Страница:
Гаврилин промолчал. Палач прав. Прав. Прав. Прав.
А что же тогда делает здесь он, гуманный и чистенький наблюдатель? Наблюдает? Чтобы потом все изложить начальству? А начальству нужны его наблюдения? Начальству, неизвестному, недосягаемому начальству совершенно насрать на то, КАК выполняются его приказы. Его интересует только, что они, эти приказы, ВЫПОЛНЯЮТСЯ.
Лицо Гаврилина обдало жаром. Он здесь, он выполнил требования Палача, но теперь даже это теряет смысл. Двести килограммов пластиковой взрывчатки. Ну и что? Что с того, что Палач может взорвать эту взрывчатку? Начальство будет недовольно? А может, начальству именно и было нужно несколько сот трупов на праздник?
И теперь его, такого жертвенного, такого инициативного, просто уберут по окончании мероприятия. Чтобы не мешал. И если Палач не соврал, если он, действительно, собирается ему сообщить, где именно заложена взрывчатка и как к ней подступиться, то где гарантия, что ее все-таки не взорвут из самых высоких политических соображений?
И тогда совершенно бессмысленной выглядит его попытка спасти жизни людям, которых никогда не видел.
Мать твою! Сука. А кто, собственно, сука? Жизнь? Судьба? Гаврилину захотелось заскулить.
Что остается? Ждать? Ждать, пока эти подонки наиграются, пока решать закончить праздник? Пока Палач соизволит сообщить, где взрывчатка? А до тех пор наслаждаться зрелищем?
– Ты своим детишкам после утренника, наверное, еще и банкет запланировал? – неожиданно для себя спросил у Палача Гаврилин.
– Мои детишки после утренника решили разобраться со мной, раз и навсегда. Солдат подрос, никого не хочет иметь над собой.
– Так что, они и тебя могут прямо сейчас пришить? – спросил Гаврилин.
– Сейчас – не могут. Мы успели заработать довольно большие деньги. А они у меня. Так что…
– Весело…
– Нормально.
– Тебе виднее.
Боятся. Это чувство пьянило Агеева как водка, как спирт, как… Какие, к черту, наркотики… Вот это все, животный страх, испуг на лицах, готовность выполнить любые его приказы – вот с этим ничто не сможет сравниться. Он всемогущ, он может повелевать их жизнями, он может их заставить…
– Я хочу вам предложить интересную игру. Очень интересную игру. Вы все будете в нее играть. Очень простые условия, и очень большой выигрыш. Сыграем?
Агеев подошел к ближнему столику.
– Вы ведь хотите со мной сыграть? Правда?
За столиком сидели две пары, почти его ровесники.
– Не слышу? – Агеев протянул микрофон девушке.
– Хотим.
– Умница. Только ты даже правилами не поинтересовалась. Так хочется поиграть!
Блондин громко хмыкнул в дверях.
– А правила очень простые. Я, как водящий, даю вами задание, а вы его выполняете. Если нет, – умирает ровно один человек. Либо вы, либо кто-нибудь другой. Понятно?
Девушка, которой Агеев протягивал микрофон, попыталась что-то сказать, но не смогла.
– Не слышу!
– По-поняла…
– Вот и славно. Если кто-то не понял, скажите, мои приятели вам объяснят. Все поняли? Тогда кто хочет сыграть первым? Есть желающие?
Агеев обвел зал взглядом, с наслаждением видя, что все без исключения опускают глаза.
– Неужели, нету желающих? Напрасно. Те, кто первым начнет играть, получат самое простое задание. Все еще никто не хочет? Ах да! Я забыл сказать, какой вас ожидает выигрыш.
Агеев выдержал паузу. Словно током било его изнутри. Хорошо, хоть голос не дрожал.
– Тот, кто сыграет в нашу праздничную игру, сможет остаться живым. Я не обещаю, но шансы у него появятся.
Агеев оглядел зал. Неужели кто-нибудь вызовется сам? Да нет, слабо им! Стадо. Отара баранов.
– Никто не хочет остаться в живых? Придется тогда мне самому заняться спасением ваших жизней.
Агеев снова наклонился к девушке за передним столиком:
– Тебя как зовут?
– Оля…
– Первой в нашу замечательную игру будет играть девушка с прекрасным именем Оля. Пойдем на сцену, Оленька.
– Пожалуйста… – еле слышно сказала девушка.
– Так нельзя, я еще не дал задание, а ты уже отказываешься. Это не по правилам. – Агеев подтолкнул девушку стволом пистолета, она вздрогнула, как от прикосновения огня, встала и пошла за Агеевым.
– Вот и славно, – сказал Агеев и облизнул губы. – Оленька, а ты с кем сегодня пришла сюда? С друзьями?
Голос Агеева дрогнул, чуть было не сорвался. Агеев сглотнул, попытался немного успокоится.
– С друзьями…
– А среди… – Агеев откашлялся, – среди них есть твой парень?
– Что?
– Ну, твой парень, или ты с подругой?
– Парень… Миша.
– Миша… – Агеев посмотрел на парня. – Зал приветствует Мишу.
Тишина. Агеев посмотрел на зал.
– Я не слышу аплодисментов! Я. Не. Слышу. Аплодисментов. – Пистолет медленно поднялся и повернулся дулом к залу. – Ну? Зал приветствует Мишу.
Кто-то хлопнул в ладоши, потом кто-то еще, потом начали хлопать все.
– Вот так, – сказал Агеев, – а теперь Оля нам скажет, хочет она или нет, чтобы Миша умер?
Девушка побледнела и качнулась.
– Не нужно обмороков, не нужно. Ты ведь не хочешь, чтобы Миша умер? Нет? Я тоже не хочу. Правда, хорошо?
– Хорошо…
– А ты хотела бы сделать ему подарок? Хотела?
– Да…
– Вот я тебе и предоставляю такую возможность. – Агеев снова сглотнул. – На Новый год ты подаришь своему Мише стриптиз.
Девушка зажмурилась.
– Можешь приступать, – сказал Агеев, – заодно подаришь ему еще и жизнь.
Блондин засмеялся, его поддержал Бес.
– Люди ждут, – сказал Агеев. – Музыку, маэстро!
Музыкант нажал кнопку, и заиграла музыка.
Неправда. Он сам все это спланировал. Сам. Ведь можно было обойтись только одной кровью. Просто кровью, которой он и так достаточно пролил. Но он решил, что нужна грязь, что он должен ткнуть всех этих людишек мордой в грязь, заставить их почувствовать ее гнилостный вкус, захлебнуться в ней, выпачкать в этой грязи их чистенькие руки…
… И вместо этого сам сейчас не может дышать из-за подступившей тошноты. Девчонка дрожащими руками стаскивала с себя одежду, Агеев отошел к столу и налил себе воды. У него дрожат руки.
