Страница:
Следующее замечание Гончарова мне понадобилось, чтобы показать «преемственность» и российской власти. «…самоуверенности многих, которые совершенно довольны свой жизнью и ни о чем больше не думают. Нет оживленного взгляда, смелого выражения, живого любопытства, бойкости – всего, чем так сознательно владеет европеец». Несомненно, Гончаров считает себя «европейцем», глядящим свысока. Он ведь из
индоевропейской семьи, в каковую у наших антропологов даже эстонцы не попали. Не говоря уже о финнах и уграх, каковыми мы по сути являемся. Сталинских лагерей он, конечно, не дождался, где с человеком навек делали штуку, описываемую
«нет оживленного взгляда, смелого выражения, живого любопытства, бойкости». И колхозов не дождался, где у
советскихлюдей было то же самое. Но уж крепостных–то людей Гончаров, родившийся в 1812 году, несомненно, видел. И его «Обломов» не даст соврать. А для вас, уже нынешних, приведу еще раз первую часть цитаты: «
самоуверенность многих, которые совершенно довольны свой жизнью и ни о чем больше не думают».Это же совершенно то же самое, что вы,
как бы думая, идете на избирательный пункт. Это же у вас даже сегодня в крови, как и у японцев позапрошлого века.
И тому подтверждение издалека дней, притом из самой Японии: « Японцы так хорошо устроили у себя внутреннее управление, что совет ничего не может сделать без сиогуна, сиогун – без совета, и оба вместе – без удельных князей. И так система их держится и будет держаться на своих искусственных основаниях до тех пор, пока не помогут им ниспровергнуть ее… американцы, или хоть… мы!»
Особенно меня пленило « хоть… мы». Я это не только потому говорю, что американцы действительно « помогли им ниспровергнуть», но и потому, что мы с прошлыми японцами как два сапога – пара. И Гончаров этого не мог не знать. Он ведь очень наблюдательный человек и именно поэтому я его цитирую. Вы же и без меня сопоставите в этой фразе нынешнюю нашу действительность с прошлой их действительностью. Особенно, если я продолжу цитировать Гончарова, например, вот это.
«…требуют, а сами глазами умоляют не отказать, чтоб им не досталось свыше. Им поставится всякая наша вина в вину. Узнав, что завтра наше судно идет в море, они бегут к губернатору и торопятся привезти разрешение. <…> Пустить или не пустить – легко сказать! Пустить – когда им было так тихо, покойно, хорошо – и спать и есть. Не пустить… а как гости сами пойдут, да так, что губернатор не успеет прислать и позволения? С кем посоветоваться? у кого спросить? Губернатор не смеет решить. Он пошлет спросить в верховный совет, совет доложит сиогуну, сиогун – микадо. Этот прямой и непосредственный родственник неба, брат, сын или племянник луны, мог бы, кажется, решить, но он сидит с своими двенадцатью супругами и несколькими стами их помощниц, сочиняет стихи, играет на лютне и кушает каждый день на новой посуде».
Или непохоже?
Перейду, пожалуй, к зарисовкам Гончарова «их», «толпою стоящих у трона»по выражению Лермонтова, например, в гостях у нагасакского губернатора: «…никто из них не видал других людей, кроме подобных себе. Между тем все они уставили глаза в стену или в пол, и, кажется, побились об заклад о том, кто сделает лицо глупее. <…> Казаться при старшем как можно глупее». Разве это не напоминает, например, Клебанова, когда он повествовал нам с экрана ТВ о лодке «Курск»? И в сотнях других таких же случаях. Или вот так: «Сидя на полу, как же можно иначе поклониться почтительно, как не до земли?»Это, правда, не о нынешних наших днях, но о временах самого Гончарова – точно. «Земные поклоны» у нас называлось.
Перехожу вновь к народу вместе с Гончаровым (декабрь): « А простой народ ходит, когда солнце греет, совсем нагой, а в холод накидывает на плечи какую–то тряпицу. Жалко было смотреть на бедняков, как они, с обнаженной грудью, плечами и ногами, тряслись, посинелые от холода, ожидая часа по три на своих лодках, пока баниосы сидели в каюте» (у русского адмирала в гостях).
Оно, конечно, жалко простой народяпонский, и баниосывызывают презрение. Собственно как и в обличительномромане этого же автора из нашей русской жизни. Только Гончаров ведь прекрасно знает, что и лапти русские наши баниосывидят у себя только на столе, в виде пепельницы крестьянскогостиля, ни разу не надев на ноги лапти настоящие, спасаясь от холода русской зимы. А голому русскому человеку и пяти минут на морозе не выдержать. Не то, что три часа. Выдерживал бы – заставили бы так же ходить как японцев. Вот ведь в чем штука. И все это вместе я называл восточным синкретизмом в упомянутой выше своей книге.
Что–то я застрял вместе с Гончаровым на «мелочах», пора переходить к глобальным проблемам. Вот: «…только внешние чрезвычайные обстоятельства, как я сказал прежде, могут потрясти их систему, хотя народ сам по себе и способен к реформам».Под внешними чрезвычайными обстоятельствамиГончаров начинает расшифровывать необходимость «…американцев, или хоть… нас», и это правильно, так как от любых внутренних катаклизмов типа великой смуты, семибоярщины, раскола, октябрьской революции и «революции» 1991–1993 годовнаша людоедская, как и японская, власть только крепнет. Тут все ясно. Неясно, как такой способный к реформам народхоть у нас, хоть у японцев, все не осмеливается их начать. Так что ни при Гончарове, ни сейчас русский народ фактически не способен к реформамбез внешнего воздействия. И никакое «сам по себе»ему не поможет. И я это специально историческиподтверждаю, попутно поймав Гончарова на противоречии.
Что касается, совсем уж нынешних чрезвычайных обстоятельств внутренних, а то я их слишком общо обозначил только годами 1991–93, не залезая в 1995 и последующие годы. Вот вам кривобокость общественного самосознания наших дней – пример полковника Буданова. Одним он видится как иконописцу Рублеву. Другим – как юродивый с картины Сурикова «Боярыня Морозова». Третьим – как конь, понуривший голову, с картины «Витязь на распутье». И почти никто не видит в нем истинного Второзакония, вернее суда и закона, из него исходящих.
