Страница:
– Президент сказал: в следующий раз, если хватит денег, возьмем мономолекулярный распылитель и с той стороны натрафаретим охеренный череп и скрещенные молнии, – поведал Линдсею деп-три.
– Хорошая мысль…
Стероидов в крови больше не было, и теперь Линдсей относился к миру гораздо терпимее.
– Ладно, идем дальше.
Линдсей услышал короткий перестук клавиш – и робот с устрашающей скоростью понесся в открытое пространство. В несколько секунд «Красный Консенсус» стал крошечной скорлупкой на «столешнице» паруса. В приступе выворачивающего наизнанку головокружения Линдсей ухватился за консоль, изо всех сил зажмурившись под видеоочками. Наконец он решился осторожно приоткрыть глаза. Перед ним простиралась бескрайняя панорама открытого космоса.
– Млечный Путь, – сказал деп-три.
Гигантская белая дуга раскинулась на половину мироздания. Линдсей утратил чувство перспективы; на секунду почудилось, что миллиард белых булавочных головок этого галактического коромысла безжалостно вжимается прямо в глазные яблоки. Он снова закрыл глаза, всем существом благодаря судьбу за то, что находится на борту, а не там…
– Оттуда они и явятся, – сообщил деп-три. Линдсей открыл глаза. Ерунда, строго сказал он себе. Всего-навсего пузырь в белую крапинку, а в центре – он, Линдсей. Вот так. И ничего страшного.
– Кто – «они»?
– Ну, пришельцы, – с изумлением пояснил деп-три. – Они там, это всем известно.
– Конечно…
– Хочешь, на Солнце посмотрим? Может, оно с нами поговорит.
– А может, лучше Марс? – предложил Линдсей.
– Без толку, противостояние. Астероиды можно попробовать. Счас, вдоль эклиптики посмотрю…
Он умолк. Звезды под низкие звуки музыки рубки управления стали поворачиваться. Прибегнув к харагэй, Линдсей почувствовал, как робозонд вращается вокруг его центра тяжести. Тренировки пошли на пользу – он чувствовал себя уверенно. Линдсей сделал глубокий вдох.
– Ага, вот, – сказал деп-три.
Отдаленное, не больше булавочной головки, пятнышко света встало в центр поля зрения и начало расти. Вот оно выросло до размеров ногтя, и контуры его расплылись, утратив определенность. Деп-три прибавил разрешение, и изображение превратилось в сосискообразный цилиндр, переливающийся искусственными оттенками компьютерной графики.
– Ложная цель, – сказал деп-три.
– Вот как?
– Ну да. Я такие уже видал. Шейперская работа. Шкура полимерная, баллон. Разве что герметичный. Внутри может кто-нибудь быть.
– Ни разу таких не видел, – сказал Линдсей.
– Их тут – сколько угодно.
Это было правдой. Шейперские охотники за астероидами пользовались такими пустышками уже давно. Пластиковые оболочки были достаточно велики, чтобы дать пристанище небольшим группкам шпионов, похитителей автоматических кораблей или дезертиров. Могли в них прятаться от полиции механистские кандидаты в бродяги, а то и шейперские криптографы, прослушивающие межкартельную связь.
Стратегия заключалась в том, чтобы перегрузить следящие системы механистов тучей потенциальных укрытий. В самом начале борьбы за Пояс шейперы добились заметных успехов; отдельные группы их агентов все еще кочевали по механистской территории из пузыря в пузырь, невзирая на осаду Совета Колец. Многие пустышки были оборудованы системами пропагандистской трансляции, некоторые – уловителями солнечного ветра, искажавшего их орбиты, а кое-какие могли уменьшаться в размерах и снова надуваться, сбивая с толку механистские радары. Производить их было гораздо дешевле, чем отслеживать и сбивать, что давало шейперам небольшое финансовое преимущество.
Аванпост, для уничтожения которого был нанят «Красный Консенсус», как раз и являлся одним из центров производства пустышек.
– Вот наступит мир, – сказал деп-три, – возьмем таких дюжину, соединим переходами, и выйдет хорошая недорогая станция для народа.
– А будет он когда-нибудь, этот мир? – ответил на это Линдсей.
Стены загудели – «Красный Консенсус» начал сматывать кабель.
– Когда прилетят пришельцы…
Космический корабль «Красный Консенсус»
30.11.16
В гимнастической шла тренировка.
– Ладно, хватит на сегодня, – сказал президент. – Все в форме. Даже госсек основное усвоил.
Трое депутатов, стаскивая шлемы, засмеялись. Линдсей тоже освободился от шлема. Учебный бой длился куда дольше, чем он ожидал. Он загодя спрятал в скафандр начинку из ингалятора, пропитанную вазопрессином: скоро от него потребуются все без остатка знания и навыки, а также – наилучшая форма. Однако испарения подействовали сильнее, чем он рассчитывал, – болела голова и тянуло внизу живота.
– Красный ты какой-то, госсек, – заметил президент. – Устал?
– Это – от воздуха в скафандре, сэр. – Собственные слова оглушительным звоном отдавались в ушах. – От кислорода, сэр.
Мелкие сосуды под кожей расширились под действием стимулятора.
Деп-один состроил гримасу:
– Хиляк он у нас.
– Все свободны, граждане. У нас с госсеком еще кой-какие дела.
В скафандры влезали сквозь подковообразный шов, изгибавшийся вдоль паха и ног. Все, кроме депа-три, разоблачились мгновенно. Линдсей расстегнул клапан и стряхнул с ног тяжелые магнитные башмаки.
Линдсей остался наедине с президентом. Сволакивая через голову скафандр, он сжал правую кисть внутри широкого, жесткого рукава в кулак, вогнав в основание ладони иглу шприца. Выдернув, он отпустил ее, и игла тихонько поплыла в пальцы перчатки.
Оставив скафандр открытым, чтобы проветривался, он взял его под мышку. Никто внутрь не полезет: теперь скафандр принадлежит ему, Линдсею, и на обоих плечах его – дипломатические эмблемы ГДФ. Вместе с президентом он прошел на шлюзовую палубу и поставил скафандр в стойку.
Кроме них, в «кладовке» не было никого.
– Ты готов, солдат? – серьезно спросил президент. – Как самочувствие? Идеологическое, я имею в виду.
– Хорошо, сэр, – отвечал Линдсей. – Я готов.
– Тогда идем.
Они поднялись в рубку. Нырнув вперед головой в оружейную, президент вплыл в пушечный отсек.
