Страница:
– Ты столько говорил о том, что человек смертей… Теперь ты говоришь по-другому.
– Потому что тебе этого хотелось.
– Но не так. Я не хотела видеть тебя изменником.
– Мы же погибнем, абсолютно ни за что…
– Как и все другие, – сказала она и тут же об этом пожалела. Перед ними встало все то же старое чувство вины, такое близкое и знакомое. Те, другие, для кого долг был превыше жизни. Те, кого они бросили; те, которых они убили там, на аванпосте шейперов. Именно это преступление они оба всеми силами старались забыть, именно оно и свело их вместе. – Я знаю, чего ты от меня хочешь. Снова ради тебя предать мой народ.
Вот. Сказано, и назад пути нет. С болью ждала она слов, которые освободят ее от него…
– Мой народ – это ты, – сказал он. – Мне следовало знать, что я не смогу нигде долго продержаться. Я – бродяга, такова моя жизнь, но для тебя она не подходит. Я знал, что ты со мной не пойдешь. – Он склонил голову, подперев ее железными пальцами искусственной руки, ярко блестевшими в сумасшедшем пронизывающем свете. – Тогда оставайся и дерись. По-моему, ты сможешь победить.
Первый раз в жизни он ей соврал…
– И я действительно могу победить, – сказала она. – Будет нелегко, мы никогда не вернем всего, что у нас было, но силы у нас пока есть. Пожалуйста, Абеляр, останься. Прошу тебя! Ты нужен мне. Проси меня о чем хочешь, кроме того, чтобы сдаться.
– Я не могу просить тебя стать другой, – ответил ей муж. – Люди меняются только со временем. Когда-нибудь то, что нас неотвязно преследует, сойдет на нет. Если мы доживем. Я считаю, любовь сильнее вины. Коли это так, найди меня, когда почувствуешь, что выполнила свои обязательства. Найди меня…
– Обещаю тебе, Абеляр. Скажи, что никогда не забудешь меня, если ты выживешь, а меня убьют вместе с остальными.
– Никогда. Клянусь всем, что было между нами.
– Тогда – до свидания.
Вскарабкавшись на огромное инвесторское кресло, она поцеловала его. Стальная рука мужа обвила ее талию, словно кандалы. Поцеловав его, она отстранилась, и он убрал руку.
– Потому что тебе этого хотелось.
– Но не так. Я не хотела видеть тебя изменником.
– Мы же погибнем, абсолютно ни за что…
– Как и все другие, – сказала она и тут же об этом пожалела. Перед ними встало все то же старое чувство вины, такое близкое и знакомое. Те, другие, для кого долг был превыше жизни. Те, кого они бросили; те, которых они убили там, на аванпосте шейперов. Именно это преступление они оба всеми силами старались забыть, именно оно и свело их вместе. – Я знаю, чего ты от меня хочешь. Снова ради тебя предать мой народ.
Вот. Сказано, и назад пути нет. С болью ждала она слов, которые освободят ее от него…
– Мой народ – это ты, – сказал он. – Мне следовало знать, что я не смогу нигде долго продержаться. Я – бродяга, такова моя жизнь, но для тебя она не подходит. Я знал, что ты со мной не пойдешь. – Он склонил голову, подперев ее железными пальцами искусственной руки, ярко блестевшими в сумасшедшем пронизывающем свете. – Тогда оставайся и дерись. По-моему, ты сможешь победить.
Первый раз в жизни он ей соврал…
– И я действительно могу победить, – сказала она. – Будет нелегко, мы никогда не вернем всего, что у нас было, но силы у нас пока есть. Пожалуйста, Абеляр, останься. Прошу тебя! Ты нужен мне. Проси меня о чем хочешь, кроме того, чтобы сдаться.
– Я не могу просить тебя стать другой, – ответил ей муж. – Люди меняются только со временем. Когда-нибудь то, что нас неотвязно преследует, сойдет на нет. Если мы доживем. Я считаю, любовь сильнее вины. Коли это так, найди меня, когда почувствуешь, что выполнила свои обязательства. Найди меня…
– Обещаю тебе, Абеляр. Скажи, что никогда не забудешь меня, если ты выживешь, а меня убьют вместе с остальными.
– Никогда. Клянусь всем, что было между нами.
– Тогда – до свидания.
Вскарабкавшись на огромное инвесторское кресло, она поцеловала его. Стальная рука мужа обвила ее талию, словно кандалы. Поцеловав его, она отстранилась, и он убрал руку.
Глава 6
Торговый корабль Инвесторов
29.09.53
Линдсей лежал на полу пещерообразной каюты, глубоко и трудно дыша. Перенасыщенный озоном воздух щипал нос, сильно обгоревший, несмотря на все кремы. Стены каюты были сооружены из черного металла, испещренного отверстиями. Из одного такого струился родничок дистиллированной воды. Струйка при такой тяжести круто падала вниз.
Судя по всему, каютой до него пользовались долго и основательно. Слабые царапины на полу и стенах тянулись до самого потолка, образуя причудливую клинопись. Очевидно, не только люди бывали пассажирами на кораблях Инвесторов.
Если новейшая шейперская экзосоциология верна, даже сами Инвесторы – не первые хозяева этих звездолетов. Каждый корабль, украшенный от носа до кормы роскошными мозаиками и барельефами из металла, казался не похожим на все остальные. Однако более тщательные обследования выявили скрытую базовую конструкцию: округлые шестиугольники носа и кормы, шесть длинных прямоугольных стенок. Исходя из этого, предполагали, что корабли Инвесторов куплены или найдены. Или украдены.
Корабельный лейтенант выдал ему койку – широкий плоский матрас с узором из коричневых и белых шестиугольников. Изготовлен он был для Инвесторов и поэтому – жестче джута. Вдобавок от матраса слегка припахивало инвесторским маслом для чистки чешуи.
В размышлениях о царапинах Линдсей обследовал стены каюты. Поверхность их была чуть зернистой, но молнии от его перчаток для ног скользили по металлу, как по стеклу. Хотя металл при предельных температуре и давлении может становиться несколько мягче. Какой-нибудь большущий, когтистый зверюга, плававший в жидком этане под высоким давлением, вполне мог наделать на этих стенах царапин в попытках прорваться наружу.
Гравитация была просто мучительной, но свет в каюте убрали. В громадном пространстве каюты не было никакой мебели, и вещи Линдсея, кое-как развешанные на магнитных подвесках, казались жалкими лоскутками.
Странно, что Инвесторы оставили каюту пустой, даже если она и выполняет порой функции вольера… Лежа неподвижно и стараясь дышать пореже, Линдсей размышлял об этом.
