– Ну, прощай, браток слав. Удачи тебе в пути!
   – И тебе тоже, браток манг, удачи.
   – Постой! – вспомнил манг. – А с камилом-то твоим что делать, ежели объявится? Он же, аркан те за цятку, немалых бабок стоит? Поди, полный залог заплатил?
   – Поймаешь – катайся сам! А мне возиться некогда, пёсий хвост!
   – Так бабки же. – Манг от изумления даже руками всплеснул. Ещё бы – один камил стоил не меньше трех справных коняг, и если бы не щадящие условия залога, по которым при возврате строфокамила в стойло в добром здравии возвращалась большая часть внесённой суммы за вычетом дорожной мзды, то подобная «неотложка» разорила бы любого путешественника.
   – Плевать! – Выжига нервно дёрнулся при мысли о строптивом камиле, радуясь случаю от него избавиться.
   Затем лихо вскочил на гнедого рысака, пнул пятками гладкие конячие бока и пустился в галоп, а следом, в связке, за ним двинулся заводной серый.
   И понеслась степь-дорога навстречу – снова…

Глава семнадцатая,
в которой бандюки натыкаются на Благушу, да и на Ухаря в придачу

   Не позволяй твоему языку опережать твою мысль.
Апофегмы

   – Махина чешет последний перегон, а это значит – без остановок до самого храмовника, – деловито и абсолютно трезво (куда только все выпитое подевалось, самого-то Благушу и с одного глотка изрядно вело, больно уж ядрёное оказалось пойло) излагал Ухарь свой план. – Рыжие наверняка начнут действовать сейчас, пар им в задницу, значит и нам надо поторапливаться. Чтобы спокойно грабить, надо остановить Махину, так всегда делается, можешь поверить моему опыту (на взгляд Благуши, это заявление было двусмысленным), а мы им этого сделать не дадим! – И махинист для пущей убедительности прихлопнул пятернёй по столу, прихлопнул аккуратно, так как силу свою осознавал и старался её соизмерить, но чарки все равно опасно подпрыгнули, а стол загудел вместе с полом махинного отделения. – Мы поставим составу парусные щиты, пар ему в задницу, отцепим его от Махины и пустим своим ходом. Ветер сейчас попутный, вагоны должны сами дотянуть до храмовника, причём довольно шустро дотянуть, судя по инструкциям Бовы Конструктора. Вот заодно написанное и проверим. А мы на Махине прибавим ходу, прибудем раньше и навострим власти встречать гостей, за что и хапнем полагающиеся нам за них наградные бабки, верно? Ну, как тебе мой план, пар в задницу?
   – Да вроде ничего так, оторви и выбрось… – Благуша озадаченно почесал затылок, пытаясь разобраться в сказанном. – А что за парусные щиты?
   – Погоди, сейчас сам увидишь, надо только кое-что предварительно сделать.
   Ухарь решительно поднялся, едва не уткнувшись головой в потолок, и шагнул к торчавшему посреди Махины паровому котлу. Нагнулся, подвинул поближе ящик с горюч-камнем, затем открыл стальную задвижку и, кинув пару лопат в ревущую топку, с невозмутимым видом захлопнул снова.
   Благуша же мигом оказался рядом, растопырив уши и раскрыв глаза во всю ширь. Интересно ему было устройство Махины, в диковинку. Непонятно, конечно, но все равно интересно. Впрочем, у него была ясная и толковая голова. Когда Ухарь угостил котёл горюч-камнем, он обратил внимание на большой белый циферблат, прикреплённый к чумазому стальному боку водогрейки, на котором дрогнула и поползла было к красному пределу большая чёрная стрелка, но, видимо, мощи не хватило, и стрелка замерла, подрагивая на достигнутой отметке, словно нос взявшего след охотничьего пса.
   Ухарь хмыкнул:
   – Не хочешь повторить? Ещё пару лопат надо.
   – С удовольствием, оторви и выбрось! – Благуша действительно был не прочь причаститься таинств движения самой Махины, а чёрной работы он никогда не чурался. Надо, так надо! – А что мы делаем?
