Уоррингтон Фреда. Янтарная Цитадель

   – Но когда проявилась эта язва —до появления Лафеома или после?
   Гелананфия примолкла, обдирая один за другим восково-бледные лепестки сорванного цветка.
   – До. За несколько месяцев. Но Лафеом как-то исхитрился появиться в самый подходящий момент и воспользоваться им. Вдвоем они задумали построить великий памятник Богине и Богу – дар Гарнелиса народу Авентурии.
   – Что же в том дурного?
   Гелананфия горько хохотнула.
   – О, эту весть встретили ликованием. Даже я решила, что мысль прекрасная. Но мой отец сразу понял, чем она отольется – пустой тратой даров земных и жизней людских. Он молил Гарнелиса оставить эту затею, но царь стал ею одержим. Всякий, перечивший ему, становился врагом. Включая моего отца.
   Гарнелис избавился от добрых людей, верно служивших ему годами, а на их место ставил жестоких, честолюбивых подличателей – уж прости за грубость, но мягче не скажешь! А те, кто прогневал его в самой малости, исчезали.
   – Исчезали?
   – Я почти уверена, что он казнил их.
   Рафроем присел на валун, будто не мог поверить собственным ушам.
   – Царь поступает так с собственным народом? Заурома…
   – Разбита. Завет нарушен.
   – Морские змеи! Вот почему они беспокойны! Гелананфия, не плачь…
   – Это брызги от водопада! – Она села рядом с чародеем, но отвернулась. – Последней каплей стал театр. Сафаендер поставил пьесу, высмеивающую государево безумие – и Гарнелис снес театр, а на его месте приказал возвести свой памятник.
   – Старый царский театр? Я так любил его… Да и Гарнелис любил! Он повел нас туда смотреть «Аркенфелл», помнишь? Он бы не…
   – Так все говорили. А он сделал это. Сорок человек погибло, защищая театр. Народ так любил Гарнелиса, что не верил ни единому дурному слову о нем – до того дня. Царь отчуждается от земли все сильней, и так где были любовь и доверие, остались жестокость и страх.
   – О боги… – прошептал Рафроем.
   – Отец отослал меня ради моей же безопасности. Он и сам подумывал о бегстве, но боролся с этим искушением. Странно – только в противостоянии с Гарнелисом мы с отцом примирились. И даже сблизились – впервые в жизни. Он был добрый человек, Галемант. Почему я все время говорю «был»?
   Рафроем молча слушал.
   – Моя жизнь тоже была в опасности. Но я не могла тратить время по укромным углам. И я двинулась сюда. Но мне кажется, что корабль мой затонул не случайно. Гарнелис знал, куда я направлюсь, и пытался погубить меня.
   – Создав водоворот? Милая моя, на свете нет чародеев, способных на это, даже меж посредников. А ваш царь не повелевает роф.
   – Я знаю, это нелепо. Но мне так чудится. Так что если, вернувшись, я не застану отца в живых, я буду горевать, но не изумляться. Гарнелис убивает собственных наследников. Что это может значить?
   – Не мне решать.
   – Я думала… – Она запнулась, и Рафроем ободряюще погладил ее руку. – Я думала, если Лафеом и вправду посредник, то в этом безумии есть невидимое осмысленное начало. Надеялась, что вы прольете свет во тьму, куда мы упали.
   – Я не могу. Пока не могу. Мы не боги, и не зовемся провидцами. Мы избраны посредниками лишь потому, что не приняли ничьей стороны во время…
   – Рафроем, заткнись. Не хочу слышать твоих оправданий.
   – Ладно. Но ты зря думаешь, что отыщешь ответ прежде, чем хорошо выспишься.
   Царевна устало улыбнулась чародею.
   – Значит, и вы не воздухом питаетесь? Рискну двусмысленностью – отведи меня в постель, Рафроем, прежде чем я отключусь, и тебе придется меня тащить.
   Гелананфия проспала до конца дня и всю ночь. Ближе к утру царевну потревожили кошмары – вновь ее затягивал водоворот, и из зияющего жерла воронки на нее взирало отцовское лицо.
