Страница:
– Не думаю, – пожав плечами, холодно ответил куратор. – Вы не оперативник и никогда им не были, – он не преминул больно уколоть своего шефа, – и поэтому не знаете, что из любой дезы можно выжать очень многое. Тем более что мы не знаем истинной достоверности информации, не осуществив проверки. Крысолов – оперативник экстра-класса, и я не думаю, что он стал бы подсовывать нам наспех слепленную дезу, особенно учитывая то, что он знает наше отношение к нему.
– Да, я не оперативник, – прохрипел Боров, наливаясь уж вовсе апоплексическим багровым с синевой цветом, – но не самый плохой координатор. И ценность информации могу определить.
– Вряд ли, – почти равнодушно ответил Алексей Петрович. – Вы забыли сопоставить данные, изложенные в рапорте Крысолова, с информацией из Москвы и Новгорода, поступившей от нашей, я подчеркиваю – нашей, сети. И данные эти очень четко накладываются друг на друга, взаимно дополняя и составляя вполне ясную мозаичную картину. Возникновение еще одной сети, аналогичной нашей, мы почувствовали еще год назад, но почти не было объективных данных. Полгода назад у нас возникло предположение, что кто-то начал, подобно нам, использовать аномалов в качестве боевиков. Правда, инциденты были единичны, отсюда мы сделали вывод, что это работа одного, максимум двух отлично подготовленных оперативников. Кстати, – ядовито произнес куратор, – рапорты об этих происшествиях своевременно легли на ваш стол, потому как все они случились во вверенном вам регионе. Тверь, Псков, Петрозаводск. Тогда нас еще удивило, что все акции направлены против православной церкви. Теперь все – или почти все – встает на свои места.
– Хорошо, – вдруг хлопнул ладонью по столу Боров, на лицо которого вернулась наконец нормальная окраска, – действуйте. Проведите тщательную проверку информации, поступившей от Крысолова, взять секту в разработку и в случае подтверждения данных применить любые методы, которые сочтете нужными без моего дополнительного визирования. Но все материалы по разработке – мне на стол. Черт, – покрутил головой Глава, – это ж надо! Если кто-то сможет плодить аномалов по собственному желанию и в неограниченных количествах – это ж черт знает что начнется.
Сегодня Мишка впервые смог встать на ноги без посторонней помощи и даже доковылял до сортира. Нога тупо ныла, но вполне слушалась и не норовила подвернуться, когда он на нее ступал. Как ни странно, но теперь, после того, что с Мишкой сделали в Храме, его раны стали заживать гораздо быстрее и менее болезненно.
Вернувшись со двора, он доковылял до стола и в два приема проглотил миску жареной картошки с луком, напился молока с хлебом и махнул подряд два стакана водки. Почему-то возникло глупое желание вернуться в Храм и постараться узнать правду, всю правду о том, зачем его сделали таким, зачем послали убивать людей. Раньше такие мысли у брата Самэ не возникли бы, но сейчас он уже был почти прежним Мишкой Волошиным. Тот человек, что ранил его, а потом отпустил, оставив живым, выдрал что-то с болью из сознания Мишки, отняв возможность слепо верить. Словно он содрал с глаз толстую паутину, позволив видеть мир без прикрас и обмана.
И отчетливо понимая всю глупость своей затеи, Мишка все-таки уцепился за нее. Вынув из заднего кармана штанов маленький пузырек с серебристой жидкостью, похожей на ртуть, подаренный тем, кто его подстрелил, он половину втер в раны, как учил его этот странный и грустный человек, и пару капель уронил в стакан с водкой. Залпом выпил, зажмурившись от пронзительной горечи. Остро защипало в почти затянувшихся ранах, обожгло совсем не водочным жаром внутри. Ноющая боль сменилась легким зудом, вялое тело наполнилось силой и энергией.
Мишка снова туго перебинтовал ногу, натянул на себя разношенные кроссовки брата, его же потертые джинсы. Натянул тельняшку и накинул на плечи слегка заляпанную с изнанки просторную армейскую куртку, подаренную тем странным человеком. Сунул в карман деньги, большую часть оставив тетке с братом, документы и вышел из дома.
Неторопливо шагая, он добрел до дороги из Новгорода в Лугу и, сунув сигаретку в рот, начал голосовать проезжающие машины. Расписания автобусов он не знал и надеялся добраться до Луги на попутке, а дальше – на электричке до Питера.
Чистильщик лежал на мокрой плоской крыше сарая, покрытой ветхим толем. Неимоверных трудов стоило не скрипеть досками стропил, поворачиваясь набок или поднося к глазам бинокль. Цели были локализованы, и теперь Чистильщик ждал, когда они все соберутся в одной точке.
Агентурная сеть Чистильщика работала эффективно, и сколь бы ни были скудны данные, полученные от раненого боевика секты, они позволяли вычислить местонахождение самого опасного боевика. И – самое главное – понять, что он настоящий аномал, а не какие-то подделки. Тренированный и смертельно опасный. Возможно, даже работающий до сих пор на Синдикат. Сеть, получив информацию от Чистильщика, начала работать. И дала результат. И Чистильщик, легко перейдя эстонско-латвийскую границу через КПП Айпажи, прибыл в Ригу, легко вышел на след таинственного боевика. «Все решают кадры» – этот сталинский афоризм Чистильщик запомнил в свое время твердо, и потому его личную разведсеть составляли только отборнейшие люди, часть из которых работали на правоохранительные органы, разведку, контрразведку. Даже на Синдикат.
И сейчас Чистильщик ждал, когда все цели соберутся в одном доме, который он для понятности назвал «точкой поражения». Правда, ему не понравилось еще чье-то внимание к «точке», но он не стал на этом зацикливаться, справедливо – почти – полагая, что за домом наблюдают люди из его разведсети. Те, кто даже не знает о его существовании, кто используется «в темную». Вот на улице скрипнули тормоза, у калитки остановился темный «Фольксваген Гольф», и из него вышел высокий мужчина. Третья мишень.
Мужчина вошел в дом, и Чистильщик тотчас же бесшумно соскользнул с крыши, беззвучной тенью метнулся к кустам, за которыми оставил большую часть амуниции. Нагнулся, выпрямился, уже навьючив на себя легкий рюкзачок. Вскинул на плечо одноразовый гранатомет «Муха» и нажал на спуск, целясь в освещенное окно.
