Когда появилась хозяйка, Тео не предпринял попытки встать и поклониться, хотя с утра они еще не виделись. Опустив трубу на колени, он лишь слегка повернул голову и приветствовал девушку следующими словами:
   – Вот и наша морячка! Мужское платье идет тебе не в той же мере, как женское, хотя и в моем костюме ты, несомненно, хороша, как…
   Показать, что она придает значение тому, чтобы с ней вели себя чрезмерно почтительно, значило продемонстрировать слабость, и потому Арлея сделала вид, что не слышит капитана. Она оперлась на ограждение, глядя вперед.
   – Не хочешь ли выпить? – предложил Тео. – Стакан один, можешь им воспользоваться, а я…
   – Нет, – сказала девушка.
   С самого начала плавания капитан оказывал ей знаки внимания, намекая на то, что не прочь был бы вернуться в свою каюту и разделить ее с хозяйкой. Впрочем, намеки были недостаточно навязчивыми, чтобы начать раздражать, ну а когда до блондина наконец дошло, что попасть в постель к Арлее ему не удастся, они превратились во что-то вроде ритуала, ни к чему не обязывающего флирта.
   У девушки имелись опасения, что Смолик попытается захватить корабль – тем более с ней на борту, ведь за хозяйку крупного торгового дома можно получить неплохой выкуп. Конечно, команда была новая, часть ее составляли моряки, долго служившие на принадлежащих Дишу Длогу эфиропланах… Но Смолик отличался природным обаянием, красноречием и умением находить общий язык с простолюдинами. Поэтому Арлея уже перезнакомилась со всеми и в личной беседе пообещала каждому моряку значительное вознаграждение по окончании плавания. Вообще, как она подсчитала, весь этот поход выльется для нее в изрядную сумму. Если окажется, что она зря позволила своей подозрительности разыграться и неверно оценила факты, что никакой дополнительной прибыли не ожидается, деньги будут потрачены зря.
   – В трубу его видно? – спросила она.
   – Конечно. Хочешь взглянуть? Изволь, твоя милость…
   Смолик, как никто другой, умел придать голосу насмешливость, внешне оставаясь вполне серьезным. Он протянул подзорную трубу, девушка взяла ее и долго глядела, после чего вернула капитану.
   – Кажется, они идут прежним курсом?
   – Вот именно.
   – И куда – ты все так же не можешь определить?
   – Но я лишь человек, не облачный демон! Там несколько островов. К какому из них… нет, пока я этого не ведаю. Однако было бы неплохо, чтобы ты поделилась со мной своими подозрениями о цели путешествия нашего синезадого добряка. Да, я любопытен и желаю знать все, что происходит вокруг, но сейчас дело не в этом. Такие сведения просто-напросто облегчили бы мне работу.
   – Но я не знаю, – возразила Арлея, поворачиваясь к собеседнику. Тот развалился в кресле, расставив вытянутые ноги и уперев каблуки в ограждение. Едва заметно поджав губы, Арлея села на стул рядом, сложив руки на коленях, произнесла:
   – Хорошо, кое-что я могу рассказать тебе. Но это секретные сведения, понимаешь? – Припомнив, с помощью какого маневра ей в конце концов удалось справиться со строптивым управляющим Крагом, она сказала: – Я расскажу, но от тебя этого не должен узнать никто. Вообще никто, ты понял? Если сведения разойдутся дальше, найму в порту Да Морана убийц – там ведь хватает темных личностей, – чтобы прирезали тебя без лишних…
   – Я понял! – вскричал, расплываясь в ухмылке, Смолик, на которого, в отличие от Крага, угроза не произвела никакого впечатления. – Ночь, черное небо, вой ветра… Я, изрядно пьяный, возвращаюсь из борделя по пустынному переулку… Мокрая после дождя мостовая, звук тихих шагов во мраке, тусклый блеск клинка, вскрик и…
   Арлея перебила:
