обороняется, причем огонь ведет только стрелок из своего пулемета. Но поражаемая дальность пулемета штурмовика значительно меньше поражаемой дальности пушек истребителя. "Мессершмитт" может стрелять по Ил-2 с дистанции пятьсот метров и более, оставаясь при этом неуязвимым.