Страница:
Коротышка Дил покраснел. Ему не нравились упреки в трусости. Но в данной ситуации он не считал себя трусом. Скорее, он был бы трусом, если бы помог Фрэнки выполнить задуманное.
Джим валялась на грязных коробках, потирая ушибленную руку. Ей оставалось только смотреть на то, как решалась ее судьба. Сможет ли Коротышка разубедить своего приятеля? Джим вспомнила взгляд, которым смотрел на нее Фрэнки, и ее передернуло. Неужели она позволит себе лежать на этих коробках и ждать, что с ней сделают? Нет, она не Агнесс! Она не какая-то девчонка, которая распустит нюни и будет тупо подчиняться обстоятельствам. Она будет сражаться до последнего!
Руки Джим сжались в кулаки. Теперь она знала, что нужно делать. Оглядевшись по сторонам, она нашла какую-то палку, из которой торчало несколько ржавых гвоздей. Стараясь быть незаметной, Джим подползла к ней и подняла ее. А затем и сама поднялась с асфальта. Она подкралась к Долговязому, но, на беду, ее заметил Коротышка.
– Фрэнки, оглянись! – крикнул он товарищу.
И Фрэнки оглянулся. Такого взгляда Джим не видела еще никогда. В нем было столько злости и ненависти, что девушка оцепенела. Пользуясь ее замешательством, Фрэнки вцепился в палку и принялся тянуть ее на себя. Но тот край палки, за который он взялся, был небезопасным. Именно из него торчали ржавые гвозди.
– Ах ты, сука! – не своим голосом завопил Фрэнки. – Чертова сука! – Он отпустил палку, и Джим, сжимавшая ее изо всех сил, потеряла равновесие и упала на асфальт. – Здесь же гвозди!
С его пальцев текла кровь. Но ярость заглушила боль. Эта девчонка смеет сопротивляться ему! Ну сейчас он ей покажет! Она узнает, что такое – не подчиниться Фрэнки Миллеру! Он двинулся к Джим.
В глазах девушки застыл ужас. Но она заставила себя подняться с асфальта. Палка, за которую Джим так отчаянно боролась, отлетела в сторону. Тянуться за ней было небезопасно. Но Джим все еще могла кричать.
– Помогите! – завопила она, что было сил. – Помогите! На помощь! Спасите меня! Я здесь, под аркой!
Но лишь эхо было ей ответом. Фрэнки шел к ней, как в замедленном фильме. Он не торопился. Он знал: что эта девчонка не уйдет от него, Фрэнки Миллера. От него еще никто не уходил целым и невредимым, На его лице уже не было сальной ухмылки. На нем была написана ненависть. И желание причинить Джим боль. Много боли.
– Помоги-и-ите! – завопила Джим. Ее сердце готово было вырваться наружу вместе с этим криком. – Сделайте же что-нибудь!
Фрэнки подошел к ней и с размаху ударил по лицу. Девушка, не выдержав удара, вновь упала на асфальт. Синяк будет, поняла Джим. Но эта мысль дошла до нее, как в тумане. Синяк – это совсем неважно. Это Майлса мог испугать вид синяков. А ей все равно... Фрэнки наклонился над Джим и одним движением расстегнул на ней куртку.
За его спиной маячило лицо Коротышки. Он все еще не мог решить, что ему делать. То ли пойти против друга, то ли махнуть рукой и уйти, оставив Фрэнки наедине с Джим. Дил выбрал второе. Если Фрэнки считает, что ему нужна эта девчонка, пускай делает с ней, что хочет. А Дил не намерен ссориться с ним из-за этого. В конце концов, они дружат уже много лет...
Джим увидела удаляющуюся спину Коротышки и поняла, что все потеряно. Фрэнки от своего не отступится. И вдруг, когда Фрэнки сжал ее руки, которыми она до этого изо всех сил колотила его по плечам, Джим услышала визг тормозов.
– На помощь! Я здесь! – выкрикнула она.
Фрэнки ладонью закрыл ей рот, но Джим уже поняла, что спасена. Кто-то хлопнул дверцей автомобиля и побежал на звук ее голоса. Ну скорее же, скорее! – кричала она про себя. А потом кто-то оторвал отвратительного Фрэнки от ее тела и одним движением швырнул на землю. И этот же «кто-то» склонился над зажмурившейся от страха Джим и взволнованно прошептал:
– Ты в порядке?
Не веря своим ушам, Джим раскрыла глаза. Она не ошиблась. Над ней склонился Майлс Вондерхэйм с бледным как мел лицом и горя щими глазами. И вправду Темный Ангел, подумала Джим. Не зря его так прозвали... Она кивнула и скосила глазами в сторону Фрэнки, пытавшегося подняться с асфальта. Майлс повернулся и ударил его по лицу. Изо всех сил. Что-то хрустнуло, и Джим поняла, что у Фрэнки сломался нос. Но она ничуть не жалела этого негодяя. Он получил по заслугам.
Фрэнки согнулся в три погибели. Он явно не ожидал такого сильного удара от элегантного мужчины в дорогой одежде. Ведь такие всегда проезжали мимо, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Да и вообще, мало кто из них заглядывал в трущобы...
Джим благодарно взглянула на Майлса. А она-то обзывала его трусом, ругала почем зря. Он нашел ее и спас! Вытащил из такой передряги! Что было бы с ней, если бы он не приехал на Тоск-стрит?! Джим даже думать об этом не хотелось. Жестокое лицо Фрэнки, его омерзительный запах, грубые руки, срывающие с нее одежду, – все это отошло на задний план. И теперь Джим думала только о том, как она благодарна своему Темному Ангелу...
Майлс помог Джим подняться, а потом поднял Фрэнки за шкирку.
– Ты сможешь рассказать в полицейском участке о том, что с тобой произошло? – спросил он у Джим хриплым от гнева голосом.
Фрэнки, обмякший в его сильных руках, будил в нем неистовую ярость. Майлс с трудом сдерживался, чтобы не сделать с этим парнем-то, чего он заслуживал. Задушить этого мерзавца до того, как он попадет в руки полиции.
Джим кивнула. Она видела, что происходит с Майлсом. С одной стороны, Джим было приятно, что Майлс так зол на этого ужасного человека. С другой стороны, Джим боялась, что Майлс потеряет контроль над собой и убьет мерзавца Фрэнки.
Такого Майлса она не видела еще ни разу. За то недолгое время, что они жили вместе, Джим наблюдала разные проявления характера кузена. Он мог быть ворчливым, раздражительным и даже злым, но настолько злым, чтобы убить... Впрочем, никто на его глазах не пытался причинить ей боль...
– Да, да, – пробормотала она. – Конечно, я поеду и все расскажу. Только не делай глупостей, Майлс, прошу тебя.