   Просыпалась она тяжело, всплывая из-под простыней, будто из морской пучины. Несколько мгновений Гелананфия не могла вспомнить, кто она такая. Потом ответственность вновь обрушилась на нее, и царевна со вздохом опустилась на подушки.
   В дверь постучали.
   – Войдите! – крикнула Гелананфия, приподнимаясь на локте и приглаживая растрепанные волосы.
   В распахнутую дверь ворвался ароматный ветерок. Царевна вспомнила самоцветных змей, и успокоилась.
   – Доброе утро, ваше высочество, – приветствовал ее Рафроем.
   В руках он держал поднос, и Гелананфия окинула жадным взглядом тарелки с золотистыми лепешками, кашей, сыром и плодами.
   – Предупреждаю – я ему много.
   – Помню, – с кислой миной заметил Рафроем. – Ты всегда таскала куски с моей тарелки.
   – Ты их все равно не доедал.
   Чародей опустил поднос ей на колени.
   – Объяснить, что здесь что?
   – Нет. Мне все равно, что за заморские плоды вы тут растите – я их и так съем.
   Пока царевна ела, Рафроем выжидающе восседал рядом на табурете, сложив руки на коленях. Гелананфию его молчание начинало раздражать.
   – Ты уже говорил с остальными? – поинтересовалась она.
   – Наш разговор был личным, так что – нет. Но меня уже спрашивали, просишь ли ты нас посредничать.
   Царевна едва не подавилась куском лепешки.
   – Между кем и кем?
   – Между тобой и царем.
   – По-моему, это несколько бессмысленно. Посредничать уже поздно. И вспомни – он еще царь. А у меня никакой власти нет.
   Чародей молча глянул на нее глубокими карими глазами. Возраст его определить было невозможно. Он казался полупрозрачным, и очень похожим на Лафеома… но если Рафроем был бесхитростен и ясен, как алмаз, то воспоминания ее о Лафеоме были обманчиво-смутны.
   – Ну? – вопросила Гелананфия. – Нечего на меня смотреть.
   Рафроем пошевелился. В гневе царевна обретала властность.
   – Гелананфия, – спросил он, – тебе приходилось видать бхадрадоменов?
   Принцесса подняла на него удивленный взгляд.
   – Нет. Откуда? Им не дозволено пересекать Вексатский пролив.
   – Ну, я их видел, и все равно не всегда смогу признать.
   – О чем ты?
   – В общем они схожи видом с людьми – у них есть череп, хребет, две руки и две ноги. Но облик их… как бы выразиться… изменчив.
   Царевна отставила поднос. Аппетит у нее враз пропал.
   – Продолжай.
   – Представь себе только что вылупившегося цыпленка. Если первым, что он увидит, будет не курица, а твоя рука, цыпленок сочтет твою руку матерью. Бхадрадомен подобны в этом цыплятам, но запечатление у них приобретает крайнюю форму. Они становятся схожи внешне с тем существом, с которым вместе обитают. Таких измененных они зовут гхелим.
   – Что-то похожее я слышала, – пробормотала Гелананфия. – Мне казалось, это лишь сказка.
   – Увы, нет. Настоящие мастера среди них вольны свободно менять обличье – в некоторых пределах, конечно, но человеческий глаз они обманут. И хотя искусство их несовершенно, их все же принимают за людей, ибо им присущ дар проникать в людские умы и подчинять себе. Конечно, всегда найдется человек, которого им не провести, который узрит истину сквозь пелену обмана, но им под силу отвести глаза слишком многим.
   Гелананфия вскочила с кровати и принялась расхаживать по комнате.
   – Боги. Ты думаешь, Лафеом… нет, невозможно. Деда не так легко провести!
   – Кто знает? Ты говоришь, он одержим – упрямство туманит разум.
   – Но как эта тварь могла принять облик одного из ваших?
   – Не знаю, – ответил Рафроем. – Это лишь догадка.
