Тертлдав Гарри. Мечи легиона

   Горгид покачал головой. Конечно, у Дизабула не было причин относиться к нему с большой теплотой. Юный принц поддерживал Боргаза, а Горгид сорвал коварный план йезда и помешал тому отравить Аргуна. Гордость Дизабула была ранена. Кроме того, Дизабул вполне мог бы стать каганом, если бы Аргун умер…
   Поразмыслив надо всем этим, Горгид признал:
   — Не думаю, чтобы ты ошибся.
   Бюрократ послюнил палец и нарисовал в воздухе «галочку», как бы поставив себе балл за сообразительность.
   Едва стало темнеть, кочевники разошлись и выпустили из ловушки тех животных, что уцелели. Охотники покидали седла, чтобы собрать и разделать подстреленных птиц.
   Виридовикс демонстративно зажал нос. Запах бойни угнетал и Горгида. Однако кровавая вонь была не хуже той, что обычно стояла над полями сражений. А этого Горгид на своем веку повидал немало.
   Аршаумы запалили костры. К небу поднялись высокие огненные языки. Кочевники коптили мясо, стараясь заготовить его впрок как можно больше.
   Аргун ковылял от одного костра к другому. Его сопровождал Ирнэк.
   — Жаль, что здесь нет женщин, — услышал Горгид слова кагана.
   — Жаль, — согласился Ирнэк. — Так много шкур, костей и сухожилий пропало зря только потому, что у нас нет времени употребить их в дело.
   Степная жизнь была суровой. Не пустить в дело все, что имеется под рукой, вопиюще противоречило обычаям, которым при иных обстоятельствах кочевники следовали неукоснительно.
   Привыкшие к полуголодной жизни, кочевники умели, когда предоставлялась возможность, наедаться до отвала. Непостижимым образом они заглатывали огромные куски полупрожаренного мяса. Если бы можно было затеять состязание обжор, степняк переел бы любого.
   — Наши ребята не клюют по мелочи! — весело сказал Виридовикс, жадно откусывая от жирного гуся, которого подобрал у ручья.
   — Ты и сам недурно работаешь зубами, — отозвался Горгид, обгладывая ножку того же гуся. Перед кельтом уже лежала хорошая горка дочиста обглоданных костей.
   Батбайян сидел один, повернувшись к костру спиной. Едва Горгид утолил первый голод и начал думать о чем-либо еще, кроме еды, он поднялся, желая пригласить молодого хамора к своему костру. Увидев, куда собрался Горгид, Виридовикс приподнялся и остановил его.
   — Оставь парня в покое, — тихо сказал кельт.
   Горгид раздраженно фыркнул:
   — Тебе-то что? Ему будет лучше с нами, чем в мрачном одиночестве.
   — Не думаю. Может быть, конечно, я ошибаюсь… но костры напоминают ему то дьявольское пламя, которым Авшар поймал Таргитая в ловушку. Я тоже мог оказаться в числе несчастных, но мне повезло. Если Батбайян захочет поговорить с нами, он подойдет сам. И можешь не злиться из-за этого.
   Грек опустился на траву у костра.
   — Пожалуй, ты прав. Об этом ты и говорил Аригу несколько дней назад, не так ли? — Горгид с любопытством взглянул на Виридовикса. — Я даже не ожидал от тебя такой деликатности.
   Виридовикс задумчиво потянул себя за правый ус. Наконец он ответил:
   — Мучить других без особой нужды — это развлечение для Авшара. Я видел, как он это делает. Теперь у меня нет никакого желания подражать нашим врагам.
   — Ты наконец начал взрослеть, — сказал грек.
   Виридовикс презрительно хмыкнул.
   Горгид вдруг проговорил:
   — Если Авшар до сих пор не знал, что такая большая армия вошла в Пардрайю, то наши огни выдадут нас.
   — Он знает, — отозвался Виридовикс с мрачной уверенностью. — Он знает.

 

* * *

 
   Спустя два дня в лагерь аршаумов прибыл хамор, держа на копье щит, выкрашенный белой краской, — знак мирных намерений. Когда его привели к Аргуну и старейшинам, он смотрел странным взглядом, в котором смешались страх и самоуверенность.
