Тертлдав Гарри. Мечи легиона

   Краска бросилась в лицо Горгида. Сперва его окатило волной жара, затем по спине прошла ледяная дрожь. Внезапно он понял смысл слов Хамреза.
   До этого времени жизнь грека протекала если и не слишком счастливо, то, во всяком случае, без излишних осложнений. Если догадка верна, то скоро они получат ее подтверждение.
   Впрочем, у Горгида было не слишком много времени для раздумий. Тряхнув головой, чернобородый великан в оранжевой куртке пришпорил лошадь и двинулся к берегу. Река оказалась совсем неглубокой — коню по брюхо. Не колеблясь ни мгновения, его товарищ с рогом у пояса последовал за ним. Тревожные крики пронеслись вдоль строя воинов, но великан успокоил их взмахом руки.
   Рослый горец на крупной лошади буквально навис над щуплым Аригом. Но аршаум, чувствуя за спиной сильную армию, выдержал пронзительный взгляд эрзерумца с царственной надменностью. Наконец горец одобрительно хмыкнул и проговорил что-то на своем языке. Ариг покачал головой.
   — Видесс? — спросил аршаум.
   — Нет, — ответил чернобородый; похоже, это было единственное известное ему слово на языке Империи. Он попытался заговорить на васпураканском. Нарба Кайс перевел:
   — Все как обычно: он хочет знать, кто мы такие и что, во имя Зла, делаем здесь.
   — В таком случае они, должно быть, поклоняются Четырем Пророкам? -сказал Скилицез, узнав типичное выражение приверженцев этой веры.
   — Во имя Зла и есть! Тут он попал в точку. Во имя Авшара, если выражаться точнее, — сказал Виридовикс.
   Ариг начал рассказывать. Когда он произнес «Йезд», оба воина злобно заворчали. Младший потянулся за шипастой булавой, висящей у него на поясе. Крепости, запиравшие ущелья и проходы в горах, — Гуниб и другие — не допускали в Эрзерум кочевников. Единственные степняки, проникавшие сюда, были бандами йездов с юга. Поначалу горцы решили, что Ариг из их числа, но, узнав от Нарбы Кайса о своей ошибке, засмеялись.
   — Мы просим пропустить нас через горы и снабдить провиантом и фуражом, — сказал Ариг. — В моем отряде есть теперь и эрзерумцы. Мы не грабим местных жителей. Полные мешки добычи мы набьем южнее — в Машизе!
   Чернобородый резко обернулся, оглядел армию Арига, отметил в ее рядах горцев.
   — Мне плевать на них! — громко сказал он и тут же признал: — Хотя они служат доказательством правоты твоих слов.
   Но Ариг видел, о чем тот думает: жадный блеск в глазах выдавал мечты о добыче, которую горец хотел бы захватить в долине. Затем чернобородый взял себя в руки, словно очнулся от сладкого сна.
   — Вы назвали себя. Теперь мой черед. Меня зовут Килеу, вождь Клятвенного Братства ирмидо. А это Атрокло, мой… — Он произнес какое-то слово на своем языке.
   Атрокло, судя по юному лицу и коротенькой курчавой бородке, было не более двадцати лет. Услышав свое имя, он улыбнулся вождю. Горгид знал такие улыбки. Он оставил их в своей маленькой провинциальной Элладе, когда поехал искать счастья в Рим — казалось, вечность назад. Нет, отныне жизнь его уже не будет такой, как прежде.
   Килеу засмеялся в бороду. У него было суровое, но открытое лицо -хорошее лицо для вождя.
   — Так вы решили врезать йездам? Мне это нравится!
   В разговор вмешался Атрокло. У него оказался звонкий, высокий голос. Он что-то спросил вождя. Тот махнул рукой, как бы позволяя ему говорить.
   Атрокло произнес на ломаном васпураканском:
   — Колдун — ты говорил. Он прошел здесь. Я так думаю.
   Все взгляды, как магнитом, притянулись к молодому воину. Атрокло слегка покраснел, смущенный всеобщим вниманием. Впрочем, румянец был почти незаметен на смуглой коже.
