Страница:
- Если бы не исчислитель, милостивый гиазир Самеллан, -
сказал Знахарь, сверля капитана пристальным взглядом, -
пар-арценц был бы сейчас мертв. И вместе с ним было бы мертво
все наше дело. Так что потрудитесь оставить свою мстительность
при себе. Она вам еще пригодится в будущем. А исчислителя я бы
рекомендовал представить к нагрудному отличительному знаку.
Вот только не понятно к какому. Явно не к варанскому, -
закончил Знахарь уже в своей привычной шутливой манере.
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
Мгновения торжества. Ровный мертвенный свет, истекающий с
небес на поле беспощадной сечи. Мертвые лица мертвых. Мертвые
лица живых. Вой Гулкой Пустоты в ушах и под сердцем.
Красноглазый человек с длинными снежно-белыми волосами,
рассыпавшимися по плечам из-под шлема, увенчанного полумесяцем
и девизом правящей династии Новых Конгетларов, принимает
присягу из сочащихся кровью свежих ран уст побежденных.
Ему нет противников. Ему нет равных. Ему нет предела.
Море Фахо рокочет в нескольких лигах от его стоп. На нем -
лес мачт, бьются по ветру штандарты Южных Домов и шелковые
тритоны тернаунских дружин.
Война эпохи Третьего Вздоха Хуммера завершена.
Звезднорожденные мертвы. Кальт, узурпатор ре-тарского
престола, умерщвлен на рассвете. Элай, сын Звезднорожденного,
умерщвлен час назад. Мятежный Дом Гамелинов истреблен. Орин
раздавлен, как молодой неумелый краб в челюстях бывалой
морской черепахи. Имя черепахе - Синий Алустрал. Имя новому
Властелину Круга Земель - Торвент Мудрый.
Губы Герфегеста сухи и шершавы. На мгновение он, глупейший
из Конгетларов, прикладывает их к тыльной стороне ладони
своего бывшего наставника, своего бывшего соратника, своего
бывшего императора.
Герфегест поднимает глаза. Сейчас, сейчас эти сухие губы
предателя произнесут слова присяги. Сейчас.
- Торвент, мгновения твоей жизни сочтены. Ищейка Урайна
идет за тобой.
Тогда он не нашел ничего лучшего, чем смех. Смех - и
промельк стали, вернувшей мятежного Герфегеста в лоно небытия.
Но прежде чем последний из покоренных мерзавцев склонил
перед ним колени, прежде чем он успел задуматься над словами
Герфегеста, сочлененная смерть разыскала его.
Норо окс Шин слишком хорошо помнил тот день и слишком
свежей казалась боль, дробящая огненными молотами в прах его
молодое тело. Норо окс Шин не рассмеялся теперь, спустя
шестьсот лет после своей смерти в зените небывалого
могущества, по сравнению с которым слава Элиена, искусство
Шета и воля Урайна были менее, чем ничем.
Убийца Отраженных чуял свою добычу за многие лиги так же
хорошо, как гончая чует медведя, как Поющее Оружие - плоть
Звезднорожденного, как влюбленный мужчина - счастье своей
возлюбленной.
Сточными канавами улиц, вытяжными трубами обширных
подвалов особняков Красного Кольца, а то и просто густой
травой садов, разбитых на манер алустральских "озер и тропок"
Убийца крался к своей цели.
Убийца Отраженных не мог "знать", но он мог "пребывать в
действиях, которым позавидовали бы и превыше всех мудрый
правитель, и превыше всех зоркий следопыт, и превыше всех
опытный воин". Весь отстаток ночи и все утро Убийца Отраженных
пребывал в действиях. И они вывели его в туннель Почтового
Дома. Туннель, ведущий в неведомую Убийце Отраженных громаду
Свода Равновесия.
Но Убийца Отраженных и не должен "ведать". Пестрый Путь
ведет его от начала до конца рокового странствия. Убийца
Отраженных уже был близок к концу. И сверхчуткий Зрак Истины в
кабинете гнорра отозвался его приближению.
Когда Норо, стремительно подошедший к шару, приложил к
нему ладони, а после невесть зачем - и правое ухо - а вслед за
этим вернулся, сел, бессмысленно обвел взглядом надрубленную
поверхность стола и стражей за спиной Эгина, он вновь обрел
способность удивлять мир членораздельной речью.
- Вы не солгали мне, рах-саванн. Признаюсь, я удивлен.
Можно даже сказать - восхищен вами, рах-саванн. И тем большим
будет мое восхищение, когда вы продемонстрируете свою
способность не только выпускать в мир Ищейку Урайна, но еще и
отзывать ее обратно.
Теперь для Эгина настала очередь неподдельно удивляться.
- Простите, аррум, я не вполне понимаю вас. Убийца
Отраженных ушел своим путем и я не имею над ним ни малейшей
власти. Равно как и вы, равно как и кто-либо другой.
- Милостивые гиазиры, оставьте нас.
Слова Норо явно были обращены к "матросику" и "нищему",
так как кроме них в кабинете никого не было и те безмолвно
направились к дверям подъемника. Норо помолчал, ожидая когда
они исчезнут для Эгина в полной неизвестности, и сказал
твердым, ровным голосом.
- Не тебе, варанец, судить о темной мудрости Октанга
Урайна, Звезднорожденного, призванного ко второму рождению
волею Хуммера и уничтоженному волею Кальта Лозоходца. И не
тебе, варанец, знать о секретах его Ищейки.
Судя по тому, что Норо отослал своих преданных псов, он
говорил нечто, чего ни одному смертному знать не должно. Эгин
подумал, что если Норо говорит это ему, следовательно он уже
заочно приговорил его, Эгина, к смерти в любом случае. А у
Эгина, хоть ему и было стыдно в том себе признаться, была
слабая надежда, что Норо по каким-то соображениям высшего
порядка до поры до времени оставит его в живых. Ведь уцелел же
он, Эгин, в стольких передрягах! И Дотанагеле он глянулся, и
Знахарю, и даже Лагха был более чем снисходителен к нему. Если
не считать, конечно, указаний Онии убить его незамедлительно
по прочтении письма.
Норо тем временем продолжал:
- Урайн был достаточно умен, чтобы оставить лазейку к
хладному сердцу и каменным глазам Скорпиона. Скорпион - это
стрела, которая создана так, что ее можно вернуть обратно. Но
сделать это может лишь тот, кто выпустил стрелу. Ты, Эгин,
безумно везучий рах-саванн Опоры Вещей, выпустил Скорпиона в
мир. И ты, Эгин, заставишь его вновь распасться в ничто, в
бессмысленные побрякушки.
- Странно, - протянул Эгин, опьяненный гибельным
предощущением своей близкой и неизбежной смерти. - Вы
полагаете, аррум, что я, офицер Свода Равновесия, присягавший
на верность Князю и Истине, а равно и невольный странник
Пестрого Пути, я выпустил Убийцу Отраженных ради собственной
забавы и теперь по первой же вашей просьбе верну его назад.
