Страница:
И тут Бова осёкся, поняв, кто перед ним. Изумление его возросло многократно, а ощущение нереальности происходящего нахлынуло с неожиданной силой, повергнув настоятеля в растерянность, что с ним случалось весьма редко. Не может этого быть. Здесь, в Проклятом домене! Да не может этого быть!
– Погоди-ка, дед, – слегка наклонившись, проговорил Бова. – А ведь признал я тебя!
– Ну да, да, кхе-кхе, а кто меня не знает, ядрёна вошь. – Дед улыбнулся чуть шире. – По всему Универсуму сказки сочиняю. Сказитель я али кто? Да ты присаживайся рядом, кхе-кхе, присаживайся, места хватит. Потолковать надо кое о чем.
– Так как ты здесь оказался? – снова спросил Бова, осторожно опускаясь на ветхую скамью – как бы не развалить своим весом, мужик-то он не из мелких.
– Не важно, как я здесь оказался, ядрёна вошь. – Дед погасил улыбку и веско добавил: – Главное – почему я здесь.
Бова насторожился, смутно ощутив при этих словах подспудную тревогу,
– И почему же?
– Да по твою душу, Бова Конструктор.
– Так и ты меня знаешь? – Бова решил пока больше ничему не удивляться.
– Ну да, да. – Сказитель небрежно махнул рукой и с явственной иронией добавил: – А кто ж тебя не знает, ядрёна вошь, великого изобретателя с домена Простор… Кхе!
– Ладно, дед. Хочешь мне что-то сказать, так пойдём со мной, включи-выключи, не могу же я тебя здесь оставить. По пути и расскажешь, откуда ты здесь и зачем. Мне людей своих собирать надо, – пояснил Бова, – после того как мы с небес сверзились. Ах да, ты же не знаешь…
– Знаю. – Сказитель снова улыбнулся – но уже без иронии, как-то печально и снисходительно одновременно. Так улыбаются умудрённые большим жизненным опытом люди, глядя на играющих в игрушки дитяток, ещё не ведающих о своих будущих «взрослых» проблемах. – Знаю, Бова. И про тебя все знаю, кхе-кхе, и про твою команду, и про твой летучий корабль, Дирижоплем прозванный. Потому и нашёл тебя здесь, ядрёна вошь. Очень уж ты мне, кхе-кхе, понадобился.
Глаза настоятеля против воли расширились от вновь нахлынувшего изумления, да нет – самого настоящего потрясения.
– Дед, кто же ты на самом деле?! – с непонятным ему самому отчаянием воскликнул Бова.
Сказитель потеребил куцые седые усы, скорбно вздохнул. Пожал худыми плечами. Видать, вопрос Бовы поставил его в некоторое затруднение.
– Ты же мозговитый парень, может, кхе-кхе, даже по-мозговитей меня будешь, ядрёна вошь. Вот и придумай объяснение сам, так как я, кхе-кхе, произнести это вслух ещё не готов. А пока придумываешь, спроси меня о самом-самом сокровенном, что давно желаешь узнать. И я отвечу. Кхе. Отвечу. На любой твой вопрос. Кхе. Договорились?
Бова молчал долго, выпрямив спину и глядя сбоку на этого старика, необъяснимым образом оказавшегося здесь, а значит, ведавшего неизвестный ему способ попасть в домен. И вдруг настоятель понял, кто перед ним на самом деле. Разные кусочки вдруг свалившейся ему на голову головоломки взяли да и сложились в цельную картину. И Бова даже слегка оробел, что было весьма непривычно для него, человека очень смелого и решительного по натуре. Он знал, что именно он спросит. Этот вопрос давно уже не давал ему покоя. И вот случай разрешить сомнения наконец представился. Случай, по сути дела невероятный, о возможности которого он даже никогда не помышлял.
– Тогда скажи, старик… – Голос настоятеля Храма Света от волнения заметно охрип. – Скажи мне одно: для чего создан Универсум таким, каков он есть?
– Слушай, сынок, у тебя взаправду нечем промочить горло?
– Я…
– Ну нет, так нет. – Старик с сожалением вздохнул. – Тогда отвечу. Это ведь совсем просто.
– Просто? – чуть не завопил от возмущения Бова, который работал над этой проблемой всю свою сознательную жизнь.
– Конечно, ядрёна вошь. Универсум разносит жизнь по Вселенной. Разве тебе никогда не приходило в голову сравнение с дитячьими яслями? Этот мир и есть эти самые ясли. И когда дитятки вырастают…
– То происходит то, что произошло в Проклятом домене?
– Вот именно.
Бова нахмурился. И нахмурился сильно. Аж лоб весь пошёл резкими морщинами. И с заметным нажимом проговорил:
– Я бы предпочёл, чтобы «дитятки» сами выбирали свою судьбу.
– Я тоже, – примирительно кивнул Сказитель (пока Бова про себя решил называть его так – просто чтобы не свихнуться). – Я ведь лишь стараюсь объяснить так, как знаю сам. Так вот, Универсум – колыбель цивилизаций, функционирующая по особой программе…
Бова мимолётно заметил, что мучивший деда кашель пропал, словно и не было, а его речь приобрела вполне современное звучание. Причём сам голос неузнаваемо изменился из-за проступивших властных ноток.
– И в этой программе есть два пункта, по выполнении одного из которых домен подвергается зачистке. Первый. Население на домене достигает определённого уровня плотности, вследствие чего те, кому не хватает жизненного пространства, начинают переселяться в соседние домены. И второй: происходит быстрое развитие науки, грозящее механизмам Универсума повреждением со стороны жителей домена. Вот тогда и происходит эвакуация всего населения сразу – на ближайший естественный мир, подходящий людям по жизненным условиям. После зачистки автоматические Раздрай-Мосты через Бездонье блокируются на определённое количество лет, и жизненный цикл начинается с нуля: в специальных инкубаторах, расположенных под поверхностью домена, разом выращивается определённое количество младенцев, которых затем воспитывают замаскированные под людей киборги-наставники – искусственные создания, задуманные Творцом специально для этой цели. Причём воспитывают, вкладывая в девственно чистые умы строго дозированные знания и одновременно прививая шаблон какой-нибудь искусственно спроектированной народной культуры. После чего свежеиспечённый народ выводится на поверхность, а наставники уходят в хранилища Центра Управления, замыкая за собой технический люк. Наверху же все уже имеется в достатке – жилища, утварь, прочие необходимые мелочи, или изготовленные автоматами, или оставшиеся от предыдущих циклов. Так это и выглядит – вчера ещё было пусто, а сегодня уже откуда ни возьмись живёт целый народ. С этого момента люди продолжают развиваться сами по себе, но изоляция домена сохраняется в силе, пока не народятся несколько поколений и не нарастёт собственный культурный пласт, чтобы этот народ ничем не отличался от своих соседей с других доменов. Со временем, понятное дело, первые наставники забываются, превращаясь в легенду о Неведомых Предках, и Мосты наконец приходят в движение, соединяя домен с остальным миром.