Бронированный люк загремел и сдвинулся. Линдсей приподнялся на искусственной руке, единственной части тела, не страдавшей от тяготения, и улыбнулся:
– Слушаю вас, лейтенант. Есть новости?
Тот вошел в каюту. Для лейтенанта он был пожалуй что маловат, всего на локоть выше Линдсея; жилистость его фигуры еще больше подчеркивалась клеванием носом на птичий манер. С виду он более походил на матроса, нежели на лейтенанта. Линдсей с интересом его рассматривал.
Ученые до сих пор строили различные предположения относительно иерархии Инвесторов. Капитанами кораблей всегда были женщины, хотя других женщин на кораблях не было. Массивного сложения, они вдвое превосходили габариты матросов. Росту сопутствовало неторопливое спокойствие, немногословная властность. Ступенью ниже шли лейтенанты, что-то наподобие дипломатов и министров в одном лице. Прочие члены команды составляли нечто вроде мужского гарема. Снующие повсюду матросы со своими ярко блестящими глазами весили втрое больше человека, но на фоне своих чудовищных повелительниц казались чем-то воздушным.
Будучи рептилиями, Инвесторы имели на затылке полосатые кожные складки – полупрозрачные, отливающие всеми цветами радуги и испещренные сетью кровеносных сосудов. Эти-то «пелеринки» и выражали всю их мимику, как у человека – лицо. В ходе эволюции пелеринки служили для температурного контроля; они могли расправляться и поглощать солнечный свет либо открываться в тени, чтобы отдавать излишнюю теплоту тела. Для цивилизованных Инвесторов они являлись не более чем атавизмом, подобно человеческим бровям, развившимся некогда для защиты глаз от пота. Теперь же они, опять-таки подобно бровям, имели первостепенное значение для общественной жизни.
Пелеринки вошедшего в каюту лейтенанта не давали Линдсею покоя. Слишком уж часто они трепетали. Частый трепет обычно интерпретировался как знак веселого расположения. У людей неуместный смех – признак сильного стресса. Линдсей, несмотря на профессиональное любопытство, не имел ни малейшего желания стать первым очевидцем припадка истерики у Инвестора и от души надеялся, что у этого типа просто дурные манеры. Как-никак корабль впервые посетил Солнечную систему и команда его не привыкла к людям.
– Нет новостей, Художник, – с заметным трудом ответил лейтенант на пиджин-инглиш. – Дальнейшая обсуждение платежа.
– Хорошее дело, – сказал Линдсей по-инвесторски. От высоких свистящих звуков сразу же начинало болеть горло, но все равно это было лучше, чем слушать, как лейтенант пытается овладеть языком людей.
Этот лейтенант был совсем не таким, как встреченный им в первый раз. Тот был деликатен и обходителен, обладал словарем, прямо-таки переполненным гладкими штампами, нахватанными из человеческих видеотрансляций. А этому, новому, язык явно давался с трудом.
Для первого контакта Инвесторы, несомненно, послали самого лучшего. Но, похоже, после тридцати семи лет знакомства Солнечная система превратилась во вполне безопасное место для ихней серой публики.
– Капитан желает тебя на пленке, – сообщил лейтенант по-английски.
Линдсей непроизвольно потянулся к тонкой цепочке на шее. На ней висел видеомонокль с таким теперь драгоценным фильмом о Норе.
– У меня есть лента, но она почти чистая. Отдать ее я не могу, но…
– Наша капитан очень любить свою пленка. Ее пленка имеет много других изображение, но ни одного вашего вида. Она станет изучать.
– Я хотел бы еще раз встретиться с капитаном, – сказал Линдсей. – Первая встреча была слишком короткой. Я с радостью готов засняться. Вы принесли камеру?
Лейтенант мигнул. Светлая мигательная перепонка на миг заслонила темное выпяченное глазное яблоко. Похоже, в этой каюте ему было темновато.
– Я принес пленку. – Открыв наплечную сумку, он извлек из нее плоскую, круглую коробку и, ухватив двумя громадными большими пальцами, поставил на вороненую сталь пола. – Вы откроете коробку. Вы станете затем производить забавные и характерные для вашего вида движения, которые пленка будет увидеть. Продолжайте делать так, пока пленка не поймет вас.
Линдсей покачал из стороны в сторону нижней челюстью, имитируя инвесторский аналог кивка. Инвестор был, похоже, удовлетворен.
– Язык не нужен. Пленка не слышит звука. – Он повернулся к выходу. – Я вернусь за пленкой через два ваших часа.
Оставшись один, Линдсей внимательно осмотрел, коробку. Ее остроконечная позолоченная крышка имела ширину в две пяди. Прежде чем ее открывать, он помедлил, дрожа от отвращения – к хозяевам и в равной мере к себе.
Инвесторы вовсе не просили обожествлять их, просто хотели подзаработать. О существовании человечества они знали уже несколько веков. Будучи намного старше людей, они однако же сознательно избегали вмешательства, пока не увидели, что смогут выжать из данного вида приличную прибыль. С точки зрения Инвесторов, действия их были прямы и честны.
Линдсей открыл коробку. Внутри ее лежала катушка серо-стальной ленты с десятый сантиметрами желтоватого ракорда на конце. Линдсей отложил крышку – тонкий металл при инвесторской гравитации казался тяжелее свинца – и замер.
Лента зашуршала. Кончик ракорда взмыл вверх, повернулся, лента стала разматываться. Она поднималась вверх, треща и со свистом рассекая воздух, по ней пробегали радужные отблески. В несколько секунд она образовала яркую груду, покоящуюся на жесткой решетчатой конструкции.
Линдсей, не подымаясь с колен, опасливо за ней наблюдал. Белый кончик, насколько он понял, был головой создания, названного лейтенантом «пленкой». И эта голова описывала в воздухе широкую, вытянутую петлю, озирая каюту в поисках какого-нибудь движения.
Тварь, именуемая «пленкой», неустанно двигалась, распуская петли, наподобие вращающегося штопора. Высвободившись из коробки окончательно, она превратилась в пухлый крутящийся клубок в человеческий рост высотой. Опорные витки ее тихонько посвистывали, скользя по полу.
Вначале Линдсей решил, что это – некий механизм. И механизм, судя по бритвенно-тонким краям свистящей, в воздухе ленты, опасный. Однако в движениях ленты чувствовалась живая незапрограммированная свобода.
Линдсей по-прежнему стоял на коленях, не делая никаких движений. И пленка его, похоже, не видела.
Потом он резко встряхнул головой, и тяжелые светозащитные очки, сорвавшись со лба, пролетели через каюту. Голова пленки тут же нацелилась на них.