– Ладно уж, – смягчился Майлс. Он как следует встряхнул обвисшего Фрэнки. – Пойдем, урод. Тебе предстоит несколько тяжелых лет. Благодари Бога за то, что я успел вовремя. Иначе тебя уже не было бы в живых...
В полицейском участке Джим не задержалась. Презентабельный вид Майлса и деньги, которые он тут же сунул начальнику участка, сделали свое дело. К Джим отнеслись с удивительным пониманием, хоть и косились на ее куцую одежонку. Она рассказала все, как было, не забыв упомянуть и о Коротышке. Этот парень мог бы вступиться за нее. Но он предпочел оставить ее наедине со своим другом. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу – кто ты. Эта пословица не лишена основания. Джим была уверена: хоть Коротышка и не принимал участия в деле Фрэнки, он немногим отличался от приятеля.
– Уж будьте покойны, – улыбнулся Майлсу начальник участка. – Мы надолго упрячем этого подлеца. К тому же я уверен, что этот Фрэнки неоднократно проворачивал такие дела. Уж больно мне знакома его физиономия... Но на этот раз, – подмигнул он Майлсу, – мы его в покое не оставим. Поработаем с ним, как следует.
Майлс покосился на Джим, и на душе у него стало гадко. Если бы не его деньги, кто знает, стали бы здесь слушать Джим... Скорее всего, до начальника участка она не добралась бы вовсе. Ее бы выслушал рядовой полицейский и, пожав плечами, сообщил, что «дело безнадежное»... Философия Богарда не лишена оснований: все решают деньги. Эти проклятые бумажки нужны везде, куда бы ты ни пошел... Майлс мог только радоваться тому, что успел вовремя. Иначе... Бедная Джим...
Он холодно попрощался с начальником участка и, взяв Джим за руку как ребенка, вывел ее на улицу. Ее рука была холодной как лед и дрожала. Майлс посмотрел на Джим и увидел, что она вся трясется как в лихорадке. Наверное, это последствия стресса, подумал он. Но от определения причины легче ему не стало. Ведь все из-за него. Все по его милости... Если бы Майлс не стыдился этой девушки и не запер ее в комнате, всего этого кошмара можно было избежать...
Он завел машину и виновато покосился на Джим. Она по-прежнему тряслась и молчала, не в силах выговорить ни слова.
– Джим, – тихо позвал он ее. – Джим...
Она повернулась в его сторону и, к облегчению Майлса, в ее глазах не было ни злобы, ни упрека. Он немного успокоился.
– Я хотел сказать тебе... Прости меня за все это... – Майлсу Вондерхэйму редко приходилось просить у кого-то прощения. Обычно он анализировал свои поступки про себя и почти никогда не признавал своей вины. А если и признавал, то не делал из этого всеобщего достояния. Но сейчас... Сейчас он не мог по-другому. Майлс нуждался, именно нуждался в прощении Джим. И надеялся получить это прощение.
– За что? – Джим чувствовала, что ему нелегко говорить. Но теперь она знала, что Майлс Вондерхэйм – не трус. И у него хватит силы духа признать свою неправоту. А она поможет ему в этом. Обойдется без упреков и оскорблений. Хотя еще совсем недавно готова была разнести ему голову...
– Я не должен был стыдиться тебя. Хоть я и не твой родной брат, но все же несу за тебя ответственность. Я струсил... – Майлс вперил взгляд в серую ленту асфальта, но Джим знала, что сейчас дорога волнует Майлса в последнюю очередь. – Я испугался того, что ты произведешь на моих друзей... негативное впечатление. Понимаешь, Джим... Я скован правилами приличия, как наручниками. Они держали меня всю жизнь. Так же как твоего отца... Но, по сравнению со мной, дядя Патрик все же был куда более независимым человеком. Поэтому он решил признать тебя. Пусть и после смерти. Поэтому он пытался найти твою мать, и, я уверен, женился бы на ней, если бы нашел... Знаю, что мой поступок отвратителен. Знаю, что не имел права так вести себя. Но я прошу прощения и надеюсь, что буду прощен. Потому что больше никогда... – Майлс повернулся к ней, и Джим увидела его лицо, искаженное болью и горечью. – Больше никогда не буду тебя стесняться...
Джим улыбнулась. Нервная дрожь, охватившая ее тело, наконец-то улеглась. В который уже раз ей хотелось плакать. Но теперь слезы, которые стояли в ее глазах, были слезами радости. Майлс оправдал ее ожидания. Он не был ни трусом, ни слабаком. Он был сильным человеком, который ошибался, как и многие другие. Но, в отличие от этих других, Майлс умел признавать свои ошибки.
9
Джим валялась на грязных коробках, потирая ушибленную руку. Ей оставалось только смотреть на то, как решалась ее судьба. Сможет ли Коротышка разубедить своего приятеля? Джим вспомнила взгляд, которым смотрел на нее Фрэнки, и ее передернуло. Неужели она позволит себе лежать на этих коробках и ждать, что с ней сделают? Нет, она не Агнесс! Она не какая-то девчонка, которая распустит нюни и будет тупо подчиняться обстоятельствам. Она будет сражаться до последнего!
Руки Джим сжались в кулаки. Теперь она знала, что нужно делать. Оглядевшись по сторонам, она нашла какую-то палку, из которой торчало несколько ржавых гвоздей. Стараясь быть незаметной, Джим подползла к ней и подняла ее. А затем и сама поднялась с асфальта. Она подкралась к Долговязому, но, на беду, ее заметил Коротышка.
– Фрэнки, оглянись! – крикнул он товарищу.
И Фрэнки оглянулся. Такого взгляда Джим не видела еще никогда. В нем было столько злости и ненависти, что девушка оцепенела. Пользуясь ее замешательством, Фрэнки вцепился в палку и принялся тянуть ее на себя. Но тот край палки, за который он взялся, был небезопасным. Именно из него торчали ржавые гвозди.
– Ах ты, сука! – не своим голосом завопил Фрэнки. – Чертова сука! – Он отпустил палку, и Джим, сжимавшая ее изо всех сил, потеряла равновесие и упала на асфальт. – Здесь же гвозди!
С его пальцев текла кровь. Но ярость заглушила боль. Эта девчонка смеет сопротивляться ему! Ну сейчас он ей покажет! Она узнает, что такое – не подчиниться Фрэнки Миллеру! Он двинулся к Джим.
В глазах девушки застыл ужас. Но она заставила себя подняться с асфальта. Палка, за которую Джим так отчаянно боролась, отлетела в сторону. Тянуться за ней было небезопасно. Но Джим все еще могла кричать.
– Помогите! – завопила она, что было сил. – Помогите! На помощь! Спасите меня! Я здесь, под аркой!