Норо противоестественно свернул голову набок (ну чистый
ворон!) и с усилием потер шею под своим знахарским шлемом.
- Да, рах-саванн, по первой же моей просьбе. Просьба будет
чуть позже. А пока что вы можете поговорить со мной. Просто
поговорить.
Эгин был в полном недоумении. А как же "я вырежу твое
сердце, мерзавец, если ты не..." или "вскрою Внутреннюю Секиру
и ты поймешь, чем..."? Впрочем, что ему, Эгину? Уж лучше
действительно просто поговорить. Но о чем? В том что Норо -
Отраженный, Эгин теперь не сомневался, ибо отчего бы
самозванному гнорру так пугаться Скорпиона? В том что тирания
нового гнорра будет жестокой и беспощадной Эгин тоже не
сомневался. Они - враги и говорить им не о чем. Оставалась
Овель.
- Скажите, аррум, а где Овель исс Тамай?
- Овель? Не знаю. Честное слово, не знаю. Я вам лучше
расскажу как мои люди выследили вас в Пиннарине. Хотите?
Эгин не хотел и поэтому молча пожал плечами. Понятно ведь
и так, что дотошный гвардеец на заставе послал все-таки своих
людей в Свод сообщить о подозрительном арруме по имени Иланаф
и Норо, который ожидал появления своего агента, услышав
описание его, Эгина, внешности, сразу понял, какой "Иланаф"
прибыл в столицу. Нет, говорить им было решительно не о чем. И
Норо это тоже знал. Но чего же он ждал, чего?
"Голубые Лососи" возвращались в родной порт. Четыре лучших
корабля княжеского флота шли в Пиннарин чтобы - как почти
никто не сомневался - найти там свою гибель. Даже Лагха
Коалара был уверен в том, что они обречены. Едва ли Эгин
выполнил его поручение. Едва ли Онни получил его предписания.
Едва ли Хорт окс Тамай выполнил условия и уничтожил нового
гнорра. И если это действительно так - значит, после
бессмысленных переговоров и его, Лагху, и всех его людей ждет
смерть. Но прежде - прежде - они уничтожат Сиятельного Князя.
На это им еще достанет сил.
Гнорр приказал не поднимать черных флагов. Пусть каждый
солдат, пусть каждый эрм-саванн в порту увидит, что они не
намерены сдаваться. Это боевые корабли и идут они для того,
чтобы при необходимости сражаться до последнего. На "Голубых
Лососях" вообще не было поднято никаких флагов. Но - и в этом
гнорр в полной мере проявил свое дипломатическое чутье - по
приказанию Лагхи на всех кораблях были заготовлены штандарты
новой правящей династии. Династии Тамаев.
Сиятельный Князь тоже был готов вести переговоры во
всеоружии. Флот Открытого Моря в полной боевой готовности был
развернут прямо в порту двумя устрашающими шеренгами, между
которыми со всей неизбежностью предстояло пройти "Голубым
Лососям". На набережной выстроились две тысячи гвардейцев с
тяжелым вооружением. Крыши ближайших к порту домов кишмя
кишели лучниками. Все было приготовлено к тому, чтобы
искрошить мятежников в считанные короткие колокола.
Лагха Коалара не любил доспехов и клинкового оружия. Лагха
любил просторные одежды и магические искусства. Но теперь он
облачился в полный алустральский доспех и взвесил на руке
посеребренный шлем, который по легенде некогда носил сам Кальт
Лозоходец. Легенда не лгала.
- Ну наконец-то! - оживился Норо окс Шин.
- Овель... здравствуй, - сказал себе под нос опешивший
Эгин. Сказал настолько тихо, что Овель наверняка не услыхала
его.
Она была растрепана, простоволоса, худа и очень испугана,
как бывают испуганы девушки, которых вытащили из купальни,
обернули в шерстяной плащ с чужого плеча, сковали запястья
браслетами - такими же точно, какие были на Эгине - а потом
долго вели мрачными туннелями и коридорами на вершину Свода
Равновесия.
- Здравствуйте... милостивые гиазиры, - проблеяла Овель и,
окинув Эгина отчаянным, непонимающим взглядом, потупилась.
Хотя лицо новоиспеченного гнорра по имени Норо окс Шин
почти полностью скрывал шлем, Эгин, знавший гнорра простым
аррумом, догадался, что появление Овель было для него самой
радостной новостью сегодняшнего утра.
Норо воистину ликовал. О Эгине он, кажется, и думать
забыл. В результате его ликование вылилось в довольно
странные действия. Постояв в молчании минуту, он вынул из-за
пояса короткий с широким лезвием кинжал и решительно
направился к Овель. Конвоиры отступили на шаг - мол, если у
гнорра возникло желание убить девушку собственноручно, они не
будут портить ему удовольствие. Овель тоже отшатнулась назад,
но офицеры являлись той непреодолимой преградой, дальше
которой отступление было совершенно невозможно.
Норо, впрочем, не хотел ничего дурного. По крайней мере,
на этот раз. Безо всяких комментариев он взял в плен
каштановую прядь волос Овель и с ухватистостью цирюльника
срезал ее у самого уха девушки. Получившуюся каштановую змейку
он осмотрел довольно придирчиво и передал одному из офицеров.
- Незамедлительно доставить это князю! А ее усадите вон
туда, - сказал он, уже обращаясь к остальным и, казалось, до
времени потерял к Овель всякий интерес.
"Вон туда это вон куда это?" - Эгин повернул голову вслед
за указательным пальцем гнорра. Одна достопримечательность
кабинета гнорра ускользнула от него, до поры спрятавшись за
центральной колонной. Пыточный стул с ремнями, которые
обхватывают тела своих жертв словно щупальца спрута.
- А теперь, рах-саванн, у меня есть к вам одна просьба, -
сказал Норо, деловито потирая руки. - Будьте добры, отзовите
Ищейку.
Стало быть, наступило роковое "чуть позже".
- Я не умею. Я просто не у-ме-ю! - совершенно искренне и
совершенно отчаянно сказал Эгин.
- Вы настаиваете?
- Увы, аррум, - неловко пожал плечами Эгин, следя за тем,
как караульные буквально прикручивают тело смурной Овель к
креслу.
Когда они окончили оплетать ее тело жестокими ремнями,
Норо сделал знак рукой и караульных как ветром сдуло. Никаких
там "милостивые гиазиры, оставьте нас". Теперь Норо явно было
не до показной вежливости, ибо рыбы уже стали багряно-красными
(что бы там это не означало в точности, а, определенно, ничего
хорошего этот знак Норо не пророчил).
- У меня нет времени, Эгин, а потому придется
расправляться с твоими заблуждениями, которые стали чересчур
опасны для меня. Причем расправляться с ними будем быстро.
Либо ты отзываешь Ищейку немедленно, либо Овель умрет на твоих
глазах. Достаточно быстро, чтобы зрелище это не успело вам
наскучить, и в то же время достаточно медленно, чтобы оно
запомнилось тебе на все твое проклятое посмертие, о котором я
уж успею позаботиться вполне особым образом. Правда, Овель?