Мимикрирование началось с хвоста. Пленка съежилась, смялась, как тонкая бумага, и сформировала некое подобие очков, плотно свитое из ленты. Набросок… Но, еще не завершив работы, она утратила интерес к объекту. Колеблясь, она некоторое время наблюдала за неподвижными очками, затем снова образовала бесформенную, бурлящую массу.
Затем она походя скопировала скрючившегося Линдсея, свившись в шероховатую скульптуру в натуральную величину. Цветная лента на мгновение повторила цвет его – ржавчина на черном – комбинезона. Голова пленки просканировала каюту, и скульптура распалась на части, ежесекундно меняя цвета.
Пленка затрепетала. Белая голова ее проворачивалась медленно, почти незаметно. Тварь окрасилась в грязно-коричневый цвет кожи Инвесторов. В ход пошла память – либо биологическая, либо кибернетическая. Пленка подобралась и скомкалась в новую форму.
Появился образ маленького Инвестора. Линдсей задрожал от возбуждения: еще ни один человек не видел инвесторского младенца. Вероятно, они встречались очень уж редко. Но вскоре Линдсей понял, что, судя по пропорциям, пленка изображает зрелую женскую особь. Пленка была маловата для изготовления полномасштабной копии, но точность модели, по колено в высоту, изумила его. Крохотные волдыри на ленте имитировали жесткую кожу на черепе и на шее; два подкрашенных вздутия изображали маленькие, очень выразительные глаза.
Линдсей почувствовал холодок тревоги. Он узнал эту личность. А глаза ее выражали тупую животную боль.
Пленка изобразила Инвестора-капитана. Она задыхалась; похожая на бочонок грудная клетка тяжело вздымалась и опадала. Она как-то очень уж неудобно сидела на корточках, вытянув когтистую руку поперек вздымающихся коленей. Рот судорожно раскрывался и закрывался, демонстрируя не очень четко вылепленные зубы.
Командир корабля была больна. Никто еще не видел больного Инвестора. Наверное, подумал Линдсей, именно из-за своей необычности образ и вклинился в память пленки. Такой возможности нельзя было упускать. Медленно, едва заметными движениями он раздвинул борта комбинезона, вынул видеомонокль и начал снимать.
Чешуйчатое брюхо напружинилось, и края ленты у основания тяжелого хвоста раздвинулись. Показалось округлое, мокрое, блестящее тело белого цвета – продолговатый, плотно скрученный комок ленты. Яйцо…
Процесс был долгим и болезненным. Кожистое яйцо прогибалось под давлением судорожно сжимающегося яйцевода. Наконец оно высвободилось, однако оставалось связанным с телом родителя прозрачным отрезком пленки. Капитан обернулась, шаркая ногами, и склонилась, в хищном, болезненном напряжении разглядывая яйцо. Медленно протянув громадную руку, она поцарапала яйцо ногтем и обнюхала палец. Пелеринка ее начала вздыматься вверх, твердея от прихлынувшей крови. Руки ее задрожали.
Она напала на яйцо – яростно вгрызлась в острый конец, взрезав кожистую скорлупу плохо скопированными зубами. Желтая лента изобразила сыроподобный желток.
Капитан пировала. Руки ее были перепачканы желтком и слизью. Пелеринка на затылке стояла торчком, затвердев от ярости. В мерзости ее преступления ошибиться было нельзя – оно не зависело от межвидовых барьеров, как и понятие «богатство».
Линдсей отложил монокль. Пленка, привлеченная движением, выпростала наружу голову и слепо уставилась на него. Линдсей взмахнул руками, и модель распалась на угловатые витки ленты. Поднявшись, он принялся, волоча ноги по полу, расхаживать взад-вперед, пригибаемый книзу высокой гравитацией. Пленка наблюдала за ним, сворачиваясь и мерцая.
Картель Дембовской
10.10.53
Нетвердой походкой Линдсей спустился по пандусу. Старые, истертые перчатки для ног скользили. После светового буйства на борту корабля зал для прибывающих казался мрачным и темным, словно глубокий омут. К горлу подступила тошнота, голова закружилась. С невесомостью он бы еще справился, но в слабенькой гравитации астероида Дембовской желудок дергался и чуть ли не переворачивался.
Зал пестрел приезжими из других механистских картелей. Ни разу еще Линдсею не доводилось видеть стольких мехов одновременно, и помимо воли зрелище настораживало. Впереди багаж и пассажиры проходили таможенный досмотр. За ними маячили стеклянные витрины беспошлинных магазинов.
Внезапно Линдсея пробрала дрожь. Никогда еще воздух вокруг не бывал столь холодным. Ледяной сквозняк пронизывал его тонкий комбинезон и мягкую ткань перчаток для ног. Изо рта и ноздрей валил пар. Беспомощно дрожа, он направился к таможне.
Здесь его ожидала молодая женщина, легко и непринужденно балансирующая на одной ноге, обутой в сапожок. Одета она была в темные колготки и куртку с меховым воротником.
– Доктор-капитан? – спросила она.
Линдсей с трудом затормозил, вцепившись в ковер пальцами ног.
– Сумку, пожалуйста.
Линдсей отдал ей старинный атташе-кейс, набитый информацией, украденной из архивов Космоситета. Она на дружеский манер взяла его за руку и провела мимо таможенных сканеров в одну из дверей без таблички.
– Я – сотрудница полиции Грета Битти. Ваш офицер связи.
Спустившись на один пролет, они попали в какой-то кабинет. Там она отдала кейс некой даме в форме и взамен получила конверт со штампом.
Затем она повела его вниз, в пассаж беспошлинных магазинов, на ходу вскрывая конверт лакированным ноготком.
– Здесь ваши новые документы. – Она подала ему кредитную карточку. – Теперь вы – аудитор Эндрю Бела Милош. Добро пожаловать в Картель Дембовской.
– Благодарю вас, госпожа офицер.
– Довольно и Греты. Можно, я буду называть вас – Эндрю?
– Лучше – Бела, – сказал Линдсей. – Кто выбирал имя?
– Его родители. Эндрю Милош умер на днях в картеле Беттины. Но документов о его смерти вы не найдете. Родственники продали его личность гаремной полиции Дембовской. Все идентификационные данные в документации заменены на ваши. Официально он эмигрировал сюда. – Она улыбнулась. – Я должна помочь вам свыкнуться с новой обстановкой. Позаботиться, чтобы все у вас было в порядке.
– Я замерзаю, – признался Линдсей.
– Это мы сейчас.