Граната еще не успела рвануть в доме напротив, а Чистильщик, бросив стартовую трубу, уже взлетел в прыжке, перемахивая забор. Взрыв застал его в воздухе. Приземлившись на покрытую утрамбованным гравием обочину дороги, Чистильщик, как ниндзя в старых фильмах с Се Косуги, закинул руку за плечо и выхватил из чехла за отомкнутый металлический складной приклад пистолет-пулемет «Хеклер и Кох» МП-5 А-3, на бегу всадил в него рожок. Ударом ноги распахнул калитку и сразу же, не останавливаясь, всадил две коротких очереди во входную дверь.
На секунду замер у косяка, потом легко пнул дверь и тотчас же невообразимым стелящимся прыжком ворвался в сени. Там слабо шевелился тот самый высокий мужчина, третья мишень. Добив его одиночным выстрелом в голову, Чистильщик сорвал с пояса Ф-1 и бросил в открытую дверь, отшатнулся за толстую кирпичную стенку. Рвануло, провизжали осколки, со стены и потолка посыпалась мелкая цементная пыль и штукатурка. Чистильщик кувырком ввалился в прихожую. Никого.
Еще раз перекатившись через левое плечо классическим «мая-укэми», Чистильщик поймал срезом ствола молодого парня, одной рукой протиравшего глаза от штукатурной пыли, другой вытягивавшего из-за пояса «Беретгу» М-92. Точнее, это Чистильщик увидел, что парень лишь вытягивает, будучи контужен и слабо воспринимая окружающее. Обычный человек воспринял бы это как моментальное выхватывание.
Чистильщик коротко нажал на спуск, срезав очередью из трех выстрелов парня. В тишине, наступившей после грохота двух взрывов, выстрелы пистолета-пулемета, не снабженного пэбээсом, показались непозволительно громкими, просто оглушительными. Легко поднявшись на ноги, Чистильщик обвел стволом «Хеклера и Коха» три двери, ведшие из прихожей в комнаты. Четвертая дверь – на кухню – уже не представляла ни малейшего внимания: там лежала пораженная мишень номер два. Оставалось найти мишень номер один.
Пройдя длинной очередью по всем дверям и опустошив магазин, Чистильщик не стал тратить драгоценное время на смену магазина, а бросил пистолет-пулемет на пол и выхватил из кобур на бедрах два пистолета «Глок-18», и, на долю секунды предельно сконцентрировавшись, уловил мысленное «дыхание» аномала за одной из дверей. Тотчас же, словно вздернутые чужой волей, его руки поднялись на уровень плеч, и пистолеты загрохотали, выплевывая девятимиллиметровые пули.
Расстреляв по полмагазина, Чистильщик с налету вышиб изрешеченную дверь и ввалился в комнату, упав на бок и держа под прицелом прижавшегося к печи невысокого мужчину, которого так и хотелось охарактеризовать, как «серый». Тот стоял, согнувшись, и прижимал правую ладонь к левому плечу. Между пачьцев сочились крупные капли крови.
Чистильщик медленно встал, не выпуская мужчину из-под прицела обоих пистолетов, отбросил ногой подальше в сторону АКМ.
– Выпрямись, – приказал он. – И подними руки. Уж настолько-то ты боль стерпеть сможешь.
– Надо же, – прохрипел серый мужчина, выпрямляясь, – нашего полку прибыло? Еще один собрат по несчастью?
– Не думаю, – ответил Чистильщик. – Подними руки.
– Ну уж нет, – рявкнул Серый Человек, и в его руках появились узкие кинжалы – Ты не сдашь меня на суд Синдиката. Попробуй, возьми!
– Значит, я прав – ты работаешь еще и на Синдикат, – спокойно заметил Чистильщик. – Увы им, увы.
– Ну, – хрипел Серый Человек, – сразись со мной, как мужчина! Давай!
– Зачем? – холодно пожал плечами Чистильщик. – Не все ли равно?
И дважды нажал на спусковой крючок. Серый Человек дернулся, пытаясь уклониться от пуль, но Чистильщик был быстрее. Не взглянув на неподвижное тело с двумя безобразными дырами во лбу, он вышел из комнаты. И только теперь ощутил тупую боль в правой ноге – в правом бедре торчала здоровенная щепка, видимо, оторванная от косяка взрывом гранаты. Осторожно выдернув ее – а засела щепка довольно глубоко, – Чистильщик перетянул ногу жгутом и наспех хлебнул на бегу ядовито-желтой жидкости из флакончика.
Он успел отбежать от дома метров сто и уже видел свою машину, как что-то тупо толкнуло его в шею и спину. Чистильщик выдрал из шеи короткий предмет, напоминающий стрелку для игры в дартс, оглянулся. И тут на него обрушилась тонкая, но тяжелая сеть. Он попытался разорвать ее, даже удалось освободить голову и плечо, но в грудь и плечо впились еще две стрелки, а на голову опустилась еще одна сеть. Тело вдруг стало вялым и непослушным. Его тотчас же сбили с ног жестким ударом под колени, наступили тяжелым ботинком на шею, в затылок уперлось что-то холодное и твердое – автоматный ствол, судя по всему.
Затухающим сознанием Чистильщик отметил, что его все-таки смогли переиграть. Он еще видел, что к нему сбегаются бойцы в кевларовых шлемах и неуклюжих бронежилетах. Он попытался сконцентрироваться, чтобы перенести себя отсюда куда угодно, лишь бы подальше, но разум, оглушенный гигантской дозой транквилизатора, отказывался подчиняться. Почувствовав, как его поднимают сильные руки, Чистильщик скользнул в небытие.
Часть 3 VERITAS
1. ДЫРКА ОТ БУБЛИКА
Они приехали на шести полноприводных джипах в сумерках, более темных оттого, что над лесами висела плотная низкая облачность, сыпавшая на север Карельского перешейка мелким противным дождем. Три машины остались у переезда, еще две проехали, миновав бывший пионерлагерь, до конца корявой асфальтовой дороги, упиравшейся в ручей и далее никуда не ведшей. Еще одна, с погашенными фарами, получасом позже, почти бесшумно подъехала к воротам лагеря и остановилась. Из нее вышли пять фигур, одетых в черные мешковатые комбинезоны. Они мгновенно рассредоточились. Трое из пяти вскинули на плечо толстые трубы.
Ширкнуло пламя, и на территории лагеря вспучились огненные клубки. Еще с трех сторон ударили рыжие стрелы и на крышах, стенах барачного типа домиков распустились яркие огненные цветки. Молниеносно перезарядив свои РПО-А «Рысь», нападавшие снова произвели залп. Те, кто не был вооружен реактивными огнеметами, легли на землю, раскинув ноги, отомкнули сошки РПК и стали бить короткими скупыми очередями, добивая тех, кто сумел вырваться из бушующего пламенем ада.