– Вот оно как, включи-выключи, – выдохнул Бова, внимавший старику затаив дыхание. – Но какая могучая идея подвигла Творца создать именно такой мир – почему на каждом Девятимирье были воспроизведены именно такие условия для жизни, а не иные, почему Универсум был заселён именно такими расами, а не другими? И кто он, собственно говоря, такой, этот Творец?
– Вот этого я не знаю, Бова. О Творце никаких сведений не сохранилось. Лично я думаю, что под Творцом следует подразумевать какую-то очень древнюю и очень могущественную звёздную расу. Почему же Универсум именно таков, каков он есть, – так это ты и сам понимаешь. Разве не так?
– Пожалуй, да. Что-то вроде закалки, включи-выключи, моральной и физической адаптации будущих переселенцев к миру, в котором им суждено будет жить. И выжить.
– Ежели не вдаваться в подробности, то верно. Ведь миров в необозримой Вселенной бесчисленное множество, и для каждого нужен свой рецепт. Как видишь, придумано неплохо. Есть только одно немаловажное возражение против условий, существующих ныне: что бы ни задумывалось Творцом в далёком прошлом, в настоящее время все это уже не имеет значения. Наш Универсум ныне – словно затерянная и забытая игрушка, предоставленная своей судьбе и путешествующая по своему собственному пути. А для нас эта игрушка – родной дом. Мы здесь живём. Не ведая, что благодаря кем-то придуманным и навеки утверждённым законам – строго рациональным, но бездушным, бесчеловечным – в один прекрасный день можем своего дома лишиться. Лишиться всего, что нам дорого, и более того – потерять самих себя. Так как переселенцы попадают в другие миры с полностью откорректированной памятью, ничего не зная о своём истинном прошлом. В полной уверенности, что живут в новом мире испокон веков.
– Вот оно как, – помрачнел Бова. – А как же эти люди с Проклятого домена, вроде Безумного Проповедника? Почему им удалось остаться в Универсуме? И почему они так долго живут, почти не старея?
– Перед переселением люди подвергаются особому облучению (кроме всех прочих), позволяющему первому поколению прожить в новом мире как можно дольше, что повышает их шансы выжить вообще. Что же до таких, как Безумный Проповедник… Очень редкие случаи полного отторжения гипнотической перестройки сознания. То ли уникальное сочетание различных факторов, то ли особые гены… Я, по правде говоря, никогда не занимался этим вопросом. Почему же они были предоставлены самим себе. Во-первых, в зачищенном домене им делать нечего. Во-вторых, ежели кто из обычных людей им и поверит, то это не страшно, проверить все равно они не смогут. А ежели когда-нибудь найдётся такой, кто действительно пожелает проверить, то это будет человек, сведущий в науках, обладающий знаниями и возможностями. И твоё появление здесь – прямое тому доказательство.
– Жестокий мир, – задумчиво проговорил Бова. – Мы живём в очень жестоком мире, старик, раньше я этого не понимал. Скажи, много было таких циклов, как в Проклятом домене?
Старик немного помолчал, прежде чем ответить.
– Сотни. Многие сотни. Мне даже неизвестно, сколько тысяч или даже миллионов лет существует Универсум.
– Какая же причина из двух вышеназванных была в случае с доменом Шевед?
– Этот домен был тогда наиболее развитым по науке и искусствам. Мало того, учёные подобрались вплотную к мироустройству Универсума, вычислив технический люк, через который можно было попасть к внутренним механизмам домена…
– Одна из этих статуй на площадях?
Старик кивнул:
– Цепь случайностей – когда воинствующие поборники знаний начали ломать статую, поблизости как раз оказался подходящий для заселения мир – из естественных. Переселение рано или поздно все равно бы состоялось, но неизвестно, на какой домен выпал бы жребий, а так – сработала программа защиты, и домен был обречён благодаря собственным жителям.
– Вот оно как, – в который уже раз проговорил Бова, – запретные знания…
Рассказ Безумного Проповедника теперь стал ему предельно ясен. Но легче от этого не стало. Напротив. Смутные подозрения забрезжили в его голове насчёт собственных деяний и собственной судьбы, быстро оформляясь в окончательный и безошибочный вывод. Сказитель, словно прочитав его мысли, подтвердил это:
– Ты, Бова, здорово рисковал, создавая Думовину. А Дирижопль – в особенности. Будь Смотрящий на своём месте, он не допустил бы развития воздухоплавающей техники. Но тебе повезло. Мир давно уже без Его присмотра… Кстати, твой домен Простор – следующий на очереди.
– Что?!
– Да-да, парень, я сказал именно то, чего ты очень не хотел услышать, но такова правда. Учёные твоего домена сделали слишком много открытий, способных повредить самому Универсуму. Да и ты своими изобретениями тоже внёс немалый вклад в создание необходимых условий для переселения народа. Но, как я уже говорил, Смотрящего сейчас нет на месте. И как дело обернётся дальше – отчасти в твоих руках.
– И где же сейчас этот Смотрящий? – глухо молвил Бова, сжав кулаки и повинно опустив голову.
– А как ты думаешь, кто такой Смотрящий, Бова? Я скажу тебе. Смотрящий – всего лишь человек, такой, как мы с тобой, но со специальными знаниями, позволяющими ему контролировать работу доменов Универсума. Что же до старого… – дед с грустной усмешкой посмотрел Бове прямо в глаза и проговорил: – Старый слегка спятил, Бова. Он-то и остановил начало следующего цикла для домена Шевед, оставив его незаселённым. Не выдержал зрелища самого переселения, которое произвёл собственноручно по рекомендации (пользуясь твоей терминологией) Центральной Думовины Универсума. Не пожелал, чтобы подобное повторилось снова. Надо заметить, что все Смотрящие, хотя они и долгожители, тоже смертны и просто сменяют друг друга, когда приходит время. Поэтому для последнего это было первое и последнее подобное деяние, психика, так сказать, не выдержала нагрузки, угрызения совести заели. А затем он вообразил себя Сказителем и принялся бродить по доменам, сочиняя сказки…
– Почему же теперь этот Смотрящий, – тоже в упор глядя на Сказителя жёстким, посуровевшим взглядом, заговорил Бова, – решил хоть о чем-то почесаться? Зачем ты мне все это рассказываешь? Почему ты сам ничего не изменишь? Почему ты когда-то всего лишь остановил следующее заселение домена, прервал цикл, а потом просто трусливо сбежал, предоставив несведущим людям решать неизвестные им проблемы?