Открыв матовую стеклянную дверь, она ввела его в магазин одежды. Оттуда Линдсей вышел в новом комбинезоне – из толстой стеганой ткани, собранной складками у щиколоток и на запястьях. Неброский серый цвет как нельзя лучше сочетался с новыми сапогами на меху. К карману яркой пластпуховой куртки были прицеплены перчатки, а на кремовом лацкане красовался микрофон.
– Теперь – волосы, – сказала Грета Битти, несшая его новую дорожную сумку на молнии. – Они у вас в ужасном состоянии.
– Были седые, – объяснил Линдсей, – а потом вдруг начали от корней темнеть. И я сбрил их. Дальше они росли как росли.
– Бороду хотите оставить?
– Да.
– Как вам угодно.
На некоторое время Линдсей был отдан в распоряжение парикмахера-модельера, который с помощью бриллиантина уложил его волосы назад и подровнял бороду.
Линдсей внимательно наблюдал за своей спутницей. В движениях ее чувствовались уверенность и покой, резко противоречившие внешней молодости. Несмотря на усталость и перенапряжение, веселая приветливость Греты передалась и ему. Он вдруг обнаружил, что губы расплываются в невольной улыбке.
– Проголодались, наверно?
– Есть немного.
– Тогда идемте в «Перископ». Вы, Бела, прекрасно выглядите. И скоро совсем приспособитесь к гравитации Дембовской. Держитесь ближе ко мне. – Она взяла его под руку. – У вас замечательная старинная рука.
– Вы надолго со мной?
– Пока не прогоните.
– Понятно. А если я попрошу вас уйти?
– Вы действительно думаете, что так будет лучше?
Линдсей оценил обстановку.
– Нет. Простите, госпожа офицер.
Он чувствовал смутное раздражение. Новая личность вызывала досаду – никогда еще ему не навязывали чужой личности. Тренинг, пройденный в старые времена, побуждал поскорее мимикрировать под местного, однако за все эти годы Линдсей утратил квалификацию.
Грета вела его в глубину астероида. Они спустились на два пролета по эскалатору. Пол и стены, железные и порядком обшарпанные, были обшиты полосами новой липучки.
Люди внизу передвигались длинными, плавными прыжками, наверху – мчались, цепляясь за потолочные петли… Они последовали за древним стариком, неторопливо катившим по стене в инвалидной коляске с колесами, обтянутыми липучкой.
– Сейчас поедим, – сказала Грета Битти, – и настроение у вас улучшится.
Может, стоит подражать ее мимике и манере движений? Он, конечно, подзабыл, как это делается, однако вполне справится. Да, пожалуй, это – самое лучшее. Вести себя в точности как она, легко и непринужденно. Вот только не хотелось. Мешала острая, сидящая где-то в глубине боль.
– Грета, ваша легкость и открытость меня удивляют. Отчего же вы…
– Офицер полиции? О, вначале я не работала на Службу безопасности. Я была женой Карнассуса. Чисто эротическая связь. А потом пошла на повышение. Я не шпионка, а только офицер связи.
– И много у вас было клиентов до меня?
– Порядочно. В основном – бродяги. Не высокопоставленные ученые-шейперы, – Так, значит, вы знакомы с Майклом Карнассусом?
– Только с его телом, – чуть улыбнулась она. – Мы пришли. Полиция гарема имеет здесь постоянные столики. Наверное, вы хотите сесть у окна?
Глазам Линдсея, буквально выжженным за последнее время, интимный полумрак «Перископа» показался темнее ночи. От пищи на столиках подымался пар. Он надел на левую руку перчатку. В таком холоде он не бывал еще никогда.
Из вогнутых внутрь, похожих на выпяченные глаза окон сочился холодный голубой свет. Мельком посмотрев наружу сквозь метагласс, Линдсей увидел каменную пещеру, наполовину залитую водой. С потолка-пещеры свисал шар величиной с дом. Позади него на изгибающихся вдоль потолка полозьях висела целая батарея голубых софитов. Линдсей сунул ноги в стремена кресла. Сиденье начало нагреваться – под войлоком скрывались обогреватели.
Грета улыбнулась ему через стол. В темноте ее голубые глаза казались невообразимо большими. Улыбка была дружеской – без заигрывания, да и вообще безо всяких задних мыслей. Ни страха, ни стеснения. Ничего, кроме мягкой доброжелательности. Ее светлые волосы были расчесаны на прямой пробор и по местной моде опускались чуть ниже мочек. Волосы казались едва ли не стерильно чистыми. Невольно хотелось провести по ним пальцами, словно по корешку книги.
На темной столешнице вспыхнули огненные письмена – меню. Линдсей положил на стол руку в перчатке – поверхность была из какого-то липкого полимера. Он дернул руку обратно; клей вначале ее удержал, затем отпустил. На столе не осталось ни следа. Линдсей обратил внимание на меню:
– Цен нет…
– Счет оплатит полиция гарема. Мы вовсе не желаем, чтобы у вас сложилось дурное мнение о нашей кухне. – Она кивнула в сторону зала:
– Тот джентльмен в биопанцире, за столиком справа, – Льюис Мартинес с супругой Лидией. Он возглавляет «Мартинес Корпорейшн», руководит финансами. А она, говорят, родилась на Земле!
– Выглядит она хорошо…
С откровенным любопытством Линдсей уставился на зловещую пару, о чьей искушенности в промышленном шпионаже ходили легенды. Они тихонько переговаривались в перерывах между блюдами, улыбаясь друг другу с самой неподдельной любовью… Сердце Линдсея заныло.
– Там, за столиком, у которого стоит робофициант, – координатор Брандт, – продолжала Грета, – а эта группа у соседнего окна – из «Кабуки Интрасолар». Тот, в дурацкой куртке, Уэллс…
– А Рюмин здесь тоже обедает?
– О нет. – Она коротко усмехнулась. – Он в таких кругах не вращается.
Линдсей почесал подбородок.
– Надеюсь, у него все в порядке?
– Не знаю, – вежливо сказала она, – но с виду он счастлив. Давайте я вам что-нибудь закажу.
Грета набрала заказ на клавиатуре рядом со столиком.
– Почему здесь так холодно?
– История. Мода. Дембовская – старая колония, испытавшая когда-то экологическую катастрофу. Кое-где я могу показать вам слои мгновенно замороженной плесени, до сих пор шелушащиеся на стенах. Худшие виды гнили приспособились к определенной температуре. В таком холоде они пассивны. Хотя эта причина – не единственная. – Она указала в сторону окна. – Вот это тоже влияет.
Линдсей посмотрел за окно.
– Это что, плавательный бассейн?
– Это экстратеррариум, – вежливо засмеялась Грета.
– С ума сойти!..
Линдсей внимательно вглядывался сквозь метагласс. Грубо вырубленная в скале пещера была залита желтоватой тягучей жидкостью, поначалу принятой им за воду.