   Хамор выглядел не слишком молодым — лет сорока; его некрасивое лицо было отмечено печатью хитрости и лукавства, глаза бегали, половина левого уха была отрублена. С точки зрения степняков, одет он был очень богато: шапка из меха куницы, волчья куртка, отороченная соболями, мягкие замшевые штаны. На указательном пальце правой руки сверкало золотое кольцо с громадным рубином; уздечка и седло украшены бирюзой и нефритом.
   Его пренебрежительный поклон кагану оказался достаточно дерзким, чтобы вызвать у аршаумов мрачные взгляды. Хамор знал, что представляет здесь мощную силу. Не обратив внимания на общее негодование, он заговорил:
   — Говорит ли здесь кто-нибудь на моем языке?
   — Я. — Скилицез сделал шаг вперед.
   При виде видессианина хамор на мгновение растерялся, а затем проговорил:
   — Что ж, крестьянин, — это презрительное обращение должно было поставить Скилицеза на место, — скажи аршауму: я — Родак, сын Папака! Я пришел от Варатеша, Великого Кагана Королевского Клана, повелителя всех кланов Пардрайи!
   Нахмурившись, Скилицез начал было переводить. Но Батбайян прервал его криком:
   — Ты, вшивый бандит! Ты уронил изо рта кусок дерьма, когда назвал Варатеша каганом, а свору бандитов — кланом!
   Молодой хамор собрался уже наброситься на Родака, но два аршаума схватили сына Таргитая за плечи и оттащили назад.
   Родак держался достоинством. Он глянул на Батбайяна искоса, словно только что заметил его незначительную персону. Затем обратился к Аргуну:
   — У вас один из разбойников? Вот как! Я не стану отвечать ему! Он отмечен печатью, как того и заслуживает!
   — Я — разбойник? — кричал Батбайян, пытаясь вырваться из цепких рук аршаумов. — А за что твой клан, твой настоящий клан, вышвырнул тебя, Родак? За что ты объявлен вне закона? Почему от тебя отвернулись твои родичи, Родак? Ты убил своего брата? Ты украл у своего друга? Может, ты сношал соседских коз?
   — Кем я был, не имеет значения, — холодно молвил Родак. Скилицез бесстрастно переводил речи обоих противников. — Имеет значение, кто я сейчас.
   — И кто ты сейчас? — надрывался Батбайян. — Надутый кусок овечьего дерьма! Ты портишь воздух всякий раз, как разеваешь пасть! Кем бы ты был без черного колдовства Авшара? Вечно голодным, полудохлым изгоем! Да ты и сейчас — пес, тощий стервятник, ящерица… ты, лягушка!
   Кочевники Пардрайи иррационально боялись и ненавидели лягушек. Один хамор не мог нанести другому более страшного оскорбления.
   Рука Родака метнулась к рукояти сабли. Но посланник Варатеша тотчас же замер: две дюжины стрел одновременно нацелились ему в грудь.
   Медленным, осторожным движением он убрал руку от оружия.
   — Так лучше, — сухо заметил Аргун. — Послов-предателей здесь уже видели. Таким лучше не подходить к нам с оружием в руках.
   — А с оскорблениями? — отозвался Родак. Губы у него побелели от гнева.
   — Какое слово сделает тебя гнуснее, чем ты уже есть? — сказал Батбайян.
   — Довольно! — проговорил Аргун. — Я без тебя разберусь, кто он такой.
   Батбайян замолчал. Аргун отдавал приказания мягким тоном; однако кагану аршаумов повиновались беспрекословно.
   Каган повернулся к Родаку:
   — Итак, чего же хочет от нас твой Варатеш?
   — Он предупреждает тебя: поворачивай назад. Иди на свою сторону Шаума! Иначе ты встретишься с гневом всех кланов Пардрайи!
   — Если твой каган не собирается нападать на меня, то и я его не трону, — сказал Аргун. — Моя война — с Йездом. Пардрайя — самая короткая дорога на Машиз. Пусть Варатеш меня пропустит, и я не стану искать ссоры с хаморами. Если же только он нападет… — Аргун оставил фразу незаконченной.