   – Давление повышаем, пар те в задницу, – непонятно ответил Ухарь, снова распахивая задвижку.
   Благуша ловко подхватил прислонённую к котлу лопату, набрал и отправил в бушующий огнём зев жирную порцию горюч-камня.
   – Ещё?
   – Угу. Кидай, пока не остановлю.
   В топку полетела следующая порция, за ней ещё и ещё, так что парой обещанных лопат дело не ограничилось. Припахал его Ухарь, сообразил Благуша, просто-напросто припахал, как салагу. Но он не обиделся. Все равно было интересно.
   – Закрывай! – громко скомандовал Ухарь.
   Благуша тут же отставил лопату и попытался лихо захлопнуть задвижку, как это только что делал на его глазах махинист, и тут же с криком отдёрнул руку, замахал в воздухе, охолаживая – на пальцах багровел моментально заработанный ожог.
   – Вот и мой золушок так поначалу обжигался, – философски заметил Ухарь, имея в виду своего некстати заболевшего помощника. – Протри окоселовкой, до свадьбы заживёт. – И легко, голой рукой прикрыл дверцу, будто и не чувствуя жара.
   Благуша, шипя от боли, укоризненно покачал головой.
   – Мог бы и предупредить, оторви и выбрось!
   – Да забыл, – простодушно пожал плечами махинист, неотрывно глядя на циферблат. – Мне-то температура задвижки до лампады!
   Стрелка на хитром механизме снова, как живая, рванулась вверх и пересекла красную черту.
   – Ага! – удовлетворённо сказал Ухарь, быстро-быстро закручивая какой-то штурвальчик на котле. – Преисполнилась утроба духом водицы животворной! – И пояснил: – Это я клапан перекрыл, что за свисток отвечает, теперь пар, не отыскав привычного выхода, рванёт по вновь открытому пути – вдоль вагонов поверху, по специальной магистрали, чтобы поднять и распустить щиты парусов. – Ухарь неожиданно расхохотался: – Представляю, какая паника разразится сейчас в вагонах, когда загромыхает железо над головами седунов! Но сначала надо снять предохранители. А ну пойдём со мной, брат слав. – И богатырь Ухарь двинулся в сторону двери, а Благуша за ним, решив не обращать на обожжённую руку внимания, хотя это было непросто.
   Они вышли в тамбур…
   Махинист распахнул неприметную боковую дверцу, встроенную в зад Махины, и, присев на корточки, принялся что-то химичить. Благуша пытливо заглянул через плечо. Пальцы махиниста ловко скручивали опломбированную проволоку и поворачивали какие-то многочисленные рычажки – который вправо, который влево, а какой и просто на себя – как только все помнит?!
   – Осталось два, – заявил Ухарь, закончив возиться с мелочью и взявшись за самый огромный рычаг, растущий из пола ниши справа почти до самого верха. – Этот ставит парусные щиты… тот гребень, что поверху состава идёт, наверняка видел…
   – Ага, – кивнул Благуша, заинтригованный происходящим на его глазах действом.
   – А этот, – указательным пальцем свободной руки Ухарь ткнул в почти такой же рычаг слева, – расцепляет Махину с вагонами, пар ей в задницу. Сначала мы поставим щиты, а то связь оборвётся, управление-то все с Махины происходит, а уж затем и сам состав расцепим. Ну-ка…
   Ухарь взялся за рычаг обеими руками, покряхтел, приноравливаясь, и медленно, плавно повёл его на себя и вниз. Взбугрились на широченной спине мускулы, аж шёлковая рубаха затрещала, застонало железо хитрого механизма. Вдруг где-то на крыше Махины громыхнуло, словно кто-то вывалил на гулкое железо тачку камней, отчего Благуша невольно вжал голову в плечи, а затем пошло-поехало! Грохот по нарастающей прошёлся по всем вагонам и лишь минуты через три затих где-то в конце. Или под впечатлением ранее сказанных махинистом слов Благуше почудилось, или он и в самом деле, даже сквозь закрытую дверь услышал испуганные вопли в каморном вагоне?
