Страница:
Как он дрожал, покупая эти четыре бутыли! Почему-то Леша считал, что такое количество кислоты может понадобиться частному лицу для одной-единственной надобности: растворить в ванной и спустить в канализацию нечаянно образовавшийся в собственной квартире (всякое в жизни бывает!) криминальный труп… Надо думать, менеджеры фирмы «Балт-Реактив» придерживались схожих жизненных принципов – и наотрез отказывались продавать кислоты частным лицам.
По счастью, почти на каждом рынке есть неприметный ларечек с надписью: «Печати, штампы, бланки». Приобретенную там за смешную сумму доверенность несуществующей фирмы Леша протягивал дрожащей рукой и заказывал товар прерывающимся голосом. Казалось, где-то под столом сработает потайная кнопочка, и суровые парни в камуфляже поволокут Виноградова А.Н. на предмет выяснения причин потребности в таком количестве убийственной жидкости… И он (а что еще делать?) пригласит их на берег маленького такого, но оч-чень уютного водоема…
Обошлось. И через весь город кислоту он довез без приключений.
…Содержимое кембрика вспыхнуло, огонь пополз внутрь пластиковой трубки, выбрасывая наружу искры и вонючий сизый дымок – «раз…» сказал про себя Леша и поспешил (стараясь, однако, не слишком топать) к другому, снабженному противовесом, концу деревянной конструкции, отдаленно напоминающей не то самый древний из шлагбаумов, не то журавль над деревенским колодцем.
Старина Архимед не подвел, закон рычага сработал без осечки – чудовищный заряд, раза в полтора тяжелее своего создателя, осторожно проплыл по воздуху и застыл над самой серединой пруда; аккуратно, без плеска, коснулся поверхности и медленно погрузился почти полностью, над поверхностью торчал лишь дымящийся кембрик.
«Двенадцать… тринадцать…» – дрожащей рукой Леша выдернул заранее воткнутый в дерево конструкции скальпель. Полоснул по натянутому струной нейлоновому шнуру – тут же, не ожидая падения на дно заряда и реакции на это тех, кто сидел в пруду, – бросился бежать. Не в слепой панике, как в прошлый раз, – заранее выбранным и выверенным маршрутом.
Оказавшись в безопасном удалении, выглянул из-за угла сарая, продолжая отсчитывать секунды. Сработало на тридцать пятой.
Пуф-х-х-х!!!
Не очень эффектно, взрыв сквозь толщу воды донесся негромким глухим хлопком, но бутыли он наверняка разнес, и Леша знал – сейчас там, у дна, царил ад.
Поверхность вздулась огромным пузырем, потом вздыбилась концентрическими кругами – может, действительно на дне подыхал кто-то большой, а может, просто затихала ударная волна взрыва – отсюда, издалека, разобрать оказалось трудно. Но скоро все успокоилось – ни единой капли не выплескивалось над зелеными берегами…
Вот и все.
Так просто. Больше в пруду никто не сидит. Можно зарывать. Ничего и никого живого в этой луже теперь нет. Поделись улыбкою своей – дурацкая песенка крутилась в голове победным маршем.
Леша улыбнулся – именно так, как не получилось у него в субботу на глазах у жены. Ну, с женой и тещей разговор еще будет…
Выждав для гарантии несколько минут, он направился к пруду неторопливой и уверенной походкой человека, хорошо сделавшего главное и трудное дело…
…Он не ошибся – действительно, ничего живого в пруду не уцелело, а что уцелело – в мучениях издыхало. Но главного Леша никак не ожидал – пруда как такового тоже не осталось.
Воронка – без воды. Крутые склоны покрыты липкой грязью. Там бьются умирающие, с разъеденной чешуей и выжженными глазами рыбы (надо же, водились ведь и вполне крупные!) – разбрасывают в стороны брызги ила и воды, ставшей внезапно такой жгучей и ядовитой. Одни из рыб замирают навсегда, другие скатываются вниз, на дно… нет, дна у воронки не осталось (или никогда не было?), вместо него – ровный, чуть больше метра в диаметре, круг бездонного на вид провала. Или норы. Или шахты. Или дыры, ведущей непонятно куда и непонятно зачем…
Это куда же я прожег… – оторопело подумал Леша, затрудняясь определить, что именно он прожег. И тут пришел звук, пришел оттуда, снизу, из глубин дыры, – звук напоминал шкворчание масла на раскаленной сковородке… Если вылить цистерну масла на сковороду с футбольное поле размером.
Бежать!!! – Команда мозга не успела дойти до мышц, все произошло слишком быстро.
В верхней, кое-как освещенной дневным светом части шахты возникла бурлящая, пузырящаяся масса. Не вода, воды в этой жиже было мало – слизистое, неоднородное месиво. Казалось – там мелькают в безумном танце и извивающиеся куски чего-то еще живого, и только что ставшего мертвым, и бывшего мертвым всегда – а может, это лишь казалось. Долго рассматривать не пришлось – чудовищная пушка выплюнула чудовищный заряд. Кошмарный гейзер взлетел над воронкой и тут же опал. Горячая, обжигающая слизь хлынула во все стороны.
Возвращаются назад не только улыбки. Заряды кислоты – тоже.
…Наверное, он рефлекторно успел прикрыть лицо ладонями… или очки спасли глаза… – и Леша продолжал видеть, несмотря на дикое жжение на лице и руках, залитых кипящей грязью. Инстинктивно рванулся туда, где виделось спасение – к бочке, к старой железной бочке с дождевой водой – скорей окунуться, скорей смыть проклятую гадость, разъедающую одежду и кожу…
До бочки десяток шагов, не больше, но ему казалось, что бежит целую вечность – земля то уходила вниз, то резко бросалась навстречу. Ноги подкашивались, как после непомерной дозы спиртного. Он рухнул на четвереньки, продолжая попытки доползти, добраться, ничего не получалось, и тут сошедшая с ума земля нечаянно помогла – вздыбилась, опрокинула бочку навстречу.
Он жадно нырнул в хлынувший благодатный поток, на секунду позабыв обо всем, что творилось вокруг, – смывал ядовитую слизь и срывал расползающуюся под руками одежду, спасительная река иссякала, он зачерпывал уже с земли жидкую грязь, втирая ее в горящее огнем лицо, но это была целительная грязь, спасающая, умеряющая невыносимое жжение…
Когда он наконец смог взглянуть вокруг? – кто знает, секунды не исчезли, просто потеряли всякое значение… – но кипевшее буйство неведомых сил все еще продолжалось… Сначала в глаза бросились последствия землетрясения (землетрясения? – да черт его знает, он никогда не попадал в землетрясения, но ничего иного на ум не приходило, да и некогда ломать голову).