Линдсей последовал за ним. Голова гудела, расширенные кровеносные сосуды отчетливо пульсировали. Он чувствовал себя острее стеклянной грани. Сделав глубокий вдох, он влетел в пушечный отсек ногами вперед – и будто бы оказался в царстве мрачного бреда.
– Готов?
– Да, сэр.
Линдсей не торопясь пристегнулся к сиденью стрелка. Древнее орудие выглядело жутковато. На мгновение показалось, что ствол пушки направлен ему в живот. Нажать на спуск – значит, разнести себя на куски…
Порядок подготовки к стрельбе он вспомнил легко – в его состоянии мозг поставлял информацию по первому требованию. Линдсей пробежал рукой по черному, матовому пульту управления и включил питание – тумблер отозвался звонким щелчком. Музыка рубки управления за спиной зазвучала на октаву ниже – энергии пушка забирала много. Под призрачно-синим прицельным монитором зажглась кроваво-красная цепочка злобно мерцающих индикаторов и шкал.
Линдсей взглянул поверх экрана. В глазах его помутилось. Ребристый ствол орудия слегка поблескивал смазкой. Толстые черные продольные ребра сверхпроводниковых магнитов, к каждому из которых тянулись змеями кабели питания в металлизированных оболочках…
Порнография смерти. Деградация человеческого гения, опустившегося в своей продажности до самоубийства расы.
Переключившись на боевой режим, Линдсей снял опломбированную предохранительную крышку и сунул правую руку в открывшееся отверстие. В ладонь удобно легла пластиковая рукоять. Большим пальцем он снял второй предохранитель. Машина начала выть.
– Это должны делать все, – сказал президент. – Нельзя сваливать на кого-то одного.
– Я понимаю, сэр, – сказал Линдсей. Эти слова он отрепетировал заранее. Цели перед ним не было – жерло пушки было направлено перпендикулярно эклиптике, в галактическую пустоту. Никто не будет задет. Ему нужно лишь нажать на спуск. И он не сможет этого сделать.
– Такое ведь никому не нравится, – сказал президент. – Я тебе клянусь, орудие под пломбой всегда… Но нам без него – никак. Ведь кто знает, что встретишь в следующий раз? Может, крупную добычу. Такую, что мы сможем вступить в картель. Снова стать народом. Тогда мы выбросим к чертям это чудище.
– Да, сэр.
Здесь не с чем было бороться в открытую, нечего отвергать путем холодных размышлений. Препятствие лежало слишком глубоко. В самих основах вселенной.
Миры могут взорваться.
Стены заключают в себе жизнь. Там, за переборками, шлюзами и шпангоутами, – безжалостный, мрак, смертельная пустота открытого пространства. И на древних станциях орбиты Луны, и в современных механистских картелях, и на Совете Колец, и даже на далеких аванпостах горняков-кометчиков и околосолнечных металлургов каждое мыслящее существо проникнуто пониманием этого. Слишком много поколений жили и умерли под мрачной тенью катастрофы. И каждый ощущал это с первых мгновений жизни.
Жилища были священны – священны в силу самой своей уязвимости. Уязвимость универсальна. Уничтожение одного из миров означало бы, что безопасности нет нигде и ни для кого, что каждый мир может сгореть в геенне тотальной войны.
Конечно, полной безопасности нет, никогда не было и не будет. Способов уничтожения миров – сотни: огонь, взрыв, яд, саботаж. Неослабная бдительность, культивируемая всеми сообществами, разве что уменьшала риск. Способность разрушать доступна была всем и каждому. И каждый разделял со всеми бремя ответственности. Призрак разрушения сформировал этическую парадигму всех идеологий и всех миров.
Судьба человека в Космосе никогда не была легкой, и вселенная Линдсея не отличалась простотой. Эпидемии самоубийств, жестокая борьба за власть, отвратительные техно-расистские предрассудки, подленькое, исподтишка, подавление целых сообществ…
Однако последней грани безумия все-таки удалось избежать. Да, без войны не обходилось. Мрачные, скрытые конфликты сыпались, словно искры, высеченные соприкосновением двух сверхсил, механистов и шейперов. Мелкие стычки, уничтоженные корабли, захват рудников с преданием смерти всех обитателей… Но в целом человечество жило и процветало.
И этот триумф его был глубок и фундаментален: в низших слоях сознания, где постоянно гнездится страх, осталось место уверенности и надежде. То была победа, принадлежащая всем, всеобъемлющая до неявности, отложившаяся в той части сознания, от которой зависит все остальное.
И все же эти пираты, как пиратам и полагалось, обладали оружием массового уничтожения. Машина была древностью, реликтом эпохи безумия, когда физики впервые взломали ящик Пандоры. Эпохи, в которую оружие космической мощности было рассеяно по поверхности Земли, словно точечные кровоизлияния, усеивающие мозг паретика.
– Я сам стрелял на прошлой неделе, – сказал президент. – Убедился, что на Дзайбацу не заминировали эту пакость. Некоторые из мех-картелей не преминули бы. Перехватят корабль где-нибудь в открытом космосе, оружие отключат, а к проводке подсоединят хитрый чип. Нажмешь спуск, чип испаряется, нервный газ… Хотя – без разницы. Если нажимаешь спуск у этой штуки в бою, ты всяко – мертв. На девяносто девять процентов. У шейперов, на которых мы нападаем, разная армагеддонная ерунда имеется. У нас тоже должно быть все, что есть у них. И мы сделаем все, что могут сделать они. Ядерная война, солдат; иначе – никак… Ну, огонь!
– Огонь! – выкрикнул Линдсей.
Ничего не произошло. Пушка молчала.
– Что-то не так, – сказал Линдсей.
– Пушка не работает?
– Нет, рука. Рука… – Он подался назад. – Рукоять отпустить не могу – мышцы свело.
– Мышцы – что?!
С этими словами президент схватил Линдсея за предплечье. Сведенные судорогой мышцы застыли, словно стальные тросы.
– Господи, – проговорил Линдсей с отработанной истерической ноткой. – Я не чувствую вашей руки! Сожмите крепче…
Президент стиснул предплечье с сокрушительной силой.
– Ничего…
В скафандре он накачал руку обезболивающим, а искусственную судорогу обеспечили дипломатические навыки. Но фокус этот давался нелегко. Рукояти в пальцах он не предусматривал.
Мозолистые пальцы президента вонзились в руку Линдсея немного повыше локтя. Боль сминаемых нервов резанула даже сквозь анестезию. Рука чуть-чуть дернулась, отпустив рукоять.
– Теперь есть. Слегка, – спокойно сказал Линдсей.