   – Порядок! – оборачиваясь, хохотнул Ухарь – лицо великана-крайна сияло от радости, как начищенный таз. – Как говорится, у каждого идиота есть своя мечта, так моя только что исполнилась наполовину! А сейчас и вторую половину исполним, только надо поторапливаться, пока бандюки на шум не подоспели…
   – Что это ты тут делаешь, плисовые штанцы?! А ну отойди от рычагов!
   От рыкающего баса, неожиданно прозвучавшего прямо за спиной, Благушу сперва аж шарахнуло в сторону. А когда он сумел развернуться, то встретился взглядом с одним из Рыжих, выглядывающим в тамбур из двери каморного вагона.
   – Никак ты, Пивень, – спокойно проговорил махинист, оглядываясь. – Все такой же тощий, а, пар те в задницу? Совсем не заботится мой братец о твоём здоровье, не уважает он тебя…
   Бандюк и вправду был самый тщедушный и тощий из ватаги, зато басом обладал таким, что хватило бы и на троих. Благуша в которой раз убедился, поражаясь точности описания, что не соврала читанная на Станции вантедка, ни единым словом не соврала!
   – Никак ты, Ухарь, – гнусно ухмыльнулся в ответ Пивень. – Все такой же законопослушный, а? И по-прежнему в долгах как в шелках, плисовые штанцы? Совсем не заботится Управление Станций о твоём благосостоянии… А ну убери свои лапы от механизмы! – громыхнул бандюк, заметив, что Ухарь положил ручищу на второй, левый рычаг, отцепляющий Махину от состава. – А то лапу-то по самое не хочу обкорнаю, не посмотрю, что сродственник ватамана, плисовые штанцы, он сам с тобой велел не церемониться!
   Вряд ли бандюк знал, для чего служат эти рычаги, но подстраховаться, как водится, не мешало. И Пивень вошёл в тамбур, оставив дверь позади открытой. В правой руке бандюка блеснула длинная сабля, коей Благуша, замерев возле дальней от Пивеня стеночки тамбура (ни жив ни мёртв), сначала не заметил, а заметив, сразу поплохел животом. Да и в коленках что-то ослабло. Благуша никогда не считал себя бойцом, профессия у него была мирная, под стать его душе, торгашеская, и в таких ситуациях он частенько терялся. Вот как сейчас.
   Ухарь между тем послушно опустил ручищу, выпрямился во весь свой немалый рост, отчего бандюк сразу показался Благуше маленьким и совсем нестрашным (что-то вроде рыжего таракана), и презрительно сплюнул Пивеню под ноги.
   – Да никак ты на меня матрёшку катишь, Пивень, пар те в задницу?
   – Бери выше, плисовые штанцы! Одной матрёшкой на этот раз не отделаешься! Щас ребята поспеют, так мы с тебя бочонок вытрясем!
   – Ага, – ухмыльнулся Ухарь. – Ты ещё домину попроси.
   – Домину мы с твоих седунов поимеем… – Пивень сунул в рот согнутый палец, и оглушительный свист сотряс тамбур подал сигнал ватажникам. Затем зло зыркнул на трясшего головой возле стеночки Благушу, которому от свиста заложило уши. – А этого дудака, что вздумал тебя предупредить, плисовые штанцы, без штанцов под колёса спустим!
   – Почему без штанцов? – невольно вырвалось у Благуши.
   – А чтоб страшнее было, плисовые штанцы! – рявкнул Пивень, мысленно уже примеряя обновку слава на себя. Откуда было знать Благуше, что есть у Пивеня давняя страсть, да такая сильная, что положенное каждому уважающему себя роду особое, семейное ругательство, именуемое в простонародье матюгальником, а у семьи Пивеня таковым было «ушки на макушке», сменил на вожделенное, без дум о котором и дня прожить не мог, – на «плисовые штанцы». Даже цвет был его любимый – синий. Замечательно как выходит, а? Осталось у слава свою мечту отобрать, и носи-гуляй на здоровье. Собственно, только потому и полез на махиниста, не обождав остальных, хотя всего-то на разведку был послан. Ну уж нет, штанцы эти – добыча его законная!