В глазах старика, бывшего когда-то самим Смотрящим да-да, именно так, теперь Бова морально готов был произнести это хотя бы про себя, – так вот, в глазах старика после этих вопросов-обвинений вдруг проступила такая неизбывная мука, такое всепоглощающее страдание, что Бова внутренне содрогнулся. Содрогнулся, представив, что чувствовал бы он сам, если бы такое сотворил, и поспешно отвёл глаза.
– Разве мы всегда понимаем собственные поступки и побуждения? – тихо молвил старик. – Разве никогда потом ни о чем не жалеем? Нет никого, кто прожил бы жизнь без единой ошибки. Ибо только на собственных ошибках приобретается поистине бесценный жизненный опыт. Часто запоздалый – но все равно бесценный. Полагаю, тогда, много лет назад, у меня не хватило духу сделать столь решительный шаг – внести необратимые изменения в саму программу. Я все ещё относился с крайним пиететом к своей роли. Сейчас я думаю иначе, но у меня уже нет такой возможности, потому что, отказавшись от власти, я потерял доступ к управлению.
Старик умолк.
Молчал и Бова, повесив в охватившей его глубокой задумчивости свою буйную изобретательную головушку. Редкие капли, звонко плюхаясь с мокрых крыш на мостовую, тоже ещё сырую после прошедшего дождя, нарушали нависшую над собеседниками ночную тишину, да лёгкий ветерок чуть шелестел среди стен окрестных зданий. Пустых и безлюдных, как и весь город. Более того – как все города в целом домене.
Наконец Бова заговорил:
– Я думаю вот что, дед. – Настоятель выпрямился, в сильном волнении стиснув до боли пальцами колени и не замечая этого. – Человек – венец творения Природы, и негоже ему слепо ждать, как быку на бойне. Ждать, включи-выключи, когда сработает бездушная программа и всех нас выбросит в какой-нибудь дикий естественный мир. Нам и здесь живётся неплохо. А потому следует взять управление в свои руки и заблокировать саму возможность расселения по воле автоматики. И тогда, – Бова Конструктор снова поднял взгляд на старика, смотревшего на него заинтересованно и одобрительно, – и тогда перед нами – вся Вселенная, ведь наш мир, по твоим же словам, – это колоссальный летучий корабль, путешествующий в безднах Вселенной. А кораблём можно управлять. Управлять, направляя к нужной цели. Можно исследовать миры самим и поселять на них желающих, а не всех подряд, без исключения!
– Глобально мыслишь, парень. Молодец. Я не ошибся в тебе. Поэтому я тебе помогу. Сам я давно уже не у дел, но знания мои никуда не задевались…
– Погоди, – требовательно прервал Бова, – следующий Смотрящий – это Благуша?
– Он, родимый, он, ядрёна вошь. Потому-то сейчас я говорю не с ним, а с тобой. Даже ежели Благуша решит, что ему не подходит новая роль, переломить программу, введённую Опекуном в его сознание, будет непросто. Мне это удалось, и только мне ведомо, чего мне это стоило, но сможет ли он?
– Опекуном? Уж не им ли является та самая книжица апофегм, которую слав все время таскает с собой?
– А ты действительно многое узнал и понял ещё до меня, – с неподдельным уважением проговорил старик. – Да, эта вещь, замаскированная сейчас под книжицу – на самом деле обличий у неё куда больше, но не о том речь, – так вот, эта вещь является универсальным ключом-учителем, который, путешествуя по миру, самостоятельно выявляет потенциальных кандидатов в Смотрящие. Видимо, Благуша ему приглянулся больше прочих. – Он вдруг положил ладонь на плечо настоятеля и придвинул лицо к его лицу, подчёркивая важность того, что сейчас будет сказано. – Тебе придётся выполнить нелёгкую работу, парень. Тебе придётся уничтожить Опекуна Благуши, но не раньше, чем это станет действительно необходимо, иначе полнота власти может не перейти к славу, и тогда все вы будете обречены на коррекцию сознания, и все начнётся по новой.
– Я-то надеялся, что ты не допустишь этого, – против воли вырвалось у Бовы Конструктора, когда он осознал значение того, что ему предстоит совершить, – и ужаснулся.
– Ты не допустишь, ты, а не я, – поправил старик. – А теперь слушай, я расскажу тебе о дороге к Центру Управления, о том, что ты встретишь на своём пути…
Глава тридцать третья,
К тому времени, когда Небесное Зерцало начало сворачиваться в вечерний уклад, постепенно уменьшая интенсивность освещения Грани, Вась с Ивасем, по заведённому распорядку, сменили на посту предыдущую пару стражников – Гоголя с Моголем. Те же, неприступные и важные лицом на службе, с суровым шевелением уставных усов отправились на Станцию – сдавать засевшему в караулке начальству мошну с бабками, вырученными за право прохода через Раздрай-Мост (надо заметить – весьма тощую, не так уж много народа миновало Раздрай прошлым вечером, до того как выскочил Проклятый домен).
А братья, ясное дело, тоже посуровев лицом, приступили к своим обязанностям: следить за порядком, собирать бабки за проход через Раздрай да гнать в три, а то и в четыре шеи разную голытьбу, вечно норовившую переправиться из домена в домен за просто так, на халяву.
Вот только нечего им было делать.
Ну совершенно.
Потому как на той стороне Бездонья в данный момент все ещё красовался Проклятый домен, с которым Мост никогда на памяти не только братьев, но и их дедов и прадедов, не соединялся. В такие вот неудачные торговые дни кон пустел, зато все кабаки и едальни близстоящих весей и городов были забиты сверх всякой меры, и пустой для разочарованных торгашей день оборачивался чуть ли не Праздником Больших Бабок для кабатчиков.
Васю с Ивасем тоже повезло с дежурством на этот вечер.
