Страница:
Имена, отчества, фамилии. Места рождения. Мир происхождения - Земля. Учеба. Технический колледж. Специализация - системы биологической очистки. Стажировка. Второе образование - геноинженер. Направление на Тсаворит. Работа в биологической миссии. Фиксация брака. Рождение сына. Оставление места работы без уважительной причины. Увольнение.
Как всё одинаково. Что у отца, что у матери. Достаточно прочитать одно досье - настолько они похожи. Различны лишь имена и отчества. И что нового для себя хотел я найти здесь? Остается задать прямые вопросы и получить на них ответ.
Запрос:
Прошу предоставить информацию о местонахождении Манжос Лидии Ивановны и Манжос Константина Игоревича. Последнее известное местопребывание - планета Тсаворит.
Ответ на запрос:Данные отсутствуют.
Запрос:
Прошу предоставить информацию об аренде на имя Манжос Лидии Ивановны или Манжос Константина Игоревича малого космического шлюпа класса "блоха" на планете Тсаворит в 26 году локального летоисчисления.
Ответ на запрос:Код доступа - "недоступно".
Повторный запрос:
Уточнение предоставленной информации: являюсь прямым наследником вышеупомянутых лиц.
Ответ на повторный запрос:Существует запрет класса "А" на передачу данной информации Илье Константиновичу Манжос по указанию департамента внешних контактов. Просим выйти из системы.
Замигала красная лампочка, и на вирт-экране возник косой красный крест. Я вытащил мем-карту из контакта и встретился с напряженным взглядом администраторши. Она явно пыталась сопоставить предупреждающий сигнал и личную информацию обо мне, выявленную в процессе опознания.
– Вы хотели получить запретную информацию? - она всё же спросила, когда я проходил мимо ее окошка.
Я остановился и вежливо ответил:
– Хотел. Но не получил.
– Какого рода информацию?
– Личного рода. А что?
– Моей обязанностью является сообщить вам, что вы поставлены на заметку. При повторении фактов подобного рода, вы можете быть изолированы и отправлены на принудительные работы сроком до двух месяцев.
– Ждите, - буркнул я.
– Что-что? - девушка не ожидала подобного ответа, и все заготовленные сентенции о должном поведении члена общества вылетели у нее из головы.
Придется пояснить.
– Я обязательно буду стремиться получить данную информацию тем или иным способом. Так что принудительные работы - не за горами. Если поймаете, - я подмигнул девушке.
– Так вы этот, рецидивист, да? - администраторша округлила глаза.
Не стоит ее разочаровывать.
– Вы догадались? Ну, кто еще будет пользоваться общественным терминалом для получения личной информации в присутствии такого небесного создания, как вы?
Девушка захлопала ресницами, скромно улыбнулась и чуть зарделась. Чувствуется, что к комплиментам привычна.
– Я должна сообщить о вас Герберту. Подождите, пожалуйста, - она переключила экран на внутреннюю связь и вызвала кабинет губернатора.
– О! Йа, йа, конечно! Старый рецидивист всенепременно дождется! - сказал я, изображая немецкий акцент, как я его представлял.
Девушка сказала несколько слов, напряженно выслушала инструкции - всё без звука - сработала система конфиденциальной защиты, и открыла мне проход в барьере.
– Вас ждут.
А вот никуда я пока не тороплюсь. Можно и с губернатором поболтать.
– Садись, Илья. Семьей интересуешься? Не поздновато ли?
– Интересуюсь. В самый раз.
– Не ершись. Не я запрет поставил, сам понимаешь, - Герберт провел ладонью по гладкому черепу. - После твоего отлета много чего было, ты, небось, не знаешь.
– Не знаю. Расскажи.
– Какой-то ты злой, - губернатор поморщился, - я помочь хочу. И тебе в том числе.
– Интересный способ.
Герберт помрачнел.
– Не хочешь на контакт идти - твое право. А на мне пятьдесят тысяч душ. Так что если выбирать между их спокойствием и твоим, ты сам понимаешь - что я выберу.
Не для того же шел, чтоб ругаться. Сейчас никакая информация лишней не будет. Я опустил глаза и сказал:
– Я послушаю.
Не думаю, что своим деланным смирением улучшил настроение Герберта, но гнать взашей он меня не стал.
– Подойди сюда, - он поманил меня к панорамному окну почти во всю стену. Сейчас оно было настроено на тридцати-процентную видимость, и пейзаж казался размытым зелено-золотистым пятном.
Губернатор пощелкал переключателями, регулируя контрастность, видимость, угол зрения, детализацию, и кивнул: "Смотри".
Посмотреть, конечно, было на что.
Справа - прекрасный зеленый мир, с шелестящими на ветру широкими хризолитовыми листьями, мягкой травой, свистящими берилловыми цвиррами и изумрудными белками, беспрестанно скачущими вверх-вниз.
Слева - тот же мир. Мрачные демантоидовые сосны, вымахавшие на невероятную высоту, прямые и извилистые дорожки, посыпанные серым песком, низкая травка, нехотя шевелящая усиками.
И невероятно четкая граница между отрицающими друг друга двумя частями одного мира. Начинающаяся как будто под окнами администрации и уходящая к горизонту по широкой дуге. Я словно находился между слоями малахита - зеленого и черного.
– Кто сделал? - очень тихо спросил я.
– Не знаю, - губернатор пытался подыскать правильные слова. - Я тоже улетал, как и ты. Десять лет, как вернулся. Всё это без меня произошло. Меня на восстановление, собственно, поставили.
– Восстановил?
– Ты же видишь, - недовольно ответил Герберт. - А экономику - да.
– Смерть в чистом виде, - высказался я о пейзаже, не дающем оторвать глаз от себя. - Окна не перенастроить?
– Это укор. В данном случае - мне. Не воссоздать в прежнем виде. Деревья - не натуральные. Генетические модификанты.
– Зачем? - с тоской спросил я.
– Ты хотел бы увидеть мертвую плешь?! - неожиданно взорвался Герберт. - Да. И такое название года два в ходу было. Там ничего не росло. Даже белки не забегали. Ты думаешь, я не спрашивал? - предупредил он мой вопрос. - Меня поставили перед фактом. Распишись и приступай к работе. Дел столько навалилось, что не было места пустому интересу о природе пустыни. Это на Тсаворите-то! Причем, захватывающей и жилую зону. Что мог - сделал.
– Не верю, чтоб не интересовался, - усмехнулся я. Герберт всегда слыл излишне любопытным.
– Пару раз. Запрет класса "А". Даже для меня. Вот и гадай - где мы живем. Какая гадость здесь была. И не осталась ли она до сих пор.