   — Четыре дня назад. В поле черный жеребец. Мертвый. Не знали, почему мертвый. Хорошая лошадь когда-то — я думаю. Использовали больше смерти… до смерти! Никогда нет животное так изможденное! Как скелет с кожей. Одно копыто без подковы — стерто до крови. Я подумал: так жестоко замучить лошадь в смерть! Я думаю теперь: отчаяние или магия. Никто не хочет даже тронуть эту мертвую лошадь. Следующий день — князь Аболо обнаружить: два лучших коня исчезнуть. Кто был вор? Нет знания.
   — Авшар! — воскликнули друзья Арига в один голос.
   — Четыре дня назад, — горько проговорил вождь аршаумов. — Мы потеряли еще два дня. Авшар постоянно опережает нас. Эти эрзерумцы тяжкой обузой висят у нас на шее и замедляют наше передвижение.
   Килеу не сводил с аршаума пристального взгляда. Жесты очень много говорили внимательному наблюдателю, даже если он не понимал языка. Кратко переговорив с Атрокло, вождь ирмидо вновь вернулся к васпураканскому языку.
   — Я начинаю верить вам, — сказал он, взглянув Аригу прямо в лицо. -Мы тоже пострадали от шакалов Юга! Так случалось не один раз. Ответь мне на один вопрос. Ты не откажешься принять к себе Клятвенное Братство? Полагаю, наши прекрасные соседи, — добавил вождь, и в его густом басе прозвучала ирония, — уж как-нибудь стерпят наше присутствие.
   — Почему бы и нет? Один эрзерумец задержит нас с тем же успехом, как и тысяча. А воины у тебя в отряде, кажется, неплохие. Хамрез из Какули говорил, будто вы отнюдь не робки в бою.
   — Помимо иного прочего, — добавил Атрокло и рассмеялся.
   — Вот вам еще один довод, — сказал Скилицез, обращаясь к Килеу, -аршаумы превосходят вас численностью в три раза.
   — Что есть, то есть, — признал Килеу, разводя руками. — Выбора у меня, похоже, нет. Вас не в три, а в десять раз больше, чем нас. Нам вряд ли удалось бы задержать вас, не пропустив через наши земли. — Его лицо помрачнело. — Что ж! Я прыгну на спину белого леопарда, схвачу его за уши и стану молиться Четырем, чтобы добрые боги отвели беду от моего стада.
   Атрокло снова затрубил в рог. Горгид видел, как на виске юноши пульсирует жилка. На этот раз прозвучал совершенно другой сигнал -вероятно, мирный. Клятвенное Братство перестроилось в походную колонну.
   — Если ты предашь нас, клянусь: тебе придется ответить за это! -сказал Килеу Аригу. — Передай это Хамрезу и его дружкам. Пусть их больше, чем нас, — я заставлю его заплатить.
   — Нет, — отозвался Ариг, — если они предадут тебя, то я сам спрошу с них за это.
   — Хорошо сказано, вождь! — воскликнул Килеу, когда Нарба перевел ему слова аршаума. — Слушай. Нынче ночью я приглашаю тебя к себе на пир. Приходи со своими друзьями. Пригласи от моего имени также эрзерумцев, которые следуют за твоей армией. — В голосе вождя послышались веселые нотки. — Скажи им: в моем замке будут развлечения на любой вкус, не только на наш собственный.
   — Я приду на пир, но сяду не в замке, а за его стенами, — ответил Ариг.
   Ему не нужны были предостерегающие взгляды Скилицеза, чтобы насторожиться при виде невысокого, но очень прочного замка, на который показывал ему вождь ирмидо.
   Атрокло проговорил что-то гневным тоном, но Килеу оборвал его.
   — Не осуждаю тебя за осторожность, — сказал Килеу Аригу. — Лио -доброе укрепление. Я мог бы отсиживаться здесь десять лет, задумай я что-нибудь подлое. Что ж! Ты прав. Пусть пир развернется под стенами на закате. Твои людям лучше разбить лагерь прямо здесь, у воды. Это создаст должное расстояние между мной и тобой.