– Так вот где держат этих чудищ… А обзорный шар – дворец Карнаесуса, правильно?
– Конечно.
– Какой он маленький…
– Точная копия наблюдательного центра экспедиции Чайкина. Вы правы, он невелик. Но представляете, сколько Инвесторы запросили за провоз? Бела, Карнассус живет очень скромно. Что бы там ни говорили ваши спецслужбы.
Дипломатические инстинкты приказывали ему смолчать, но он не выдержал и спросил:
– А как же две сотни жен?
– Считайте, что мы – психиатрическая служба, аудитор. Супруга Карнаесуса – это не положение, это должность. Дембовская зависит от него, а он – от нас.
– А могу я с ним встретиться? – спросил Линдсей.
– Это – к начальнику полиции. Только зачем? Ему очень тяжело говорить. Карнассус – совсем не то, что болтают о нем на Кольцах. Он человек мягкий, к тому же переживший ужасное потрясение и искалеченный. Когда он понял, что его посольская миссия вот-вот провалится, он принял экспериментальное лекарство, PDKL-95. Оно должно было помочь ухватить образ мыслей пришельцев, но вместо этого превратило его в калеку. Он был храбрым. Нам всем его очень жаль. А сексуальный аспект – дело десятое.
Линдсей обдумал услышанное.
– Понятно. Имея две сотни жен, среди которых, наверно, есть и любимицы, это должно происходить крайне редко. Где-то раз в год…
– Не то чтобы так уж редко, – спокойно ответила она, – но общую идею вы уловили. Бела, это действительно так и есть. Карнассус для нас не правитель, а единственное наше богатство. Гарем правит Дембовской, потому что мы общаемся с Карнассусом, и разговаривает он только с нами. – Она улыбнулась. – И это не матриархат. Мы не матери, мы – полиция.
Линдсей снова взглянул в окно. По поверхности жидкости побежала рябь. Жидкий этан. Прямо здесь, рядом, сдерживаемый лишь метаглассом. Минус 180°°С – мгновенная смерть. Человек в этом рыжеватом бассейне за какие-нибудь десятые доли секунды превратится в бесформенный комок льда. А серые прибрежные камни – это замерзшая вода!
29.09.53
Линдсей лежал на полу пещерообразной каюты, глубоко и трудно дыша. Перенасыщенный озоном воздух щипал нос, сильно обгоревший, несмотря на все кремы. Стены каюты были сооружены из черного металла, испещренного отверстиями. Из одного такого струился родничок дистиллированной воды. Струйка при такой тяжести круто падала вниз.
Судя по всему, каютой до него пользовались долго и основательно. Слабые царапины на полу и стенах тянулись до самого потолка, образуя причудливую клинопись. Очевидно, не только люди бывали пассажирами на кораблях Инвесторов.
Если новейшая шейперская экзосоциология верна, даже сами Инвесторы – не первые хозяева этих звездолетов. Каждый корабль, украшенный от носа до кормы роскошными мозаиками и барельефами из металла, казался не похожим на все остальные. Однако более тщательные обследования выявили скрытую базовую конструкцию: округлые шестиугольники носа и кормы, шесть длинных прямоугольных стенок. Исходя из этого, предполагали, что корабли Инвесторов куплены или найдены. Или украдены.
Корабельный лейтенант выдал ему койку – широкий плоский матрас с узором из коричневых и белых шестиугольников. Изготовлен он был для Инвесторов и поэтому – жестче джута. Вдобавок от матраса слегка припахивало инвесторским маслом для чистки чешуи.
В размышлениях о царапинах Линдсей обследовал стены каюты. Поверхность их была чуть зернистой, но молнии от его перчаток для ног скользили по металлу, как по стеклу. Хотя металл при предельных температуре и давлении может становиться несколько мягче. Какой-нибудь большущий, когтистый зверюга, плававший в жидком этане под высоким давлением, вполне мог наделать на этих стенах царапин в попытках прорваться наружу.
Гравитация была просто мучительной, но свет в каюте убрали. В громадном пространстве каюты не было никакой мебели, и вещи Линдсея, кое-как развешанные на магнитных подвесках, казались жалкими лоскутками.
Странно, что Инвесторы оставили каюту пустой, даже если она и выполняет порой функции вольера… Лежа неподвижно и стараясь дышать пореже, Линдсей размышлял об этом.
Бронированный люк загремел и сдвинулся. Линдсей приподнялся на искусственной руке, единственной части тела, не страдавшей от тяготения, и улыбнулся:
– Слушаю вас, лейтенант. Есть новости?
Тот вошел в каюту. Для лейтенанта он был пожалуй что маловат, всего на локоть выше Линдсея; жилистость его фигуры еще больше подчеркивалась клеванием носом на птичий манер. С виду он более походил на матроса, нежели на лейтенанта. Линдсей с интересом его рассматривал.
Ученые до сих пор строили различные предположения относительно иерархии Инвесторов. Капитанами кораблей всегда были женщины, хотя других женщин на кораблях не было. Массивного сложения, они вдвое превосходили габариты матросов. Росту сопутствовало неторопливое спокойствие, немногословная властность. Ступенью ниже шли лейтенанты, что-то наподобие дипломатов и министров в одном лице. Прочие члены команды составляли нечто вроде мужского гарема. Снующие повсюду матросы со своими ярко блестящими глазами весили втрое больше человека, но на фоне своих чудовищных повелительниц казались чем-то воздушным.
Будучи рептилиями, Инвесторы имели на затылке полосатые кожные складки – полупрозрачные, отливающие всеми цветами радуги и испещренные сетью кровеносных сосудов. Эти-то «пелеринки» и выражали всю их мимику, как у человека – лицо. В ходе эволюции пелеринки служили для температурного контроля; они могли расправляться и поглощать солнечный свет либо открываться в тени, чтобы отдавать излишнюю теплоту тела. Для цивилизованных Инвесторов они являлись не более чем атавизмом, подобно человеческим бровям, развившимся некогда для защиты глаз от пота. Теперь же они, опять-таки подобно бровям, имели первостепенное значение для общественной жизни.
Пелеринки вошедшего в каюту лейтенанта не давали Линдсею покоя. Слишком уж часто они трепетали. Частый трепет обычно интерпретировался как знак веселого расположения. У людей неуместный смех – признак сильного стресса. Линдсей, несмотря на профессиональное любопытство, не имел ни малейшего желания стать первым очевидцем припадка истерики у Инвестора и от души надеялся, что у этого типа просто дурные манеры. Как-никак корабль впервые посетил Солнечную систему и команда его не привыкла к людям.