М-да. А ему не позавидуешь. Человек, обличенный властью и не могущий этой властью воспользоваться для получения возможно жизненно-важной информации. Я - так, любитель. Плюнули в лицо отказом - утерся и пошел своей дорогой. Герберт же действительно за всех отвечает.
– Узнаю - поделюсь.
Губернатор расплылся в улыбке, становясь похожим на того тинэйджера, с которым мы могли подбить ребят, наплевать на уроки, свалить и махнуть на карьеры купаться. Тогда я уже жил в интернате. Он был практически единственным, кто не желал разделять по общепринятому признаку: мы - живущие в семьях, они - живущие скопом.
Правильный человек.
Таким и остался.
Я радушно попрощался - от неприязни не осталось и следа, миновал силовой барьер, в очередной раз подмигнул администраторше, невнятно сообщив ей, чтоб она меня непременно ждала, и вышел на улицу.
План действий не то чтобы разваливался, но откорректировать его следовало.
Ни один терминал мне ничего не сообщит - запрет "А"-класса мне не обойти. Есть знакомые, которые смогли бы, но пока не стоит - оставим на крайний случай. К тому же до них быстро не доберешься.
Ладно. Не хотят официально, будем другие пути искать. С людьми поговорим. Начнем, пожалуй, с биологической станции - последнего места работы родителей.
Здание биостанции ничуть не изменилось: всё та же форма капли в состоянии покоя, наверченные вокруг широкие полосы палевой расцветки, стойки глушителей жизни. Когда я был маленьким, всё никак не мог понять - зачем стоят эти странные палки. И кем работают папа с мамой. Отец терпеливо разъяснял, что они с мамой изучают разных животных и растений.
"Живых?" - уточнял я.
"Живых".
"Вы сначала их глушите, а потом изучаете?"
"Вовсе нет", - сердился отец.
"Тогда зачем?"
"Это же чужие. Они просто не подходят сюда и не мешают нам работать".
Я надолго задумывался - что за чужие. Ведь и цвирры, и белки - это всё свои. Вон, как прыгают, чуть ли не на голову. Потом отвлекался, забывал - находилась сотня других, более интересных дел, которые надо было срочно сделать.
Это были мои дела
А у родителей - свои, не менее значимые для них…
Станция стояла так, что создавалось впечатление, будто она - центр, от которого и начал расти город. Доля истины в этом была. Но мне всегда казалось это неправильным. Нарочитое выпячивание чего-то одного - всегда ущерб для другого. Главное - люди. А строения - всего лишь место, где они могут находиться.
Я свободно прошел на станцию - охранный комплекс лишь пискнул, пропуская меня. Но куда идти внутри? Спрашивать работников, иногда проходящих мимо, как-то не хотелось. Хотелось осмотреться, почувствовать себя здесь своим. Пусть не винтиком их био-машины, но и не песчинкой, попавшей между точно пригнанных шестеренок.
В холле мое внимание привлек небольшой зимний сад. Растения, нескладно растущие за прозрачной загородкой, выглядели чахлыми и замученными. Неровные толстые стволы, покрытые разнообразными колючками, белые и красные цветки отталкивающего вида, каменистая почва под растениями. Что за опыты они проводят над несчастными растениями, видоизменяя их до полной неузнаваемости?
Я поспешил отвернуться. И тут же мой блуждающий взгляд сфокусировался на человеке в униформе сотрудника биостанции - Евгении Кивинове, лаборанте, как значилось на нагрудной голографической карточке. Он целенаправленно шел ко мне.
– Вы хотите устроиться на работу? Отдел кадров в соседнем здании.
– Не хочу. С чего вы так решили?
Лаборант смутился.
– Ну, вид у вас какой-то ищущий. Судя по возрасту, знакомых среди персонала у вас быть не может, - тут он смутился еще больше, сообразив, какую бестактность сказал.
– А родственник? Сын, например?
– Если вы назовете его фамилию, я подскажу - где искать.
– Не назову, - усмехнулся я. - Меня интересуют люди моего возраста и старше.
– Таких не помню, - растерялся юноша.
– Ничего. Я сам поищу.
– Это невозможно! - с жаром возразил Евгений. - Во-первых, вас всюду и не пустят. Во-вторых, многие сейчас отсутствуют: часть - на полевых, часть - дома, отдыхают. А в-третьих… в-третьих, проще спросить в справочном.
– По внутренней сети? У меня нет допуска.
– Ну, могу я посмотреть, - юноша решил загладить свои неловкие слова, сказанные в начале разговора.
Он подошел к служебному терминалу, присел на круглый табурет, ввел пароль и набрал запрос.
– Критерий поиска?
Я посмотрел Евгению через плечо.
– Пожалуй, лиц не моложе двадцатого года рождения. Локального летоисчисления, разумеется.
"Лица, соответствующие приведенным критериям, в штате биологической станции отсутствуют", - тут же выдала ответ справочная.
– Я же говорил! - радостно сообщил лаборант, повернувшись ко мне.
Плохо. Сразу расхотелось прикидываться вежливым и приветливым. Но ведь не могу же я уйти просто так!
– А нельзя ли узнать о бывших работниках биостанции? - чуть заискивающе попросил я.
– Почему нельзя? Можно! - юноша перестал чиниться и уже воспринимал меня, как своего приятеля, которому делает небольшое одолжение.
Тем лучше.
– Современное место жительство нужно? - уточнил он, не отрываясь от вирт-экрана.
– Конечно.
– Что-то на удивление мало, - несколько растерянно сказал Евгений. - Правда, я искал тех, кто живет на Тсаворите…
– Именно они и нужны, - перебил я и принужденно улыбнулся.
– Ага. Двое их. Лю Вэй, он в Бэе живет, и Виктор Степанович Постников - в Хвойном.
– Здорово! - я действительно обрадовался.
– Не знаю, как с Лю Вэем, а с Постниковым невозможно контактировать, - скептически сообщил юноша.
– Да?
– Мы как-то с ребятами пошли его навестить. Ну, там как раз пятидесятилетие основания колонии отмечали. Постников же с первой партией колонистов высадился. Так он даже калитку не открыл, не то, что дверь. Написал на экране, что просит не беспокоить, и разряд пустил над забором. Мы всё сразу поняли.
Я помолчал. Ну, не был учитель таким раньше! С Лю, конечно, можно увидеться, вспомнить прежние деньки. А надо ли? Вон, с Пашкой встретился и что? Сказали пару слов и разбежались. Виктор Степанович - другое дело. К тому же, Хвойный практически рядом с городом. А Бэй - на другом континенте.
