Страница:
— Хорошо, — неожиданно остыла она, — Мы поговорили о том, чего ты хочешь. Ты ничего не хочешь. Печально, но, в конце концов, это твое личное горе. Поговорим о том, что ты можешь. Ты — Род Шривер. Неуязвимый. Лучший из лучших, легенда ТРАССЫ. Черные Фронтиры боятся тебя как огня, трассовики молятся на тебя, для многих ты стал спасением, тем самым единственным шансом, в который они упрямо верили, верили вопреки всякой логике, просто потому, что это был ТЫ! И это спасало их от отчаяния на самом краю. Они живы благодаря тебе. Они и сейчас живут только тобой, так какое ты имел право послать все к чертям только потому, что тебе стало скучно!? Как ты мог еще до смерти умереть? Какое значение имеет то, хочешь ты или не хочешь спасать тех, кто гибнет на твоих глазах? Пусть они сто, тысячу раз не правы и все бессмысленно, но ведь ты же МОЖЕШЬ их спасти!
Неуязвимый содрогнулся всем своим сильным телом. И закрыл глаза.
— Не могу, — сказал он. Очень тихо сказал. Одними губами. Но она услышала. Весь ее воинственный пыл иссяк.
— Как? — переспросила она.
— Очень просто. Мне не перешагнуть Порог. Мне больше не выйти на ТРАССУ… А без нее жизни нет.
Он смотрел устало и жутко. Ком подкатил к горлу, Род сглотнул…
Казалось, его отчаяние и смертная мука, которую он так долго скрывал, сейчас выплеснутся слезами, но Неуязвимый подавил слабость.
— Теперь ты знаешь все. Я — мертв. Без ТРАССЫ мы все мертвы, — просто закончил он.
— Те трое… с ними было то же самое?
— Видимо, да.
— Но чем это вызвано?
— Не знаю, — Род спрятал лицо в ладони. Голос его зазвучал глухо, — Не имею ни малейшего понятия. Это какое-то поветрие. Эпидемия. Или новое изобретение Динзиля… Если это так — тогда он действительно гений. Наконец он нашел то, что может испугать трассовика. Нас много, таких… И нас становится все больше. Но никто не знает как с этим бороться и можно ли бороться. Я не верю что это — конец ТРАССЫ, обязательно найдется средство вернуться, лишь бы не слишком поздно… Но сейчас я тебе ничего не отвечу. Я вывихнул извилины, пытаясь понять… Ты веришь мне, я едва не разнес этот домик по бревнышку? Хуже всего то, что я должен знать… И где-то в глубине меня живет это знание, я чувствую его, но мне до него не добраться… Это способно свести с ума.
— У тебя были провалы в памяти? — перебила Яна.
Не поднимая головы Неуязвимый кивнул.
— Код! — осенило Яну. — Да будь оно все проклято… — без сил выругалась она, — Ты хоть что-нибудь помнишь? Ты встретил Их? Они говорили с тобой? Дай мне хоть что-нибудь, хоть одно слово.
— У меня нет этих воспоминаний. Я бы и сам за них дьяволу душу заложил, но, сдается мне, заклад не примут… нет у меня души…
И Неуязвимый отрывисто засмеялся. Больше всего этот смех напоминал загнанную глубоко внутрь истерику. Наверное потому, что это она и была.
— Значит, выхода нет, — задумчиво проговорила Яна. Ее голос снова зазвучал спокойно и равнодушно. Она окинула взглядом двор, поленницу, раскиданные дрова, густые заросли крапивы на месте несуществующего забора.
— Твой «Жеребец» там?
— Где ж ему быть? — Род пожал плечами, — если б я мог, я бы перетащил его сюда, Если бы Страж позволил мне еще раз, только раз оседлать «Жеребца», я бы въехал на нем прямиком за последний шлагбаум. Клянусь, Сольвейг, я не сбросил бы скорость.
В голосе Рода звучала такая звериная тоска, что дрогнул бы и каменный идол.
Яна не дрогнула.
— Ключ, — деловито сказала она и протянула руку.
— Ч-что?
— Ты должен его отдать, ты это знаешь. Если ты сошел с ТРАССЫ, твой мотоцикл должен быть уничтожен. Таковы правила, исключений нет.
— А может тебе ламбаду на ушах сплясать?
Не отвечая, она шагнула к нему, скользнула пальцами за ворот и дернула тонкую цепочку. Он не успел отстраниться, настолько стремительным было движение.
— Отдай!
Он не вскочил, он взметнулся с поленницы, как распрямившаяся пружина, как самурайский меч из ножен. Вот теперь она признала его — большого, быстрого, смертельно-восхитительного, идола трассовиков и проклятие Черных Фронтиров. Теперь и глаза были его — в них тлело холодное бешенство. Она успела в последнее мгновение. В десятую долю секунды, когда беспощадный вихрь по имени Неуязвимый уже дохнул ей в лицо верной смертью, она отшатнулась назад, в крапиву…
За Порог…
Тихо тлело вечернее солнце, матово просвечивая сквозь туман. ТРАССА уходила за горизонт. У обочины стоял черный, как сапог, «Жеребец» Рода
Шривера, предмет лютой зависти всех трассовиков. Род собрал его сам, под руководством Стража, снабдив предельной скоростью, десятикратной прочностью, фантастической проходимостью. Однажды, на спор, он спустился на «Жеребце» по тьеркскому серпантину. Никто не верил. Яна и сама бы не поверила, если б не видела собственными глазами. Она подошла и ласково погладила мощного коня ТРАССЫ по бензобаку.
— Ждешь? Жди. Уже недолго.
Структура пространства лопнула с шелковым свистом, стотонная глыба обрушилась на Яну, опрокинула, цепкой болью хрустнули вывернутые суставы. Она не заорала лишь потому, что перехватило дыхание. Вихрь вырвал ключ и отшвырнул ее на асфальт.
— Может быть, поможешь подняться?
— Что? — опешил Неуязвимый.
— Встать, говорю, помоги.
Яна улыбалась, и глаза у нее были — и надо бы ехиднее, да некуда.
Род Шривер не стал помогать ей подниматься. Он рухнул рядом, пожирая ненасытным взглядом асфальт, уходящий в небо, сухую траву вдоль ТРАССЫ и черного «Жеребца». Потом сгреб ее в охапку и принялся целовать: страстно, сладко, исступленно… словно за миг до последней гибели.
— Ты знала? — хрипло спросил он спустя некоторое время.
Яна хватала ртом воздух, как рыба.
— Ну ты даешь, — только и произнесла она, — знала, что ты псих, но не знала, что буйный. Тебя, приятель, связывать надо. Мокрые смирительные рубашки и мягкий кляп.
