Матрос подал ему горячий ужин из дичи. Невельской ел с жадностью. Оказалось, что он поднимался с гиляком на сопку.
   В другом углу юрты Питкен оживленно беседовал с хозяевами. Гиляк рассказывал, что это не рыжие, а лоча. Орочи рассказывали, что на днях судно рыжих ходило в море. Спрашивали, почему у этих лоча куртки, как у рыжих.
   Юрта была большая. В ней всем хватило места.
   С моря подул ветер, дождь сильнее застучал по крыше. Офицеры и матросы улеглись на нарах, соблюдая гиляцкий обычай — ногами к стене.
   На днях Питкен объяснял, что такое же судно ходило напротив Сахалина и тоже палило. И что там у них много китобоев, что они иногда не могут обработать всех убитых китов, и все море покрывается жиром.
   Они грабят деревни, подманивают и обманывают. Приходят за водой к деревням, а отбирают меха, шкуры, рыбу, бьют самих жителей.
   У Питкена не хватало слов, он не мог сказать всего, но все эти дни, при каждом удобном случае, он все время твердил капитану одно и то же.
   Ночью Невельской проснулся в палатке. Тихо разговаривали за ее полотнищем вахтенные. Море не плеснет. Тишина. Видимо, давление низкое, тучи.
   — Иду я берегом, — говорил Иван Подобин, — мичман послал меня осмотреть кошку и лагуну за ней. Вдруг слышу, кто-то меня кличет: «Иван!» Я оглянулся — нет никого. Потом иду и все оглядываюсь. Вдруг вижу, из воды вылезло чудовище с усами, лев этот, что ль, сивуч ли. И внятно как рявкнет: «Иван!» По-русски! Право! Было тихо, скажи слово — у Сахалина слышно будет.
   — И далеко она была? — спросил Конев.
   — Кабельтов.
   — Видишь. Они, значит, как попугаи.
   — А вот крокодилы, — заговорил Алеха Степанов, — те молчат. Но твари, видно, хваткие. Зубастые. В Бразилии их — дивно! Говорят, есть в Питере, за деньги показывают.
   — Надо сказать боцману, — продолжал Конев, — а то он все кричит: «Иван, Иван». А чудовища выучили. Еще капитана они передразнивать научились бы. А то он теперь, когда кричит — напрягается голосом, как каптэйн.
   — Нет, это меня называл, — видимо думая про свое, сказал Подобин. — К добру ли?
   — Что ты! Просто глупая рыба, говорит — не знает что.
   — Нет, он так явственно позвал меня. И сразу скрылся. Я мог выстрелить, да мичман подумал бы — тревога. Что-то, значит, со мной будет.
   — Рыба безобидная. Это не ворон. Кит плещется, такая сила в нем, а добрый. Слон тоже.
   — Да-а... И такая земля, и столько моря, и все впусте лежит. Неужели Геннадий Иванович хочет, чтобы сюда по суше дошел народ?
   — Внутре страны, если есть хорошая земля, то дойдет. Как же человек может жить на одной воде и на камне?!
   — Земля, конечно, может быть.
   ...Утром Питкен увидел плывущее бревно и объяснил, что приходят суда, рубят лес, нагружают и уходят, оставляя палы, тайга горит, зверь уходит. А люди беззащитны. И что вот был тоже и у них там, на севере, большой корабль с пушками... Что в деревне на Сахалине есть гиляки, которые убили несколько китобоев, разграбили их вещи. Сначала разбили шлюпку.
   Алеут Михаила, понимая Питкена, слушал его с тревогой в глазах. А потом, тоже не первый уже раз, сам рассказывал, как грабят и обижают население Командорских островов корабли, приходящие с моря... И то же самое на Алеутских. И тоже бьют китов, многих зря бьют, и мертвых китов море выбрасывает.
   — Казалось бы, живут люди вольно и в свое удовольствие, — говорил Подобин, — а поди же!
   «И мы не можем защитить ни Камчатки, ни побережий, ни островов, посылая по теории Нессельроде и Врангеля суда из Кронштадта. Гибнет население, богатства морей и стран...» — так думал капитан. Он не ждал ничего хорошего, никакого успокоения.