– Рад, что помог, - разулыбался Евгений. - Вы еще заходите, поговорим о разном. А то с нашими только о работе и можно. Кстати, как вас зовут? Я на вас пропуск выпишу.
– Илья Манжос.
Было довольно занимательно видеть отвисшую челюсть у лаборанта.
3. Тсаворит
Как всё одинаково. Что у отца, что у матери. Достаточно прочитать одно досье - настолько они похожи. Различны лишь имена и отчества. И что нового для себя хотел я найти здесь? Остается задать прямые вопросы и получить на них ответ.
Запрос:
Прошу предоставить информацию о местонахождении Манжос Лидии Ивановны и Манжос Константина Игоревича. Последнее известное местопребывание - планета Тсаворит.
Ответ на запрос:Данные отсутствуют.
Запрос:
Прошу предоставить информацию об аренде на имя Манжос Лидии Ивановны или Манжос Константина Игоревича малого космического шлюпа класса "блоха" на планете Тсаворит в 26 году локального летоисчисления.
Ответ на запрос:Код доступа - "недоступно".
Повторный запрос:
Уточнение предоставленной информации: являюсь прямым наследником вышеупомянутых лиц.
Ответ на повторный запрос:Существует запрет класса "А" на передачу данной информации Илье Константиновичу Манжос по указанию департамента внешних контактов. Просим выйти из системы.
Замигала красная лампочка, и на вирт-экране возник косой красный крест. Я вытащил мем-карту из контакта и встретился с напряженным взглядом администраторши. Она явно пыталась сопоставить предупреждающий сигнал и личную информацию обо мне, выявленную в процессе опознания.
– Вы хотели получить запретную информацию? - она всё же спросила, когда я проходил мимо ее окошка.
Я остановился и вежливо ответил:
– Хотел. Но не получил.
– Какого рода информацию?
– Личного рода. А что?
– Моей обязанностью является сообщить вам, что вы поставлены на заметку. При повторении фактов подобного рода, вы можете быть изолированы и отправлены на принудительные работы сроком до двух месяцев.
– Ждите, - буркнул я.
– Что-что? - девушка не ожидала подобного ответа, и все заготовленные сентенции о должном поведении члена общества вылетели у нее из головы.
Придется пояснить.
– Я обязательно буду стремиться получить данную информацию тем или иным способом. Так что принудительные работы - не за горами. Если поймаете, - я подмигнул девушке.
– Так вы этот, рецидивист, да? - администраторша округлила глаза.
Не стоит ее разочаровывать.
– Вы догадались? Ну, кто еще будет пользоваться общественным терминалом для получения личной информации в присутствии такого небесного создания, как вы?
Девушка захлопала ресницами, скромно улыбнулась и чуть зарделась. Чувствуется, что к комплиментам привычна.
– Я должна сообщить о вас Герберту. Подождите, пожалуйста, - она переключила экран на внутреннюю связь и вызвала кабинет губернатора.
– О! Йа, йа, конечно! Старый рецидивист всенепременно дождется! - сказал я, изображая немецкий акцент, как я его представлял.
Девушка сказала несколько слов, напряженно выслушала инструкции - всё без звука - сработала система конфиденциальной защиты, и открыла мне проход в барьере.
– Вас ждут.
А вот никуда я пока не тороплюсь. Можно и с губернатором поболтать.
– Садись, Илья. Семьей интересуешься? Не поздновато ли?
– Интересуюсь. В самый раз.
– Не ершись. Не я запрет поставил, сам понимаешь, - Герберт провел ладонью по гладкому черепу. - После твоего отлета много чего было, ты, небось, не знаешь.
– Не знаю. Расскажи.
– Какой-то ты злой, - губернатор поморщился, - я помочь хочу. И тебе в том числе.
– Интересный способ.
Герберт помрачнел.
– Не хочешь на контакт идти - твое право. А на мне пятьдесят тысяч душ. Так что если выбирать между их спокойствием и твоим, ты сам понимаешь - что я выберу.
Не для того же шел, чтоб ругаться. Сейчас никакая информация лишней не будет. Я опустил глаза и сказал:
– Я послушаю.
Не думаю, что своим деланным смирением улучшил настроение Герберта, но гнать взашей он меня не стал.
– Подойди сюда, - он поманил меня к панорамному окну почти во всю стену. Сейчас оно было настроено на тридцати-процентную видимость, и пейзаж казался размытым зелено-золотистым пятном.
Губернатор пощелкал переключателями, регулируя контрастность, видимость, угол зрения, детализацию, и кивнул: "Смотри".
Посмотреть, конечно, было на что.
Справа - прекрасный зеленый мир, с шелестящими на ветру широкими хризолитовыми листьями, мягкой травой, свистящими берилловыми цвиррами и изумрудными белками, беспрестанно скачущими вверх-вниз.
Слева - тот же мир. Мрачные демантоидовые сосны, вымахавшие на невероятную высоту, прямые и извилистые дорожки, посыпанные серым песком, низкая травка, нехотя шевелящая усиками.
И невероятно четкая граница между отрицающими друг друга двумя частями одного мира. Начинающаяся как будто под окнами администрации и уходящая к горизонту по широкой дуге. Я словно находился между слоями малахита - зеленого и черного.
– Кто сделал? - очень тихо спросил я.
– Не знаю, - губернатор пытался подыскать правильные слова. - Я тоже улетал, как и ты. Десять лет, как вернулся. Всё это без меня произошло. Меня на восстановление, собственно, поставили.
– Восстановил?
– Ты же видишь, - недовольно ответил Герберт. - А экономику - да.
– Смерть в чистом виде, - высказался я о пейзаже, не дающем оторвать глаз от себя. - Окна не перенастроить?
– Это укор. В данном случае - мне. Не воссоздать в прежнем виде. Деревья - не натуральные. Генетические модификанты.
– Зачем? - с тоской спросил я.
– Ты хотел бы увидеть мертвую плешь?! - неожиданно взорвался Герберт. - Да. И такое название года два в ходу было. Там ничего не росло. Даже белки не забегали. Ты думаешь, я не спрашивал? - предупредил он мой вопрос. - Меня поставили перед фактом. Распишись и приступай к работе. Дел столько навалилось, что не было места пустому интересу о природе пустыни. Это на Тсаворите-то! Причем, захватывающей и жилую зону. Что мог - сделал.
– Не верю, чтоб не интересовался, - усмехнулся я. Герберт всегда слыл излишне любопытным.
– Пару раз. Запрет класса "А". Даже для меня. Вот и гадай - где мы живем. Какая гадость здесь была. И не осталась ли она до сих пор.