   – Прекрати! И слушай: у монарха с моим приемным отцом было какое-то общее дело. Я почти уверена в этом… нет, не почти – именно уверена. Торговый дом имел дополнительный доход, и откуда поступали эти суммы, я так и не смогла определить. Краг, управляющий, слышал о нем, но источника, к сожалению, не знает и он…
   – Да? – удивился Смолик. – Возможно ли это? Управляющий большого предприятия…
   – Он клянется, что не знает. Я… припугнула его, но…
   – Припугнула! Так же, как меня сейчас? Это было страшно, твоя милость… страшно весело! У меня до сих пор трясутся поджилки от смеха. Я себе представляю! Если ты всегда так же зверски пугаешь тех, от кого при помощи этих своих жестоких методов хочешь добиться послушания…
   – Все, хватит! Не перебивай меня больше. Краг – это не ты. У него семья, и он не боец, никогда не… В общем, я уверена: он не знает, откуда брались деньги. Но это нечто, чем Диш и Уги-Уги занимались совместно. И еще – монарх сел на свою ладью и поплыл неизвестно куда в то же время, в какое Диш имел привычку исчезать на много дней. Потому-то теперь я и думаю…
   – А еще ты думаешь отомстить толстяку за то унижение… за унизительный страх, который испытала, когда торговец захотел выдать тебя за монарха? Нет? Мне кажется, это…
   – Да, – сказала Арлея, сжимая ладони между коленей и глядя вниз. Она полагала, что надо всегда быть честной – во всяком случае, перед собой, – и потому добавила: – Да, это так, я хочу отомстить ему.
   – Сокрушить самого монарха, пусть и туземца… что ж, достойная задача, – согласился Тео. – Я и раньше питал к тебе… э… питал к тебе благие чувства, теперь же ты еще более нравишься мне, твоя милость. В подобном деле я, пожалуй, помогу. Так что, мы объявляем войну? Войну Жирному и Синему… Да, бей в барабаны, поднять флаг! Смерть Уги-Уги! Тем паче он и вправду донельзя противное создание, даром что толстяк, каковые обычно добряки…
   Блондин поднес трубу к лицу, некоторое время глядел, затем вскочил и выкрикнул другим, лишенным и тени насмешки, повелительным, почти грозным голосом:
   – Мистер Лиг, мистер Арштуг – ко мне! Эй, кто там – оверштаг! Левый галс!
   Затем капитан повернулся к Арлее и произнес задумчиво:
   – Я все понял, но сейчас меня заботит другое. Помнишь, куда ты хотела, чтобы я направился? До того как прибежала в порт вся раскрасневшаяся, как девчонка после первого поцелуя, и велела плыть вслед за Уги-Уги? Так вот, твоя милость Арлея Длог, есть одна занимательная подробность во всем этом: мы двигаемся тем же курсом, в том же направлении, каким и в каком я бы плыл, если бы выполнял твое первое задание. Да, теперь это стало ясно со всей определенностью: мы плывем к Гвалте, Проклятому острову.
* * *
   Кахулка согнул ноги в коленях, подтянув их к животу, и уставился на белого в немом удивлении. Успевшие задремать Молчун и вождь, судя по всему, уже слышали это предположение, но и они зашевелились, приоткрыли глаза, поглядывая на Траки Неса.
   – Эфироплан? – переспросил Гана. – Но… нет, непохож!
   Траки поднял руку:
   – Не в прямом смысле, конечно! Я имею в виду – механическое устройство, огромный… огромный модуль, который плывет сквозь Канон. Плывет или парит… да, скорее его следует назвать эфиролетом. На самом деле это даже не моя гипотеза – такое предположение о сущности мира впервые высказал Артегай Грош, я же теперь лишь обогатил ее соображениями о происхождении этого провала. До сих пор гипотеза не рассматривалась всерьез, да мне кажется, что и сам Грош высказал ее скорее в шутку…
   – Механическое? Но я не видел, когда спускался сюда, рычагов, труб, пара…
   – Механическое – не значит сделанное так, как привыкли мы. Рычаги, трубы и пар не являются непременными атрибутами механики.