Ведь было же что-то, помогавшее терпеть боль… Если только стимулятор поможет вспомнить… Да, вот. Боль словно бы обесцветилась, превратившись в нечто, отвратительно близкое к удовольствию.
– Могу попробовать левой, – убито сказал он. – Конечно, если и она…
– Что там у тебя за херня случилась?!
Президент безжалостно вонзил большой палец в нервный узел на запястье. Линдсей почувствовал ужасную боль, словно ему на мозг набросили черную, прохладную ткань, и едва не потерял сознание. Он слабо улыбнулся.
– Думаю, здесь какие-то шейперские штучки, – сказал он. – Нейронное программирование. Они устроили так, что я не могу этого сделать. – Он сглотнул. – Рука – словно бы не моя.
На лбу его выступил пот. Под такой дозой вазопрессина он мог ощущать каждую мышцу лица по отдельности. Именно так, как учили в Академии.
– Этак не пойдет, – сказал президент. – Если не можешь нажать спуск, значит – ты не наш.
– А может, поставить какой-нибудь механизм? – предложил Линдсей. – Силовую перчатку, например. Я-то готов, сэр. Это она не хочет.
Он поднял негнущуюся от плеча руку и изо всех сил опустил на острый угол кожуха орудия. Еще раз, еще…
– Не чувствую…
На руке появилась порядочная ссадина. В воздух брызнули алые шарики крови. Рука оставалась неподвижной. Из раны медленно выполз уплощенный, амебоподобный кровяной сгусток.
– Но руку-то в измене не обвинишь, – сказал президент.
Линдсей пожал плечами (причем шевельнулось только одно):
– Я ведь стараюсь, сэр.
Он знал, что никогда в жизни не нажмет спуск. Он понимал, что за это его могут убить, хотя и надеялся избежать такого исхода. Жизнь, конечно, важна… Но не настолько.
– Посмотрим, что скажет второй судья, – сказал президент.
Линдсей не спорил. Это вполне соответствовало плану.
Судья-два спала в лазарете. Она вскочила, широко раскрыв глаза. Увидев кровь, она уставилась на президента:
– Какого хрена! Ты что, снова сломал ему руку?
– Это не я, – смущенно и как-то виновато сказал президент.
Он объяснил положение дел. Второй судья, осмотрев руку, перевязала ее.
– Похоже, что-нибудь психосоматическое.
– Я хочу, чтобы эта рука двигалась, – сказал президент. – Исполняй, солдат.
– Есть, сэр, – удивленно ответила судья-два, не сразу сообразившая, что они на военном положении.
Она почесала в затылке:
– С этим лучше бы не ко мне. Я же просто механик, а не шейперский психотех. – Она покосилась на президента. Тот был непреклонен. – Думается мне… Вот это должно помочь. – Она вытащила какую-то ампулу. – Конвульсант. В пять раз сильнее естественных нервных сигналов. – Она набрала в шприц три кубика. – Руку лучше перетянуть. Если это попадет в другие сосуды, его так тут перекорежит… – Она виновато взглянула на Линдсея. – Будет больно. Очень.
Появлялась удобная возможность. Рука переполнена обезболивающим, но боль можно изобразить. Если это получится убедительно, они могут забыть о проверке;
Они подумают, что он, Линдсей, жестоко наказан за то, в чем не виноват. Судья настроена сочувственно, можно столкнуть ее с президентом. Остальное сделает их чувство вины.
– Президенту лучше знать, – твердо сказал он. – Делай что он велел. Рука все равно ничего не чувствует.
– Уж это-то ты почувствуешь. Если только не мертв.
Игла вонзилась в кожу. Жгут туго перетянул бицепс. Вены набухли, перекорежив татуировку.
Когда пришла боль, он понял, что от анестезии нет никакого проку. Конвульсант жег, словно кислота.
– Горит! – закричал он. – Горит!!!
Рука содрогнулась; мышцы жутко свело. Затем они начали судорожно сокращаться, и конец жгута вырвался из рук судьи-два.
Кровь, не сдерживаемая больше жгутом, хлынула в грудь и в плечо. Согнувшись пополам, Линдсей задохнулся в крике. Лицо его посерело. Препарат сжал сердце, словно раскаленная проволока. Подавившись собственным языком, Линдсей забился в судорогах.
Двое суток лежал он при смерти. А когда выздоровел, решение на его счет уже было принято. Вопрос о проверке больше не поднимался. Ей так и не суждено было произойти.
Космический корабль «Красный Консенсус»
19.12.16
– Камень как камень… – сказала деп-два, смахивая с экрана таракана.
– Это цель, – сказала спикер парламента.
Рубка работала в аварийном режиме, и знакомый хор из гуденья, писка и кваканья сошел на нет, превратившись в едва уловимый шорох. Лицо спикера в свете экрана приобрело зеленоватый оттенок.
– Маскировка, – продолжила она после Паузы. – Они там. Нутром чую.
– Простой булыжник. – Третий сенатор, брякнув инструментальным поясом, придвинулась к экрану. – Либо слиняли, либо еще что. Инфракрасных нет.
Линдсей, который так ни разу и не посмотрел на экран, молча дрейфовал в стороне. Рассеянно, не спеша, взглядом устремясь в никуда, растирал он татуированную правую руку. Кожа зажила, но комбинация препаратов дотла выжгла пораженные нервы. Кожа под холодной тушью татуировки казалась резиновой. Кончики пальцев не ощущались вовсе.
Он не верил, что шейперы станут особенно церемониться. Конечно, распростертый солнечный парус прикрывает корабль от радара и мешает упреждающему удару с астероида. Однако он постоянно чувствовал, что вот сейчас, в эту самую долю секунды корабль разорвут на части выстрелы шейперов. В пушечном отсеке скрипнуло сиденье стрелка – судья-три нервно заерзал.
– Ждут, когда продрейфуем мимо, – сказал президент. – Получат возможность прицелиться и ударят.
– Не могут же они так вот просто взять и нас уничтожить, – рассудительно возразил сенатор-два. – А вдруг мы – бродяги. Механистские дезертиры…
– Дел-три, стоп здесь! – приказал президент. Тот, лучезарно улыбаясь, повернул полускрытое очками лицо к остальным и снял наушники:
– Что, господин президент?
– Я говорю, стоп на этой частоте, разрази-ть-тя!.. – заорал президент.
– А, это… – Сунув руку за ворот скафандра, пред-три принялся чесаться, одной рукой прижимая к уху наушник. – Так я – уже. И.., э-э…
Он осекся. Команда затаила дыхание. Обзор ему закрывали очки, но он, уверенно вытянув руку, коснулся нескольких выключателей. Рубку наполнил высокий прерывистый вой.