Но лишь эхо было ей ответом. Фрэнки шел к ней, как в замедленном фильме. Он не торопился. Он знал: что эта девчонка не уйдет от него, Фрэнки Миллера. От него еще никто не уходил целым и невредимым, На его лице уже не было сальной ухмылки. На нем была написана ненависть. И желание причинить Джим боль. Много боли.
– Помоги-и-ите! – завопила Джим. Ее сердце готово было вырваться наружу вместе с этим криком. – Сделайте же что-нибудь!
Фрэнки подошел к ней и с размаху ударил по лицу. Девушка, не выдержав удара, вновь упала на асфальт. Синяк будет, поняла Джим. Но эта мысль дошла до нее, как в тумане. Синяк – это совсем неважно. Это Майлса мог испугать вид синяков. А ей все равно... Фрэнки наклонился над Джим и одним движением расстегнул на ней куртку.
За его спиной маячило лицо Коротышки. Он все еще не мог решить, что ему делать. То ли пойти против друга, то ли махнуть рукой и уйти, оставив Фрэнки наедине с Джим. Дил выбрал второе. Если Фрэнки считает, что ему нужна эта девчонка, пускай делает с ней, что хочет. А Дил не намерен ссориться с ним из-за этого. В конце концов, они дружат уже много лет...
Джим увидела удаляющуюся спину Коротышки и поняла, что все потеряно. Фрэнки от своего не отступится. И вдруг, когда Фрэнки сжал ее руки, которыми она до этого изо всех сил колотила его по плечам, Джим услышала визг тормозов.
– На помощь! Я здесь! – выкрикнула она.
Фрэнки ладонью закрыл ей рот, но Джим уже поняла, что спасена. Кто-то хлопнул дверцей автомобиля и побежал на звук ее голоса. Ну скорее же, скорее! – кричала она про себя. А потом кто-то оторвал отвратительного Фрэнки от ее тела и одним движением швырнул на землю. И этот же «кто-то» склонился над зажмурившейся от страха Джим и взволнованно прошептал:
– Ты в порядке?
Не веря своим ушам, Джим раскрыла глаза. Она не ошиблась. Над ней склонился Майлс Вондерхэйм с бледным как мел лицом и горя щими глазами. И вправду Темный Ангел, подумала Джим. Не зря его так прозвали... Она кивнула и скосила глазами в сторону Фрэнки, пытавшегося подняться с асфальта. Майлс повернулся и ударил его по лицу. Изо всех сил. Что-то хрустнуло, и Джим поняла, что у Фрэнки сломался нос. Но она ничуть не жалела этого негодяя. Он получил по заслугам.
Фрэнки согнулся в три погибели. Он явно не ожидал такого сильного удара от элегантного мужчины в дорогой одежде. Ведь такие всегда проезжали мимо, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Да и вообще, мало кто из них заглядывал в трущобы...
Джим благодарно взглянула на Майлса. А она-то обзывала его трусом, ругала почем зря. Он нашел ее и спас! Вытащил из такой передряги! Что было бы с ней, если бы он не приехал на Тоск-стрит?! Джим даже думать об этом не хотелось. Жестокое лицо Фрэнки, его омерзительный запах, грубые руки, срывающие с нее одежду, – все это отошло на задний план. И теперь Джим думала только о том, как она благодарна своему Темному Ангелу...
Майлс помог Джим подняться, а потом поднял Фрэнки за шкирку.
– Ты сможешь рассказать в полицейском участке о том, что с тобой произошло? – спросил он у Джим хриплым от гнева голосом.
Фрэнки, обмякший в его сильных руках, будил в нем неистовую ярость. Майлс с трудом сдерживался, чтобы не сделать с этим парнем-то, чего он заслуживал. Задушить этого мерзавца до того, как он попадет в руки полиции.
Джим кивнула. Она видела, что происходит с Майлсом. С одной стороны, Джим было приятно, что Майлс так зол на этого ужасного человека. С другой стороны, Джим боялась, что Майлс потеряет контроль над собой и убьет мерзавца Фрэнки.
Такого Майлса она не видела еще ни разу. За то недолгое время, что они жили вместе, Джим наблюдала разные проявления характера кузена. Он мог быть ворчливым, раздражительным и даже злым, но настолько злым, чтобы убить... Впрочем, никто на его глазах не пытался причинить ей боль...
– Да, да, – пробормотала она. – Конечно, я поеду и все расскажу. Только не делай глупостей, Майлс, прошу тебя.
– Ладно уж, – смягчился Майлс. Он как следует встряхнул обвисшего Фрэнки. – Пойдем, урод. Тебе предстоит несколько тяжелых лет. Благодари Бога за то, что я успел вовремя. Иначе тебя уже не было бы в живых...
В полицейском участке Джим не задержалась. Презентабельный вид Майлса и деньги, которые он тут же сунул начальнику участка, сделали свое дело. К Джим отнеслись с удивительным пониманием, хоть и косились на ее куцую одежонку. Она рассказала все, как было, не забыв упомянуть и о Коротышке. Этот парень мог бы вступиться за нее. Но он предпочел оставить ее наедине со своим другом. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу – кто ты. Эта пословица не лишена основания. Джим была уверена: хоть Коротышка и не принимал участия в деле Фрэнки, он немногим отличался от приятеля.
– Уж будьте покойны, – улыбнулся Майлсу начальник участка. – Мы надолго упрячем этого подлеца. К тому же я уверен, что этот Фрэнки неоднократно проворачивал такие дела. Уж больно мне знакома его физиономия... Но на этот раз, – подмигнул он Майлсу, – мы его в покое не оставим. Поработаем с ним, как следует.
Майлс покосился на Джим, и на душе у него стало гадко. Если бы не его деньги, кто знает, стали бы здесь слушать Джим... Скорее всего, до начальника участка она не добралась бы вовсе. Ее бы выслушал рядовой полицейский и, пожав плечами, сообщил, что «дело безнадежное»... Философия Богарда не лишена оснований: все решают деньги. Эти проклятые бумажки нужны везде, куда бы ты ни пошел... Майлс мог только радоваться тому, что успел вовремя. Иначе... Бедная Джим...
Он холодно попрощался с начальником участка и, взяв Джим за руку как ребенка, вывел ее на улицу. Ее рука была холодной как лед и дрожала. Майлс посмотрел на Джим и увидел, что она вся трясется как в лихорадке. Наверное, это последствия стресса, подумал он. Но от определения причины легче ему не стало. Ведь все из-за него. Все по его милости... Если бы Майлс не стыдился этой девушки и не запер ее в комнате, всего этого кошмара можно было избежать...
Он завел машину и виновато покосился на Джим. Она по-прежнему тряслась и молчала, не в силах выговорить ни слова.
– Джим, – тихо позвал он ее. – Джим...
Она повернулась в его сторону и, к облегчению Майлса, в ее глазах не было ни злобы, ни упрека. Он немного успокоился.