Выждав несколько минут и выпустив в клокочущее пекло десятка полтора осколочных реактивных гранат из трех РПГ-7, все группы погрузились в машины, синхронно подлетевшие к воротам лагеря, и мощные джипы, свернув на просеку, заранее расчищенную группой обеспечения, обогнули поселок стороной.
Выехав на шоссе в районе Сосново, все шесть машин, рыча мощными моторами, направились к Приозерску. Задача была выполнена, но соблюдение мер предосторожности въелось в плоть и кровь профессионалов, оперативников Синдиката.
Чистильщик открыл глаза, но ничего не увидел. Сначала ему показалось, что он ослеп, но секунду спустя, машинально переключившись на тепловое зрение, он понял, что просто находится в абсолютно темной комнате. Настолько хорошо светоизолированной, что в ней не было ни единого окна, не было даже самой малой щели между дверью и косяком или – хотя бы – под дверью. Все было идеально пригнано, не пропуская свет и – очень возможно – звуки.
Руки, завернутые за спину, онемели, и Чистильщик пошевелил пальцами, кистями. Последние шевелились с трудом, скованные сзади. Повернувшись на спину на своем ложе, Чистильщик подтянул колени к груди, потом – к лицу, изогнулся немыслимо и все-таки продел руки через таз и ноги, переведя их вперед. Руки были скованы простыми наручниками. «Значит, – подумал Чистильщик, – я не у Синдиката». Каждый в Синдикате знал, что… Крак! Цепочка наручников приказала долго жить… Что любой аномал может выполнить этот трюк. А любой тренированный аномал… Чистильщик «разобрал» кисть, выдернув все суставы, и освободился от туго затянутых «браслетов»… может легко «разбираться» на составные, выпутываясь из любых пут. Тавтология, но что поделать.
Размяв затекшие кисти, Чистильщик с легкостью освободил и скованные лодыжки. Промассировав все, до чего смог дотянуться, Чистильщик встал и сантиметр за сантиметром исследовал свое узилище. До высокого потолка он не смог дотянуться, а влезть на гладкую стену возможно. Всю мебель, если так можно было сказать, в камере – он сразу так окрестил свою комнату, чтобы потом не расстраиваться – составляли тощий матрас, брошенный прямо на бетонный пол да параша.
Обойдя всю камеру, Чистильщик опустился на матрас. После сильных транквилизаторов сознание было словно мутная вода, тело – ватным и непослушным. Скрестив ноги, он откинулся спиной на холодную стену и медленно глубоко вдохнул. Задержал дыхание, резко выдохнул. И так девять циклов. Потом его дыхание изменилось, став сначала резким и прерывистым, а потом медленным и глубоким.
Через двадцать минут Чистильщик легко вскочил на ноги, пару раз невесомо подпрыгнул, несколько раз взмахнул руками и ногами. Упал на кулаки и с десяток раз отжался. В очередной раз отталкиваясь от пола руками, согнулся, раскинул ноги и сел в шпагат. Он чувствовал, что за ним наблюдают, но сделал все это лишь потому, что тело требовало движения.
Поднявшись с пола, он шагнул на матрас и сел в углу, замерев в позе лотоса. Влажный бетон стены холодил спину, в сырой камере было промозгло, но Чистильщик, одетый лишь в трусы – все остальное содрали неведомые тюремщики, – легко и быстро приспособился к окружающей температуре, почти сровняв с ней температуру тела, впадая, подобно рептилии, в сторожкое оцепенение-медитацию. Конечно, ему не терпелось увидеть своих тюремщиков, но в данном случае лучшей политикой было бы вызвать их нетерпение, чем проявлять собственное.
Свернувшись в классическую шаолиньскую «змею», Чистильщик замер, словно большая гюрза, умеющая ждать и нападать без предупреждения; столь же быстрый и смертоносный.
Пройдя несколько сотен метров по лесу, Мишка понял, что что-то здесь не так – молчали птицы, не перебегали от ствола к стволу уже не пугливые белочки. Обычная лесная жизнь, слегка сдобренная прелестями цивилизации в виде небольшого дачного поселка, экс-пионерлагеря и полуразоренного дома отдыха, замерла, распуганная чем-то или кем-то. Еще через километр Мишка почувствовал запах гари. И замер. Северо-восточный ветер мог нести запах гари только с одной стороны – от Храма. И Мишка стал вдруг, незаметно для себя, ступать тише, пробираясь через молчащий лесок, как беззвучная тень.
Беду он почувствовал заранее, еще в электричке, и потому высадился на станцию раньше, в Лемболово. Первые полтора километра он неспешно и размеренно шел вдоль железнодорожной насыпи, но потом, подталкиваемый предчувствием, перешел на бег. За речушкой со смешным названием Кожица Мишка свернул от насыпи в лес и, умерив дыхание, зашагал тише и медленней, подходя к Храму с юго-запада.
И вот теперь Мишка стоял за толстой сосной, слегка пригнувшись, принюхиваясь к запаху гари и прислушиваясь к посторонним шумам в безмолвном, будто бы вымершем лесу. Медленно повернув голову из стороны в сторону, Мишка оглядел окрестности и так же медленно двинулся вперед, осторожно ставя ноги, пригибаясь под низкими ветками, стараясь создавать как можно меньше шума.
Но один раз он все-таки нашумел – наступив на что-то мягко-упругое. Мишка поглядел под ноги и отшатнулся назад, споткнулся об гнилую корягу и с шумом упал на груду сухих веток. Из-под кучи хвороста и прелых прошлогодних листьев торчала человеческая кисть; именно на нее Мишка и наступил. Полежав на ветках и глядя на эту кисть остановившимся взором, он бесшумно поднялся и снова внимательно огляделся и прислушался. Тихо и безлюдно. Мишка присел на корточки рядом с торчащей из-под лесного хлама рукой и осторожно разгреб ветки и листья, освободив из-под кучи голову и плечи молодого мужчины, лежавшего ничком.