Решив «глобальную» проблему, перейду к научно–техническому прогрессу словами Гончарова: «Японские сабельные клинки, бесспорно, лучшие в свете. Сабли считаются драгоценностью у японцев. Клинок всегда блестит как зеркало; на него, как говорят, не надышатся. У Эйноске сабля, подаренная ему другом, существует, по словам его, около пятисот лет».
Вам, наверное, покажется: какая ерунда! Не скажите. Дамасские клинки были во времена крестоносцев лучшими в мире. Почитайте хотя бы научно–фантастическиекнижки «Квентин Дорвард» или «Ричард – львиное сердце», хотя я и забыл по старости, какую именно. Секрет дамасской стали «утерян», хотя и намекают, что эта сталь закалялась втыканием в живого раба в раскаленном виде. Потом, спустя время, примерно равное движению слова «самар» (повторяю, «небо–земля» по–еврейски) от Самарканда в волжскую Самару и Самару ханты–мансийскую, дамасская сталь превратилась в «русский», вообще говоря, в уральский «булат», равного которому по крепости для клинков не было в мире. Ныне секрет булата тоже навсегда «утерян». И вдруг этот же «булат» всплывает в самурайской (повторяю, «свет неба» по–еврейски) Японии и, опять же, только для клинков, а не для лопат – к примеру. Само собой, и этот секрет тут же «утрачивается», иначе бы не хранили сабли, не надышиваясь на нихпо 500 лет. А сегодня японцы, вооруженные всей таблицей Менделеева, не могут делать таких клинков, так как самурайские сабли, равно как и дамасские и булатные клинки, из всей этой таблицы использовали только одно железо и обыкновенный уголь (по научному – углерод), а весь секрет состоял в закалке. Не кажется ли вам все это странным: куда евреи, туда и дамасская сталь?
Опять в Китай
И я в этом не виноват, ибо сам Гончаров сперва поговорил о Китае «насухо», а потом уже поплыл туда поглядеть: «Всего десять лет прошло с открытия пяти портов в Китае – и европейцы почти совсем овладели ими. <…> Но для этого надо поступить по–английски, то есть пойти, например, в японские порты, выйти без спросу на берег, и когда станут не пускать, начать драку, потом самим же пожаловаться на оскорбление и начать войну».
В это самое время Гончаров сильно был обижен и именно на англичан, не считая французов. Ведь шла знаменитая «крымская кампания», слегка описанная молодым Львом Толстым в «Севастопольских рассказах». И обида заслоняла разум. Ибо не англичане высадились в Японии, а американцы под командой знаменитого коммодора Пери, о нем еще будет речь впереди. А пока замечу мимоходом, что пока русская «миссия» околачивалась в Нагасаки, почти умоляя японцев принять их в тогдашней своей столице Эдо, этот самый Пери высадился около этой столицы и фактически приказал японцам заключить с ним договор «о торговле». Японцам удалось отомстить за этот «договор» только в Перл–Харборе, лет через сто. За что и получили первые же две атомные бомбы. Но сейчас дело не в этом, а в том, что американцы не участвовали в «Крымской кампании» и русское «посольство» адмирала Путятина вполне могло укрыться от вездесущих англичан в их «нейтральном» порту, например, в Сан–Франциско. Так что Гончаров об этой американской «миссии доброй воли» вообще не упоминает, хотя она в историческом плане – важнейшая, так как перебила все русские «родовые схватки», закончившиеся выкидышем. И именно после этого Аляску пришлось фактически подарить американцам. Так как она обошлась им дешевле Ликейских (Филиппины) островов, точно таким же манером «уступленных» испанцами. Это я все пишу не для «оскорбления» России, а только лишь в качестве подготовки «путешествия» Гончарова назад в Петербург через Сибирь не по нынешнему пути, где идет Транссиб, а почти через Магадан, которого тогда еще не было. Однако, вернемся к китайцам, помня, что на англичан Гончаров все еще очень зол.
«Народонаселение лезет из Китая врозь, как горох из переполненного мешка, и распространяется во все стороны, на все окрестные и дальние острова, до Явы с одной стороны, до Калифорнии, с другой. Китайцев везде много: они и купцы, и отличные мастеровые, и рабочие. Я удивляюсь, как их еще по сю пору нет на мысе Доброй Надежды? Этому народу суждено играть большую роль в торговле, а может быть, и не в одной торговле».
Я это выписал для того, чтобы тут же перенести на русских, которые как из переполненного мешка, вернее рваного, так как «мешок» и сегодня не переполнен, заполняли Сибирь, убегая от цепких рук точно таких же своих «мандаринов». Впоследствии это вылилось в бесконечные «волны русской эмиграции», то стихающей с опусканием «железного занавеса», то усиливающейся с его поднятием войной ли, или мирно. Замечу только, что еще при жизни Гончарова, как только в Сибири появились царские «правители», эмиграция из России сменилась эмиграцией на Аляску и в Сан–Франциско, а затем и в сами Штаты (меннониты). Вот для чего я привел эту цитату, чтоб обосновать, какого же черта не бежит народ из Америки. И заострить, что народ–то бежит от людоедского им правления, а вовсе не от генетической «потребности». Хоть из России, хоть из Китая и так далее, то есть от восточного синкретизма.
И снова да ладом: «Здесь по–видимому руки человеческие и время нипочем. Если бы еще этот труд и терпение тратились на что–нибудь важное или нужное, а то они тратятся на такие пустяки, что не знаешь, чему удивляться: работе ли китайца или бесполезности вещи? Например, они на коре грецкого или миндального ореха вырезывают целые группы фигур в разных положениях, процессии, храмы, дома, беседки, так что вы можете разглядеть даже лица. Мало этого: сделают дверцы или окна, которые отворяются, и там сидит человеческая фигурка. Каких бы, кажется, денег должно стоить это? а мы за пять, за шесть долларов покупали целые связки таких орехов, как баранки».