   – Тогда где мы сейчас? В трюме? А там… – Гана показал вверх, – палуба?
   – Именно. Но это все не в прямом смысле, понимаешь? Лишь аналогия! К тому же гипотеза Гроша совершенно… гм… неканоническая…
   – Какая? Почему ты постоянно произносишь непонятные мне слова?
   – Потому что я из Гельштата, а ты, судя по твоему виду, – истинное дитя запада. Неканоническая, непризнанная… Канон – нечто вроде совокупности строго установленных правил, сюжетов, историй, элементов… Так вот, гипотеза о том, что Аквалон – огромный механизм, транспортное устройство, не признана, по сути, никем из ученых и мистиков или магов. И, повторяю, не надо понимать ее буквально. Механистичность не предполагает обязательные рычаги, шестерни, железо, трубы… Механизм может иметь другую структуру.
   После длительного молчания Тулага спросил:
   – Если это неканоническая гипотеза… хорошо, какая тогда каноническая? Что твои ученые с мистиками думают про Аквалон?
   – Каноническая гипотеза – vitans mundus. Полная тишина… – Увидев, как собеседник нахмурился, Нес пояснил: – В том смысле, что ученые ничего не знают о глобальном строении мира. Кое-что, пусть совсем немного и очень умозрительно, нам удалось выяснить про Канон. Мы научились проникать сознанием в его ближние области, мы выясняем состав облачного пуха, мы умеем теперь создавать парящие в воздухе винтолеты… да-да, в Бултагари как раз перед моим отъездом научились этому! Но мы ничего не можем узнать про общее строение Аквалона, все опыты, исследования в этом направлении натыкаются на… на незримую, нематериальную стену. И потому – вот тебе каноническая гипотеза строения мира: он непознаваем. Vitans mundus… На староканструктианском это значит «ускользающий мир». Устройство мира заключается в том, что люди не способны познать его устройство. Что-то препятствует им – в этом ускользании и состоит его бытийная сущность.
   – Почему? – спросил Гана, но белый лишь развел руками и тихо засопел, сложив губы трубочкой.
   – Этого не знаем. Если б могли ответить – смогли бы, наверное, и познать структуру… а теперь забудь про ускользание! Быть может, мы таки смогли поймать его, уловить? Вот я утверждаю: по всей видимости, мы находимся на чем-то вроде огромного корабля. Хотя, повторяю, это лишь аналогия…
   – Что значит «аналогия»?
   – Значит… ну, сходство между объектами лишь по некоторым признакам, не полное.
   Тулага уставился на свои колени, хмурясь. Затем спросил:
   – А глобулы из призрачного заоблачья? Те, кого еще называют небесными китами?
   – Жители той среды, через которую плывет мир.
   – То есть – рыбы? Или парусные моллюски…
   – Или эти самые небесные киты. Огромные и разумные.
   – Так, может, они и есть боги? Боги, обитающие в Каноне вокруг нас? Хорошо, а светило в небе – что такое? – Он поднял взгляд на Траки Неса, который, прищурившись, смотрел на собеседника, и добавил: – Фонарь, да? Лампа или светильник на невидимой подставке? Тогда почему мы не… а, да – Пятно!
   Белокожий кивнул:
   – Вот именно. Если лампа стоит на некой фантастической подставке, то где в данном случае эта подставка должна упираться в палубу? Под лампой, не так ли?.. Но там, в месте на середине Груэр-Конгруэра, – Беспричинное Пятно, которое еще именуют Бельмом, область, куда наши суда по непонятным причинам заплыть не могут. Потому мы не способны добраться до основания подставки…
   – Значит, Орбитиум – борт корабля? Хорошо, ну а этот провал?