М-да. А ему не позавидуешь. Человек, обличенный властью и не могущий этой властью воспользоваться для получения возможно жизненно-важной информации. Я - так, любитель. Плюнули в лицо отказом - утерся и пошел своей дорогой. Герберт же действительно за всех отвечает.
– Узнаю - поделюсь.
Губернатор расплылся в улыбке, становясь похожим на того тинэйджера, с которым мы могли подбить ребят, наплевать на уроки, свалить и махнуть на карьеры купаться. Тогда я уже жил в интернате. Он был практически единственным, кто не желал разделять по общепринятому признаку: мы - живущие в семьях, они - живущие скопом.
Правильный человек.
Таким и остался.
Я радушно попрощался - от неприязни не осталось и следа, миновал силовой барьер, в очередной раз подмигнул администраторше, невнятно сообщив ей, чтоб она меня непременно ждала, и вышел на улицу.
План действий не то чтобы разваливался, но откорректировать его следовало.
Ни один терминал мне ничего не сообщит - запрет "А"-класса мне не обойти. Есть знакомые, которые смогли бы, но пока не стоит - оставим на крайний случай. К тому же до них быстро не доберешься.
Ладно. Не хотят официально, будем другие пути искать. С людьми поговорим. Начнем, пожалуй, с биологической станции - последнего места работы родителей.
Здание биостанции ничуть не изменилось: всё та же форма капли в состоянии покоя, наверченные вокруг широкие полосы палевой расцветки, стойки глушителей жизни. Когда я был маленьким, всё никак не мог понять - зачем стоят эти странные палки. И кем работают папа с мамой. Отец терпеливо разъяснял, что они с мамой изучают разных животных и растений.
"Живых?" - уточнял я.
"Живых".
"Вы сначала их глушите, а потом изучаете?"
"Вовсе нет", - сердился отец.
"Тогда зачем?"
"Это же чужие. Они просто не подходят сюда и не мешают нам работать".
Я надолго задумывался - что за чужие. Ведь и цвирры, и белки - это всё свои. Вон, как прыгают, чуть ли не на голову. Потом отвлекался, забывал - находилась сотня других, более интересных дел, которые надо было срочно сделать.
Это были мои дела
А у родителей - свои, не менее значимые для них…
Станция стояла так, что создавалось впечатление, будто она - центр, от которого и начал расти город. Доля истины в этом была. Но мне всегда казалось это неправильным. Нарочитое выпячивание чего-то одного - всегда ущерб для другого. Главное - люди. А строения - всего лишь место, где они могут находиться.
Я свободно прошел на станцию - охранный комплекс лишь пискнул, пропуская меня. Но куда идти внутри? Спрашивать работников, иногда проходящих мимо, как-то не хотелось. Хотелось осмотреться, почувствовать себя здесь своим. Пусть не винтиком их био-машины, но и не песчинкой, попавшей между точно пригнанных шестеренок.
В холле мое внимание привлек небольшой зимний сад. Растения, нескладно растущие за прозрачной загородкой, выглядели чахлыми и замученными. Неровные толстые стволы, покрытые разнообразными колючками, белые и красные цветки отталкивающего вида, каменистая почва под растениями. Что за опыты они проводят над несчастными растениями, видоизменяя их до полной неузнаваемости?
Я поспешил отвернуться. И тут же мой блуждающий взгляд сфокусировался на человеке в униформе сотрудника биостанции - Евгении Кивинове, лаборанте, как значилось на нагрудной голографической карточке. Он целенаправленно шел ко мне.
– Вы хотите устроиться на работу? Отдел кадров в соседнем здании.
– Не хочу. С чего вы так решили?
Лаборант смутился.
– Ну, вид у вас какой-то ищущий. Судя по возрасту, знакомых среди персонала у вас быть не может, - тут он смутился еще больше, сообразив, какую бестактность сказал.
– А родственник? Сын, например?
– Если вы назовете его фамилию, я подскажу - где искать.
– Не назову, - усмехнулся я. - Меня интересуют люди моего возраста и старше.
– Таких не помню, - растерялся юноша.
– Ничего. Я сам поищу.
– Это невозможно! - с жаром возразил Евгений. - Во-первых, вас всюду и не пустят. Во-вторых, многие сейчас отсутствуют: часть - на полевых, часть - дома, отдыхают. А в-третьих… в-третьих, проще спросить в справочном.
– По внутренней сети? У меня нет допуска.
– Ну, могу я посмотреть, - юноша решил загладить свои неловкие слова, сказанные в начале разговора.
Он подошел к служебному терминалу, присел на круглый табурет, ввел пароль и набрал запрос.
– Критерий поиска?
Я посмотрел Евгению через плечо.
– Пожалуй, лиц не моложе двадцатого года рождения. Локального летоисчисления, разумеется.
"Лица, соответствующие приведенным критериям, в штате биологической станции отсутствуют", - тут же выдала ответ справочная.
– Я же говорил! - радостно сообщил лаборант, повернувшись ко мне.
Плохо. Сразу расхотелось прикидываться вежливым и приветливым. Но ведь не могу же я уйти просто так!
– А нельзя ли узнать о бывших работниках биостанции? - чуть заискивающе попросил я.
– Почему нельзя? Можно! - юноша перестал чиниться и уже воспринимал меня, как своего приятеля, которому делает небольшое одолжение.
Тем лучше.
– Современное место жительство нужно? - уточнил он, не отрываясь от вирт-экрана.
– Конечно.
– Что-то на удивление мало, - несколько растерянно сказал Евгений. - Правда, я искал тех, кто живет на Тсаворите…
– Именно они и нужны, - перебил я и принужденно улыбнулся.
– Ага. Двое их. Лю Вэй, он в Бэе живет, и Виктор Степанович Постников - в Хвойном.
– Здорово! - я действительно обрадовался.
– Не знаю, как с Лю Вэем, а с Постниковым невозможно контактировать, - скептически сообщил юноша.
– Да?
– Мы как-то с ребятами пошли его навестить. Ну, там как раз пятидесятилетие основания колонии отмечали. Постников же с первой партией колонистов высадился. Так он даже калитку не открыл, не то, что дверь. Написал на экране, что просит не беспокоить, и разряд пустил над забором. Мы всё сразу поняли.
Я помолчал. Ну, не был учитель таким раньше! С Лю, конечно, можно увидеться, вспомнить прежние деньки. А надо ли? Вон, с Пашкой встретился и что? Сказали пару слов и разбежались. Виктор Степанович - другое дело. К тому же, Хвойный практически рядом с городом. А Бэй - на другом континенте.
– Рад, что помог, - разулыбался Евгений. - Вы еще заходите, поговорим о разном. А то с нашими только о работе и можно. Кстати, как вас зовут? Я на вас пропуск выпишу.