– Переключу на визуалку, – сказал деп-три, опуская руки на клавиатуру.
Астероид исчез с экрана, сменившись бессмысленными столбцами букв:
…TCGAGGCTATCGTAGCTAAAGCTCTCCCGATCGATATCGTCTCGATCGATGGATGCTTAGCTAGCTAGT TGTCGATGTAGGGCTCGAGCTAG…
– Шейперский генный код, – сказала спикер. – Я же говорила!
– Ну, это их последняя передача, – веско сказал президент. – С этого момента объявляю военное положение. Всем – по боевым постам. Кроме тебя, госсек. Исполнять!
Все смешалось; нервные импульсы всей команды словно сорвались с привязи и понеслись вскачь. Линдсей, созерцая общий аврал, размышлял о передаче на Совет Колец, выдавшей аванпост.
Вполне возможно, в этом последнем крике шейперы швырнули в пространство собственные жизни. Однако среди врагов есть человек, который сможет оплакать погибших.
– Хорошая мысль…
Стероидов в крови больше не было, и теперь Линдсей относился к миру гораздо терпимее.
– Ладно, идем дальше.
Линдсей услышал короткий перестук клавиш – и робот с устрашающей скоростью понесся в открытое пространство. В несколько секунд «Красный Консенсус» стал крошечной скорлупкой на «столешнице» паруса. В приступе выворачивающего наизнанку головокружения Линдсей ухватился за консоль, изо всех сил зажмурившись под видеоочками. Наконец он решился осторожно приоткрыть глаза. Перед ним простиралась бескрайняя панорама открытого космоса.
– Млечный Путь, – сказал деп-три.
Гигантская белая дуга раскинулась на половину мироздания. Линдсей утратил чувство перспективы; на секунду почудилось, что миллиард белых булавочных головок этого галактического коромысла безжалостно вжимается прямо в глазные яблоки. Он снова закрыл глаза, всем существом благодаря судьбу за то, что находится на борту, а не там…
– Оттуда они и явятся, – сообщил деп-три. Линдсей открыл глаза. Ерунда, строго сказал он себе. Всего-навсего пузырь в белую крапинку, а в центре – он, Линдсей. Вот так. И ничего страшного.
– Кто – «они»?
– Ну, пришельцы, – с изумлением пояснил деп-три. – Они там, это всем известно.
– Конечно…
– Хочешь, на Солнце посмотрим? Может, оно с нами поговорит.
– А может, лучше Марс? – предложил Линдсей.
– Без толку, противостояние. Астероиды можно попробовать. Счас, вдоль эклиптики посмотрю…
Он умолк. Звезды под низкие звуки музыки рубки управления стали поворачиваться. Прибегнув к харагэй, Линдсей почувствовал, как робозонд вращается вокруг его центра тяжести. Тренировки пошли на пользу – он чувствовал себя уверенно. Линдсей сделал глубокий вдох.
– Ага, вот, – сказал деп-три.
Отдаленное, не больше булавочной головки, пятнышко света встало в центр поля зрения и начало расти. Вот оно выросло до размеров ногтя, и контуры его расплылись, утратив определенность. Деп-три прибавил разрешение, и изображение превратилось в сосискообразный цилиндр, переливающийся искусственными оттенками компьютерной графики.
– Ложная цель, – сказал деп-три.
– Вот как?
– Ну да. Я такие уже видал. Шейперская работа. Шкура полимерная, баллон. Разве что герметичный. Внутри может кто-нибудь быть.
– Ни разу таких не видел, – сказал Линдсей.
– Их тут – сколько угодно.
Это было правдой. Шейперские охотники за астероидами пользовались такими пустышками уже давно. Пластиковые оболочки были достаточно велики, чтобы дать пристанище небольшим группкам шпионов, похитителей автоматических кораблей или дезертиров. Могли в них прятаться от полиции механистские кандидаты в бродяги, а то и шейперские криптографы, прослушивающие межкартельную связь.
Стратегия заключалась в том, чтобы перегрузить следящие системы механистов тучей потенциальных укрытий. В самом начале борьбы за Пояс шейперы добились заметных успехов; отдельные группы их агентов все еще кочевали по механистской территории из пузыря в пузырь, невзирая на осаду Совета Колец. Многие пустышки были оборудованы системами пропагандистской трансляции, некоторые – уловителями солнечного ветра, искажавшего их орбиты, а кое-какие могли уменьшаться в размерах и снова надуваться, сбивая с толку механистские радары. Производить их было гораздо дешевле, чем отслеживать и сбивать, что давало шейперам небольшое финансовое преимущество.
Аванпост, для уничтожения которого был нанят «Красный Консенсус», как раз и являлся одним из центров производства пустышек.
– Вот наступит мир, – сказал деп-три, – возьмем таких дюжину, соединим переходами, и выйдет хорошая недорогая станция для народа.
– А будет он когда-нибудь, этот мир? – ответил на это Линдсей.
Стены загудели – «Красный Консенсус» начал сматывать кабель.
– Когда прилетят пришельцы…
Космический корабль «Красный Консенсус»
30.11.16
В гимнастической шла тренировка.
– Ладно, хватит на сегодня, – сказал президент. – Все в форме. Даже госсек основное усвоил.
Трое депутатов, стаскивая шлемы, засмеялись. Линдсей тоже освободился от шлема. Учебный бой длился куда дольше, чем он ожидал. Он загодя спрятал в скафандр начинку из ингалятора, пропитанную вазопрессином: скоро от него потребуются все без остатка знания и навыки, а также – наилучшая форма. Однако испарения подействовали сильнее, чем он рассчитывал, – болела голова и тянуло внизу живота.
– Красный ты какой-то, госсек, – заметил президент. – Устал?
– Это – от воздуха в скафандре, сэр. – Собственные слова оглушительным звоном отдавались в ушах. – От кислорода, сэр.
Мелкие сосуды под кожей расширились под действием стимулятора.
Деп-один состроил гримасу:
– Хиляк он у нас.
– Все свободны, граждане. У нас с госсеком еще кой-какие дела.
В скафандры влезали сквозь подковообразный шов, изгибавшийся вдоль паха и ног. Все, кроме депа-три, разоблачились мгновенно. Линдсей расстегнул клапан и стряхнул с ног тяжелые магнитные башмаки.
Линдсей остался наедине с президентом. Сволакивая через голову скафандр, он сжал правую кисть внутри широкого, жесткого рукава в кулак, вогнав в основание ладони иглу шприца. Выдернув, он отпустил ее, и игла тихонько поплыла в пальцы перчатки.