И не от страха. Он ведь возбужден! Ему нравится все происходящее. Он получает от этого наслаждение. Блондин уже почти забыл о том, что ему нужно следить за залом, он весь там, возле раздевающейся девушки.
Бес… Хитрый Бес, вчера сдавший ему всех своих товарищей. Бес, который знает, что после окончания акции ему предстоит покончить с ними. Вернее, который думает, что ему придется это делать. Даже он не сводит с девушки глаз.
Палач откинулся на спинку стула. Кто во всем этом виноват? Он? Но он ведь не заставлял этих сопляков вести себя так, он даже не учил их убивать. Они сами хотели это делать. Они уже такими пришли к нему из мира людей.
Так почему же он сейчас испытывает щемящее чувство вины, которого не испытывал уже давно…
Нет, недавно. Когда хоронил Дашу и Володю. Но то была вина перед ними, перед его группой, а сейчас? Перед кем он чувствует вину? Неужели перед этими людьми, к которым никогда не относился как чему-нибудь значимому?
Палач сцепил пальцы рук. Жалость? Жалость? К ним? Или к себе?
Что с ним происходит? Как там сказал вчера этот Наблюдатель? Исповедаться?
Сам Палач с ним тогда согласился, да, исповедаться, рассказать о том, что чувствует, что думает, что сделало его таким, и почему он поступил именно так, а не иначе.
Да, исповедаться, но почему, почему сейчас ему кажется, что это не все, что вовсе не таким уж важным является это, что не кажется таким необходимым передать вершителям его судьбы послание?
Палач обернулся к Гаврилину. Тот сидел с закрытыми глазами, и губы его шевелились. Он что-то шептал. Молится?
Бес глянул в зал. Блондин, мудак, ясное дело, пялится на сиськи. Наташка… Эта совсем озверела. Бес сам чуть не обосрался, когда увидел, как она разделала того лося. Да она еще и кончила там на нем, бля буду, кончила.
Вот кого замочу с удовольствие, так это ее. И Солдата. И Блондина. И… Да всех их замочу. Замочим вместе с Крутым. А потом денежки поделим. А с денежками перед ним любая разденется!
Вот как эта! Бес задумался и не сразу въехал в то, что сказал Агеев после того, как девуля стянула с себя трусы.
– … теперь Мишина очередь порадовать свою подружку.
Это что, он теперь хочет, чтобы пацан трахнул девку перед всеми прямо на сцене?
– Не стесняйся, Миша, приступай.
Ага, приступай, добренький какой. А пистолет направил этому самому Мише в яйца. Бес хмыкнул про себя. Как же, трахнет он, жди. У него, небось, и хрен не встанет.
– А придется! Либо ты, либо любой желающий из зала. А ты умрешь.
Доступно излагает, сволочь. Бес сплюнул себе под ноги. Какого он хера? Ну, замочить, ну, отмудохать. Чего тянуть кота за яйца? Вот ведь, сука какая.
Что там Крутой? Бес бросил взгляд в его сторону. Сидит, как ни в чем ни бывало и разговаривает спокойно. Те еще нервы.
– Придется помочь тебе немного, Миша, – сказал Агеев. – Наташка, ты поставишь молодому человеку инструмент?
Если бы она сейчас к Бесу сунулась с выпачканной кровью физиономией, у него точно не встал бы. А этот ничего так, жить, наверное, хочет. Девка его плачет, а он спокойно принимает минет. Молоток.
– Вот видишь, Оля, как твой Миша хочет порадовать тебя? Вот он уже и готов. Ничего, Оля, не стесняйся, здесь все свои.
Бес снова посмотрел на Крутого. Он что, так и будет ждать, пока Солдат этот хренов, весь кабак перетрахает? Его дело. Бесу бы только поделить бабки. На двоих. А там…
А чего, собственно, на двоих? Бес даже на сцену смотреть перестал. А действительно, чего это с этим Крутым делиться. Вот они вдвоем замочат этих уродов, Крутой ему доверяет, отведет к деньгам… И тогда… И еще правильно говорил Агеев, откуда же он все про них узнал?
Если и вправду только один Крутой знает все про них, то лучше от него, действительно, избавиться.
Девка на сцене плачет. Дура, могло быть и хуже. Вон, Блондин ей бы вставил, да так, что на всю жизнь запомнила бы.
Бес глянул на часы. Твою мать, без десяти двенадцать. Чуть Новый год не прозевали.
– Что? – Гаврилин просто не поверил себе, Палач не мог сказать ничего подобного.
– Я, действительно, не хотел ничего подобного. Правда.
– Ты просто хотел их всех убить?
– Я хотел…
– Чего? Что ты хотел доказать? – Гаврилин говорил, не открывая глаз.
– Что доказать? Что может доказывать Палач? Действительно… Я ведь просто должен тупо выполнять ваши приказы. Так, кажется, сказал тебе вчера твой начальник. У меня просто ума не должно было хватить на то, чтобы распознать ловушку. Меня просто должны были использовать и выбросить.
Использовать и выбросить, подумал Гаврилин, использовать и выбросить. Очень лаконично и емко. Инструкция по употреблению Палачей и Наблюдателей.
– А я не хочу умирать вот так, в роли тупого исполнителя.
Как там незадолго перед смертью говорил покойный Артем Олегович? Не хотел, чтобы Гаврилин думал о нем, как о дураке? Что-то в этом роде. Какие мы все-таки, одинаковые.
– Да, я убивал, я убивал по вашему приказу, и мне это нравилось. Я хотел убивать вас.
– Нас?
– Вас, людей. Раз уж я не могу вычистить от вас всю землю, то…
– То хотя бы по мере сил.
– А жить среди вас, копошиться в этой грязи…
– Взял бы и ушел.
– Куда?
– В монастырь. Повесился бы, в конце концов.
– Ради чего? Чтобы сохранить вам жизни?
– Тогда чего стонешь, ведь все идет, как нужно. Вон нескольких уже убили, одну трахают. Все правильно.
– Это делаете вы сами. Сами, без моего участия. Вы люди уничтожаете себя сами.
Это да, это он верно подметил. Сами себя. А вот интересно, если бы сейчас этот молокосос с пистолетом в руках подошел к нему, Гаврилину, и потребовал изнасиловать эту же девчонку. Что бы он сделал? Что?
– И я решил поступить по-своему. Я слишком долго был вашим инструментом. А теперь вы станете моим.