   Килеу выдержал паузу, пристально наблюдая за Аригом. По реакции кочевника горец пытался оценить искренность всех высказанных прежде слов. Но Ариг сказал кратко:
   — Итак, прощай до заката.
   Он отвернул лошадь, оставив Килеу размышлять над этим лаконичным ответом.
   Ариг передал приглашение ирмидо другим эрзерумцам. Хамрез, который относился к Братству хоть и неприязненно, но с уважением, согласился провести с ними ночь. Грашвил также ответил согласием, добавив, что не знает об ирмидо ничего — ни хорошего, ни дурного.
   Другие вожди решительно сказали «нет»; на их лицах появилось выражение ужаса и отвращения. Один из них, Эроми из племени редах, ушел сам и забрал с собой сотню своих воинов, едва заслышал о том, что ирмидо решили присоединиться к армии аршаумов.
   — Попутного ветра в спину, — сказал Скилицез. — Обойдемся и без них. Мы приобретем больше, чем потеряем, если эти воры уберутся отсюда.
   На стенах замка Лио все еще стояли воины, но надо рвом с водой опустился подвесной мост. С внешней стороны рва уже устанавливали столы и скамьи. Суетились воины и слуги. Внутри крепости дымились костры — там жарилось мясо. Свежий ветерок доносил запах готовящихся блюд.
   Ноздри Виридовикса непроизвольно расширялись, улавливая заманчивые ароматы, и кельт с довольной ухмылкой поглаживал себя по животу. Но приятные ожидания не мешали ему внимательно рассматривать ирмидо, пока он вместе с остальными гостями во главе с Аригом ехал мимо пшеничных полей. Кельт остался весьма доволен увиденным.
   — Если бы они замышляли недоброе, — сказал он, привязывая лошадь к дереву, — они не стали бы смешивать нас со своими людьми. Останься мы в одном отряде, лучники со стен легко перестреляли бы нас. Это нетрудно сделать даже при таком бледном свете. А сейчас, вздумай они осыпать нас стрелами, им пришлось бы наделать дырок в головах своих вождей. Думаю, за это их никто бы не поблагодарил.
   — Точно, — заметил Горгид. Грек снял пылинку со своей расшитой орнаментами туники, от души надеясь, что жирное пятно на штанах останется незамеченным. В этот вечер Горгид облачился в видессианскую одежду; меньше всего ему хотелось, чтобы ирмидо приняли его за степняка.
   Килеу и Атрокло одновременно поднялись со скамьи и поклонились приблизившимся аршаумам, показывая им, где они могут сесть.
   Виридовикса засунули между толстым ирмидо, который был на несколько лет старше кельта, и худощавым — тот был чуть моложе его. Один немного говорил на хаморском языке; другой не понимал ни слова. Со сдержанным любопытством воины Братства поглядывали на необычного гостя. Однако, обнаружив, что тот совершенно не понимает их языка, вернулись к своему основному занятию -выпивке.
   Виридовикс поднял оловянную кружку, чтобы служанка наполнила ее вином. Когда девушка отошла, покачивая бедрами, Виридовикс невольно проводил ее глазами.
   После смерти Сейрем кельт дал себе клятву не прикасаться к женщинам до конца своей жизни. Легко было соблюдать эту клятву, пока он находился в армии аршаумов. Но время неуклонно залечивало душевные раны, а тело начало выдвигать свои требования. И оказавшись в горах, он провел ночь в стогу с девушкой из племени меши. Конечно, одна ночь со служанкой не могла послужить заменой глубокому чувству, которое кельт испытывал к Сейрем.
   На пиру за столом с мужчинами не сидело ни одной женщины. Не было видно ни жен, ни сестер вождей. Видимо, эрзерумцы придерживались каких-то макуранских обычаев. Привыкший к более свободным нравам степняков, Виридовикс скучал. Одним только своим присутствием женщины оживляли любое пиршество.