Как это ни странно, но слова гнорра не вызвали в Эгине
никаких чувств кроме легкого удивления. Удивления по поводу
того, с какой легкостью и непоследовательностью Норо переходит
в разговоре с ним с "ты" на "вы" и обратно.
Норо подошел к жертве и нежно положил ладонь на ее
оголенное стараниями караульных плечо. Словно бы любящий отец
на сватовстве дочери.
Шантажировать офицеров Свода в подавляющем большинстве
случаев невозможно, ибо офицеры никогда не имеют
родственников, почти никогда - истинно близких любовных
привязанностей, им запрещено иметь детей и жениться до
отставки. Подумаешь, Овель! Да как этот Норо пронюхал, что она
значит сейчас для него больше, чем весь остальной мир? И Эгин,
решив для начала испробовать классический ход, ответил:
- Эта женщина ничего не значит в моей жизни. Ты можешь
зарезать ее как барана. Можешь справить нужду ей на грудь.
Можешь вступить с ней в связь у меня на глазах. Это оставит
меня равнодушным и ничего не добавит к тому, что я уже сказал.
Но играть по нотам, написанным для офицеров Свода, с
гнорром все того же Свода, затея глупая. Норо не поверил ни
одному слову, сказанному Эгином. Зато Овель, проявившая редкую
для себя твердость духа и не уронившая даже украдкой ни одной
слезинки, начала тихо плакать и шморгать носом. Даже если бы
гнорр поверил Эгину сразу, после вот таких слез Овель он бы
наверняка пересмотрел свои взгляды.
- Отзывай Скорпиона, дружок, - подытожил Норо.
Он театрально развел руками, - мол, что ж я могу поделать,
раз ты такой упрямый осел, - и снова извлек из ножен кинжал,
которым только что отсек каштановую прядь своей жертвы.
"Снова "дружок"! Что они все заладили - "дружок",
"дружок"!" - Эгин был в отчаянии, но все же постарался принять
самый безучастный вид. И не закрыть глаза.
"И все-таки, Лагха был прав. Был тысячу раз прав, хуммеров
выкормыш! Я встретил в Пиннарине Овель. Правда, сидящую в
пыточном кресле. Уж лучше бы я вообще не встречал ее", - бился
в тихой истерике Эгин, когда Норо сделал крохотный надрез под
щиколоткой Овель.
Кровь не замедлила явиться. Она стала наполнять туфлю, а
когда пошла через край, Норо сделал еще один надрез - но уже
на другой ноге.
- Поверь, Эгин, это самое безболезненное для нее средство
побороть твое ослиное упорство. Есть средства и похуже, -
разглагольствовал Норо, как будто бы разговор шел за чашкой
подогретого аютского. - Я буду вскрывать ее вены одну за
другой. Не слишком быстро, ибо каждому ослу должно быть дано
время на то, чтобы сосредоточиться. Но и не слишком медленно,
потому что я не ослиный пастырь. Ты меня слышишь, Эгин?
Эгин не отвечал. Его немного тошнило и это было лучшим
доказательством в пользу того, что средства Норо приносят свои
плоды.
Эгин, давно забывший о брезгливости, Эгин, проливший в
своей жизни если не реку, то уж по крайней мере ручей этой
солоноватой алой жидкости, был в смятении, и причиной этому
служили две красных ниточки, струящиеся по пяткам девушки с
каштановыми волосами и заплаканными глазами обиженной
аристократки. Эгин, рах-саванн Опоры Вещей, не ведавший ни
жалости, ни гадливости, теперь был бледен. Холодный пот
выступил на его лбу. А зрачки схлопнулись в две отчаянные
точки.
- Отзывай Скорпиона, - повторил Норо окс Шин, держа Овель
за запястья.
- Прекрати, Норо, я не лгу тебе, прекрати мучить ее, я
ничего не могут поделать с этой тварью, - тяжело дыша, говорил
Эгин. - Я даже не аррум. Я не прошел Второго Посвящения. Я
просто тупой варанский солдафон, ставший орудием сил, которым
не знаю ни имен, ни назначения.
- Гм... - Норо сделал надрез на запястье Овель. Не
настолько большой, чтобы кровь хлестала невосстановимо и
неостановимо, но и не настолько маленький, чтобы она сочилась
крохотными каплями. И еще один ручеек стал низвергаться вниз с
высоты подлокотников пыточного кресла.
- Ты не аррум, это правда. Но у меня есть для тебя хорошее
предложение. Если ты сейчас отзовешь Ищейку, я произведу тебя
в пар-арценцы. Я не шучу. Из-за мятежа Дотанагелы и измены
людей Лагхи Коалары, в Своде почти не осталось сильных. А ты
крепок, Эгин, ты мог бы занять пустой кабинет пар-арценца
Опоры Вещей.
"Не мечом, так хреном!" - подумал Эгин, откидываясь назад,
на резную спинку кресла "для гостей", которое даже при полном
отсутствии специальных приспособлений в присутствии Норо легко
обращалось в кресло для пыток.
Эгин был действительно, на самом деле, безо всякого вранья
и безо всяких там принципов, идей и убеждений, уверен,
абсолютно уверен в том, что не может отозвать Убийцу
Отраженных. И в этом была вся беда.
Ради Овель он был готов сделать что угодно. Все, что было
в его силах. Но только не отозвать Скорпиона. Для него это
было равносильно тому, чтобы заставить Солнце Предвечное
сменить жетый цвет на фиолетовый. Или повернуть вспять
медленноструйный Орис. Или заговорить вдруг на наречии
эверонотов. Эгин, воспользовавшийся в своей жизни ни одним
заклинанием, был уверен, что, желай он этого сколь угодно
страстно, Убийца Отраженных даже клешней не поведет. Ибо на
самом деле Эгин никакой ему не хозяин. А скорее слуга. Раб. А
стало быть, он совершенно бессилен.
"Невозможное - невозможно". Этот принцип настолько глубоко
въелся в мозг Эгина, что даже последние две недели не смогли
устойчиво вытравить его оттуда. Даже крики Овель. Даже ее
слезы. Даже хохот Норо окс Шина, нового гнорра Свода.
- Пойми, Эгин, я не терплю бессмысленных убийств. Мне не
хочется убивать ни тебя, ни эту милую, трогательную девочку.
Будь я обыкновенным человеком, я бы не постоял ни за чем,
только бы обладать ею. Если ты выполнишь мою просьбу, она
будет твоей. Она не просто останется жива. Она станет твоей
женой. Произойдет то, о чем ты не мог мечтать даже в самых
смелых своих снах. Я сделаю так, что вы сможете скрыться из
Пиннарина навеки. Вдвоем. Вы сможете жить и наслаждаться
жизнью где угодно. Где угодно, вдали от Хорта окс Тамая, чья
похоть, между прочим, рано или поздно доведет эту крошку до
помешательства. Вдали от Лагхи, чей пронзительный взгляд для
нее хуже взгляда желтой кобры, обвившей шею. Впрочем, Лагха не
жилец на этом свете, - поправился Норо. - Вдалеке от меня, в
конце концов, если мое общество действительно столь уж
противно...