– Я хотел сказать тебе... Прости меня за все это... – Майлсу Вондерхэйму редко приходилось просить у кого-то прощения. Обычно он анализировал свои поступки про себя и почти никогда не признавал своей вины. А если и признавал, то не делал из этого всеобщего достояния. Но сейчас... Сейчас он не мог по-другому. Майлс нуждался, именно нуждался в прощении Джим. И надеялся получить это прощение.
– За что? – Джим чувствовала, что ему нелегко говорить. Но теперь она знала, что Майлс Вондерхэйм – не трус. И у него хватит силы духа признать свою неправоту. А она поможет ему в этом. Обойдется без упреков и оскорблений. Хотя еще совсем недавно готова была разнести ему голову...
– Я не должен был стыдиться тебя. Хоть я и не твой родной брат, но все же несу за тебя ответственность. Я струсил... – Майлс вперил взгляд в серую ленту асфальта, но Джим знала, что сейчас дорога волнует Майлса в последнюю очередь. – Я испугался того, что ты произведешь на моих друзей... негативное впечатление. Понимаешь, Джим... Я скован правилами приличия, как наручниками. Они держали меня всю жизнь. Так же как твоего отца... Но, по сравнению со мной, дядя Патрик все же был куда более независимым человеком. Поэтому он решил признать тебя. Пусть и после смерти. Поэтому он пытался найти твою мать, и, я уверен, женился бы на ней, если бы нашел... Знаю, что мой поступок отвратителен. Знаю, что не имел права так вести себя. Но я прошу прощения и надеюсь, что буду прощен. Потому что больше никогда... – Майлс повернулся к ней, и Джим увидела его лицо, искаженное болью и горечью. – Больше никогда не буду тебя стесняться...
Джим улыбнулась. Нервная дрожь, охватившая ее тело, наконец-то улеглась. В который уже раз ей хотелось плакать. Но теперь слезы, которые стояли в ее глазах, были слезами радости. Майлс оправдал ее ожидания. Он не был ни трусом, ни слабаком. Он был сильным человеком, который ошибался, как и многие другие. Но, в отличие от этих других, Майлс умел признавать свои ошибки.
9
В последнее время Джим чувствовала себя очень странно. Это «странно» выражалось в следующем: она привыкла к «девчачьим шмоткам» и начала вполне сносно ходить на каблуках, «чтоб я сдохла» безболезненно выветрилось из ее лексикона, уступив место новому выражению «это просто восхитительно». И наконец – самое странное: Джим чувствовала себя так легко, как никогда раньше. Словно бы она не ступала по земле, а ее несли по воздуху невидимые крылья. Она постоянно ощущала какое-то брожение внутри, будто бы в ее душе рождалось что-то новое, неведомое...
Джим не знала, чем объяснить все эти перемены. Может быть, она заболела? Нет, она давно так хорошо себя не чувствовала. Может быть, сошла с ума? Вряд ли, ей казалось, что ее рассудок светел как никогда. А может быть, дело было в том, что рядом с ней находился человек, который заботился о ней, опекал ее? Ведь с тех пор, как умерла ее мать, такого человека рядом с Джим не было...
Но Джим была не из тех, кто постоянно изводит себя вопросом: что же будет завтра? Она, как верно заметил Майлс, умела радоваться мелочам и каждой счастливой минуте. Особенно сейчас, когда ее отношения с Майлсом серьезно наладились, и, если между ними происходили ссоры, то они были мимолетными и быстро забывались.
Майлс был настолько любезен, что даже разрешил ей пригласить Малыша Гарри, о чем Джим подумала сразу же, как только приехала в этот дом. Естественно, Гарри с радостью принял приглашение. Во-первых, ему очень хотелось узнать, как живет его подруга. А во-вторых, ему было ужасно любопытно посмотреть, что представляют собой шикарные особняки, в которых проводят время богатые люди, вроде Майлса Вондерхэйма.
Джим не хотелось слишком уж поражать Гарри переменами, происшедшими с ней, поэтому к его приезду она постаралась одеться как можно проще. Тонкий зеленый джемпер, черные брючки в белую вертикальную полоску. Простенько и со вкусом. То же самое она посоветовала сделать Майлсу.
– Ни в коем случае не надевай костюм, – предупредила она его. – Малыш сойдет с ума, если увидит твои платиновые запонки, украшенные бриллиантами...
Майлс пожал плечами и надел темную рубашку с шелковыми брюками. В конце концов, Джим постоянно идет на уступки – так почему бы и ему ни уступить ей? Правда, насчет запонок Майлс был не согласен. Он обожал носить запонки. И не только носить, но и любоваться ими. У него была целая коллекция запонок, хранившаяся в отдельной комнате. Он даже показал ее Джим, но та не испытала особого восторга.
– Восхитительно... – пробормотала она, как делала всегда, если что-то не вызывало в ней эмоций, но нужно было их как-то выразить. – Правда, я не понимаю, зачем тебе так много запонок? Ты вполне мог бы обойтись и несколькими парами...
Майлс понимал, что его увлечение запонками чем-то напоминает страсть его матери к драгоценным камням и украшениям. Но, слава богу, до одержимости Ульрики ему было далеко. Он любил покупать запонки, носить их, и иногда с удовольствием рассматривал свою коллекцию. Но заниматься исключительно запонками – увольте. Это развлечение не для Майлса Вондерхэйма...
Малыш Гарри прибыл ровно в полдень, как и обещал. Джим оценила его пунктуальность, ибо обычно он ею пренебрегал. Гарри оделся в самые приличные вещи, которые были у него дома, и изо всех сил старался показать себя воспитанным мальчиком.
Дворецкий Питер пожирал мальчишку глазами, полными ненависти. Он бы ни за что на свете не пустил в дом этого оборванца. Но, кажется, хозяин вконец свихнулся. Может быть, нужно позвонить кое-кому, чтобы спасти ситуацию? Пока еще не поздно...
Майлс до слез хохотал, разумеется, в душе, когда Гарри с умным видом кивал головой, разглядывая фарфоровые статуэтки, стоящие на полочках и приговаривал:
– Чудесно! Это просто чудесно!
А Джим не стеснялась и смеялась над ним вслух:
– Ну что ты пыжишься, Гарри! Будто я не знаю, как ты говоришь обычно! Или ты думаешь, что я так привыкла к красивым словечкам, что уже ничего другого и слышать не могу?
– Не знаю... – Гарри смутился и покраснев так, что его лицо слилось с красной рубашкой которую Мадлен Смуллит тщательно залатала и выгладила. – Ты же теперь без пяти минут леди...
Джим звонко расхохоталась.