   – Вот тут-то и начинается моя часть гипотезы, так как, насколько знаю, никто, кроме меня, из жителей Бултагари или Гельштата не бывал пока здесь. Провал… – Траки Нес поморгал, поглядел на Тулагу и задумчиво произнес: – Ты быстро принял заданные мною правила игры, смог объяснить сущность светила и Орбитиума, вписать их в гипотезу Гроша… Вот теперь и скажи мне: что есть провал?
   Тулага покачал головой, пытаясь собраться с мыслями, и нахмурился.
   – Провал… пролом? – сказал он наконец. – Ядро?..
   Нес кивнул.
   – Да! Ядро или, вернее, – снаряд. То есть когда-то давно Аквалон вел войну с другим миром, и по нему нанесли удар, понимаешь?
   – Что это за пушка, из которой смогли выстрелить таким снарядом?
   – Да уж, орудие огромной мощности и величины…
   – Хорошо, а серапионы? Пауноги?
   – Быть может, крысы и тараканы? А те светящиеся существа, которых ты должен был видеть по дороге сюда – всякие… э-э… жучки, козявки и червяки, обитающие в трюме, в самой древесине, из которой состоит судно…
   – И мы? Тоже козявки?
   – Нет, мы явно разумнее пауногов с моллюскоглавцами. Кто мы – этого я пока не знаю.
   – А чем наполнен трюм? – спросил Гана все еще недоверчиво. Он заинтересовался гипотезой Гроша и Неса, но скорее как игрой, нежели чем-то объясняющим реальное положение дел. – Или он пуст? Козявки и червяки… Нет, не похоже. Пауноги с серапцами слишком чужие для нас, слишком не такие, как все остальное здесь, в Аквалоне. Особенно эти летающие демоны – как будто они откуда-то не отсюда. И что за поток бьет из провала? Мне казалось, это что-то… Не знаю, как сказать. Что-то животное? Да. Ты говорил слово – излучение. Поток – животное излучение. Как если бы ты прижался к боку человека и почувствовал его тепло… Так, может, внизу лежит какая-нибудь дохлая крыса, которую зашибло при выстреле…
   – Я думаю, поток – тепло от двигателя. Не парового, как на некоторых наших эфиропланах, а более сложного.
   – Постой, но если провал – след от ядра, от выстрела… Этот выстрел повредил двигатель? Или нет, он мог и не… Хорошо, пока неважно. Если он пробил палубу, то там, внизу, должны быть его остатки? Осколки ядра, какие-то куски… – Траки Нес кивнул, с любопытством глядя на него, и Тулага воскликнул – громко, с не свойственной ему горячностью: – А, понял! Оно было алмазным? И его осколки – в склонах провала?
   – Вот именно. Кстати, мало кто здесь обращает внимание, что алмазы эти не совсем привычные нам, у них несколько иная структура. Это видно даже невооруженным глазом, если хорошо присмотреться. Когда я работал в штольне, мы иногда находили среди них спекшиеся кусочки, будто сожженные. А ты вроде бы и не поверил, но стал теперь сам находить подтверждение гипотезе Артегая Гроша с моим довеском к ней, – довольным голосом заключил белый. – Хороший признак. Он, возможно, означает, что гипотеза эта близка к истине? Видишь, в ее рамках получается ответить на все вопросы, что у тебя возникли.
   – Кроме того, кем являемся мы, люди. И облака – что это такое?
   Траки взглянул на него и пощелкал языком. Немного помедлив, Гана кивнул.
   – Облака из… из внешнего пространства, и они как бы захлестывают палубу?
   – Да, потому что Аквалон получил повреждение после выстрела.
   – Нет, ведь облака бьют не из провала… Возможно, где-то в Орбитиуме есть дыра? Но кто стрелял по нам? А если стреляли с Кавачи? Может, он и есть враг… Джудиган рассказывал, что Артегай Грош строил летающие кули. Такие шары с корзинами. И ты сказал, что на востоке недавно научились… Так, может, Аквалон – вроде обычного эфироплана, который способен лишь плавать, а Кавачи – летающий? Винтолет? Но если мир – судно, то где команда?