Когда предыдущая смена наконец скрылась вдали, братья, для очистки совести, немного постояли на краю Раздрая, повглядывались в только-только начавший собираться сумрак на той стороне, поприслушивались к звукам чудным и таинственным, доносившимся оттуда – то ли зверьё шастает, то ли елсы балуют, – после чего с понимающими ухмылками переглянулись. При сём сложном движении каждому пришлось придержать свободной от алебарды рукой пузатый шлем, вечно не державшийся на голове: хилый коротышка Вась – чтоб не слетел с затылка, когда поднял взгляд на донельзя долговязого Ивася, а тот – чтоб не сполз на глаза, кои опустил на братца-недомерка. Меры предосторожности были столь привычны, что братья их и не заметили.
Хорош был вечер. Не надо было напрягаться и размахивать алебардами, подгоняя запоздавших да шугая прочь бездельников. Напротив, можно было расслабиться и отдохнуть от службы – и, что самое замечательное, без всякого для неё ущерба! Зная о том заранее, братья захватили с собой на пост не только те узелки со снедью, что супругами были подготовлены, а и ещё кое-что существенное, по своей личной инициативе, навестив по пути на службу знакомый кабак в Гусь-Зазеркальном, где, собственно, оба и проживали.
– Эх, хорошо-то как, забодай комар! – высказал общую мысль Вась, олицетворявший в этой парочке, как самый умный, мозги.
– Гы! – с полным согласием подтвердил Ивась и дружески – но весьма осторожно, соизмеряя свою немалую по всем меркам силу, – похлопал низкорослого братца по тощему плечу. И то все-таки вдавил каблуки сапог Вася в землю, казалось утоптанную путниками и колёсами телег до каменной твёрдости.
Обменявшись столь приятным друг для дружки мнением, стражники слаженно отошли додежуривать вечер к себе в караулку, что располагалась в десяти шагах от Моста. Ведь настоящая работа только после полуночи и начнётся, когда к Раздраю вынесет новый домен, вот и надо было свободное время использовать с наибольшим толком.
Там, за кувшинчиком доброй браги из того самого кабака, и завёлся промеж них неторопливый разговор, под приятную закусь из домашних копчёных кур. О чем? Понятное дело – о Проклятом домене. О чем же ещё, ежели вот он, прямо перед ними, вернее за окном караулки. Весьма-весьма благодатная тема для долгого разговора – до самой полуночи хватит. Ведь там, в Проклятом домене (Вась и Ивась это знали точно), в той запретной для людей глубине таилось и жило все самое чудесное и страшное, что только могли напридумывать себе люди. И елсы с анчутками, и феликсы железные, и прочие людские ужасы, да и не просто жили, как поговаривали люди, а так жили, что для людей там и вовсе места не было! Елс там сидел на елсе, да ещё и анчуткой погонял! Во как! Сидели они там, значит, и дождаться не могли Дня Страшного Суда, чтобы в остальные домены толпой неисчислимой хлынуть и каждому человеку воздать по заслугам его. Проповеди Безумного Проповедника за столько лет все-таки осели в людских умах, заставляя время от времени кого-нибудь поневоле задумываться о бренности всего сущего в Универсуме. Не избежали этой участи и братья-раздрайники – но их в Проклятом домене больше интересовало мирское.
– А что, Ивась, – в который уже раз начал мечтать после третьего глотка из кувшинчика старший, Вась, слабый на это дело не духом, но немощным телом, – вот бы нам вдруг там оказаться, забодай меня комар, да Чашу Бражную, Неиссякаемую найти, о которой люди гуторят! Ну, ту самую, забодай комар, из которой сколь ни пей, а дно все одно не покажется!
– Гы! – кивнул Ивась, принимая из его рук кувшинчик и тоже основательно прикладываясь. Его, в отличие от Вася, хмель так быстро не брал, вернее, не брал он его вовсе. Лишь теплела душа, да быстрее бежала кровь по жилам, зовя на подвиги. Был как-то случай: пытались его споить на спор Гоголь с Моголем, и что в итоге получилось? Да ничего хорошего. Тех двух спорщиков после вытаскивали из-под столов – мертвецки пьяных, а все их подекадное жалованье перешло к кабатчику, весьма довольному таким обстоятельством. Так ещё и повезло, паразитам, что у Ивася, у которого на душе, как обычно, потеплело и раззадорилось, не нашлось ни капли воображения – так и не придумал, бедолага, что бы ему натворить. В итоге, махнув рукой на столь тяжкий для его единственной извилины мыслительный процесс, он просто ушёл из кабака домой, весьма довольный собой и окружающим миром.
– А вот мы её точно бы выпили, забодай комар, – весело продолжал Вась, видя, как братец хоть от кувшинчика не отрывается, но слушать его слушает. – Особенно под Вечного Жареного Гуся, что в тех же краях водится.
Ивась оторвался наконец от выпивки, с шумным выдохом утёр губы тыльной стороной ладони и довольно улыбнулся до самых ушей, передавая кувшин Васю.
– Гы!
После чего с неменьшим удовольствием и шумом почесал голый пупок, выглядывавший из-под края слишком короткого для его огромного роста служебного армяка, кои по уставу изготовлялись только одного размера. Ему это ничуть не мешало, погода в Рось-домене всегда стояла тёплая, а вот Васю такой же армяк доходил как раз до колен, и тому приходилось иной раз попариться.
– Вот и я говорю, выпили бы мы чашу ту, забодай комар…
Вась глотнул, передал кувшин обратно и вгрызся в куриную ножку. Прожевав кусочек (как раз только мышке наесться), он продолжил интересную тему, но уже заметно заплетающимся языком – четвёртый глоток явно был лишним.
– Слышь, братец ты мой, забодай тебя комар, а может, там не только жареные гуси водятся, а ещё и глухари того же колера? Или… э-э… зайцы? Что-то я запамятовал, кто из них поболе будет… – Вась с пьяной сосредоточенностью уставился на недоглоданную ножку в своей руке. – Туман прямо какой-то в башке…
Ивась, только что приложившийся к кувшинчику снова, покосился на братца, но ничего не ответил. Кажись, того начало забирать. С ним завсегда одна и та же проблема – выпьет больше, чем может, но меньше, чем хочет, как уже в стельку. Ничего, он, Ивась, и за двоих отдежурит. Пусть себе пьёт да треплется.
– Заяц, – пробормотал Вась, продолжая рассматривать ножку, словно произведение искусства. – Заяц, заяц… – Но опомнился и махнул рукой. – А-а, не все ли нам равно, заяц или глухарь, главное, забодай комар, чтобы… э-э… чтобы крупным был, чтобы на двоих хватило! А после не забыть бы про косточки того… э-э… энтого… зайца! Ага. Сберечь их надобно. И, по словам людским, до смещения в кучку сложить и… э-э… возле вехового оддя закопать. Как мигнёт Бездонье – так и снова целый… э-э… гусь появится.