   Родак облизал пересохшие губы. Войны с Аршаумом страшным огнем горели в памяти его народа.
   — Авшар пришел, как говорят, из Йезда. Он принят в Королевский Клан! После Варатеша Авшар — второй человек клана.
   — Какое мне дело до этого? — осведомился Аргун.
   Батбайян раздвинул губы в жутковатой улыбке; Виридовикс в это мгновение напоминал волка, почуявшего кровь. Аргун заключил:
   — Вот мой ответ. Я не поверну назад. Я иду войной на Йезд. Я пройду мимо Варатеша и не трону его, если он не решится напасть на меня. Передай это твоему господину.
   Скилицез заколебался, прежде чем перевести хамору последнюю фразу.
   — Как я должен это переводить?
   — Дословно, — ответил Аргун.
   Слово «господин», которое употребил Аргун, буквально означало «хозяин собаки».
   Родак гневно смотрел на Аргуна из-под густых бровей.
   — Когда мой… вождь… услышит об этом, — посмотрим, насколько смешной он найдет твою шутку. Рядом с тобой стоит одноглазый. Скоро ты позавидуешь его участи!
   Он повернул коня и поскакал прочь.
   За спиной хамора Ариг затявкал, как щенок. Хор смеющихся голосов подхватил насмешку. Аршаумы тявкали и завывали на все лады, провожая Родака этим издевательским концертом, пока тот не скрылся.
   Батбайян подошел к Аригу и хлопнул его по спине, безмолвно выражая благодарность.
   Пока не стемнело, кочевники продолжали смеяться и гавкать друг на друга.
   Однако Горгид не разделял общего веселья. Он записал в свою летопись все, что случилось с посольством Родака, и добавил: «Хаморы живут ныне, стиснутые меж двух страхов: старым — перед западными соседями, и новым -кошмаром по имени Авшар. Один — только память о былом кровопролитии, но второй — ужасная реальность. Я думаю, что Авшар перевесит все остальное».
   Виридовикс спросил грека о том, что тот записал.
   — Так ты думаешь, стычка с Варатешем неизбежна?
   — Похоже на то. Зачем Авшару пропускать нас к Йезду, если он может сдержать нас этими кочевниками? Хаморы для него — всего лишь слепое орудие. Никакого сомнения — Авшар сумеет натравить их на нас.
   Виридовикс вытащил из ножен меч и оглядел его — нет ли ржавчины. На самом краю лезвия кельт заметил два крошечных пятнышка. Доведя оружие до удовлетворительного состояния, Виридовикс снова вложил его в ножны и мрачно уставился на огонь. Наконец сказал:
   — Думаю, мы побьем хаморов.
   — Если ты так думаешь, то не говори таким похоронным голосом, -откликнулся Горгид, даже не пытаясь скрыть тревогу.
   Плечи кельта, казалось, поникли под грузом печали.
   — В глубине души я в это не верю, — признался Виридовикс. — Пусть аршаумы — отличные бойцы; что толку? Ты сам несколько дней назад говорил: победу приносит колдовство Авшара, а не мужество воинов.
   Горгид поджал губы, словно ощутив неприятный привкус во рту. От солдат Авшара требовалось одно: продержаться до того момента, пока в сражение не вступит вся армия противника. Тогда магия князя-колдуна отыщет у врага слабое место… или создаст его.
   — Понял! — закричал вдруг Горгид. От волнения он заговорил по-гречески.
   Виридовикс подскочил от неожиданности и сердито проворчал:
   — Говори на языке, который можно понять.
   — Прости. — Слова бурным потоком полились с губ Горгида. Ему пришлось повторить свои бессвязные речи несколько раз, чтобы кельт наконец понял.
   Слушая грека, Виридовикс раскрывал глаза все шире.
   — Нет, ты, должно быть, самый большой хитрец в мире, — выдохнул кельт. От восторга он испустил громкий боевой клич, а после рухнул на волчью шкуру, служившую ему одеялом, и захлебнулся от хохота. — Лягушки! -просипел он. — Лягушки!..