Мужчина был мертв и уже окоченел. Первое Мишка определил, даже не пытаясь дотронуться до его тела, не говоря уж о том, чтобы щупать пульс, – причина смерти была слишком хорошо видна: небольшая колотая рана чуть ниже левого уха. Волошин знал такой тип ранений – снизу вверх под основание черепа тонким клинком, который при правильном ударе вонзался в мозг. Мишка осторожно разгреб остальной хлам, высвободив все тело мужчины, и перевернул его. Одетый в просторную легкую куртку серого цвета и такие же просторные серые брюки, он казался ничем не примечательным, но на левом боку под курткой Волошин почувствовал, когда переворачивал, твердую выпуклость. Расстегнув куртку, Мишка обыскал мужчину, разложил добычу на траве: пистолет Макарова в удобной поясной кобуре, запасной магазин к нему, тощий потертый бумажник и красную книжечку милицейского удостоверения личности. Открыв удостоверение, Мишка прочитал: «Старший лейтенант Ковалев Сергей Петрович, оперуполномоченный уголовного розыска Приозерского РУВД».
Повертев «корку» в руках, Мишка сунул ее в карман куртки убитого, а пистолет в кобуре повесил себе на бедро, запасной магазин положил в карман, в другой карман сунул небогатое содержимое бумажника – мятые десятки, общей суммой в сто рублей. Покойному оперу Ковалеву они уже были ни к чему, а у Мишки каждый грош был на счету.
До Орехова Мишка смог добраться только сегодня. Приехав в Питер поздним вечером двадцатого, вымотанный до предела, Волошин едва добрался до дома своей двоюродной сестры, к счастью, жившей на Измайловском проспекте, совсем рядом с Варшавским вокзалом. Кое-как объяснившись и перехватив сосисок с макаронами, Мишка вырубился, словно кто-то отключил в нем внутренний тумблер.
Проспал Волошин ровно сутки, проснувшись вечером двадцать первого. Проснулся почти с той же тяжестью в теле и голове, что и сутки назад, словно и не спал вовсе. Проснулся только потому, что Женька, напуганная такой спячкой, растолкала его. Тяжело переставляя ноги, Мишка добрел до туалета, потом залез под душ. Раны полностью затянулись, оставив только красноватые рубцы. Кости тоже почти срослись, и переломы требовали только тугих повязок. Нытье в ранах поутихло, но зуд стал сильнее.
Коротко ополоснувшись под тугими струями, Мишка вернулся в комнату и застал там теплую компанию – к Женьке, грызшей гранит науки в Пединституте, пришли однокурсники, выставившие на низкий стол пару литровых бутылок «Столбовой» водки и несколько пакетов сока – яблочного, персикового и виноградного. Вяло улыбнувшись, Мишка поднял протянутый ему стакан.
Весь следующий день Волошин снова спал как убитый, проснувшись лишь к полуночи. И тотчас же с жадностью набросился на еду. Видимо, его организм перешел на полную саморегуляцию, залечиваясь во сне, когда меньше тратится энергии на движение, а в перерывах – поглощал пищу, восстанавливая затраченную на лечение энергию.
Правда, вечером двадцать второго Мишка уже не чувствовал себя разбитым и в сон больше не клонило. Снова вымывшись под душем, Волошин подмигнул сестре и отправился в ближайший круглосуточный магазин за водкой – почему-то снова захотелось выпить.
И лишь сегодня утром он поехал в Орехово, чтобы наконец разобраться в том, что же с ним сделали, и главное – зачем? Он понимал, что это наивные вопросы, что глупостью была вся эта затея, но он поехал. И вот теперь сидел рядом с трупом опера угро, вдыхая гарь, которую нес от Храма ветер.
Неслышно поднявшись. Мишка прошел вперед, чувствуя, как усиливается запах гари – обугленного дерева, обгорелого кирпича и железа, сгоревшей плоти и какой-то синтетики. Мишка помнил – похожий запах оставался после того, как сгорал напалм. Присев на опушке, прикрытый со всех сторон кустами, Волошин раздвинул ветки.
Вся территория бывшего пионерлагеря напоминала огромное кострище. Кое-где поднимались закопченные кирпичные коробки, металлические каркасы щитовых времянок. Почерневшие от копоти турники и брусья на спортплощадке были погнуты и перекручены. Кое-где еще курились дымки догорающих построек. Там и здесь виднелись воронки, стены кирпичных построек были выщерблены пулями и осколками. У покосившихся ворот стояли два милицейских «рафика», в которые уже грузились люди в штатском. Пара милиционеров в форме лениво бродили по территории, видимо, уже закончив свои дела.
Мишка опустился на колени и спрятал лицо в ладонях. Какие бы сомнения его ни обуревали и какие бы вопросы он ни хотел задать наставникам, а может, – и Учителю, все-таки здесь был его дом, здесь были самые близкие ему люди, поддержавшие его в минуты душевного смятения, подарившие новый смысл жизни. И теперь все это было в прошлом – все и всё уничтожены, убиты, сожжены безжалостным огнем. Волошин тяжело помотал головой. Жизнь снова стала серой и пустой, как пыльный чердак.
Марта с размаху плюхнулась на возмущенно заскрипевший всеми сочленениями ветхий диван и рассмеялась. Старшая сестра поглядела на нее с подозрением.
– Слушай, – сказала младшая, – никогда бы не подумала, что в часе езды от Питера может быть такая глушь. Это же почище Борисовки!
– Во-первых, не в часе, а в полутора, – проворчала Мирдза, убирая со стола грязную посуду, – во-вторых, кончай то и дело переходить на латышский. Даже дома.
– У стен есть уши, – сморщив нос, продекламировала Марта.
– Именно. Нас могут услышать – например, случайные гости, стоящие за дверью, – она очень тонкая. Если Вадим сказал легендироваться, то уж изволь поддерживать легенду.
– А какие гости к нам могут заявиться? – легкомысленно отозвалась Марта. – Живем тут, как медведи в берлоге. Даже позагорать из-за погодки такой не сходишь, – она энергично мотнула головой в сторону окна, по стеклу которого рекой текли струи дождя. – Сиди тут целыми днями… Даже поговорить не с кем. Блин, в Борисовке хоть искупаться можно было и на солнышке поваляться.
– Перед мальчиками попкой повертеть, – в тон ей продолжила Мирдза.
– А что, – не сдалась девушка, – тоже дело полезное. Так в глухомани и забудешь, как это делается. А как до нужного случая дойдет – и все, одичали, никого не охмуришь.
Мирдза с сомнением покачала головой.
– По-моему, ты и так делаешь это слишком хорошо и слишком часто. Небольшой перерыв будет тебе на пользу.
– Да, я не оперативник, – прохрипел Боров, наливаясь уж вовсе апоплексическим багровым с синевой цветом, – но не самый плохой координатор. И ценность информации могу определить.