— Сольвейг, я сейчас тебя убью и прямо здесь закопаю, — в полнейшем восторге рявкнул Неуязвимый. — Ты знала?
— Отстань, — она поднялась, отряхиваясь. Кровавая ссадина чуть пониже локтя беспокоила ее меньше, чем отлетевшая набойка.
— Ремонт туфлей ты мне оплатишь, шизик. И, кстати, ничего я не знала.
Только догадывалась. Зато теперь знаю.
— Что знаешь?
— Как спасать ребят. Динзиль, конечно, хитер, но против лома есть прием. Если взять побольше лом.
— Сольвейг!
— Для того, чтобы раскодировать человека, нужно бить по болевым точкам. И бить без всякой жалости, чтоб от боли себя забыл, — со вздохом призналась она, — все знают, что за своего «козла» ты собственный… кхм… ногу отрежешь и съешь без соли… Ну я и рискнула.
Она усмехнулась и уже спокойнее добавила:
— Честно признаюсь, понятия не имею, на сколько лет я тебе сегодня жизнь укоротила.
Род Шривер уже оседлал «Жеребца», сидел чуть пригнувшись, руки — продолжение руля, спина, плечи, правая нога, уже готовая оттолкнуть асфальт — все в нем рвалось вперед. Попробуй удержи такого. Но он все же помедлил несколько секунд.
— Вся что осталась — твоя. И за последним шлагбаумом тоже.
— Я творила волю пославшего меня, — откликнулась Яна, — благодари Стража.
А потом все потонуло в гневном, торжествующем реве «Жеребца» и Яна отступила на обочину.
Она рухнула в объятия мягкого сидения, покрытого искусственным мехом "под леопарда" и без сил откинула голову. «Возвращение» Неуязвимого далось ей нелегко. Яна не хотела даже думать о том, на сколько лет она укоротила жизнь себе. Она вжалась в кресло, поудобнее устраивая голову. Полнейшая опустошенность — вот как называлось это состояние. Какой, к чертям, триумф? Какая эйфория? Она не услышала ни малейшего шороха. Просто в следующую секунду Яна уже без тени сомнения знала, что не одна. На заднем сидении кто-то есть. Сенсор молчал, это означало что Они ее пока-что не выследили. Или разработали какую-нибудь новую модификацию экрана.
— Даю три секунды на то чтобы представиться, по истечении вынимаю из тачки и расписываю под Хохлому, — от усталости ее голос звучал еще более безжизненно и ровно, чем обычно.
— Леди, — знакомый голос заметно дрогнул от смущения, — я не хотел вас пугать.
— Кто — кого? — уточнила Яна. Она с величайшей неохотой поднялась, переместилась на соседнее сидение так, чтобы видеть незваного гостя, и закинула ноги на «баранку». «Баранки» не было, были обтянутые кожей «рога», но это ничего не значило. Руль автомобиля всегда называется «баранкой», будь он хоть квадратный.
Ким выпрямился.
— Интересно, как это будет выглядеть: "расписать под Хохлому", — мечтательно проговорил он.
— Лучше тебе этого не знать, — сказала Яна. — Это с одной стороны. А с другой — умные люди говорят, что любой опыт полезен.
— Значит так? Умные люди…
Ким не успел не то что шевельнуться — даже сообразить что происходит. Сиденье внезапно разъехалось под ним, он неловко взмахнул рукой, дернулся вверх, но оказался в капкане. А сверху прозвучал насмешливый голос Яны:
"Потом берет Его диавол в святый город и поставляет на крыле храма. И говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: "Ангелам своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоей".
Иисус сказал ему: написано также: "Не искушай Господа Бога твоего".
— Христос поступил как умный человек, а я — как кретин. Как мне вылезти, леди?
Яна ногтем сдвинула едва заметный рычажок в исходное положение и Ким, кряхтя, выбрался из ловушки. Он не был испуган. Спецподразделение «Берсерк». Они носили на шее металлические пластинки с группой крови. Яна сомневалась, что их вообще можно чем-нибудь напугать.
— Он был закодирован?
— Да, — ответила Яна не уточняя о ком идет речь и откуда у Кима такие «горячие» сведения. Надо думать, командиром «Берсерков» он стал не потому, что прочел объявление в газете: "Требуется "зеленый берет".
— Я видел, вокруг Неуязвимого крутилась одна. Дамочка с обложки «Плейбоя». Я еще подумал, слишком хороша. Такие без присмотру не гуляют.
— Так проверил бы.
— Как? У меня сенсора нет.
— А без сенсора?
Лоб и щеки Кима вдруг затопила неудержимая жаркая волна и Яна невольно рассмеялась.
— Слабо?
Он промолчал.
— Никогда не видел женщину с «кнопкой»?
Видел, — выдохнул Ким и по его сильному телу пробежала дрожь отвращения. Видимо, контакт был не чисто визуальный. Заметив его реакцию Яна бестактно поинтересовалась:
— Ну и как?
— Страшно, — отозвался Ким после долгого молчания.
— Это хорошо, — кивнула Яна, — Страх — хороший советчик. Но лишь до тех пор пока дает только советы. Не приказы.
Когда она в очередной раз отказалась от охраны Ким тяжело вздохнул, но возражать не посмел. Кто посмеет возражать "рассекающим пространство", принявшим на себя жесткий свет Великого Зеркала, разорвавшим все связи с прошлым и глядевшим теперь только в будущее.
Кто посмеет возражать тому, кто сделал шаг на который ты сам не отважился.
3.
…И кое-как срифмованные строки Вдруг явит пожелтевшая записка:
"Стремятся к звездам демоны и боги, А ангелы летают очень низко".
Здание эпохи ренессанса тонуло в тополях. Их проклинали, когда пух залетал в окна, и благословляли, когда в жаркие дни они давали спасительную тень. Ночами в тополиных аллеях было восхитительно и страшно. Там бродили личности, которые били фонари и припозднившихся прохожих, а с сумерки, сиреневые летние сумерки их тени творили настоящую магию: в тополиных аллеях можно было заблудиться и выйти совсем не туда, куда собирался. Жители города их любили и боялись, но никто не заикался о том, чтобы уничтожить тополя. Все знали, что могучие зеленые великаны уже не одно десятилетие принимали на себя всю мерзость, которую выбрасывал «Коксохим», местное градообразующее предприятие. Они были неизлечимо больны, отравлены от корней до молодых зеленых листьев. Они умирали: медленно и тихо, также как жили, но, умирая, продолжали спасать город.
Леший медленно шел по тополиной аллее, не слишком задумываясь о том, куда она его приведет. С обеда (в те редкие дни, когда он обедал дома), Леший возвращаться никогда не торопился. Никто его на работе не ждал, а сама работа, как известно, не табор — в небо не уйдет. Настроение было приподнято-обреченным. Должно быть, так чувствовали себя те, кто шел на каторгу за правду. Или за любовь. О любви Леший думал только с оттенком иронии и так редко, как только мог.