   Ничего этого не ведал Благуша. Да только и Пивень не ведал, какую струнку в душе у торгаша тронет своим стращанием. А тронул же, да так подгадал, что все равно что себе нагадил:
   – А-а! – резко выдохнул Благуша и, сам того не ожидая, кинулся бандюку под ноги. Пивень и глазом не успел моргнуть, как врезался спиной в стену, а сабля вылетела из руки и загремела, заскакала, как живая, по полу.
   Схватка вышла короткой, но жёсткой. Хоть и выронил Пивень саблю, хоть и был на вид тощ и немощен, но на деле оказался жилист и силён. Сцепились слав с бандюком, как два матёрых кошары в драке за самку, натужно пыхтя и щедро отвешивая друг другу тумаки и оплеухи, и неизвестно, чем бы все кончилось, ежели бы их не разнял подоспевший Ухарь. Причём разнял до банального просто – вздёрнул обоих в воздух, Пивеня левой рукой, а Благушу правой, так как дело слава было правое. И все-таки горе-драчуны успели друг друга отмутузить изрядно – у Пивеня расплывались синяки под обоими глазами, да нос наливался спелой сливой, а у Благуши алели быстро распухающие уши и багровели ссаженные, когда мордой о пол полоскался, скулы.
   – Ах ты, плисовые штанцы, я тебе сейчас ноги-то повыдёргиваю! – продолжал разоряться громыхающим басом Пивень, потешно болтаясь в богатырской руке махиниста. – И штанцы твои не помогут!
   – Сдались тебе мои штанцы! – с трудом переводя дух, огрызнулся Благуша. – Отцепись, оторви и выбрось!
   Ухарь с интересом выслушал обоих, а затем, недолго думая, хрястнул Пивеня головой прямо о стену, да и бросил враз обмякшее тело на пол. Благушу же аккуратно поставил на ноги.
   – Ну ты герой, парень!
   – Не стоило ему говорить про штанцы, – пробурчал слав, оправляя растрёпанную после драки одежду.
   – А что так? – заинтересованно спросил Ухарь.
   – Нам вроде как Махину отцепить надо, браток махинист?
   – Верно. Но про штанцы я тебя ещё спрошу, так просто от меня не отделаешься. А Пивеня тащи пока в махинерию, мы за него ещё выкуп получим, вот увидишь. Только связать не забудь… штанцами. – Довольный собственной шуткой, Ухарь раскатисто заржал.
   Благуша стянул с Пивеня кушак, завернул ему руки за спину и крепко перевязал запястья, краем глаза поглядывая за махинистом, взявшимся за второй рычаг. Снова вздулись могучие мускулы, снова затрещала чёрная рубаха на спине, да застонало потревоженное железо давно уснувших механизмов, забытых за ненадобностью.
   Сперва никаких изменений заметно не было.
   Но вот лязгнули сцепки где-то под полом, загремели стены и потолок, и тамбур разделился надвое, словно батон колбасы, разрубленный поперёк саблей Пивеня. В образовавшуюся щель, пока тонкую, ворвался свистящий ветер, прянул Благуше в лицо, взъерошил волосы. Благуша, изрядно напрягаясь – обмякший бандит значительно потяжелел, – поторопился перетащить Пивеня через щель на сторону Махины. Оторви и выбрось, мог бы и предупредить, богатырь хренов, чтоб на другую сторону заранее перебрался! А вдруг вагоны сразу бы разъехались, и остался бы Благуша во власти бандюков! Уже просунув Пивеня головой в открытую дверь махинерии, слав вспомнил о его сабле, оставшейся бесхозной на полу, и отпустил незадачливого вояку. Сникшая голова Пивеня при соприкосновении с полом издала звонкое «блямц», а Благуша вернулся и завладел саблей. Оружие могло пригодиться. Хоть он и не умел ею пользоваться, но с саблею в руках было как-то надёжнее.