– Нет новостей, Художник, – с заметным трудом ответил лейтенант на пиджин-инглиш. – Дальнейшая обсуждение платежа.
– Хорошее дело, – сказал Линдсей по-инвесторски. От высоких свистящих звуков сразу же начинало болеть горло, но все равно это было лучше, чем слушать, как лейтенант пытается овладеть языком людей.
Этот лейтенант был совсем не таким, как встреченный им в первый раз. Тот был деликатен и обходителен, обладал словарем, прямо-таки переполненным гладкими штампами, нахватанными из человеческих видеотрансляций. А этому, новому, язык явно давался с трудом.
Для первого контакта Инвесторы, несомненно, послали самого лучшего. Но, похоже, после тридцати семи лет знакомства Солнечная система превратилась во вполне безопасное место для ихней серой публики.
– Капитан желает тебя на пленке, – сообщил лейтенант по-английски.
Линдсей непроизвольно потянулся к тонкой цепочке на шее. На ней висел видеомонокль с таким теперь драгоценным фильмом о Норе.
– У меня есть лента, но она почти чистая. Отдать ее я не могу, но…
– Наша капитан очень любить свою пленка. Ее пленка имеет много других изображение, но ни одного вашего вида. Она станет изучать.
– Я хотел бы еще раз встретиться с капитаном, – сказал Линдсей. – Первая встреча была слишком короткой. Я с радостью готов засняться. Вы принесли камеру?
Лейтенант мигнул. Светлая мигательная перепонка на миг заслонила темное выпяченное глазное яблоко. Похоже, в этой каюте ему было темновато.
– Я принес пленку. – Открыв наплечную сумку, он извлек из нее плоскую, круглую коробку и, ухватив двумя громадными большими пальцами, поставил на вороненую сталь пола. – Вы откроете коробку. Вы станете затем производить забавные и характерные для вашего вида движения, которые пленка будет увидеть. Продолжайте делать так, пока пленка не поймет вас.
Линдсей покачал из стороны в сторону нижней челюстью, имитируя инвесторский аналог кивка. Инвестор был, похоже, удовлетворен.
– Язык не нужен. Пленка не слышит звука. – Он повернулся к выходу. – Я вернусь за пленкой через два ваших часа.
Оставшись один, Линдсей внимательно осмотрел, коробку. Ее остроконечная позолоченная крышка имела ширину в две пяди. Прежде чем ее открывать, он помедлил, дрожа от отвращения – к хозяевам и в равной мере к себе.
Инвесторы вовсе не просили обожествлять их, просто хотели подзаработать. О существовании человечества они знали уже несколько веков. Будучи намного старше людей, они однако же сознательно избегали вмешательства, пока не увидели, что смогут выжать из данного вида приличную прибыль. С точки зрения Инвесторов, действия их были прямы и честны.
Линдсей открыл коробку. Внутри ее лежала катушка серо-стальной ленты с десятый сантиметрами желтоватого ракорда на конце. Линдсей отложил крышку – тонкий металл при инвесторской гравитации казался тяжелее свинца – и замер.
Лента зашуршала. Кончик ракорда взмыл вверх, повернулся, лента стала разматываться. Она поднималась вверх, треща и со свистом рассекая воздух, по ней пробегали радужные отблески. В несколько секунд она образовала яркую груду, покоящуюся на жесткой решетчатой конструкции.
Линдсей, не подымаясь с колен, опасливо за ней наблюдал. Белый кончик, насколько он понял, был головой создания, названного лейтенантом «пленкой». И эта голова описывала в воздухе широкую, вытянутую петлю, озирая каюту в поисках какого-нибудь движения.
Тварь, именуемая «пленкой», неустанно двигалась, распуская петли, наподобие вращающегося штопора. Высвободившись из коробки окончательно, она превратилась в пухлый крутящийся клубок в человеческий рост высотой. Опорные витки ее тихонько посвистывали, скользя по полу.
Вначале Линдсей решил, что это – некий механизм. И механизм, судя по бритвенно-тонким краям свистящей, в воздухе ленты, опасный. Однако в движениях ленты чувствовалась живая незапрограммированная свобода.
Линдсей по-прежнему стоял на коленях, не делая никаких движений. И пленка его, похоже, не видела.
Потом он резко встряхнул головой, и тяжелые светозащитные очки, сорвавшись со лба, пролетели через каюту. Голова пленки тут же нацелилась на них.
Мимикрирование началось с хвоста. Пленка съежилась, смялась, как тонкая бумага, и сформировала некое подобие очков, плотно свитое из ленты. Набросок… Но, еще не завершив работы, она утратила интерес к объекту. Колеблясь, она некоторое время наблюдала за неподвижными очками, затем снова образовала бесформенную, бурлящую массу.
Затем она походя скопировала скрючившегося Линдсея, свившись в шероховатую скульптуру в натуральную величину. Цветная лента на мгновение повторила цвет его – ржавчина на черном – комбинезона. Голова пленки просканировала каюту, и скульптура распалась на части, ежесекундно меняя цвета.
Пленка затрепетала. Белая голова ее проворачивалась медленно, почти незаметно. Тварь окрасилась в грязно-коричневый цвет кожи Инвесторов. В ход пошла память – либо биологическая, либо кибернетическая. Пленка подобралась и скомкалась в новую форму.
Появился образ маленького Инвестора. Линдсей задрожал от возбуждения: еще ни один человек не видел инвесторского младенца. Вероятно, они встречались очень уж редко. Но вскоре Линдсей понял, что, судя по пропорциям, пленка изображает зрелую женскую особь. Пленка была маловата для изготовления полномасштабной копии, но точность модели, по колено в высоту, изумила его. Крохотные волдыри на ленте имитировали жесткую кожу на черепе и на шее; два подкрашенных вздутия изображали маленькие, очень выразительные глаза.
Линдсей почувствовал холодок тревоги. Он узнал эту личность. А глаза ее выражали тупую животную боль.
Пленка изобразила Инвестора-капитана. Она задыхалась; похожая на бочонок грудная клетка тяжело вздымалась и опадала. Она как-то очень уж неудобно сидела на корточках, вытянув когтистую руку поперек вздымающихся коленей. Рот судорожно раскрывался и закрывался, демонстрируя не очень четко вылепленные зубы.
Командир корабля была больна. Никто еще не видел больного Инвестора. Наверное, подумал Линдсей, именно из-за своей необычности образ и вклинился в память пленки. Такой возможности нельзя было упускать. Медленно, едва заметными движениями он раздвинул борта комбинезона, вынул видеомонокль и начал снимать.