У нее было имя первой библейской женщины — Ева. А еще длинные миндалевидные глаза, тонкий прямой нос, узкие плечи, шелковые прямые волосы цвета греческого инжира и, как принято говорить в подобных случаях, ноги из ушей. Чем он мог привлечь ТАКУЮ женщину, Леший гадал до сих пор. Однако она пришла к нему, прожила рядом две недели. Именно рядом а не вместе, хотя жили бок о бок, ужинали за одним столом, спали в одной постели. Но Леший чувствовал незримую стену, которой библейская женщина отделила себя от случайного любовника. Он мучился, колотился об нее лбом, пытался разбить откровенностью, молчанием, намеками, страстью — бесполезно. Она ушла так же внезапно, как и пришла, не оставив даже волос в расческе, даже губной помады на чашке, даже запаха духов на подушке. Словно приснилась.
Отчего Леший вдруг вспомнил о ней? О Еве?
Вернее, отчего он о ней впервые забыл на целых двадцать четыре часа?
— Виктор Алексеевич Лешуков?
Леший вздрогнул от неожиданности и поднял глаза. Взгляд уперся в квадратный «арийский» подбородок, напоминающий задний бампер бульдозера. Мелькнули "красные корочки", в такой мощной длани маленькие, как почтовая марка.
— Капитан Цебич, отдел по борьбе с организованной преступностью.
Леший удивленно пожал плечами:
— А я то здесь при чем? Даже не помню, когда в последний раз грабил банк…
Арийские губы слегка раздвинулись в улыбке.
— Такое начало предполагает интересную беседу. Предпочитаете говорить у вас или у меня?
Леший мотнул головой в сторону редакции, пытаясь сообразить, не аукнулась ли его идиотская шутка на счет штаб-квартиры мафии в «Гелиополе». Комплексами Леший не страдал, но глядя на рослого, подтянутого Цебича невольно почувствовал себя не слишком уверенно. Подумал, что неплохо бы возобновить занятия айки-до… Однако мысли эти, не слишком приятные и совершенно бесперспективные, вылетели из головы, как только Цебич задал первый вопрос:
— Вам знакома эта женщина?
Леший взглянул на фото больше любопытствуя, чем опасаясь но, раз взглянув, больше не отводил глаз. Из цветного прямоугольника, снятого «Кодаком» на него взглянули спокойные, внимательные, такие знакомые серо-рыжие глаза.
— Вы знаете ее, — удовлетворенно проговорил Цебич, заметив его потрясение. Фотография исчезла во внутреннем кармане его пиджака и Леший, проводив его взглядом, мрачно взглянул на визитера.
— Полагаю, вы в этом не сомневались.
— И как она вам представилась?
Носите фотографию женщины у самого сердца и не знаете ее имени? — с сарказмом спросил Леший.
— Я — то знаю, — ответил Цебич, придвинув пепельницу, — Курите, Виктор Алексеевич. Я тоже, с вашего разрешения, подымлю, — он ловко выщелкнул из пачки сигарету, достал зажигалку. До этого момента Леший и не предполагал, что этот человек курит — он был просто вписан с плаката о пользе здорового образа жизни.
— Я-то знаю, — повторил он, но мне хотелось бы знать, каким именем она назвала себя здесь.
Ситуация уже давно казалась Лешему нереальной. Теперь он окончательно и бесповоротно утвердился в том, что спит и видит кошмар. В качестве кошмара сон был даже занятен.
— Послушайте… Не знаю вашего имени отчества…
— Игорь Дмитриевич.
— Игорь Дмитриевич, — повторил Леший, — вы ошибаетесь или что-то путаете. Эта женщина — талантливая писательница. Она не из ваших… клиентов.
— Так как она назвалась? — невозмутимо переспросил Цебич, игнорируя протест Лешего, — Татьяна Сторожева? Янина Бельская? Розали Логан?
— Бельская, — ответил Леший, глядя в пол.
— Можно было предположить, что она воспользуется польским паспортом. Американский в вашей глуши слишком большая экзотика.
Я ничего не понимаю, — проговорил Леший, — он и в самом деле ничего не понимал, — все эти фамилии… американский паспорт…
— Все очень просто, — сочувственно улыбнулся Цебич и Леший мгновенно возненавидел его, — ваша новая знакомая разыскивается интерполом за контрабанду наркотиков с ближнего востока через страны СНГ в Европу. Известно, что она совершила два предумышленных убийства. Это те, о которых мы знаем и можем представить суду неопровержимые доказательства. Но на самом деле их не два, а больше. Путь этой обаятельной женщины от Ирана до Берлина залит кровью по самые…
— Ну, хватит! — рявкнул Леший и припечатал к столу тяжелую ладонь так, что качнулся монитор и подпрыгнула пепельница.
— Хватит, — повторил он, — все это бред сивой кобылы. Я не знаю, зачем вам понадобилось это сочинять. Я не полицейский, слава Богу, и ничего не понимаю в международной контрабанде наркотиков, — Леший иронически скривился, но свою работу, пардон, я знаю получше многих. Яна Бельская принесла мне свои рассказы. Я решил их напечатать и напечатаю, даже если интерпол пришлет официальный протест.
Леший хмыкнул, представив в своей зачуханной конторе факс из интерпола.
Стало немного легче.
— Это интересные рассказы, — произнес он почти спокойно, — и это ее рассказы. Мне не нужно снимать отпечатки пальцев, чтобы убедиться в том, что человек рассказал о своих мыслях и переживаниях, а не русифицировал "Грозовой перевал". Я говорил с ней и могу присягнуть на любой Библии, хоть на Коране…
— А никто и не спорит, — пожал плечами Цебич и стряхнул пепел, — она, действительно, талантливая писательница. А еще — очень талантливая преступница. Ее деятельность представляет опасность для общества. И вы можете помочь ее остановить.
Фильм ужасов легко и непринужденно перетекал в боевик. Вот только актера забыли предупредить о смене амплуа. В тот миг, когда по всем законам жанра ужас на лице Лешего должен был смениться неуклонной решимостью, зазвонил телефон. Машинально Лешуков снял трубку.
— Виктор Алексеевич, это Марина. Я из бухгалтерии. Знаете, с вас НДС неправильно взяли.
— Что, — переспросил Леший, занятый своими мыслями.
НДС взяли лишку, — повторила Марина, — я все пересчитала. Как теперь быть с этими деньгами? Виктор Алексеевич, вы слышите?
— Да, да.
— Мне занести или сами зайдете?
Леший улыбнулся «резиновой» улыбкой.