   От Горгида также не укрылось отсутствие женщин, но грек сделал свои выводы. Слева и справа от него сидели ирмидо; один сосед Горгида носил черную куртку, прошитую серебром, другой — одежду фиолетового и желтого цвета. Ни один из соседей грека не говорил ни по-видессиански, ни на языке аршаумов. Горгид вздохнул. Похоже, ему предстоял долгий скучный вечер.
   Служанка, подававшая блюда Горгиду, послала ему приглашающую улыбку. В ответ он сделал каменное лицо. Девушка отвернулась с недовольным видом.
   Неожиданно один из ирмидо, сидевший напротив Горгида, заговорил на видессианском языке:
   — Можно мне говорить с тобой, для тренировки? Я был тогда юноша -служил два года в Империи, наемный солдат. Потом мой брат умер здесь. Я получил его земли. Меня звать Ракио.
   — Рад познакомиться, — искренне ответил Горгид и назвал свое имя.
   Ракио было около тридцати лет. Он не отличался особенной красотой, и все же в его лице чувствовалось своеобразное обаяние. Когда он улыбался, становилась заметной щербинка в переднем зубе. Он довольно коротко стриг бороду, у него был крупный нос и густые, выдающиеся вперед брови. Славный парень, подумал Горгид.
   Однако, когда на столе появилась еда, грек на время совершенно забыл о своем собеседнике. Год в степи не прошел для него даром. Он давно привык к баранине и козлятине — они были весьма недурны, особенно с луком и диким чесноком. Даже мясо, поджаренное наспех на костре из кизяка, Горгид находил теперь вполне вкусным.
   Но горошек, шпинат, спаржа, над которой поднимался парок, были роскошью, а от нее он уже почти отвык. После плоских жестких лепешек -настоящий мягкий хлеб, еще теплый, только что вынутый из печи! Это привело Горгида в состояние, близкое к экстазу. Он слегка распустил пояс.
   — Просто великолепно!
   Ракио смотрел на него с улыбкой.
   — Однажды я ел с хаморами, — сказал ирмидо. — В Империи. Мне понимать, что ты чувствовать.
   Грек плеснул каплю вина на землю — в честь богов, и высоко поднял кружку.
   — За хорошую еду! — воскликнул он и осушил ее до дна.
   Смеясь, Ракио последовал его примеру. Точно так же поступил и Гуделин, сидевший неподалеку. Слух у толстого бюрократа был таким же обостренным, как и вкус.
   Между столами бродил певец, аккомпанирующий себе на лютне. Неподалеку от певца подбрасывал в воздух дюжину острых ножей ловкий жонглер. Ножи сверкали, летая с невероятной быстротой. Кто-то бросил жонглеру монету. Он подхватил ее на лету, не уронив ни одного ножа.
   Две девушки с факелами в руках танцевали между воткнутыми остриями вверх кинжалами.
   Когда служанка, разносившая вино, проходила мимо Виридовикса, тот улучил момент и обхватил ее за талию. Девушка улыбнулась и провела пальцем по огненным усам кельта. Уже не в первый раз их цвет завораживал женщин, привыкших видеть только черные бороды и темные кудри. Виридовикс легонько куснул служанку за кончик пальца. Та засмеялась, прижавшись к нему теснее.
   Килеу прогудел что-то, обращаясь к Виридовиксу. Несколько человек одобрительно загалдели. Нарба Кайс перевел кельту:
   — Они просят тебя не забирать служанку, пока она не разольет гостям все вино, что осталось у нее в кувшине.
   — Справедливое требование. — Виридовикс хлопнул девушку пониже спины. — Давай побыстрее, милая.
   Не зная по-видессиански ни слова, она тем не менее легко поняла его.
   К этому времени Ариг уже растворился в ночи, прихватив с собой грудастую служанку. Исчезли и Грашвил, и Вартанг — каждый со своей случайной подругой.
   Килеу оглядывался по сторонам с довольным видом. Он не скрывал радости по поводу того, что гостям пришлись по душе и пир, и развлечения и что между хозяевами и приглашенными установились добрые отношения.
   Но ни один ирмидо так и не встал из-за стола.