– Погоди-ка, дед, – слегка наклонившись, проговорил Бова. – А ведь признал я тебя!
– Ну да, да, кхе-кхе, а кто меня не знает, ядрёна вошь. – Дед улыбнулся чуть шире. – По всему Универсуму сказки сочиняю. Сказитель я али кто? Да ты присаживайся рядом, кхе-кхе, присаживайся, места хватит. Потолковать надо кое о чем.
– Так как ты здесь оказался? – снова спросил Бова, осторожно опускаясь на ветхую скамью – как бы не развалить своим весом, мужик-то он не из мелких.
– Не важно, как я здесь оказался, ядрёна вошь. – Дед погасил улыбку и веско добавил: – Главное – почему я здесь.
Бова насторожился, смутно ощутив при этих словах подспудную тревогу,
– И почему же?
– Да по твою душу, Бова Конструктор.
– Так и ты меня знаешь? – Бова решил пока больше ничему не удивляться.
– Ну да, да. – Сказитель небрежно махнул рукой и с явственной иронией добавил: – А кто ж тебя не знает, ядрёна вошь, великого изобретателя с домена Простор… Кхе!
– Ладно, дед. Хочешь мне что-то сказать, так пойдём со мной, включи-выключи, не могу же я тебя здесь оставить. По пути и расскажешь, откуда ты здесь и зачем. Мне людей своих собирать надо, – пояснил Бова, – после того как мы с небес сверзились. Ах да, ты же не знаешь…
– Знаю. – Сказитель снова улыбнулся – но уже без иронии, как-то печально и снисходительно одновременно. Так улыбаются умудрённые большим жизненным опытом люди, глядя на играющих в игрушки дитяток, ещё не ведающих о своих будущих «взрослых» проблемах. – Знаю, Бова. И про тебя все знаю, кхе-кхе, и про твою команду, и про твой летучий корабль, Дирижоплем прозванный. Потому и нашёл тебя здесь, ядрёна вошь. Очень уж ты мне, кхе-кхе, понадобился.
Глаза настоятеля против воли расширились от вновь нахлынувшего изумления, да нет – самого настоящего потрясения.
– Дед, кто же ты на самом деле?! – с непонятным ему самому отчаянием воскликнул Бова.
Сказитель потеребил куцые седые усы, скорбно вздохнул. Пожал худыми плечами. Видать, вопрос Бовы поставил его в некоторое затруднение.
– Ты же мозговитый парень, может, кхе-кхе, даже по-мозговитей меня будешь, ядрёна вошь. Вот и придумай объяснение сам, так как я, кхе-кхе, произнести это вслух ещё не готов. А пока придумываешь, спроси меня о самом-самом сокровенном, что давно желаешь узнать. И я отвечу. Кхе. Отвечу. На любой твой вопрос. Кхе. Договорились?
Бова молчал долго, выпрямив спину и глядя сбоку на этого старика, необъяснимым образом оказавшегося здесь, а значит, ведавшего неизвестный ему способ попасть в домен. И вдруг настоятель понял, кто перед ним на самом деле. Разные кусочки вдруг свалившейся ему на голову головоломки взяли да и сложились в цельную картину. И Бова даже слегка оробел, что было весьма непривычно для него, человека очень смелого и решительного по натуре. Он знал, что именно он спросит. Этот вопрос давно уже не давал ему покоя. И вот случай разрешить сомнения наконец представился. Случай, по сути дела невероятный, о возможности которого он даже никогда не помышлял.
– Тогда скажи, старик… – Голос настоятеля Храма Света от волнения заметно охрип. – Скажи мне одно: для чего создан Универсум таким, каков он есть?
– Слушай, сынок, у тебя взаправду нечем промочить горло?
– Я…
– Ну нет, так нет. – Старик с сожалением вздохнул. – Тогда отвечу. Это ведь совсем просто.
– Просто? – чуть не завопил от возмущения Бова, который работал над этой проблемой всю свою сознательную жизнь.
– Конечно, ядрёна вошь. Универсум разносит жизнь по Вселенной. Разве тебе никогда не приходило в голову сравнение с дитячьими яслями? Этот мир и есть эти самые ясли. И когда дитятки вырастают…
– То происходит то, что произошло в Проклятом домене?
– Вот именно.
Бова нахмурился. И нахмурился сильно. Аж лоб весь пошёл резкими морщинами. И с заметным нажимом проговорил:
– Я бы предпочёл, чтобы «дитятки» сами выбирали свою судьбу.
– Я тоже, – примирительно кивнул Сказитель (пока Бова про себя решил называть его так – просто чтобы не свихнуться). – Я ведь лишь стараюсь объяснить так, как знаю сам. Так вот, Универсум – колыбель цивилизаций, функционирующая по особой программе…
Бова мимолётно заметил, что мучивший деда кашель пропал, словно и не было, а его речь приобрела вполне современное звучание. Причём сам голос неузнаваемо изменился из-за проступивших властных ноток.
– И в этой программе есть два пункта, по выполнении одного из которых домен подвергается зачистке. Первый. Население на домене достигает определённого уровня плотности, вследствие чего те, кому не хватает жизненного пространства, начинают переселяться в соседние домены. И второй: происходит быстрое развитие науки, грозящее механизмам Универсума повреждением со стороны жителей домена. Вот тогда и происходит эвакуация всего населения сразу – на ближайший естественный мир, подходящий людям по жизненным условиям. После зачистки автоматические Раздрай-Мосты через Бездонье блокируются на определённое количество лет, и жизненный цикл начинается с нуля: в специальных инкубаторах, расположенных под поверхностью домена, разом выращивается определённое количество младенцев, которых затем воспитывают замаскированные под людей киборги-наставники – искусственные создания, задуманные Творцом специально для этой цели. Причём воспитывают, вкладывая в девственно чистые умы строго дозированные знания и одновременно прививая шаблон какой-нибудь искусственно спроектированной народной культуры. После чего свежеиспечённый народ выводится на поверхность, а наставники уходят в хранилища Центра Управления, замыкая за собой технический люк. Наверху же все уже имеется в достатке – жилища, утварь, прочие необходимые мелочи, или изготовленные автоматами, или оставшиеся от предыдущих циклов. Так это и выглядит – вчера ещё было пусто, а сегодня уже откуда ни возьмись живёт целый народ. С этого момента люди продолжают развиваться сами по себе, но изоляция домена сохраняется в силе, пока не народятся несколько поколений и не нарастёт собственный культурный пласт, чтобы этот народ ничем не отличался от своих соседей с других доменов. Со временем, понятное дело, первые наставники забываются, превращаясь в легенду о Неведомых Предках, и Мосты наконец приходят в движение, соединяя домен с остальным миром.