— Мариночка, купите на них себе «стиморол» и не мучайтесь. У красивой девушки должны быть безупречные зубы. Молоденький, двадцатитрехлетний бухгалтер Марина Астахова на том конце провода тихо ойкнула, но Леший уже положил трубку.
Цебич рассматривал распечатки "Сказок для Бегущих и Догоняющих".
— "Искусство дано нам для того, чтобы мы не погибли от правды", — прочел он. — Вам знакомы эти слова?
— Да. Это Ницше, — Леший пожал плечами, — думаю, она имела право выбрать любой эпиграф.
— Вы любите Ницше?
Вопрос был неожиданным. От кого другого — может быть, но от милиционера "при исполнении" услышать его было, мягко говоря, странновато. Но Леший уклоняться не стал.
— Я не верю одержимым.
— Не верите, — повторил Цебич и вновь ошарашил Лешукова, — а как же "вдохновение как единственный источник познания"?
— "Единственно верный", — поправил Леший, болезненно морщась. — К чему этот разговор? Хотите мне доказать, что Яна Бельская одержима? Психически неуравновешенна, так это обычно называется. Есть и другой, узкопрофессиональный медицинский термин, но вам он ничего не скажет.
— Чушь, — отмахнулся Леший, — Яна — само спокойствие и уравновешенность.
— Именно, — кивнул Цебич и вдруг резко вскинул на Лешего карие глаза, — А вам не показалось, что она СЛИШКОМ спокойна?
— Она что-то принимает? Но…
— Говорите, — подбодрил Цебич.
— Вы же не рассчитываете, что я поверю вам на слово? — сказал Леший.
— Хотите посмотреть заключение врача?
— Хочу.
— Она опасна, — повторил Цебич, когда Леший, отбросив бумаги в сторону, шагнул к окну и дернул на себя фрамугу. Свежий воздух ворвался в прокуренную комнатушку, шелохнул растрепанные кипы бумаг, хлопнул дверью.
— Я вам не верю, — произнес Леший без всякого выражения.
— Вы совершаете большую ошибку, — голос Цебича стол плотнее, казалось, он двигается на Лешукова с медлительной неумолимостью пресса, — Вы рискуете жизнью, Виктор… Если эта женщина почувствует, что вы стали ей опасны… Не знаю, как здесь, но в Европе ни одна компания не согласится застраховать вашу жизнь.
Леший судорожно вдыхал горячий и пыльный воздух города.
— Я не верю вам, — повторил он. Повернулся… И опешил. В комнате никого не было. Леший шагнул к двери, резко рванул ее на себя. Сзади с грохотом захлопнулась фрамуга. Коридор был пуст. Будь он даже спринтером, он не успел бы пробежать такую дистанцию, — сообразил Леший, — "Капитан Цебич"… Видал я ментов. А ты, приятель, такой же мент как я — китайский трамвай.
Он оттер пот со лба «плебейским» жестом — рукавом, обвел комнату недоверчивым взглядом. Что-то было не так. Хотя все, вроде-бы, на своих местах. Стол, погребенный под кипой бумаг в характерном для Лешего «рабочем» беспорядке, компьютер, пепельница на краю стола… Стоп. Пепельница. С окурком. Одним-единственным. А где же второй?
Леший испуганно заморгал. В комнату медленно, но уже уверенно, по-хозяйски вползали сиреневые тополиные сумерки. Сколько же времени? Леший взглянул на светящийся циферблат электронных часов.
19. 00.
— Крыша едет, — вслух произнес он. Собственный голос прозвучал для него так громко и резко, что он вздрогнул. Надеясь, что ошибся Леший схватил правой рукой левую и поднес часы к глазам.
19. 01.
На это время он договорился с Яной Бельской. Видимо, она опаздывала.
Господи, о чем он думает? Из его жизни каким-то непонятным образом исчезли целых шесть часов. Цебич чем-то ударил его? Оглушил, опоил, дал понюхать какой-нибудь гадости, изобретенной в секретной лаборатории Пентагона? Вздор. При чем здесь Пентагон? Сигареты он курил свои… Гипноз?
Бред собачий.
Нет, все-таки это был сон и сон невероятно бестолковый.
Подрагивающими пальцами Леший выудил из пепельницы окурок и осторожно понюхал, ожидая нового космического катаклизма. Ничего не случилось. Презирая себя он бросил взгляд на часы.
19. 02.
Нет, эту ахинею снял кто угодно, только не Квентин Тарантино!
Она так и не пришла.
В свете текущих событий женский каприз Яны Бельской (если это был именно женский каприз), не должен был иметь особого значения.
Однако имел.
Леший понял это ясно и определенно только сейчас, на выходе из тополиного парка, когда часы на руке показали восемь пятнадцать. А до этого мгновения он бессознательно прислушивался, надеясь услышать быстрый перестук каблуков и напряженно вглядывался во тьму, ожидая и почти веря что вот сейчас, именно в эту секунду она шагнет из темноты навстречу. Улыбнется. Или не улыбнется. Что-нибудь скажет. Или промолчит. И Леший расскажет ей свой странный сон.
За этот час, наполненный надеждой, обидой, страхом и дурными предчувствиями Леший раз десять умер и воскрес. Это было похоже на ожидание Мастером своей Маргариты. Только в их дуэте Мастером была она. Женщина с глазами цвета осенних сумерек. Женщина, чье очарование было как музыка Вагнера — смертельным. "Капитан Цебич", кем бы он ни был, появился поздно.
Леший уже принял яд.
На лестнице витал слабый аромат духов.
Леший открыл дверь и шагнул за порог, нащупывая на стене выключатель.
Руку перехватила холодная узкая ладонь. Взъерошила волосы, провела кончиком мизинца по губам. Запах духов стал сильнее. Он обволакивал его так же как эти узкие, холодные, умелые ладони.
— Ева? — произнес Леший и изумился себе, почувствовав раздражение.
Сорок восемь часов назад он отдал бы душу за этот миг.
— Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала?
— Странный вопрос, мой повелитель… Ты ведь оставил мне ключ, — ответила темнота тихо и вкрадчиво, — Ты сказал, что я пойму свою ошибку и вернусь… Вот я и вернулась. Боже! Ну не стой как столб. Обними меня, наконец!
Леший почувствовал, что ему нестерпимо хочется ругаться. Матом.
4.
"Мы были из тех, кто братался со смертью, И бился с любовью".
— И так, что у нас плохого?
Яна без слов протянула конверт со штемпелем «Гелиополя». Заклеенный.
— Зуб даю, здесь официальное уведомление о том, что мои «сказки» завернули.
— Откуда такой пессимизм, леди? — Ким вскрыл конверт и зашуршал бумагами. После недолгого молчания, неловкого с его стороны и ироничного — с ее, Ким вздохнул.