– Илья Манжос.
Было довольно занимательно видеть отвисшую челюсть у лаборанта.
3. Тсаворит
Я чуть тронул рукой калитку, и она медленно распахнулась. После разговора с Евгением иначе, чем приглашение, не расценишь.
И дверь в дом Виктора Степановича оказалась незапертой. Я уже и отвык от такого. Да и стоит ли привыкать? Наедут туристы, а вслед за ними - всякая шушера. Спокойной жизни - конец. Хотя, возможно, всё это мимо меня пройдет - от разговора с Постниковым зависит.
Никто мне не встретился - ни в прихожей, ни в гостиной, ни в спальне. Виктор Степанович сидел на кухне, куда я заглянул в самом конце моих странствий по его дому.
– Илья? Ну, здравствуй! - сказал он почти приветливо.
– Здравствуйте, Виктор Степанович, - во рту пересохло, я облизал губы и сглотнул.
– Что веселого скажешь?
– Веселого? Ничего.
– А я думал - решил проведать старика, развлечь его, - Постников сощурил левый глаз и постучал ногтем по висящей на магнитных подвесках столешнице.
Я смутился. Некрасиво поступаю. Действительно, со своими проблемами пришел, а о самом Викторе Степановиче и не подумал. Мало ли ему помочь надо. Или просто недосуг ему в чужие дела вникать.
– Извините, Виктор Степанович. Может, вам помочь чем-нибудь?
– Да всё у меня есть, - грустно и с некоторым отвращением сказал Постников. - Ничего не надо. Рассказывай, с чем пришел.
– Хочу о родителях узнать.
– А что - в информатории нет данных? - удивился учитель.
– Общие - есть, - я пожал плечами. - Но мне этого мало. Вы же помните их, да? Почему они улетели? Что-то произошло? И где их можно найти?
Постников задумался. Отвернулся от меня и посмотрел в окно. Ничего особенного там не было: деревья, трава, насекомые какие-то. Но он смотрел очень внимательно, как будто ища ответ на мой вопрос.
Не нашел.
– Я ничего не помню. И не хочу помнить. И тебе не советую.
– Мне надо, - только и смог сказать я.
– Надо, надо… всем всё надо. Одному мне уже ничего, - он вытащил из пачки папиросу, чиркнул ею по столу и закурил. Глубоко вдохнул, привычно кашлянул, посмотрел на меня и выпустил дым в сторону.
– Тогда ответьте мне, и я уйду.
– Куда ты пойдешь, куда? Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? Эх, Илья! - Постников сильно затянулся и сипло закашлялся, морщась.
– Вы болеете? - поинтересовался я.
– Ага. Старостью. И ленью. Вот только склероз никак не наступит, - Виктор Степанович усмехнулся своей шутке. - Впрочем, ты вправе знать. Я провожу тебя на биостанцию.
– Я там уже был.
– Был? И с кем разговаривал? Там нормальных людей и не осталось. Не разговаривать надо. Смотреть. Подожди меня в саду - соберусь.
Как все любят всякую таинственность напускать. Неужели сложно без обиняков ответить на элементарный вопрос? Ну, забыл, допустим, что-нибудь - понятно, с кем не бывает. Я вот тоже не помню, что тридцать лет назад было.
В вышедшем из дома подтянутом, переодевшемся в униформу мужчине с трудом узнавался бывший учитель. Он запер дверь, резко мотнул головой, приглашая идти за ним, и, не оборачиваясь, направился в сторону биостанции. Наверно, Постников всё же знал, что делал и куда меня вел.
К биостанции мы подошли не то, чтобы тайно, но с противоположной от главного входа стороны. На мой недоуменный взгляд Виктор Степанович ответил:
– Тут следят меньше. Служебный вход, всё-таки. Да и пройти легче, куда нам надо.
– Вам виднее, - обреченно выговорил я. Нежелание что-либо делать и беспричинная апатия навалились на меня. Только целеустремленность Постникова еще взбадривала. Но чувствовалось, что это ненадолго. Голос Виктора Степановича глухо бубнил, словно сквозь одеяло, все предметы выглядели слегка размытыми, а некоторые даже раздваивались. Веки разлеплялись с трудом. Вот остановлюсь, прислонюсь к стеночке, глаза закрою и спать…
Жесткий удар локтем в бок на секунду привел меня в чувство.
– Фильтры вставь, - учитель подал мне два мягких пористых шарика. - Ой, как мне это не нравится. Подожди здесь - я переговорю кое с кем.
Я остался один в длинном коридоре, в который непонятно как и когда попал, с фильтрами в носу и с полным непониманием происходящего. Заболела голова, и захотелось присесть. Я поискал на что, но коридор был пуст, даже стандартных мусоропоглотителей не стояло.
Вот же ученые! О простых людях совсем не думают. С другой стороны - здесь посторонних и не должно быть. Наверняка для своих в каждой комнате и стулья есть, и кресла, и лежанки какие-нибудь. Сейчас зайдем и попользуемся…
Толкнувшись в одну дверь, выходящую в коридор, потом в другую, я отыскал незапертую и ввалился туда с чувством уверенности в своих действиях. В лаборатории находился всего один человек. Он стоял спиной ко мне и не подумал повернуться, чтобы узнать - кто его побеспокоил. Наоборот. Чуть ли ни радостно он сказал:
– А! Пришел! Наконец-то! Давай, сразу начинай. Тумблеры G-7 и G-8 - на ноль. Напряжение выравнивай…
Я рефлекторно послушался уверенного руководящего голоса и что-то повернул на ближнем управляющем стенде.
– Ты что? Идиот?! - взревел мужчина и обернулся. Но гнев почти тут же сменился недоумением, когда он понял, что не знает меня.
Он зашарил руками по своему стенду, беспорядочно задевая сенсорные клавиши, наконец, нашел нужный переключатель и высветил вирт-экран идентификации с моей голограммой в углу. Прочитал текст под ней и судорожно замахал руками: "Сгинь, пропади!"
Я выскочил в коридор. Да, неприятная ситуация. Помешал человеку работать. Может, даже испортил ему опыт или что он там делал. Хотелось извиниться и загладить вину.
Не получилось.
Из-за двери буквально выскочил Постников. Тут же коротко рявкнула сирена, и поперек коридора самопроизвольно развернулся вирт-экран, высвечивая надпись на пурпурно-красном фоне: "Биологическая опасность первой степени".
Виктор Степанович выглядел нехорошо. Морщился, вчитываясь в слова, хотя там и читать-то было нечего.
Нет, не мог учитель растеряться - не таков он.
– Что происходит?
– Не знаю, Илья. Ты же видишь. Тревогу объявили. Биологическую. Первой степени.