Вставшая дыбом земля, столь удачно опрокинувшая бочку, так и осталась вздыбленной – в виде вала, покрытого глубокими трещинами и разрывами дерна, широкого и невысокого вала – больше всего увиденное напоминало след исполинского, со слона размером, крота, проползшего у самой поверхности.
Вал проходил как раз под старым домом – точнее под той грудой обломков, что осталась от него и от сарая; лишь на отшибе, чуть в стороне, как гнусная издевка стояла совершенно целая дощатая уборная… Плодовые деревья, по корням которых прошел вал, наклонились в разные стороны, два огромных старых тополя у дороги рухнули; асфальт проезжей части вспух неровными, словно обгрызенными, плитами… Там же, у выкорчеванной колонки, бил из разорванной трубы чистый и звенящий родник…
Туда, туда! – жжение вернулось, лицо припекало. Он поднялся на ноги, подземные толчки не исчезли, но ослабли, он приноравливался к ним, как моряк к качающейся палубе корабля… Поднялся и увидел – вспучивший землю вал не закончился ни на его участке, ни на порушенной дороге – уходил, слегка загибаясь, в поле; зацепил наискось участки новой застройки (там что-то горело-дымило и доносились приглушенные расстоянием крики).
Но самое главное – вал продолжал расти!
Крот-гигант продолжал работу со скоростью быстро бегущего человека. Леша, позабыв про стремление к роднику, завороженно следил, как вспухает, вздыбливается заросшее люцерной поле, как вал приближается к бетонным опорам шестикиловаттной линии – готово, одна накренилась, зависла на вытянувшихся струной проводах («голова» вала проползла дальше) – и рухнула – треск, синие молнии бьют в землю, и она, земля, набухает уже не в длину – неподвижным, растущим в ширину и в высоту исполинским холмом-нарывом…
И тут тряхнуло по-настоящему, тряхнуло так, что все предыдущее показалось легкой разминкой и прелюдией: земля встала вертикально, зеленой, топорщащейся кустами и деревьями стеной – и тут же рухнула обратно, презирая все законы гравитации – рухнула, чтобы сейчас же вздыбиться снова.
Трещины распахивались хищными ртами. Схлопывались обратно – со всем, что в них провалилось…
Воздух выл.
Леша попросту отключился на какое-то время – защитная реакция организма, не предназначенного эволюцией для таких свистоплясок, а когда снова включился, все закончилось и стало совсем иным.
…Он лежал на дне котловины – круглого большого провала в земле, диаметром, пожалуй, около километра – трудно точно определить, где заканчивается все более пологий склон и начинается первозданное ровное поле. Дом, вернее остатки Лешиного дома, оказались почти в самом центре котловины, где землю больше всего истерзали разломы и трещины. И из этих трещин начала сочиться вода, с каждым мигом усиливая напор. Она тут же смывала слизь и мусор, мешалась с вывернутой темной землей, превращаясь в мутную жидкость, почти в жидкую грязь, но он видел, что изначально это самая обычная вода, прозрачная и чистая…
Все действительно кончилось, понял Леша. Того, кто сидел в пруду (да нет, конечно под прудом!) – больше нет.
Сдох, сдох, сдох!!!! Или навсегда сбежал…
Бог знает, кем или чем было это и зачем проковыряло щелку-глазок в стене между мирами… Да и черт с ним, пропади оно пропадом…
От таких размышлений – одновременно он зачерпывал сочащуюся под ногами муть и обливал не перестающие припекать лицо и тело – от этого простого и приятного занятия Лешу оторвала мысль, что скоро он окажется на дне красивого круглого озера глубиной метров двадцать-тридцать. А для заплывов на длинные дистанции сил не осталось…
Леша поспешил наверх, не глядя по сторонам и не выбирая дороги, и тут же застрял в месиве из упавших стволов, веток и листьев, месиве, бывшем недавно так понравившейся ему осиново-березовой рощицей. Пришлось обходить, вода догоняла, заливала ноги, он уже не видел, куда ступает, пару раз провалился, наступил на что-то острое – и наконец рухнул на траву, оставив между собой и наступающей водой изрядное расстояние.
…Всю котловину новообразовавшийся водоем не заполнил – примерно треть, никак не более. Переставшая прибывать вода образовала круговое течение, быстро затихавшее. По поверхности озера радостным хороводом кружили всплывшие остатки Лешиного дома, построек и мебели… Извлечение «четверки» без мобилизации водолазной техники представлялось делом малореальным. На пороге своего дома – покривившегося, перекошенного, но устоявшего – стоял дед Серега и, судя по жестам, отчаянно матерился. Откуда-то доносились звуки сирены.
Он подковылял к урезу воды – полуголый, обожженный, с непонятно как уцелевшими очками на носу – одно стекло треснуло. Зачем-то пощупал воду, словно собирался купаться… Растерянно разлепил почерневшие, треснувшие, покрытые запекшейся кровью губы:
– Хрен продашь теперь наследство… Только пруд и остался…
Все остановилось, застыло – не было даже ветра. Леша стоял неподвижно. Надо куда-то идти, что-то делать, кому-то пытаться объяснить, что здесь стряслось в прямом и переносном смысле – вместо этого он присел на землю. Сидел – совсем как десять дней назад сидел на берегу крошечного пруда, наблюдая за застывшими у кромки водорослей крошечными карасиками. Пришедшую тогда мысль, что в озерах эти крохи вырастают ого-го какими, Леша сейчас не вспомнил…
Водоворот затих окончательно. Обломки прекратили свое коловращение. Лишь кое-где мутноватое зеркало воды морщила рябь. Легкая рябь…
Глава 6
Наташка…
Наташка мертва… Сознание отказывалось принимать эту мысль, несмотря на очевидные свидетельства трагедии. Нет! Нет!! НЕТ!!! Слишком несправедливо – встретить женщину после пятнадцати лет разлуки, убедиться, что любишь ее, спрятать, загнать в подполье чувство – ради дружбы… А потом… А потом – вот так…
Подошел Костик, сказал что-то, Кравцов ничего не услышал и ничего не понял, хотел переспросить, но из горла вырвался только сдавленный и хриплый стон.