   Горгид высунул голову из палатки.
   — Толаи!.. — заорал он.

 

Глава третья

   — Вон он. — Марк показал на чиновника пальцем. — Его имя Итзалин.
   — Третий слева? — спросил Гай Филипп.
   Трибун кивнул и тут же пожалел о своей неосмотрительности: голова раскалывалась от тупой боли. От любого резкого движения в висках принимались стучать молотки. Вчера Марк слишком много пил и слишком мало спал.
   Старший центурион двинулся вперед со словами:
   — Его имя значит для меня не больше, чем собачье дерьмо, в которое он превратится, когда я закончу разбираться с ним.
   Высокий римский шлем едва не задевал потолок жестким гребнем, от быстрых шагов красный шлем развевался на плечах, кольчуга звенела. Скавр прислонился к косяку, наблюдая за происходящим. Чиновники в ужасе глядели из-за гор пергаментных свитков на это воплощение войны, внезапно возникшее в их маленьком уютном мирке.
   Итзалин, погруженный в счета, даже не заметил приближения римлянина. Он продолжал переводить цифры из одной колонки в другую, тщательно проверяя каждый столбец. Итзалину едва перевалило за тридцать, однако это был уже опытный бюрократ. Лицо его было бледным, кожа дряблой, а почерк -уверенным.
   Гай Филипп с громким лязгом вырвал меч из медных ножен. Марк бросился вперед — он привел сюда старшего центуриона вовсе не для того, чтобы тот совершил убийство. Однако Гай Филипп с силой опустил меч на письменный стол Итзалина. Чернильница подпрыгнула и перевернулась, костяшки счетов разлетелись в разные стороны.
   Чиновник как ужаленный выскочил из-за стола и дико уставился на Гая Филиппа. С криком ужаса он подхватил толстую бухгалтерскую книгу, спасая ее из лужи расплывающихся чернил.
   — Что это значит? — вскричал он дрожащим голосом.
   — Заткни свою паршивую глотку, ты, мешок гнилых яблок! — басом заревел Гай Филипп. Старший центурион мог перекрыть голосом даже шум битвы; в закрытом помещении его рев звучал просто устрашающе. — Не двигаться! -Он ткнул несчастного бюрократа в грудь, видя, что тот пытается улизнуть. -Ты будешь слушать все, что я сочту нужным тебе сказать!
   И Гай Филипп ловко плюнул в чернильницу.
   Под пронзительным взором старшего центуриона Итзалин съежился. Что ж, никакого позора в том, что бюрократ перепугался до потери сознания, не было. Огненный взор Гая Филиппа превращал в пыль даже испытанных в боях легионеров.
   — Так это ты тот самый гребаный дурень с кочаном капусты на плечах! Это ты валял дурака с жалованьем для моих солдат! — рявкнул старший центурион, кривя губы.
   Краска смущения залила сероватое лицо Итзалина.
   — Вполне вероятно, что в связи с некоторыми непредвиденными обстоятельствами и задержкой, обусловленной… м-м… досадными недоразумениями и некоторыми промахами в работе, а также… м-м… несколько временных затруднений, усугубленных обилием…
   — Хватит молоть чушь! — приказал Гай Филипп. Он не понял и половины из того, что нес бюрократ. Заметив, что все еще держит меч в руке, Гай Филипп вложил гладий в ножны. Теперь он мрачно тыкал в лицо бюрократу пальцем.
   Перепуганные глаза Итзалина были прикованы к этому пальцу.
   — А теперь слушай меня! Слушай хорошенько, понял? — заговорил ветеран. Итзалин послушно кивнул, не смея поднять глаз. — Это вы, проклятые богами, чернильные души, придумали нанимать солдат! Это вы перестали доверять видессианам, потому что те любили своих господ больше, чем вас. Так? — Гай Филипп встряхнул несчастного чиновника. — Так или нет?
   — Я… э-э… Полагаю, что нечто в этом роде действительно имело место, хотя подобная политика… м-м… была внедрена в обычную практику до того, как я имел честь быть переведенным в данный отдел.