В этот момент Овель, напрягшись всем телом, стала биться
среди ремней, метаться среди щупалец спрута и изрыгать
брутальные словечки из арсенала портовых шлюх. И где она их
только набралась? Впрочем, Овель быстро обессилела и обмякла.
Лужа крови увеличилась ровно вдвое. Глаза Овель горели
безумным огнем.
- Отзови его, Эгин, я умоляю тебя, отзови, - простонала
Овель. Последние слова она сказала почти шепотом, но Эгин
отлично слышал ее.
И в этот момент его осенило. Обман. Этот обман поможет ему
выиграть по крайней мере время. По крайней мере, кровь из
новых ран не прибавится к крови из старых, она не будет
заливать пол кабинета Отраженного гнорра с такой удручающей
быстротой.
- Дай мне сосредоточиться, Норо, - сменив интонацию на
волевую, сказал Эгин, всем своим видом изображая человека,
который одумался, простился с заблуждениями и взял себя в
руки. - Перестань ее резать, не то тебе нечем будет
расплатиться со мной, когда твоя шкура будет спасена.
Норо ответил ему согласным кивком. Он бросил правое
запястье Овель и пристально посмотрел внутрь стеклянного шара,
рыбы в котором теперь переливались всеми оттенками оранжевого.
И немного сдвинул шлем на затылок. Наверное, в нем было
все-таки очень душно.
Знахарь, Лагха и Дотанагела. А еще - Тара, Лиг, Фарах и
Киндин. Сплошь маги, призраки, провидцы, наполовину
всемогущие. С какими замечательными людьми, а если не людьми,
то сущностями, свела его судьба за последние две недели! И,
между прочим, многие из вышеперечисленных общались с ним как с
равным. Знахарь, вот, например, говорил, что симпатизирует ему
и верит в его счастливую судьбу. Да неужели же он,
навидавшийся магической гадости до ряби в глазах, не сможет
поставить убедительный спектакль со своей персоной в главной
роли? Такую себе пьесу "Эгин, могучий сын Пестрого Пути,
повелевает Скорпионом!" Для столь благодарного зрителя как
Норо он будет играть так артистично, как только сможет.
- Мне нужна тишина, - утробным голосом сказал Эгин и
закрыл глаза.
Затем закусил нижнюю губу. Стал дышать быстро и глубоко,
оставляя крохотные паузы между вздохами. И еще напряг колени,
и вытянул носки ног, словно бы объятый судорогой. Его ноздри
стали трепетать в такт дыханию, а брови сомкнулись над
переносицей. Будь его руки свободны, он изобразил бы пальцами
какую-нибудь фигуру наподобие тех, что плела иногда Тара. И
еще хорошо бы исказить лицо пугающей гримасой, как то было в
обычае у Фараха. И, наконец, для того, чтобы добавить
правдоподобия этому действу, необходимо действительно
представить себе Скорпиона. Эгин чувствовал странную
безоглядную решимость. Он чувствовал некое вдохновение,
природа которого оставалась ему неясна.
Норо видел это и он опустил кинжал. Норо замер. Овель
перестала плакать и смотрела на Эгина во все глаза. Что это с
ним происходит?
А с Эгином действительно происходило нечто очень странное.
Очень скоро поток привычных мыслей ушел куда-то в сторону и
его место занял поток чужих мыслей. Очень необычных. Явно
нечеловеческих.
Его глаза, которые были по-прежнему закрыты, начали видеть
что-то, чего он никогда раньше не видел. Это было похоже на
сон. Но лишь похоже, ибо Эгин полностью осознавал
происходящее. Он видел железную клеть, огромную, словно дом,
проносящуюся мимо него, крошки, куда-то вверх с лязгом и
скрипом. Он видел каменную трубу, по которой он продвигался
вертикально вверх. Он был необыкновенно цепким, очень глупым и
исключительно целеустремленным. Он, Эгин, прекрасно знал, куда
ему нужно. Ему нужно на самый верх, туда, где труба
оканчивается и начинается что-то очень интересное. Он полз,
цепляясь всеми своими лапками и даже неуклюжие клешни,
поблескивающие синевой, не были ему в этом помехой.
"Я в стволе подъемника", - догадался Эгин и с неожиданной
для себя естественностью принял эту мысль.
"Я ползу вверх, к кабинету гнорра".
"Я - Скорпион, Убийца Отраженных." И даже это ничуть не
удивило Эгина. Что ж, скорпион так скорпион.
До верха оставалось еще довольно долго, но конец пути уже
обозначился чем-то похожим на небо и это радовало Эгина. Его
новое тело не чувствовало усталости, но сила земного
притяжения, увы, сохраняла над ним свою безраздельную власть.
Он понимал, что не хочет сорваться вниз. Что должен ползти
помедленней, дабы какая-нибудь скользкая железка, обмазанная
маслом, не помешала его лапкам цепляться. Эгин полз довольно
долго, погрузившись в новые, совершенно незнакомые ощущения,
пока одна чужеродная мысль не нарушила этой гармонии
восхождения. "Кажется, я должен остановиться, мне не нужно
наверх", - подумал Эгин-скорпион и остановился, дабы
разобраться, так это или не так. Но что-то произошло вовне, во
внешнем мире или во внешнем сне, что заставило Эгина
вздрогнуть и... открыть глаза
- ...они прибыли. Лагха уже на пристани и Сиятельный
Князь...
Лагха? На пристани?
Оказалось неожиданно светло. Норо, о да, конечно, Норо,
слушал донесения какого-то плешивого человека. Не того ли
самого, который только что поднялся сюда на подъемнике, пока
он, Эгин-скорпион, пробирался вверх? Бледная-пребледная Овель
с бескровными губами и красными от слез глазами в ужасе
смотрела на него словно на собственного восставшего из
фамильного склепа пращура - того самого грозного Гаассу окс
Тамая, что под знаменами Шета окс Лагина ходил воевать за
Священный Остров Дагаат. Что же это происходит, милостивые
гиазиры?
Глазами новорожденного щенка Эгин озирал кабинет гнорра,
который начинал меняться прямо на глазах. Становилось все
светлее и светлее и причину этого странного явления Эгин понял
не сразу. Норо был явно поглощен новостями, принесенными
аррумом и ему было - или, по крайней мере, так казалось - не
до Эгина.
Купол Свода Равновесия раскрывался. Некий неведомый Эгину
механизм, приведенный в действие Норо окс Шином, с мерным
скрежетанием раскрывал купол на отдельные лепестки. Неба в
кабинете гнорра становилось все больше и больше, а сам кабинет
с каждой минутой становился похож скорее на смотровую площадку
на вершине пресловутой Башни Оно, чем на обитель любви и
власти. И с этой смотровой площадки, в чем совершенно не
сомневался Эгин, открывался отличный вид на всю столицу и на
порт в том числе. А о том, что происходило в порту, Эгин
начинал понемногу догадываться. Лагха прибыл в гости к Хорту
окс Тамаю. Вот что там происходило.