   «Мы входим сюда, как в неизвестную страну, а ведь тут жили русские, и русские сражались за эту землю... — думал Невельской. — Эта страна была нашей и снова должна пробудиться».
   Памятуя ночной разговор, он стал объяснять это матросам. Те гребли и слушали молча. Непонятно было — почему. Либо не верили, либо догадывались, что капитан все слышал.
   Через неделю шлюпки подходили к транспорту.
   Когда «Байкал» стал виден отчетливо, офицеры, наводя трубы, всматривались. Около судна кроме дежурной шлюпки, которая была ясно видна за кормой, стоял у трапа не то баркас, не то бот.
   — Похоже, Геннадий Иванович, что к нам гости, — заметил Попов.
   Невельской тоже пристально смотрел в трубу. Вельбот быстро пошел к судну. Вскоре Невельской разобрал, что стоит большая лодка гиляцкой постройки, и положил трубу на колени.
   — Нет инструкции? — спросил он Петра Васильевича, поднявшись на палубу.
   — Нет, Геннадий Иванович!
   «Странно!» — подумал капитан.
   Начались расспросы офицеров и матросов. Привезли множество выменянных вещей, оружие туземцев, шкуры. А какие записи в дневниках!
   — Ну, что же будем дальше делать? — спросил вечером Казакевич.
   — Уходить из лимана! Больше нам делать нечего! Сейчас же! Не теряя часа, надо начинать опись побережья Охотского моря, которую мы обязаны произвести.
   «Байкал» поднял паруса и вышел каналами из лимана.
   Среди моря всплыла и стала приближаться отмель острова Удд. На берегу чернела толпа гиляков.
   — Ваши знакомые, мичман! — сказал Попов.
   Капитан улыбнулся. Гейсмар — отличный офицер. Но с ним всегда что-нибудь случается. В Рио его дважды выбрасывал лошак из седла, когда ездили кататься в горы, хотя Гейсмар лучший ездок верхом из всех офицеров брига. А тут...
   Гейсмар помахал рукой.
   С берега что-то кричали ему.
   Питкена отвезли на берег на вельботе. Он вышел с целым мешком подарков. Все это для Хивгук. Но и друзьям кое-что надо раздать. Для них капитан послал табак.
   Утром шлюпка, шедшая с описью вдоль берега, открыла проход между высокой, как вал, песчаной косой и ближней оконечностью острова Удд.
   Оказалось, что за косой залив, удобная якорная стоянка.
   Невельской сам поехал осматривать залив, делал промеры и осмотрел берег.
   — Бог нам помогает! — возвратившись на судно, сказал он Казакевичу. — Я рвал волосы на себе, что близ входа в лиман нет ни одной удобной якорной стоянки и времени нет на поиски. И вот тебе — неожиданно залив, закрыт косой от ветра, вход удобен, берег приглуб. Это счастье. Так и назовем его — заливом Счастья.
   «Печальный все же вид у этого залива Счастья, — подумал Казакевич, выйдя из рубки. — Вдали пески и пески, а за ними, на материке, еловый лес. Верно, мхи, болота. Зима в году месяцев девять! Наоткрывали мы заливы Счастья да Шхеры Благополучия! Но дела еще много, надо описывать заново все побережье моря, исполнять, что велено... Снова будут описи на шлюпках, мели, штормы...»
 
* * *
 
   По синему небу низко и быстро неслись белые кучевые облака. Океан, кое-где в белой пене, был синим, как небо, а облака белы, как паруса; казалось, что это не облака, а «Байкал» раскинул свои белые крылья и мчится по небу и по океану.
   — Команда просит позволения спеть песни, — поднявшись к капитану, сказал Казакевич.
   — Пусть повеселятся! — ответил капитан.
   На палубе грянул хор. Ударили в бубен, в деревянные ложки. Подголосок хватил ввысь, плясуны застучали по палубе каблуками. Фомин прошелся под общий смех, шлепая себя по пяткам.