   — Клянусь членом Марса! Ты что, всегда так разговариваешь? — Римлянин хлопнул себя рукой по лбу, пытаясь осознать услышанное. — Если бы спросили меня, я бы ответил вам так: да вы, ребята, задницей думали!.. Ладно, хрен с этим делом. Слушай, ты, ублюдочный сын козы! Если ты хочешь, чтобы солдаты сражались за деньги, то почему ты вздумал задержать им жалованье? Отвечай, голозадый бюрократ! — Голос Гая Филиппа зазвучал еще громче, хотя Марк не думал, что такое возможно. — А если бы сюда пришли мои солдаты?.. Уж они-то вовсе не такие мягкосердечные добряки, как я, не думай! Знаешь, что бы они с тобой сделали? Они оторвали бы твою ослиную башку и помочились на нее! Будешь знать, как задерживать их деньги!
   Казалось, Итзалин с минуты на минуту потеряет сознание. Решив, что с несчастного чиновника, пожалуй, хватит, Марк вмешался:
   — Ну, раз уж ты у нас такой мягкосердечный добряк, Гай, то скажи: что же ты с ним сделаешь? Ну коли не станешь отрывать ему голову и мочиться на нее?
   — Э? Я? Хм… — Старший центурион на мгновение смешался, но почти сразу же великолепно пришел в себя. Придвинувшись к бедняге Итзалину вплотную, он прошипел тому прямо в глаза: — Даю тебе четыре дня! Ты отправишь нам все до последнего золотого! И в старых монетах, а не в том мусоре, который чеканил Ортайяс! Иначе я забуду дорожку в уборную и все свои струйки солью на тебя. Ты меня понял?
   После третьей попытки Итзалин выдавил:
   — Да.
   — Вот так-то оно лучше. — Гай Филипп сурово огляделся по сторонам. -А вы, паршивые бездельники, почему не работаете? — зарычал он на ошеломленных бюрократов и скорым шагом покинул комнату.
   — Всего вам доброго, господа! — любезно сказал Марк чиновникам, следуя за Гаем Филиппом. Уже в коридоре трибуна посетила удачная мысль. Он снова заглянул в комнату и добавил: — Наемники — ужасные люди. Иметь дело с видессианскими аристократами было куда приятнее, не так ли?

 

* * *

 
   Алипия Гавра весело смеялась, когда трибун рассказывал ей эту историю.
   — И он получил жалованье?
   — До последнего медяка. Оплата была выслана в Гарсавру специальным курьером дней десять назад. Гай Филипп решил остаться в Видессе и дождаться известия от Муниция о том, что деньги получены. Если произойдет задержка или Муниций недосчитается хотя бы одной монетки… ох, не хотел бы я в таком случае оказаться на месте Итзалина.
   — Совсем неплохо время от времени устраивать бюрократам хорошую взбучку, — серьезно отозвалась Алипия. — Чиновники необходимы, чтобы Империя оставалась могущественной. Но иногда они начинают думать, будто жизнь сводится к бухгалтерским книгам. Столкнуться с реальностью лицом к лицу… Полезный урок.
   Марк усмехнулся:
   — Да уж. Думаю, Гай Филипп — воплощенная реальность. Во всяком случае, он куда реальнее, чем хотелось бы Итзалину.
   Алипия поднялась с постели. Прошла несколько шагов до столика, где стоял кувшин вина. Налила себе и Марку. Это было лучшее вино, какое нашлось в таверне. Правда, и оно оказалось не слишком хорошим.
   По сравнению с постоялым двором Аэция этот был маленьким и грязным. В узкое окно врывался непрестанный звон молотков — в этом квартале жили медники.
   Отставив кружку — безобразный на вид предмет желтого цвета, кое-как приспособленный для питья, — трибун поймал взгляд Алипии. Принцесса смотрела на него с любопытством.
   Марк свел брови в дугу. «Что?» Помедлив, Алипия нерешительно спросила:
   — Ты говорил Гаю Филиппу… о нас?
   — Нет, — тут же ответил Скавр. — Чем меньше людей знает, тем лучше.