Норо вступил как всегда неожиданно.
- ...Что ж, Эгин, я в тебе не ошибся. Твоя ложная
скромность не обманула меня. Стать Скорпионом для тебя так же
просто как для простых смертный встать на руки. Но... - он
указал на Овель, чья внезапная безучастность начинала сильно
сказал Знахарь, сверля капитана пристальным взглядом, -
пар-арценц был бы сейчас мертв. И вместе с ним было бы мертво
все наше дело. Так что потрудитесь оставить свою мстительность
при себе. Она вам еще пригодится в будущем. А исчислителя я бы
рекомендовал представить к нагрудному отличительному знаку.
Вот только не понятно к какому. Явно не к варанскому, -
закончил Знахарь уже в своей привычной шутливой манере.
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
<.....................................>
Мгновения торжества. Ровный мертвенный свет, истекающий с
небес на поле беспощадной сечи. Мертвые лица мертвых. Мертвые
лица живых. Вой Гулкой Пустоты в ушах и под сердцем.
Красноглазый человек с длинными снежно-белыми волосами,
рассыпавшимися по плечам из-под шлема, увенчанного полумесяцем
и девизом правящей династии Новых Конгетларов, принимает
присягу из сочащихся кровью свежих ран уст побежденных.
Ему нет противников. Ему нет равных. Ему нет предела.
Море Фахо рокочет в нескольких лигах от его стоп. На нем -
лес мачт, бьются по ветру штандарты Южных Домов и шелковые
тритоны тернаунских дружин.
Война эпохи Третьего Вздоха Хуммера завершена.
Звезднорожденные мертвы. Кальт, узурпатор ре-тарского
престола, умерщвлен на рассвете. Элай, сын Звезднорожденного,
умерщвлен час назад. Мятежный Дом Гамелинов истреблен. Орин
раздавлен, как молодой неумелый краб в челюстях бывалой
морской черепахи. Имя черепахе - Синий Алустрал. Имя новому
Властелину Круга Земель - Торвент Мудрый.
Губы Герфегеста сухи и шершавы. На мгновение он, глупейший
из Конгетларов, прикладывает их к тыльной стороне ладони
своего бывшего наставника, своего бывшего соратника, своего
бывшего императора.
Герфегест поднимает глаза. Сейчас, сейчас эти сухие губы
предателя произнесут слова присяги. Сейчас.
- Торвент, мгновения твоей жизни сочтены. Ищейка Урайна
идет за тобой.
Тогда он не нашел ничего лучшего, чем смех. Смех - и
промельк стали, вернувшей мятежного Герфегеста в лоно небытия.
Но прежде чем последний из покоренных мерзавцев склонил
перед ним колени, прежде чем он успел задуматься над словами
Герфегеста, сочлененная смерть разыскала его.
Норо окс Шин слишком хорошо помнил тот день и слишком
свежей казалась боль, дробящая огненными молотами в прах его
молодое тело. Норо окс Шин не рассмеялся теперь, спустя
шестьсот лет после своей смерти в зените небывалого
могущества, по сравнению с которым слава Элиена, искусство
Шета и воля Урайна были менее, чем ничем.
Убийца Отраженных чуял свою добычу за многие лиги так же
хорошо, как гончая чует медведя, как Поющее Оружие - плоть
Звезднорожденного, как влюбленный мужчина - счастье своей
возлюбленной.
Сточными канавами улиц, вытяжными трубами обширных
подвалов особняков Красного Кольца, а то и просто густой
травой садов, разбитых на манер алустральских "озер и тропок"
Убийца крался к своей цели.
Убийца Отраженных не мог "знать", но он мог "пребывать в
действиях, которым позавидовали бы и превыше всех мудрый
правитель, и превыше всех зоркий следопыт, и превыше всех
опытный воин". Весь отстаток ночи и все утро Убийца Отраженных
пребывал в действиях. И они вывели его в туннель Почтового
Дома. Туннель, ведущий в неведомую Убийце Отраженных громаду
Свода Равновесия.
Но Убийца Отраженных и не должен "ведать". Пестрый Путь
ведет его от начала до конца рокового странствия. Убийца
Отраженных уже был близок к концу. И сверхчуткий Зрак Истины в
кабинете гнорра отозвался его приближению.
Когда Норо, стремительно подошедший к шару, приложил к
нему ладони, а после невесть зачем - и правое ухо - а вслед за
этим вернулся, сел, бессмысленно обвел взглядом надрубленную
поверхность стола и стражей за спиной Эгина, он вновь обрел
способность удивлять мир членораздельной речью.
- Вы не солгали мне, рах-саванн. Признаюсь, я удивлен.
Можно даже сказать - восхищен вами, рах-саванн. И тем большим
будет мое восхищение, когда вы продемонстрируете свою
способность не только выпускать в мир Ищейку Урайна, но еще и
отзывать ее обратно.
Теперь для Эгина настала очередь неподдельно удивляться.
- Простите, аррум, я не вполне понимаю вас. Убийца
Отраженных ушел своим путем и я не имею над ним ни малейшей
власти. Равно как и вы, равно как и кто-либо другой.
- Милостивые гиазиры, оставьте нас.
Слова Норо явно были обращены к "матросику" и "нищему",
так как кроме них в кабинете никого не было и те безмолвно
направились к дверям подъемника. Норо помолчал, ожидая когда
они исчезнут для Эгина в полной неизвестности, и сказал
твердым, ровным голосом.
- Не тебе, варанец, судить о темной мудрости Октанга
Урайна, Звезднорожденного, призванного ко второму рождению
волею Хуммера и уничтоженному волею Кальта Лозоходца. И не
тебе, варанец, знать о секретах его Ищейки.
Судя по тому, что Норо отослал своих преданных псов, он
говорил нечто, чего ни одному смертному знать не должно. Эгин
подумал, что если Норо говорит это ему, следовательно он уже
заочно приговорил его, Эгина, к смерти в любом случае. А у
Эгина, хоть ему и было стыдно в том себе признаться, была
слабая надежда, что Норо по каким-то соображениям высшего
порядка до поры до времени оставит его в живых. Ведь уцелел же
он, Эгин, в стольких передрягах! И Дотанагеле он глянулся, и
Знахарю, и даже Лагха был более чем снисходителен к нему. Если
не считать, конечно, указаний Онии убить его незамедлительно
по прочтении письма.
Норо тем временем продолжал:
- Урайн был достаточно умен, чтобы оставить лазейку к
хладному сердцу и каменным глазам Скорпиона. Скорпион - это
стрела, которая создана так, что ее можно вернуть обратно. Но
сделать это может лишь тот, кто выпустил стрелу. Ты, Эгин,
безумно везучий рах-саванн Опоры Вещей, выпустил Скорпиона в
мир. И ты, Эгин, заставишь его вновь распасться в ничто, в
бессмысленные побрякушки.