Оставив скафандр открытым, чтобы проветривался, он взял его под мышку. Никто внутрь не полезет: теперь скафандр принадлежит ему, Линдсею, и на обоих плечах его – дипломатические эмблемы ГДФ. Вместе с президентом он прошел на шлюзовую палубу и поставил скафандр в стойку.
Кроме них, в «кладовке» не было никого.
– Ты готов, солдат? – серьезно спросил президент. – Как самочувствие? Идеологическое, я имею в виду.
– Хорошо, сэр, – отвечал Линдсей. – Я готов.
– Тогда идем.
Они поднялись в рубку. Нырнув вперед головой в оружейную, президент вплыл в пушечный отсек.
Линдсей последовал за ним. Голова гудела, расширенные кровеносные сосуды отчетливо пульсировали. Он чувствовал себя острее стеклянной грани. Сделав глубокий вдох, он влетел в пушечный отсек ногами вперед – и будто бы оказался в царстве мрачного бреда.
– Готов?
– Да, сэр.
Линдсей не торопясь пристегнулся к сиденью стрелка. Древнее орудие выглядело жутковато. На мгновение показалось, что ствол пушки направлен ему в живот. Нажать на спуск – значит, разнести себя на куски…
Порядок подготовки к стрельбе он вспомнил легко – в его состоянии мозг поставлял информацию по первому требованию. Линдсей пробежал рукой по черному, матовому пульту управления и включил питание – тумблер отозвался звонким щелчком. Музыка рубки управления за спиной зазвучала на октаву ниже – энергии пушка забирала много. Под призрачно-синим прицельным монитором зажглась кроваво-красная цепочка злобно мерцающих индикаторов и шкал.
Линдсей взглянул поверх экрана. В глазах его помутилось. Ребристый ствол орудия слегка поблескивал смазкой. Толстые черные продольные ребра сверхпроводниковых магнитов, к каждому из которых тянулись змеями кабели питания в металлизированных оболочках…
Порнография смерти. Деградация человеческого гения, опустившегося в своей продажности до самоубийства расы.
Переключившись на боевой режим, Линдсей снял опломбированную предохранительную крышку и сунул правую руку в открывшееся отверстие. В ладонь удобно легла пластиковая рукоять. Большим пальцем он снял второй предохранитель. Машина начала выть.
– Это должны делать все, – сказал президент. – Нельзя сваливать на кого-то одного.
– Я понимаю, сэр, – сказал Линдсей. Эти слова он отрепетировал заранее. Цели перед ним не было – жерло пушки было направлено перпендикулярно эклиптике, в галактическую пустоту. Никто не будет задет. Ему нужно лишь нажать на спуск. И он не сможет этого сделать.
– Такое ведь никому не нравится, – сказал президент. – Я тебе клянусь, орудие под пломбой всегда… Но нам без него – никак. Ведь кто знает, что встретишь в следующий раз? Может, крупную добычу. Такую, что мы сможем вступить в картель. Снова стать народом. Тогда мы выбросим к чертям это чудище.
– Да, сэр.
Здесь не с чем было бороться в открытую, нечего отвергать путем холодных размышлений. Препятствие лежало слишком глубоко. В самих основах вселенной.
Миры могут взорваться.
Стены заключают в себе жизнь. Там, за переборками, шлюзами и шпангоутами, – безжалостный, мрак, смертельная пустота открытого пространства. И на древних станциях орбиты Луны, и в современных механистских картелях, и на Совете Колец, и даже на далеких аванпостах горняков-кометчиков и околосолнечных металлургов каждое мыслящее существо проникнуто пониманием этого. Слишком много поколений жили и умерли под мрачной тенью катастрофы. И каждый ощущал это с первых мгновений жизни.
Жилища были священны – священны в силу самой своей уязвимости. Уязвимость универсальна. Уничтожение одного из миров означало бы, что безопасности нет нигде и ни для кого, что каждый мир может сгореть в геенне тотальной войны.
Конечно, полной безопасности нет, никогда не было и не будет. Способов уничтожения миров – сотни: огонь, взрыв, яд, саботаж. Неослабная бдительность, культивируемая всеми сообществами, разве что уменьшала риск. Способность разрушать доступна была всем и каждому. И каждый разделял со всеми бремя ответственности. Призрак разрушения сформировал этическую парадигму всех идеологий и всех миров.
Судьба человека в Космосе никогда не была легкой, и вселенная Линдсея не отличалась простотой. Эпидемии самоубийств, жестокая борьба за власть, отвратительные техно-расистские предрассудки, подленькое, исподтишка, подавление целых сообществ…
Однако последней грани безумия все-таки удалось избежать. Да, без войны не обходилось. Мрачные, скрытые конфликты сыпались, словно искры, высеченные соприкосновением двух сверхсил, механистов и шейперов. Мелкие стычки, уничтоженные корабли, захват рудников с преданием смерти всех обитателей… Но в целом человечество жило и процветало.
И этот триумф его был глубок и фундаментален: в низших слоях сознания, где постоянно гнездится страх, осталось место уверенности и надежде. То была победа, принадлежащая всем, всеобъемлющая до неявности, отложившаяся в той части сознания, от которой зависит все остальное.
И все же эти пираты, как пиратам и полагалось, обладали оружием массового уничтожения. Машина была древностью, реликтом эпохи безумия, когда физики впервые взломали ящик Пандоры. Эпохи, в которую оружие космической мощности было рассеяно по поверхности Земли, словно точечные кровоизлияния, усеивающие мозг паретика.
– Я сам стрелял на прошлой неделе, – сказал президент. – Убедился, что на Дзайбацу не заминировали эту пакость. Некоторые из мех-картелей не преминули бы. Перехватят корабль где-нибудь в открытом космосе, оружие отключат, а к проводке подсоединят хитрый чип. Нажмешь спуск, чип испаряется, нервный газ… Хотя – без разницы. Если нажимаешь спуск у этой штуки в бою, ты всяко – мертв. На девяносто девять процентов. У шейперов, на которых мы нападаем, разная армагеддонная ерунда имеется. У нас тоже должно быть все, что есть у них. И мы сделаем все, что могут сделать они. Ядерная война, солдат; иначе – никак… Ну, огонь!
– Огонь! – выкрикнул Линдсей.
Ничего не произошло. Пушка молчала.
– Что-то не так, – сказал Линдсей.
– Пушка не работает?
– Нет, рука. Рука… – Он подался назад. – Рукоять отпустить не могу – мышцы свело.
– Мышцы – что?!
С этими словами президент схватил Линдсея за предплечье. Сведенные судорогой мышцы застыли, словно стальные тросы.
