Васина Нина. Шпион, которого я убила

   — Нет.
   — Что — нет?
   — Не понимаю, почему это невыносимо. Меня никто никогда не насиловал в этом плане.
   — Ну, а вы кого-нибудь женили на себе силой?
   — Да.
   — Что вы сделали, чтобы он пошел в загс?
   — Показала ему пистолет и сказала, что пристрелю, если не женится.
   — Странный способ обзавестись семьей, — после долгого молчания заявил Адам. — И что, это того стоило?
   — Еще как!
   Марат Устинов во дворе посмотрел на окна старухи. Горят. Он резко присел в беседке, потому что во двор вбежала Надежда. Она уже прошла мимо, потом почему-то остановилась. К его большой досаде, она вдруг пригнулась и, стараясь ступать бесшумно, пошла к беседке.
   — Гав! — Марат резко встал, когда различил дыхание девушки рядом.
   Отпрянув, Надежда споткнулась, не удержалась на ногах и упала в куст.
   В комнату Милены сначала сунулся сосед, что-то горячо доказывая, потом он исчез, и в дверях показался пожилой грузный человек. Милена стояла, гордая и прямая, вздернув подбородок. Еве показалось, что она стала еще выше. В надменной посадке головы, в отставленной руке с мундштуком было что-то невозможное для простого фарса или представления, это была порода. Пока старик медленно разворачивал на шее шарф, он говорил, Ева видела, как двигаются его губы. Милена стояла, застыв, к Еве в профиль и смотрела на своего гостя сверху вниз — он едва доставал ей до подбородка.
   — У нас не было детей, сейчас я понимаю, что это был подарок судьбы, а когда еще… Ну, вы понимаете? До катастрофы мне казалось, что надменное желание моей жены самой решать вопрос с деторождением не что иное, как попытка продемонстрировать свое превосходство. — Адам не мог остановиться.
   По спине потекла струйка пота. Ева повела плечами, расслабляя их, и осторожно положила палец на курок.
   — Ну скажи мне, ну объясни, что ты делаешь? — стараясь подавить в себе нахлынувшее раздражение и злость, спросил Марат.
   — Я?.. А ты что тут делаешь?
   — А ты?! — не выдержал он и закричал.
   — Я тут живу! — обиделась Надежда. — Ты же знаешь, зачем орать? Ты меня ждешь? Ты злишься, потому что давно ждешь?
   — Нет. Я совершенно не злюсь. Я просто пытаюсь понять, куда и зачем ты в очередной раз суешь свой любопытный нос?
   — Никуда не сую! Я шла, мне показалось, что кто-то прячется в беседке…
   — Надежда, ну посуди сама, что делает нормальная девушка, когда ей в страшном, темном дворе покажется, что кто-то затаился в беседке?
   — Ты что, намекаешь, что я ненормальная?!
   — Нормальная девушка бросится опрометью в подъезд, закричит, позовет на помощь!
   — Ну и дура! — заявила Надежда. — Чего орать, если она не выяснила, кто это там сидит и зачем? Вот ты, почему нацепил на себя меховую шапку и телогрейку? А это что? Фотоаппарат!.. Все ясно.
   — Что тебе ясно? — устало спросил Марат.
   — Ты сидишь в засаде, приготовился сидеть долго, хочешь кого-то сфотографировать, только жаль, слишком темно для хорошего кадра.
   — У меня отличная техника, не волнуйся. — Марат не выдержал и улыбнулся.
   Старик в комнате Милены прошелся, потирая руки, встал на цыпочки, рассматривая фотографии в рамках на стене, разворошил ногой груду писем и открыток на полу. Наклонился, высматривая что-то заинтересовавшее, а когда выпрямился, в его руках была леска. Ева леску не увидела, она увидела ее держалки, которые старик устраивал в ладонях, шевеля пальцами. Милена не двинулась с места.
   — Но с другой стороны, если бы сейчас рядом со мной был ребенок, категорическая обреченность и бессмысленность прожитой жизни так бы не тяготили, — вздохнул Адам и чуть подвинул коляску, развернув колесо.
   — Сидеть! — сквозь зубы, не двигая губами, приказала Ева и нажала курок.
   Надежда и Марат подняли головы вверх одновременно, на звон стекла.