   Девушка-прислужница повертелась возле Горгида и снова ушла ни с чем. Недоумевая, Ракио поднял брови:
   — Она тебе не понравилась? Может быть — более полную? Более худую? Может, найти помоложе? Ты — наш гость. Мы не хотим — нынче ночью ты один в холодной постели. — Озабоченность Ракио выглядела вполне искренней.
   — Прими мою благодарность, — отозвался грек, — но сегодня я не хочу женщины.
   Ракио насмешливо пожал плечами, как бы желая сказать: уж не сошел ли ты с ума, друг?
   Горгид опустил глаза, уставившись на свои руки. Он знал, чего хочет, но понятия не имел о том, как подступиться к делу. К тому же он боялся ошибиться и тем самым нанести хозяевам смертельное оскорбление. И вместе с тем порой он был уверен…
   Горгид решил на время отложить трудный разговор. Служанка подала блюдо с засахаренными фруктами.
   Но вот и с десертом покончено. Избегать щекотливой темы больше нельзя. Горгид почувствовал, как отчаянно колотится сердце. Похолодевшими губами он выговорил — как можно легче и непринужденнее:
   — Прекрасный вечер. И так много красивых пар мужчин за столом…
   Ракио уловил ударение на слове «пары». Он шевельнул бровями, будто желая предостеречь гостя от необдуманных слов:
   — Чужеземцы считают нас грязными выродками за то, что у нас все не так, как у других людей… Как вы это называете? Шиворот-навыворот.
   Ракио глядел на Горгида с подозрением. Много лет неприязнь, брезгливость, ужас отгораживали ирмидо от всех остальных племен и народов.
   Вспомнив мудрое рассуждение Платона, Горгид постарался передать его как можно точнее:
   — «Влюбленный, совершив нечто преступное или позорное, предпочтет быть уличенным кем угодно — пусть даже родным отцом, — но только не предметом своей страсти. Влюбленные никогда не покажут друг перед другом слабости или трусости. В бою они способны на чудеса храбрости. Армия любовников, какой бы она ни была малочисленной, может завоевать весь мир».
   Вот и все. Слова произнесены. Грека охватило мрачное упорное отчаяние. Сейчас он поймет, что ошибся. Сейчас Ракио презрительно усмехнется и…
   Но ирмидо изумленно раскрыл рот. После секунды ошеломленного молчания он что-то быстро проговорил на своем языке. Оба соседа Горгида — и тот, что в черном с серебром, и разноцветный — стали пожимать ему руки, хлопать по спине, предлагать лучшие куски мяса, поднимать кубки с вином в его честь.
   Облегчение разлилось по душе Горгида, омывая его сладким дождем. Он разнял медвежьи объятия соседа и тут же подскочил от неожиданности, когда кто-то хлопнул его между лопаток.
   С широкой ухмылкой за спиной Горгида стоял Виридовикс.
   — Похоже, к тебе они отнеслись более дружески, чем ко мне, хотя ты не слишком-то оценил их вина. Мне кажется, ты почти не пил.
   Горгид кивнул на девушку. Та держала кельта за руку и явно была недовольна задержкой.
   — Каждому свое, Виридовикс.
   — Ты прав! Например, эта голубка — мне. Не так ли, моя милая пташка?
   Она пожала плечами, не поняв вопроса. Виридовикс пощекотал ее шею. Девушка засмеялась.
   Виридовикс отвел ее подальше от столов, отыскав уютное местечко на полянке с шелковистой травой. Разложив плащ, Виридовикс похлопал по нему ладонью. Мягкая трава и запах цветов превращали это ложе в изысканную постель.
   Девушку звали Фамар. Судя по всему, ей не терпелось заняться любовью. Они торопливо сорвали друг с друга одежду. Виридовикс с удовольствием ощущал под ладонями теплую, мягкую кожу Фамар. Когда кельт уложил ее на плащ и приподнялся над ней, девушка вдруг покачала головой, словно не соглашаясь. Некоторое время она пыталась что-то втолковать ему, и наконец Виридовикс сдался.
   — Давай сделаем так, как ты хочешь, — пробормотал он. — В конце концов, я никогда не отказываюсь попробовать что-нибудь новенькое.