– Отставить истерику!!! – гаркнул Костик, как матерый старшина-контрактник на зеленого салагу. – Жива ваша женщина, черт возьми! И дети живы! Отсюда, по крайней мере, ушли своими ногами…
Пашка немедленно разогнулся. И спросил на удивление трезвым голосом:
– Чья тогда кровь?
…Ручеек, сочившийся по дну заросшей кустарником лощинки, к началу лета почти пересох. Но кое-где почва сохраняла влагу, следы там отпечатались хорошо, – не надо было быть куперовским Следопытом, чтобы хотя бы в общих чертах понять произошедшее тут. В принципе и Кравцов с Пашкой могли сами разобраться в следах и прийти к тем же выводам, что и Костик, – если бы сразу не решили, что кровь, залившая «Оку», принадлежит Наташе.
– Суду все ясно, – говорил Костик. – Машина остановилась не здесь – рядом, на дороге. Женщина вышла, прошла вон туда… – Он показал рукой на большой куст краснотала. – Довольно долго там топталась почти на одном месте, надо понимать, беседовала с кем-то. Характерный момент – ее собеседник стоял как статуя, совершенно неподвижно, оставил рядом лишь два глубоких отпечатка, и все. Дети за это время умудрились истоптать всю округу – может, играли в догонялки, может, просто носились по кустам… Из чего делаю вывод: встреча проходила достаточно мирно, по меньшей мере поначалу. Потом все трое ушли – вдоль по лощине.
– А собеседник? – спросил Кравцов.
– Не знаю… – слегка смущенно протянул Костик. – Либо пошел не с ними, либо ступал след в след. Через траву отпечатки неразборчивые… Женщина и дети кое-где наступали на голую землю и глину, так что их обувь идентифицировать легко. Этот же шагал крайне осторожно. Битый волк… – В тоне Костика определенно слышалось уважение – уважение охотника к матерому хищнику, которого тем почетнее найти и уничтожить.
– Чья кровь? – вновь спросил Паша. Выглядел он сейчас абсолютно трезвым.
– Охранника, конечно же… – пожал Костик плечами так, словно вопрос был верхом наивности. – Вопрос, где тело. Из машины здесь его не вытаскивали…
Он обошел вокруг «Оки», внимательно поглядывая по сторонам, вышел на дорогу… Призывно махнул рукой.
…«Студент» лежал в кустах с другой стороны – от дороги туда вел густой красный след. Костюм и рубашка пропитаны кровью, горло рассечено; как показалось Кравцову – аккуратным ударом. Скупым. Экономным. Судя по всему, сюда никто охранника не затаскивал – слепо, не разбирая дороги, проломился сквозь заросли прошлогоднего борщевика. Упал и умер.
– Не приближаться! – предостерег их Костик. – Вы здесь не были и ничего не видели. К чему вам проблемы?
– У него… был пистолет… Он стрелял, сопротивлялся? – спросил Паша.
Костик походкой балерины подошел к мертвецу, двумя пальцами отдернул липкую, тяжелую полу пиджака. Пистолет остался на месте. В кобуре.
– Почему он не стрелял? – недоумевал Пашка. – Почему дал подойти и зарезать себя, как барана?
– Нанесли удар неожиданно, понятное дело. А потом… Я не знаю, о чем думают люди в последние секунды своей жизни, истекая кровью… Полагаю, ничего он уже не соображал и о пистолете не вспомнил. Просто выскочил из машины и бежал от противника, пока мог. Тот за ним не погнался, затолкал «Оку» в кусты, не садясь за руль.
– Что же делали в это время Наташа и мальчики? Могли ведь убежать, спрятаться… – спросил Кравцов.
– Не знаю. Возможно, нападавших было двое. Один, например, разбирался с охранником, другой держал под стволом мальчишку. Найдем – узнаем. Все, пора за дело…
Костик содрал испачканный кровью чехол с сиденья, скомкал, швырнул назад, на днище салона. Сказал жестко:
– Садитесь и уезжайте. Вы здесь никогда в жизни не были. Наталья Васильевна и дети – тоже. Даже машины – не было. Следы мы затрем… Я вызываю людей и собак. Все будет в порядке – найдем и освободим. Не впервой. Будьте дома, ждите сообщений. Чехол сожгите.
Пашка и Кравцов попытались спорить, настаивая на своем участии в операции.
– У-ЕЗ-ЖАЙ-ТЕ, – по слогам отчеканил Костик. – Работать придется ювелирно, и любящие мужчины, толкающие под руку, мне не нужны. Вы у хирурга в операционной тоже за спиной бы стояли? Между прочим, мы тут топчемся, а время уходит. Пока вы здесь, я не начну.
Кравцов еще сомневался, но Паша уже шагнул к «Оке». Он знал Костика лучше – и, судя по всему, доверял ему абсолютно. Либо понимал, что спорить с ним бесполезно.
Устраиваясь в тесном салоне, Кравцов подумал, что выражение «любящие мужчины» – во множественном числе – в устах Костика прозвучало несколько двусмысленно. А может, просто показалось.
Кравцов пытался его успокоить, говорил, что если погоня Костика и не увенчается немедленным успехом – то не затем похититель или похитители все затеяли, чтобы убить с таким трудом взятых заложников. Значит, будут переговоры, будет торг… И тогда возможны любые варианты.
Все доводы помогали слабо. Кравцов и сам чувствовал их шаткость – прекрасно знал, чем зачастую заканчиваются операции по освобождению заложников. Он машинально, чтобы хоть чем-то занять глаза и руки, взялся за пульт телевизора. По всем центральным каналам Трехсотлетие громыхало музыкой и пестрело яркими красками. Хотелось шандарахнуть по экрану чем-нибудь тяжелым.
Второй охранник – звали его, как выяснилось, Мишей – сидел, забившись мышкой в угол. Смерть напарника Мишу потрясла. Самоуверенность и сознание собственной значимости слетели с него, как шелуха с зерна. Понял, что пистолет и накачанные мускулы помогут не всегда и не везде, что игра в крутых суперменов закончилась, – и стал обычным растерянным пареньком…
Кравцова томило желание плюнуть на все слова Костика, зарядить ружье картечью и отправиться на поиски, пусть и бесплодные. Умом понимал: «охотник» прав, помощь дилетантов может оказаться медвежьей услугой, – но хотелось.
Он принес из «Антилопы» так и валявшееся там свидетельство о смерти Сашка, изучил внимательно. И поразился.
Черт возьми!
В графе «Причина смерти» значилось: термические повреждения организма, повлекшие за собой разрушения мягких тканей, несовместимые с жизнью.
Вот это да.