– Ну и что с того? Разве это означает, что я изменилась внутренне? Стала напыщенной и холодной дамочкой?! Конечно, я больше знаю... Да и говорю красивше... То есть красивее... Но ведь в душе я прежняя Джим. Что, не узнаешь?! – Джим изо всех сил хлопнула его по плечу, как в старые добрые времена их уличных странствий.
Гарри чуть не упал – удар у Джим был сильный, – но зато взбодрился. Ему сразу стало не по себе в этом дворце, где все состояло из сияющей чистотой мебели, ковров и статуэток. И он испугался, что Джим слилась со всем этим, стала частью мира обеспеченных людей. Но слава богу, он ошибся. Слова Джим привели Гарри в чувство: она, конечно же, изменилась, но не потеряла главного – саму себя.
Малыш Гарри расслабился и взахлеб принялся рассказывать о том, что происходило на Тоск-стрит за время отсутствия Джим. Тетя Мадлен поправилась, но так и не смогла найти работу; у Агнесс появился постоянный ухажер, но пока он не зовет ее замуж; Билли Платина чуть не попался за очередную кражу, но ему удалось ускользнуть прямо из участка, куда его привезли полицейские...
Джим внимательно слушала все новости. Она то смеялась, то серьезно и грустно качала головой. Все менялось и в то же время оставалось на своих местах. Словно не было никакого проблеска в небе над Тоск-стрит. Словно оно навсегда останется укрытым плотными тучами...
Майлс не принимал участия в общем разговоре. Он только наблюдал за Джим и Малышом Гарри. Какая же все-таки сложная жизнь у этой девушки и ее маленького друга! Но при этом они умудряются находить какие-то радости, смеяться над горестями и невзгодами... Он никогда не думал о том, как и чем живут такие люди, какие чувства переполняют их. Но с появлением в его жизни Джим все изменилось. Майлс вдруг понял, что он – не центр Вселенной, и его жизнь – не единственное, о чем стоит думать... Теперь он понимал Джим и чувствовал ее. Может быть, поэтому он ощущал внутри себя какое-то волнение, когда думал о ней? А может быть... Может быть, Богард оказался прав и Майлс поддался чарам этой маленькой феи.
Майлса не пугала эта мысль, когда он любовался красивым лицом, загадочными жадеитовыми глазами, пухлыми губами, которые – как верно подметил Богард – с первого же взгляда наводили на мысль о поцелуе. Майлс страшился этой мысли, когда оставался наедине с самим собой. Тогда он начинал размышлять над тем, что ему делать с этой девушкой, когда все закончится?
А ведь все закончится, и довольно скоро... Судя по тому, с каким рвением училась Джим, результат будет положительным. Но... Где гарантия, что девушку примут в обществе? Вечеринка с его друзьями – вовсе не показатель. Разве что – Майлса осенила неожиданная идея – привести ее к его матери, Ульрике. Там соберутся люди постарше, и по их реакции можно предсказать, что будет, когда он приведет ее в то общество, где вращался его отец и где теперь вращается сам Майлс...
Майлс нахмурился, вспоминая перечитанную недавно пьесу «Пигмалион». Самое обидное, что он идет по той же схеме, что была описана классиком. Он даже решил пригласить девушку к своей матери! Впрочем, перечитав «Пигмалиона», Майлс не согласился с выводами, сделанными Богардом. Как показалось Майлсу, Генри Хиггинс не был влюблен в свою Галатею – Элизу. Он просто привык к ней, не более того. Этот тип был слишком эгоистичен для того, чтобы влюбиться. Вот Элиза, возможно, и была влюблена в своего учителя, Генри Хиггинса. Но не настолько, чтобы выйти замуж за этого хамоватого эгоиста...
Классика – классикой, а Майлс чувствовал, что светлый образ Виктории Исприн отдаляется на задний план. И в то же время чувствовал, как ее это задевает. Впрочем, от этого он испытывал какое-то мстительное удовлетворение. Ведь она столько времени заставляла его томиться, строила из себя холодную красавицу... Что ж, пусть теперь помучается. Кто знает, может быть, Майлс все-таки женится на ней? Когда наконец поймет, что Джим – вовсе не его тип девушки... Майлс и сам не знал, почему он так боялся сделать ошибку и выбрать не ту... Но этот страх мучил и преследовал его постоянно.
Джим и Гарри недолго просидели в гостиной. Потому что Джим решила прокатиться с Гарри по магазинам, чтобы купить кое-что для него и для миссис Смуллит. Майлс не имел ничего против. Джим должна быть вознаграждена за упорный труд. Да и Малыш Гарри наверняка будет счастлив покататься на «ниссане»...
Майлс с удивлением подумал, что еще месяц назад ему было бы наплевать на Малыша Гарри, более того, он никогда не согласился бы возить в своей машине мальчишку-оборванца. А сейчас... Сейчас он даже думает о том, как доставить ребенку радость... И кто же-из них «Пигмалион»? Майлс или Джим? Эта мысль заставила его улыбнуться.
– Что тебя насмешило? – поинтересовалась Джим.
– Ерунда, – откликнулся Майлс. – Просто у меня хорошее настроение.
А настроение и вправду было замечательное. Они объездили несколько магазинов и накупили подарков для Гарри и его тети. Майлс сам выбирал некоторые из них. Он купил для миссис Смуллит белую вязаную шаль, а для Гарри – роликовые коньки, от которых мальчишка был в таком восторге, что даже бросился Майлсу на шею. Странно, но Майлсу это понравилось. Он никогда не думал о том, чтобы завести детей, а сейчас эта мысль неожиданно пришла ему в голову.
Он невольно покосился на Джим и увидел, что она тоже смотрит на него. Их взгляды встретились. Ее раскосые зеленые глаза блестели. От счастья или от холода, Майлс не знал. Но она смотрела на него с такой нежностью и благодарностью, что он вдруг почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Ему захотелось подхватить Джим на руки и закружить ее, не стесняясь людей, которые деловито сновали туда-сюда. Ему захотелось наговорить ей кучу приятных глупостей, так чтобы ее щеки заалели от смущения. Ему захотелось раскрыться перед ней полностью, без остатка, чтобы она знала все его тайные мысли и желания. И еще ему захотелось подойти к ней близко-близко и поцеловать ее в губы, украшенные нежной улыбкой. А потом долго упиваться удивленным взглядом этих чудесных глаз, зеленых как жадеит... И Майлс, позабыв обо всех своих страхах и сомнениях, шагнул в ее сторону...
– Эй вы! – завопил Гарри, прервав волшебное мгновение, околдовавшее Майлса. – Хватит пялиться друг на друга! Я тут такую штуку нашел...