— Между прочим, вы совершенно правы.
Яна хмыкнула.
Они сидели в салоне белого «форда», приткнутого на асфальтовом пятачке размером с носовой платок и почти скрытого от любопытных глаз в буйных зарослях сирени.
— Я отчего-то была уверена что все получится, — задумчиво произнесла Яна, — хотя в «Гелиополе» с самого начала было нечисто. Кто-то из Них там шнырял, и как бы не сам Динзиль… И чертовски близко от Лешего, уверена.
Неуязвимый содрогнулся всем своим сильным телом. И закрыл глаза.
— Не могу, — сказал он. Очень тихо сказал. Одними губами. Но она услышала. Весь ее воинственный пыл иссяк.
— Как? — переспросила она.
— Очень просто. Мне не перешагнуть Порог. Мне больше не выйти на ТРАССУ… А без нее жизни нет.
Он смотрел устало и жутко. Ком подкатил к горлу, Род сглотнул…
Казалось, его отчаяние и смертная мука, которую он так долго скрывал, сейчас выплеснутся слезами, но Неуязвимый подавил слабость.
— Теперь ты знаешь все. Я — мертв. Без ТРАССЫ мы все мертвы, — просто закончил он.
— Те трое… с ними было то же самое?
— Видимо, да.
— Но чем это вызвано?
— Не знаю, — Род спрятал лицо в ладони. Голос его зазвучал глухо, — Не имею ни малейшего понятия. Это какое-то поветрие. Эпидемия. Или новое изобретение Динзиля… Если это так — тогда он действительно гений. Наконец он нашел то, что может испугать трассовика. Нас много, таких… И нас становится все больше. Но никто не знает как с этим бороться и можно ли бороться. Я не верю что это — конец ТРАССЫ, обязательно найдется средство вернуться, лишь бы не слишком поздно… Но сейчас я тебе ничего не отвечу. Я вывихнул извилины, пытаясь понять… Ты веришь мне, я едва не разнес этот домик по бревнышку? Хуже всего то, что я должен знать… И где-то в глубине меня живет это знание, я чувствую его, но мне до него не добраться… Это способно свести с ума.
— У тебя были провалы в памяти? — перебила Яна.
Не поднимая головы Неуязвимый кивнул.
— Код! — осенило Яну. — Да будь оно все проклято… — без сил выругалась она, — Ты хоть что-нибудь помнишь? Ты встретил Их? Они говорили с тобой? Дай мне хоть что-нибудь, хоть одно слово.
— У меня нет этих воспоминаний. Я бы и сам за них дьяволу душу заложил, но, сдается мне, заклад не примут… нет у меня души…
И Неуязвимый отрывисто засмеялся. Больше всего этот смех напоминал загнанную глубоко внутрь истерику. Наверное потому, что это она и была.
— Значит, выхода нет, — задумчиво проговорила Яна. Ее голос снова зазвучал спокойно и равнодушно. Она окинула взглядом двор, поленницу, раскиданные дрова, густые заросли крапивы на месте несуществующего забора.
— Твой «Жеребец» там?
— Где ж ему быть? — Род пожал плечами, — если б я мог, я бы перетащил его сюда, Если бы Страж позволил мне еще раз, только раз оседлать «Жеребца», я бы въехал на нем прямиком за последний шлагбаум. Клянусь, Сольвейг, я не сбросил бы скорость.
В голосе Рода звучала такая звериная тоска, что дрогнул бы и каменный идол.
Яна не дрогнула.
— Ключ, — деловито сказала она и протянула руку.
— Ч-что?
— Ты должен его отдать, ты это знаешь. Если ты сошел с ТРАССЫ, твой мотоцикл должен быть уничтожен. Таковы правила, исключений нет.
— А может тебе ламбаду на ушах сплясать?
Не отвечая, она шагнула к нему, скользнула пальцами за ворот и дернула тонкую цепочку. Он не успел отстраниться, настолько стремительным было движение.
— Отдай!
Он не вскочил, он взметнулся с поленницы, как распрямившаяся пружина, как самурайский меч из ножен. Вот теперь она признала его — большого, быстрого, смертельно-восхитительного, идола трассовиков и проклятие Черных Фронтиров. Теперь и глаза были его — в них тлело холодное бешенство. Она успела в последнее мгновение. В десятую долю секунды, когда беспощадный вихрь по имени Неуязвимый уже дохнул ей в лицо верной смертью, она отшатнулась назад, в крапиву…
За Порог…
Тихо тлело вечернее солнце, матово просвечивая сквозь туман. ТРАССА уходила за горизонт. У обочины стоял черный, как сапог, «Жеребец» Рода
Шривера, предмет лютой зависти всех трассовиков. Род собрал его сам, под руководством Стража, снабдив предельной скоростью, десятикратной прочностью, фантастической проходимостью. Однажды, на спор, он спустился на «Жеребце» по тьеркскому серпантину. Никто не верил. Яна и сама бы не поверила, если б не видела собственными глазами. Она подошла и ласково погладила мощного коня ТРАССЫ по бензобаку.
— Ждешь? Жди. Уже недолго.
Структура пространства лопнула с шелковым свистом, стотонная глыба обрушилась на Яну, опрокинула, цепкой болью хрустнули вывернутые суставы. Она не заорала лишь потому, что перехватило дыхание. Вихрь вырвал ключ и отшвырнул ее на асфальт.
— Может быть, поможешь подняться?
— Что? — опешил Неуязвимый.
— Встать, говорю, помоги.
Яна улыбалась, и глаза у нее были — и надо бы ехиднее, да некуда.
Род Шривер не стал помогать ей подниматься. Он рухнул рядом, пожирая ненасытным взглядом асфальт, уходящий в небо, сухую траву вдоль ТРАССЫ и черного «Жеребца». Потом сгреб ее в охапку и принялся целовать: страстно, сладко, исступленно… словно за миг до последней гибели.
— Ты знала? — хрипло спросил он спустя некоторое время.
Яна хватала ртом воздух, как рыба.
— Ну ты даешь, — только и произнесла она, — знала, что ты псих, но не знала, что буйный. Тебя, приятель, связывать надо. Мокрые смирительные рубашки и мягкий кляп.
— Сольвейг, я сейчас тебя убью и прямо здесь закопаю, — в полнейшем восторге рявкнул Неуязвимый. — Ты знала?
— Отстань, — она поднялась, отряхиваясь. Кровавая ссадина чуть пониже локтя беспокоила ее меньше, чем отлетевшая набойка.
— Ремонт туфлей ты мне оплатишь, шизик. И, кстати, ничего я не знала.
Только догадывалась. Зато теперь знаю.
— Что знаешь?
— Как спасать ребят. Динзиль, конечно, хитер, но против лома есть прием. Если взять побольше лом.