   — Это у Милены, — удивленно прошептала Надежда. — Она разбила окно, вот некстати! Мне совершенно некогда… — Она замолчала, заметив, что Марат смотрит не на осыпавшееся осколками стекла окно, а совершенно в противоположную сторону, что он стал бледным, что он стащил с головы смешную шапку и вытер ею лицо, и все смотрит и смотрит вверх, как будто хочет рассмотреть заблудившуюся птицу.
   — Вы это хорошо сказали — «Сидеть!», как будто я могу встать, мне понравилось, — хихикает Адам, потом замолкает, когда женщина поворачивает к нему лицо. — Извините, я болтаю, болтаю, — смешался он, испугавшись отрешенного выражения на безумно красивом лице. Впотьмах, едва подсвеченное светом улицы, оно показалось ему невероятным, искушением дьявола, приглашением в потустороннюю жизнь.
   — Ничего, — сглотнув, прошептала Ева. — Это ничего, вы говорите, а то мне уже пора.
   — Как… пора? — Мужчина смотрит на сложную конструкцию у его окна, набирает воздуха, чтобы спросить, зачем же было городить такое, если… И вдруг понимает, что все уже сделано.
   — Я все проболтал, да? Боже, это случается только со мной, только я могу пропустить самое важное!
   — Это — не важное, — строго сказала Ева. — Повторите.
   — Это — не важное, — мямлит Адам, наблюдая, как Ева разбирает винтовку.
   — Не уходите так просто, подождите.
   — Я не уйду просто, — сложив ножки треноги, Ева укладывает все в большую сумку, подходит к окну, натягивает на дыру в стекле квадратный лист полиэтилена с липучками по краям. — Я сначала приглашу к вам стекольщиков. Если не хотите менять стекла вечером, они приедут, когда скажете. — Она идет в коридор, Адам, очнувшись, катит за ней коляску.
   — Не надо стекольщиков, я потом сам позвоню в ДЭЗ, вызову плотника, потом. — Он смотрит, как Ева зачищает ножом концы провода, достает из кармана куртки телефонную вилку, а из сумки изоленту. — Оставьте мне эту дыру.
   — Зачем? — равнодушно спрашивает женщина, соединив провод и подключив телефон.
   — Я буду через нее нюхать… жизнь, — отвечает мужчина.
   — Работает, — Ева взяла из держателя на коляске трубку, послушала и протянула ему, чтобы он мог услышать гудок.
   Со стуком она выкладывает на тумбочку патроны. Оглядывается. Улыбается напоследок.
   — Не хандрите. — Она протягивает руку и, не щадя, от души сжимает его ладонь — холодную, почти бессильную, не давая мужчине поднести свою к губам.
   Не достучавшийся к Милене после грохота стекла сосед позвонил в милицию. Надежда и Марат, ворвавшиеся в квартиру, только подлили масла в огонь.
   Марат успокаивал соседа, уверяя его, что дверь Милены можно вышибить одним ударом, все будет прилично.
   — Милена! — кричала Надежда в замочную скважину. — Милена, миленькая, зачем ты заперлась? Ты никогда не запирала комнату, открой!
   — У меня все хорошо, — раздался спокойный голос из-за двери.
   Марат, уже разбежавшийся для удара, застыл.
   — Что у нее может быть хорошо, если так грохнуло?! — шептал трясущийся сосед.
   В незапертую дверь квартиры, не позвонив, вошли мужчина и женщина, неуверенно оглядываясь. Мужчина был одет в светло-бежевое, почти белое пальто, и это пальто в грязную ненастную погоду, без единого пятнышка, и белый шелковый шарф, и очки в тонкой золотой оправе подействовали на не совсем трезвого соседа странным образом. Он набрал воздуха, резко выбросил руку по направлению входной двери и закричал тонким голосом:
   — Во-о-он! — И тут же добавил, сам испугавшись крика:
   — Ходят тут всякие без спросу.
   После его крика дверь опять открылась, и вошли двое полицейских.
   — Наряд вызывали? Не толпитесь, граждане, что тут случилось?
   — Вот, — неуверенно показала Надежда на дверь Милены. — Мы услышали звон стекла, это окно разбилось, мы прибежали, а она говорит — все в порядке.
   — Гражданка, — постучал полицейский в дверь, — откройте и предъявите личность!
   — Я открою только снайперу Еве, — прокричала Ми-лена с той стороны.
   — Кто из вас снайпер Ева? — подозрительно уставился полицейский на Надежду.