Обычно из трех строчек сей графы медики заполняют лишь верхнюю, и то не до конца. Про обгоревшего и потом умершего написали бы: обширные ожоги такой-то степени…
Во что же надо превратиться, чтобы получить подобную формулировку? В головешку? В горсточку пепла? И будут ли проводить сложнейшие экспертизы, чтобы идентифицировать эту головешку или горсточку, оставшуюся от клиента психушки? Сомнительно…
Надо звонить в Саблино. Прямо сейчас. Не важно, что выходной и праздник. Немедленно уточнить подробности пожара, если там был пожар. Расспросить кого угодно, хоть дежурного врача, хоть пьяного санитара… Три года – срок небольшой, должны помнить.
Рабочие телефоны Юрия Александровича Парамонова, главного врача областной психиатрической больницы и старого знакомца Кравцова, остались в вагончике, в записной книжке.
Он сказал Козырю, что ненадолго отлучится, объяснил – зачем. Тот кивнул. Кравцов сомневался, что Паша хоть что-то из его слов понял.
Кравцов досадливо удивился. Не время, совсем не время отвлекаться на исполнение служебных обязанностей. Однако решительно и торопливо направился к незваным гостям.
Никакого криминала не выявилось.
Более того, спецовки на спинах гостей украшала аббревиатура Пашкиной строительной компании… А в мешках оказался всего лишь всевозможный мусор, от которого прибывшие очищали дворец, – банки, бутылки, обломки кирпичей. На голове у каждого рабочего красовалась каска.
Седоусый бригадир объяснил: через три недели в графском парке состоится рок-фестиваль под открытым небом. Этакий мини-Вудсток. (Кравцов вспомнил: что-то похожее ему Козырь говорил, рассказывая о своих планах привлечения общественного интереса к «Графской Славянке».) В свете грядущего мероприятия предстоит возвести у пруда временную эстраду и подготовить дворец, куда любители рока, разогревшиеся не только от музыки, всенепременно полезут. Вот и проводится воскресник по очистке территории. Причем, по мнению бригадира, его люди занимаются сизифовым трудом – все равно после окончания действа развалины будут усеяны опустевшими емкостями из-под напитков разной градусности, использованными презервативами и одноразовыми шприцами…
Старик явно настроился поговорить еще об упадке нравов нынешней молодежи и вспомнить собственную комсомольскую юность, но Кравцову было сейчас не до разговоров.
И он торопливо обогнул дворец, направляясь к сторожке. Взбежал по ступеням крылечка, поковырялся ключом в скважине, распахнул дверь, и…
В грудь ударил живой снаряд, чуть не сбросив с крыльца на землю. Еще один, еще… Кравцов отшатнулся, прикрывая лицо руками. Опять вороны! Птицы вылетали из двери стремительно, как будто томились в заключении долгие годы. Бешеное хлопанье крыльев, карканье… И тут же все кончилось. Словно и не было ничего. Словно пришло и ушло минутное наваждение, вызванное жарким июньским солнышком.
Кравцов перевел дух. Осторожно заглянул внутрь. Вроде бы незваных гостей больше не осталось… Но что бы ни означал сей сюрприз, кошмаром и наваждением он не был. Кошмары не оставляют после себя на полу перья и пятна помета.
Ну и как это понимать?
Он обошел вагончик, заглянув во все закутки. Никого и ничего. Интересные дела… Путь, которым заявились серые пришельцы, числом около десятка, ясен – открытая форточка в бригадирской. Но чего ради? Никаких взывающих о помощи воронят Кравцов не приносил. Правда, кто-нибудь, знающий о горячих родительских чувствах этих птиц, мог сунуть птенца в форточку… Вот только зачем? Полюбоваться издалека минутным испугом писателя?
Причем, что любопытно, пернатые гости ничем не заинтересовались в сторожке. Все перья и помет – в коридорчике, у самой двери. Можно подумать, что заявились они с единственной целью – организовать такую вот ошарашивающую встречу…
Он еще раз осмотрел загаженный пол и увидел лежащую чуть в стороне бумагу – всю истыканную и изодранную, наверняка вороньими клювами.
Поднял, перевернул. Записка. Несмотря на понесенный ущерб, вполне можно разобрать три слова, написанные крупными печатными буквами, без обращения, подписи и знаков препинания: «РАКЕТОДРОМ ТРЕТЬЯ ШАХТА».
Еще интереснее. Подсунули под дверь? Или кто-то побывал внутри? Доставил послание и посылочку – птичью стаю? Или же тут сработала воронья почта, на манер голубиной? Но отчего тогда крылатые почтальоны с такой яростью терзали письмо, ни на что иное не обращая внимания?
Кравцов отыскал записную книжку – автоматически, размышляя о полученном послании и обстоятельствах его появления.
Со смыслом записки дело обстояло несколько яснее. Надо понимать, к ракетодромам в Капустином Яру или Плесецке она отношения не имела. В их подростковой компании «ракетодромом» называлось другое, более близкое место…
…Запуски проходили просто. В земле выкапывалась «пусковая шахта» – ровная цилиндрическая выемка, по размерам точно соответствующая «ракете» – старой железной бочке. В глинистом дне «шахты» делалось небольшое углубление и заливалось водой. В воду опускался кусочек карбида – эти камешки обычно выменивали, выпрашивали, а то и подворовывали у строителей. Карбид немедленно начинал пузыриться, выделяя горючий газ ацетилен… В шахту тут же опускали бочку-ракету – вверх дном. В днище заранее пробивалось небольшое запальное отверстие и затыкалось комком глины. Потом приходилось несколько минут ждать, пока ацетилена внутри бочки наберется достаточно, чтобы образовать с воздухом взрывчатую смесь. За это время мальчишки устанавливали в шахты (были они многоразовыми и служили не один год) еще три-четыре бочки. Потом, убрав глиняные затычки, приступали к запуску. Вся компания отходила подальше, а один (обычно им бывал Алекс) приближался ползком и подносил к запальному отверстию длинную палку, обмотанную горящей тряпкой. Газ с грохотом взрывался, бочка взлетала высоко-высоко (так тогда казалось, на деле метров на пятнадцать, много на двадцать), зависала на долю секунды неподвижно – и падала, издавая дыркой в днище пронзительный свист. Алекс отряхивался от земли, разлетевшейся при старте в стороны, и подползал к следующей шахте…
По счастью, почти на каждом рынке есть неприметный ларечек с надписью: «Печати, штампы, бланки». Приобретенную там за смешную сумму доверенность несуществующей фирмы Леша протягивал дрожащей рукой и заказывал товар прерывающимся голосом. Казалось, где-то под столом сработает потайная кнопочка, и суровые парни в камуфляже поволокут Виноградова А.Н. на предмет выяснения причин потребности в таком количестве убийственной жидкости… И он (а что еще делать?) пригласит их на берег маленького такого, но оч-чень уютного водоема…
Обошлось. И через весь город кислоту он довез без приключений.