— Сольвейг!
— Для того, чтобы раскодировать человека, нужно бить по болевым точкам. И бить без всякой жалости, чтоб от боли себя забыл, — со вздохом призналась она, — все знают, что за своего «козла» ты собственный… кхм… ногу отрежешь и съешь без соли… Ну я и рискнула.
Она усмехнулась и уже спокойнее добавила:
— Честно признаюсь, понятия не имею, на сколько лет я тебе сегодня жизнь укоротила.
Род Шривер уже оседлал «Жеребца», сидел чуть пригнувшись, руки — продолжение руля, спина, плечи, правая нога, уже готовая оттолкнуть асфальт — все в нем рвалось вперед. Попробуй удержи такого. Но он все же помедлил несколько секунд.
— Вся что осталась — твоя. И за последним шлагбаумом тоже.
— Я творила волю пославшего меня, — откликнулась Яна, — благодари Стража.
А потом все потонуло в гневном, торжествующем реве «Жеребца» и Яна отступила на обочину.
Она рухнула в объятия мягкого сидения, покрытого искусственным мехом "под леопарда" и без сил откинула голову. «Возвращение» Неуязвимого далось ей нелегко. Яна не хотела даже думать о том, на сколько лет она укоротила жизнь себе. Она вжалась в кресло, поудобнее устраивая голову. Полнейшая опустошенность — вот как называлось это состояние. Какой, к чертям, триумф? Какая эйфория? Она не услышала ни малейшего шороха. Просто в следующую секунду Яна уже без тени сомнения знала, что не одна. На заднем сидении кто-то есть. Сенсор молчал, это означало что Они ее пока-что не выследили. Или разработали какую-нибудь новую модификацию экрана.
— Даю три секунды на то чтобы представиться, по истечении вынимаю из тачки и расписываю под Хохлому, — от усталости ее голос звучал еще более безжизненно и ровно, чем обычно.
— Леди, — знакомый голос заметно дрогнул от смущения, — я не хотел вас пугать.
— Кто — кого? — уточнила Яна. Она с величайшей неохотой поднялась, переместилась на соседнее сидение так, чтобы видеть незваного гостя, и закинула ноги на «баранку». «Баранки» не было, были обтянутые кожей «рога», но это ничего не значило. Руль автомобиля всегда называется «баранкой», будь он хоть квадратный.
Ким выпрямился.
— Интересно, как это будет выглядеть: "расписать под Хохлому", — мечтательно проговорил он.
— Лучше тебе этого не знать, — сказала Яна. — Это с одной стороны. А с другой — умные люди говорят, что любой опыт полезен.
— Значит так? Умные люди…
Ким не успел не то что шевельнуться — даже сообразить что происходит. Сиденье внезапно разъехалось под ним, он неловко взмахнул рукой, дернулся вверх, но оказался в капкане. А сверху прозвучал насмешливый голос Яны:
"Потом берет Его диавол в святый город и поставляет на крыле храма. И говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: "Ангелам своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоей".
Иисус сказал ему: написано также: "Не искушай Господа Бога твоего".
— Христос поступил как умный человек, а я — как кретин. Как мне вылезти, леди?
Яна ногтем сдвинула едва заметный рычажок в исходное положение и Ким, кряхтя, выбрался из ловушки. Он не был испуган. Спецподразделение «Берсерк». Они носили на шее металлические пластинки с группой крови. Яна сомневалась, что их вообще можно чем-нибудь напугать.
— Он был закодирован?
— Да, — ответила Яна не уточняя о ком идет речь и откуда у Кима такие «горячие» сведения. Надо думать, командиром «Берсерков» он стал не потому, что прочел объявление в газете: "Требуется "зеленый берет".
— Я видел, вокруг Неуязвимого крутилась одна. Дамочка с обложки «Плейбоя». Я еще подумал, слишком хороша. Такие без присмотру не гуляют.
— Так проверил бы.
— Как? У меня сенсора нет.
— А без сенсора?
Лоб и щеки Кима вдруг затопила неудержимая жаркая волна и Яна невольно рассмеялась.
— Слабо?
Он промолчал.
— Никогда не видел женщину с «кнопкой»?
Видел, — выдохнул Ким и по его сильному телу пробежала дрожь отвращения. Видимо, контакт был не чисто визуальный. Заметив его реакцию Яна бестактно поинтересовалась:
— Ну и как?
— Страшно, — отозвался Ким после долгого молчания.
— Это хорошо, — кивнула Яна, — Страх — хороший советчик. Но лишь до тех пор пока дает только советы. Не приказы.
Когда она в очередной раз отказалась от охраны Ким тяжело вздохнул, но возражать не посмел. Кто посмеет возражать "рассекающим пространство", принявшим на себя жесткий свет Великого Зеркала, разорвавшим все связи с прошлым и глядевшим теперь только в будущее.
Кто посмеет возражать тому, кто сделал шаг на который ты сам не отважился.
3.
…И кое-как срифмованные строки Вдруг явит пожелтевшая записка:
"Стремятся к звездам демоны и боги, А ангелы летают очень низко".
Здание эпохи ренессанса тонуло в тополях. Их проклинали, когда пух залетал в окна, и благословляли, когда в жаркие дни они давали спасительную тень. Ночами в тополиных аллеях было восхитительно и страшно. Там бродили личности, которые били фонари и припозднившихся прохожих, а с сумерки, сиреневые летние сумерки их тени творили настоящую магию: в тополиных аллеях можно было заблудиться и выйти совсем не туда, куда собирался. Жители города их любили и боялись, но никто не заикался о том, чтобы уничтожить тополя. Все знали, что могучие зеленые великаны уже не одно десятилетие принимали на себя всю мерзость, которую выбрасывал «Коксохим», местное градообразующее предприятие. Они были неизлечимо больны, отравлены от корней до молодых зеленых листьев. Они умирали: медленно и тихо, также как жили, но, умирая, продолжали спасать город.
Леший медленно шел по тополиной аллее, не слишком задумываясь о том, куда она его приведет. С обеда (в те редкие дни, когда он обедал дома), Леший возвращаться никогда не торопился. Никто его на работе не ждал, а сама работа, как известно, не табор — в небо не уйдет. Настроение было приподнято-обреченным. Должно быть, так чувствовали себя те, кто шел на каторгу за правду. Или за любовь. О любви Леший думал только с оттенком иронии и так редко, как только мог.