– Вряд ли, – почти равнодушно ответил Алексей Петрович. – Вы забыли сопоставить данные, изложенные в рапорте Крысолова, с информацией из Москвы и Новгорода, поступившей от нашей, я подчеркиваю – нашей, сети. И данные эти очень четко накладываются друг на друга, взаимно дополняя и составляя вполне ясную мозаичную картину. Возникновение еще одной сети, аналогичной нашей, мы почувствовали еще год назад, но почти не было объективных данных. Полгода назад у нас возникло предположение, что кто-то начал, подобно нам, использовать аномалов в качестве боевиков. Правда, инциденты были единичны, отсюда мы сделали вывод, что это работа одного, максимум двух отлично подготовленных оперативников. Кстати, – ядовито произнес куратор, – рапорты об этих происшествиях своевременно легли на ваш стол, потому как все они случились во вверенном вам регионе. Тверь, Псков, Петрозаводск. Тогда нас еще удивило, что все акции направлены против православной церкви. Теперь все – или почти все – встает на свои места.
– Хорошо, – вдруг хлопнул ладонью по столу Боров, на лицо которого вернулась наконец нормальная окраска, – действуйте. Проведите тщательную проверку информации, поступившей от Крысолова, взять секту в разработку и в случае подтверждения данных применить любые методы, которые сочтете нужными без моего дополнительного визирования. Но все материалы по разработке – мне на стол. Черт, – покрутил головой Глава, – это ж надо! Если кто-то сможет плодить аномалов по собственному желанию и в неограниченных количествах – это ж черт знает что начнется.
Деревня Городня, Новгородская область. Понедельник, 20.07. 13:40
Сегодня Мишка впервые смог встать на ноги без посторонней помощи и даже доковылял до сортира. Нога тупо ныла, но вполне слушалась и не норовила подвернуться, когда он на нее ступал. Как ни странно, но теперь, после того, что с Мишкой сделали в Храме, его раны стали заживать гораздо быстрее и менее болезненно.
Вернувшись со двора, он доковылял до стола и в два приема проглотил миску жареной картошки с луком, напился молока с хлебом и махнул подряд два стакана водки. Почему-то возникло глупое желание вернуться в Храм и постараться узнать правду, всю правду о том, зачем его сделали таким, зачем послали убивать людей. Раньше такие мысли у брата Самэ не возникли бы, но сейчас он уже был почти прежним Мишкой Волошиным. Тот человек, что ранил его, а потом отпустил, оставив живым, выдрал что-то с болью из сознания Мишки, отняв возможность слепо верить. Словно он содрал с глаз толстую паутину, позволив видеть мир без прикрас и обмана.
И отчетливо понимая всю глупость своей затеи, Мишка все-таки уцепился за нее. Вынув из заднего кармана штанов маленький пузырек с серебристой жидкостью, похожей на ртуть, подаренный тем, кто его подстрелил, он половину втер в раны, как учил его этот странный и грустный человек, и пару капель уронил в стакан с водкой. Залпом выпил, зажмурившись от пронзительной горечи. Остро защипало в почти затянувшихся ранах, обожгло совсем не водочным жаром внутри. Ноющая боль сменилась легким зудом, вялое тело наполнилось силой и энергией.
Мишка снова туго перебинтовал ногу, натянул на себя разношенные кроссовки брата, его же потертые джинсы. Натянул тельняшку и накинул на плечи слегка заляпанную с изнанки просторную армейскую куртку, подаренную тем странным человеком. Сунул в карман деньги, большую часть оставив тетке с братом, документы и вышел из дома.
Неторопливо шагая, он добрел до дороги из Новгорода в Лугу и, сунув сигаретку в рот, начал голосовать проезжающие машины. Расписания автобусов он не знал и надеялся добраться до Луги на попутке, а дальше – на электричке до Питера.
Улица Терниес, Торнякалпс. Рига. Вторник, 21.07. 23:45 (время местное)
Чистильщик лежал на мокрой плоской крыше сарая, покрытой ветхим толем. Неимоверных трудов стоило не скрипеть досками стропил, поворачиваясь набок или поднося к глазам бинокль. Цели были локализованы, и теперь Чистильщик ждал, когда они все соберутся в одной точке.
Агентурная сеть Чистильщика работала эффективно, и сколь бы ни были скудны данные, полученные от раненого боевика секты, они позволяли вычислить местонахождение самого опасного боевика. И – самое главное – понять, что он настоящий аномал, а не какие-то подделки. Тренированный и смертельно опасный. Возможно, даже работающий до сих пор на Синдикат. Сеть, получив информацию от Чистильщика, начала работать. И дала результат. И Чистильщик, легко перейдя эстонско-латвийскую границу через КПП Айпажи, прибыл в Ригу, легко вышел на след таинственного боевика. «Все решают кадры» – этот сталинский афоризм Чистильщик запомнил в свое время твердо, и потому его личную разведсеть составляли только отборнейшие люди, часть из которых работали на правоохранительные органы, разведку, контрразведку. Даже на Синдикат.
И сейчас Чистильщик ждал, когда все цели соберутся в одном доме, который он для понятности назвал «точкой поражения». Правда, ему не понравилось еще чье-то внимание к «точке», но он не стал на этом зацикливаться, справедливо – почти – полагая, что за домом наблюдают люди из его разведсети. Те, кто даже не знает о его существовании, кто используется «в темную». Вот на улице скрипнули тормоза, у калитки остановился темный «Фольксваген Гольф», и из него вышел высокий мужчина. Третья мишень.
Мужчина вошел в дом, и Чистильщик тотчас же бесшумно соскользнул с крыши, беззвучной тенью метнулся к кустам, за которыми оставил большую часть амуниции. Нагнулся, выпрямился, уже навьючив на себя легкий рюкзачок. Вскинул на плечо одноразовый гранатомет «Муха» и нажал на спуск, целясь в освещенное окно.
Граната еще не успела рвануть в доме напротив, а Чистильщик, бросив стартовую трубу, уже взлетел в прыжке, перемахивая забор. Взрыв застал его в воздухе. Приземлившись на покрытую утрамбованным гравием обочину дороги, Чистильщик, как ниндзя в старых фильмах с Се Косуги, закинул руку за плечо и выхватил из чехла за отомкнутый металлический складной приклад пистолет-пулемет «Хеклер и Кох» МП-5 А-3, на бегу всадил в него рожок. Ударом ноги распахнул калитку и сразу же, не останавливаясь, всадил две коротких очереди во входную дверь.