   — Я здесь живу, я Надежда Булочкина, вот моя комната, сейчас принесу паспорт, — пробормотала Надежда.
   — Я — Маргарита Тиглер, знакомая Милены. Пришла в гости. Прошу, — рука в перчатке ткнула в полицейского паспортом.
   — Кто вызвал наряд? — поинтересовался второй полицейский, пока его напарник проверял паспорта у женщин.
   Сосед спрятался за спину Марата.
   — Сосед вызвал, — сказал Марат и выдернул алкоголика из-за спины.
   — А что мне делать было?! Бабахнуло, посыпалось, а она весь вечер была странная. Открывай, говорит, дверь всем, кто позвонит, я тебе за каждый звонок заплачу! А к ней народу сегодня ходило, как к депутату на прием! Уж не знаю, что она там устроила, но дверь в свою комнату не запирала, пока не пришел этот, последний…
   — Вы хотите сказать, что в этой комнате, кроме вашей соседки, заперт еще кто-то? — строго спросил полицейский.
   — Я хотите… — кивнул сосед. — А-а-а он потому что не выходил оттуда, я не видел.
   — Гражданка, предъявите личность вашего гостя, — постучал полицейский в дверь.
   — Я открою только снайперу Еве!
   — Граждане, проявите сознательность и выскажите свои предположения, кому именно хочет открыть дверь гражданка… гражданка…
   — Милена Москвина, — шепотом подсказала Надежда.
   — Понятия не имею, — отвел глаза Марат.
   — Да она сбрендила, верно, ей гражданская война чудится, вот и заладила — «снайпер, снайпер»! — выдал свою версию сосед.
   — Разрешите? — В квартиру вошла Ева. — Разрешите, я попробую, — попросила она у полицейского, потом они потоптались друг возле друга, пока он освобождал место у двери.
   — Милена, ты меня слышишь? — спросила Ева.
   — Я не глухая! — кричит Милена.
   — Все кончилось, открывай.
   Дверь щелкнула. Так странно получилось, что, хотя Ева стояла у двери, в комнату первой попала Марго. Она сразу же бросилась к лежащему на полу телу с бумажкой в руках, схватила ладонь трупа и запричитала:
   — Нет, не может быть?!
   На пол со стуком выпала пластмассовая ручка-держатель с закрепленной в середине струной.
   Надежда услыхала ее вопли в коридоре. Она вцепилась в рукав Марата и вошла в комнату на плохо слушающихся ногах. Сначала она увидела совершенно живую и бодрую Милену, спокойно курящую в кресле, потом посмотрела в сторону и увидела лежащего на полу мастера костюмерного цеха Таврова с дыркой во лбу.
   Захлебнувшись вздохом, Надежда выпустила рукав и сползла по стенке на пол. Марат не стал с ней возиться, подмигнул в безумные глаза и потихоньку вышел из комнаты. Марго оттащил полицейский, позволив себе громко выругаться, и в который раз повторил, что ни к чему нельзя прикасаться. Как только Марго оказалась на некотором расстоянии от мертвого Таврова, ее скорбь моментально улетучилась, и Ева с улыбкой наблюдала, как ясновидящая укладывает бумажку с отпечатками Таврова в блокнот, услужливо раскрытый незнакомцем в белом. Потом незнакомец, обойдя ноги Надежды, подошел к трупу и внимательно посмотрел на лицо. Это очень не понравилось полицейскому, он сразу же потребовал от незнакомца предъявить документы и сделал это достаточно грубым тоном. Второй тоже проявил бдительность и задержал почти выбравшегося на лестничную клетку Марата.
   Через шесть минут полицейские имели весьма растерянный вид. По осмотренным документам и короткому опросу получалось так, что в комнате гражданки Москвиной, кроме ее двух соседей, находился представитель канадского консульства, агент отдела внутренних расследований Федеральной службы (с оружием), офицер военной разведки (с оружием) и школьная учительница (с оружием).
   — Желаете сделать заявление? — обратился к Милене полицейский, пытаясь хоть что-нибудь понять.
   — Желаю. Умерший не имеет родственников и семьи. Разрешите мне его кремировать.