…Содержимое кембрика вспыхнуло, огонь пополз внутрь пластиковой трубки, выбрасывая наружу искры и вонючий сизый дымок – «раз…» сказал про себя Леша и поспешил (стараясь, однако, не слишком топать) к другому, снабженному противовесом, концу деревянной конструкции, отдаленно напоминающей не то самый древний из шлагбаумов, не то журавль над деревенским колодцем.
Старина Архимед не подвел, закон рычага сработал без осечки – чудовищный заряд, раза в полтора тяжелее своего создателя, осторожно проплыл по воздуху и застыл над самой серединой пруда; аккуратно, без плеска, коснулся поверхности и медленно погрузился почти полностью, над поверхностью торчал лишь дымящийся кембрик.
«Двенадцать… тринадцать…» – дрожащей рукой Леша выдернул заранее воткнутый в дерево конструкции скальпель. Полоснул по натянутому струной нейлоновому шнуру – тут же, не ожидая падения на дно заряда и реакции на это тех, кто сидел в пруду, – бросился бежать. Не в слепой панике, как в прошлый раз, – заранее выбранным и выверенным маршрутом.
Оказавшись в безопасном удалении, выглянул из-за угла сарая, продолжая отсчитывать секунды. Сработало на тридцать пятой.
Пуф-х-х-х!!!
Не очень эффектно, взрыв сквозь толщу воды донесся негромким глухим хлопком, но бутыли он наверняка разнес, и Леша знал – сейчас там, у дна, царил ад.
Поверхность вздулась огромным пузырем, потом вздыбилась концентрическими кругами – может, действительно на дне подыхал кто-то большой, а может, просто затихала ударная волна взрыва – отсюда, издалека, разобрать оказалось трудно. Но скоро все успокоилось – ни единой капли не выплескивалось над зелеными берегами…
Вот и все.
Так просто. Больше в пруду никто не сидит. Можно зарывать. Ничего и никого живого в этой луже теперь нет. Поделись улыбкою своей – дурацкая песенка крутилась в голове победным маршем.
Леша улыбнулся – именно так, как не получилось у него в субботу на глазах у жены. Ну, с женой и тещей разговор еще будет…
Выждав для гарантии несколько минут, он направился к пруду неторопливой и уверенной походкой человека, хорошо сделавшего главное и трудное дело…
…Он не ошибся – действительно, ничего живого в пруду не уцелело, а что уцелело – в мучениях издыхало. Но главного Леша никак не ожидал – пруда как такового тоже не осталось.
Воронка – без воды. Крутые склоны покрыты липкой грязью. Там бьются умирающие, с разъеденной чешуей и выжженными глазами рыбы (надо же, водились ведь и вполне крупные!) – разбрасывают в стороны брызги ила и воды, ставшей внезапно такой жгучей и ядовитой. Одни из рыб замирают навсегда, другие скатываются вниз, на дно… нет, дна у воронки не осталось (или никогда не было?), вместо него – ровный, чуть больше метра в диаметре, круг бездонного на вид провала. Или норы. Или шахты. Или дыры, ведущей непонятно куда и непонятно зачем…
Это куда же я прожег… – оторопело подумал Леша, затрудняясь определить, что именно он прожег. И тут пришел звук, пришел оттуда, снизу, из глубин дыры, – звук напоминал шкворчание масла на раскаленной сковородке… Если вылить цистерну масла на сковороду с футбольное поле размером.
Бежать!!! – Команда мозга не успела дойти до мышц, все произошло слишком быстро.
В верхней, кое-как освещенной дневным светом части шахты возникла бурлящая, пузырящаяся масса. Не вода, воды в этой жиже было мало – слизистое, неоднородное месиво. Казалось – там мелькают в безумном танце и извивающиеся куски чего-то еще живого, и только что ставшего мертвым, и бывшего мертвым всегда – а может, это лишь казалось. Долго рассматривать не пришлось – чудовищная пушка выплюнула чудовищный заряд. Кошмарный гейзер взлетел над воронкой и тут же опал. Горячая, обжигающая слизь хлынула во все стороны.
Возвращаются назад не только улыбки. Заряды кислоты – тоже.
…Наверное, он рефлекторно успел прикрыть лицо ладонями… или очки спасли глаза… – и Леша продолжал видеть, несмотря на дикое жжение на лице и руках, залитых кипящей грязью. Инстинктивно рванулся туда, где виделось спасение – к бочке, к старой железной бочке с дождевой водой – скорей окунуться, скорей смыть проклятую гадость, разъедающую одежду и кожу…
До бочки десяток шагов, не больше, но ему казалось, что бежит целую вечность – земля то уходила вниз, то резко бросалась навстречу. Ноги подкашивались, как после непомерной дозы спиртного. Он рухнул на четвереньки, продолжая попытки доползти, добраться, ничего не получалось, и тут сошедшая с ума земля нечаянно помогла – вздыбилась, опрокинула бочку навстречу.
Он жадно нырнул в хлынувший благодатный поток, на секунду позабыв обо всем, что творилось вокруг, – смывал ядовитую слизь и срывал расползающуюся под руками одежду, спасительная река иссякала, он зачерпывал уже с земли жидкую грязь, втирая ее в горящее огнем лицо, но это была целительная грязь, спасающая, умеряющая невыносимое жжение…
Когда он наконец смог взглянуть вокруг? – кто знает, секунды не исчезли, просто потеряли всякое значение… – но кипевшее буйство неведомых сил все еще продолжалось… Сначала в глаза бросились последствия землетрясения (землетрясения? – да черт его знает, он никогда не попадал в землетрясения, но ничего иного на ум не приходило, да и некогда ломать голову).
Вставшая дыбом земля, столь удачно опрокинувшая бочку, так и осталась вздыбленной – в виде вала, покрытого глубокими трещинами и разрывами дерна, широкого и невысокого вала – больше всего увиденное напоминало след исполинского, со слона размером, крота, проползшего у самой поверхности.