   – Я знала, что с этим Лафеомом что-то не так. Что в нем сидит зло.
   – Сколько лет ты бы дала ему на взгляд?
   Гелананфия пожала плечами.
   – Трудно сказать. К нему не приглядишься. Я и про тебя не скажу. Но, судя по его мастерству архитектора и манере речи, меньше сорока я б ему не дала.
   Рафроем прокашлялся.
   – Сорок три года тому обратно в пределах Авентурии пропал посредник. Предположим, бхадрадомен захватили его и использовали для запечатления своего детеныша?
   – Но это безумие! Чего они добиваются? Они же знают, что против нас им не выстоять. Если они нарушат договор, их раздавят.
   – Быть может, им все равно. Они два с половиной века живут в ссылке, и теперь они бунтуют. Если бхадрадомен восстали – не скажу, что так и есть, но если – этой возможностью пренебрегать нельзя.
   – Но это невозможно. Гарнелис не слаб духом. Все это его затея, и даже если Лафеом тот, о ком ты думаешь, то уж скорее Гарнелис использует его, а не наоборот!
   Рафроем многозначительно повел бровями.
   – Это… мысль.
   – Я должна поговорить с дедом.
   – А он прислушается?
   – В том и беда. Все, кто пытался отговорить его за последние три года, кончили плохо. Моему деду есть дело только до этой стройки. Как заставить его слушать, и прислушиваться? – Гелананфия присела на край кровати. – Я должна вернуться домой, – произнесла она. – И не знаю, как. Мой корабль утонул.
   – У нас есть свои суда, – отозвался Рафроем. – Одно мы можем предоставить в твое распоряжение.
   Царевна вздохнула.
   – Почти жаль это слышать. Такое искушение – остаться здесь: если я мертва, я ни за что не отвечаю! Нет, надо возвращаться. Но если я не отговорю царя – что тогда?
   – Я не могу указывать тебе. Мое дело – советовать.
   – Не знаю, зачем я спрашиваю, раз от тебя никакого проку, – ядовито заметила Гелананфия, – но когда я отплыву, не отправишься ли ты со мной? Быть может, ты уговоришь его выслушать. Попробуешь?
   – Да, Гелананфия, по старой дружбе, – ответил чародей. – Но только как наблюдатель и посредник.
   – Осторожней, Рафроем, – полушутливо огрызнулась царевна. – Твой нейтралитет по временам весьма раздражает.
   Провидец обитал в жалком домишке, вросшем в травянистый склон, почти землянке. На крыше паслись козы. В дверях толклись куры и овцы.
   К тому времени, когда Гелананфия добралась до лужка перед домом, она едва не падала от усталости. Путь отнял у нее не одну неделю. Вначале – плавание на быстрой и утлой лодчонке посредников, потом – долгий пеший путь от южного побережья к Змеевичным горам северней Парионы. Верхом было бы быстрее, но посредники верхом не ездили. А Гелананфию сейчас скрывал белый плащ посредника.
   Двери стояли нараспашку – пришлось стучать по стене. Мазанка опасно затряслась.
   – Да? – послышался раздраженный голос. – Кого там принесло?
   Вышел провидец, утирая руки куском дерюги. Рыжие волосы, продернутые сединой, ниспадали на плечи, глаза устало щурились. От провидца несло перегаром.
   – Нам требуются твои услуги, – сказала Гелананфия.
   Глаза провидца распахнулись.
   – Посредникам? Да вы презираете провидцев! Мы же обманщики, все до единого!
   – Только не ты, – ответила царевна, сдергивая капюшон. – Да и я не посредница. Привет, Лис.
   Имени провидца она не знала. Лисом она его прозвала в прошлый приход, а он не возражал. Настоящего имени Гелананфии он тоже не слышал – или делал вид, что не знает, потому что царевна подозревала – Лису ведомо больше, чем он делает вид. Три года прошло с тех пор, как она и ее возлюбленный навещали провидца. Тогда они хотели узнать, суждено ли им пожениться. Видения отказали им в утешении.