36. Балерина

   Через три дня Надежда, похоронившая помрежа, решила помянуть его в полном одиночестве, для чего закупила несколько красивых бутылок и поехала в свою квартиру. В квартире было странно тихо. И — никого. Устроившись с комфортом на развернутой тахте — комфорт Надежда понимала как отсутствие всяческих правил, вроде снимания ботинок перед тем, как влезть с ногами на кровать, — Надежда после третьей рюмки вдруг обнаружила, что ей страшно хочется петь. Подумав, насколько это могло понравиться или не понравиться помрежу.
   Надежда набрала побольше воздуха и неуверенно прокричала, что «у любви, как у пташки, крылья…». Еще через пару рюмок хорошо стало получаться «Онегин, я скрывать не стану…», но со шкафа упал запылившийся человеческий череп. Она потом не могла вспомнить, сколько именно времени пела, уже стемнело, вдруг открылась дверь ее комнаты, и в проеме, освещенном из коридора, возник кто-то в перьях, торчащих из того места, где должна быть голова.
   — Надежда, — строгим голосом Милены спросило это существо, — почему ты орешь?
   Чтобы убедиться, что это была действительно Милена, а не страшный призрак оперы, не выдержавший ее пения. Надежда на цыпочках прокралась в коридор, держась за стену. Существо сняло с головы что-то огромное, утыканное перьями, — на другой день Надежда нашла в коридоре на гвозде совершенно дикую шляпу — и оказалось Миленой, нарядно одетой и очень торжественной. В руках она держала небольшую вазу, показала эту вазу Надежде и заговорщицки подмигнула.
   Потом, как в страшном сне, хихикая и подзывая к себе медленными движениями руки в прохудившейся перчатке, вдруг стала пятиться в туалет. Надежде было очень страшно, но она подошла. Милена стояла возле унитаза и вытряхивала в него содержимое глиняной вазы.
   — А теперь, — зловещим шепотом прошипела она, повернувшись безумным лицом к Надежде, — спустим воду! — Дернула ручку бачка и радостно закричала:
   — Кончено!
   Такого ужаса Надежда уже стерпеть не смогла, она опрометью бросилась к себе в комнату, заперла дверь, придвинула к ней стул, влезла на тахту, накидала на себя подвернувшуюся под руку одежду и два одеяла и перестала дышать.
   Утром она еле встала, побрела на кухню и обнаружила там соседа, поедающего суп из кастрюли Милены.
   — Все, — заявил он, хлюпая, — померла наша жидовка.
   — Заткнись, идиот, — беззлобно бросила Надежда и зажгла газ.
   — А я говорю — померла! Лежит в красном бархате, щеки и брови накрасила, руки в рукавицах вот так сложила и улыбается! Я уже вызвал, кого надо.
   Надежда поплелась в комнату Милены.
   Разбитое окно было заколочено фанерой — Милена отказалась оплачивать вставку стекла, уверяя всех, что ей это уже ни к чему. Надежда села на пол возле дивана, потрогала ее руку сквозь драную перчатку, прижалась лбом к твердому плечу и заплакала.
   — Там это, — возник в дверях сосед, — наследник пришел.
   Бледный молодой человек выглядел удрученным и, удивленным одновременно.
   — Извините, я к ней за эти дни уже как-то привык. Она вчера позвонила вечером, сказала, что у нее все хорошо, уже можно и умереть. Я же не подумал, я решил, что ей просто скучно, думаю, зайду с утра, вот, кефир принес…
   — Ты тут кефиром не отделаешься! — повысил голос сосед. — Подумать только, ни за что комнату переписала! За похороны такую комнату, да ее продать…
   — Заткнись, — зловещим голосом тихо приказала Надежда.
   — Да я молчу, я молчу, а ты что запоешь, когда тебе сюда поселят какого-нибудь бандита, тогда оцените мою доброту!
   — Холодно тут у нее, — сказала сама себе Надежда, принесла одеяло, укрыла Милену. Не как покойницу — с головой, а ласково подоткнула одеяло с боков, поправила под подбородком.

37. Учительница

   Ева спала сутки, потом два дня безвылазно сидела с детьми. В школе номер 1496 объявили карантин по менингиту, а в Службе Еве предложили отдохнуть пару недель за свой счет. О смерти Милены она узнала от Кошмара.
   — Эта ваша старуха, — сообщил он по телефону, — настояла на срочных похоронах Таврова, даже заявление на имя директора Службы написала.
   — Молодец, — кивнула Ева.