   Невельской прохаживался по юту, «Должен обрадоваться Муравьев! — думал он. — Но как в Петербурге?.. Если я понесу наказание, дело рухнет. Начнутся проволочки, а этим временем иностранцы могут проникнуть в лиман и дальше, в устье реки».
   Теперь следовало найти способы отстоять себя и в то же время доказать необходимость немедленного занятия Амура. Надо защищать этот край, людей и будущее наше.
   Под эти песни и пляски он чувствовал, что все лучше, чем кажется, что условности ужасны, но что существует истина и духовная высота, которым нет преград...
   В эту ночь спалось тяжело. Невельской во сне видел Крузенштерна.
   «Вы предполагали, что пески большого острова и что весь Сахалин в протоках, река растекается во все стороны?» — спрашивал Невельской своего директора.
   «Нет», — отвечал Крузенштерн.
   «Откуда же появилось понятие: „Амур теряется в песках“?»
   Крузенштерн отвечал сухо:
   «Я исполнитель воли Петербурга и патриот острова Пасхи. Еще вы не все знаете. Мне было велено!»
   «А теперь мы прошли с севера, извольте убедиться сами, господа! Наш путь с севера. Елизавета или Мария?»
   «У меня Мария!» — отвечал Казакевич.
   «А у меня Лизавета Васильевна! Чудо, что за дама! Тогда я напьюсь наконец за все обиды...»
   Чилийки с черными распущенными волосами стали танцевать, и заиграла музыка — отчетливо слышалась музыка и постукивание кастаньет. Одна дама обнажает все время плечо и смеется, глядя на капитана, а он не смеет подойти к ней и танцевать, ему не позволено, у него нет инструкции... Чилийка так соблазнительна и не верит. Над ложами в театре горят голубые рожки, похожие на халцедоны в золотой оправе.

Глава пятьдесят пятая
ШТУРМАН ОРЛОВ

   Путешествие Невельского имело важное значение... Путешествия Орлова, дальнейшие изыскания Невельского, экспедиция Римского-Корсакова и прочих довершили это открытие...
   Лависс и Рамбо. История XIX века.

 
   Паруса висели, как на просушке; изредка лишь набегал слабый, жидкий ветерок, хлопая о мачты полотнищами.
   Море замерло. Трудно было сказать, далеки или близки голубые и синие мысы и возвышенности берега, видневшиеся сквозь осеннее марево. Уж много дней моряки не видели дымка. Судно шло пустынными водами. На берегах болота, скалы и хвойные леса; даже склоны и вершины скалистых сопок, как рассказывали офицеры, ездившие на опись и высаживавшиеся на берег, и то были сплошь заболочены.
   Утром Невельской писал доклад князю Меншикову о результатах экспедиции к устью Амура. На стену каюты через открытый иллюминатор падало продолговатое солнечное пятно, молодой капитан, с пером в руке и с погасшей трубкой в другой, заканчивал свою работу, когда в каюту, постучав, вошел громадный мичман Грот и доложил, что в море заметны две черные точки.
   Невельской дописал фразу, воткнул трубку в зубы, накинул выгоревший китель и, застегивая его, взбежал по трапу. Едва высунув голову наружу, он уже нашел взором вдали мглистого, глянцевито-сизого моря то, о чем говорил мичман. Черные точки на бледной воде, казалось, были очень далеки.
   На палубе столпились матросы. Вскоре стало видно, что идут две байдарки. Налегая на двулопастные веселки, байдарочники довольно быстро шли к судну.
   Когда обе лодки приблизились, Казакевич крикнул в рупор:
   — Кто такие и откуда?
   — Курьер из Аяна, — глухо ответили из передней байдарки, — разыскиваем транспорт «Байкал», капитан-лейтенанта Невельского.
   Все невольно встрепенулись. Люди ожили, офицеры с нетерпением и любопытством смотрели на курьера. Он сидел на корме байдарки, позади тунгуса и в паре с ним, также умело налегал на свое веселко.
   — Кто-то довольно отчаянный! — заметил Казакевич, глядя на утлые суденышки.