   Девушка повернулась, прижавшись к нему спиной, словно желая сесть к нему на колени. Капелька пота стекла по ее бедру.
   — Довольно необычная позиция… — начал было кельт. И вдруг его осенило.
   Внезапно все, что он видел до этого в земле ирмидо, стало ему более чем понятным. Будто сложились в единую картину разрозненные кусочки мозаики. Виридовикс громко захохотал. Фамар обернулась. В ее взгляде смешались удивление и недовольство.
   — Я не над тобой, девочка. — Кельт нежно погладил ее по колену, все еще усмехаясь. — Теперь я понимаю, почему ты предпочитаешь такой способ. А Горгид, этот бедный дурень!.. Бедный! Несчастный кот, упавший в котел со сметаной. — Он рассуждал, словно Фамар могла его понять, но вскоре разговоры показались ему лишними. — Ладно. Так на чем мы с тобой остановились?..
   В это время Горгид рассказывал ирмидо о том, как очутился в Империи, и об обычаях его — теперь навеки потерянной — родины. Ирмидо забросали грека вопросами. Разумеется, самое жгучее любопытство вызывала у них одна тема. На протяжении многих веков соседние племена презирали ирмидо за их нетрадиционное сексуальное предпочтение. Тем удивительнее показалось им то обстоятельство, что нечто подобное имеется и в других странах и мирах.
   Грек рассказал им об объединявшихся в пары воинах Спарты, о свободных обычаях Афин, о Священной Дружине Фив. Сто пятьдесят пар любовников погибли до единого человека, защищая родные Фивы от Филиппа Македонского.
   Этот трагический эпизод потряс многочисленных слушателей грека. У многих на глазах выступили слезы.
   — А когда закончилась битва? — спросил Ракио (он переводил рассказ Горгида для остальных). — Что, этот царь надругался над телами павших?
   — Нет, — ответил Горгид. — Ни один из них не был убит ударом в спину, все триста человек встретили смерть лицом к лицу. И когда Филипп увидел это, он сказал: «Позор тем, кто скажет хотя бы одно дурное слово о столь отважных воинах».
   Когда Ракио закончил переводить, из груди собравшихся вырвался дружный вздох. Наступила тишина. Все склонили головы, отдавая молчаливую дань почтения людям, павшим почти три столетия назад.
   Горгид был по-настоящему тронут. Но спустя короткое время неистощимое любопытство взяло верх над остальными чувствами:
   — Могу я узнать, с каких времен существует ваше Клятвенное Братство?
   Ракио задумался.
   — Думаю, оно существует всегда. Со времен Фраотриша, первого среди благословенных Четырех. Вот когда.
   Горгид знал: это все равно что сказать «вечно». Он еле слышно вздохнул. В конце концов, в жизни имелись вещи поважнее его любимой истории.
   — Мне показалось сначала, что воины вашего Братства разбиты на пары. Но ты — один, если я не ошибаюсь.
   — Посмотри туда. Видишь — трое: Падауро, Ристи и Ипейро. Их трое, не пара. Есть еще тройка, в эту ночь они на юге, в дозоре. Довольно много таких, как я. Нас называют «сиротами». У меня нет друга навсегда. Пока нет. Я теперь старший сын в семье, поэтому вошел в Братство, когда стал взрослый.
   Собственная ненаблюдательность рассердила грека. Он должен был догадаться обо всем и сам, когда увидел Ракио одного.
   Желая скрыть смущение, Горгид отпил большой глоток вина и только после этого задал следующий вопрос:
   — А почему ты «сирота»? Ты… м-м-м… ну, не хочешь следовать всем обычаям Клятвенного Братства?
   Ракио нахмурил лоб, не сразу поняв, о чем спрашивает Горгид. Затем на всякий случай ирмидо уточнил:
   — Ты спрашиваешь — нравятся ли мне женщины? — Он улыбнулся и перевел этот разговор остальным собравшимся. Ирмидо засмеялись; кто-то бросил в Ракио коркой хлеба. — Просто я не спешу, — пояснил Ракио Горгиду.