Вал проходил как раз под старым домом – точнее под той грудой обломков, что осталась от него и от сарая; лишь на отшибе, чуть в стороне, как гнусная издевка стояла совершенно целая дощатая уборная… Плодовые деревья, по корням которых прошел вал, наклонились в разные стороны, два огромных старых тополя у дороги рухнули; асфальт проезжей части вспух неровными, словно обгрызенными, плитами… Там же, у выкорчеванной колонки, бил из разорванной трубы чистый и звенящий родник…
Туда, туда! – жжение вернулось, лицо припекало. Он поднялся на ноги, подземные толчки не исчезли, но ослабли, он приноравливался к ним, как моряк к качающейся палубе корабля… Поднялся и увидел – вспучивший землю вал не закончился ни на его участке, ни на порушенной дороге – уходил, слегка загибаясь, в поле; зацепил наискось участки новой застройки (там что-то горело-дымило и доносились приглушенные расстоянием крики).
Но самое главное – вал продолжал расти!
Крот-гигант продолжал работу со скоростью быстро бегущего человека. Леша, позабыв про стремление к роднику, завороженно следил, как вспухает, вздыбливается заросшее люцерной поле, как вал приближается к бетонным опорам шестикиловаттной линии – готово, одна накренилась, зависла на вытянувшихся струной проводах («голова» вала проползла дальше) – и рухнула – треск, синие молнии бьют в землю, и она, земля, набухает уже не в длину – неподвижным, растущим в ширину и в высоту исполинским холмом-нарывом…
И тут тряхнуло по-настоящему, тряхнуло так, что все предыдущее показалось легкой разминкой и прелюдией: земля встала вертикально, зеленой, топорщащейся кустами и деревьями стеной – и тут же рухнула обратно, презирая все законы гравитации – рухнула, чтобы сейчас же вздыбиться снова.
Трещины распахивались хищными ртами. Схлопывались обратно – со всем, что в них провалилось…
Воздух выл.
Леша попросту отключился на какое-то время – защитная реакция организма, не предназначенного эволюцией для таких свистоплясок, а когда снова включился, все закончилось и стало совсем иным.
…Он лежал на дне котловины – круглого большого провала в земле, диаметром, пожалуй, около километра – трудно точно определить, где заканчивается все более пологий склон и начинается первозданное ровное поле. Дом, вернее остатки Лешиного дома, оказались почти в самом центре котловины, где землю больше всего истерзали разломы и трещины. И из этих трещин начала сочиться вода, с каждым мигом усиливая напор. Она тут же смывала слизь и мусор, мешалась с вывернутой темной землей, превращаясь в мутную жидкость, почти в жидкую грязь, но он видел, что изначально это самая обычная вода, прозрачная и чистая…
Все действительно кончилось, понял Леша. Того, кто сидел в пруду (да нет, конечно под прудом!) – больше нет.
Сдох, сдох, сдох!!!! Или навсегда сбежал…
Бог знает, кем или чем было это и зачем проковыряло щелку-глазок в стене между мирами… Да и черт с ним, пропади оно пропадом…
От таких размышлений – одновременно он зачерпывал сочащуюся под ногами муть и обливал не перестающие припекать лицо и тело – от этого простого и приятного занятия Лешу оторвала мысль, что скоро он окажется на дне красивого круглого озера глубиной метров двадцать-тридцать. А для заплывов на длинные дистанции сил не осталось…
Леша поспешил наверх, не глядя по сторонам и не выбирая дороги, и тут же застрял в месиве из упавших стволов, веток и листьев, месиве, бывшем недавно так понравившейся ему осиново-березовой рощицей. Пришлось обходить, вода догоняла, заливала ноги, он уже не видел, куда ступает, пару раз провалился, наступил на что-то острое – и наконец рухнул на траву, оставив между собой и наступающей водой изрядное расстояние.
…Всю котловину новообразовавшийся водоем не заполнил – примерно треть, никак не более. Переставшая прибывать вода образовала круговое течение, быстро затихавшее. По поверхности озера радостным хороводом кружили всплывшие остатки Лешиного дома, построек и мебели… Извлечение «четверки» без мобилизации водолазной техники представлялось делом малореальным. На пороге своего дома – покривившегося, перекошенного, но устоявшего – стоял дед Серега и, судя по жестам, отчаянно матерился. Откуда-то доносились звуки сирены.
Он подковылял к урезу воды – полуголый, обожженный, с непонятно как уцелевшими очками на носу – одно стекло треснуло. Зачем-то пощупал воду, словно собирался купаться… Растерянно разлепил почерневшие, треснувшие, покрытые запекшейся кровью губы:
– Хрен продашь теперь наследство… Только пруд и остался…
Все остановилось, застыло – не было даже ветра. Леша стоял неподвижно. Надо куда-то идти, что-то делать, кому-то пытаться объяснить, что здесь стряслось в прямом и переносном смысле – вместо этого он присел на землю. Сидел – совсем как десять дней назад сидел на берегу крошечного пруда, наблюдая за застывшими у кромки водорослей крошечными карасиками. Пришедшую тогда мысль, что в озерах эти крохи вырастают ого-го какими, Леша сейчас не вспомнил…
Водоворот затих окончательно. Обломки прекратили свое коловращение. Лишь кое-где мутноватое зеркало воды морщила рябь. Легкая рябь…
Глава 6
01 июня, воскресенье, день, вечер, ночь
1
Пашка-Козырь скорчился в жестоких рвотных конвульсиях, извергая остатки обильной выпивки и более чем скудной закуски. Кравцов стоял рядом остолбенело, не делая никаких попыток помочь, вообще почти не обращая на Пашу внимания.Наташка…
Наташка мертва… Сознание отказывалось принимать эту мысль, несмотря на очевидные свидетельства трагедии. Нет! Нет!! НЕТ!!! Слишком несправедливо – встретить женщину после пятнадцати лет разлуки, убедиться, что любишь ее, спрятать, загнать в подполье чувство – ради дружбы… А потом… А потом – вот так…
Подошел Костик, сказал что-то, Кравцов ничего не услышал и ничего не понял, хотел переспросить, но из горла вырвался только сдавленный и хриплый стон.
– Отставить истерику!!! – гаркнул Костик, как матерый старшина-контрактник на зеленого салагу. – Жива ваша женщина, черт возьми! И дети живы! Отсюда, по крайней мере, ушли своими ногами…
Пашка немедленно разогнулся. И спросил на удивление трезвым голосом:
– Чья тогда кровь?