– Мы – люди?
– Да.
– А ты?
– Что – я?
– А ты – не человек?
– Нет.
– И действуешь совершенно самостоятельно, чтобы доказать всем, какой ты умный? – Гаврилин, наконец, открыл глаза и повернулся к Палачу. – Ни хрена подобного!
– Что ты доказал? Что распознал коварные замыслы по твоему уничтожению? Ты даже перенес место действия и его время. Все? А, ты еще не сам все это делаешь, ты делаешь это руками людей. Чего ты добился? Поднялся до уровня тех, кто использовал тебя, или опустил их до своего уровня? Тебе от этого стало легче? А им стало хуже? Ты все равно выполнил их приказ. Чуть меньше крови. Зато насколько больше грязи! Браво, молодец, прими мои поздравления!
Палач молчал. В микрофон что-то снова заговорил Агеев, но Гаврилин этого не слышал. Его прорвало.
И не Палачу он это говорил, а себе, не на него выплескивал свою злость, а на себя.
– Что ты хотел, чтобы я передал своему начальству? Что ты умный, что ты разгадал их? Ты, небось, даже не думал выжить. Умереть, продемонстрировав свою силу. А они будут жить дальше, униженные твоим мужеством и непоколебимостью? Так?
– Так! И я сделал это! Я мог уйти, исчезнуть, остаться в живых, но не стал этого делать. Я пошел на смерть не потому, что они за меня так решили, а потому, что…
– А потому, что тебе захотелось умереть? – Гаврилин чуть не сорвался на крик, но вовремя сдержался.
– Да, мне захотелось умереть.
– И вот это все – просто твой новый оригинальный способ самоубийства?
Ударил выстрел. Кто-то не смог выполнить задания Солдата. Потом еще раз выстрелила Наташка, но Гаврилин на это уже почти не обратил внимания.
– Они здесь при чем? Эти вот люди? Они перед тобой чем провинились, кроме того, что относятся к роду людскому?
– А те, кого я убивал по вашему приказу, тоже передо мной ничем не провинились. А я их убивал, и у тебя, кажется, к этому нет претензий. У тебя только слезы наворачиваются из-за того, что я это все делаю не так, как мне приказали?
– Нет. Ты помнишь, я тебе говорил, что отправил своего телохранителя выяснить, что там конкретно произошло с Жуком у меня во дворе? Помнишь?
– Ну.
– Ты сказал, что тебе приказали меня убрать в определенном месте и в определенное время? И распорядились насчет того, кто конкретно должен меня отправить на тот свет? Так?
– Так.
– А вот компании тамошних сявок кто-то заплатил за то, чтобы они разобрались с двумя мужиками во дворе. Просто набили им физиономии. Правда – смешно? Кто же это так нехорошо поступил и с Жуком, и с Дрюней? Уж не один ли и тот же человек?
Так что, может, тебя просто снова использовали зачем-то, только на этот раз втемную?
– Зачем?
– Спросил у больного здоровья! Для того, например, чтобы заставить меня что-нибудь сделать … – Гаврилин осекся.
Заставить сделать меня? Стоп. Что должен был бы сделать я, если бы был нормальным человеком? Сразу же после всего случившегося я должен был бы сообщить начальству о происшествии. Просто взять и перезвонить Артему Олеговичу. А потом еще взять и спрятаться.
И никто бы меня в этом не обвинил бы. Я бы вышел из игры. Как раз накануне задуманного Палачом.
А Артем Олегович не стал бы лично приезжать, чтобы меня убить. И остался бы жив. Или не остался бы?
Снова грохнул выстрел. Сколько можно?
И все-таки, похоже на то, что подставили не одного только Палача. И еще похоже, что и Наблюдатель не был конечной целью.
Глава 12
Это только начало. Он еще не показал им свою силу полностью. Все начинало плыть перед глазами у Агеева, и ему стоило больших усилий сосредоточиться на чем-нибудь конкретном.
Даже речь его стала невнятной, голос то садился, то срывался на визг. Как он хотел растерзать все это стадо собственными зубами, как ему хотелось уничтожить всех сидящих в зале разом, рвать их тела в клочья, заставлять этих испуганных мужчин и женщин копошиться в этой крови…
Одна женщина просто не поняла того, что говорил Агеев. Ее лицо побелело, она прижала руки к груди, затравлено оглянулась на мужа, даже попыталась что-то переспросить у Агеева, но голос не подчинился ей.
– Что? Не хочешь выполнять? – Агеев сжал ее горло рукой. – Не хочешь?
Женщина стала задыхаться, но Агеев этого не замечал.
– Ты, сука, не хочешь делать того, что я приказал? Отвечай! Отвечай! – Агеев переставал понимать, что делает. Он сжимал горло, лицо женщины покраснело, она пыталась вздохнуть, но не могла. Она хотела просить, но ни звука не могло вырваться из ее горла.
– Молчишь? Молчишь? – Агеев теперь видел только судорожно открытый рот и стекленеющие глаза. – Молчишь?!
Женщина, наконец, не выдержала, схватилась за руку Агеева и попыталась разжать его пальцы. Она просто хотела вдохнуть воздуха, удушье пересилило страх, тело ее уже подчинялось инстинкту.
Его схватили за руку! Его! Его пытается остановить какая-то стерва. Агеев ткнул стволом пистолета в лицо, в раскрытый хрипящий рот и нажал на спуск.
– Я же предупреждал! Я вас всех предупреждал! – не вынимая пистолета и продолжая держать за горло уже мертвое тело, Агеев обвел остановившимся взглядом замерший зал. – Я всех вас предупреждал!
Потом Агеев посмотрел на лицо убитой, высвободил ствол пистолета. Голова женщины откинулась назад, изо рта потекла кровь.
– Проиграла ты, милая, проиграла, – сказал Агеев и поцеловал труп в залитый кровью рот.
За соседним столом кого-то стошнило, но Агеев этого не видел. Ему вдруг пришла в голову новая мысль, настолько привлекательная, что он уронил тело на пол, выпрямился и засмеялся.
Они умирают по его приказу. Умирают, даже не пытаясь сопротивляться. Это возбуждало его, но теперь ему захотелось, чтобы они, эти чистенькие и слабенькие, убивали друг друга. Да, именно так.
– Продолжаем игру! – не переставая смеяться, крикнул Агеев и всхлипнул. Огни ламп, елочная мишура, лица людей – все смешалось в едином водовороте, понеслось вокруг него. Да, да, да! Именно ради такого стоит жить, только ради такой власти над людьми родился Солдат!