На секунду замер у косяка, потом легко пнул дверь и тотчас же невообразимым стелящимся прыжком ворвался в сени. Там слабо шевелился тот самый высокий мужчина, третья мишень. Добив его одиночным выстрелом в голову, Чистильщик сорвал с пояса Ф-1 и бросил в открытую дверь, отшатнулся за толстую кирпичную стенку. Рвануло, провизжали осколки, со стены и потолка посыпалась мелкая цементная пыль и штукатурка. Чистильщик кувырком ввалился в прихожую. Никого.
Еще раз перекатившись через левое плечо классическим «мая-укэми», Чистильщик поймал срезом ствола молодого парня, одной рукой протиравшего глаза от штукатурной пыли, другой вытягивавшего из-за пояса «Беретгу» М-92. Точнее, это Чистильщик увидел, что парень лишь вытягивает, будучи контужен и слабо воспринимая окружающее. Обычный человек воспринял бы это как моментальное выхватывание.
Чистильщик коротко нажал на спуск, срезав очередью из трех выстрелов парня. В тишине, наступившей после грохота двух взрывов, выстрелы пистолета-пулемета, не снабженного пэбээсом, показались непозволительно громкими, просто оглушительными. Легко поднявшись на ноги, Чистильщик обвел стволом «Хеклера и Коха» три двери, ведшие из прихожей в комнаты. Четвертая дверь – на кухню – уже не представляла ни малейшего внимания: там лежала пораженная мишень номер два. Оставалось найти мишень номер один.
Пройдя длинной очередью по всем дверям и опустошив магазин, Чистильщик не стал тратить драгоценное время на смену магазина, а бросил пистолет-пулемет на пол и выхватил из кобур на бедрах два пистолета «Глок-18», и, на долю секунды предельно сконцентрировавшись, уловил мысленное «дыхание» аномала за одной из дверей. Тотчас же, словно вздернутые чужой волей, его руки поднялись на уровень плеч, и пистолеты загрохотали, выплевывая девятимиллиметровые пули.
Расстреляв по полмагазина, Чистильщик с налету вышиб изрешеченную дверь и ввалился в комнату, упав на бок и держа под прицелом прижавшегося к печи невысокого мужчину, которого так и хотелось охарактеризовать, как «серый». Тот стоял, согнувшись, и прижимал правую ладонь к левому плечу. Между пачьцев сочились крупные капли крови.
Чистильщик медленно встал, не выпуская мужчину из-под прицела обоих пистолетов, отбросил ногой подальше в сторону АКМ.
– Выпрямись, – приказал он. – И подними руки. Уж настолько-то ты боль стерпеть сможешь.
– Надо же, – прохрипел серый мужчина, выпрямляясь, – нашего полку прибыло? Еще один собрат по несчастью?
– Не думаю, – ответил Чистильщик. – Подними руки.
– Ну уж нет, – рявкнул Серый Человек, и в его руках появились узкие кинжалы – Ты не сдашь меня на суд Синдиката. Попробуй, возьми!
– Значит, я прав – ты работаешь еще и на Синдикат, – спокойно заметил Чистильщик. – Увы им, увы.
– Ну, – хрипел Серый Человек, – сразись со мной, как мужчина! Давай!
– Зачем? – холодно пожал плечами Чистильщик. – Не все ли равно?
И дважды нажал на спусковой крючок. Серый Человек дернулся, пытаясь уклониться от пуль, но Чистильщик был быстрее. Не взглянув на неподвижное тело с двумя безобразными дырами во лбу, он вышел из комнаты. И только теперь ощутил тупую боль в правой ноге – в правом бедре торчала здоровенная щепка, видимо, оторванная от косяка взрывом гранаты. Осторожно выдернув ее – а засела щепка довольно глубоко, – Чистильщик перетянул ногу жгутом и наспех хлебнул на бегу ядовито-желтой жидкости из флакончика.
Он успел отбежать от дома метров сто и уже видел свою машину, как что-то тупо толкнуло его в шею и спину. Чистильщик выдрал из шеи короткий предмет, напоминающий стрелку для игры в дартс, оглянулся. И тут на него обрушилась тонкая, но тяжелая сеть. Он попытался разорвать ее, даже удалось освободить голову и плечо, но в грудь и плечо впились еще две стрелки, а на голову опустилась еще одна сеть. Тело вдруг стало вялым и непослушным. Его тотчас же сбили с ног жестким ударом под колени, наступили тяжелым ботинком на шею, в затылок уперлось что-то холодное и твердое – автоматный ствол, судя по всему.
Затухающим сознанием Чистильщик отметил, что его все-таки смогли переиграть. Он еще видел, что к нему сбегаются бойцы в кевларовых шлемах и неуклюжих бронежилетах. Он попытался сконцентрироваться, чтобы перенести себя отсюда куда угодно, лишь бы подальше, но разум, оглушенный гигантской дозой транквилизатора, отказывался подчиняться. Почувствовав, как его поднимают сильные руки, Чистильщик скользнул в небытие.
Часть 3 VERITAS
1. ДЫРКА ОТ БУБЛИКА
– У Меча Предназначения два острия. Одно – это ты. А второе? Белый Волк? Что второе?
– Нет Предназначения, – его собственный голос.
– Нет. Его нет. Оно не существует. Единственное, что предназначено всем, – это смерть.
– Правда, – говорит женщина с пепельными волосами и загадочной улыбкой. – Это правда, Геральт.
Анджей Сапковский. «Ведьмак»
The blood and destruction because of one man… Or Elimination because of one man…
Каиафа. «Jesus Christ Superstar»
Орехово, Карельский перешеек. Среда, 22.07. 21:55
Они приехали на шести полноприводных джипах в сумерках, более темных оттого, что над лесами висела плотная низкая облачность, сыпавшая на север Карельского перешейка мелким противным дождем. Три машины остались у переезда, еще две проехали, миновав бывший пионерлагерь, до конца корявой асфальтовой дороги, упиравшейся в ручей и далее никуда не ведшей. Еще одна, с погашенными фарами, получасом позже, почти бесшумно подъехала к воротам лагеря и остановилась. Из нее вышли пять фигур, одетых в черные мешковатые комбинезоны. Они мгновенно рассредоточились. Трое из пяти вскинули на плечо толстые трубы.
Ширкнуло пламя, и на территории лагеря вспучились огненные клубки. Еще с трех сторон ударили рыжие стрелы и на крышах, стенах барачного типа домиков распустились яркие огненные цветки. Молниеносно перезарядив свои РПО-А «Рысь», нападавшие снова произвели залп. Те, кто не был вооружен реактивными огнеметами, легли на землю, раскинув ноги, отомкнули сошки РПК и стали бить короткими скупыми очередями, добивая тех, кто сумел вырваться из бушующего пламенем ада.