   «Вот когда наконец!» — подумал капитан.
   В гнезде лодки поднялся стройный мужчина лет сорока, с крупными и красивыми чертами лица. Он был в охотничьей кожаной рубашке, с ножнами у пояса и в мягких туземных сапогах. Матрос хотел помочь ему, но приезжий с ходу ловко перепрыгнул на трап и вскарабкался на палубу.
   — Служащий Аянской фактории Российско-американской компании Орлов[190], — вытягиваясь перед капитаном по-военному, отрапортовал он.
   Приезжий был широк в плечах. У него дотемна загоревшее лицо с короткими темными усами, густые черные брови и напряженный взор.
   Вахтенный офицер приказал принять байдарки на борт. Суденышки поднимались на талях и опускались на палубу.
   Алеут Данила узнал одного из байдарочников.
   — Афоня? Ты?
   — Афоня! — ответил тунгус, моргая.
   — Кто Афоня? — спросил Ухтомский.
   — Бутылоська будет? — спросил Афоня.
   Капитан пригласил курьера и Казакевича следовать за собой. Молча спустились в каюту.
   — Я слушаю вас, — сказал там Невельской.
   — Начальник Аянской фактории Российско-американской компании и правительственного Аянского порта, его высокоблагородие капитан второго ранга господин Завойко приказал устно сообщить вам, — заговорил курьер, — чтобы транспорт «Байкал» немедленно шел в Аян. Там ожидают вас распоряжения высшего начальства.
   — Устно? — спросил Невельской.
   — Устно.
   «Кой черт! — подумал капитан. — Опять какие-то загадки... Что бы им было прямо послать инструкцию!»
   — Что же это за распоряжения?
   — Содержание их неизвестно мне, — отчеканил Орлов.
   — Почему же они посланы в Аян? — спросил Казакевич строго. — Мы ждали этих распоряжений в Петропавловске.
   — Из Иркутска еще по зимнему пути с пакетом на ваше имя прислан был курьером от генерал-губернатора штабс-капитан Корсаков, — заговорил Орлов. — Но Охотский порт до середины июля был затерт льдами, так что Корсаков не мог выйти в море...
   Что Охотский порт никуда не годится, это уже само собой было очевидно.
   — Садитесь, господин Орлов, — обратился Невельской к приезжему, видя, что тот стоит. Капитан заметил, что Орлов как-то странно посмотрел на него.
   — А в первых числах июля в Охотск прибыл его превосходительство генерал-губернатор Муравьев, — продолжал Орлов, присаживаясь.
   — Николай Николаевич?! — воскликнул Невельской. — Он здесь сейчас?
   Это была приятнейшая новость. Оказывается, губернатор не только сочувствовал! Какой молодец! Он развил, видно, там деятельность! Но вот почему инструкцию не прислал?
   — Его превосходительство отбыл из Охотска в Петропавловск-на-Камчатке на транспорте «Иртыш», — ответил Орлов. — Его ждали оттуда в Аян. Нынче он, возможно, уже там. Нарочный прибыл к нам из Охотска с пакетами и распоряжениями генерал-губернатора послать людей к устью Амура, с тем чтобы найти «Байкал».
   Теперь было понятно, что Муравьев хотел встретить «Байкал» и поэтому велел искать его. В этом распоряжении, по которому люди в байдарках пошли через море на поиски «Байкала», почувствовался Муравьев, он был тут весь как на ладони.
   «Но только почему инструкцию не послали? — Невельской опять озаботился. — Ведь они могли найти меня гораздо раньше, — подумал он, — и тогда я бы не спешил и не сделал бы исследования Амура наскоро, кое-как, а вошел бы в лиман с судном».
   — Но почему с вами не послали инструкцию?
   — Не могу знать! Пакет скорее всего с инструкцией на опись, — вдруг сказал Орлов. — Надо полагать, что из осторожности не послали, — добавил он.
   Заметно было, что говорил он лишь то, что ему велено, а об инструкции сказал лишь, когда понял, что капитан прекрасно знает, что за бумаги ждут его в Аяне.