Агеев не заметил, что муж убитой оторвал, наконец, взгляд от ее залитого кровью лица, перевел остановившийся взгляд на Агеева и медленно встал. Не видел Агеев, как пальцы мужа сомкнулись на горлышке бутылки, стоявшей на столе, не видел он и того, как взметнулась эта бутылка над его головой.
Не обратил он внимания и на то, что Наташка, наблюдавшая за всем этим, выстрелила в спину замахнувшегося. Все это прошло мимо Агеева, он теперь мог думать только об одном.
Где они? Где эта пара, его попутчики, Катя и, кажется, Олег? Агеев потер левой рукой глаза и почувствовал на своем лице что-то влажное. Кровь. Он выпачкал руку кровью той дуры и теперь размазал ее по своему лицу. Агеев рванул со стола скатерть и вытер лицо. На щеке и лбу остались красные полосы, но Агеев не обратил на них внимания.
Олег и Катя. Катя и Олег. Где?
Агеев огляделся. Ага, вот. Как дела, милые? Помните меня еще? Вот и славно, вот и замечательно!
Агеев обнял Олега за плечи:
– Что же это вы не хотите со мной сыграть? Тут ведь так уютно? Правда, Катя?
Агеев взял женщину за руку и увлек за собой к сцене.
– Внимание всем! Сейчас мы проведем конкурс на звание единственного члена семьи.
– Катя, ты любишь своего мужа? Любишь? – Катя молчала.
– Молчишь… Тогда мы попросим подняться на сцену ее супруга. Его зовут Олег. Иди сюда, – Агеев поманил его к себе пистолетом.
– Не могу.
– Не можешь?
– Не могу. Он теперь не послушает никого. Его теперь можно только убить. – Палач говорил это без сожаления, просто констатировал.
Только убить. Просто взять и выстрелить в кривляющееся лицо ублюдка. Гаврилин мельком глянул на Агеева и уже не мог оторвать глаз.
Он же сходит с ума, подумал Гаврилин, он просто сходит с ума. Или он уже сошел с ума?
Девятнадцатилетний мальчишка, с кривящимися в истерике губами, с пеной, летящей изо рта при каждом слове, стал полным хозяином жизней несколько десятков людей. Ни в чем не повинных людей.
Сейчас он этих мужа и жену заставит убивать друг друга, а потом выведет следующую пару, а потом следующую, а потом…
Гаврилин снова сглотнул, чтобы отогнать подступающую тошноту. Полтора месяца назад все это выглядело иначе. Он был отделен от всей этой грязи системой и своими проблемами. Наблюдатель ломал голову, зачем все это планируется, ему мучили вопросы зачем и как, и он даже не задумывался над тем, какой ценой.
Он ведь сам тогда отобрал из общего списка кандидатов для группы Палача этого солдатика. Сам включил его в рекомендательный список для Палача. Сам.
– Ты собираешься смотреть на это и дальше? – спросил Гаврилин.
– Не знаю.
– Что ты не знаешь? У тебя есть оружие?
– Есть.
– Так что же ты?
Палач повернул лицо к Гаврилину и улыбнулся:
– А ведь меня называют Палач, а не Спаситель. С чего это ты решил, что я стану кого-то спасать? Это ведь мой новый способ самоубийства. Так ведь ты сказал?
– Какая же ты все-таки сволочь!
– Может быть, я и сволочь, но я не дурак. – Палач наклонился к Гаврилину. – Если я сейчас попытаюсь выстрелить и промахнусь, или даже попаду в Солдата, нас изрешетят Блондин и Наташка. И не только нас. Лягут все.
Это точно, подумал Гаврилин, это точно. Они не будут разбираться, кто стрелял, они просто выметут зал пулями и все. Значит, остается просто сидеть и ждать.
– Отдай мне телефон.
– Нет.
– Отдай мне телефон.
– Куда ты собираешься позвонить?
– Вызову свою группу прикрытия.
– И что? Они пойдут на штурм ресторана? А они имеют право вот так раскрываться? Ведь потом возникнут вопросы, кто, откуда, зачем. Начальство тебя не одобрит.
– В милицию позвоню. – Гаврилин сразу же понял, что сморозил глупость. Пока милиция прибудет, пока все оцепят – пройдет слишком много времени. А потом начнутся переговоры, попытки уговорить, а пока Агеев будет стрелять, или заставлять стрелять других…
– Ну, вы уже решили, кто из вас сегодня останется в живых? – спросил Агеев у мужа и жены. – Кто останется у вашей дочери – папа или мама?
Я не могу этого видеть, подумал Гаврилин. Я тоже сейчас сойду с ума, как вон та девчонка, которая до сих пор бьется в рыданиях в углу зала. Можно просто встать, крикнуть что-нибудь этому пакостнику и получить пулю в лоб. И все для меня кончится. Все-все-все.
Гаврилин увидел, как Агеев сунул свой пистолет женщине, обнял сзади и стал наводить ее руку с оружием на мужа.
Не могу этого видеть. Не хочу.
– Это очень просто, – сказал Агеев, – просто нажать на вот этот крючок. Не бойся, Катя, жми. Жми!
Ударил выстрел, закричала женщина. Пуля ударила ее мужа в живот. Он рухнул на пол, согнувшись вдвое, ноги его забили по полу.
Жена упала на колени, зажала уши руками и закричала.
Агеев подошел к извивающемуся от боли телу и присел на корточки.
Гаврилин дернулся было, чтобы встать, но рука Палача с силой сжала его руку.
– Сидеть!
– Да пошел ты!..
– Не делай глупости, – сказал Палач, – это мое дело.
– Так делай его!
– Сейчас, – Палач сунул руку под пиджак.
Гаврилин осторожно отодвинул в сторону стул, стоящий у него на пути. Или падать на пол, или бросаться на кого-нибудь – нужно будет место. Если Палач ошибется, то…
Черт, твою мать!
– Ты куда дел взрывчатку?
– Взрывчатку? Положил в машину и оставил эту машину в одном интересном месте. – Палач вытащил пистолет, снял его с предохранителя.
– У тебя нет запасного? – спросил Гаврилин.
– Наблюдателям стрелять не положено.
– Есть или нет?
– Нет, успокойся.
– Солдат – менты! – Гаврилин оглянулся на голос.
А что же тогда делает здесь он, гуманный и чистенький наблюдатель? Наблюдает? Чтобы потом все изложить начальству? А начальству нужны его наблюдения? Начальству, неизвестному, недосягаемому начальству совершенно насрать на то, КАК выполняются его приказы. Его интересует только, что они, эти приказы, ВЫПОЛНЯЮТСЯ.