Заметьте, как и сегодня, не за рубли ведь покупали, а за доллары. Несмотря на то, что Китай – «наш добрый сосед» во все времена, исключая послесталинские и предпутинские времена, и весь «шелковый путь», включая московский Китай–город, был якобы в наших руках. Но не это главное. Главное в том, что и ныне в демократических странах на нашу сталь, например, вынуждены вводить антидемпинговые пошлины, а это и есть показатель нашего нынешнего труда по выделке китайских «целых связок таких орехов, как баранки»времен Гончарова и всего за 5–6 долларовзарплаты за нынешнюю неделю. И это в лучшем случае, на добыче нефти, к которой я сейчас перейду. В среднем же – за полмесяца.
Итак, продолжаю: «разница в подробностях: у нас деготь и лыко – здесь шелк и чай; у нас груды деревянной и фаянсовой посуды – здесь фарфор». Да! Ныне деготь никому не нужен, а то бы мы и ныне завалили им весь мир, «некондиционных» для целлюлозы березняков–то – уйма. А им подавай ныне сосну, в крайнем случае, пихту или елку. И лыко не нужно, хотя липу мы и сами подчистую извели на лапти. Из деревянной посуды у нас ныне остались только «эксклюзивные» расписные ложки да матрешки – непременный атрибут любой нашей выставки за границей в дополнение к водке. Исключая те выставки, где мы не боимся фирмы «Нога» показывать свои истребители и вертолеты «Черная акула». А китайский фарфор все еще в цене и дефиците. Что говорит о бесполезности потуг властей по прививке нам трудолюбия. Но тут – другая причина, не упущенная мной из виду в других работах.
И снова камушек в английский огород: «Вообще обращение англичан с китайцами, да и с другими, особенно подвластными им народами, грубо, или холодно–презрительно, так, что смотреть больно. <…> А нет, конечно, народа смирнее, покорнее и учтивее китайца, исключая кантонских: те, как и всякая чернь в больших городах груба и бурлива. <…> А все опиум! За него китайцы отдают свой чай, шелк, металлы, лекарственные, красильные вещества, пот, кровь, энергию, ум, всю жизнь. Англичане и американцы хладнокровно берут все это, обращают в деньги и так же хладнокровно переносят старый, уже заглохший упрек за опиум. Они, не краснея, слушают его и ссылаются одни на других. Английское правительство молчит – одно, что остается ему делать, потому что многие, стоящие во главе правления лица, сами разводят мак на индийских своих плантациях, сами снаряжают корабли и шлют в Янсекиян. За 16 миль до Шанхая, в Вусуне, стоит целый флот так называемых опиумных судов. Там складочное место травы. Другие суда привозят и сгружают, а эти только сбывают груз. Торг этот запрещен, даже проклят китайским правительством, но что толку в проклятии без силы? Китайцы жадно кидаются на опиум и быстро сбывают товар внутрь. Китайское правительство имеет право осматривать товар на судах только тогда, когда уверено, что найдет его там. А оно никогда не найдет, потому что подкупленные агенты всегда умеют заблаговременно предупредить хозяина, и груз бросят в реку или свезут: тогда правительство за фальшивое подозрение не разделается с иностранцами, и оттого осмотра никогда не бывает. Английское правительство оправдывается тем, что оно не властно запретить сеять мак в Индии, а присматривать–де за неводворением опиума в Китай – не его дело, а обязанность китайского правительства. Это говорит то же самое правительство, которое участвует в святом союзе против торга неграми! Но что понапрасну бросать еще один слабый камень в зло, в которое брошена бесполезно тысяча? Не странно ли: дело так ясно, что и спору не подлежит; обвиняемая сторона молчит, сознавая преступление, и суд изречен, а приговора исполнить некому! Бесстыдство этого скотолюбивого народа доходит до какого–то героизма, чуть дело коснется до сбыта товара, какой бы он ни был, хоть яд! Другой пример меркантильности англичан еще разительнее: не будь у кафров ружей и пороха, англичане одною войной навсегда положили бы предел их грабежам и возмущениям. Поэтому и запрещено, под смертною казнью, привозить им порох; между тем кафры продолжали действовать огнестрельным оружием. Долго не подозревали, откуда они берут военные припасы; да однажды, на пути от одного из портов, взорвалось несколько ящиков с порохом, который везли, вместе с прочими товарами, к кафрам — с английских жесудов! Они возили это угощение для своих же соотечественников: это уж — из рук вон — торговая нация! Страшно и сказать вам итог здешней торговли. Тридцать пять лет назад в целый Китай привозилось европейцами товаров всего на сумму около пятнадцати миллионов серебром. Из этого опиум составлял немного более четвертой части. Лет двенадцать назад, еще до китайской войны, привоз увеличился вдвое, то есть более нежели на сумму тридцать миллионов серебром, и привоз опиума составлял уже четыре пятых и только одну пятую других товаров. Это в целом Китае. А теперь гораздо больше привозится в один Шанхай. Шанхай играет бесспорно первостепенную роль в китайской торговле. Он возвысился не на счет соседних городов: Амоя, Нингпо и Фу–Чу–Фу; эти места имели свой круг деятельности, свой род товаров, и все это имеют до сих пор. Но Кантон и Гон–Конг не могли не потерять отчасти своего значения с тех пор, как открылась торговля на севере. Многие произведения северного края нашли ближайшую точку отправления, и приток их к этим двум местам уменьшился. Но опасение насчет предполагаемого совершенного упадка — неосновательно. <…> Гон–Конг тоже не падет от возвышения Шанхая, а только потеряет несколько, и потерял уже как складочное место: теперь многие суда обращаются непосредственно в Шанхай, тогда как прежде обращались, с грузами, или за грузами, в Гон–Конг». (Конец цитаты, которую я привел даже без разделения на абзацы, так как она читается одним, как говорится, духом).