   – Надо бы скорости прибавить, пар в задницу, – озабоченно проговорил Ухарь, глядя, как верно, но медленно расширяется контурная щель. Ветер все сильнее рвался внутрь разъединённого тамбура, слепо и панически метался в тесном пространстве, бился грудью в железо стен, а отыскав лазейку в виде открытой двери камерного, радостно юркал внутрь. – А то Рыжие доберутся до нас быстрее, чем оторвёмся как следует. Пойду-ка я…
   Но пойти Ухарь не успел.
   – Здорово, братец, – проскрипел под вой ветра голос Хитруна, ватамана Рыжих, шагнувшего в дверной проем из камерного со здоровенной обнажённой саблей в руке – куда там до неё сабле Пивеня, огрызок, а не сабля. – Что это ты тут вытворяешь, кровь из носу? Ватажника моего обижать вздумал? Видать, не подумал, чей ватажник, а? А вот мы сейчас это обсудим… по-сродственному.
   Неповоротливый с виду, богатырь-махинист одним прыжком оказался возле Благуши и, вырвав у того из руки куцую для его габаритов саблю Пивеня, загородил слава широкой спиной от ватамана.
   – Беги в махинерию! На приборной доске… Пар в задницу! Стенка передняя под лобовым окном, перед креслом, по ней, в центре – ряд красных квадратных окошек, цифрами пронумерованных от одного до девяти… ткни пальцем в седьмое.
   – Что это ты, братец, кровь из носу, и поговорить со мной не желаешь? – осведомился Хитрун, хищно оскалившись под рыжими усищами, которые своими устрашающими размерами, как оказалось, почти не уступали усищам Ухаря.
   – А ты?! – отчаянно крикнул Благуша, до смерти напуганный грозной фигурой главного бандюка, медленно, но уверенно подступающего ближе к махинисту со сверкающей полосой острой стали в руках. – Ты-то как?
   – А я тут с братцем потолкую, – процедил сквозь зубы махинист, – да, может, ещё кто из его приятелей объявится, компанию составит. Быстрее, пар в задницу!
   – Понял!
   Благуша метнулся внутрь Махины, благо дверь уже была распахнута головой все ещё бездыханного Пивеня, наступив сапогом тому на спину – не до чайных церемоний было Сзади тут же тревожным набатом зазвенела сталь – пошла-поехала рубка двух великанов-крайников, махиниста с ватаманом, заставив Благушу поторопиться, хотя куда уж торопиться – и так летел, не чуя под собой ног.
   Ну-ка, где тут это окошко, попытался сообразить слав, подскочив к приборной доске, и, лихорадочно шаря глазами по причудливо утыканной разными пимпочками, загогулинами, кулдыками и рычажками поверхности, почти сразу увидел необходимое. Как там Ухарь сказал, с цифрой «семь»? Сейчас, словно глаз степного ханыги, изнутри горело пятое. Благуша занёс уже было палец, но на секунду замер в нерешительности – правильно ли понял махиниста, то ли это окошко? А вдруг что не так сделает?
   Тут сзади, из тамбура послышались разъярённые крики сразу нескольких человек, и звон сталкивающихся клинков сразу значительно возрос, видимо, к ватаману присоединилась вся его ватага. Нужно было спешить на выручку Ухарю. Не задумываясь более, с сакраментальным криком: «А-а… оторви и выбрось!» – Благуша ткнул в седьмое окошко.
   Результат последовал сразу же.
   Дёрнуло так, что слава только по счастливой случайности не сбило с ног – успел схватиться и повиснуть на каком-то шнуре с полированной деревянной ручкой на конце, свисающем с потолка. Махина оглушительно взревела, закладывая уши, из поддува парового котла повалили густые клубы обжигающего пара, а сам котёл задрожал, как в лихорадке. Торгаш шарахнулся в сторону, отпуская злополучную ручку. Похоже, не до конца перекрыл махинист пар на свисток.
   Сзади же неслись разноголосые вопли – кому-то от рывка Махины повезло меньше. «А как там Ухарь? – молнией пронеслось в голове слава. – Уж не сорвался ли в щель? Оторви и выбрось, хоть бы в руки что-нибудь взять, никакого ж оружия! А с голыми руками выскакивать – форменным дудаком надо быть, оторви и выбрось! И возле топки никакого инструмента, ящик с горюч-камнем есть, а инструмента – никакого, это ж как понимать? Куда ж лопата подевалась?»