– Вот оно как, включи-выключи, – выдохнул Бова, внимавший старику затаив дыхание. – Но какая могучая идея подвигла Творца создать именно такой мир – почему на каждом Девятимирье были воспроизведены именно такие условия для жизни, а не иные, почему Универсум был заселён именно такими расами, а не другими? И кто он, собственно говоря, такой, этот Творец?
– Вот этого я не знаю, Бова. О Творце никаких сведений не сохранилось. Лично я думаю, что под Творцом следует подразумевать какую-то очень древнюю и очень могущественную звёздную расу. Почему же Универсум именно таков, каков он есть, – так это ты и сам понимаешь. Разве не так?
– Пожалуй, да. Что-то вроде закалки, включи-выключи, моральной и физической адаптации будущих переселенцев к миру, в котором им суждено будет жить. И выжить.
– Ежели не вдаваться в подробности, то верно. Ведь миров в необозримой Вселенной бесчисленное множество, и для каждого нужен свой рецепт. Как видишь, придумано неплохо. Есть только одно немаловажное возражение против условий, существующих ныне: что бы ни задумывалось Творцом в далёком прошлом, в настоящее время все это уже не имеет значения. Наш Универсум ныне – словно затерянная и забытая игрушка, предоставленная своей судьбе и путешествующая по своему собственному пути. А для нас эта игрушка – родной дом. Мы здесь живём. Не ведая, что благодаря кем-то придуманным и навеки утверждённым законам – строго рациональным, но бездушным, бесчеловечным – в один прекрасный день можем своего дома лишиться. Лишиться всего, что нам дорого, и более того – потерять самих себя. Так как переселенцы попадают в другие миры с полностью откорректированной памятью, ничего не зная о своём истинном прошлом. В полной уверенности, что живут в новом мире испокон веков.
– Вот оно как, – помрачнел Бова. – А как же эти люди с Проклятого домена, вроде Безумного Проповедника? Почему им удалось остаться в Универсуме? И почему они так долго живут, почти не старея?
– Перед переселением люди подвергаются особому облучению (кроме всех прочих), позволяющему первому поколению прожить в новом мире как можно дольше, что повышает их шансы выжить вообще. Что же до таких, как Безумный Проповедник… Очень редкие случаи полного отторжения гипнотической перестройки сознания. То ли уникальное сочетание различных факторов, то ли особые гены… Я, по правде говоря, никогда не занимался этим вопросом. Почему же они были предоставлены самим себе. Во-первых, в зачищенном домене им делать нечего. Во-вторых, ежели кто из обычных людей им и поверит, то это не страшно, проверить все равно они не смогут. А ежели когда-нибудь найдётся такой, кто действительно пожелает проверить, то это будет человек, сведущий в науках, обладающий знаниями и возможностями. И твоё появление здесь – прямое тому доказательство.
– Жестокий мир, – задумчиво проговорил Бова. – Мы живём в очень жестоком мире, старик, раньше я этого не понимал. Скажи, много было таких циклов, как в Проклятом домене?
Старик немного помолчал, прежде чем ответить.
– Сотни. Многие сотни. Мне даже неизвестно, сколько тысяч или даже миллионов лет существует Универсум.
– Какая же причина из двух вышеназванных была в случае с доменом Шевед?
– Этот домен был тогда наиболее развитым по науке и искусствам. Мало того, учёные подобрались вплотную к мироустройству Универсума, вычислив технический люк, через который можно было попасть к внутренним механизмам домена…
– Одна из этих статуй на площадях?
Старик кивнул:
– Цепь случайностей – когда воинствующие поборники знаний начали ломать статую, поблизости как раз оказался подходящий для заселения мир – из естественных. Переселение рано или поздно все равно бы состоялось, но неизвестно, на какой домен выпал бы жребий, а так – сработала программа защиты, и домен был обречён благодаря собственным жителям.
– Вот оно как, – в который уже раз проговорил Бова, – запретные знания…
Рассказ Безумного Проповедника теперь стал ему предельно ясен. Но легче от этого не стало. Напротив. Смутные подозрения забрезжили в его голове насчёт собственных деяний и собственной судьбы, быстро оформляясь в окончательный и безошибочный вывод. Сказитель, словно прочитав его мысли, подтвердил это:
– Ты, Бова, здорово рисковал, создавая Думовину. А Дирижопль – в особенности. Будь Смотрящий на своём месте, он не допустил бы развития воздухоплавающей техники. Но тебе повезло. Мир давно уже без Его присмотра… Кстати, твой домен Простор – следующий на очереди.
– Что?!
– Да-да, парень, я сказал именно то, чего ты очень не хотел услышать, но такова правда. Учёные твоего домена сделали слишком много открытий, способных повредить самому Универсуму. Да и ты своими изобретениями тоже внёс немалый вклад в создание необходимых условий для переселения народа. Но, как я уже говорил, Смотрящего сейчас нет на месте. И как дело обернётся дальше – отчасти в твоих руках.
– И где же сейчас этот Смотрящий? – глухо молвил Бова, сжав кулаки и повинно опустив голову.
– А как ты думаешь, кто такой Смотрящий, Бова? Я скажу тебе. Смотрящий – всего лишь человек, такой, как мы с тобой, но со специальными знаниями, позволяющими ему контролировать работу доменов Универсума. Что же до старого… – дед с грустной усмешкой посмотрел Бове прямо в глаза и проговорил: – Старый слегка спятил, Бова. Он-то и остановил начало следующего цикла для домена Шевед, оставив его незаселённым. Не выдержал зрелища самого переселения, которое произвёл собственноручно по рекомендации (пользуясь твоей терминологией) Центральной Думовины Универсума. Не пожелал, чтобы подобное повторилось снова. Надо заметить, что все Смотрящие, хотя они и долгожители, тоже смертны и просто сменяют друг друга, когда приходит время. Поэтому для последнего это было первое и последнее подобное деяние, психика, так сказать, не выдержала нагрузки, угрызения совести заели. А затем он вообразил себя Сказителем и принялся бродить по доменам, сочиняя сказки…
– Почему же теперь этот Смотрящий, – тоже в упор глядя на Сказителя жёстким, посуровевшим взглядом, заговорил Бова, – решил хоть о чем-то почесаться? Зачем ты мне все это рассказываешь? Почему ты сам ничего не изменишь? Почему ты когда-то всего лишь остановил следующее заселение домена, прервал цикл, а потом просто трусливо сбежал, предоставив несведущим людям решать неизвестные им проблемы?