У нее было имя первой библейской женщины — Ева. А еще длинные миндалевидные глаза, тонкий прямой нос, узкие плечи, шелковые прямые волосы цвета греческого инжира и, как принято говорить в подобных случаях, ноги из ушей. Чем он мог привлечь ТАКУЮ женщину, Леший гадал до сих пор. Однако она пришла к нему, прожила рядом две недели. Именно рядом а не вместе, хотя жили бок о бок, ужинали за одним столом, спали в одной постели. Но Леший чувствовал незримую стену, которой библейская женщина отделила себя от случайного любовника. Он мучился, колотился об нее лбом, пытался разбить откровенностью, молчанием, намеками, страстью — бесполезно. Она ушла так же внезапно, как и пришла, не оставив даже волос в расческе, даже губной помады на чашке, даже запаха духов на подушке. Словно приснилась.
Отчего Леший вдруг вспомнил о ней? О Еве?
Вернее, отчего он о ней впервые забыл на целых двадцать четыре часа?
— Виктор Алексеевич Лешуков?
Леший вздрогнул от неожиданности и поднял глаза. Взгляд уперся в квадратный «арийский» подбородок, напоминающий задний бампер бульдозера. Мелькнули "красные корочки", в такой мощной длани маленькие, как почтовая марка.
— Капитан Цебич, отдел по борьбе с организованной преступностью.
Леший удивленно пожал плечами:
— А я то здесь при чем? Даже не помню, когда в последний раз грабил банк…
Арийские губы слегка раздвинулись в улыбке.
— Такое начало предполагает интересную беседу. Предпочитаете говорить у вас или у меня?
Леший мотнул головой в сторону редакции, пытаясь сообразить, не аукнулась ли его идиотская шутка на счет штаб-квартиры мафии в «Гелиополе». Комплексами Леший не страдал, но глядя на рослого, подтянутого Цебича невольно почувствовал себя не слишком уверенно. Подумал, что неплохо бы возобновить занятия айки-до… Однако мысли эти, не слишком приятные и совершенно бесперспективные, вылетели из головы, как только Цебич задал первый вопрос:
— Вам знакома эта женщина?
Леший взглянул на фото больше любопытствуя, чем опасаясь но, раз взглянув, больше не отводил глаз. Из цветного прямоугольника, снятого «Кодаком» на него взглянули спокойные, внимательные, такие знакомые серо-рыжие глаза.
— Вы знаете ее, — удовлетворенно проговорил Цебич, заметив его потрясение. Фотография исчезла во внутреннем кармане его пиджака и Леший, проводив его взглядом, мрачно взглянул на визитера.
— Полагаю, вы в этом не сомневались.
— И как она вам представилась?
Носите фотографию женщины у самого сердца и не знаете ее имени? — с сарказмом спросил Леший.
— Я — то знаю, — ответил Цебич, придвинув пепельницу, — Курите, Виктор Алексеевич. Я тоже, с вашего разрешения, подымлю, — он ловко выщелкнул из пачки сигарету, достал зажигалку. До этого момента Леший и не предполагал, что этот человек курит — он был просто вписан с плаката о пользе здорового образа жизни.
— Я-то знаю, — повторил он, но мне хотелось бы знать, каким именем она назвала себя здесь.
Ситуация уже давно казалась Лешему нереальной. Теперь он окончательно и бесповоротно утвердился в том, что спит и видит кошмар. В качестве кошмара сон был даже занятен.
— Послушайте… Не знаю вашего имени отчества…
— Игорь Дмитриевич.
— Игорь Дмитриевич, — повторил Леший, — вы ошибаетесь или что-то путаете. Эта женщина — талантливая писательница. Она не из ваших… клиентов.
— Так как она назвалась? — невозмутимо переспросил Цебич, игнорируя протест Лешего, — Татьяна Сторожева? Янина Бельская? Розали Логан?
— Бельская, — ответил Леший, глядя в пол.
— Можно было предположить, что она воспользуется польским паспортом. Американский в вашей глуши слишком большая экзотика.
Я ничего не понимаю, — проговорил Леший, — он и в самом деле ничего не понимал, — все эти фамилии… американский паспорт…
— Все очень просто, — сочувственно улыбнулся Цебич и Леший мгновенно возненавидел его, — ваша новая знакомая разыскивается интерполом за контрабанду наркотиков с ближнего востока через страны СНГ в Европу. Известно, что она совершила два предумышленных убийства. Это те, о которых мы знаем и можем представить суду неопровержимые доказательства. Но на самом деле их не два, а больше. Путь этой обаятельной женщины от Ирана до Берлина залит кровью по самые…
— Ну, хватит! — рявкнул Леший и припечатал к столу тяжелую ладонь так, что качнулся монитор и подпрыгнула пепельница.
— Хватит, — повторил он, — все это бред сивой кобылы. Я не знаю, зачем вам понадобилось это сочинять. Я не полицейский, слава Богу, и ничего не понимаю в международной контрабанде наркотиков, — Леший иронически скривился, но свою работу, пардон, я знаю получше многих. Яна Бельская принесла мне свои рассказы. Я решил их напечатать и напечатаю, даже если интерпол пришлет официальный протест.
Леший хмыкнул, представив в своей зачуханной конторе факс из интерпола.
Стало немного легче.
— Это интересные рассказы, — произнес он почти спокойно, — и это ее рассказы. Мне не нужно снимать отпечатки пальцев, чтобы убедиться в том, что человек рассказал о своих мыслях и переживаниях, а не русифицировал "Грозовой перевал". Я говорил с ней и могу присягнуть на любой Библии, хоть на Коране…
— А никто и не спорит, — пожал плечами Цебич и стряхнул пепел, — она, действительно, талантливая писательница. А еще — очень талантливая преступница. Ее деятельность представляет опасность для общества. И вы можете помочь ее остановить.
Фильм ужасов легко и непринужденно перетекал в боевик. Вот только актера забыли предупредить о смене амплуа. В тот миг, когда по всем законам жанра ужас на лице Лешего должен был смениться неуклонной решимостью, зазвонил телефон. Машинально Лешуков снял трубку.
— Виктор Алексеевич, это Марина. Я из бухгалтерии. Знаете, с вас НДС неправильно взяли.
— Что, — переспросил Леший, занятый своими мыслями.
НДС взяли лишку, — повторила Марина, — я все пересчитала. Как теперь быть с этими деньгами? Виктор Алексеевич, вы слышите?
— Да, да.
— Мне занести или сами зайдете?
Леший улыбнулся «резиновой» улыбкой.
— Мариночка, купите на них себе «стиморол» и не мучайтесь. У красивой девушки должны быть безупречные зубы. Молоденький, двадцатитрехлетний бухгалтер Марина Астахова на том конце провода тихо ойкнула, но Леший уже положил трубку.
Цебич рассматривал распечатки "Сказок для Бегущих и Догоняющих".
— "Искусство дано нам для того, чтобы мы не погибли от правды", — прочел он. — Вам знакомы эти слова?
— Да. Это Ницше, — Леший пожал плечами, — думаю, она имела право выбрать любой эпиграф.