Выждав несколько минут и выпустив в клокочущее пекло десятка полтора осколочных реактивных гранат из трех РПГ-7, все группы погрузились в машины, синхронно подлетевшие к воротам лагеря, и мощные джипы, свернув на просеку, заранее расчищенную группой обеспечения, обогнули поселок стороной.
Выехав на шоссе в районе Сосново, все шесть машин, рыча мощными моторами, направились к Приозерску. Задача была выполнена, но соблюдение мер предосторожности въелось в плоть и кровь профессионалов, оперативников Синдиката.
Неизвестное место, Латвия. Среда, 22.07. 23:50 (время местное)
Чистильщик открыл глаза, но ничего не увидел. Сначала ему показалось, что он ослеп, но секунду спустя, машинально переключившись на тепловое зрение, он понял, что просто находится в абсолютно темной комнате. Настолько хорошо светоизолированной, что в ней не было ни единого окна, не было даже самой малой щели между дверью и косяком или – хотя бы – под дверью. Все было идеально пригнано, не пропуская свет и – очень возможно – звуки.
Руки, завернутые за спину, онемели, и Чистильщик пошевелил пальцами, кистями. Последние шевелились с трудом, скованные сзади. Повернувшись на спину на своем ложе, Чистильщик подтянул колени к груди, потом – к лицу, изогнулся немыслимо и все-таки продел руки через таз и ноги, переведя их вперед. Руки были скованы простыми наручниками. «Значит, – подумал Чистильщик, – я не у Синдиката». Каждый в Синдикате знал, что… Крак! Цепочка наручников приказала долго жить… Что любой аномал может выполнить этот трюк. А любой тренированный аномал… Чистильщик «разобрал» кисть, выдернув все суставы, и освободился от туго затянутых «браслетов»… может легко «разбираться» на составные, выпутываясь из любых пут. Тавтология, но что поделать.
Размяв затекшие кисти, Чистильщик с легкостью освободил и скованные лодыжки. Промассировав все, до чего смог дотянуться, Чистильщик встал и сантиметр за сантиметром исследовал свое узилище. До высокого потолка он не смог дотянуться, а влезть на гладкую стену возможно. Всю мебель, если так можно было сказать, в камере – он сразу так окрестил свою комнату, чтобы потом не расстраиваться – составляли тощий матрас, брошенный прямо на бетонный пол да параша.
Обойдя всю камеру, Чистильщик опустился на матрас. После сильных транквилизаторов сознание было словно мутная вода, тело – ватным и непослушным. Скрестив ноги, он откинулся спиной на холодную стену и медленно глубоко вдохнул. Задержал дыхание, резко выдохнул. И так девять циклов. Потом его дыхание изменилось, став сначала резким и прерывистым, а потом медленным и глубоким.
Через двадцать минут Чистильщик легко вскочил на ноги, пару раз невесомо подпрыгнул, несколько раз взмахнул руками и ногами. Упал на кулаки и с десяток раз отжался. В очередной раз отталкиваясь от пола руками, согнулся, раскинул ноги и сел в шпагат. Он чувствовал, что за ним наблюдают, но сделал все это лишь потому, что тело требовало движения.
Поднявшись с пола, он шагнул на матрас и сел в углу, замерев в позе лотоса. Влажный бетон стены холодил спину, в сырой камере было промозгло, но Чистильщик, одетый лишь в трусы – все остальное содрали неведомые тюремщики, – легко и быстро приспособился к окружающей температуре, почти сровняв с ней температуру тела, впадая, подобно рептилии, в сторожкое оцепенение-медитацию. Конечно, ему не терпелось увидеть своих тюремщиков, но в данном случае лучшей политикой было бы вызвать их нетерпение, чем проявлять собственное.
Свернувшись в классическую шаолиньскую «змею», Чистильщик замер, словно большая гюрза, умеющая ждать и нападать без предупреждения; столь же быстрый и смертоносный.
Орехово. Карельский перешеек. Четверг, 23.07. 9:15
Пройдя несколько сотен метров по лесу, Мишка понял, что что-то здесь не так – молчали птицы, не перебегали от ствола к стволу уже не пугливые белочки. Обычная лесная жизнь, слегка сдобренная прелестями цивилизации в виде небольшого дачного поселка, экс-пионерлагеря и полуразоренного дома отдыха, замерла, распуганная чем-то или кем-то. Еще через километр Мишка почувствовал запах гари. И замер. Северо-восточный ветер мог нести запах гари только с одной стороны – от Храма. И Мишка стал вдруг, незаметно для себя, ступать тише, пробираясь через молчащий лесок, как беззвучная тень.
Беду он почувствовал заранее, еще в электричке, и потому высадился на станцию раньше, в Лемболово. Первые полтора километра он неспешно и размеренно шел вдоль железнодорожной насыпи, но потом, подталкиваемый предчувствием, перешел на бег. За речушкой со смешным названием Кожица Мишка свернул от насыпи в лес и, умерив дыхание, зашагал тише и медленней, подходя к Храму с юго-запада.
И вот теперь Мишка стоял за толстой сосной, слегка пригнувшись, принюхиваясь к запаху гари и прислушиваясь к посторонним шумам в безмолвном, будто бы вымершем лесу. Медленно повернув голову из стороны в сторону, Мишка оглядел окрестности и так же медленно двинулся вперед, осторожно ставя ноги, пригибаясь под низкими ветками, стараясь создавать как можно меньше шума.
Но один раз он все-таки нашумел – наступив на что-то мягко-упругое. Мишка поглядел под ноги и отшатнулся назад, споткнулся об гнилую корягу и с шумом упал на груду сухих веток. Из-под кучи хвороста и прелых прошлогодних листьев торчала человеческая кисть; именно на нее Мишка и наступил. Полежав на ветках и глядя на эту кисть остановившимся взором, он бесшумно поднялся и снова внимательно огляделся и прислушался. Тихо и безлюдно. Мишка присел на корточки рядом с торчащей из-под лесного хлама рукой и осторожно разгреб ветки и листья, освободив из-под кучи голову и плечи молодого мужчины, лежавшего ничком.