   — Это так, — кивнула принцесса. — И все же, если даже половина того, что говорит о Гае мой дядя, — правда, то он никогда тебя не предаст. Он верный соратник и добрый твой друг. Об этом можно судить хотя бы по тому, как слаженно вы работаете в паре.
   — Ты права. Гай никогда не предаст меня, — согласился Марк. — Но если я ему откроюсь, моя жизнь легче не станет. Зато его — существенно осложнится. Он увидит только риск. Он никогда не поймет, что ты стоишь любого риска.
   — Никогда не говори, что не рожден быть придворным, милый Марк, -прошептала Алипия. Ее глаза засияли.
   Марк крепко обнял ее. Кожа Алипии, как теплый шелк, коснулась его щеки.
   С улицы донесся грубый голос:
   — Прочь с дороги!
   По каменной мостовой процокали подкованные копыта. Алипия еще оставалась в объятиях трибуна; все, что происходило за окном, ее не интересовало. Однако трибун почему-то отметил этот шум. Квартал медников был небогатым. Всадники нечасто появлялись здесь.
   Спустя короткое время весь второй этаж таверны задрожал от грохота. Несколько человек в тяжелых сапогах затопали по деревянным ступеням.
   Марк нахмурился.
   — Что за чушь? — пробормотал он, скорее раздраженный, нежели испуганный. Лучше заранее подготовиться — вдруг это бандиты или…
   Марк вскочил на ноги, вырвал меч из ножен и обмотал тунику вокруг левой руки.
   Дверь с треском рухнула. Алипия вскрикнула. Скавр бросился было вперед… и вдруг замер. В коридоре стояли четыре лучника. Стрелы были нацелены Скавру в живот. Позади ждали копейщики — их оказалось не меньше полудюжины.
   С широкой улыбкой вперед выступил Провк Марзофл:
   — Ну, еще шаг, чужеземец! Давай!
   Трибун оцепенел. Он перестал что-либо чувствовать, пораженный страшным несчастьем. Медленно Марк опустил меч.
   — Не хочешь? — спросил Марзофл, видя, что Марк не двигается. — Тем хуже для тебя. Тогда — прочь с дороги!
   Римлянин повиновался.
   — Всемогущий Юпитер, — проговорил он, — Юпитер, Юпитер, Юпитер…
   Это не было ни молитвой, ни проклятием. Просто первым словом, которое он смог произнести.
   Лучники вошли в комнату. Трое наставили луки на Марка, четвертый — на Алипию. Принцесса замерла на постели, как изваяние. Скрывая наготу, она натянула на себя одеяло. Ее расширенные глаза стали дикими, как у пойманного в ловушку зверька.
   — Нет необходимости целиться в нее, — мягко сказал Марк.
   Лучник — судя по горбатому носу и влажным карим глазам, это был васпураканин, — кивнул и опустил лук.
   — Заткнись! — бросил Марку Марзофл, стоявший у двери. Внезапно он заметил, что трибун все еще держит в руке меч. — Брось! — приказал он и зло рявкнул на васпураканского лучника: — А ты, Артаваст, подбери этот меч, если уж тебе больше нечем заняться.
   Глаза Марзофла скользили по лицу Марка.
   — Что, продолжаешь каждый день скрести физиономию бритвой? -Видессианин почесал бородку и неприятно усмехнулся. — Ничего! Когда Туризин закончит с тобой разбираться, тебе уже не придется срезать щетину со щек. Будешь гла-аденьким и пу-ухленьким…
   Голос Марзофла тоненько задребезжал, как у евнуха. Он размашисто хлопнул себя между ног в очень понятном жесте. У Марка кровь застыла в жилах. Инстинктивно он прикрылся рукой. Один из копейщиков позади Марзофла засмеялся.
   Парализующий страх вдруг отпустил Алипию.
   — Нет! — крикнула она в ужасе. — Это я виновата, не он!
   — А тебя никто не спрашивает, шлюха! — холодно произнес Марзофл. -Давай, щебечи. Сперва валялась в постельке у обоих Сфранцезов, теперь стала подстилкой варвара.
   Алипия побелела как полотно.