   – Команда… быть может, она покинула корабль после того нападения? Они могли нанести ответный удар по Кавачи – если, конечно, ты прав и он и есть враг, – а затем уплыть на шлюпках. Либо все они могли погибнуть… в результате столкновения или какой-то эпидемии – чего только не случается на отправившихся в дальнее плавание судах…
   – Я уже спрашивал и теперь повторяю: что такое, по-твоему, Зев, пасть Канструкты?
   – А ты сам как думаешь?
   – Облаковорот на пути корабля? Надо спросить у какого-нибудь старика – в его детстве Зев был меньшим или имел такой же размер? Аквалон, если он плывет, приближается к нему или нет? Так, а Мэш? Сеть, невод…
   – …Которым команда ловила образы – своеобразных рыб, ну или фантомных креветок, то есть обитателей Канона? – подхватил Нес.
   – Но почему он тогда вверху, в небе, почему не под нами или сбоку, как мы вообще можем видеть его? Да и если Аквалон – вроде здоровенного корабля, значит… значит, им можно управлять? – Гана вдруг замолчал и прикрыл глаза, глубоко задумавшись о чем-то.
   Траки Нес выжидающе глядел на него. Кахулка давно заснул, вождь также вновь задремал, а Молчун, съев кисляк, лежал на боку, с улыбкой поглядывая то на одного, то на другого собеседника.
   – Уги-Уги появляется здесь? – спросил наконец Тулага.
   – Да. Он и торговец приплывают постоянно.
   – А вы пытались выбраться? Сбежать?
   – Нет. Внизу слишком много безкуни, к тому же излучение двигателя там сильнее. В пещерах – Лан Алоа и его охрана. Но даже если справиться с ними, как подняться на поверхность? В корзине? Сверху увидят, что вместо алмазов в ней человек… И все равно в долине такая же охрана, и даже куда больше. Поэтому мы обитаем здесь, в этом странном трюме, как мыши, воруем пищу, иногда помогаем освободиться какому-нибудь рабу… а иногда кто-то из нас становится безкуни и уходит вниз, к двигателю.
   – Потому Кахулка и привел меня сюда, чтобы я помог вам спастись? Когда Уги-Уги появляется здесь, он обязательно спускается в провал?
   – Этого мы не ведаем, – усмехнулся Траки Нес. – Ведь если он приплывает на остров и не спускается в провал, то мы его не видим и не знаем, что он на острове, не так ли? Во всяком случае, с тех пор, как я попал сюда, он был здесь несколько раз. И всегда с хорошей охраной. Да ты и сам вскоре сможешь увидеть его: насколько я понимаю, судя по прошедшему с последнего посещения времени, монарх должен вот-вот появиться. Кстати, недавно здесь возник какой-то человек, и вверху поднялся шум. Большой Змей несколько раз пролетал на пауноге, бегала охрана… Затем этого человека посадили на скале, то есть на скальном выступе, расположенном выше. Так вот…
   – Я должен побывать внизу, – перебил Гана.
   – Что? О чем ты?
   – Есть одна женщина, которую я хочу побыстрее увидеть. Хотя вначале необходимо раздобыть денег. В общем, у меня очень важные дела на поверхности, но теперь из-за твоего рассказа… Надо посмотреть самому.
   – Провал тянется далеко… – Траки Нес замолчал, растерянно моргая, когда Тулага вдруг привстал. Одновременно Молчун вскинул голову, и Кахулка с вождем открыли глаза.
   – Что такое?.. – удивленно начал белокожий, но Гана перебил:
   – Молчи! Что-то приближается сюда…
   И тут же за деревьями раздался крик охранника.

Глава 14

   Звуки донеслись с двух сторон. Из глубины рощи показались пятеро туземцев, охранявших вождя и белокожего, а с того края, где к поляне вышли беглецы, что-то мелькнуло среди мягких стволов со светящимися нитями внутри.