   – А. Это вы, – бросил провидец. – Заходите, госпожа моя, только ног не вытирайте. Этим мои гости занимаются на выходе.
   Вслед за ним Гелананфия нырнула в пропахшие навозом сумерки. Что-то серебристое мелькнуло под ногами и скрылось под сиденьем провидца – его писец.
   – Я подожду на улице, – сообщил маячащий в дверях Рафроем.
   – Ты, верно, удивляешься, зачем я явилась? – поинтересовалась Гелананфия, когда посредник удалился.
   – Нет, – отрубил Лис. – И сочту за честь никогда не узнать.
   – Похмелье мучает? – мрачно поинтересовалась Гелананфия.
   – А у вас есть лекарство? – пожал плечами провидец.
   – Я бы посоветовала ивовую кору и много воды. Или южную ромашку.
   – Это все не то. Подобное лечится подобным; едва ли…
   Гелананфия полезла в кошель и извлекла оттуда шесть рудов.
   – Боюсь, я принесла только деньги.
   Провидец фыркнул, оглядывая обрамленные золотом смарагдовые кружочки.
   – Сойдет.
   – А… и вот это. – Из-под плаща она достала флягу.
   Глаза провидца блеснули.
   – Вино со Змеиных островов! Вот это похоже на дело.
   – Останется закрытым до конца обряда.
   – Само собой! – Лис с деловым видом подвел царевну к колодцу посреди землянки. – Садитесь. Чтобы достичь полного прозрения, вы должны читать заклятие со мной, вот так…
   – Я помню, – прервала его Гелананфия, усаживаясь на табуреточку. – И скажи своему писцу, пусть выйдет; я знаю, что он там, и не хочу, чтобы мое видение записывали.
   Глаза провидца раздраженно блеснули, но среброкожий человечек выскочил из-под кресла, шутовски поклонился, запрыгнул на подлокотник и пристроился там, скрестив ноги.
   – Не груби мне, Лис, – заметила Гелананфия. – Сильно занят был?
   – Очень, – признался провидец, помедлив.
   – И что за люди к тебе приходят?
   – Разные. Больше элиры, чем люди.
   Гелананфия поцокала языком.
   – Ты же знаешь, тебе не дозволено провидеть элирам. Так же, как им не позволяется вмешиваться в дела людей.
   Лис слабо ухмыльнулся.
   – Выпивка у них экстраординарная. Да и кто на меня донесет?
   – Я уже забыла, о чем ты болтал. Так эти люди – что им представляется?
   Провидец откинулся на жесткую спинку кресла, глядя на царевну поверх колодца.
   – Ты знаешь, что я не могу ответить.
   – Само собой. Тайна предвидения.
   – Нет. Я не знаю, что им представляется.
   – Да ну? Ни единого образа?
   – Как думаешь, – поинтересовался писец, – с чего бы ему столько пить?
   – Заткнись! – огрызнулся провидец. – Верно. Как бы я не закрывал глаза, образы приходят ко мне. И даже этой малой доли хватит, чтобы свести человека с ума.
   – Тебе видятся кошмары? – Гелананфия подалась вперед.
   – Не могу сказать. Провидение пожирает меня. На каждое видение уходит капля этроф моей души.
   Неподдельная боль в его глазах заставила Гелананфию сбавить напор.
   – Тогда почему ты не остановишься?
   – Потому что люди приходят. Потому что я не могу. Потому что я должен. А теперь, если ты хочешь получить пророчество, прежде чем я тебя со злости не вышвырнул – хватит вопросов!
   Гелананфия оперлась локтями о колени.
   – Я не хотела тебя обидеть. Но, быть может, твой дар принесет тебе меньше боли, если б ты принял его, а не отворачивался.
   – Эк, как мы бойки! – прошипел Лис. – Предлагаешь мне принять всю боль Авентурии?
   Гелананфия затаила дыхание. Напряжение нарастало.
   – Боль? – прошептала она. – Я тоже не хочу брать ее на себя. Но я должна.