Майлс и Джим густо покраснели и пошли смотреть на «штуку», найденную Гарри. Майлс не знал, сердиться ему на мальчишку или благодарить его за то, что тот помешал столь необдуманному поступку. Что бы подумала Джим, если бы он налетел на нее со своим поцелуем? Она вполне могла обидеться или испугаться, а этого Майлс хотел меньше всего. Что, если Джим видит в нем только старшего брата и наставника? Что, если испытывает к нему исключительно родственные чувства? Хотя, какие они родственники, если разобраться... Так, седьмая вода на киселе... Но у Джим нет ни одной родной души... Кто знает, вдруг она нашла ее в Майлсе?
– Может быть, мы отвезем Малыша Гарри домой? – спросила его Джим, когда все покупки были сделаны.
Майлс не имел ничего против. Он хотел навестить тетю Гарри, миссис Смуллит, которая когда-то рассказала ему, где найти Джим. Майлс усмехнулся, вспомнив свои тогдашние похождения. Увидев Агнесс, он решил, что его кузина... – не очень приличная девушка... А, в сущности, имело ли значение то, чем занималась Джим? Ведь Майлс не умер от разрыва сердца, когда узнал, что она воровка... Но от матери он все-таки укрыл эту горькую истину. Майлс собирался привести Джим в ее дом, поэтому информация о прошлом его кузины точно была лишней.
Миссис Смуллит приняла Майлса и Джим с распростертыми объятиями. Она не ожидала появления Майлса, поэтому была смущена. Да и Джим в ее новом обличии очень удивила Мадлен.
– Боже мой! – всплеснула руками миссис Смуллит. – Ты ли это, девочка моя?
Она стиснула Джим в объятиях и долго не хотела ее отпускать. До тех пор, пока Джим не взмолилась о пощаде.
– А вы, выходит, ее двоюродный братец? – поинтересовалась миссис Смуллит у Майлса. – Я вас помню. Вы приходили ко мне, когда искали Джим.
– Я тоже вас помню, миссис Смуллит, – улыбнулся Майлс и галантно поцеловал тетушке руку. Мадлен смутилась, и ее бледные щеки залились румянцем. – Меня зовут Майлс. Майлс Вондерхэйм.
– Мне так приятно, мистер Вондерхэйм... И я так рада, что наша Джим наконец в надежных руках... Ну что же вы стоите в коридоре, – обратилась миссис Смуллит к гостям. – Проходите, я напою вас чаем.
Майлс хотел было отказаться, но подумал, что это невежливо. Вдруг тетушка Мадлен решит, что он пренебрег ее гостеприимством из-за бедности, царящей в ее маленькой квартирке? Он помог Джим раздеться и снова поймал на себе ее благодарный взгляд. Майлс догадался, почему Джим так смотрит на него, и небрежно улыбнулся в ответ. Стоит ли благодарить его за такую малость, как чаепитие у пожилой дамы?
Они разместились на маленькой кухне, и миссис Смуллит разлила им чай, попутно расспрашивая Джим о том, как ей живется. Джим с радостью отвечала, особенно вдохновенно рассказывая о своей учебе. Майлс заранее знал, о ком из учителей Джим будет рассказывать больше всего. Естественно, о мистере Мэнброде, учителе истории, и, разумеется, об Альфреде Джейсоне, успешно обучавшем Джим культуре речи.
К последнему Майлс испытывал смешанные чувства. С одной стороны, он был благодарен педагогу – под его чутким руководством Джим добилась больших успехов. А с другой стороны, Майлс испытывал ревность. Она так часто говорила о Джейсоне, что в душу Майлса закрадывались подозрения: а не влюблена ли в него Джим? Ведь так часто бывает, что ученицы влюбляются в своих учителей...
Но, к великому удивлению Майлса, больше всего Джим рассказывала о нем самом. Из ее уст постоянно раздавались фразы: «Майлс объяснил мне то», «Майлс научил меня этому», «Майлс показал, как правильно»... Он чувствовал, как его сердце ёкает каждый раз, когда она произносит его имя. Иногда, когда Джим умолкала, Майлс спрашивал себя, достоин ли он того восторженного мнения, которое составила о нем эта девушка?
Майлс и Джим вернулись домой усталые, но довольные прекрасно проведенным днем. Они еще не знали, что этот день все-таки будет испорчен...
У двери Майлса дожидался дворецкий с лицом трагического актера. Если бы Джим не знала Змеюку как облупленного, то решила бы, что у него умер близкий родственник. Но поскольку лицемерие дворецкого не было для нее секретом, она сразу догадалась, что Питер что-то задумал...
Вскоре все прояснилось. Оказалось, что у Майлса пропала пара запонок, тех самых, платиновых, сделанных в виде звезды. Джим не могла поверить тому, что услышала:
– Но разве ты не запираешь дверь в эту комнату? – спросила она Майлса.
– Да... – Майлс выглядел обескураженным. – Конечно же, запираю. У нас есть два ключа. Один – у меня в кабинете, другой – у Питера... Твой ключ на месте? – повернулся он к Питеру.
Джим не знала, чем объяснить все эти перемены. Может быть, она заболела? Нет, она давно так хорошо себя не чувствовала. Может быть, сошла с ума? Вряд ли, ей казалось, что ее рассудок светел как никогда. А может быть, дело было в том, что рядом с ней находился человек, который заботился о ней, опекал ее? Ведь с тех пор, как умерла ее мать, такого человека рядом с Джим не было...
Но Джим была не из тех, кто постоянно изводит себя вопросом: что же будет завтра? Она, как верно заметил Майлс, умела радоваться мелочам и каждой счастливой минуте. Особенно сейчас, когда ее отношения с Майлсом серьезно наладились, и, если между ними происходили ссоры, то они были мимолетными и быстро забывались.
Майлс был настолько любезен, что даже разрешил ей пригласить Малыша Гарри, о чем Джим подумала сразу же, как только приехала в этот дом. Естественно, Гарри с радостью принял приглашение. Во-первых, ему очень хотелось узнать, как живет его подруга. А во-вторых, ему было ужасно любопытно посмотреть, что представляют собой шикарные особняки, в которых проводят время богатые люди, вроде Майлса Вондерхэйма.
Джим не хотелось слишком уж поражать Гарри переменами, происшедшими с ней, поэтому к его приезду она постаралась одеться как можно проще. Тонкий зеленый джемпер, черные брючки в белую вертикальную полоску. Простенько и со вкусом. То же самое она посоветовала сделать Майлсу.
– Ни в коем случае не надевай костюм, – предупредила она его. – Малыш сойдет с ума, если увидит твои платиновые запонки, украшенные бриллиантами...
Майлс пожал плечами и надел темную рубашку с шелковыми брюками. В конце концов, Джим постоянно идет на уступки – так почему бы и ему ни уступить ей? Правда, насчет запонок Майлс был не согласен. Он обожал носить запонки. И не только носить, но и любоваться ими. У него была целая коллекция запонок, хранившаяся в отдельной комнате. Он даже показал ее Джим, но та не испытала особого восторга.