– Это что значит?
– Герметизация на неопределенный срок - до устранения опасности.
– Что за опасность? - я упрямо задавал вопросы, всё еще не понимая, почему Виктор Степанович так побледнел.
– Не скажут… Пошли, - Постников потянул меня за рукав.
– Но куда? - я остался на месте.
– Эти молодые кретины не понимают, с чем им придется столкнуться. Секретность, видишь ли. А если еще их опыты удачны - то вообще не знаю, что будет, - Виктор Степанович чуть подумал. - Да, наверняка удачны. Иначе она б не вырвалась.
– Да кто она?! - компенсационный гель непонимания всё больше сгущался вокруг меня.
– Увидишь, - криво усмехнулся Постников. - Если доживешь, - и мрачно хохотнул.
Он целеустремленно и быстро двинулся куда-то к центру станции. Я поспешил за ним - остаться один на один с неизвестной опасностью мне не улыбалось.
– Мы куда?
– Самое опасное место - около боксов, - сказал мне Виктор Степанович, не оборачиваясь.
– А где это?
– Дойдем - увидишь.
– Это что - мы прямо туда идем?! Не понял…
– Ты много чего не понимаешь, Илья. Это временно.
Все коридоры биологической станции, когда мы проходили по ним, были пусты.
– Прячутся. Смешные, - прокомментировал Постников.
Я злился на учителя, на губернатора, на Пашку, подсунувшему мне машину времени, на неизвестную опасность, о которой мне даже не положено знать. На себя, в конце концов.
– Скоро еще?
Виктор Степанович с силой потянул на себя высокую металлическую дверь
– Ага, дошли. Ну, что, гостем будешь, - Постников приглашающее махнул, и я проскользнул вслед за ним.
Огромной высоты и ширины стеклянная стена, разделенная на ячейки узенькими синими полосками. Приглядевшись, я заметил, что каждая ячейка уходит вглубь, и внутри что-то находится. Сделав несколько шагов ближе к стене, я смог прочитать одну из маленьких табличек, прилепленных в нижнем углу ячеек: "Шандар. Поколение 5. Ген. мод. 14".
Я оглянулся на Постникова. Он с ненавистью смотрел на ячейки, перебегая глазами от одной к другой, наклонившись вперед и сжимая кулаки. Если бы мог, учитель бросился бы к стене и попытался разбить ее кулаками. Совершенно бессмысленное занятие - наверняка стоит мощная защита, а стеклопласт, к тому же, весьма прочный материал.
– Смотри, - сказал Постников, - верхняя ячейка пуста. Она действительно вырвалась из бокса.
На мой взгляд, ячейки не отличались одна от другой. И что там находится внутри каждой, я не понимал: какие-то желеобразные сгустки разных цветов и прозрачности.
– Здесь где-то были демонстрационные записи - сейчас ты всё поймешь, - Виктор Степанович включил вирт-экран, набрал команду и удовлетворенно-зло продолжил. - Сейчас-сейчас.
Изображение замигало, потом выправилось, и сквозь потрескивание я услышал глухой голос:
– Тридцать девятый год. Семнадцатое число ноль третьего месяца. Это на случай, если картинка будет барахлить. Серега, поверни камеру. Нормально. Это лес. Вернее, то, что от него осталось. Приблизь.
Я видел абсолютно голую песчаную поверхность без малейшего следа растительности. Камера слегка подрагивала - оператор не мог унять дрожь в руках.
– Как видно, пустыня распространяется вширь, - комментатор всё не мог успокоиться.
Да, прямо на глазах вдруг рухнула громадная демантоидовая липа. Упав, она несколько секунд подрожала и исчезла.
– Что же это, Серега, а?
Оператор молчал. У него не было объяснений.
– Сходить что ли, поближе посмотреть? Ты снимай, а я сбегаю, гляну и сразу обратно.
Мужчина вышел из-за камеры и осторожно пошел к расширяющемуся пустынному кругу. Он вполне спокойно приблизился, встал у зеленого края и наклонился вперед, видимо, чтобы рассмотреть происходящее за границей жизни. Потом протянул руку, дотрагиваясь до песка.
Его ладонь встретила что-то невидимое и упругое. Мужчина потянул руку к себе, но его не пускало. Он дергал руку, а его затягивало внутрь мертвого круга. Потом резко рвануло, и он пролетел несколько метров, перевернулся в воздухе и впечатался спиной в невидимую наклонную плоскость.
Поверхность под ним помутнела, забагровела, а мужчина стал словно таять. Казалось, он борется, но это бурлила поверхность под ним. Всё же ему удалось оторваться. Он сделал несколько шагов к оператору, но внезапно растекся студенистой массой, которая поглотила участок зелени под ней. Неприятное и отталкивающее зрелище.
Виктор Степанович выключил изображение.
– Понял?
– Чем ее можно убить? - это был единственный вопрос, который меня сейчас волновал.
– Её? Их. Ты забыл, что она размножается. И очень быстро.
– Чем быстрее мы займемся этим, тем скорее уничтожим!
– Ну-ну. Оптимист. Ты сначала увидь ее, а потом уничтожай.
– Тогда почему мы здесь?! Пошли! - я был вне себя.
– Остынь, Илья. Твои трепыхания просто бессмысленны. Пока у нее будет пища - она будет размножаться. Мы изолированы только от внешнего мира - внутренние помещения невозможно герметизировать. Знаешь, это весьма простой способ избавляться от непрошенных свидетелей.
Я чуть не ударил учителя по лицу.
Мне не хотелось такой правды.
Постников не обратил внимания на мою реакцию и продолжал:
– Ты год видел? Это второй случай. Первый был в двадцать шестом, когда тебе девять лет было, да?
– Еще бы забыть, - я злился: собственно, как раз о том, что случилось в двадцать шестом, я и хотел узнать.
– Она тогда практически неподвижной была - далеко не убежала, отыскали. Второй раз серьезней: к тому моменту ее научили двигаться и поглощать любую органику, а не только животного происхождения.
– Научили?
– Генетические модификанты.
– Гады.
– Это наука. Ты не понимаешь.
– Куда уж мне! - меня бесила эта уверенность ученого в необходимости своей работы.
– У нее есть много и полезных качеств.
– Ну, разумеется! Как же без них! Кстати, это не генные инженеры там орут?
Виктор Степанович замолчал и прислушался. Человеческий вой нарастал. Начинал кричать один человек, подхватывал другой, потом третий - и так расходящимися волнами.
– Слышишь? - спросил Постников, будто не я обратил его внимание на крики.
Вопли затихли, словно последнему человеку заткнули рот или перерезали горло.