- Странно, - протянул Эгин, опьяненный гибельным
предощущением своей близкой и неизбежной смерти. - Вы
полагаете, аррум, что я, офицер Свода Равновесия, присягавший
на верность Князю и Истине, а равно и невольный странник
Пестрого Пути, я выпустил Убийцу Отраженных ради собственной
забавы и теперь по первой же вашей просьбе верну его назад.
Норо противоестественно свернул голову набок (ну чистый
ворон!) и с усилием потер шею под своим знахарским шлемом.
- Да, рах-саванн, по первой же моей просьбе. Просьба будет
чуть позже. А пока что вы можете поговорить со мной. Просто
поговорить.
Эгин был в полном недоумении. А как же "я вырежу твое
сердце, мерзавец, если ты не..." или "вскрою Внутреннюю Секиру
и ты поймешь, чем..."? Впрочем, что ему, Эгину? Уж лучше
действительно просто поговорить. Но о чем? В том что Норо -
Отраженный, Эгин теперь не сомневался, ибо отчего бы
самозванному гнорру так пугаться Скорпиона? В том что тирания
нового гнорра будет жестокой и беспощадной Эгин тоже не
сомневался. Они - враги и говорить им не о чем. Оставалась
Овель.
- Скажите, аррум, а где Овель исс Тамай?
- Овель? Не знаю. Честное слово, не знаю. Я вам лучше
расскажу как мои люди выследили вас в Пиннарине. Хотите?
Эгин не хотел и поэтому молча пожал плечами. Понятно ведь
и так, что дотошный гвардеец на заставе послал все-таки своих
людей в Свод сообщить о подозрительном арруме по имени Иланаф
и Норо, который ожидал появления своего агента, услышав
описание его, Эгина, внешности, сразу понял, какой "Иланаф"
прибыл в столицу. Нет, говорить им было решительно не о чем. И
Норо это тоже знал. Но чего же он ждал, чего?
"Голубые Лососи" возвращались в родной порт. Четыре лучших
корабля княжеского флота шли в Пиннарин чтобы - как почти
никто не сомневался - найти там свою гибель. Даже Лагха
Коалара был уверен в том, что они обречены. Едва ли Эгин
выполнил его поручение. Едва ли Онни получил его предписания.
Едва ли Хорт окс Тамай выполнил условия и уничтожил нового
гнорра. И если это действительно так - значит, после
бессмысленных переговоров и его, Лагху, и всех его людей ждет
смерть. Но прежде - прежде - они уничтожат Сиятельного Князя.
На это им еще достанет сил.
Гнорр приказал не поднимать черных флагов. Пусть каждый
солдат, пусть каждый эрм-саванн в порту увидит, что они не
намерены сдаваться. Это боевые корабли и идут они для того,
чтобы при необходимости сражаться до последнего. На "Голубых
Лососях" вообще не было поднято никаких флагов. Но - и в этом
гнорр в полной мере проявил свое дипломатическое чутье - по
приказанию Лагхи на всех кораблях были заготовлены штандарты
новой правящей династии. Династии Тамаев.
Сиятельный Князь тоже был готов вести переговоры во
всеоружии. Флот Открытого Моря в полной боевой готовности был
развернут прямо в порту двумя устрашающими шеренгами, между
которыми со всей неизбежностью предстояло пройти "Голубым
Лососям". На набережной выстроились две тысячи гвардейцев с
тяжелым вооружением. Крыши ближайших к порту домов кишмя
кишели лучниками. Все было приготовлено к тому, чтобы
искрошить мятежников в считанные короткие колокола.
Лагха Коалара не любил доспехов и клинкового оружия. Лагха
любил просторные одежды и магические искусства. Но теперь он
облачился в полный алустральский доспех и взвесил на руке
посеребренный шлем, который по легенде некогда носил сам Кальт
Лозоходец. Легенда не лгала.
- Ну наконец-то! - оживился Норо окс Шин.
- Овель... здравствуй, - сказал себе под нос опешивший
Эгин. Сказал настолько тихо, что Овель наверняка не услыхала
его.
Она была растрепана, простоволоса, худа и очень испугана,
как бывают испуганы девушки, которых вытащили из купальни,
обернули в шерстяной плащ с чужого плеча, сковали запястья
браслетами - такими же точно, какие были на Эгине - а потом
долго вели мрачными туннелями и коридорами на вершину Свода
Равновесия.
- Здравствуйте... милостивые гиазиры, - проблеяла Овель и,
окинув Эгина отчаянным, непонимающим взглядом, потупилась.
Хотя лицо новоиспеченного гнорра по имени Норо окс Шин
почти полностью скрывал шлем, Эгин, знавший гнорра простым
аррумом, догадался, что появление Овель было для него самой
радостной новостью сегодняшнего утра.
Норо воистину ликовал. О Эгине он, кажется, и думать
забыл. В результате его ликование вылилось в довольно
странные действия. Постояв в молчании минуту, он вынул из-за
пояса короткий с широким лезвием кинжал и решительно
направился к Овель. Конвоиры отступили на шаг - мол, если у
гнорра возникло желание убить девушку собственноручно, они не
будут портить ему удовольствие. Овель тоже отшатнулась назад,
но офицеры являлись той непреодолимой преградой, дальше
которой отступление было совершенно невозможно.
Норо, впрочем, не хотел ничего дурного. По крайней мере,
на этот раз. Безо всяких комментариев он взял в плен
каштановую прядь волос Овель и с ухватистостью цирюльника
срезал ее у самого уха девушки. Получившуюся каштановую змейку
он осмотрел довольно придирчиво и передал одному из офицеров.
- Незамедлительно доставить это князю! А ее усадите вон
туда, - сказал он, уже обращаясь к остальным и, казалось, до
времени потерял к Овель всякий интерес.
"Вон туда это вон куда это?" - Эгин повернул голову вслед
за указательным пальцем гнорра. Одна достопримечательность
кабинета гнорра ускользнула от него, до поры спрятавшись за
центральной колонной. Пыточный стул с ремнями, которые
обхватывают тела своих жертв словно щупальца спрута.
- А теперь, рах-саванн, у меня есть к вам одна просьба, -
сказал Норо, деловито потирая руки. - Будьте добры, отзовите
Ищейку.
Стало быть, наступило роковое "чуть позже".
- Я не умею. Я просто не у-ме-ю! - совершенно искренне и
совершенно отчаянно сказал Эгин.
- Вы настаиваете?
- Увы, аррум, - неловко пожал плечами Эгин, следя за тем,
как караульные буквально прикручивают тело смурной Овель к
креслу.
Когда они окончили оплетать ее тело жестокими ремнями,
Норо сделал знак рукой и караульных как ветром сдуло. Никаких
там "милостивые гиазиры, оставьте нас". Теперь Норо явно было
не до показной вежливости, ибо рыбы уже стали багряно-красными
(что бы там это не означало в точности, а, определенно, ничего
хорошего этот знак Норо не пророчил).