   — Она написала, что является единственно близким человеком умершему, но очень беспокоится о незначительности отпущенного ей срока жизни, поэтому просила ускорить изучение останков этого выдающегося специалиста.
   — Молодец! — засмеялась Ева.
   — Подождите, это не все. Она отвезла тело из морга изолятора сразу в крематорий. Просто голое тело в простыне, кстати, в нашей санитарной машине.
   Настояла на срочной кремации, потрясая добытыми в органах разрешениями.
   Потребовала выдать ей пепел немедленно, увезла его домой и, по словам соседки, высыпала в унитаз.
   — Молодец, — Ева с удивлением покачала головой.
   — Подождите, это еще не все. Ушла к себе, легла на диван и умерла.
   — Когда? — опешила Ева.
   — Почти сразу же после спектакля с унитазом.
   — Молодец, успела, — прошептала Ева, выдвинула ящик стола и достала фиолетовое перо австралийского попугая.
   — Суд приговорил Коупа.
   — Я слышала по новостям. Его адвокат сразу же подал прошение о помиловании.
   — Директор просит вас забрать заявление об отставке.
   — Если не подпишет, уйду в бессрочный отпуск по уходу за детьми.
   — Угрожаете? — напрягся Кошмар.
   — Мне все это надоело.
   — Мне тоже все надоело. Но я не бросаю в лицо начальству заявления об отставке. Кстати, по поводу вашего меткого выстрела даже не будет проведено расследование. С какого расстояния стреляли?
   — Тысяча сто двадцать семь. Чего притворяетесь? Вы же наверняка уже нашли квартиру.
   — Больше тысячи? Вот видите! А вы — про какую-то там отставку. На что жить будете?
   — Сейчас посмотрю почту, тогда скажу. — Ева положила трубку.
   Со вчерашнего дня на ее адрес стали поступать странные предложения о высокооплачиваемой работе, хотя она не сделала ни одного запроса. Половина из них — на английском. Перспектива повеселиться в рамках федеральной структуры где-нибудь в Вашингтоне, конечно, заманчива. Вот только после суровых российских будней навряд ли удастся приспособиться к повсеместному торжеству закона и справедливости.
   — У Мамули растут усы и борода! — заявил Сережа.
   — У нее такое и на спине растет! — радостно поддержала его подбежавшая Ива. — Это называется щетинка.
   — А на морде — усы!
   — Щетинка!
   — Усы!
   — Щетинка!
   — Фруктовый торт с желе, — подбежала к ним Ева и повалила на себя на полу, — маринованные сливы и мороженое!
   — Торт уже был на завтрак, — упрекнул Сережа.
   — Тогда — вареники с апельсинами и печеные яблоки!
   — Вареники с апельсинами? — вытаращила глаза Ива.
   — Потрошите апельсины, взбивайте в миксере яйца, я буду через пять минут, — Ева поползла по ковру к пищащему телефону. Звонил полковник Кнур.
   — Я хочу рассказать вам сказку. Не по телефону. Он пришел через два часа.
   — Сказка про спятившего нелегала, — объявил Кнур на кухне, дождавшись в турке пены и торжественно перенося ее на стол.
   — Вы же говорили, что нелегалы делятся только на самовозвышенцев и самоуниженцев, — подловила его Ева, подмигнув затихшим на угловом диване близнецам.
   — А этот, представьте, спятил! Вследствие длительной невостребованности и постоянного напряжения он стал невидимкой.
   — Совсем? — прошептал Сережа.
   Нет, конечно, не совсем, в том смысле, в каком это бывает в сказках, но вполне глобально. Если он смотрел на человека в упор, в глаза, то человек его переставал видеть. Таким образом, он пропадал из поля зрения всякого, кто смотрел ему в лицо. Я подозреваю, что он здорово напрактиковался, прогуливаясь по улицам и всяким запрещенным местам, но ему было этого мало, и он решил лично побеседовать с президентом США в самый торжественный для того момент — в момент его инаугурации.
   — Когда? — подалась вперед Ива.
   — Когда президента приводят к присяге и поздравляют с назначением. — А-а-а!
   — Так вот, он прошел сквозь так называемый «президентский щит» — это тройная система охраны, которая включает в себя несколько рядов спецназовцев, инфракрасную сетку и ощупывание датчиками. Спокойно подошел к президенту, пожал ему, совершенно обалдевшему, руку и подарил монетку.