И все это – справедливо, и даже с учетом временной нелюбви к англичанам, воспротивившимся нашему «завоеванию новых земель», в частности – Босфора, выдаваемому за «освобождение» болгар и прочих единоверных греков «от турецкого ига». Читайте другие мои статьи, а также прямого свидетеля – Глеба Успенского. Вот только надо к этому кое–что добавить, чтобы быть справедливым. Например, оружие и деньги Чечне на войну с нами же, что переплюнет любое снабжение порохом кафров англичанами. Надо сослаться хотя бы на Диккенса, из некоторых романов которого следует, что такие же в точности опиумные притоны и в самой Англии – совсем не редкость, и уж туда–то опиум попадал тоже через руки английской аристократии. И оттуда же, «из Индии», хотя это место ныне называется героиновым или опиумным треугольником (Таиланд и еще какие–то две страны, границами сходящиеся, кажется, одна из них – Камбоджа).
Господи, да ведь и холодно–презрительное отношениев нашем же огороде растет, притом не к чужестранцам, а к своим собственным гражданам, притом по сей день. Или мне перечислять? Ну, о крепостном «праве» вы знаете. О выставлении своих собственных войск для испытания на них атомной бомбы – тоже. О солдатиках, собирающих голыми руками кусочки урана в ведра на Чернобыле, наверное, слышали. О военных «заградителях» из Смерша с пулеметами в руках сзади «наступающих» штрафников – тоже с голыми руками, если не считать «трехлинейки образца 1898 года» в 1944 году, надо ли вам вновь рассказывать? И вообще о любой русской войне с потерями наших солдат в три–четыре раза большими, чем у противника, вам вообще–то и не следует знать. И разве не холодно–презрительно отношение, когда зарплата, пенсия и так далее – сами знаете, какие. Причем в сравнении даже с Африкой, про которую вы до сих пор понимаете, как будто они и сегодня на деревьях сидят как обезьяны. Или о Новой Зеландии, из которой вы никак не можете переесть масло «Анкор».
И вообще разве сравнить опиум, за который китайцы отдавали свой чай и еще что–то там с нашими колхозными «трудоднями» – совсем пустыми бумажками, из которых даже кайф не получишь? Не говоря уже о хлебе насущном. Но я уже устал, и продолжать не буду, сами можете найти подходящее сравнение на каждое предложение в приведенной целой странице английских зверств в Китае. И это не оправдание англичан, а всего лишь пожелание заглядывать в свой собственный огород. А то у Гончарова получается, что в России на фоне зверств англичан – сущий коммунизм. А вы же сами знаете, что это – несбыточная мечта человечества.
Другими словами, англичане вели, как и американцы, и мы сами – нормальнуюгосударственную внешнюю политику. Вот ведь что важно понимать. А еще важнее понимать – откуда само государство появилось на нашей планете? Когда почти в каждом государстве, исключая Сан–Марино и Люксембург, от двадцати до двухсот и более народов. А вы даже и не догадываетесь, что государство возникло исключительно для удобства еврейской прибыльной торговли, правда, для этого им пришлось нам создать религии, к которым и перейду с помощью Гончарова. Так как о том, что государства появились на основе религий и стали – источниками войны, вы и без меня знаете.
Вот как это происходило в Китае по словам Гончарова: «Протестанты начали торговлей и привели напоследок религию. Китайцы обрадовались первой и незаметно принимают вторую, которая ничем им не мешает. Католики, напротив, начинают религией и хотят ее преподавать сразу…»
В этой маленькой, но емкой цитате, как говорят в Одессе, две большие разницы. О католиках и протестантах у меня – в других работах, и протестантов я больше люблю, если вообще можно любить религии, ибо все они – технологии подчинения массового сознания. Но протестанты хотя бы выводят человека из замкнутого круга тотального подчинения, давая ему возможность подумать о своей судьбе и выстроить собственную жизнь себе во благо, тогда как все остальные религии предпочитают убеждать своих сограждан в той или иной степени следовать «предначертаниям» и не рыпаться самостоятельно, правда, просить бога – можно.
Именно этим и объясняется, что протестанты начали с торговли, чтобы показать ее прелесть для самоопределения сознания и подспудно, так сказать, внедряли правила самоопределения, ставя выше всего труд и находчивость себе на благо. И здесь то хорошо, что людям понятно, почему правила жизни надо исполнять. Католики же, как папа с мамой, объясняют ребенку, что это можно, а это – нельзя, и без объяснения причин, что ставит ребенка в тупик слепого подчинения. Православие же, особенно русское, еще менее объясняет, ставя себя на место шаманов или гадалок, оказывающих платные услуги, а людей – в послушных налогоплательщиков. Примерно как «наперсточники».
Поэтому вполне понятно, почему китайцы обрадовались первой(торговле) и незаметно принимают вторую(религию), хотя на этот счет дальнейшие 150 лет и показали, сами знаете – что. Мягко говоря, прогнозы не оправдались.
И не только здравый смысл китайцев был причиной этого: «Одно заставляет бояться за успех христианства: это соперничество между распространителями. Католические миссионеры запрещают своим ученикам иметь книги, издаваемыми протестантами, которые привезли и роздали, между прочим, в Шанхае, несколько десятков тысяч своих изданий. Издания эти достались, большею частью, китайцам–католикам, и они принесли их своим наставникам, а те – сожгли». Как «ведьму» на костре, добавлю я.
И сразу же от религии – к правам человека, только в самом узком смысле этих слов, ибо более широкий смысл на Руси вообще никогда не могли представить себе: «Но надо знать, что в Англии и в Соединенных Штатах для слуг особенного стола не готовится: они едят то же самое, что и господа, оттого нечего удивляться, что чуть не целые быки и бараны подаются к столу». Разумеется, в Китае и как у себя дома. Так что экспансия англичан и американцев, сбившая с ног российскую экспансию, выглядит несколько предпочтительнее. Хотя мы потом, во времена Сталина, и отыгрались, внедрив там маоизм, из которого выросла «культурная» революция, но оказалась слишком тяжелой ношей для китайцев.