- У меня нет времени, Эгин, а потому придется
расправляться с твоими заблуждениями, которые стали чересчур
опасны для меня. Причем расправляться с ними будем быстро.
Либо ты отзываешь Ищейку немедленно, либо Овель умрет на твоих
глазах. Достаточно быстро, чтобы зрелище это не успело вам
наскучить, и в то же время достаточно медленно, чтобы оно
запомнилось тебе на все твое проклятое посмертие, о котором я
уж успею позаботиться вполне особым образом. Правда, Овель?
Как это ни странно, но слова гнорра не вызвали в Эгине
никаких чувств кроме легкого удивления. Удивления по поводу
того, с какой легкостью и непоследовательностью Норо переходит
в разговоре с ним с "ты" на "вы" и обратно.
Норо подошел к жертве и нежно положил ладонь на ее
оголенное стараниями караульных плечо. Словно бы любящий отец
на сватовстве дочери.
Шантажировать офицеров Свода в подавляющем большинстве
случаев невозможно, ибо офицеры никогда не имеют
родственников, почти никогда - истинно близких любовных
привязанностей, им запрещено иметь детей и жениться до
отставки. Подумаешь, Овель! Да как этот Норо пронюхал, что она
значит сейчас для него больше, чем весь остальной мир? И Эгин,
решив для начала испробовать классический ход, ответил:
- Эта женщина ничего не значит в моей жизни. Ты можешь
зарезать ее как барана. Можешь справить нужду ей на грудь.
Можешь вступить с ней в связь у меня на глазах. Это оставит
меня равнодушным и ничего не добавит к тому, что я уже сказал.
Но играть по нотам, написанным для офицеров Свода, с
гнорром все того же Свода, затея глупая. Норо не поверил ни
одному слову, сказанному Эгином. Зато Овель, проявившая редкую
для себя твердость духа и не уронившая даже украдкой ни одной
слезинки, начала тихо плакать и шморгать носом. Даже если бы
гнорр поверил Эгину сразу, после вот таких слез Овель он бы
наверняка пересмотрел свои взгляды.
- Отзывай Скорпиона, дружок, - подытожил Норо.
Он театрально развел руками, - мол, что ж я могу поделать,
раз ты такой упрямый осел, - и снова извлек из ножен кинжал,
которым только что отсек каштановую прядь своей жертвы.
"Снова "дружок"! Что они все заладили - "дружок",
"дружок"!" - Эгин был в отчаянии, но все же постарался принять
самый безучастный вид. И не закрыть глаза.
"И все-таки, Лагха был прав. Был тысячу раз прав, хуммеров
выкормыш! Я встретил в Пиннарине Овель. Правда, сидящую в
пыточном кресле. Уж лучше бы я вообще не встречал ее", - бился
в тихой истерике Эгин, когда Норо сделал крохотный надрез под
щиколоткой Овель.
Кровь не замедлила явиться. Она стала наполнять туфлю, а
когда пошла через край, Норо сделал еще один надрез - но уже
на другой ноге.
- Поверь, Эгин, это самое безболезненное для нее средство
побороть твое ослиное упорство. Есть средства и похуже, -
разглагольствовал Норо, как будто бы разговор шел за чашкой
подогретого аютского. - Я буду вскрывать ее вены одну за
другой. Не слишком быстро, ибо каждому ослу должно быть дано
время на то, чтобы сосредоточиться. Но и не слишком медленно,
потому что я не ослиный пастырь. Ты меня слышишь, Эгин?
Эгин не отвечал. Его немного тошнило и это было лучшим
доказательством в пользу того, что средства Норо приносят свои
плоды.
Эгин, давно забывший о брезгливости, Эгин, проливший в
своей жизни если не реку, то уж по крайней мере ручей этой
солоноватой алой жидкости, был в смятении, и причиной этому
служили две красных ниточки, струящиеся по пяткам девушки с
каштановыми волосами и заплаканными глазами обиженной
аристократки. Эгин, рах-саванн Опоры Вещей, не ведавший ни
жалости, ни гадливости, теперь был бледен. Холодный пот
выступил на его лбу. А зрачки схлопнулись в две отчаянные
точки.
- Отзывай Скорпиона, - повторил Норо окс Шин, держа Овель
за запястья.
- Прекрати, Норо, я не лгу тебе, прекрати мучить ее, я
ничего не могут поделать с этой тварью, - тяжело дыша, говорил
Эгин. - Я даже не аррум. Я не прошел Второго Посвящения. Я
просто тупой варанский солдафон, ставший орудием сил, которым
не знаю ни имен, ни назначения.
- Гм... - Норо сделал надрез на запястье Овель. Не
настолько большой, чтобы кровь хлестала невосстановимо и
неостановимо, но и не настолько маленький, чтобы она сочилась
крохотными каплями. И еще один ручеек стал низвергаться вниз с
высоты подлокотников пыточного кресла.
- Ты не аррум, это правда. Но у меня есть для тебя хорошее
предложение. Если ты сейчас отзовешь Ищейку, я произведу тебя
в пар-арценцы. Я не шучу. Из-за мятежа Дотанагелы и измены
людей Лагхи Коалары, в Своде почти не осталось сильных. А ты
крепок, Эгин, ты мог бы занять пустой кабинет пар-арценца
Опоры Вещей.
"Не мечом, так хреном!" - подумал Эгин, откидываясь назад,
на резную спинку кресла "для гостей", которое даже при полном
отсутствии специальных приспособлений в присутствии Норо легко
обращалось в кресло для пыток.
Эгин был действительно, на самом деле, безо всякого вранья
и безо всяких там принципов, идей и убеждений, уверен,
абсолютно уверен в том, что не может отозвать Убийцу
Отраженных. И в этом была вся беда.
Ради Овель он был готов сделать что угодно. Все, что было
в его силах. Но только не отозвать Скорпиона. Для него это
было равносильно тому, чтобы заставить Солнце Предвечное
сменить жетый цвет на фиолетовый. Или повернуть вспять
медленноструйный Орис. Или заговорить вдруг на наречии
эверонотов. Эгин, воспользовавшийся в своей жизни ни одним
заклинанием, был уверен, что, желай он этого сколь угодно
страстно, Убийца Отраженных даже клешней не поведет. Ибо на
самом деле Эгин никакой ему не хозяин. А скорее слуга. Раб. А
стало быть, он совершенно бессилен.
"Невозможное - невозможно". Этот принцип настолько глубоко
въелся в мозг Эгина, что даже последние две недели не смогли
устойчиво вытравить его оттуда. Даже крики Овель. Даже ее
слезы. Даже хохот Норо окс Шина, нового гнорра Свода.
- Пойми, Эгин, я не терплю бессмысленных убийств. Мне не
хочется убивать ни тебя, ни эту милую, трогательную девочку.