   Тулага, Кахулка и Фавн Сив вскочили, Траки Нес растерянно заморгал. Один из бегущих, наклонившись вперед, упал – и стало видно, что из спины его торчит кирка. Молчун вдруг стал двигаться как-то неестественно быстро для обычного человека. Гана – тоже в общем-то не отличавшийся медлительностью – еще только поворачивался, а Фавн уже схватил под мышки белого и вождя, неожиданно сильным рывком поднял их на ноги и поволок прочь с поляны.
   – Месть бога неотвратима! – вскричал голос неподалеку.
   Упал второй охранник, оставшиеся трое обернулись, вскинув свои трубки для метания световых дротиков. Оружие, которое Гане отдал белокожий, лежало в кошеле. Не рассчитывая, что иглучами придется воспользоваться так скоро, Тулага привязал холщовый мешочек к веревке, заменявшей пояс на его грязных изорванных штанах. Охранники стреляли куда-то в глубь рощи. Оттуда приближалось нечто округлое, впереди которого шли трое подростков, юноши и девица – они маршировали, одновременно переставляя ноги, высоко поднимая их, но не сгибая в коленях. Тулага присел и прыгнул влево, упал, прополз в узкое пространство между тремя растущими рядом деревьями, ощущая боками, как прогибается их прохладная гладкая поверхность, затем лег, осторожно выглядывая. Рука его потянулась к кошелю.
   На поляну влетел пауног с Большим Змеем. Передние конечности твари были приподняты, и сбоку Тулага видел, что концы их касаются затылков трех марширующих людей.
   – В самые дальние подземелья ада забрались вы! – прохрипел Лан Алоа с таким исступленным надрывом, что охранники и оставшийся на поляне Кахулка невольно оглянулись. Те, кто нападал на туземцев из глубины рощи, видимо, на время отступили или спрятались за стволами.
   – Но и здесь не укрыться от хозяина Нижних Земель! – продолжал Алоа. – Мы нашли вас, отступники, мы выследили вас, мы… – Приподнявшись, он выгнулся, закатив глаза, оскалился и выдохнул: – Пьевым ашви шуид и касимуз ивашми тлаеми!
   Пауног тем временем приближался, а юноши и девица маршировали перед ним. Они двигались, как куклы на веревочках, за которые кто-то одновременно дергает, – разом поднимали сначала одну ногу, потом вторую… Тулага заметил уже, что глаза всех троих закатились и на окружающее глядят лишь слепые белки, а теперь увидел и другое: три поднятые конечности паунога не просто касались затылков жертв, но были погружены в черепа.
   Плечи Лан Алоа шевельнулись. Тварь остановилась, и живые куклы тоже встали. Они упирались босыми ступнями в пол, верхние части тел чуть покачивались.
   Охранники и Кахулка замерли, полными ужаса глазами разглядывая эту картину. За их спинами среди стволов показались несколько надсмотрщиков, вооруженных ржавыми клинками и дубинками. Пользуясь тем, что Большой Змей отвлек защитников, они стали медленно и бесшумно приближаться, но из-за деревьев Тулага заметил их.
   Плечи Большого Змея, вещавшего про смрад преисподней и месть богов, вновь шевельнулись, и стоящий слева юноша вдруг присел, расставив руки, широко разведя ноги в уродливой пародии на танец. Рот его разинулся не то в улыбке, не то в оскале, а когда он выпрямился – присел тот, что стоял справа, девица же положила ладони им на плечи.
   – Танец во славу мою! – хрипнул Змей.
   Лежа в узком пространстве между деревьями, Гана решил, что медлить больше нельзя. Он вскочил, оттолкнувшись от мягкого ствола, прыгнул на паунога. Ударившись коленями в край округлого тела, увидел перед собой сначала татуированное плечо, а потом – лицо Лан Алоа. На лице этом возникло изумление, сменившееся гримасой омерзения и гнева, но Тулага уже рванул с шеи Змея ремешок с ножнами, порвав его, схватился за черную каменную рукоять. Большой Змей, зашипев, наклонился вбок; конечности паунога изогнулись, и троица, неловко повернувшись, бросилась на Гану, благо тварь висела не слишком высоко над землей. Увидев прямо перед собой слепые белки их глаз и лишенные жизни лица, Тулага подался назад, не успев ударить Змея ножом: колени съехали со скользкого тела, и он рухнул на желейный пол, не выпустив, однако, оружия.