Мужчина был мертв и уже окоченел. Первое Мишка определил, даже не пытаясь дотронуться до его тела, не говоря уж о том, чтобы щупать пульс, – причина смерти была слишком хорошо видна: небольшая колотая рана чуть ниже левого уха. Волошин знал такой тип ранений – снизу вверх под основание черепа тонким клинком, который при правильном ударе вонзался в мозг. Мишка осторожно разгреб остальной хлам, высвободив все тело мужчины, и перевернул его. Одетый в просторную легкую куртку серого цвета и такие же просторные серые брюки, он казался ничем не примечательным, но на левом боку под курткой Волошин почувствовал, когда переворачивал, твердую выпуклость. Расстегнув куртку, Мишка обыскал мужчину, разложил добычу на траве: пистолет Макарова в удобной поясной кобуре, запасной магазин к нему, тощий потертый бумажник и красную книжечку милицейского удостоверения личности. Открыв удостоверение, Мишка прочитал: «Старший лейтенант Ковалев Сергей Петрович, оперуполномоченный уголовного розыска Приозерского РУВД».
Повертев «корку» в руках, Мишка сунул ее в карман куртки убитого, а пистолет в кобуре повесил себе на бедро, запасной магазин положил в карман, в другой карман сунул небогатое содержимое бумажника – мятые десятки, общей суммой в сто рублей. Покойному оперу Ковалеву они уже были ни к чему, а у Мишки каждый грош был на счету.
До Орехова Мишка смог добраться только сегодня. Приехав в Питер поздним вечером двадцатого, вымотанный до предела, Волошин едва добрался до дома своей двоюродной сестры, к счастью, жившей на Измайловском проспекте, совсем рядом с Варшавским вокзалом. Кое-как объяснившись и перехватив сосисок с макаронами, Мишка вырубился, словно кто-то отключил в нем внутренний тумблер.
Проспал Волошин ровно сутки, проснувшись вечером двадцать первого. Проснулся почти с той же тяжестью в теле и голове, что и сутки назад, словно и не спал вовсе. Проснулся только потому, что Женька, напуганная такой спячкой, растолкала его. Тяжело переставляя ноги, Мишка добрел до туалета, потом залез под душ. Раны полностью затянулись, оставив только красноватые рубцы. Кости тоже почти срослись, и переломы требовали только тугих повязок. Нытье в ранах поутихло, но зуд стал сильнее.
Коротко ополоснувшись под тугими струями, Мишка вернулся в комнату и застал там теплую компанию – к Женьке, грызшей гранит науки в Пединституте, пришли однокурсники, выставившие на низкий стол пару литровых бутылок «Столбовой» водки и несколько пакетов сока – яблочного, персикового и виноградного. Вяло улыбнувшись, Мишка поднял протянутый ему стакан.
Весь следующий день Волошин снова спал как убитый, проснувшись лишь к полуночи. И тотчас же с жадностью набросился на еду. Видимо, его организм перешел на полную саморегуляцию, залечиваясь во сне, когда меньше тратится энергии на движение, а в перерывах – поглощал пищу, восстанавливая затраченную на лечение энергию.
Правда, вечером двадцать второго Мишка уже не чувствовал себя разбитым и в сон больше не клонило. Снова вымывшись под душем, Волошин подмигнул сестре и отправился в ближайший круглосуточный магазин за водкой – почему-то снова захотелось выпить.
И лишь сегодня утром он поехал в Орехово, чтобы наконец разобраться в том, что же с ним сделали, и главное – зачем? Он понимал, что это наивные вопросы, что глупостью была вся эта затея, но он поехал. И вот теперь сидел рядом с трупом опера угро, вдыхая гарь, которую нес от Храма ветер.
Неслышно поднявшись. Мишка прошел вперед, чувствуя, как усиливается запах гари – обугленного дерева, обгорелого кирпича и железа, сгоревшей плоти и какой-то синтетики. Мишка помнил – похожий запах оставался после того, как сгорал напалм. Присев на опушке, прикрытый со всех сторон кустами, Волошин раздвинул ветки.
Вся территория бывшего пионерлагеря напоминала огромное кострище. Кое-где поднимались закопченные кирпичные коробки, металлические каркасы щитовых времянок. Почерневшие от копоти турники и брусья на спортплощадке были погнуты и перекручены. Кое-где еще курились дымки догорающих построек. Там и здесь виднелись воронки, стены кирпичных построек были выщерблены пулями и осколками. У покосившихся ворот стояли два милицейских «рафика», в которые уже грузились люди в штатском. Пара милиционеров в форме лениво бродили по территории, видимо, уже закончив свои дела.
Мишка опустился на колени и спрятал лицо в ладонях. Какие бы сомнения его ни обуревали и какие бы вопросы он ни хотел задать наставникам, а может, – и Учителю, все-таки здесь был его дом, здесь были самые близкие ему люди, поддержавшие его в минуты душевного смятения, подарившие новый смысл жизни. И теперь все это было в прошлом – все и всё уничтожены, убиты, сожжены безжалостным огнем. Волошин тяжело помотал головой. Жизнь снова стала серой и пустой, как пыльный чердак.
Улица Пионерская, поселок Прибытково. Ленинградская обл. Четверг, 23.07. 15:00
Марта с размаху плюхнулась на возмущенно заскрипевший всеми сочленениями ветхий диван и рассмеялась. Старшая сестра поглядела на нее с подозрением.
– Слушай, – сказала младшая, – никогда бы не подумала, что в часе езды от Питера может быть такая глушь. Это же почище Борисовки!
– Во-первых, не в часе, а в полутора, – проворчала Мирдза, убирая со стола грязную посуду, – во-вторых, кончай то и дело переходить на латышский. Даже дома.
– У стен есть уши, – сморщив нос, продекламировала Марта.
– Именно. Нас могут услышать – например, случайные гости, стоящие за дверью, – она очень тонкая. Если Вадим сказал легендироваться, то уж изволь поддерживать легенду.
– А какие гости к нам могут заявиться? – легкомысленно отозвалась Марта. – Живем тут, как медведи в берлоге. Даже позагорать из-за погодки такой не сходишь, – она энергично мотнула головой в сторону окна, по стеклу которого рекой текли струи дождя. – Сиди тут целыми днями… Даже поговорить не с кем. Блин, в Борисовке хоть искупаться можно было и на солнышке поваляться.
– Перед мальчиками попкой повертеть, – в тон ей продолжила Мирдза.
– А что, – не сдалась девушка, – тоже дело полезное. Так в глухомани и забудешь, как это делается. А как до нужного случая дойдет – и все, одичали, никого не охмуришь.
Мирдза с сомнением покачала головой.
– По-моему, ты и так делаешь это слишком хорошо и слишком часто. Небольшой перерыв будет тебе на пользу.