И вот почему: «Деревень нет, все фермы. Каждый крестьянин живет отдельно в огороженном доме, среди своего поля, которое и обрабатывает».Сами же знаете, что Китай – страна аграрная, крестьян – большинство, а рабочий класс вырезает на грецких орехах разные интересные сценки по цене связки русских баранок на шее. Совсем недавно так носили у нас рулончики туалетной бумаги, а то вы уже про баранки не помните. Я это к тому говорю, что протестанты зря старались, прививая китайцам ответственность за свою жизнь. Она у фермеров без этой науки – в наличии. И, вообще говоря, это психология среднего класса, которого тогда, разумеется, и в помине не было. И именно поэтому Китай сегодня так стремительно отрывается от «старшего брата», я имею в виду нас с вами. Так как мы прямиком перескочили из рабства крепостного в рабство коммунистическое, а среднего класса у нас отродясь не было. Поэтому и удавили его в одночасье в 1998 году, нарождающийся и неокрепший.
И тому подтверждение издалека дней, притом из самой Японии: « Японцы так хорошо устроили у себя внутреннее управление, что совет ничего не может сделать без сиогуна, сиогун – без совета, и оба вместе – без удельных князей. И так система их держится и будет держаться на своих искусственных основаниях до тех пор, пока не помогут им ниспровергнуть ее… американцы, или хоть… мы!»
Особенно меня пленило « хоть… мы». Я это не только потому говорю, что американцы действительно « помогли им ниспровергнуть», но и потому, что мы с прошлыми японцами как два сапога – пара. И Гончаров этого не мог не знать. Он ведь очень наблюдательный человек и именно поэтому я его цитирую. Вы же и без меня сопоставите в этой фразе нынешнюю нашу действительность с прошлой их действительностью. Особенно, если я продолжу цитировать Гончарова, например, вот это.
«…требуют, а сами глазами умоляют не отказать, чтоб им не досталось свыше. Им поставится всякая наша вина в вину. Узнав, что завтра наше судно идет в море, они бегут к губернатору и торопятся привезти разрешение. <…> Пустить или не пустить – легко сказать! Пустить – когда им было так тихо, покойно, хорошо – и спать и есть. Не пустить… а как гости сами пойдут, да так, что губернатор не успеет прислать и позволения? С кем посоветоваться? у кого спросить? Губернатор не смеет решить. Он пошлет спросить в верховный совет, совет доложит сиогуну, сиогун – микадо. Этот прямой и непосредственный родственник неба, брат, сын или племянник луны, мог бы, кажется, решить, но он сидит с своими двенадцатью супругами и несколькими стами их помощниц, сочиняет стихи, играет на лютне и кушает каждый день на новой посуде».
Или непохоже?
Перейду, пожалуй, к зарисовкам Гончарова «их», «толпою стоящих у трона»по выражению Лермонтова, например, в гостях у нагасакского губернатора: «…никто из них не видал других людей, кроме подобных себе. Между тем все они уставили глаза в стену или в пол, и, кажется, побились об заклад о том, кто сделает лицо глупее. <…> Казаться при старшем как можно глупее». Разве это не напоминает, например, Клебанова, когда он повествовал нам с экрана ТВ о лодке «Курск»? И в сотнях других таких же случаях. Или вот так: «Сидя на полу, как же можно иначе поклониться почтительно, как не до земли?»Это, правда, не о нынешних наших днях, но о временах самого Гончарова – точно. «Земные поклоны» у нас называлось.
Перехожу вновь к народу вместе с Гончаровым (декабрь): « А простой народ ходит, когда солнце греет, совсем нагой, а в холод накидывает на плечи какую–то тряпицу. Жалко было смотреть на бедняков, как они, с обнаженной грудью, плечами и ногами, тряслись, посинелые от холода, ожидая часа по три на своих лодках, пока баниосы сидели в каюте» (у русского адмирала в гостях).
Оно, конечно, жалко простой народяпонский, и баниосывызывают презрение. Собственно как и в обличительномромане этого же автора из нашей русской жизни. Только Гончаров ведь прекрасно знает, что и лапти русские наши баниосывидят у себя только на столе, в виде пепельницы крестьянскогостиля, ни разу не надев на ноги лапти настоящие, спасаясь от холода русской зимы. А голому русскому человеку и пяти минут на морозе не выдержать. Не то, что три часа. Выдерживал бы – заставили бы так же ходить как японцев. Вот ведь в чем штука. И все это вместе я называл восточным синкретизмом в упомянутой выше своей книге.
Что–то я застрял вместе с Гончаровым на «мелочах», пора переходить к глобальным проблемам. Вот: «…только внешние чрезвычайные обстоятельства, как я сказал прежде, могут потрясти их систему, хотя народ сам по себе и способен к реформам».Под внешними чрезвычайными обстоятельствамиГончаров начинает расшифровывать необходимость «…американцев, или хоть… нас», и это правильно, так как от любых внутренних катаклизмов типа великой смуты, семибоярщины, раскола, октябрьской революции и «революции» 1991–1993 годовнаша людоедская, как и японская, власть только крепнет. Тут все ясно. Неясно, как такой способный к реформам народхоть у нас, хоть у японцев, все не осмеливается их начать. Так что ни при Гончарове, ни сейчас русский народ фактически не способен к реформамбез внешнего воздействия. И никакое «сам по себе»ему не поможет. И я это специально историческиподтверждаю, попутно поймав Гончарова на противоречии.
Что касается, совсем уж нынешних чрезвычайных обстоятельств внутренних, а то я их слишком общо обозначил только годами 1991–93, не залезая в 1995 и последующие годы. Вот вам кривобокость общественного самосознания наших дней – пример полковника Буданова. Одним он видится как иконописцу Рублеву. Другим – как юродивый с картины Сурикова «Боярыня Морозова». Третьим – как конь, понуривший голову, с картины «Витязь на распутье». И почти никто не видит в нем истинного Второзакония, вернее суда и закона, из него исходящих.
Решив «глобальную» проблему, перейду к научно–техническому прогрессу словами Гончарова: «Японские сабельные клинки, бесспорно, лучшие в свете. Сабли считаются драгоценностью у японцев. Клинок всегда блестит как зеркало; на него, как говорят, не надышатся. У Эйноске сабля, подаренная ему другом, существует, по словам его, около пятисот лет».