…Ручеек, сочившийся по дну заросшей кустарником лощинки, к началу лета почти пересох. Но кое-где почва сохраняла влагу, следы там отпечатались хорошо, – не надо было быть куперовским Следопытом, чтобы хотя бы в общих чертах понять произошедшее тут. В принципе и Кравцов с Пашкой могли сами разобраться в следах и прийти к тем же выводам, что и Костик, – если бы сразу не решили, что кровь, залившая «Оку», принадлежит Наташе.
– Суду все ясно, – говорил Костик. – Машина остановилась не здесь – рядом, на дороге. Женщина вышла, прошла вон туда… – Он показал рукой на большой куст краснотала. – Довольно долго там топталась почти на одном месте, надо понимать, беседовала с кем-то. Характерный момент – ее собеседник стоял как статуя, совершенно неподвижно, оставил рядом лишь два глубоких отпечатка, и все. Дети за это время умудрились истоптать всю округу – может, играли в догонялки, может, просто носились по кустам… Из чего делаю вывод: встреча проходила достаточно мирно, по меньшей мере поначалу. Потом все трое ушли – вдоль по лощине.
– А собеседник? – спросил Кравцов.
– Не знаю… – слегка смущенно протянул Костик. – Либо пошел не с ними, либо ступал след в след. Через траву отпечатки неразборчивые… Женщина и дети кое-где наступали на голую землю и глину, так что их обувь идентифицировать легко. Этот же шагал крайне осторожно. Битый волк… – В тоне Костика определенно слышалось уважение – уважение охотника к матерому хищнику, которого тем почетнее найти и уничтожить.
– Чья кровь? – вновь спросил Паша. Выглядел он сейчас абсолютно трезвым.
– Охранника, конечно же… – пожал Костик плечами так, словно вопрос был верхом наивности. – Вопрос, где тело. Из машины здесь его не вытаскивали…
Он обошел вокруг «Оки», внимательно поглядывая по сторонам, вышел на дорогу… Призывно махнул рукой.
…«Студент» лежал в кустах с другой стороны – от дороги туда вел густой красный след. Костюм и рубашка пропитаны кровью, горло рассечено; как показалось Кравцову – аккуратным ударом. Скупым. Экономным. Судя по всему, сюда никто охранника не затаскивал – слепо, не разбирая дороги, проломился сквозь заросли прошлогоднего борщевика. Упал и умер.
– Не приближаться! – предостерег их Костик. – Вы здесь не были и ничего не видели. К чему вам проблемы?
– У него… был пистолет… Он стрелял, сопротивлялся? – спросил Паша.
Костик походкой балерины подошел к мертвецу, двумя пальцами отдернул липкую, тяжелую полу пиджака. Пистолет остался на месте. В кобуре.
– Почему он не стрелял? – недоумевал Пашка. – Почему дал подойти и зарезать себя, как барана?
– Нанесли удар неожиданно, понятное дело. А потом… Я не знаю, о чем думают люди в последние секунды своей жизни, истекая кровью… Полагаю, ничего он уже не соображал и о пистолете не вспомнил. Просто выскочил из машины и бежал от противника, пока мог. Тот за ним не погнался, затолкал «Оку» в кусты, не садясь за руль.
– Что же делали в это время Наташа и мальчики? Могли ведь убежать, спрятаться… – спросил Кравцов.
– Не знаю. Возможно, нападавших было двое. Один, например, разбирался с охранником, другой держал под стволом мальчишку. Найдем – узнаем. Все, пора за дело…
Костик содрал испачканный кровью чехол с сиденья, скомкал, швырнул назад, на днище салона. Сказал жестко:
– Садитесь и уезжайте. Вы здесь никогда в жизни не были. Наталья Васильевна и дети – тоже. Даже машины – не было. Следы мы затрем… Я вызываю людей и собак. Все будет в порядке – найдем и освободим. Не впервой. Будьте дома, ждите сообщений. Чехол сожгите.
Пашка и Кравцов попытались спорить, настаивая на своем участии в операции.
– У-ЕЗ-ЖАЙ-ТЕ, – по слогам отчеканил Костик. – Работать придется ювелирно, и любящие мужчины, толкающие под руку, мне не нужны. Вы у хирурга в операционной тоже за спиной бы стояли? Между прочим, мы тут топчемся, а время уходит. Пока вы здесь, я не начну.
Кравцов еще сомневался, но Паша уже шагнул к «Оке». Он знал Костика лучше – и, судя по всему, доверял ему абсолютно. Либо понимал, что спорить с ним бесполезно.
Устраиваясь в тесном салоне, Кравцов подумал, что выражение «любящие мужчины» – во множественном числе – в устах Костика прозвучало несколько двусмысленно. А может, просто показалось.
2
Пашка не находил себе места. Метался по дому, как зверь по окруженному охотниками логову.Кравцов пытался его успокоить, говорил, что если погоня Костика и не увенчается немедленным успехом – то не затем похититель или похитители все затеяли, чтобы убить с таким трудом взятых заложников. Значит, будут переговоры, будет торг… И тогда возможны любые варианты.
Все доводы помогали слабо. Кравцов и сам чувствовал их шаткость – прекрасно знал, чем зачастую заканчиваются операции по освобождению заложников. Он машинально, чтобы хоть чем-то занять глаза и руки, взялся за пульт телевизора. По всем центральным каналам Трехсотлетие громыхало музыкой и пестрело яркими красками. Хотелось шандарахнуть по экрану чем-нибудь тяжелым.
Второй охранник – звали его, как выяснилось, Мишей – сидел, забившись мышкой в угол. Смерть напарника Мишу потрясла. Самоуверенность и сознание собственной значимости слетели с него, как шелуха с зерна. Понял, что пистолет и накачанные мускулы помогут не всегда и не везде, что игра в крутых суперменов закончилась, – и стал обычным растерянным пареньком…
Кравцова томило желание плюнуть на все слова Костика, зарядить ружье картечью и отправиться на поиски, пусть и бесплодные. Умом понимал: «охотник» прав, помощь дилетантов может оказаться медвежьей услугой, – но хотелось.
Он принес из «Антилопы» так и валявшееся там свидетельство о смерти Сашка, изучил внимательно. И поразился.
Черт возьми!
В графе «Причина смерти» значилось: термические повреждения организма, повлекшие за собой разрушения мягких тканей, несовместимые с жизнью.
Вот это да.