   — Закрой свой грязный рот, Марзофл, — проговорил Скавр. — Ты заплатишь за все, обещаю.
   — Чего стоят твои обещания? — Кавалерист подошел к трибуну и сильно ударил его по лицу.
   Марк тряхнул головой, отгоняя слабость. В ушах у него звенело.
   — Со мной можешь делать что угодно, но относись с уважением к ее высочеству. Туризин тебя не похвалит, если она пожалуется.
   — Да? Не похвалит? — Но в голосе Марзофла послышалось легкое сомнение. Лучники, которым напомнили о титуле Алипии, быстро переглянулись.
   Однако Марзофл очень скоро пришел в себя:
   — Жаль, у меня нет времени поступать с тобой так, как мне бы хотелось. Давай, натягивай штаны.
   Скавр подавил нервный смешок. Он знал, что, начав смеяться, уже не остановится.
   Марзофл повернулся к Алипии.
   — А ты, моя госпожа, — молвил он, превращая вежливое обращение в оскорбительное, — вылезай из тепленького гнездышка. Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя здесь дожидаться следующего клиента?
   — Будь ты проклят, Провк, — сказал Скавр.
   Алипия стояла неподвижно, кутаясь в одеяло. На ее лице застыл ужас. Марк знал, что новое унижение может сломать Алипию навсегда. Когда Марзофл протянул руку, желая сорвать с нее одеяло, трибун крикнул:
   — Стой!
   — С какой стати?
   — Она все еще племянница Императора! Что бы Туризин ни сделал со мной, он не отблагодарит тебя за громкий скандал с его родственницей.
   Выпад попал в цель. Римлянин видел, как в голове негодяя вихрем проносятся различные доводы. Получив крошечное преимущество, Марк тут же принялся развивать его:
   — Пусть она оденется без свидетелей. Куда она отсюда выйдет, подумай?
   Марзофл поскреб подбородок, размышляя над услышанным. Наконец он резко ткнул в Скавра пальцем.
   — Выведите его в коридор. — Когда лучники повиновались приказу, добавил, обращаясь к Алипии: — Поторопись.
   — Благодарю, — сказала Алипия — Марзофлу и Марку одновременно.
   Марзофл захлопнул дверь и закричал на своих солдат:
   — Что вы тут торчите, как болваны? Свяжите этого ублюдка!
   Прежде чем последний узел был затянут на руках Марка, Алипия вышла из комнаты. На ней было длинное льняное платье золотистого цвета. На лице принцессы застыла маска спокойствия. Но Марк видел, как дрожала ее рука, когда Алипия закрывала за собой дверь.
   — Делай, что собирался, — обратилась она к Марзофлу. Ее голос прозвучал невозмутимо.
   Скавр споткнулся на ступеньках и чуть не упал, но лучник, который нес его меч, поддержал трибуна за плечо.
   Посетители, потягивавшие в пивной эль, уставились на солдат и пленников. Марзофл, веселый и оживленный, сунул в руку хозяина несколько серебряных монет.
   — Пусть это окупит причиненное мною беспокойство.
   Хозяин таверны жадно схватил монеты.
   Лошади стояли во дворе. За ними присматривало еще двое копейщиков.
   — В седло! — распорядился Марзофл и издевательски поклонился Скавру. — На этот раз поскачешь на жеребце, а не на своей шлюхе. Как тебе такая идея?
   — Ты давно знал!.. — вырвалось у Марка.
   — Вот именно, — ответил Марзофл самодовольно. — У Сабория отменный слух. Я потратил некоторое время, чтобы убедиться в его правоте, но дело того стоило.
   — Саборий! — одновременно воскликнули Скавр и Алипия, обменявшись взглядом.
   — Фос! Что же теперь мой дядя сделает с Бальзамоном?
   — К сожалению, черт возьми, ничего! — сказал Марзофл. — Увы. Ссора с Патриархом может стоить его величеству бунта. — С гнусной улыбкой Марзофл повернулся к Скавру: — К тебе это, разумеется, не относится. Хотел бы я, чтобы всех жадных наемников в Видессе можно было скрутить так же легко. Поехали.