   – Не наклоняйся, – угрюмо предупредил провидец, указывая на бороздчатый хрустальный диск, закрывающий жерло колодца. – Если ты разобьешь мой кристалл заароф, и мне придется тебя вылавливать из воды, тебе это обойдется подороже шести рудов. А теперь – смотри на свое отражение. Дыши глубже. Когда будешь готова – присоединяйся к гимну. И не жди, что увидишь то, чего ждешь…
   Слова его оказались уместны. По мере того, как царевна впадала в забытье, хрустальный диск не открыл ей ни Гарнелиса, ни отца, ни Лафеома, ни ее таинственного возлюбленного. Вместо того она обнаружила, что летит на головокружительной высоте над кругловерхим холмом. Голую его макушку окружало кольцо скрюченных, чернокорых дубов, бока стягивало кольцо древних стен, держащихся будто бы на одних плетях плюща. Сквозь тенистую чащу падуба и ежевики петляли серебряные ручейки…
   Гелананфия ощутила, что падает. Она ухватилась за край колодца, и видение оборвалось.
   Провидец обмяк на своем престоле. Царевне показалось, что он потерял сознание, и она взволнованно вскочила на ноги.
   – Все в порядке, – успокоил ее писец. – С ним всегда так.
   Провидец с трудом выпрямился и прижал ко лбу ладонь.
   – Вот теперь начнутся вопросы, – устало съязвил он. – «Ох, провидец, а что это было? И что это зна-ачило?».
   – Нет, – отозвалась Гелананфия. Сердце ее разрывалось от облегчения и чувства обретенной цели. Она вытащила из кошеля и сунула еще четыре руда провидцу, и столько же – изумленно глянувшему на нее писцу. – Никаких больше вопросов. Спасибо, Лис. Теперь я знаю, куда мне двинуться, и что делать.

Глава тринадцатая.
Опаловый пламень

   Когда Руфрид, Танфия и Линден вышли во двор, стояло туманное, влажное утро. Зырка восторженно носился вокруг, размахивая хвостом. Мальчик-конюх посреди двора держал под уздцы трех великолепных коней.
   Одним был Зимородок, которого Линден продолжал называть Синим. Двое других были не хуже – длинные шеи, сильные ноги, крепкие крупы. Огромные темные глаза следили за людьми, прядали подвижные уши. Шкура у одного была ярко-рыжей, и пламенела в сумерках, точно костер, у другого – гнедой, но головы, гривы, хвосты и бабки у обоих были угольно-черными.
   – Это Зарянка, – пояснил конюх, передавая поводья Танфии. – А это – Ястребок. – Руфрид принялся знакомиться с гнедым мерином.
   Огонька им пришлось оставить. Линден уже попрощался с ним, и вышел из конюшни мрачный и заплаканный.
   Путешественникам в дорогу собрали изрядный запас провизии, свежую одежду – черное с синей вышивкой платье, поверх которого они накинули свои теплые плащи – и оружие: каждому по мечу и немалый пук стрел. Проводить их вышли только Амитрия и Фейлан. Княжич был бледен, кадык его тревожно ходил вверх-вниз.
   – Хотел бы я отправиться с вами, – проговорил он. – Если бы я поехал с Араном, он, быть может, выжил бы.
   – А Каламис знает, что вы пытались… ну, предупредить нас о рекрутском наборе? – спросила Танфия.
   – Без сомнения. Но об этом молчат. Он знает, я слишком боюсь его, чтобы решиться на большее.
   – Вот с этим я сражаюсь! – воскликнула Амитрия. – С людьми, готовыми скорей трястись от ужаса в привычной роскоши, чем выйти на бой!
   – Но откуда вы узнали то, что, э, было сказано в письме о царе Гарнелисе?
   – От нашего доброго друга Элдарета, недавно приезжавшего из Парионы. Он приехал и рассказал обо всем. По его словам, во всех Девяти царствах никто не осмеливается сказать слово против царя. Милые мои, это началось за многие месяцы, за годы до того, как коснулось вас. Не думайте, что Авентурия сейчас – то благостное царство, какой вы ее считали всегда. Разве что именем князей Сеферетских мог быть отменен такой приказ… но Даннион и Алорна отказались действовать.