Лицо Гаврилина обдало жаром. Он здесь, он выполнил требования Палача, но теперь даже это теряет смысл. Двести килограммов пластиковой взрывчатки. Ну и что? Что с того, что Палач может взорвать эту взрывчатку? Начальство будет недовольно? А может, начальству именно и было нужно несколько сот трупов на праздник?
И теперь его, такого жертвенного, такого инициативного, просто уберут по окончании мероприятия. Чтобы не мешал. И если Палач не соврал, если он, действительно, собирается ему сообщить, где именно заложена взрывчатка и как к ней подступиться, то где гарантия, что ее все-таки не взорвут из самых высоких политических соображений?
И тогда совершенно бессмысленной выглядит его попытка спасти жизни людям, которых никогда не видел.
Мать твою! Сука. А кто, собственно, сука? Жизнь? Судьба? Гаврилину захотелось заскулить.
Что остается? Ждать? Ждать, пока эти подонки наиграются, пока решать закончить праздник? Пока Палач соизволит сообщить, где взрывчатка? А до тех пор наслаждаться зрелищем?
– Ты своим детишкам после утренника, наверное, еще и банкет запланировал? – неожиданно для себя спросил у Палача Гаврилин.
– Мои детишки после утренника решили разобраться со мной, раз и навсегда. Солдат подрос, никого не хочет иметь над собой.
– Так что, они и тебя могут прямо сейчас пришить? – спросил Гаврилин.
– Сейчас – не могут. Мы успели заработать довольно большие деньги. А они у меня. Так что…
– Весело…
– Нормально.
– Тебе виднее.
Грязь
– А сейчас мы с вами повеселимся, – Агеев улыбнулся и подошел к столикам.Боятся. Это чувство пьянило Агеева как водка, как спирт, как… Какие, к черту, наркотики… Вот это все, животный страх, испуг на лицах, готовность выполнить любые его приказы – вот с этим ничто не сможет сравниться. Он всемогущ, он может повелевать их жизнями, он может их заставить…
– Я хочу вам предложить интересную игру. Очень интересную игру. Вы все будете в нее играть. Очень простые условия, и очень большой выигрыш. Сыграем?
Агеев подошел к ближнему столику.
– Вы ведь хотите со мной сыграть? Правда?
За столиком сидели две пары, почти его ровесники.
– Не слышу? – Агеев протянул микрофон девушке.
– Хотим.
– Умница. Только ты даже правилами не поинтересовалась. Так хочется поиграть!
Блондин громко хмыкнул в дверях.
– А правила очень простые. Я, как водящий, даю вами задание, а вы его выполняете. Если нет, – умирает ровно один человек. Либо вы, либо кто-нибудь другой. Понятно?
Девушка, которой Агеев протягивал микрофон, попыталась что-то сказать, но не смогла.
– Не слышу!
– По-поняла…
– Вот и славно. Если кто-то не понял, скажите, мои приятели вам объяснят. Все поняли? Тогда кто хочет сыграть первым? Есть желающие?
Агеев обвел зал взглядом, с наслаждением видя, что все без исключения опускают глаза.
– Неужели, нету желающих? Напрасно. Те, кто первым начнет играть, получат самое простое задание. Все еще никто не хочет? Ах да! Я забыл сказать, какой вас ожидает выигрыш.
Агеев выдержал паузу. Словно током било его изнутри. Хорошо, хоть голос не дрожал.
– Тот, кто сыграет в нашу праздничную игру, сможет остаться живым. Я не обещаю, но шансы у него появятся.
Агеев оглядел зал. Неужели кто-нибудь вызовется сам? Да нет, слабо им! Стадо. Отара баранов.
– Никто не хочет остаться в живых? Придется тогда мне самому заняться спасением ваших жизней.
Агеев снова наклонился к девушке за передним столиком:
– Тебя как зовут?
– Оля…
– Первой в нашу замечательную игру будет играть девушка с прекрасным именем Оля. Пойдем на сцену, Оленька.
– Пожалуйста… – еле слышно сказала девушка.
– Так нельзя, я еще не дал задание, а ты уже отказываешься. Это не по правилам. – Агеев подтолкнул девушку стволом пистолета, она вздрогнула, как от прикосновения огня, встала и пошла за Агеевым.
– Вот и славно, – сказал Агеев и облизнул губы. – Оленька, а ты с кем сегодня пришла сюда? С друзьями?
Голос Агеева дрогнул, чуть было не сорвался. Агеев сглотнул, попытался немного успокоится.
– С друзьями…
– А среди… – Агеев откашлялся, – среди них есть твой парень?
– Что?
– Ну, твой парень, или ты с подругой?
– Парень… Миша.
– Миша… – Агеев посмотрел на парня. – Зал приветствует Мишу.
Тишина. Агеев посмотрел на зал.
– Я не слышу аплодисментов! Я. Не. Слышу. Аплодисментов. – Пистолет медленно поднялся и повернулся дулом к залу. – Ну? Зал приветствует Мишу.
Кто-то хлопнул в ладоши, потом кто-то еще, потом начали хлопать все.
– Вот так, – сказал Агеев, – а теперь Оля нам скажет, хочет она или нет, чтобы Миша умер?
Девушка побледнела и качнулась.
– Не нужно обмороков, не нужно. Ты ведь не хочешь, чтобы Миша умер? Нет? Я тоже не хочу. Правда, хорошо?
– Хорошо…
– А ты хотела бы сделать ему подарок? Хотела?
– Да…
– Вот я тебе и предоставляю такую возможность. – Агеев снова сглотнул. – На Новый год ты подаришь своему Мише стриптиз.
Девушка зажмурилась.
– Можешь приступать, – сказал Агеев, – заодно подаришь ему еще и жизнь.
Блондин засмеялся, его поддержал Бес.
– Люди ждут, – сказал Агеев. – Музыку, маэстро!
Музыкант нажал кнопку, и заиграла музыка.
Палач
Это не он привел сюда их. Не он. Ему приказали. Он только выполняет приказ. Люди захотели, чтобы он организовал это и он, как оружие, был просто обязан это сделать.Неправда. Он сам все это спланировал. Сам. Ведь можно было обойтись только одной кровью. Просто кровью, которой он и так достаточно пролил. Но он решил, что нужна грязь, что он должен ткнуть всех этих людишек мордой в грязь, заставить их почувствовать ее гнилостный вкус, захлебнуться в ней, выпачкать в этой грязи их чистенькие руки…
… И вместо этого сам сейчас не может дышать из-за подступившей тошноты. Девчонка дрожащими руками стаскивала с себя одежду, Агеев отошел к столу и налил себе воды. У него дрожат руки.