Чешуйчатое брюхо напружинилось, и края ленты у основания тяжелого хвоста раздвинулись. Показалось округлое, мокрое, блестящее тело белого цвета – продолговатый, плотно скрученный комок ленты. Яйцо…
Процесс был долгим и болезненным. Кожистое яйцо прогибалось под давлением судорожно сжимающегося яйцевода. Наконец оно высвободилось, однако оставалось связанным с телом родителя прозрачным отрезком пленки. Капитан обернулась, шаркая ногами, и склонилась, в хищном, болезненном напряжении разглядывая яйцо. Медленно протянув громадную руку, она поцарапала яйцо ногтем и обнюхала палец. Пелеринка ее начала вздыматься вверх, твердея от прихлынувшей крови. Руки ее задрожали.
Она напала на яйцо – яростно вгрызлась в острый конец, взрезав кожистую скорлупу плохо скопированными зубами. Желтая лента изобразила сыроподобный желток.
Капитан пировала. Руки ее были перепачканы желтком и слизью. Пелеринка на затылке стояла торчком, затвердев от ярости. В мерзости ее преступления ошибиться было нельзя – оно не зависело от межвидовых барьеров, как и понятие «богатство».
Линдсей отложил монокль. Пленка, привлеченная движением, выпростала наружу голову и слепо уставилась на него. Линдсей взмахнул руками, и модель распалась на угловатые витки ленты. Поднявшись, он принялся, волоча ноги по полу, расхаживать взад-вперед, пригибаемый книзу высокой гравитацией. Пленка наблюдала за ним, сворачиваясь и мерцая.
Картель Дембовской
10.10.53
Нетвердой походкой Линдсей спустился по пандусу. Старые, истертые перчатки для ног скользили. После светового буйства на борту корабля зал для прибывающих казался мрачным и темным, словно глубокий омут. К горлу подступила тошнота, голова закружилась. С невесомостью он бы еще справился, но в слабенькой гравитации астероида Дембовской желудок дергался и чуть ли не переворачивался.
Зал пестрел приезжими из других механистских картелей. Ни разу еще Линдсею не доводилось видеть стольких мехов одновременно, и помимо воли зрелище настораживало. Впереди багаж и пассажиры проходили таможенный досмотр. За ними маячили стеклянные витрины беспошлинных магазинов.
Внезапно Линдсея пробрала дрожь. Никогда еще воздух вокруг не бывал столь холодным. Ледяной сквозняк пронизывал его тонкий комбинезон и мягкую ткань перчаток для ног. Изо рта и ноздрей валил пар. Беспомощно дрожа, он направился к таможне.
Здесь его ожидала молодая женщина, легко и непринужденно балансирующая на одной ноге, обутой в сапожок. Одета она была в темные колготки и куртку с меховым воротником.
– Доктор-капитан? – спросила она.
Линдсей с трудом затормозил, вцепившись в ковер пальцами ног.
– Сумку, пожалуйста.
Линдсей отдал ей старинный атташе-кейс, набитый информацией, украденной из архивов Космоситета. Она на дружеский манер взяла его за руку и провела мимо таможенных сканеров в одну из дверей без таблички.
– Я – сотрудница полиции Грета Битти. Ваш офицер связи.
Спустившись на один пролет, они попали в какой-то кабинет. Там она отдала кейс некой даме в форме и взамен получила конверт со штампом.
Затем она повела его вниз, в пассаж беспошлинных магазинов, на ходу вскрывая конверт лакированным ноготком.
– Здесь ваши новые документы. – Она подала ему кредитную карточку. – Теперь вы – аудитор Эндрю Бела Милош. Добро пожаловать в Картель Дембовской.
– Благодарю вас, госпожа офицер.
– Довольно и Греты. Можно, я буду называть вас – Эндрю?
– Лучше – Бела, – сказал Линдсей. – Кто выбирал имя?
– Его родители. Эндрю Милош умер на днях в картеле Беттины. Но документов о его смерти вы не найдете. Родственники продали его личность гаремной полиции Дембовской. Все идентификационные данные в документации заменены на ваши. Официально он эмигрировал сюда. – Она улыбнулась. – Я должна помочь вам свыкнуться с новой обстановкой. Позаботиться, чтобы все у вас было в порядке.
– Я замерзаю, – признался Линдсей.
– Это мы сейчас.
Открыв матовую стеклянную дверь, она ввела его в магазин одежды. Оттуда Линдсей вышел в новом комбинезоне – из толстой стеганой ткани, собранной складками у щиколоток и на запястьях. Неброский серый цвет как нельзя лучше сочетался с новыми сапогами на меху. К карману яркой пластпуховой куртки были прицеплены перчатки, а на кремовом лацкане красовался микрофон.
– Теперь – волосы, – сказала Грета Битти, несшая его новую дорожную сумку на молнии. – Они у вас в ужасном состоянии.
– Были седые, – объяснил Линдсей, – а потом вдруг начали от корней темнеть. И я сбрил их. Дальше они росли как росли.
– Бороду хотите оставить?
– Да.
– Как вам угодно.
На некоторое время Линдсей был отдан в распоряжение парикмахера-модельера, который с помощью бриллиантина уложил его волосы назад и подровнял бороду.
Линдсей внимательно наблюдал за своей спутницей. В движениях ее чувствовались уверенность и покой, резко противоречившие внешней молодости. Несмотря на усталость и перенапряжение, веселая приветливость Греты передалась и ему. Он вдруг обнаружил, что губы расплываются в невольной улыбке.
– Проголодались, наверно?
– Есть немного.
– Тогда идемте в «Перископ». Вы, Бела, прекрасно выглядите. И скоро совсем приспособитесь к гравитации Дембовской. Держитесь ближе ко мне. – Она взяла его под руку. – У вас замечательная старинная рука.
– Вы надолго со мной?
– Пока не прогоните.
– Понятно. А если я попрошу вас уйти?
– Вы действительно думаете, что так будет лучше?
Линдсей оценил обстановку.
– Нет. Простите, госпожа офицер.
Он чувствовал смутное раздражение. Новая личность вызывала досаду – никогда еще ему не навязывали чужой личности. Тренинг, пройденный в старые времена, побуждал поскорее мимикрировать под местного, однако за все эти годы Линдсей утратил квалификацию.
Грета вела его в глубину астероида. Они спустились на два пролета по эскалатору. Пол и стены, железные и порядком обшарпанные, были обшиты полосами новой липучки.
Люди внизу передвигались длинными, плавными прыжками, наверху – мчались, цепляясь за потолочные петли… Они последовали за древним стариком, неторопливо катившим по стене в инвалидной коляске с колесами, обтянутыми липучкой.
– Сейчас поедим, – сказала Грета Битти, – и настроение у вас улучшится.