   Взгляд заозиравшегося Благуши упал под стол, на две здоровенные трехлитровые бутыли, одна из которых была уже пуста, а вторая только ополовинена. Схватив обе за горлышко за неимением лучшего, он понёсся обратно, на помощь Ухарю. Но едва вспрыгнул Пивеню на спину и высунул в тамбур голову, как возле самого носа просвистела сабля. Благуша отшатнулся, но тут же, чувствуя несвойственный себе азарт, выглянул снова и окинул быстрым взглядом поле боя. И восхищённо прицокнул языком. Драчка шла знатная!
   Богатырь Ухарь, ну совершенно неуклюжий на вид, словно преобразился с саблей в руках – рубился столь зло и отчаянно, что отражал атаки одновременно четырех бандюков! И сразу и по отдельности! Словно не две у него было руки, а по меньшей мере четыре! Подобного мастерства Благуше видывать ещё не доводилось. Родовые матюгальники так и летели из глоток сражающихся вслед за клинками, скрещиваясь не хуже закалённой стали:
   – Усохни корень!
   – Пся крев!
   – Усы узлом!
   – Пар в задницу!
   Тем временем щель посреди тамбура уже раздалась на шаг и продолжала увеличиваться куда быстрее, чем раньше, а Ухарь пока умудрялся держать всех бандюков по ту сторону, не позволяя зайти к себе с флангов. Ватажники понимали, чем это грозит, и остервенело наседали на богатыря с криками и бранью. Но даже громадная сабля Хитруна не могла здесь помочь – явное мастерство ватамана столкнулось с запредельным мастерством махиниста!
   Хорошенько примерившись, Благуша изо всех сил метнул обе бутыли во врагов, одну за другой, да так метко, словно всю жизнь только этим и занимался. Первая, та, что была с сивухой и, соответственно, потяжелее, хотя и сама по себе трехлитровая бутыль весит немало, звезданула по кумполу самого Хитруна, а вторая хрястнула по коленке Буяна. Враз окосевший ватаман отлетел к стенке и сполз на пол, выпучив глаза и выронив саблю. Буян же, сразу прекратив буянить, рухнул на пол и взвыл раненой белугой водилась такая страсть в водных доменах, зверь – не зверь, рыба – не рыба, зазывает моряков дурным голосом в пучину вместе с кораблями… Дура какая-то… Сами бутылки, встретившись лицом к лицу со стальным полом, героически погибли, густо расплескавшись осколками стекла и брызгами недопитой сивухи.
   Не успел тамбур заполниться запахом растранжиренного пойла, как его жадно всосал ветер. И тут же, изрядно захмелев, разошёлся ещё пуще – завыл, закрутился юлой промеж стен, заколотился ветряной башкой о железо, оплакивая свою легкомысленную жизнь.
   – Эх, хорошо пошла окоселовка, оторви и выбрось! – Слав радостно засмеялся. – Как косит, нет, как косит!
   Остальных двух бандюков, Ухмыла и Жилу, заметно растерявшихся без главаря, Ухарь живо отогнал от края защищаемой территории, и, тяжело дыша, противники замерли друг против дружки, но каждый со своей стороны, раззадоренный успехом. Благуша продолжал острить:
   – «Привет!» – сказала бутыль, подлетая к голове. «Привет и тебе!» – отвечала голова, отлетая от бутыли! Эй, Ухмыл, а чего ж ты свою балабойку не прихватил, спел бы что весёлое напоследок!
   От ощущения собственной удали торгаш слегка попрыгал на спине связанного Пивеня, на что бессознательное тело беспомощно вякнуло в ответ.