   Орлов рассказал, что в Аяне было получено строгое предписание разыскать «Байкал» во что бы то ни стало и как все ждали генерала и готовились к его приезду. Но кто решил не посылать инструкцию, он не знал или делал вид, что не знает.
   Вид у этого пожилого человека был цветущий, но, видимо, путешествие его было нелегким.
   — А давно ли вы из Аяна? — спросил Невельской, приглядываясь к необычайному курьеру.
   — Да уж порядочно, — ответил Орлов. — Уже сорок пять дней, как в походе.
   — Так верно, губернатор давно уже прибыл в Аян из Петропавловска? — заметил Невельской.
   — Да вряд ли давно прибыл. Скорей всего, что вот-вот прибудет или только что, — отвечал Орлов уверенно, и опять стало заметно, что у него есть какие-то свои соображения, по которым он определяет, что из Камчатки в Аян судно губернатора не могло прийти давно.
   — Где же вы были все это время? — продолжал расспрашивать капитан, предлагая табак и с интересом глядя на курьера, словно замечая в нем что-то особенное.
   «Геннадий Иванович, кажется, готов увлечься им», — подумал Казакевич, доставая трубку.
   — Мы сейчас идем с Коля, — чувствуя интерес к себе, с живостью ответил Орлов. Он, в свою очередь, с любопытством приглядывался к капитану.
   — Мыс Коль... Близ залива Иски? Вы подходили к лиману Амура?
   — Так точно! Там знакомые мне и Афоне гиляки сказали, что «Байкал» был в лимане и ушел на север. Мы вернулись и вторую неделю разыскиваем вас.
   — Какая неудача! Но будь у вас инструкция... Да почему вы не пошли в лиман?
   — Велено было идти до лимана...
   Невельской переглянулся с Петром Васильевичем.
   Разговор переменился. Капитан стал расспрашивать Орлова про гиляков — что это за народ, знает ли он их, торгует ли с ними компания. Оказалось, что Орлов был послан не только на поиски «Байкала», он привозил гилякам товары от Аянской фактории.
   — А как же вы разговариваете с ними? Нет ли у вас хорошего переводчика?
   — У меня байдарочник Афоня, он знает их язык... Да еще у нас есть один гиляк знакомый, так он немного говорит по-русски. Так что понимаем друг друга.
   — А вы знаете ли по-гиляцки?
   — По-тунгусски знаю, а по-гиляцки плохо. Понимаю немного, когда они говорят.
   — Так вы бывали у гиляков прежде? — спросил капитан.
   — Только один раз, тут же, на Коле. Прошлый год меня тоже посылали из Аяна с товарищами от компании.
   — На байдарках? — спросил Казакевич.
   — На байдарках! — ответил Орлов, не придавая никакого значения вопросу.
   — Я ведь теперь числюсь при Аянской фактории, так всюду приходится бывать... — угрюмо добавил Орлов, рассматривая свою трубку.
   — Как же вы рискуете пускаться в такое плаванье на байдарках? — спросил Невельской.
   — Да больше не на чем! — усмехнувшись в темные усы и тряхнув головой набок, так же, как это делают гиляки, ответил Орлов.
   Взгляд его снова ожил.
   Невельской отлично понимал, какая отвага, выносливость и знание моря нужны, чтобы идти из Аяна на байдарках к устью Амура. К тому же этот человек, вдруг явившийся из глубины этого безлюдного простора, был тут как свой. Там, где для всех пустыня, у него, как видно, есть знакомые; берега, казалось, исхожены им, он сам был как часть этой природы. Если к тому же он имел друзей среди гиляков, то это был очень нужный человек. Но, несмотря на ум и энергию, он, казалось, зависим и держится как-то странно. Между тем в глазах его временами сверкал огонь. Чувствовалось, что это сильный и энергичный человек.
   Невельской видел, что он, видимо, знает гораздо больше, чем можно предположить. Орлов не походил на простого служащего.