Может, стоит подражать ее мимике и манере движений? Он, конечно, подзабыл, как это делается, однако вполне справится. Да, пожалуй, это – самое лучшее. Вести себя в точности как она, легко и непринужденно. Вот только не хотелось. Мешала острая, сидящая где-то в глубине боль.
– Грета, ваша легкость и открытость меня удивляют. Отчего же вы…
– Офицер полиции? О, вначале я не работала на Службу безопасности. Я была женой Карнассуса. Чисто эротическая связь. А потом пошла на повышение. Я не шпионка, а только офицер связи.
– И много у вас было клиентов до меня?
– Порядочно. В основном – бродяги. Не высокопоставленные ученые-шейперы, – Так, значит, вы знакомы с Майклом Карнассусом?
– Только с его телом, – чуть улыбнулась она. – Мы пришли. Полиция гарема имеет здесь постоянные столики. Наверное, вы хотите сесть у окна?
Глазам Линдсея, буквально выжженным за последнее время, интимный полумрак «Перископа» показался темнее ночи. От пищи на столиках подымался пар. Он надел на левую руку перчатку. В таком холоде он не бывал еще никогда.
Из вогнутых внутрь, похожих на выпяченные глаза окон сочился холодный голубой свет. Мельком посмотрев наружу сквозь метагласс, Линдсей увидел каменную пещеру, наполовину залитую водой. С потолка-пещеры свисал шар величиной с дом. Позади него на изгибающихся вдоль потолка полозьях висела целая батарея голубых софитов. Линдсей сунул ноги в стремена кресла. Сиденье начало нагреваться – под войлоком скрывались обогреватели.
Грета улыбнулась ему через стол. В темноте ее голубые глаза казались невообразимо большими. Улыбка была дружеской – без заигрывания, да и вообще безо всяких задних мыслей. Ни страха, ни стеснения. Ничего, кроме мягкой доброжелательности. Ее светлые волосы были расчесаны на прямой пробор и по местной моде опускались чуть ниже мочек. Волосы казались едва ли не стерильно чистыми. Невольно хотелось провести по ним пальцами, словно по корешку книги.
На темной столешнице вспыхнули огненные письмена – меню. Линдсей положил на стол руку в перчатке – поверхность была из какого-то липкого полимера. Он дернул руку обратно; клей вначале ее удержал, затем отпустил. На столе не осталось ни следа. Линдсей обратил внимание на меню:
– Цен нет…
– Счет оплатит полиция гарема. Мы вовсе не желаем, чтобы у вас сложилось дурное мнение о нашей кухне. – Она кивнула в сторону зала:
– Тот джентльмен в биопанцире, за столиком справа, – Льюис Мартинес с супругой Лидией. Он возглавляет «Мартинес Корпорейшн», руководит финансами. А она, говорят, родилась на Земле!
– Выглядит она хорошо…
С откровенным любопытством Линдсей уставился на зловещую пару, о чьей искушенности в промышленном шпионаже ходили легенды. Они тихонько переговаривались в перерывах между блюдами, улыбаясь друг другу с самой неподдельной любовью… Сердце Линдсея заныло.
– Там, за столиком, у которого стоит робофициант, – координатор Брандт, – продолжала Грета, – а эта группа у соседнего окна – из «Кабуки Интрасолар». Тот, в дурацкой куртке, Уэллс…
– А Рюмин здесь тоже обедает?
– О нет. – Она коротко усмехнулась. – Он в таких кругах не вращается.
Линдсей почесал подбородок.
– Надеюсь, у него все в порядке?
– Не знаю, – вежливо сказала она, – но с виду он счастлив. Давайте я вам что-нибудь закажу.
Грета набрала заказ на клавиатуре рядом со столиком.
– Почему здесь так холодно?
– История. Мода. Дембовская – старая колония, испытавшая когда-то экологическую катастрофу. Кое-где я могу показать вам слои мгновенно замороженной плесени, до сих пор шелушащиеся на стенах. Худшие виды гнили приспособились к определенной температуре. В таком холоде они пассивны. Хотя эта причина – не единственная. – Она указала в сторону окна. – Вот это тоже влияет.
Линдсей посмотрел за окно.
– Это что, плавательный бассейн?
– Это экстратеррариум, – вежливо засмеялась Грета.
– С ума сойти!..
Линдсей внимательно вглядывался сквозь метагласс. Грубо вырубленная в скале пещера была залита желтоватой тягучей жидкостью, поначалу принятой им за воду.
– Так вот где держат этих чудищ… А обзорный шар – дворец Карнаесуса, правильно?
– Конечно.
– Какой он маленький…
– Точная копия наблюдательного центра экспедиции Чайкина. Вы правы, он невелик. Но представляете, сколько Инвесторы запросили за провоз? Бела, Карнассус живет очень скромно. Что бы там ни говорили ваши спецслужбы.
Дипломатические инстинкты приказывали ему смолчать, но он не выдержал и спросил:
– А как же две сотни жен?
– Считайте, что мы – психиатрическая служба, аудитор. Супруга Карнаесуса – это не положение, это должность. Дембовская зависит от него, а он – от нас.
– А могу я с ним встретиться? – спросил Линдсей.
– Это – к начальнику полиции. Только зачем? Ему очень тяжело говорить. Карнассус – совсем не то, что болтают о нем на Кольцах. Он человек мягкий, к тому же переживший ужасное потрясение и искалеченный. Когда он понял, что его посольская миссия вот-вот провалится, он принял экспериментальное лекарство, PDKL-95. Оно должно было помочь ухватить образ мыслей пришельцев, но вместо этого превратило его в калеку. Он был храбрым. Нам всем его очень жаль. А сексуальный аспект – дело десятое.
Линдсей обдумал услышанное.
– Понятно. Имея две сотни жен, среди которых, наверно, есть и любимицы, это должно происходить крайне редко. Где-то раз в год…
– Не то чтобы так уж редко, – спокойно ответила она, – но общую идею вы уловили. Бела, это действительно так и есть. Карнассус для нас не правитель, а единственное наше богатство. Гарем правит Дембовской, потому что мы общаемся с Карнассусом, и разговаривает он только с нами. – Она улыбнулась. – И это не матриархат. Мы не матери, мы – полиция.
Линдсей снова взглянул в окно. По поверхности жидкости побежала рябь. Жидкий этан. Прямо здесь, рядом, сдерживаемый лишь метаглассом. Минус 180°°С – мгновенная смерть. Человек в этом рыжеватом бассейне за какие-нибудь десятые доли секунды превратится в бесформенный комок льда. А серые прибрежные камни – это замерзшая вода!