Обычно из трех строчек сей графы медики заполняют лишь верхнюю, и то не до конца. Про обгоревшего и потом умершего написали бы: обширные ожоги такой-то степени…
Во что же надо превратиться, чтобы получить подобную формулировку? В головешку? В горсточку пепла? И будут ли проводить сложнейшие экспертизы, чтобы идентифицировать эту головешку или горсточку, оставшуюся от клиента психушки? Сомнительно…
Надо звонить в Саблино. Прямо сейчас. Не важно, что выходной и праздник. Немедленно уточнить подробности пожара, если там был пожар. Расспросить кого угодно, хоть дежурного врача, хоть пьяного санитара… Три года – срок небольшой, должны помнить.
Рабочие телефоны Юрия Александровича Парамонова, главного врача областной психиатрической больницы и старого знакомца Кравцова, остались в вагончике, в записной книжке.
Он сказал Козырю, что ненадолго отлучится, объяснил – зачем. Тот кивнул. Кравцов сомневался, что Паша хоть что-то из его слов понял.
3
На графских руинах – впервые после заступления Кравцова на пост сторожа – наблюдалось оживление. Мелькали люди, все в одинаковых синих спецовках. На охраняемой территории, возле развалин портика главного входа, виднелись «пазик» и грузовик с опущенным бортом – туда пришельцы споро загружали выносимые из дворца мешки непонятно с чем…Кравцов досадливо удивился. Не время, совсем не время отвлекаться на исполнение служебных обязанностей. Однако решительно и торопливо направился к незваным гостям.
Никакого криминала не выявилось.
Более того, спецовки на спинах гостей украшала аббревиатура Пашкиной строительной компании… А в мешках оказался всего лишь всевозможный мусор, от которого прибывшие очищали дворец, – банки, бутылки, обломки кирпичей. На голове у каждого рабочего красовалась каска.
Седоусый бригадир объяснил: через три недели в графском парке состоится рок-фестиваль под открытым небом. Этакий мини-Вудсток. (Кравцов вспомнил: что-то похожее ему Козырь говорил, рассказывая о своих планах привлечения общественного интереса к «Графской Славянке».) В свете грядущего мероприятия предстоит возвести у пруда временную эстраду и подготовить дворец, куда любители рока, разогревшиеся не только от музыки, всенепременно полезут. Вот и проводится воскресник по очистке территории. Причем, по мнению бригадира, его люди занимаются сизифовым трудом – все равно после окончания действа развалины будут усеяны опустевшими емкостями из-под напитков разной градусности, использованными презервативами и одноразовыми шприцами…
Старик явно настроился поговорить еще об упадке нравов нынешней молодежи и вспомнить собственную комсомольскую юность, но Кравцову было сейчас не до разговоров.
И он торопливо обогнул дворец, направляясь к сторожке. Взбежал по ступеням крылечка, поковырялся ключом в скважине, распахнул дверь, и…
В грудь ударил живой снаряд, чуть не сбросив с крыльца на землю. Еще один, еще… Кравцов отшатнулся, прикрывая лицо руками. Опять вороны! Птицы вылетали из двери стремительно, как будто томились в заключении долгие годы. Бешеное хлопанье крыльев, карканье… И тут же все кончилось. Словно и не было ничего. Словно пришло и ушло минутное наваждение, вызванное жарким июньским солнышком.
Кравцов перевел дух. Осторожно заглянул внутрь. Вроде бы незваных гостей больше не осталось… Но что бы ни означал сей сюрприз, кошмаром и наваждением он не был. Кошмары не оставляют после себя на полу перья и пятна помета.
Ну и как это понимать?
Он обошел вагончик, заглянув во все закутки. Никого и ничего. Интересные дела… Путь, которым заявились серые пришельцы, числом около десятка, ясен – открытая форточка в бригадирской. Но чего ради? Никаких взывающих о помощи воронят Кравцов не приносил. Правда, кто-нибудь, знающий о горячих родительских чувствах этих птиц, мог сунуть птенца в форточку… Вот только зачем? Полюбоваться издалека минутным испугом писателя?
Причем, что любопытно, пернатые гости ничем не заинтересовались в сторожке. Все перья и помет – в коридорчике, у самой двери. Можно подумать, что заявились они с единственной целью – организовать такую вот ошарашивающую встречу…
Он еще раз осмотрел загаженный пол и увидел лежащую чуть в стороне бумагу – всю истыканную и изодранную, наверняка вороньими клювами.
Поднял, перевернул. Записка. Несмотря на понесенный ущерб, вполне можно разобрать три слова, написанные крупными печатными буквами, без обращения, подписи и знаков препинания: «РАКЕТОДРОМ ТРЕТЬЯ ШАХТА».
Еще интереснее. Подсунули под дверь? Или кто-то побывал внутри? Доставил послание и посылочку – птичью стаю? Или же тут сработала воронья почта, на манер голубиной? Но отчего тогда крылатые почтальоны с такой яростью терзали письмо, ни на что иное не обращая внимания?
Кравцов отыскал записную книжку – автоматически, размышляя о полученном послании и обстоятельствах его появления.
Со смыслом записки дело обстояло несколько яснее. Надо понимать, к ракетодромам в Капустином Яру или Плесецке она отношения не имела. В их подростковой компании «ракетодромом» называлось другое, более близкое место…
…Запуски проходили просто. В земле выкапывалась «пусковая шахта» – ровная цилиндрическая выемка, по размерам точно соответствующая «ракете» – старой железной бочке. В глинистом дне «шахты» делалось небольшое углубление и заливалось водой. В воду опускался кусочек карбида – эти камешки обычно выменивали, выпрашивали, а то и подворовывали у строителей. Карбид немедленно начинал пузыриться, выделяя горючий газ ацетилен… В шахту тут же опускали бочку-ракету – вверх дном. В днище заранее пробивалось небольшое запальное отверстие и затыкалось комком глины. Потом приходилось несколько минут ждать, пока ацетилена внутри бочки наберется достаточно, чтобы образовать с воздухом взрывчатую смесь. За это время мальчишки устанавливали в шахты (были они многоразовыми и служили не один год) еще три-четыре бочки. Потом, убрав глиняные затычки, приступали к запуску. Вся компания отходила подальше, а один (обычно им бывал Алекс) приближался ползком и подносил к запальному отверстию длинную палку, обмотанную горящей тряпкой. Газ с грохотом взрывался, бочка взлетала высоко-высоко (так тогда казалось, на деле метров на пятнадцать, много на двадцать), зависала на долю секунды неподвижно – и падала, издавая дыркой в днище пронзительный свист. Алекс отряхивался от земли, разлетевшейся при старте в стороны, и подползал к следующей шахте…