   А Ухмыл от злости только зубами скрипнул, ничего не сказал. Да и что тут теперь скажешь – не до рубки ему было, так как щель увеличилась уже на два шага. Ветер так и рвал одежду, стонал и свистел, да бил в лицо, заставляя давиться воздухом, ставшим вдруг плотным и упругим, и стоять рядом со щелью, даже не со щелью, а, в натуре, пропастью, в кою уже была видна бешено несущаяся степь по бокам, слившаяся в какую-то неразличимую муть, да блестящие рельсы внизу, было просто жутко. Того и гляди стащит воздушным потоком с площадки да располосует колёсами на узкие ленточки.
   – Молодец, – ухмыльнулся Ухарь Благуше, придвигаясь массивным телом ближе. – Это ты хорошо придумал с бутылями, пар тебе в задницу!
   – А мне-то за что?
   – Да это я так, к слову… – И рявкнул переминающимся напротив бандюкам: – Ну что, шавки, чья взяла?
   – Погоди, усы узлом, – пригрозил Ухмыл под тоскливый вой Буяна, баюкающего в заскорузлых от неправедной жизни ладонях правое колено и ругавшегося непонятно – «пся крев, пся крев». – Щас ватаман очухается, усы узлом, так мы ещё покалякаем! А ну отдавай нашего Пивеня обратно!
   – Ага, прямо разбежался, – с широченной ухмылкой пообещал Ухарь. – А без него, пар тебе в задницу, слабо?!
   – Поговори ещё, – угрюмо бросил сухощавый и мускулистый Жила, прядая рыжими усами, как лошадь ушами. – Все едино никуда от нас не денетесь, усохни корень!
   – Да ну, пар в задницу? – продолжал изгаляться Ухарь. – Так, может, разбежишься, прыгнешь ко мне покалякать? Пока далеко не разнесло? А то поздно будет! Я, понимаешь ли, к вам не могу, мне Махиной управлять надобно. Ну так как?
   Но ни Жила, ни Ухмыл желания «покалякать» на вражьей территории не изъявили, лишь зло поглядывали то на богатыря-махиниста, то на торгаша Благушу, то на своего незадачливого ватажника, валявшегося без сознания на полу. Спохватившись, Благуша наконец слез со спины многострадального Пивеня.
   – Ну как знаете, – не дождавшись ответа, пожал плечами Ухарь. – Когда спохватитесь, поздно будет. Потом хоть ветру в штанцы напускай, хоть пар в задницу, все равно не перепрыгнешь!
   Бандюки угрюмо молчали, признав своё поражение.
   А щель все ширилась – три шага, четыре, пять… Махина все увереннее набирала скорость, отрываясь от осиротевших без твёрдой тяги вагонов. Десять шагов. Безнадёжно далеко уже были бандюки, оставили их Благуша с Ухарем с носом. Те уж и сабли в ножны попрятали, чего зря теперь махать. Уж и Буян давно выть перестал, оставив в покое побитую коленку. Уж и Хитрун заворочался на полу, приходя в себя…
   И вдруг, вспомнив о Минуте, слав с горестным воплем схватился за голову.
   – Оторви и выбрось!
   – Что такое? – Ухарь озабоченно повернул голову. – Потерял что?
   – Ага… Попутчицу свою! Совсем про неё забыл!
   Бандюки, разобрав слова торгаша сквозь вой ветра, понимающе переглянулись, и Благуша прикусил язык. Да поздно.
   – Балда ты, брат слав, – с досадой произнёс Ухарь. – Балда и дудак полный. Баба на Махине – не к добру, пусть бы там и оставалась, чего было вспоминать, да ещё вслух!
   – Балда, – повинно согласился торгаш, чувствуя себя хуже некуда от такой глупейшей оплошности.
   – Аркан! – вдруг рявкнул с той стороны пришедший в себя Хитрун, с явным трудом поднимаясь на ноги. – Жила, чего стоишь, кровь из носу! Доставай аркан! Кто знает девку этого дудака?
   – Я, – ответил Ухмыл, недобро прищурившись в сторону Благуши и растянув тонкие губы самым мерзким образом. – Видел я его телку, усы узлом! Минутой звать!
   – Иди за ней, – коротко и властно распорядился Хитрун. И крикнул Ухарю с Благушей: – Слышали, герои, кровь из носу? Сейчас вашу девку приведём! Тогда и поторгуемся по новой!