И не от страха. Он ведь возбужден! Ему нравится все происходящее. Он получает от этого наслаждение. Блондин уже почти забыл о том, что ему нужно следить за залом, он весь там, возле раздевающейся девушки.
Бес… Хитрый Бес, вчера сдавший ему всех своих товарищей. Бес, который знает, что после окончания акции ему предстоит покончить с ними. Вернее, который думает, что ему придется это делать. Даже он не сводит с девушки глаз.
Палач откинулся на спинку стула. Кто во всем этом виноват? Он? Но он ведь не заставлял этих сопляков вести себя так, он даже не учил их убивать. Они сами хотели это делать. Они уже такими пришли к нему из мира людей.
Так почему же он сейчас испытывает щемящее чувство вины, которого не испытывал уже давно…
Нет, недавно. Когда хоронил Дашу и Володю. Но то была вина перед ними, перед его группой, а сейчас? Перед кем он чувствует вину? Неужели перед этими людьми, к которым никогда не относился как чему-нибудь значимому?
Палач сцепил пальцы рук. Жалость? Жалость? К ним? Или к себе?
Что с ним происходит? Как там сказал вчера этот Наблюдатель? Исповедаться?
Сам Палач с ним тогда согласился, да, исповедаться, рассказать о том, что чувствует, что думает, что сделало его таким, и почему он поступил именно так, а не иначе.
Да, исповедаться, но почему, почему сейчас ему кажется, что это не все, что вовсе не таким уж важным является это, что не кажется таким необходимым передать вершителям его судьбы послание?
Палач обернулся к Гаврилину. Тот сидел с закрытыми глазами, и губы его шевелились. Он что-то шептал. Молится?
Грязь
Беса все происходящее почти не интересовало. Ну, девка и девка. Ну, раздевается. Ну и что? Что телки перед ним никогда не раздевались?Бес глянул в зал. Блондин, мудак, ясное дело, пялится на сиськи. Наташка… Эта совсем озверела. Бес сам чуть не обосрался, когда увидел, как она разделала того лося. Да она еще и кончила там на нем, бля буду, кончила.
Вот кого замочу с удовольствие, так это ее. И Солдата. И Блондина. И… Да всех их замочу. Замочим вместе с Крутым. А потом денежки поделим. А с денежками перед ним любая разденется!
Вот как эта! Бес задумался и не сразу въехал в то, что сказал Агеев после того, как девуля стянула с себя трусы.
– … теперь Мишина очередь порадовать свою подружку.
Это что, он теперь хочет, чтобы пацан трахнул девку перед всеми прямо на сцене?
– Не стесняйся, Миша, приступай.
Ага, приступай, добренький какой. А пистолет направил этому самому Мише в яйца. Бес хмыкнул про себя. Как же, трахнет он, жди. У него, небось, и хрен не встанет.
– А придется! Либо ты, либо любой желающий из зала. А ты умрешь.
Доступно излагает, сволочь. Бес сплюнул себе под ноги. Какого он хера? Ну, замочить, ну, отмудохать. Чего тянуть кота за яйца? Вот ведь, сука какая.
Что там Крутой? Бес бросил взгляд в его сторону. Сидит, как ни в чем ни бывало и разговаривает спокойно. Те еще нервы.
– Придется помочь тебе немного, Миша, – сказал Агеев. – Наташка, ты поставишь молодому человеку инструмент?
Если бы она сейчас к Бесу сунулась с выпачканной кровью физиономией, у него точно не встал бы. А этот ничего так, жить, наверное, хочет. Девка его плачет, а он спокойно принимает минет. Молоток.
– Вот видишь, Оля, как твой Миша хочет порадовать тебя? Вот он уже и готов. Ничего, Оля, не стесняйся, здесь все свои.
Бес снова посмотрел на Крутого. Он что, так и будет ждать, пока Солдат этот хренов, весь кабак перетрахает? Его дело. Бесу бы только поделить бабки. На двоих. А там…
А чего, собственно, на двоих? Бес даже на сцену смотреть перестал. А действительно, чего это с этим Крутым делиться. Вот они вдвоем замочат этих уродов, Крутой ему доверяет, отведет к деньгам… И тогда… И еще правильно говорил Агеев, откуда же он все про них узнал?
Если и вправду только один Крутой знает все про них, то лучше от него, действительно, избавиться.
Девка на сцене плачет. Дура, могло быть и хуже. Вон, Блондин ей бы вставил, да так, что на всю жизнь запомнила бы.
Бес глянул на часы. Твою мать, без десяти двенадцать. Чуть Новый год не прозевали.
Наблюдатель
– Я не хотел этого.– Что? – Гаврилин просто не поверил себе, Палач не мог сказать ничего подобного.
– Я, действительно, не хотел ничего подобного. Правда.
– Ты просто хотел их всех убить?
– Я хотел…
– Чего? Что ты хотел доказать? – Гаврилин говорил, не открывая глаз.
– Что доказать? Что может доказывать Палач? Действительно… Я ведь просто должен тупо выполнять ваши приказы. Так, кажется, сказал тебе вчера твой начальник. У меня просто ума не должно было хватить на то, чтобы распознать ловушку. Меня просто должны были использовать и выбросить.
Использовать и выбросить, подумал Гаврилин, использовать и выбросить. Очень лаконично и емко. Инструкция по употреблению Палачей и Наблюдателей.
– А я не хочу умирать вот так, в роли тупого исполнителя.
Как там незадолго перед смертью говорил покойный Артем Олегович? Не хотел, чтобы Гаврилин думал о нем, как о дураке? Что-то в этом роде. Какие мы все-таки, одинаковые.
– Да, я убивал, я убивал по вашему приказу, и мне это нравилось. Я хотел убивать вас.
– Нас?
– Вас, людей. Раз уж я не могу вычистить от вас всю землю, то…
– То хотя бы по мере сил.
– А жить среди вас, копошиться в этой грязи…
– Взял бы и ушел.
– Куда?
– В монастырь. Повесился бы, в конце концов.
– Ради чего? Чтобы сохранить вам жизни?
– Тогда чего стонешь, ведь все идет, как нужно. Вон нескольких уже убили, одну трахают. Все правильно.
– Это делаете вы сами. Сами, без моего участия. Вы люди уничтожаете себя сами.
Это да, это он верно подметил. Сами себя. А вот интересно, если бы сейчас этот молокосос с пистолетом в руках подошел к нему, Гаврилину, и потребовал изнасиловать эту же девчонку. Что бы он сделал? Что?
– И я решил поступить по-своему. Я слишком долго был вашим инструментом. А теперь вы станете моим.