– Уже нет, - хотелось тоже завыть, но толика черного юмора еще удерживала меня от утраты чувства реальности.
И дверь в дом Виктора Степановича оказалась незапертой. Я уже и отвык от такого. Да и стоит ли привыкать? Наедут туристы, а вслед за ними - всякая шушера. Спокойной жизни - конец. Хотя, возможно, всё это мимо меня пройдет - от разговора с Постниковым зависит.
Никто мне не встретился - ни в прихожей, ни в гостиной, ни в спальне. Виктор Степанович сидел на кухне, куда я заглянул в самом конце моих странствий по его дому.
– Илья? Ну, здравствуй! - сказал он почти приветливо.
– Здравствуйте, Виктор Степанович, - во рту пересохло, я облизал губы и сглотнул.
– Что веселого скажешь?
– Веселого? Ничего.
– А я думал - решил проведать старика, развлечь его, - Постников сощурил левый глаз и постучал ногтем по висящей на магнитных подвесках столешнице.
Я смутился. Некрасиво поступаю. Действительно, со своими проблемами пришел, а о самом Викторе Степановиче и не подумал. Мало ли ему помочь надо. Или просто недосуг ему в чужие дела вникать.
– Извините, Виктор Степанович. Может, вам помочь чем-нибудь?
– Да всё у меня есть, - грустно и с некоторым отвращением сказал Постников. - Ничего не надо. Рассказывай, с чем пришел.
– Хочу о родителях узнать.
– А что - в информатории нет данных? - удивился учитель.
– Общие - есть, - я пожал плечами. - Но мне этого мало. Вы же помните их, да? Почему они улетели? Что-то произошло? И где их можно найти?
Постников задумался. Отвернулся от меня и посмотрел в окно. Ничего особенного там не было: деревья, трава, насекомые какие-то. Но он смотрел очень внимательно, как будто ища ответ на мой вопрос.
Не нашел.
– Я ничего не помню. И не хочу помнить. И тебе не советую.
– Мне надо, - только и смог сказать я.
– Надо, надо… всем всё надо. Одному мне уже ничего, - он вытащил из пачки папиросу, чиркнул ею по столу и закурил. Глубоко вдохнул, привычно кашлянул, посмотрел на меня и выпустил дым в сторону.
– Тогда ответьте мне, и я уйду.
– Куда ты пойдешь, куда? Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? Эх, Илья! - Постников сильно затянулся и сипло закашлялся, морщась.
– Вы болеете? - поинтересовался я.
– Ага. Старостью. И ленью. Вот только склероз никак не наступит, - Виктор Степанович усмехнулся своей шутке. - Впрочем, ты вправе знать. Я провожу тебя на биостанцию.
– Я там уже был.
– Был? И с кем разговаривал? Там нормальных людей и не осталось. Не разговаривать надо. Смотреть. Подожди меня в саду - соберусь.
Как все любят всякую таинственность напускать. Неужели сложно без обиняков ответить на элементарный вопрос? Ну, забыл, допустим, что-нибудь - понятно, с кем не бывает. Я вот тоже не помню, что тридцать лет назад было.
В вышедшем из дома подтянутом, переодевшемся в униформу мужчине с трудом узнавался бывший учитель. Он запер дверь, резко мотнул головой, приглашая идти за ним, и, не оборачиваясь, направился в сторону биостанции. Наверно, Постников всё же знал, что делал и куда меня вел.
К биостанции мы подошли не то, чтобы тайно, но с противоположной от главного входа стороны. На мой недоуменный взгляд Виктор Степанович ответил:
– Тут следят меньше. Служебный вход, всё-таки. Да и пройти легче, куда нам надо.
– Вам виднее, - обреченно выговорил я. Нежелание что-либо делать и беспричинная апатия навалились на меня. Только целеустремленность Постникова еще взбадривала. Но чувствовалось, что это ненадолго. Голос Виктора Степановича глухо бубнил, словно сквозь одеяло, все предметы выглядели слегка размытыми, а некоторые даже раздваивались. Веки разлеплялись с трудом. Вот остановлюсь, прислонюсь к стеночке, глаза закрою и спать…
Жесткий удар локтем в бок на секунду привел меня в чувство.
– Фильтры вставь, - учитель подал мне два мягких пористых шарика. - Ой, как мне это не нравится. Подожди здесь - я переговорю кое с кем.
Я остался один в длинном коридоре, в который непонятно как и когда попал, с фильтрами в носу и с полным непониманием происходящего. Заболела голова, и захотелось присесть. Я поискал на что, но коридор был пуст, даже стандартных мусоропоглотителей не стояло.
Вот же ученые! О простых людях совсем не думают. С другой стороны - здесь посторонних и не должно быть. Наверняка для своих в каждой комнате и стулья есть, и кресла, и лежанки какие-нибудь. Сейчас зайдем и попользуемся…
Толкнувшись в одну дверь, выходящую в коридор, потом в другую, я отыскал незапертую и ввалился туда с чувством уверенности в своих действиях. В лаборатории находился всего один человек. Он стоял спиной ко мне и не подумал повернуться, чтобы узнать - кто его побеспокоил. Наоборот. Чуть ли ни радостно он сказал:
– А! Пришел! Наконец-то! Давай, сразу начинай. Тумблеры G-7 и G-8 - на ноль. Напряжение выравнивай…
Я рефлекторно послушался уверенного руководящего голоса и что-то повернул на ближнем управляющем стенде.
– Ты что? Идиот?! - взревел мужчина и обернулся. Но гнев почти тут же сменился недоумением, когда он понял, что не знает меня.
Он зашарил руками по своему стенду, беспорядочно задевая сенсорные клавиши, наконец, нашел нужный переключатель и высветил вирт-экран идентификации с моей голограммой в углу. Прочитал текст под ней и судорожно замахал руками: "Сгинь, пропади!"
Я выскочил в коридор. Да, неприятная ситуация. Помешал человеку работать. Может, даже испортил ему опыт или что он там делал. Хотелось извиниться и загладить вину.
Не получилось.
Из-за двери буквально выскочил Постников. Тут же коротко рявкнула сирена, и поперек коридора самопроизвольно развернулся вирт-экран, высвечивая надпись на пурпурно-красном фоне: "Биологическая опасность первой степени".
Виктор Степанович выглядел нехорошо. Морщился, вчитываясь в слова, хотя там и читать-то было нечего.
Нет, не мог учитель растеряться - не таков он.
– Что происходит?
– Не знаю, Илья. Ты же видишь. Тревогу объявили. Биологическую. Первой степени.
– Это что значит?
– Герметизация на неопределенный срок - до устранения опасности.