— Вы любите Ницше?
Вопрос был неожиданным. От кого другого — может быть, но от милиционера "при исполнении" услышать его было, мягко говоря, странновато. Но Леший уклоняться не стал.
— Я не верю одержимым.
— Не верите, — повторил Цебич и вновь ошарашил Лешукова, — а как же "вдохновение как единственный источник познания"?
— "Единственно верный", — поправил Леший, болезненно морщась. — К чему этот разговор? Хотите мне доказать, что Яна Бельская одержима? Психически неуравновешенна, так это обычно называется. Есть и другой, узкопрофессиональный медицинский термин, но вам он ничего не скажет.
— Чушь, — отмахнулся Леший, — Яна — само спокойствие и уравновешенность.
— Именно, — кивнул Цебич и вдруг резко вскинул на Лешего карие глаза, — А вам не показалось, что она СЛИШКОМ спокойна?
— Она что-то принимает? Но…
— Говорите, — подбодрил Цебич.
— Вы же не рассчитываете, что я поверю вам на слово? — сказал Леший.
— Хотите посмотреть заключение врача?
— Хочу.
— Она опасна, — повторил Цебич, когда Леший, отбросив бумаги в сторону, шагнул к окну и дернул на себя фрамугу. Свежий воздух ворвался в прокуренную комнатушку, шелохнул растрепанные кипы бумаг, хлопнул дверью.
— Я вам не верю, — произнес Леший без всякого выражения.
— Вы совершаете большую ошибку, — голос Цебича стол плотнее, казалось, он двигается на Лешукова с медлительной неумолимостью пресса, — Вы рискуете жизнью, Виктор… Если эта женщина почувствует, что вы стали ей опасны… Не знаю, как здесь, но в Европе ни одна компания не согласится застраховать вашу жизнь.
Леший судорожно вдыхал горячий и пыльный воздух города.
— Я не верю вам, — повторил он. Повернулся… И опешил. В комнате никого не было. Леший шагнул к двери, резко рванул ее на себя. Сзади с грохотом захлопнулась фрамуга. Коридор был пуст. Будь он даже спринтером, он не успел бы пробежать такую дистанцию, — сообразил Леший, — "Капитан Цебич"… Видал я ментов. А ты, приятель, такой же мент как я — китайский трамвай.
Он оттер пот со лба «плебейским» жестом — рукавом, обвел комнату недоверчивым взглядом. Что-то было не так. Хотя все, вроде-бы, на своих местах. Стол, погребенный под кипой бумаг в характерном для Лешего «рабочем» беспорядке, компьютер, пепельница на краю стола… Стоп. Пепельница. С окурком. Одним-единственным. А где же второй?
Леший испуганно заморгал. В комнату медленно, но уже уверенно, по-хозяйски вползали сиреневые тополиные сумерки. Сколько же времени? Леший взглянул на светящийся циферблат электронных часов.
19. 00.
— Крыша едет, — вслух произнес он. Собственный голос прозвучал для него так громко и резко, что он вздрогнул. Надеясь, что ошибся Леший схватил правой рукой левую и поднес часы к глазам.
19. 01.
На это время он договорился с Яной Бельской. Видимо, она опаздывала.
Господи, о чем он думает? Из его жизни каким-то непонятным образом исчезли целых шесть часов. Цебич чем-то ударил его? Оглушил, опоил, дал понюхать какой-нибудь гадости, изобретенной в секретной лаборатории Пентагона? Вздор. При чем здесь Пентагон? Сигареты он курил свои… Гипноз?
Бред собачий.
Нет, все-таки это был сон и сон невероятно бестолковый.
Подрагивающими пальцами Леший выудил из пепельницы окурок и осторожно понюхал, ожидая нового космического катаклизма. Ничего не случилось. Презирая себя он бросил взгляд на часы.
19. 02.
Нет, эту ахинею снял кто угодно, только не Квентин Тарантино!
Она так и не пришла.
В свете текущих событий женский каприз Яны Бельской (если это был именно женский каприз), не должен был иметь особого значения.
Однако имел.
Леший понял это ясно и определенно только сейчас, на выходе из тополиного парка, когда часы на руке показали восемь пятнадцать. А до этого мгновения он бессознательно прислушивался, надеясь услышать быстрый перестук каблуков и напряженно вглядывался во тьму, ожидая и почти веря что вот сейчас, именно в эту секунду она шагнет из темноты навстречу. Улыбнется. Или не улыбнется. Что-нибудь скажет. Или промолчит. И Леший расскажет ей свой странный сон.
За этот час, наполненный надеждой, обидой, страхом и дурными предчувствиями Леший раз десять умер и воскрес. Это было похоже на ожидание Мастером своей Маргариты. Только в их дуэте Мастером была она. Женщина с глазами цвета осенних сумерек. Женщина, чье очарование было как музыка Вагнера — смертельным. "Капитан Цебич", кем бы он ни был, появился поздно.
Леший уже принял яд.
На лестнице витал слабый аромат духов.
Леший открыл дверь и шагнул за порог, нащупывая на стене выключатель.
Руку перехватила холодная узкая ладонь. Взъерошила волосы, провела кончиком мизинца по губам. Запах духов стал сильнее. Он обволакивал его так же как эти узкие, холодные, умелые ладони.
— Ева? — произнес Леший и изумился себе, почувствовав раздражение.
Сорок восемь часов назад он отдал бы душу за этот миг.
— Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала?
— Странный вопрос, мой повелитель… Ты ведь оставил мне ключ, — ответила темнота тихо и вкрадчиво, — Ты сказал, что я пойму свою ошибку и вернусь… Вот я и вернулась. Боже! Ну не стой как столб. Обними меня, наконец!
Леший почувствовал, что ему нестерпимо хочется ругаться. Матом.
4.
"Мы были из тех, кто братался со смертью, И бился с любовью".
— И так, что у нас плохого?
Яна без слов протянула конверт со штемпелем «Гелиополя». Заклеенный.
— Зуб даю, здесь официальное уведомление о том, что мои «сказки» завернули.
— Откуда такой пессимизм, леди? — Ким вскрыл конверт и зашуршал бумагами. После недолгого молчания, неловкого с его стороны и ироничного — с ее, Ким вздохнул.
— Между прочим, вы совершенно правы.
Яна хмыкнула.
Они сидели в салоне белого «форда», приткнутого на асфальтовом пятачке размером с носовой платок и почти скрытого от любопытных глаз в буйных зарослях сирени.
— Я отчего-то была уверена что все получится, — задумчиво произнесла Яна, — хотя в «Гелиополе» с самого начала было нечисто. Кто-то из Них там шнырял, и как бы не сам Динзиль… И чертовски близко от Лешего, уверена.