– Господи, – проговорил Линдсей с отработанной истерической ноткой. – Я не чувствую вашей руки! Сожмите крепче…
Президент стиснул предплечье с сокрушительной силой.
– Ничего…
В скафандре он накачал руку обезболивающим, а искусственную судорогу обеспечили дипломатические навыки. Но фокус этот давался нелегко. Рукояти в пальцах он не предусматривал.
Мозолистые пальцы президента вонзились в руку Линдсея немного повыше локтя. Боль сминаемых нервов резанула даже сквозь анестезию. Рука чуть-чуть дернулась, отпустив рукоять.
– Теперь есть. Слегка, – спокойно сказал Линдсей.
Ведь было же что-то, помогавшее терпеть боль… Если только стимулятор поможет вспомнить… Да, вот. Боль словно бы обесцветилась, превратившись в нечто, отвратительно близкое к удовольствию.
– Могу попробовать левой, – убито сказал он. – Конечно, если и она…
– Что там у тебя за херня случилась?!
Президент безжалостно вонзил большой палец в нервный узел на запястье. Линдсей почувствовал ужасную боль, словно ему на мозг набросили черную, прохладную ткань, и едва не потерял сознание. Он слабо улыбнулся.
– Думаю, здесь какие-то шейперские штучки, – сказал он. – Нейронное программирование. Они устроили так, что я не могу этого сделать. – Он сглотнул. – Рука – словно бы не моя.
На лбу его выступил пот. Под такой дозой вазопрессина он мог ощущать каждую мышцу лица по отдельности. Именно так, как учили в Академии.
– Этак не пойдет, – сказал президент. – Если не можешь нажать спуск, значит – ты не наш.
– А может, поставить какой-нибудь механизм? – предложил Линдсей. – Силовую перчатку, например. Я-то готов, сэр. Это она не хочет.
Он поднял негнущуюся от плеча руку и изо всех сил опустил на острый угол кожуха орудия. Еще раз, еще…
– Не чувствую…
На руке появилась порядочная ссадина. В воздух брызнули алые шарики крови. Рука оставалась неподвижной. Из раны медленно выполз уплощенный, амебоподобный кровяной сгусток.
– Но руку-то в измене не обвинишь, – сказал президент.
Линдсей пожал плечами (причем шевельнулось только одно):
– Я ведь стараюсь, сэр.
Он знал, что никогда в жизни не нажмет спуск. Он понимал, что за это его могут убить, хотя и надеялся избежать такого исхода. Жизнь, конечно, важна… Но не настолько.
– Посмотрим, что скажет второй судья, – сказал президент.
Линдсей не спорил. Это вполне соответствовало плану.
Судья-два спала в лазарете. Она вскочила, широко раскрыв глаза. Увидев кровь, она уставилась на президента:
– Какого хрена! Ты что, снова сломал ему руку?
– Это не я, – смущенно и как-то виновато сказал президент.
Он объяснил положение дел. Второй судья, осмотрев руку, перевязала ее.
– Похоже, что-нибудь психосоматическое.
– Я хочу, чтобы эта рука двигалась, – сказал президент. – Исполняй, солдат.
– Есть, сэр, – удивленно ответила судья-два, не сразу сообразившая, что они на военном положении.
Она почесала в затылке:
– С этим лучше бы не ко мне. Я же просто механик, а не шейперский психотех. – Она покосилась на президента. Тот был непреклонен. – Думается мне… Вот это должно помочь. – Она вытащила какую-то ампулу. – Конвульсант. В пять раз сильнее естественных нервных сигналов. – Она набрала в шприц три кубика. – Руку лучше перетянуть. Если это попадет в другие сосуды, его так тут перекорежит… – Она виновато взглянула на Линдсея. – Будет больно. Очень.
Появлялась удобная возможность. Рука переполнена обезболивающим, но боль можно изобразить. Если это получится убедительно, они могут забыть о проверке;
Они подумают, что он, Линдсей, жестоко наказан за то, в чем не виноват. Судья настроена сочувственно, можно столкнуть ее с президентом. Остальное сделает их чувство вины.
– Президенту лучше знать, – твердо сказал он. – Делай что он велел. Рука все равно ничего не чувствует.
– Уж это-то ты почувствуешь. Если только не мертв.
Игла вонзилась в кожу. Жгут туго перетянул бицепс. Вены набухли, перекорежив татуировку.
Когда пришла боль, он понял, что от анестезии нет никакого проку. Конвульсант жег, словно кислота.
– Горит! – закричал он. – Горит!!!
Рука содрогнулась; мышцы жутко свело. Затем они начали судорожно сокращаться, и конец жгута вырвался из рук судьи-два.
Кровь, не сдерживаемая больше жгутом, хлынула в грудь и в плечо. Согнувшись пополам, Линдсей задохнулся в крике. Лицо его посерело. Препарат сжал сердце, словно раскаленная проволока. Подавившись собственным языком, Линдсей забился в судорогах.
Двое суток лежал он при смерти. А когда выздоровел, решение на его счет уже было принято. Вопрос о проверке больше не поднимался. Ей так и не суждено было произойти.
Космический корабль «Красный Консенсус»
19.12.16
– Камень как камень… – сказала деп-два, смахивая с экрана таракана.
– Это цель, – сказала спикер парламента.
Рубка работала в аварийном режиме, и знакомый хор из гуденья, писка и кваканья сошел на нет, превратившись в едва уловимый шорох. Лицо спикера в свете экрана приобрело зеленоватый оттенок.
– Маскировка, – продолжила она после Паузы. – Они там. Нутром чую.
– Простой булыжник. – Третий сенатор, брякнув инструментальным поясом, придвинулась к экрану. – Либо слиняли, либо еще что. Инфракрасных нет.
Линдсей, который так ни разу и не посмотрел на экран, молча дрейфовал в стороне. Рассеянно, не спеша, взглядом устремясь в никуда, растирал он татуированную правую руку. Кожа зажила, но комбинация препаратов дотла выжгла пораженные нервы. Кожа под холодной тушью татуировки казалась резиновой. Кончики пальцев не ощущались вовсе.
Он не верил, что шейперы станут особенно церемониться. Конечно, распростертый солнечный парус прикрывает корабль от радара и мешает упреждающему удару с астероида. Однако он постоянно чувствовал, что вот сейчас, в эту самую долю секунды корабль разорвут на части выстрелы шейперов. В пушечном отсеке скрипнуло сиденье стрелка – судья-три нервно заерзал.
– Ждут, когда продрейфуем мимо, – сказал президент. – Получат возможность прицелиться и ударят.