   — Кольские гиляки нынче встревожились, — оживляясь, разговорился Орлов, — что корабль прошел в лиман. Они говорят, что в лиман еще никогда не входило ни одно судно. У побережья тут иногда появляются китобои, так они думали, что рыжие пришли или американцы. А потом они узнали, что это были русские, и как раз я приехал. И принялись они меня расспрашивать: мол, зачем приходил ваш корабль, зачем мерял воду и землю, зачем люди на берег съезжали, солнце ловили в зеркала, зачем ходили на Амур, не будет ли худа?
   Невельской засмеялся. Оказывается, Орлов уже все знает о «Байкале». Потом разговор зашел о ветрах и течениях, мешающих плаванию в этих местах. У Орлова на все находились ответы, обличающие в нем человека, знакомого с навигацией и наблюдательного. Невельской стал догадываться, что, видимо, это бывший штурманский офицер, за что-то разжалованный.
   В дверь постучали. Вошел Халезов. Он принес капитану начерно вычерченную карту залива, только что описанного «Байкалом».
   Орлов, облокотившись о стол, с любопытством рассматривал карту.
   — А тут неверно, — сказал он Халезову, показывая почерневшим пальцем на устье речки.
   Халезов боком взглянул на него своими желтыми глазами и почесал согнутым пальцем подбородок.
   — Тут же кекур[191], как раз напротив устья, в полутора милях. В тумане не видно.
   Халезов удивленно поднял брови, как бы желая сказать, что, мол, вот еще нашелся...
   — А годится, по-вашему, этот залив для основания порта? — спросил капитан, показывая на карту.
   — Всегда забит льдами, все лето, — ответил Орлов.
   — Где же, по мнению компании, быть порту?
   — Наш начальник фактории капитан Завойко стоит за Аян, — уклончиво ответил Орлов.
   Он стал внимательно читать цифры промеров, идущие к югу, по направлению амурского лимана.
   Капитан вызвал кока и велел подать Орлову обед в кают-компанию.
   — Ну что вы скажете? — спросил он Казакевича, когда Орлов ушел.
   — Скажу, что они хотели на одну ложку две горошки... Какая-то глупость или еще хуже!
   — Вообще мерзость, — сказал капитан. — Имея такого человека, как Орлов, могли давно прислать нам инструкцию прямо в лиман. Осторожность если — так могли копию снять. Орлов в случае чего уничтожил бы. И действительно, что это за торговое поручение ему дали?
   — Он шел, торговал и не спешил. Вот наши способы!
   — Сорвали дело, не дали доделать до конца.
   Невельской в сердцах сдернул фуражку с гвоздя и вышел. Слышно было, как он быстро взбежал по трапу.
   Пробили склянки. На юте послышалась ходьба, забегали матросы, раздалась команда вахтенного офицера. Видимо, подул ветерок...
   Вскоре судно пошло.
   Все офицеры были приглашены к капитану.
   — Господа! Опись закончена! — сказал он. — Поздравляю вас и благодарю. Только что ко мне прибыл курьер из Аяна. Мы идем не в Охотск, а в Аян, где нас, видимо, будет ждать генерал-губернатор. По прибытии в Аян я немедленно отправлю доклад его светлости князю Меншикову о результатах нашей экспедиции... Ныне же положение таково, что я объявляю вам о необходимости содержания в величайшей тайне всех наших действий... Вот текст подписки, господа, которую вы обязаны мне дать, Его также надо дать на подпись нижним чинам, унтер-офицерам, вашим крепостным и алеутам. Объясните экипажу не только какое наказание ожидает того, кто разгласит тайну, но и какой вред нам может быть от этого. Невельской зачитал текст подписки.
   — Кроме того, прошу сдать мне все дневники, заметки, карты, рисунки, а также предметы, выменянные вами у туземцев или полученные в подарок...
   — И рукавички? — разочарованно воскликнул юнкер.
   Все засмеялись.
   — Все, все надо сдать, господа. И рукавички тоже, — добавил Казакевич.
   — Все останется в тайне, — недовольно ворчал Халезов, выходя на палубу в компании офицеров. — Уж теперь никто не узнает, как барон вернулся на корабль без штанов.