   И тут же вскочил. С той стороны, где находились охранники и Кахулка, доносились вопли, перемежаемые звуками ударов. Пауног, чуть качаясь, летел к нему, Большой Змей кричал, подростки шагали, цепляясь ногами за корни, покачивая головами. Гана развернулся и побежал в ту сторону, куда Молчун уволок вождя с белокожим.
   – Смертному не уйти от мести бога! – донеслось сзади.
   Он достиг края рощи, на ходу связав двумя крепкими узлами порванный ремешок, перекинул его через голову. Вопли Лан Алоа стали немного тише, но ясно было, что он преследует беглеца. У изогнутой каменной стены, вдоль которой тянулась полость с деревьями, Тулага остановился, оглядываясь, не понимая, куда отсюда могли подеваться те трое. Увидев что-то темное под ногами, упал на колени, щурясь в изменчивом блекло-зеленом свете. Там, где прозрачный пол вплотную подходил к камню, мягкое стекло начинало морщиться, шло крупными застывшими волнами. В желе была прореха между двумя складками, за ней – лаз, идущий наискось вниз. Он заканчивался отверстием, расположенным примерно в трех локтях ниже беглеца. Слева и справа виднелись другие щели – этих коротких коридоров, что соединяли полость и пространство за вертикальной каменной стеной, здесь было несколько.
   Шум драки почти стих, выкрики Лан Алоа, наоборот, звучали все громче. Гана встал на колени, нагнувшись и сложив вместе ладони, почти вонзил их в щель. Складки легко подались, разошлись в стороны, и он повалился головой вперед, извиваясь, протиснулся сначала до пояса, а после целиком. К тому моменту, когда складки сжались позади ступней, он уже ухватился за каменные края отверстия, которым заканчивался лаз. Выбираясь наружу, оглянулся и увидел искаженную слоем желе картину над собой: тонкие ветви, бегущие по ним жгуты света, вогнутое пространство и диковинно вытянутое тело приближающегося на пауноге Большого Змея.
   Когда Гана оказался снаружи, у него захватило дух от вида огромного пространства внизу и грязно-желтого света – блеклого, но очень плотного, будто материального, колонной поднимавшегося из глубин мира.
   Он очутился на склоне провала, гораздо ниже того места, где располагались рабские пещеры. Небо превратилось в расплывчатый бледный кружок над головой. Со всех сторон были каменные стены, к которым прилепились желейные корни: гигантские, длинные, тяжелые, они покрывали камень, как очень толстые, в три обхвата, щупальца, пронизанные световыми венами и аортами. Иногда они соприкасались друг с другом, иногда срастались, образуя переплетения, а часть была порвана, обвисла чуть шевелящимися в потоке света лохмотьями.
   Тулага уселся в развилке между двух прозрачных корней, свесив ноги и глядя вверх, на едва заметный, толщиной с мизинец, бугорок на фоне далекого неба. Так отсюда выглядел уступ, на чьем конце покоилась корзина для перевозки алмазов и рабов. В провале стояла тишина – но тишина особая, гулкая и беспокойная, полная жизни, скрытых звуков. Поднимающийся со дна грязно-желтый, с примесью серого и коричневого, дрожащий свет состоял, казалось, из массы хлопьев, они летели в потоке энергии, будто искры в восходящем над костром горячем воздухе. Энергия эта через ноздри, уши и рот вливалась в голову, заволакивала рассудок густым дымом, в котором сквозь темные клубы иногда проглядывали странные, чуждые картины каких-то иных мест, диковинные пейзажи необычных миров.