– Мы – люди?
– Да.
– А ты?
– Что – я?
– А ты – не человек?
– Нет.
– И действуешь совершенно самостоятельно, чтобы доказать всем, какой ты умный? – Гаврилин, наконец, открыл глаза и повернулся к Палачу. – Ни хрена подобного!
– Что ты доказал? Что распознал коварные замыслы по твоему уничтожению? Ты даже перенес место действия и его время. Все? А, ты еще не сам все это делаешь, ты делаешь это руками людей. Чего ты добился? Поднялся до уровня тех, кто использовал тебя, или опустил их до своего уровня? Тебе от этого стало легче? А им стало хуже? Ты все равно выполнил их приказ. Чуть меньше крови. Зато насколько больше грязи! Браво, молодец, прими мои поздравления!
Палач молчал. В микрофон что-то снова заговорил Агеев, но Гаврилин этого не слышал. Его прорвало.
И не Палачу он это говорил, а себе, не на него выплескивал свою злость, а на себя.
– Что ты хотел, чтобы я передал своему начальству? Что ты умный, что ты разгадал их? Ты, небось, даже не думал выжить. Умереть, продемонстрировав свою силу. А они будут жить дальше, униженные твоим мужеством и непоколебимостью? Так?
– Так! И я сделал это! Я мог уйти, исчезнуть, остаться в живых, но не стал этого делать. Я пошел на смерть не потому, что они за меня так решили, а потому, что…
– А потому, что тебе захотелось умереть? – Гаврилин чуть не сорвался на крик, но вовремя сдержался.
– Да, мне захотелось умереть.
– И вот это все – просто твой новый оригинальный способ самоубийства?
Ударил выстрел. Кто-то не смог выполнить задания Солдата. Потом еще раз выстрелила Наташка, но Гаврилин на это уже почти не обратил внимания.
– Они здесь при чем? Эти вот люди? Они перед тобой чем провинились, кроме того, что относятся к роду людскому?
– А те, кого я убивал по вашему приказу, тоже передо мной ничем не провинились. А я их убивал, и у тебя, кажется, к этому нет претензий. У тебя только слезы наворачиваются из-за того, что я это все делаю не так, как мне приказали?
– Нет. Ты помнишь, я тебе говорил, что отправил своего телохранителя выяснить, что там конкретно произошло с Жуком у меня во дворе? Помнишь?
– Ну.
– Ты сказал, что тебе приказали меня убрать в определенном месте и в определенное время? И распорядились насчет того, кто конкретно должен меня отправить на тот свет? Так?
– Так.
– А вот компании тамошних сявок кто-то заплатил за то, чтобы они разобрались с двумя мужиками во дворе. Просто набили им физиономии. Правда – смешно? Кто же это так нехорошо поступил и с Жуком, и с Дрюней? Уж не один ли и тот же человек?
Так что, может, тебя просто снова использовали зачем-то, только на этот раз втемную?
– Зачем?
– Спросил у больного здоровья! Для того, например, чтобы заставить меня что-нибудь сделать … – Гаврилин осекся.
Заставить сделать меня? Стоп. Что должен был бы сделать я, если бы был нормальным человеком? Сразу же после всего случившегося я должен был бы сообщить начальству о происшествии. Просто взять и перезвонить Артему Олеговичу. А потом еще взять и спрятаться.
И никто бы меня в этом не обвинил бы. Я бы вышел из игры. Как раз накануне задуманного Палачом.
А Артем Олегович не стал бы лично приезжать, чтобы меня убить. И остался бы жив. Или не остался бы?
Снова грохнул выстрел. Сколько можно?
И все-таки, похоже на то, что подставили не одного только Палача. И еще похоже, что и Наблюдатель не был конечной целью.
Глава 12
Грязь
Воздух в ресторане вибрировал от напряжения. Страх и безысходность пропитали воздух, стены и лица людей. Агеев полной грудью вдыхал эту смесь, каждой клеточкой своего тела смаковал ужас этих людишек, испуганно жмущихся друг к другу под его взглядом.Это только начало. Он еще не показал им свою силу полностью. Все начинало плыть перед глазами у Агеева, и ему стоило больших усилий сосредоточиться на чем-нибудь конкретном.
Даже речь его стала невнятной, голос то садился, то срывался на визг. Как он хотел растерзать все это стадо собственными зубами, как ему хотелось уничтожить всех сидящих в зале разом, рвать их тела в клочья, заставлять этих испуганных мужчин и женщин копошиться в этой крови…
Одна женщина просто не поняла того, что говорил Агеев. Ее лицо побелело, она прижала руки к груди, затравлено оглянулась на мужа, даже попыталась что-то переспросить у Агеева, но голос не подчинился ей.
– Что? Не хочешь выполнять? – Агеев сжал ее горло рукой. – Не хочешь?
Женщина стала задыхаться, но Агеев этого не замечал.
– Ты, сука, не хочешь делать того, что я приказал? Отвечай! Отвечай! – Агеев переставал понимать, что делает. Он сжимал горло, лицо женщины покраснело, она пыталась вздохнуть, но не могла. Она хотела просить, но ни звука не могло вырваться из ее горла.
– Молчишь? Молчишь? – Агеев теперь видел только судорожно открытый рот и стекленеющие глаза. – Молчишь?!
Женщина, наконец, не выдержала, схватилась за руку Агеева и попыталась разжать его пальцы. Она просто хотела вдохнуть воздуха, удушье пересилило страх, тело ее уже подчинялось инстинкту.
Его схватили за руку! Его! Его пытается остановить какая-то стерва. Агеев ткнул стволом пистолета в лицо, в раскрытый хрипящий рот и нажал на спуск.
– Я же предупреждал! Я вас всех предупреждал! – не вынимая пистолета и продолжая держать за горло уже мертвое тело, Агеев обвел остановившимся взглядом замерший зал. – Я всех вас предупреждал!
Потом Агеев посмотрел на лицо убитой, высвободил ствол пистолета. Голова женщины откинулась назад, изо рта потекла кровь.
– Проиграла ты, милая, проиграла, – сказал Агеев и поцеловал труп в залитый кровью рот.
За соседним столом кого-то стошнило, но Агеев этого не видел. Ему вдруг пришла в голову новая мысль, настолько привлекательная, что он уронил тело на пол, выпрямился и засмеялся.
Они умирают по его приказу. Умирают, даже не пытаясь сопротивляться. Это возбуждало его, но теперь ему захотелось, чтобы они, эти чистенькие и слабенькие, убивали друг друга. Да, именно так.