– Восхитительно... – пробормотала она, как делала всегда, если что-то не вызывало в ней эмоций, но нужно было их как-то выразить. – Правда, я не понимаю, зачем тебе так много запонок? Ты вполне мог бы обойтись и несколькими парами...
Майлс понимал, что его увлечение запонками чем-то напоминает страсть его матери к драгоценным камням и украшениям. Но, слава богу, до одержимости Ульрики ему было далеко. Он любил покупать запонки, носить их, и иногда с удовольствием рассматривал свою коллекцию. Но заниматься исключительно запонками – увольте. Это развлечение не для Майлса Вондерхэйма...
Малыш Гарри прибыл ровно в полдень, как и обещал. Джим оценила его пунктуальность, ибо обычно он ею пренебрегал. Гарри оделся в самые приличные вещи, которые были у него дома, и изо всех сил старался показать себя воспитанным мальчиком.
Дворецкий Питер пожирал мальчишку глазами, полными ненависти. Он бы ни за что на свете не пустил в дом этого оборванца. Но, кажется, хозяин вконец свихнулся. Может быть, нужно позвонить кое-кому, чтобы спасти ситуацию? Пока еще не поздно...
Майлс до слез хохотал, разумеется, в душе, когда Гарри с умным видом кивал головой, разглядывая фарфоровые статуэтки, стоящие на полочках и приговаривал:
– Чудесно! Это просто чудесно!
А Джим не стеснялась и смеялась над ним вслух:
– Ну что ты пыжишься, Гарри! Будто я не знаю, как ты говоришь обычно! Или ты думаешь, что я так привыкла к красивым словечкам, что уже ничего другого и слышать не могу?
– Не знаю... – Гарри смутился и покраснев так, что его лицо слилось с красной рубашкой которую Мадлен Смуллит тщательно залатала и выгладила. – Ты же теперь без пяти минут леди...
Джим звонко расхохоталась.
– Ну и что с того? Разве это означает, что я изменилась внутренне? Стала напыщенной и холодной дамочкой?! Конечно, я больше знаю... Да и говорю красивше... То есть красивее... Но ведь в душе я прежняя Джим. Что, не узнаешь?! – Джим изо всех сил хлопнула его по плечу, как в старые добрые времена их уличных странствий.
Гарри чуть не упал – удар у Джим был сильный, – но зато взбодрился. Ему сразу стало не по себе в этом дворце, где все состояло из сияющей чистотой мебели, ковров и статуэток. И он испугался, что Джим слилась со всем этим, стала частью мира обеспеченных людей. Но слава богу, он ошибся. Слова Джим привели Гарри в чувство: она, конечно же, изменилась, но не потеряла главного – саму себя.
Малыш Гарри расслабился и взахлеб принялся рассказывать о том, что происходило на Тоск-стрит за время отсутствия Джим. Тетя Мадлен поправилась, но так и не смогла найти работу; у Агнесс появился постоянный ухажер, но пока он не зовет ее замуж; Билли Платина чуть не попался за очередную кражу, но ему удалось ускользнуть прямо из участка, куда его привезли полицейские...
Джим внимательно слушала все новости. Она то смеялась, то серьезно и грустно качала головой. Все менялось и в то же время оставалось на своих местах. Словно не было никакого проблеска в небе над Тоск-стрит. Словно оно навсегда останется укрытым плотными тучами...
Майлс не принимал участия в общем разговоре. Он только наблюдал за Джим и Малышом Гарри. Какая же все-таки сложная жизнь у этой девушки и ее маленького друга! Но при этом они умудряются находить какие-то радости, смеяться над горестями и невзгодами... Он никогда не думал о том, как и чем живут такие люди, какие чувства переполняют их. Но с появлением в его жизни Джим все изменилось. Майлс вдруг понял, что он – не центр Вселенной, и его жизнь – не единственное, о чем стоит думать... Теперь он понимал Джим и чувствовал ее. Может быть, поэтому он ощущал внутри себя какое-то волнение, когда думал о ней? А может быть... Может быть, Богард оказался прав и Майлс поддался чарам этой маленькой феи.
Майлса не пугала эта мысль, когда он любовался красивым лицом, загадочными жадеитовыми глазами, пухлыми губами, которые – как верно подметил Богард – с первого же взгляда наводили на мысль о поцелуе. Майлс страшился этой мысли, когда оставался наедине с самим собой. Тогда он начинал размышлять над тем, что ему делать с этой девушкой, когда все закончится?
А ведь все закончится, и довольно скоро... Судя по тому, с каким рвением училась Джим, результат будет положительным. Но... Где гарантия, что девушку примут в обществе? Вечеринка с его друзьями – вовсе не показатель. Разве что – Майлса осенила неожиданная идея – привести ее к его матери, Ульрике. Там соберутся люди постарше, и по их реакции можно предсказать, что будет, когда он приведет ее в то общество, где вращался его отец и где теперь вращается сам Майлс...
Майлс нахмурился, вспоминая перечитанную недавно пьесу «Пигмалион». Самое обидное, что он идет по той же схеме, что была описана классиком. Он даже решил пригласить девушку к своей матери! Впрочем, перечитав «Пигмалиона», Майлс не согласился с выводами, сделанными Богардом. Как показалось Майлсу, Генри Хиггинс не был влюблен в свою Галатею – Элизу. Он просто привык к ней, не более того. Этот тип был слишком эгоистичен для того, чтобы влюбиться. Вот Элиза, возможно, и была влюблена в своего учителя, Генри Хиггинса. Но не настолько, чтобы выйти замуж за этого хамоватого эгоиста...
Классика – классикой, а Майлс чувствовал, что светлый образ Виктории Исприн отдаляется на задний план. И в то же время чувствовал, как ее это задевает. Впрочем, от этого он испытывал какое-то мстительное удовлетворение. Ведь она столько времени заставляла его томиться, строила из себя холодную красавицу... Что ж, пусть теперь помучается. Кто знает, может быть, Майлс все-таки женится на ней? Когда наконец поймет, что Джим – вовсе не его тип девушки... Майлс и сам не знал, почему он так боялся сделать ошибку и выбрать не ту... Но этот страх мучил и преследовал его постоянно.
Джим и Гарри недолго просидели в гостиной. Потому что Джим решила прокатиться с Гарри по магазинам, чтобы купить кое-что для него и для миссис Смуллит. Майлс не имел ничего против. Джим должна быть вознаграждена за упорный труд. Да и Малыш Гарри наверняка будет счастлив покататься на «ниссане»...
Майлс с удивлением подумал, что еще месяц назад ему было бы наплевать на Малыша Гарри, более того, он никогда не согласился бы возить в своей машине мальчишку-оборванца. А сейчас... Сейчас он даже думает о том, как доставить ребенку радость... И кто же-из них «Пигмалион»? Майлс или Джим? Эта мысль заставила его улыбнуться.