– Не могут же они так вот просто взять и нас уничтожить, – рассудительно возразил сенатор-два. – А вдруг мы – бродяги. Механистские дезертиры…
– Дел-три, стоп здесь! – приказал президент. Тот, лучезарно улыбаясь, повернул полускрытое очками лицо к остальным и снял наушники:
– Что, господин президент?
– Я говорю, стоп на этой частоте, разрази-ть-тя!.. – заорал президент.
– А, это… – Сунув руку за ворот скафандра, пред-три принялся чесаться, одной рукой прижимая к уху наушник. – Так я – уже. И.., э-э…
Он осекся. Команда затаила дыхание. Обзор ему закрывали очки, но он, уверенно вытянув руку, коснулся нескольких выключателей. Рубку наполнил высокий прерывистый вой.
– Переключу на визуалку, – сказал деп-три, опуская руки на клавиатуру.
Астероид исчез с экрана, сменившись бессмысленными столбцами букв:
…TCGAGGCTATCGTAGCTAAAGCTCTCCCGATCGATATCGTCTCGATCGATGGATGCTTAGCTAGCTAGT TGTCGATGTAGGGCTCGAGCTAG…
– Шейперский генный код, – сказала спикер. – Я же говорила!
– Ну, это их последняя передача, – веско сказал президент. – С этого момента объявляю военное положение. Всем – по боевым постам. Кроме тебя, госсек. Исполнять!
Все смешалось; нервные импульсы всей команды словно сорвались с привязи и понеслись вскачь. Линдсей, созерцая общий аврал, размышлял о передаче на Совет Колец, выдавшей аванпост.
Вполне возможно, в этом последнем крике шейперы швырнули в пространство собственные жизни. Однако среди врагов есть человек, который сможет оплакать погибших.
Глава 4
ESAIRS XII
21.12.16
Астероид назывался ESAIRS 89-XII – других названий, помимо этого, извлеченного из древнего каталога, у него не имелось. Он представлял собою глыбу спекшейся породы в форме картофелины, полкилометра в длину.
«Красный Консенсус» завис над экватором.
Линдсей спускался, держась за трос одной левой рукой. Темный астероид глянцевито поблескивал; сквозь забрало шлема видны были антрацитово-черные жилы углеродистой руды. Холодно-серые и белые пятна отмечали следы столкновений с метеоритами. Самые крупные кратеры достигали восьмидесяти метров в поперечнике, на дне их, сквозь трещины в породе, взбугрялись застывшая лава и вулканическое стекло.
Линдсей приземлился. Поверхность под ногами была похожа на пемзу, усыпанную грязно-белыми застывшими пузырьками лавы. В длину астероид просматривался от начала до конца, в ширину же – до горизонта было не более дюжины шагов.
Пригнувшись, он поплыл над астероидом, цепляясь пальцами в грубой перчатке за выступы и впадины. Пальцы правой руки почти ничего не чувствовали – толстая ткань внутри перчатки на ощупь была мягче хлопка.
Ноги, не находя опоры, бесцельно болтались над поверхностью. Линдсей перебрался через кромку продолговатого – удар, судя по всему, пришелся по касательной – кратера. Глубина впадины в пять раз превосходила его рост, а дно представляло собою полосу стеклянно-гладкого зеленоватого базальта. Длинный, зазубренный гребень расплавленной породы в свое время едва не обрел свободу, но застыл, запечатлев рябь и волны расплавленной массы…
Вдруг полоса камня скользнула в сторону. Поверхность ее пошла складками, сминаясь, словно шелк. Застывшие каменные волны оказались нарисованными на маскировочной пленке.
Внизу зияла пещера. Точнее, вход в туннель, полого уходивший вниз.
Осторожно спустившись по склону, Линдсей вплыл в туннель и, придерживаясь за стены, продвинулся немного вперед; затем поднял руки над головой и оттолкнулся от потолка, чтобы встать на ноги.
Над близким горизонтом занялся рассвет. Отсветы его проникали в туннель.
Туннель оказался идеально круглым, с неестественно гладкими стенами. Шесть металлических полос, отсвечивая медью под лучами солнца, тянулись вдоль стен в глубину, вероятно, приклеенные эпоксидной смолой.
Судя по всему, туннель опоясывал астероид – он круто, как и горизонт, изгибался. За поворотом, едва видимый, тускло блеснул коричневый пластик. Подпрыгивая и отталкиваясь от стен, Линдсей устремился вперед.
В пластиковую пленку был вмонтирован матерчатый шлюз. Расстегнув молнию, Линдсей вошел в шлюз, застегнул за собой клапан, затем расстегнул молнию внутренней двери и пролез внутрь.
Он оказался внутри пузыря, окрашенного черным и охрой. Баллон, должно быть, надули внутри туннеля – он плотно, не оставив ни щелки, закрывал проход.
Под потолком вверх ногами парил человек в защитном пластиковом скафандре. Зеленый силуэт ярко выделялся на фоне черных узоров, от руки нанесенных на охряной фон.
Скафандр Линдсея осел – давление воздуха уравнялось. Он снял шлем и с опаской вдохнул. Воздух оказался стандартной кислородно-азотной смесью.
С намеренной неуклюжестью Линдсей прижал правую руку к сердцу:
– Я.., э-э.., желаю огласить заявление. Если вы не возражаете.
– Прошу вас.
Тонкий голос женщины звучал несколько глуховато. Линдсей мельком увидел лицо, скрытое за стеклом визора: холодные глаза, смуглая кожа, темные волосы, забранные зеленой сеткой.
Медленно, без всякого выражения, Линдсей принялся читать:
– Вас приветствует Горняцкая Демократия Фортуны. Наш независимый народ действует в рамках закона, твердо базирующегося на платформе гражданских прав человека. Новые члены нашего политического сообщества, как эмигрировавшие на территорию государства, подвергаются до получения полного гражданства краткому натурализационному процессу. Мы стараемся по возможности смягчить неудобства перехода к новому политическому строю. Согласно нашей политической линии идеологические различия устраняются в процессе переговоров. С данной целью мы делегируем к вам нашего государственного секретаря, уполномоченного выработать предварительные условия, подлежащие последующей ратификации Сенатом. Желательным для Горняцкой Демократии Фортуны, как определено совместной резолюцией номер шестнадцать шестьдесят седьмой сессии парламента, является незамедлительное начало переговоров под эгидой государственного секретаря, дабы обеспечить краткость и безопасность переходного периода. Шлем нашим будущим гражданам горячие поздравления и предлагаем руку дружбы. Подписано президентом. – Линдсей поднял взгляд. – Вам понадобится копия.