Вам, наверное, покажется: какая ерунда! Не скажите. Дамасские клинки были во времена крестоносцев лучшими в мире. Почитайте хотя бы научно–фантастическиекнижки «Квентин Дорвард» или «Ричард – львиное сердце», хотя я и забыл по старости, какую именно. Секрет дамасской стали «утерян», хотя и намекают, что эта сталь закалялась втыканием в живого раба в раскаленном виде. Потом, спустя время, примерно равное движению слова «самар» (повторяю, «небо–земля» по–еврейски) от Самарканда в волжскую Самару и Самару ханты–мансийскую, дамасская сталь превратилась в «русский», вообще говоря, в уральский «булат», равного которому по крепости для клинков не было в мире. Ныне секрет булата тоже навсегда «утерян». И вдруг этот же «булат» всплывает в самурайской (повторяю, «свет неба» по–еврейски) Японии и, опять же, только для клинков, а не для лопат – к примеру. Само собой, и этот секрет тут же «утрачивается», иначе бы не хранили сабли, не надышиваясь на нихпо 500 лет. А сегодня японцы, вооруженные всей таблицей Менделеева, не могут делать таких клинков, так как самурайские сабли, равно как и дамасские и булатные клинки, из всей этой таблицы использовали только одно железо и обыкновенный уголь (по научному – углерод), а весь секрет состоял в закалке. Не кажется ли вам все это странным: куда евреи, туда и дамасская сталь?
Опять в Китай
И я в этом не виноват, ибо сам Гончаров сперва поговорил о Китае «насухо», а потом уже поплыл туда поглядеть: «Всего десять лет прошло с открытия пяти портов в Китае – и европейцы почти совсем овладели ими. <…> Но для этого надо поступить по–английски, то есть пойти, например, в японские порты, выйти без спросу на берег, и когда станут не пускать, начать драку, потом самим же пожаловаться на оскорбление и начать войну».
В это самое время Гончаров сильно был обижен и именно на англичан, не считая французов. Ведь шла знаменитая «крымская кампания», слегка описанная молодым Львом Толстым в «Севастопольских рассказах». И обида заслоняла разум. Ибо не англичане высадились в Японии, а американцы под командой знаменитого коммодора Пери, о нем еще будет речь впереди. А пока замечу мимоходом, что пока русская «миссия» околачивалась в Нагасаки, почти умоляя японцев принять их в тогдашней своей столице Эдо, этот самый Пери высадился около этой столицы и фактически приказал японцам заключить с ним договор «о торговле». Японцам удалось отомстить за этот «договор» только в Перл–Харборе, лет через сто. За что и получили первые же две атомные бомбы. Но сейчас дело не в этом, а в том, что американцы не участвовали в «Крымской кампании» и русское «посольство» адмирала Путятина вполне могло укрыться от вездесущих англичан в их «нейтральном» порту, например, в Сан–Франциско. Так что Гончаров об этой американской «миссии доброй воли» вообще не упоминает, хотя она в историческом плане – важнейшая, так как перебила все русские «родовые схватки», закончившиеся выкидышем. И именно после этого Аляску пришлось фактически подарить американцам. Так как она обошлась им дешевле Ликейских (Филиппины) островов, точно таким же манером «уступленных» испанцами. Это я все пишу не для «оскорбления» России, а только лишь в качестве подготовки «путешествия» Гончарова назад в Петербург через Сибирь не по нынешнему пути, где идет Транссиб, а почти через Магадан, которого тогда еще не было. Однако, вернемся к китайцам, помня, что на англичан Гончаров все еще очень зол.
«Народонаселение лезет из Китая врозь, как горох из переполненного мешка, и распространяется во все стороны, на все окрестные и дальние острова, до Явы с одной стороны, до Калифорнии, с другой. Китайцев везде много: они и купцы, и отличные мастеровые, и рабочие. Я удивляюсь, как их еще по сю пору нет на мысе Доброй Надежды? Этому народу суждено играть большую роль в торговле, а может быть, и не в одной торговле».
Я это выписал для того, чтобы тут же перенести на русских, которые как из переполненного мешка, вернее рваного, так как «мешок» и сегодня не переполнен, заполняли Сибирь, убегая от цепких рук точно таких же своих «мандаринов». Впоследствии это вылилось в бесконечные «волны русской эмиграции», то стихающей с опусканием «железного занавеса», то усиливающейся с его поднятием войной ли, или мирно. Замечу только, что еще при жизни Гончарова, как только в Сибири появились царские «правители», эмиграция из России сменилась эмиграцией на Аляску и в Сан–Франциско, а затем и в сами Штаты (меннониты). Вот для чего я привел эту цитату, чтоб обосновать, какого же черта не бежит народ из Америки. И заострить, что народ–то бежит от людоедского им правления, а вовсе не от генетической «потребности». Хоть из России, хоть из Китая и так далее, то есть от восточного синкретизма.
И снова да ладом: «Здесь по–видимому руки человеческие и время нипочем. Если бы еще этот труд и терпение тратились на что–нибудь важное или нужное, а то они тратятся на такие пустяки, что не знаешь, чему удивляться: работе ли китайца или бесполезности вещи? Например, они на коре грецкого или миндального ореха вырезывают целые группы фигур в разных положениях, процессии, храмы, дома, беседки, так что вы можете разглядеть даже лица. Мало этого: сделают дверцы или окна, которые отворяются, и там сидит человеческая фигурка. Каких бы, кажется, денег должно стоить это? а мы за пять, за шесть долларов покупали целые связки таких орехов, как баранки».
Заметьте, как и сегодня, не за рубли ведь покупали, а за доллары. Несмотря на то, что Китай – «наш добрый сосед» во все времена, исключая послесталинские и предпутинские времена, и весь «шелковый путь», включая московский Китай–город, был якобы в наших руках. Но не это главное. Главное в том, что и ныне в демократических странах на нашу сталь, например, вынуждены вводить антидемпинговые пошлины, а это и есть показатель нашего нынешнего труда по выделке китайских «целых связок таких орехов, как баранки»времен Гончарова и всего за 5–6 долларовзарплаты за нынешнюю неделю. И это в лучшем случае, на добыче нефти, к которой я сейчас перейду. В среднем же – за полмесяца.