– Что тебя насмешило? – поинтересовалась Джим.
– Ерунда, – откликнулся Майлс. – Просто у меня хорошее настроение.
А настроение и вправду было замечательное. Они объездили несколько магазинов и накупили подарков для Гарри и его тети. Майлс сам выбирал некоторые из них. Он купил для миссис Смуллит белую вязаную шаль, а для Гарри – роликовые коньки, от которых мальчишка был в таком восторге, что даже бросился Майлсу на шею. Странно, но Майлсу это понравилось. Он никогда не думал о том, чтобы завести детей, а сейчас эта мысль неожиданно пришла ему в голову.
Он невольно покосился на Джим и увидел, что она тоже смотрит на него. Их взгляды встретились. Ее раскосые зеленые глаза блестели. От счастья или от холода, Майлс не знал. Но она смотрела на него с такой нежностью и благодарностью, что он вдруг почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Ему захотелось подхватить Джим на руки и закружить ее, не стесняясь людей, которые деловито сновали туда-сюда. Ему захотелось наговорить ей кучу приятных глупостей, так чтобы ее щеки заалели от смущения. Ему захотелось раскрыться перед ней полностью, без остатка, чтобы она знала все его тайные мысли и желания. И еще ему захотелось подойти к ней близко-близко и поцеловать ее в губы, украшенные нежной улыбкой. А потом долго упиваться удивленным взглядом этих чудесных глаз, зеленых как жадеит... И Майлс, позабыв обо всех своих страхах и сомнениях, шагнул в ее сторону...
– Эй вы! – завопил Гарри, прервав волшебное мгновение, околдовавшее Майлса. – Хватит пялиться друг на друга! Я тут такую штуку нашел...
Майлс и Джим густо покраснели и пошли смотреть на «штуку», найденную Гарри. Майлс не знал, сердиться ему на мальчишку или благодарить его за то, что тот помешал столь необдуманному поступку. Что бы подумала Джим, если бы он налетел на нее со своим поцелуем? Она вполне могла обидеться или испугаться, а этого Майлс хотел меньше всего. Что, если Джим видит в нем только старшего брата и наставника? Что, если испытывает к нему исключительно родственные чувства? Хотя, какие они родственники, если разобраться... Так, седьмая вода на киселе... Но у Джим нет ни одной родной души... Кто знает, вдруг она нашла ее в Майлсе?
– Может быть, мы отвезем Малыша Гарри домой? – спросила его Джим, когда все покупки были сделаны.
Майлс не имел ничего против. Он хотел навестить тетю Гарри, миссис Смуллит, которая когда-то рассказала ему, где найти Джим. Майлс усмехнулся, вспомнив свои тогдашние похождения. Увидев Агнесс, он решил, что его кузина... – не очень приличная девушка... А, в сущности, имело ли значение то, чем занималась Джим? Ведь Майлс не умер от разрыва сердца, когда узнал, что она воровка... Но от матери он все-таки укрыл эту горькую истину. Майлс собирался привести Джим в ее дом, поэтому информация о прошлом его кузины точно была лишней.
Миссис Смуллит приняла Майлса и Джим с распростертыми объятиями. Она не ожидала появления Майлса, поэтому была смущена. Да и Джим в ее новом обличии очень удивила Мадлен.
– Боже мой! – всплеснула руками миссис Смуллит. – Ты ли это, девочка моя?
Она стиснула Джим в объятиях и долго не хотела ее отпускать. До тех пор, пока Джим не взмолилась о пощаде.
– А вы, выходит, ее двоюродный братец? – поинтересовалась миссис Смуллит у Майлса. – Я вас помню. Вы приходили ко мне, когда искали Джим.
– Я тоже вас помню, миссис Смуллит, – улыбнулся Майлс и галантно поцеловал тетушке руку. Мадлен смутилась, и ее бледные щеки залились румянцем. – Меня зовут Майлс. Майлс Вондерхэйм.
– Мне так приятно, мистер Вондерхэйм... И я так рада, что наша Джим наконец в надежных руках... Ну что же вы стоите в коридоре, – обратилась миссис Смуллит к гостям. – Проходите, я напою вас чаем.
Майлс хотел было отказаться, но подумал, что это невежливо. Вдруг тетушка Мадлен решит, что он пренебрег ее гостеприимством из-за бедности, царящей в ее маленькой квартирке? Он помог Джим раздеться и снова поймал на себе ее благодарный взгляд. Майлс догадался, почему Джим так смотрит на него, и небрежно улыбнулся в ответ. Стоит ли благодарить его за такую малость, как чаепитие у пожилой дамы?
Они разместились на маленькой кухне, и миссис Смуллит разлила им чай, попутно расспрашивая Джим о том, как ей живется. Джим с радостью отвечала, особенно вдохновенно рассказывая о своей учебе. Майлс заранее знал, о ком из учителей Джим будет рассказывать больше всего. Естественно, о мистере Мэнброде, учителе истории, и, разумеется, об Альфреде Джейсоне, успешно обучавшем Джим культуре речи.
К последнему Майлс испытывал смешанные чувства. С одной стороны, он был благодарен педагогу – под его чутким руководством Джим добилась больших успехов. А с другой стороны, Майлс испытывал ревность. Она так часто говорила о Джейсоне, что в душу Майлса закрадывались подозрения: а не влюблена ли в него Джим? Ведь так часто бывает, что ученицы влюбляются в своих учителей...
Но, к великому удивлению Майлса, больше всего Джим рассказывала о нем самом. Из ее уст постоянно раздавались фразы: «Майлс объяснил мне то», «Майлс научил меня этому», «Майлс показал, как правильно»... Он чувствовал, как его сердце ёкает каждый раз, когда она произносит его имя. Иногда, когда Джим умолкала, Майлс спрашивал себя, достоин ли он того восторженного мнения, которое составила о нем эта девушка?
Майлс и Джим вернулись домой усталые, но довольные прекрасно проведенным днем. Они еще не знали, что этот день все-таки будет испорчен...
У двери Майлса дожидался дворецкий с лицом трагического актера. Если бы Джим не знала Змеюку как облупленного, то решила бы, что у него умер близкий родственник. Но поскольку лицемерие дворецкого не было для нее секретом, она сразу догадалась, что Питер что-то задумал...
Вскоре все прояснилось. Оказалось, что у Майлса пропала пара запонок, тех самых, платиновых, сделанных в виде звезды. Джим не могла поверить тому, что услышала:
– Но разве ты не запираешь дверь в эту комнату? – спросила она Майлса.
– Да... – Майлс выглядел обескураженным. – Конечно же, запираю. У нас есть два ключа. Один – у меня в кабинете, другой – у Питера... Твой ключ на месте? – повернулся он к Питеру.