   Гейсмар покраснел, а старший штурман как ни в чем не бывало пошел маленькими шажками к себе.
   — Это, господа, конечно, до встречи с губернатором, — говорили между собой офицеры.
   — Ну конечно, генерал разрешит... Все возвратят!
   — Капитан обязан так поступить...
   Орлов прошел на бак к байдарочникам и заговорил с ними по-тунгусски.
   Было душно. Барометр падал. Ветер набегал неровно. Изредка в левый борт ударяла волна. Становилось как-то странно тепло.
   — Афонька этот такой потешный! — стоя у руля, рассказывал капитану Подобин. — Вчера уморил... Вот сущий комик!
   Вечером Невельской снова беседовал у себя с Орловым, на этот раз об исследованиях Амура.
   — А какие же у вас об этом были сведения? — спросил капитан.
   Орлов ответил, что об Амуре всегда было много разговоров, но до сих пор все считали, будто Амур несудоходен. Тут он хитро взглянул на капитана.
   — Об этом были доставлены точные сведения, — добавил он и, помолчав, тряхнул головой набок, как бы выражая удивление.
   Невельской вспомнил свой разговор с Врангелем. «Что теперь Компания? Да и что сам Врангель?» — подумал он.
   Невельской спросил, как живет Завойко в Аяне, и узнал, что тот хороший хозяин, что у него отличный дом с мезонином, что он развел дойных коров и свиней и что такого скота нет ни у кого на побережье, что он построил оранжерею и даже вырастил арбуз в ней и все ждал губернатора, чтобы угостить его этим арбузом.
   Орлов, как оказалось, жил тут давно, служил на правительственных судах и на компанейских, еще в тридцатых годах плавал у Курил, на Аляску, на Гавайи, в Калифорнию. Он хорошо знал Козмина. Сказал, что Козмин еще в тридцатых годах, после своего путешествия с Врангелем, был здесь, описывал Шантары и встречал там гиляков, доставил сведения, что гиляки независимы.
   Орлов, оказывается, был судим и разжалован, но не отправлен на каторжные работы, как гласил приговор, а остался в Охотске. Видимо, как хорошего штурмана и знающего, полезного человека, его взял к себе только что приехавший туда Завойко, который в то время заведовал факторией компании в Охотске. Там же, в Охотске, был и правительственный порт, над которым начальствовал капитан Вонлярлярский[192].
   — Охотск неудобен для компании — там нет бухты, а просто река за кошкой, суда входят в устье и разгружаются... Место гнилое...
   Что представляет собой Охотск, капитан знал отлично.
   — Ну, а что вы сами скажете про Аянский залив? — спросил Невельской, выслушав невеселый рассказ Орлова о его жизни.
   — Залив вскрывается в июне, а к рождеству встает. В летнее время хорошая якорная стоянка. Бурунов у берегов не бывает до октября, но уж осенью зашумит! Как подует с востока — и пойдут валы. В сорок третьем году прибыл туда Василий Степанович. С охотским протоиереем они тогда пришли на бриге «Промысел» святить место перед началом постройки.
   — Ну, и освятили?
   — Так точно! — ответил Орлов и настороженно взглянул на капитана. — Вот и началась постройка. Рубили лес, дома строили. Люди болели цингой. Пришлось и мне, и самому Василию Степановичу за топор браться. — Взгляд его успокоился. — Вот так и построили Аян... А в сорок пятом году факторию сюда перенесли, Завойко переехал. Юлия Егоровна приехала, супруга его, с детьми. Сад разбили, оранжерею поставили. Выхлопотал нынче он, чтобы тут был и правительственный порт.
   — Ну, а что за новая дорога на Якутск?
   — Да места у нас — сопки, мочажина, трущоба, камни, болота. Грузы доставляем с перегрузкой, то вьюком, то на лодках по рекам...
   Орлов рассказал, что первоначально было два варианта дороги и долго не знали, какой выбрать.
   — Ну, и как же решили?
   — Да уж выбрало само правление компании, — уклончиво ответил Орлов.