   — Какую монетку? — хором спросили дети.
   — Пятак выпуска шестьдесят первого года.
   — Когда это было? — заинтересовалась Ева.
   — Первый раз — четыре года назад, с Клинтоном. А второй — когда приводили к присяге Буша. Вы что, новости не смотрите?
   — Новости? — не поверила Ева. — Это передавали по новостям?
   — Конечно. Как неожиданный казус. Самое плохое, что этого человека, на внешний вид совершенно обычного, невысокого, облысевшего, в очках, показали всему миру, что, как вы понимаете, для нелегала — категорическая проблема.
   — Его показали по телевизору? Но где…
   — Он прошел все системы охраны, и его никто не заметил, но кинокамера сняла его сбоку. Я смотрел, теперь он для американцев — человек года, потому что четыре года назад ему повезло больше. Каким-то образом его тогда не сняли на камеру, поэтому и не подняли шума, хотя охрана президента была в полном ступоре, когда он подошел к Клинтону и заговорил с ним. В суматохе ему удалось тогда как-то уйти.
   — Его не видят те, которым он смотрит в глаза? — заинтересовалась Ева.
   — Это просто. Он сделал линзовую систему сбоя лучей преломления света и вставил ее в очки.
   — Ева Николаевна, это просто сказка, вы не напрягайтесь, вы же теперь отдыхаете.
   — А что он подарил Бушу?
   — Пятак выпуска шестьдесят первого года; А вот что он сказал, не знает никто. Буш отшучивается, федеральное бюро разобрало на молекулы его очки, теперь изучает клетчатку глаз. Эх, пропал нелегал.
   — Вы меня этим не купите, — погрозила Ева пальцем.
   — Больше того, — расплылся в улыбке Кнур. — Я выпью только две турки и уйду.
   — Чего это вы такой добрый сегодня?
   — Я не добрый. Я уже с утра хожу по гостям. Сказки рассказываю.
   Через шесть месяцев щенок по имени Волк вырос до таких размеров, что Ева решила хотя бы для себя выяснить, какую родословную может иметь этот здоровяк с наивными глазами прозрачно-желтого цвета.
   Болонка Мамуля покрылась сначала щетинкой, потом пушистым подшерстком, потом облиняла, похудела и вдруг обросла такой длинной шелковой шерсткой, что все затаскали ее по рукам. Теперь она бегала, смешно подскакивая, ее хвост — в облезлом виде поджатый — закрутился вверх колечком и при перемещениях Мули Ева повезла собак к кинологу. Она договорилась о встрече с ним заранее, но приехала раньше назначенного срока, поэтому села во дворе на скамейку, держа Волка на поводке, а Мамуле предоставив полную свободу. Она бы не брала болонку, но Волк в последний момент ухватил Мамулю зубами, потащил с собой и только рычал, когда Ева уговаривала бросить покорно обвисшую у него в пасти и уже изрядно обслюнявленную малышку. Кинолог нашел их на скамейке, представился, посмотрел на Волка и больше не отводил от него глаз.
   — Я только хотела узнать, какая порода преобладает у этого пса?
   — Преобладает? Это чистокровный канадский белый волк. И надо сказать, достаточно крупная особь.
   — Канадский?.. Белый?
   — Он сейчас пегий, к половозрелому возрасту станет серым, кончики шерсти побелеют, уши и лапы могут быть темнее. Можно узнать, где вы нашли в городе такого красавца? Кто его мать?
   — Его мать, — задумалась Ева и огляделась. — Вон там, у песочницы, заигрывает с детьми.
   Кинолог посмотрел на прыгающую болонку, серьезно кивнул и заметил, прощаясь:
   — Юмор и красота у женщины — это редко одновременно встречающиеся признаки счастливого выживания и приспособляемости.
   Еве эта фраза долго не давала покоя. Она погладила Волка по голове, тот только вильнул хвостом, не поворачиваясь и не отвлекаясь от напряженного наблюдения за Мамулей. Ева вспомнила стесняющуюся собственного уродства розовую гусеницу на четырех лапках и ее поджатый облезлый хвост, гордую посадку головы Милены, суетливую Марго, не сумевшую распознать в умирающей болонке такую красавицу, инвалида Адама в коляске и жизнь показалась ей бессмысленным набором условностей. Где-то, засыпая дворик своим снегом, распустился тополь. Волк чихнул и потер лапой морду…