Итак, продолжаю: «разница в подробностях: у нас деготь и лыко – здесь шелк и чай; у нас груды деревянной и фаянсовой посуды – здесь фарфор». Да! Ныне деготь никому не нужен, а то бы мы и ныне завалили им весь мир, «некондиционных» для целлюлозы березняков–то – уйма. А им подавай ныне сосну, в крайнем случае, пихту или елку. И лыко не нужно, хотя липу мы и сами подчистую извели на лапти. Из деревянной посуды у нас ныне остались только «эксклюзивные» расписные ложки да матрешки – непременный атрибут любой нашей выставки за границей в дополнение к водке. Исключая те выставки, где мы не боимся фирмы «Нога» показывать свои истребители и вертолеты «Черная акула». А китайский фарфор все еще в цене и дефиците. Что говорит о бесполезности потуг властей по прививке нам трудолюбия. Но тут – другая причина, не упущенная мной из виду в других работах.
И снова камушек в английский огород: «Вообще обращение англичан с китайцами, да и с другими, особенно подвластными им народами, грубо, или холодно–презрительно, так, что смотреть больно. <…> А нет, конечно, народа смирнее, покорнее и учтивее китайца, исключая кантонских: те, как и всякая чернь в больших городах груба и бурлива. <…> А все опиум! За него китайцы отдают свой чай, шелк, металлы, лекарственные, красильные вещества, пот, кровь, энергию, ум, всю жизнь. Англичане и американцы хладнокровно берут все это, обращают в деньги и так же хладнокровно переносят старый, уже заглохший упрек за опиум. Они, не краснея, слушают его и ссылаются одни на других. Английское правительство молчит – одно, что остается ему делать, потому что многие, стоящие во главе правления лица, сами разводят мак на индийских своих плантациях, сами снаряжают корабли и шлют в Янсекиян. За 16 миль до Шанхая, в Вусуне, стоит целый флот так называемых опиумных судов. Там складочное место травы. Другие суда привозят и сгружают, а эти только сбывают груз. Торг этот запрещен, даже проклят китайским правительством, но что толку в проклятии без силы? Китайцы жадно кидаются на опиум и быстро сбывают товар внутрь. Китайское правительство имеет право осматривать товар на судах только тогда, когда уверено, что найдет его там. А оно никогда не найдет, потому что подкупленные агенты всегда умеют заблаговременно предупредить хозяина, и груз бросят в реку или свезут: тогда правительство за фальшивое подозрение не разделается с иностранцами, и оттого осмотра никогда не бывает. Английское правительство оправдывается тем, что оно не властно запретить сеять мак в Индии, а присматривать–де за неводворением опиума в Китай – не его дело, а обязанность китайского правительства. Это говорит то же самое правительство, которое участвует в святом союзе против торга неграми! Но что понапрасну бросать еще один слабый камень в зло, в которое брошена бесполезно тысяча? Не странно ли: дело так ясно, что и спору не подлежит; обвиняемая сторона молчит, сознавая преступление, и суд изречен, а приговора исполнить некому! Бесстыдство этого скотолюбивого народа доходит до какого–то героизма, чуть дело коснется до сбыта товара, какой бы он ни был, хоть яд! Другой пример меркантильности англичан еще разительнее: не будь у кафров ружей и пороха, англичане одною войной навсегда положили бы предел их грабежам и возмущениям. Поэтому и запрещено, под смертною казнью, привозить им порох; между тем кафры продолжали действовать огнестрельным оружием. Долго не подозревали, откуда они берут военные припасы; да однажды, на пути от одного из портов, взорвалось несколько ящиков с порохом, который везли, вместе с прочими товарами, к кафрам — с английских жесудов! Они возили это угощение для своих же соотечественников: это уж — из рук вон — торговая нация! Страшно и сказать вам итог здешней торговли. Тридцать пять лет назад в целый Китай привозилось европейцами товаров всего на сумму около пятнадцати миллионов серебром. Из этого опиум составлял немного более четвертой части. Лет двенадцать назад, еще до китайской войны, привоз увеличился вдвое, то есть более нежели на сумму тридцать миллионов серебром, и привоз опиума составлял уже четыре пятых и только одну пятую других товаров. Это в целом Китае. А теперь гораздо больше привозится в один Шанхай. Шанхай играет бесспорно первостепенную роль в китайской торговле. Он возвысился не на счет соседних городов: Амоя, Нингпо и Фу–Чу–Фу; эти места имели свой круг деятельности, свой род товаров, и все это имеют до сих пор. Но Кантон и Гон–Конг не могли не потерять отчасти своего значения с тех пор, как открылась торговля на севере. Многие произведения северного края нашли ближайшую точку отправления, и приток их к этим двум местам уменьшился. Но опасение насчет предполагаемого совершенного упадка — неосновательно. <…> Гон–Конг тоже не падет от возвышения Шанхая, а только потеряет несколько, и потерял уже как складочное место: теперь многие суда обращаются непосредственно в Шанхай, тогда как прежде обращались, с грузами, или за грузами, в Гон–Конг». (Конец цитаты, которую я привел даже без разделения на абзацы, так как она читается одним, как говорится, духом).
И все это – справедливо, и даже с учетом временной нелюбви к англичанам, воспротивившимся нашему «завоеванию новых земель», в частности – Босфора, выдаваемому за «освобождение» болгар и прочих единоверных греков «от турецкого ига». Читайте другие мои статьи, а также прямого свидетеля – Глеба Успенского. Вот только надо к этому кое–что добавить, чтобы быть справедливым. Например, оружие и деньги Чечне на войну с нами же, что переплюнет любое снабжение порохом кафров англичанами. Надо сослаться хотя бы на Диккенса, из некоторых романов которого следует, что такие же в точности опиумные притоны и в самой Англии – совсем не редкость, и уж туда–то опиум попадал тоже через руки английской аристократии. И оттуда же, «из Индии», хотя это место ныне называется героиновым или опиумным треугольником (Таиланд и еще какие–то две страны, границами сходящиеся, кажется, одна из них – Камбоджа).