   — Я так и понял, — сухо ответил Горгид, перейдя к своей обычной сдержанной манере разговора.
   Брови Ракио дрогнули. На этот раз на его лице был написан откровенный вопрос. Горгид наклонил голову и вдруг вспомнил, что этот жест, обычный в Греции, здесь никому ничего не говорит. Тогда он просто кивнул.
   Факелы, зажженные вокруг пиршественных столов, постепенно затухали. Горгид и Ракио ушли рука об руку.

 

* * *

 
   западе в лучах полуденного солнца сверкала, как моток серебряной проволоки, река Мауш. Вдоль реки тянулась полоса яркой зеленой растительности, но дальше начинались серо-коричневые степи плоскогорья. Там заправляли йезды.
   Завидев наконец степь, аршаумы разразились радостными воплями. Но Виридовикс ничуть не пожалел о том, что эта отрадная, с точки зрения кочевников, картина исчезла из виду, когда армия начала спускаться по южному склону.
   — Эта пустыня еще хуже той, что мы видели на Видессианском плато, -сказал кельт. — Там я, честно говоря, не думал, что бывает еще хуже.
   — Да, это безводная пустыня, — согласился Гуделин. — Но там, где удается провести воду, эта почва приносит обильные урожаи. Ты и сам сможешь убедиться в этом, когда наш путь пройдет по междуречью Тиба и Тубтуба. Там снимают три урожая в год.
   — В жизни не поверю, — заупрямился кельт. Прохладная лесистая Галлия была плодородна. Виридовикс не мог представить себе, чтобы выжженная солнцем местность, даже если ее орошать, также способна приносить хороший урожай.
   Однако Скилицез поддержал своего соотечественника:
   — Можешь не верить, но это чистая правда. Междуречье Тиба и Тубтуба называют еще Страной Тысячи Городов, потому что эта земля действительно может прокормить тысячу городов. Вернее, могла — с тех пор, как йезды захватили ее, здесь настали не лучшие времена.
   Виридовикс недоверчиво хмыкнул и сменил тему:
   — А где находится Машиз?
   — Моя бы воля, он находился бы на луне, — грустно ответил Гуделин, -но, к сожалению, это не так. Тем хуже для нас! Этот проклятый город располагается в предгорьях Дилбата, к западу от истоков Тубтуба.
   Когда армия разбила лагерь на ночь, кельт нарисовал в пыли схематическую карту местности. Он растолковал значение своих каракулей Горгиду, а тот несколькими быстрыми точными штрихами скопировал их на восковую табличку.
   — Любопытно. — Грек закрыл таблички и сообщил: — Я ухожу в лагерь к ирмидо. У них очень интересные рассказы. Думаю, запишу несколько историй.
   — Интересные рассказы? — Виридовикс еле сдерживал смех. Сейчас Горгид был почти прозрачен — кельт легко читал его мысли. Под тем же предлогом грек уходил в лагерь ирмидо три вечера подряд. Дважды он возвращался после полуночи, а в третий раз провел всю ночь у Клятвенного Братства.
   — Да, — невозмутимо отозвался Горгид. — Например, описание первого похода йездов в Эрзерум просто поразительно… Чему ты ухмыляешься?
   — Кто ухмыляется? Я? — Кельт распахнул зеленые глаза. На его лице появилось выражение полной невинности. Наконец он сдался и фыркнул: — Ну конечно, тебя тянет к ирмидо неуемная жажда знаний. Именно поэтому ты теперь ночами спишь как убитый, а днем с твоего лица не сходит глупая, блаженная улыбка.
   — Какая еще глупая, блаженная… — Грек вздрогнул. — Слушай, если ты все знаешь и без меня, то зачем спрашивать?
   — Прости, — быстро сказал Виридовикс. Ему не понравилось тревожное выражение, появившееся на лице Горгида. Грек всегда сжимался, когда заговаривали о том, что в римской армии каралось смертью. — Просто я хотел сказать: странно видеть такого старого кислого сухаря, как ты, прыгающим от радости, точно малое дитя.