   – Они не виноваты, – возразил Фейлан. – На них страшно давили и военные, и регистаты из Скальда. По сути дела, мои родители лишены власти. Как и Каламис – потому он так ярится.
   – А где сейчас этот Элдарет?
   – Мы не знаем. Он и тогда бежал, спасая свою жизнь. Возможно, он уже погиб. Езжайте.
   Танфия поставила ногу в стремя и осторожно взгромоздилась на рыжую кобылку, изумляясь и ее красе, и богатству упряжи. Седло с высокой лукой было словно на девушку подогнано. Зарянка выгнула шею, послушная удилам, когда Танфия натянула поводья.
   – Не знаю, как и отблагодарить вас за дары, – сказала она.
   – Я вам ничего не дарила, – отрубила Амитрия. – Разве что пропуск на тот свет. Дам один совет: вы, верно, станете держаться подальше от той части леса, что я показала. Но тамошние бхадрадомен не слишком опасны; страшней другие: те, кто приходят из ниоткуда, те, кого вы не заметите, пока не станет поздно. – Линден при ее словах побледнел. Танфии вспомнился дядя, и чудовища, обрушившиеся с ясного неба на излучинцев… и девушка вздрогнула. – Я помолю Нефению защитить вас. Но если все пройдет удачно, двигайтесь на восток, и как можно скорей перевалите Саванные горы.
   Больше сказать было нечего. Руфрид и Линден уже сидели верхом, готовые двинуться. Фейлан отворил ворота, и путешественники выехали в туман – первым Линден, замыкающим – Руфрид.
   – Удачи, и да благословят вас боги! – крикнул Фейлан им вслед. – Возвращайтесь, мы будем ждать!
   Ворота затворились с обрывистым лязгом. Замок Луин Сефер громоздился позади, могучий и неприступный; Танфия с тоской подумала о книгах, которые никогда не прочтет, о мягких перинах и вкусной еде. Путешественники двинулись вниз по склону, окутанные холодной, густой мглой. На серой траве лежала сырость, небо скрывали тучи, деревья казались призраками в тумане.
   Вскоре они въехали в лес. Руфрид повел их вначале на север, прежде чем свернуть на восток, огибая тень мертвого леса, где обитали бхадрадомен. Покуда они ехали, Танфия пересказывала повесть Амитрии.
   – И все же мне не верится, – заключила она. – Наши цари позволили тварям жить тут с самой битвы на Серебряных равнинах? Да кто бы такое стерпел, если б знал?
   – Я уже готов во что угодно поверить, – откликнулся Линден.
   «Он стал старше», подумала Танфия. Юношеская горячность умерилась опытом.
   – Фейлан рассказал мне о насекомых, – продолжал юноша. – Их находят в земле, по которой прошли бхадрадомен. Взрослые зарываются в дерн и закапывают мертвых или спящих зверей, чтобы отложить яйца. Личинки питаются трупами, а, объевшись, выползают из земли и всползают на травинки, где переходят в новую форму – в куколки. Быки, которых держат бхадрадомен, приходят, пожирают траву, а с ней – куколок. Те проходят через кишечник и выходя наружу – уже в другом месте. Так они распространяются, понимаешь? Оболочка лопается, и вылезает взрослая тварь. Зарывается в землю…
   Танфия вздрогнула, подавляя непрошеные воспоминания.
   – Как Фейлан это все вызнал?
   – Они с Амитрией выяснили это сами. Если б я мог забыть, каково было встретиться лицом с бхадрадоменом, было бы очень весело. Даже интересно – о чем еще нам забывали рассказать?
   – Страшно и думать.
   Танфия почти могла понять князя и княгиню, похоронивших себя в уютной могиле книг и еды. Троим путникам предстояло не только найти Изомиру. Им придется найти истину – а этого знания девушка страшилась.