– Что за опасность? - я упрямо задавал вопросы, всё еще не понимая, почему Виктор Степанович так побледнел.
– Не скажут… Пошли, - Постников потянул меня за рукав.
– Но куда? - я остался на месте.
– Эти молодые кретины не понимают, с чем им придется столкнуться. Секретность, видишь ли. А если еще их опыты удачны - то вообще не знаю, что будет, - Виктор Степанович чуть подумал. - Да, наверняка удачны. Иначе она б не вырвалась.
– Да кто она?! - компенсационный гель непонимания всё больше сгущался вокруг меня.
– Увидишь, - криво усмехнулся Постников. - Если доживешь, - и мрачно хохотнул.
Он целеустремленно и быстро двинулся куда-то к центру станции. Я поспешил за ним - остаться один на один с неизвестной опасностью мне не улыбалось.
– Мы куда?
– Самое опасное место - около боксов, - сказал мне Виктор Степанович, не оборачиваясь.
– А где это?
– Дойдем - увидишь.
– Это что - мы прямо туда идем?! Не понял…
– Ты много чего не понимаешь, Илья. Это временно.
Все коридоры биологической станции, когда мы проходили по ним, были пусты.
– Прячутся. Смешные, - прокомментировал Постников.
Я злился на учителя, на губернатора, на Пашку, подсунувшему мне машину времени, на неизвестную опасность, о которой мне даже не положено знать. На себя, в конце концов.
– Скоро еще?
Виктор Степанович с силой потянул на себя высокую металлическую дверь
– Ага, дошли. Ну, что, гостем будешь, - Постников приглашающее махнул, и я проскользнул вслед за ним.
Огромной высоты и ширины стеклянная стена, разделенная на ячейки узенькими синими полосками. Приглядевшись, я заметил, что каждая ячейка уходит вглубь, и внутри что-то находится. Сделав несколько шагов ближе к стене, я смог прочитать одну из маленьких табличек, прилепленных в нижнем углу ячеек: "Шандар. Поколение 5. Ген. мод. 14".
Я оглянулся на Постникова. Он с ненавистью смотрел на ячейки, перебегая глазами от одной к другой, наклонившись вперед и сжимая кулаки. Если бы мог, учитель бросился бы к стене и попытался разбить ее кулаками. Совершенно бессмысленное занятие - наверняка стоит мощная защита, а стеклопласт, к тому же, весьма прочный материал.
– Смотри, - сказал Постников, - верхняя ячейка пуста. Она действительно вырвалась из бокса.
На мой взгляд, ячейки не отличались одна от другой. И что там находится внутри каждой, я не понимал: какие-то желеобразные сгустки разных цветов и прозрачности.
– Здесь где-то были демонстрационные записи - сейчас ты всё поймешь, - Виктор Степанович включил вирт-экран, набрал команду и удовлетворенно-зло продолжил. - Сейчас-сейчас.
Изображение замигало, потом выправилось, и сквозь потрескивание я услышал глухой голос:
– Тридцать девятый год. Семнадцатое число ноль третьего месяца. Это на случай, если картинка будет барахлить. Серега, поверни камеру. Нормально. Это лес. Вернее, то, что от него осталось. Приблизь.
Я видел абсолютно голую песчаную поверхность без малейшего следа растительности. Камера слегка подрагивала - оператор не мог унять дрожь в руках.
– Как видно, пустыня распространяется вширь, - комментатор всё не мог успокоиться.
Да, прямо на глазах вдруг рухнула громадная демантоидовая липа. Упав, она несколько секунд подрожала и исчезла.
– Что же это, Серега, а?
Оператор молчал. У него не было объяснений.
– Сходить что ли, поближе посмотреть? Ты снимай, а я сбегаю, гляну и сразу обратно.
Мужчина вышел из-за камеры и осторожно пошел к расширяющемуся пустынному кругу. Он вполне спокойно приблизился, встал у зеленого края и наклонился вперед, видимо, чтобы рассмотреть происходящее за границей жизни. Потом протянул руку, дотрагиваясь до песка.
Его ладонь встретила что-то невидимое и упругое. Мужчина потянул руку к себе, но его не пускало. Он дергал руку, а его затягивало внутрь мертвого круга. Потом резко рвануло, и он пролетел несколько метров, перевернулся в воздухе и впечатался спиной в невидимую наклонную плоскость.
Поверхность под ним помутнела, забагровела, а мужчина стал словно таять. Казалось, он борется, но это бурлила поверхность под ним. Всё же ему удалось оторваться. Он сделал несколько шагов к оператору, но внезапно растекся студенистой массой, которая поглотила участок зелени под ней. Неприятное и отталкивающее зрелище.
Виктор Степанович выключил изображение.
– Понял?
– Чем ее можно убить? - это был единственный вопрос, который меня сейчас волновал.
– Её? Их. Ты забыл, что она размножается. И очень быстро.
– Чем быстрее мы займемся этим, тем скорее уничтожим!
– Ну-ну. Оптимист. Ты сначала увидь ее, а потом уничтожай.
– Тогда почему мы здесь?! Пошли! - я был вне себя.
– Остынь, Илья. Твои трепыхания просто бессмысленны. Пока у нее будет пища - она будет размножаться. Мы изолированы только от внешнего мира - внутренние помещения невозможно герметизировать. Знаешь, это весьма простой способ избавляться от непрошенных свидетелей.
Я чуть не ударил учителя по лицу.
Мне не хотелось такой правды.
Постников не обратил внимания на мою реакцию и продолжал:
– Ты год видел? Это второй случай. Первый был в двадцать шестом, когда тебе девять лет было, да?
– Еще бы забыть, - я злился: собственно, как раз о том, что случилось в двадцать шестом, я и хотел узнать.
– Она тогда практически неподвижной была - далеко не убежала, отыскали. Второй раз серьезней: к тому моменту ее научили двигаться и поглощать любую органику, а не только животного происхождения.
– Научили?
– Генетические модификанты.
– Гады.
– Это наука. Ты не понимаешь.
– Куда уж мне! - меня бесила эта уверенность ученого в необходимости своей работы.
– У нее есть много и полезных качеств.
– Ну, разумеется! Как же без них! Кстати, это не генные инженеры там орут?
Виктор Степанович замолчал и прислушался. Человеческий вой нарастал. Начинал кричать один человек, подхватывал другой, потом третий - и так расходящимися волнами.
– Слышишь? - спросил Постников, будто не я обратил его внимание на крики.
Вопли затихли, словно последнему человеку заткнули рот или перерезали горло.
– Уже нет, - хотелось тоже завыть, но толика черного юмора еще удерживала меня от утраты чувства реальности.