В глазах старика, бывшего когда-то самим Смотрящим да-да, именно так, теперь Бова морально готов был произнести это хотя бы про себя, – так вот, в глазах старика после этих вопросов-обвинений вдруг проступила такая неизбывная мука, такое всепоглощающее страдание, что Бова внутренне содрогнулся. Содрогнулся, представив, что чувствовал бы он сам, если бы такое сотворил, и поспешно отвёл глаза.
– Разве мы всегда понимаем собственные поступки и побуждения? – тихо молвил старик. – Разве никогда потом ни о чем не жалеем? Нет никого, кто прожил бы жизнь без единой ошибки. Ибо только на собственных ошибках приобретается поистине бесценный жизненный опыт. Часто запоздалый – но все равно бесценный. Полагаю, тогда, много лет назад, у меня не хватило духу сделать столь решительный шаг – внести необратимые изменения в саму программу. Я все ещё относился с крайним пиететом к своей роли. Сейчас я думаю иначе, но у меня уже нет такой возможности, потому что, отказавшись от власти, я потерял доступ к управлению.
Старик умолк.
Молчал и Бова, повесив в охватившей его глубокой задумчивости свою буйную изобретательную головушку. Редкие капли, звонко плюхаясь с мокрых крыш на мостовую, тоже ещё сырую после прошедшего дождя, нарушали нависшую над собеседниками ночную тишину, да лёгкий ветерок чуть шелестел среди стен окрестных зданий. Пустых и безлюдных, как и весь город. Более того – как все города в целом домене.
Наконец Бова заговорил:
– Я думаю вот что, дед. – Настоятель выпрямился, в сильном волнении стиснув до боли пальцами колени и не замечая этого. – Человек – венец творения Природы, и негоже ему слепо ждать, как быку на бойне. Ждать, включи-выключи, когда сработает бездушная программа и всех нас выбросит в какой-нибудь дикий естественный мир. Нам и здесь живётся неплохо. А потому следует взять управление в свои руки и заблокировать саму возможность расселения по воле автоматики. И тогда, – Бова Конструктор снова поднял взгляд на старика, смотревшего на него заинтересованно и одобрительно, – и тогда перед нами – вся Вселенная, ведь наш мир, по твоим же словам, – это колоссальный летучий корабль, путешествующий в безднах Вселенной. А кораблём можно управлять. Управлять, направляя к нужной цели. Можно исследовать миры самим и поселять на них желающих, а не всех подряд, без исключения!
– Глобально мыслишь, парень. Молодец. Я не ошибся в тебе. Поэтому я тебе помогу. Сам я давно уже не у дел, но знания мои никуда не задевались…
– Погоди, – требовательно прервал Бова, – следующий Смотрящий – это Благуша?
– Он, родимый, он, ядрёна вошь. Потому-то сейчас я говорю не с ним, а с тобой. Даже ежели Благуша решит, что ему не подходит новая роль, переломить программу, введённую Опекуном в его сознание, будет непросто. Мне это удалось, и только мне ведомо, чего мне это стоило, но сможет ли он?
– Опекуном? Уж не им ли является та самая книжица апофегм, которую слав все время таскает с собой?
– А ты действительно многое узнал и понял ещё до меня, – с неподдельным уважением проговорил старик. – Да, эта вещь, замаскированная сейчас под книжицу – на самом деле обличий у неё куда больше, но не о том речь, – так вот, эта вещь является универсальным ключом-учителем, который, путешествуя по миру, самостоятельно выявляет потенциальных кандидатов в Смотрящие. Видимо, Благуша ему приглянулся больше прочих. – Он вдруг положил ладонь на плечо настоятеля и придвинул лицо к его лицу, подчёркивая важность того, что сейчас будет сказано. – Тебе придётся выполнить нелёгкую работу, парень. Тебе придётся уничтожить Опекуна Благуши, но не раньше, чем это станет действительно необходимо, иначе полнота власти может не перейти к славу, и тогда все вы будете обречены на коррекцию сознания, и все начнётся по новой.
– Я-то надеялся, что ты не допустишь этого, – против воли вырвалось у Бовы Конструктора, когда он осознал значение того, что ему предстоит совершить, – и ужаснулся.
– Ты не допустишь, ты, а не я, – поправил старик. – А теперь слушай, я расскажу тебе о дороге к Центру Управления, о том, что ты встретишь на своём пути…
Глава тридцать третья,
где сперва народ домена Рось наблюдает все признаки наступления Страшного Суда, а потом оказывается, что они просто ещё не знают своего счастья
Чтобы начать жизнь сначала, надо вернуться на то место, откуда послали.Апофегмы
К тому времени, когда Небесное Зерцало начало сворачиваться в вечерний уклад, постепенно уменьшая интенсивность освещения Грани, Вась с Ивасем, по заведённому распорядку, сменили на посту предыдущую пару стражников – Гоголя с Моголем. Те же, неприступные и важные лицом на службе, с суровым шевелением уставных усов отправились на Станцию – сдавать засевшему в караулке начальству мошну с бабками, вырученными за право прохода через Раздрай-Мост (надо заметить – весьма тощую, не так уж много народа миновало Раздрай прошлым вечером, до того как выскочил Проклятый домен).
А братья, ясное дело, тоже посуровев лицом, приступили к своим обязанностям: следить за порядком, собирать бабки за проход через Раздрай да гнать в три, а то и в четыре шеи разную голытьбу, вечно норовившую переправиться из домена в домен за просто так, на халяву.
Вот только нечего им было делать.
Ну совершенно.
Потому как на той стороне Бездонья в данный момент все ещё красовался Проклятый домен, с которым Мост никогда на памяти не только братьев, но и их дедов и прадедов, не соединялся. В такие вот неудачные торговые дни кон пустел, зато все кабаки и едальни близстоящих весей и городов были забиты сверх всякой меры, и пустой для разочарованных торгашей день оборачивался чуть ли не Праздником Больших Бабок для кабатчиков.
Васю с Ивасем тоже повезло с дежурством на этот вечер.
Когда предыдущая смена наконец скрылась вдали, братья, для очистки совести, немного постояли на краю Раздрая, повглядывались в только-только начавший собираться сумрак на той стороне, поприслушивались к звукам чудным и таинственным, доносившимся оттуда – то ли зверьё шастает, то ли елсы балуют, – после чего с понимающими ухмылками переглянулись. При сём сложном движении каждому пришлось придержать свободной от алебарды рукой пузатый шлем, вечно не державшийся на голове: хилый коротышка Вась – чтоб не слетел с затылка, когда поднял взгляд на донельзя долговязого Ивася, а тот – чтоб не сполз на глаза, кои опустил на братца-недомерка. Меры предосторожности были столь привычны, что братья их и не заметили.