– Продолжаем игру! – не переставая смеяться, крикнул Агеев и всхлипнул. Огни ламп, елочная мишура, лица людей – все смешалось в едином водовороте, понеслось вокруг него. Да, да, да! Именно ради такого стоит жить, только ради такой власти над людьми родился Солдат!
Агеев не заметил, что муж убитой оторвал, наконец, взгляд от ее залитого кровью лица, перевел остановившийся взгляд на Агеева и медленно встал. Не видел Агеев, как пальцы мужа сомкнулись на горлышке бутылки, стоявшей на столе, не видел он и того, как взметнулась эта бутылка над его головой.
Не обратил он внимания и на то, что Наташка, наблюдавшая за всем этим, выстрелила в спину замахнувшегося. Все это прошло мимо Агеева, он теперь мог думать только об одном.
Где они? Где эта пара, его попутчики, Катя и, кажется, Олег? Агеев потер левой рукой глаза и почувствовал на своем лице что-то влажное. Кровь. Он выпачкал руку кровью той дуры и теперь размазал ее по своему лицу. Агеев рванул со стола скатерть и вытер лицо. На щеке и лбу остались красные полосы, но Агеев не обратил на них внимания.
Олег и Катя. Катя и Олег. Где?
Агеев огляделся. Ага, вот. Как дела, милые? Помните меня еще? Вот и славно, вот и замечательно!
Агеев обнял Олега за плечи:
– Что же это вы не хотите со мной сыграть? Тут ведь так уютно? Правда, Катя?
Агеев взял женщину за руку и увлек за собой к сцене.
– Внимание всем! Сейчас мы проведем конкурс на звание единственного члена семьи.
– Катя, ты любишь своего мужа? Любишь? – Катя молчала.
– Молчишь… Тогда мы попросим подняться на сцену ее супруга. Его зовут Олег. Иди сюда, – Агеев поманил его к себе пистолетом.
Наблюдатель
– Останови это, – сказал Гаврилин.– Не могу.
– Не можешь?
– Не могу. Он теперь не послушает никого. Его теперь можно только убить. – Палач говорил это без сожаления, просто констатировал.
Только убить. Просто взять и выстрелить в кривляющееся лицо ублюдка. Гаврилин мельком глянул на Агеева и уже не мог оторвать глаз.
Он же сходит с ума, подумал Гаврилин, он просто сходит с ума. Или он уже сошел с ума?
Девятнадцатилетний мальчишка, с кривящимися в истерике губами, с пеной, летящей изо рта при каждом слове, стал полным хозяином жизней несколько десятков людей. Ни в чем не повинных людей.
Сейчас он этих мужа и жену заставит убивать друг друга, а потом выведет следующую пару, а потом следующую, а потом…
Гаврилин снова сглотнул, чтобы отогнать подступающую тошноту. Полтора месяца назад все это выглядело иначе. Он был отделен от всей этой грязи системой и своими проблемами. Наблюдатель ломал голову, зачем все это планируется, ему мучили вопросы зачем и как, и он даже не задумывался над тем, какой ценой.
Он ведь сам тогда отобрал из общего списка кандидатов для группы Палача этого солдатика. Сам включил его в рекомендательный список для Палача. Сам.
– Ты собираешься смотреть на это и дальше? – спросил Гаврилин.
– Не знаю.
– Что ты не знаешь? У тебя есть оружие?
– Есть.
– Так что же ты?
Палач повернул лицо к Гаврилину и улыбнулся:
– А ведь меня называют Палач, а не Спаситель. С чего это ты решил, что я стану кого-то спасать? Это ведь мой новый способ самоубийства. Так ведь ты сказал?
– Какая же ты все-таки сволочь!
– Может быть, я и сволочь, но я не дурак. – Палач наклонился к Гаврилину. – Если я сейчас попытаюсь выстрелить и промахнусь, или даже попаду в Солдата, нас изрешетят Блондин и Наташка. И не только нас. Лягут все.
Это точно, подумал Гаврилин, это точно. Они не будут разбираться, кто стрелял, они просто выметут зал пулями и все. Значит, остается просто сидеть и ждать.
– Отдай мне телефон.
– Нет.
– Отдай мне телефон.
– Куда ты собираешься позвонить?
– Вызову свою группу прикрытия.
– И что? Они пойдут на штурм ресторана? А они имеют право вот так раскрываться? Ведь потом возникнут вопросы, кто, откуда, зачем. Начальство тебя не одобрит.
– В милицию позвоню. – Гаврилин сразу же понял, что сморозил глупость. Пока милиция прибудет, пока все оцепят – пройдет слишком много времени. А потом начнутся переговоры, попытки уговорить, а пока Агеев будет стрелять, или заставлять стрелять других…
– Ну, вы уже решили, кто из вас сегодня останется в живых? – спросил Агеев у мужа и жены. – Кто останется у вашей дочери – папа или мама?
Я не могу этого видеть, подумал Гаврилин. Я тоже сейчас сойду с ума, как вон та девчонка, которая до сих пор бьется в рыданиях в углу зала. Можно просто встать, крикнуть что-нибудь этому пакостнику и получить пулю в лоб. И все для меня кончится. Все-все-все.
Гаврилин увидел, как Агеев сунул свой пистолет женщине, обнял сзади и стал наводить ее руку с оружием на мужа.
Не могу этого видеть. Не хочу.
– Это очень просто, – сказал Агеев, – просто нажать на вот этот крючок. Не бойся, Катя, жми. Жми!
Ударил выстрел, закричала женщина. Пуля ударила ее мужа в живот. Он рухнул на пол, согнувшись вдвое, ноги его забили по полу.
Жена упала на колени, зажала уши руками и закричала.
Агеев подошел к извивающемуся от боли телу и присел на корточки.
Гаврилин дернулся было, чтобы встать, но рука Палача с силой сжала его руку.
– Сидеть!
– Да пошел ты!..
– Не делай глупости, – сказал Палач, – это мое дело.
– Так делай его!
– Сейчас, – Палач сунул руку под пиджак.
Гаврилин осторожно отодвинул в сторону стул, стоящий у него на пути. Или падать на пол, или бросаться на кого-нибудь – нужно будет место. Если Палач ошибется, то…
Черт, твою мать!
– Ты куда дел взрывчатку?
– Взрывчатку? Положил в машину и оставил эту машину в одном интересном месте. – Палач вытащил пистолет, снял его с предохранителя.
– У тебя нет запасного? – спросил Гаврилин.
– Наблюдателям стрелять не положено.
– Есть или нет?
– Нет, успокойся.
– Солдат – менты! – Гаврилин оглянулся на голос.