Господи, да ведь и холодно–презрительное отношениев нашем же огороде растет, притом не к чужестранцам, а к своим собственным гражданам, притом по сей день. Или мне перечислять? Ну, о крепостном «праве» вы знаете. О выставлении своих собственных войск для испытания на них атомной бомбы – тоже. О солдатиках, собирающих голыми руками кусочки урана в ведра на Чернобыле, наверное, слышали. О военных «заградителях» из Смерша с пулеметами в руках сзади «наступающих» штрафников – тоже с голыми руками, если не считать «трехлинейки образца 1898 года» в 1944 году, надо ли вам вновь рассказывать? И вообще о любой русской войне с потерями наших солдат в три–четыре раза большими, чем у противника, вам вообще–то и не следует знать. И разве не холодно–презрительно отношение, когда зарплата, пенсия и так далее – сами знаете, какие. Причем в сравнении даже с Африкой, про которую вы до сих пор понимаете, как будто они и сегодня на деревьях сидят как обезьяны. Или о Новой Зеландии, из которой вы никак не можете переесть масло «Анкор».
И вообще разве сравнить опиум, за который китайцы отдавали свой чай и еще что–то там с нашими колхозными «трудоднями» – совсем пустыми бумажками, из которых даже кайф не получишь? Не говоря уже о хлебе насущном. Но я уже устал, и продолжать не буду, сами можете найти подходящее сравнение на каждое предложение в приведенной целой странице английских зверств в Китае. И это не оправдание англичан, а всего лишь пожелание заглядывать в свой собственный огород. А то у Гончарова получается, что в России на фоне зверств англичан – сущий коммунизм. А вы же сами знаете, что это – несбыточная мечта человечества.
Другими словами, англичане вели, как и американцы, и мы сами – нормальнуюгосударственную внешнюю политику. Вот ведь что важно понимать. А еще важнее понимать – откуда само государство появилось на нашей планете? Когда почти в каждом государстве, исключая Сан–Марино и Люксембург, от двадцати до двухсот и более народов. А вы даже и не догадываетесь, что государство возникло исключительно для удобства еврейской прибыльной торговли, правда, для этого им пришлось нам создать религии, к которым и перейду с помощью Гончарова. Так как о том, что государства появились на основе религий и стали – источниками войны, вы и без меня знаете.
Вот как это происходило в Китае по словам Гончарова: «Протестанты начали торговлей и привели напоследок религию. Китайцы обрадовались первой и незаметно принимают вторую, которая ничем им не мешает. Католики, напротив, начинают религией и хотят ее преподавать сразу…»
В этой маленькой, но емкой цитате, как говорят в Одессе, две большие разницы. О католиках и протестантах у меня – в других работах, и протестантов я больше люблю, если вообще можно любить религии, ибо все они – технологии подчинения массового сознания. Но протестанты хотя бы выводят человека из замкнутого круга тотального подчинения, давая ему возможность подумать о своей судьбе и выстроить собственную жизнь себе во благо, тогда как все остальные религии предпочитают убеждать своих сограждан в той или иной степени следовать «предначертаниям» и не рыпаться самостоятельно, правда, просить бога – можно.
Именно этим и объясняется, что протестанты начали с торговли, чтобы показать ее прелесть для самоопределения сознания и подспудно, так сказать, внедряли правила самоопределения, ставя выше всего труд и находчивость себе на благо. И здесь то хорошо, что людям понятно, почему правила жизни надо исполнять. Католики же, как папа с мамой, объясняют ребенку, что это можно, а это – нельзя, и без объяснения причин, что ставит ребенка в тупик слепого подчинения. Православие же, особенно русское, еще менее объясняет, ставя себя на место шаманов или гадалок, оказывающих платные услуги, а людей – в послушных налогоплательщиков. Примерно как «наперсточники».
Поэтому вполне понятно, почему китайцы обрадовались первой(торговле) и незаметно принимают вторую(религию), хотя на этот счет дальнейшие 150 лет и показали, сами знаете – что. Мягко говоря, прогнозы не оправдались.
И не только здравый смысл китайцев был причиной этого: «Одно заставляет бояться за успех христианства: это соперничество между распространителями. Католические миссионеры запрещают своим ученикам иметь книги, издаваемыми протестантами, которые привезли и роздали, между прочим, в Шанхае, несколько десятков тысяч своих изданий. Издания эти достались, большею частью, китайцам–католикам, и они принесли их своим наставникам, а те – сожгли». Как «ведьму» на костре, добавлю я.
И сразу же от религии – к правам человека, только в самом узком смысле этих слов, ибо более широкий смысл на Руси вообще никогда не могли представить себе: «Но надо знать, что в Англии и в Соединенных Штатах для слуг особенного стола не готовится: они едят то же самое, что и господа, оттого нечего удивляться, что чуть не целые быки и бараны подаются к столу». Разумеется, в Китае и как у себя дома. Так что экспансия англичан и американцев, сбившая с ног российскую экспансию, выглядит несколько предпочтительнее. Хотя мы потом, во времена Сталина, и отыгрались, внедрив там маоизм, из которого выросла «культурная» революция, но оказалась слишком тяжелой ношей для китайцев.
И вот почему: «Деревень нет, все фермы. Каждый крестьянин живет отдельно в огороженном доме, среди своего поля, которое и обрабатывает».Сами же знаете, что Китай – страна аграрная, крестьян – большинство, а рабочий класс вырезает на грецких орехах разные интересные сценки по цене связки русских баранок на шее. Совсем недавно так носили у нас рулончики туалетной бумаги, а то вы уже про баранки не помните. Я это к тому говорю, что протестанты зря старались, прививая китайцам ответственность за свою жизнь. Она у фермеров без этой науки – в наличии. И, вообще говоря, это психология среднего класса, которого тогда, разумеется, и в помине не было. И именно поэтому Китай сегодня так стремительно отрывается от «старшего брата», я имею в виду нас с вами. Так как мы прямиком перескочили из рабства крепостного в рабство коммунистическое, а среднего класса у нас отродясь не было. Поэтому и удавили его в одночасье в 1998 году, нарождающийся и неокрепший.