Хорош был вечер. Не надо было напрягаться и размахивать алебардами, подгоняя запоздавших да шугая прочь бездельников. Напротив, можно было расслабиться и отдохнуть от службы – и, что самое замечательное, без всякого для неё ущерба! Зная о том заранее, братья захватили с собой на пост не только те узелки со снедью, что супругами были подготовлены, а и ещё кое-что существенное, по своей личной инициативе, навестив по пути на службу знакомый кабак в Гусь-Зазеркальном, где, собственно, оба и проживали.
– Эх, хорошо-то как, забодай комар! – высказал общую мысль Вась, олицетворявший в этой парочке, как самый умный, мозги.
– Гы! – с полным согласием подтвердил Ивась и дружески – но весьма осторожно, соизмеряя свою немалую по всем меркам силу, – похлопал низкорослого братца по тощему плечу. И то все-таки вдавил каблуки сапог Вася в землю, казалось утоптанную путниками и колёсами телег до каменной твёрдости.
Обменявшись столь приятным друг для дружки мнением, стражники слаженно отошли додежуривать вечер к себе в караулку, что располагалась в десяти шагах от Моста. Ведь настоящая работа только после полуночи и начнётся, когда к Раздраю вынесет новый домен, вот и надо было свободное время использовать с наибольшим толком.
Там, за кувшинчиком доброй браги из того самого кабака, и завёлся промеж них неторопливый разговор, под приятную закусь из домашних копчёных кур. О чем? Понятное дело – о Проклятом домене. О чем же ещё, ежели вот он, прямо перед ними, вернее за окном караулки. Весьма-весьма благодатная тема для долгого разговора – до самой полуночи хватит. Ведь там, в Проклятом домене (Вась и Ивась это знали точно), в той запретной для людей глубине таилось и жило все самое чудесное и страшное, что только могли напридумывать себе люди. И елсы с анчутками, и феликсы железные, и прочие людские ужасы, да и не просто жили, как поговаривали люди, а так жили, что для людей там и вовсе места не было! Елс там сидел на елсе, да ещё и анчуткой погонял! Во как! Сидели они там, значит, и дождаться не могли Дня Страшного Суда, чтобы в остальные домены толпой неисчислимой хлынуть и каждому человеку воздать по заслугам его. Проповеди Безумного Проповедника за столько лет все-таки осели в людских умах, заставляя время от времени кого-нибудь поневоле задумываться о бренности всего сущего в Универсуме. Не избежали этой участи и братья-раздрайники – но их в Проклятом домене больше интересовало мирское.
– А что, Ивась, – в который уже раз начал мечтать после третьего глотка из кувшинчика старший, Вась, слабый на это дело не духом, но немощным телом, – вот бы нам вдруг там оказаться, забодай меня комар, да Чашу Бражную, Неиссякаемую найти, о которой люди гуторят! Ну, ту самую, забодай комар, из которой сколь ни пей, а дно все одно не покажется!
– Гы! – кивнул Ивась, принимая из его рук кувшинчик и тоже основательно прикладываясь. Его, в отличие от Вася, хмель так быстро не брал, вернее, не брал он его вовсе. Лишь теплела душа, да быстрее бежала кровь по жилам, зовя на подвиги. Был как-то случай: пытались его споить на спор Гоголь с Моголем, и что в итоге получилось? Да ничего хорошего. Тех двух спорщиков после вытаскивали из-под столов – мертвецки пьяных, а все их подекадное жалованье перешло к кабатчику, весьма довольному таким обстоятельством. Так ещё и повезло, паразитам, что у Ивася, у которого на душе, как обычно, потеплело и раззадорилось, не нашлось ни капли воображения – так и не придумал, бедолага, что бы ему натворить. В итоге, махнув рукой на столь тяжкий для его единственной извилины мыслительный процесс, он просто ушёл из кабака домой, весьма довольный собой и окружающим миром.
– А вот мы её точно бы выпили, забодай комар, – весело продолжал Вась, видя, как братец хоть от кувшинчика не отрывается, но слушать его слушает. – Особенно под Вечного Жареного Гуся, что в тех же краях водится.
Ивась оторвался наконец от выпивки, с шумным выдохом утёр губы тыльной стороной ладони и довольно улыбнулся до самых ушей, передавая кувшин Васю.
– Гы!
После чего с неменьшим удовольствием и шумом почесал голый пупок, выглядывавший из-под края слишком короткого для его огромного роста служебного армяка, кои по уставу изготовлялись только одного размера. Ему это ничуть не мешало, погода в Рось-домене всегда стояла тёплая, а вот Васю такой же армяк доходил как раз до колен, и тому приходилось иной раз попариться.
– Вот и я говорю, выпили бы мы чашу ту, забодай комар…
Вась глотнул, передал кувшин обратно и вгрызся в куриную ножку. Прожевав кусочек (как раз только мышке наесться), он продолжил интересную тему, но уже заметно заплетающимся языком – четвёртый глоток явно был лишним.
– Слышь, братец ты мой, забодай тебя комар, а может, там не только жареные гуси водятся, а ещё и глухари того же колера? Или… э-э… зайцы? Что-то я запамятовал, кто из них поболе будет… – Вась с пьяной сосредоточенностью уставился на недоглоданную ножку в своей руке. – Туман прямо какой-то в башке…
Ивась, только что приложившийся к кувшинчику снова, покосился на братца, но ничего не ответил. Кажись, того начало забирать. С ним завсегда одна и та же проблема – выпьет больше, чем может, но меньше, чем хочет, как уже в стельку. Ничего, он, Ивась, и за двоих отдежурит. Пусть себе пьёт да треплется.
– Заяц, – пробормотал Вась, продолжая рассматривать ножку, словно произведение искусства. – Заяц, заяц… – Но опомнился и махнул рукой. – А-а, не все ли нам равно, заяц или глухарь, главное, забодай комар, чтобы… э-э… чтобы крупным был, чтобы на двоих хватило! А после не забыть бы про косточки того… э-э… энтого… зайца! Ага. Сберечь их надобно. И, по словам людским, до смещения в кучку сложить и… э-э… возле вехового оддя закопать. Как мигнёт Бездонье – так и снова целый… э-э… гусь появится.