   – Не сможем мы обойти Ардакрию, – сказал Руфрид. – Разве что крюк делать в пару сотен миль.
   – Если не заходить на земли лейхолмцев, – добавила Танфия, – все будет в порядке. И не спать на земле. Но тут Лину решать. Ему пришлось хуже всего.
   – Я справлюсь, – отрезал Линден. – Нечего со мной носиться! Если они приблизятся, я… узнаю.
   Туман стоял весь день. Из серой мглы выплывали темные, блестящие от воды столбы. Вскоре путешественники заметили, как тихо в лесу. Кроме перестука копыт да редкого шелеста листов не было ни звука. За весь день путешественники заметили лишь один признак жизни – с нависающей ветви глянула на них желтыми глазами рысь. Зырка рявкнул, и большая кошка с шипением умчалась вверх по стволу.
   Из-за размокшей земли и подлеска двигаться приходилось не быстрей, чем пешком. Усталость донимала меньше, но к концу дня путешественники еще не выехали из леса. Усталые, они выбрали для ночлега затененную лощину, где расседлали и пустили попастись коней. Зырке дали привезенную из Луин Сефера баранью голень, а сами перекусили скоропортящимися продуктами – хлебом, маслом, сыром, паштетами. На долгий путь оставались солонина, сухофрукты и галеты.
   Спать устроились сидя, прислонившись к стволу огромной березы. Зырка прижался к ноге Танфии, положив башку между лап. Первым взялся сторожить Линден. Следующей была очередь Танфии, потом – Руфрида.
   – Через пару часов меня разбудишь, – наставляла девушка Линдена. – Тебе нужно больше сна, чем нам.
   Линден молча закутался в плащ, готовый сторожить эту парочку хоть всю ночь, лишь бы с ним перестали нянчиться. С час ему это удавалось. Потом скука и усталость взяли свое. Юноша задремал, убежденный, что прислушивается; где-то лаял пес, слышались странные голоса, шаги, но все это где-то далеко-далеко. Потом привиделось странное – фигуры, скользящие в водянистом синем свечении, и вопящий в глубине сознания голосок «они идут, идут…».
   Линден понял, что спал, только проснувшись толчком. Кто-то светил ему фонарем в лицо. Моргая, юноша прищурился. Подсвеченное светом фонаря, сверху ему ухмылялось знакомое, мясистое, злое лицо Бейна.
   – Руфе! – вскрикнул Линден.
   – Никто тебе не поможет, – оборвал его Бейн. – Не шевелись.
   – Что? – вскрикнула, просыпаясь, Танфия. – Зырка? Что случилось? Линден!
   В свете фонарей Линден увидал, что лощину окружает конный отряд. Часть солдат держала путешественников на прицеле самострелов, остальные обнажили мечи.
   – Случилось то, что вы взяты под стражу, – спокойно сообщил ей Бейн.
   Руфрид уже открыл глаза. Танфия, оглядевшись, уткнулась носом в колени и застонала. Руфрид выругался.
   – За языком последи. – Бейн бросил на него злой взгляд.
   – Я же тебя вроде убил.
   Бейн пнул его в бок, и Руфрид скорчился от боли.
   – Мало не хватило, ты, дрянь безматерняя! У нас в Скальде хорошие лекари. Но обвинения против вам едва ли легче. Попытка убийства, неисполнение царского указа, бегство из-под стражи. Думаю, еще что-нибудь можно добавить… как я вижу, конокрадство. Встать, и за оружие не хвататься. Встать!! – гаркнул он, когда путешественники промедлили миг.
   Медленно и безнадежно трое путников поднялись.
   – Зырка? – Танфия оглянулась. – Где он? Почему он нас не поднял?
   Один из солдат поднял фонарь. Круг света упал на серую, бездвижную тушу, лежащую на траве в нескольких шагах от лагеря. Из ребер торчала арбалетная стрела.
   – Боги, – взвизгнула Танфия, – что вы сделали с моим псом?