Он протянул ей бумагу. Шейпер приблизилась к нему, и Линдсей увидел, что она сказочно красива. Впрочем, это ничего не значило – красота среди шейперов ценилась дешево.
Она приняла документ. Линдсей вынул из набедренной сумки еще несколько:
– Мои верительные грамоты.
Он подал ей стопку переработанных из вторсырья разноцветных листов с печатями Фортуны, оттиснутыми на фольге.
– Меня зовут Нора Мавридес, – сказала женщина. – Моя Семья поручила мне довести до вас нашу точку зрения относительно сложившейся ситуации. Мы полагаем, что сможем убедить вас в том, что предпринимаемые вами действия являются безрассудными и что вам выгоднее заняться каким-нибудь другим объектом. Все, что нам необходимо, это время, потребное для того, чтобы убедить вас. В знак доброй воли мы даже заблокировали наше главное орудие.
21.12.16
Астероид назывался ESAIRS 89-XII – других названий, помимо этого, извлеченного из древнего каталога, у него не имелось. Он представлял собою глыбу спекшейся породы в форме картофелины, полкилометра в длину.
«Красный Консенсус» завис над экватором.
Линдсей спускался, держась за трос одной левой рукой. Темный астероид глянцевито поблескивал; сквозь забрало шлема видны были антрацитово-черные жилы углеродистой руды. Холодно-серые и белые пятна отмечали следы столкновений с метеоритами. Самые крупные кратеры достигали восьмидесяти метров в поперечнике, на дне их, сквозь трещины в породе, взбугрялись застывшая лава и вулканическое стекло.
Линдсей приземлился. Поверхность под ногами была похожа на пемзу, усыпанную грязно-белыми застывшими пузырьками лавы. В длину астероид просматривался от начала до конца, в ширину же – до горизонта было не более дюжины шагов.
Пригнувшись, он поплыл над астероидом, цепляясь пальцами в грубой перчатке за выступы и впадины. Пальцы правой руки почти ничего не чувствовали – толстая ткань внутри перчатки на ощупь была мягче хлопка.
Ноги, не находя опоры, бесцельно болтались над поверхностью. Линдсей перебрался через кромку продолговатого – удар, судя по всему, пришелся по касательной – кратера. Глубина впадины в пять раз превосходила его рост, а дно представляло собою полосу стеклянно-гладкого зеленоватого базальта. Длинный, зазубренный гребень расплавленной породы в свое время едва не обрел свободу, но застыл, запечатлев рябь и волны расплавленной массы…
Вдруг полоса камня скользнула в сторону. Поверхность ее пошла складками, сминаясь, словно шелк. Застывшие каменные волны оказались нарисованными на маскировочной пленке.
Внизу зияла пещера. Точнее, вход в туннель, полого уходивший вниз.
Осторожно спустившись по склону, Линдсей вплыл в туннель и, придерживаясь за стены, продвинулся немного вперед; затем поднял руки над головой и оттолкнулся от потолка, чтобы встать на ноги.
Над близким горизонтом занялся рассвет. Отсветы его проникали в туннель.
Туннель оказался идеально круглым, с неестественно гладкими стенами. Шесть металлических полос, отсвечивая медью под лучами солнца, тянулись вдоль стен в глубину, вероятно, приклеенные эпоксидной смолой.
Судя по всему, туннель опоясывал астероид – он круто, как и горизонт, изгибался. За поворотом, едва видимый, тускло блеснул коричневый пластик. Подпрыгивая и отталкиваясь от стен, Линдсей устремился вперед.
В пластиковую пленку был вмонтирован матерчатый шлюз. Расстегнув молнию, Линдсей вошел в шлюз, застегнул за собой клапан, затем расстегнул молнию внутренней двери и пролез внутрь.
Он оказался внутри пузыря, окрашенного черным и охрой. Баллон, должно быть, надули внутри туннеля – он плотно, не оставив ни щелки, закрывал проход.
Под потолком вверх ногами парил человек в защитном пластиковом скафандре. Зеленый силуэт ярко выделялся на фоне черных узоров, от руки нанесенных на охряной фон.
Скафандр Линдсея осел – давление воздуха уравнялось. Он снял шлем и с опаской вдохнул. Воздух оказался стандартной кислородно-азотной смесью.
С намеренной неуклюжестью Линдсей прижал правую руку к сердцу:
– Я.., э-э.., желаю огласить заявление. Если вы не возражаете.
– Прошу вас.
Тонкий голос женщины звучал несколько глуховато. Линдсей мельком увидел лицо, скрытое за стеклом визора: холодные глаза, смуглая кожа, темные волосы, забранные зеленой сеткой.
Медленно, без всякого выражения, Линдсей принялся читать:
– Вас приветствует Горняцкая Демократия Фортуны. Наш независимый народ действует в рамках закона, твердо базирующегося на платформе гражданских прав человека. Новые члены нашего политического сообщества, как эмигрировавшие на территорию государства, подвергаются до получения полного гражданства краткому натурализационному процессу. Мы стараемся по возможности смягчить неудобства перехода к новому политическому строю. Согласно нашей политической линии идеологические различия устраняются в процессе переговоров. С данной целью мы делегируем к вам нашего государственного секретаря, уполномоченного выработать предварительные условия, подлежащие последующей ратификации Сенатом. Желательным для Горняцкой Демократии Фортуны, как определено совместной резолюцией номер шестнадцать шестьдесят седьмой сессии парламента, является незамедлительное начало переговоров под эгидой государственного секретаря, дабы обеспечить краткость и безопасность переходного периода. Шлем нашим будущим гражданам горячие поздравления и предлагаем руку дружбы. Подписано президентом. – Линдсей поднял взгляд. – Вам понадобится копия.
Он протянул ей бумагу. Шейпер приблизилась к нему, и Линдсей увидел, что она сказочно красива. Впрочем, это ничего не значило – красота среди шейперов ценилась дешево.
Она приняла документ. Линдсей вынул из набедренной сумки еще несколько:
– Мои верительные грамоты.
Он подал ей стопку переработанных из вторсырья разноцветных листов с печатями Фортуны, оттиснутыми на фольге.
– Меня зовут Нора Мавридес, – сказала женщина. – Моя Семья поручила мне довести до вас нашу точку зрения относительно сложившейся ситуации. Мы полагаем, что сможем убедить вас в том, что предпринимаемые вами действия являются безрассудными и что вам выгоднее заняться каким-нибудь другим объектом. Все, что нам необходимо, это время, потребное для того, чтобы убедить вас. В знак доброй воли мы даже заблокировали наше главное орудие.