   — Чем же оно руководствовалось?
   Орлов опять тряхнул головой.
   — Да одним тем, что этот путь не потребовал речного парохода... — не сразу ответил он.
   Невельской вспомнил Портсмут, Ост-Индские доки в Лондоне, самодвижущийся подъемник, шкивы, быстро вертящиеся от вала... Военный пароход «Вулкан»...
   Орлов стал откровенней и сказал, что хотя сам нашел Аянскую дорогу, но это не находка, а мучение.
   Манерой держаться — трясти головой набок, усмехаться в усы — Орлов очень походил на местных туземцев, которых капитан наблюдал на Амуре. Казалось, он прожил жизнь с ними.
   — Из какого же леса вы строили Аян? — спросил Невельской. — Из сосны?
   — Нет, из лиственницы. Сосны ведь у нас нет!
   — Ах, вот как! Так из лиственницы? Ну, а какой еще лес растет?
   — Все больше аянская ель.
   — А кедры?
   — Да, есть и кедры, но редко.
   — И строились прямо из сырого леса?
   — Да когда как приходилось, лес у нас сохнет быстро. Весной ошкуряем, и через два-три месяца высыхает.
   — А корабельный лес? Мачты? Что идет на верфь? Где же у вас выдерживается лес?
   — Да как везде, так и у нас...
   На всю ночь пошли расспросы о судах, о лесе, о реках, о путях из Аяна на Якутск, об Амуре и гиляках, об Америке русской и нерусской.
   Невельской вспомнил теперь, что про Орлова слыхал прежде, в Петербурге, и читал в статье у Симменса, директора Гудзонбайской компании, который интересовался пушными промыслами Российско-американской компании и наездом был в Охотске.
   Он спросил Орлова, есть ли у него семья. При этом вопросе взгляд Орлова потупился. Ответил, что семья есть.
   Тут, кажется, какая-то загадка... Может быть, что-то романтическое... Орлов не походил на преступника, но, несомненно, это был человек сильный и, видимо, страстный. Взгляд цепкий, но осторожный. Другим, видимо, и не может быть тут человек.
   В каюте стало жарко.
   Пришел Казакевич, сказал:
   — На горизонте очертания Шантарских островов.
   — Это плохо! — сказал Орлов. Он вдруг встревожился. Капитан чувствовал, что давление очень низко. Ночь наступила быстро.
   При свете лампы у компаса видны были мокрые лица Казакевича, Орлова и Халезова.
   — Тайфун, Геннадий Иванович! — сказал старший лейтенант.
   Воздух был горяч, — казалось, судно шло не на север, не по Охотскому морю, а на юг, к экватору. Барометр стоял очень низко. По всем признакам шла небывалая буря — «тайфун», как назвал ее офицер.
   Поставлены штормовые паруса.
   Невельской вспомнил Прокопия Тарасовича Козмина, как он рассказывал про опись Шантаров, как показал берестяные карты гиляков. Тогда мечтал капитан увидеть эти таинственные острова, стосаженные скалы Кусова.
   Судно может быть брошено на скалы, они где-то близко сейчас среди кипящей воды. Стремительный удар, и все! А вокруг тьма. Все молчат, даже опытные матросы приутихли.
   Судно пытается уйти, пробиться... А ветер все сильней. Море зарокотало и завыло под его ударами.
   ...Это был ветер с океана, с широких его просторов. Казалось, что массы воздуха несутся оттуда, где жарко, где коралловые рифы, кокосовые пальмы и банановые рощи.
   Сейчас, под вой жаркого океанского ветра, ворвавшегося с юга, воображению капитана представилась картина, как отсюда, с русских побережий, из новых гаваней, наш флот выйдет на океан. Флот, построенный из амурского кедра и дуба и с машинами из железа, добытого здесь же...
   Но пока что Орлов пересекал это море на байдарках, и одинокий маленький «Байкал», построенный в Финляндии, швыряли огромные валы тайфуна. Мокрые сосредоточенные лица офицеров и штурманов светились в отблесках лампы…