Будь я обыкновенным человеком, я бы не постоял ни за чем,
только бы обладать ею. Если ты выполнишь мою просьбу, она
будет твоей. Она не просто останется жива. Она станет твоей
женой. Произойдет то, о чем ты не мог мечтать даже в самых
смелых своих снах. Я сделаю так, что вы сможете скрыться из
Пиннарина навеки. Вдвоем. Вы сможете жить и наслаждаться
жизнью где угодно. Где угодно, вдали от Хорта окс Тамая, чья
похоть, между прочим, рано или поздно доведет эту крошку до
помешательства. Вдали от Лагхи, чей пронзительный взгляд для
нее хуже взгляда желтой кобры, обвившей шею. Впрочем, Лагха не
жилец на этом свете, - поправился Норо. - Вдалеке от меня, в
конце концов, если мое общество действительно столь уж
противно...
В этот момент Овель, напрягшись всем телом, стала биться
среди ремней, метаться среди щупалец спрута и изрыгать
брутальные словечки из арсенала портовых шлюх. И где она их
только набралась? Впрочем, Овель быстро обессилела и обмякла.
Лужа крови увеличилась ровно вдвое. Глаза Овель горели
безумным огнем.
- Отзови его, Эгин, я умоляю тебя, отзови, - простонала
Овель. Последние слова она сказала почти шепотом, но Эгин
отлично слышал ее.
И в этот момент его осенило. Обман. Этот обман поможет ему
выиграть по крайней мере время. По крайней мере, кровь из
новых ран не прибавится к крови из старых, она не будет
заливать пол кабинета Отраженного гнорра с такой удручающей
быстротой.
- Дай мне сосредоточиться, Норо, - сменив интонацию на
волевую, сказал Эгин, всем своим видом изображая человека,
который одумался, простился с заблуждениями и взял себя в
руки. - Перестань ее резать, не то тебе нечем будет
расплатиться со мной, когда твоя шкура будет спасена.
Норо ответил ему согласным кивком. Он бросил правое
запястье Овель и пристально посмотрел внутрь стеклянного шара,
рыбы в котором теперь переливались всеми оттенками оранжевого.
И немного сдвинул шлем на затылок. Наверное, в нем было
все-таки очень душно.
Знахарь, Лагха и Дотанагела. А еще - Тара, Лиг, Фарах и
Киндин. Сплошь маги, призраки, провидцы, наполовину
всемогущие. С какими замечательными людьми, а если не людьми,
то сущностями, свела его судьба за последние две недели! И,
между прочим, многие из вышеперечисленных общались с ним как с
равным. Знахарь, вот, например, говорил, что симпатизирует ему
и верит в его счастливую судьбу. Да неужели же он,
навидавшийся магической гадости до ряби в глазах, не сможет
поставить убедительный спектакль со своей персоной в главной
роли? Такую себе пьесу "Эгин, могучий сын Пестрого Пути,
повелевает Скорпионом!" Для столь благодарного зрителя как
Норо он будет играть так артистично, как только сможет.
- Мне нужна тишина, - утробным голосом сказал Эгин и
закрыл глаза.
Затем закусил нижнюю губу. Стал дышать быстро и глубоко,
оставляя крохотные паузы между вздохами. И еще напряг колени,
и вытянул носки ног, словно бы объятый судорогой. Его ноздри
стали трепетать в такт дыханию, а брови сомкнулись над
переносицей. Будь его руки свободны, он изобразил бы пальцами
какую-нибудь фигуру наподобие тех, что плела иногда Тара. И
еще хорошо бы исказить лицо пугающей гримасой, как то было в
обычае у Фараха. И, наконец, для того, чтобы добавить
правдоподобия этому действу, необходимо действительно
представить себе Скорпиона. Эгин чувствовал странную
безоглядную решимость. Он чувствовал некое вдохновение,
природа которого оставалась ему неясна.
Норо видел это и он опустил кинжал. Норо замер. Овель
перестала плакать и смотрела на Эгина во все глаза. Что это с
ним происходит?
А с Эгином действительно происходило нечто очень странное.
Очень скоро поток привычных мыслей ушел куда-то в сторону и
его место занял поток чужих мыслей. Очень необычных. Явно
нечеловеческих.
Его глаза, которые были по-прежнему закрыты, начали видеть
что-то, чего он никогда раньше не видел. Это было похоже на
сон. Но лишь похоже, ибо Эгин полностью осознавал
происходящее. Он видел железную клеть, огромную, словно дом,
проносящуюся мимо него, крошки, куда-то вверх с лязгом и
скрипом. Он видел каменную трубу, по которой он продвигался
вертикально вверх. Он был необыкновенно цепким, очень глупым и
исключительно целеустремленным. Он, Эгин, прекрасно знал, куда
ему нужно. Ему нужно на самый верх, туда, где труба
оканчивается и начинается что-то очень интересное. Он полз,
цепляясь всеми своими лапками и даже неуклюжие клешни,
поблескивающие синевой, не были ему в этом помехой.
"Я в стволе подъемника", - догадался Эгин и с неожиданной
для себя естественностью принял эту мысль.
"Я ползу вверх, к кабинету гнорра".
"Я - Скорпион, Убийца Отраженных." И даже это ничуть не
удивило Эгина. Что ж, скорпион так скорпион.
До верха оставалось еще довольно долго, но конец пути уже
обозначился чем-то похожим на небо и это радовало Эгина. Его
новое тело не чувствовало усталости, но сила земного
притяжения, увы, сохраняла над ним свою безраздельную власть.
Он понимал, что не хочет сорваться вниз. Что должен ползти
помедленней, дабы какая-нибудь скользкая железка, обмазанная
маслом, не помешала его лапкам цепляться. Эгин полз довольно
долго, погрузившись в новые, совершенно незнакомые ощущения,
пока одна чужеродная мысль не нарушила этой гармонии
восхождения. "Кажется, я должен остановиться, мне не нужно
наверх", - подумал Эгин-скорпион и остановился, дабы
разобраться, так это или не так. Но что-то произошло вовне, во
внешнем мире или во внешнем сне, что заставило Эгина
вздрогнуть и... открыть глаза
- ...они прибыли. Лагха уже на пристани и Сиятельный
Князь...
Лагха? На пристани?
Оказалось неожиданно светло. Норо, о да, конечно, Норо,
слушал донесения какого-то плешивого человека. Не того ли
самого, который только что поднялся сюда на подъемнике, пока
он, Эгин-скорпион, пробирался вверх? Бледная-пребледная Овель
с бескровными губами и красными от слез глазами в ужасе
смотрела на него словно на собственного восставшего из
фамильного склепа пращура - того самого грозного Гаассу окс
Тамая, что под знаменами Шета окс Лагина ходил воевать за
Священный Остров Дагаат. Что же это происходит, милостивые
гиазиры?
Глазами новорожденного щенка Эгин озирал кабинет гнорра,
который начинал меняться прямо на глазах. Становилось все
светлее и светлее и причину этого странного явления Эгин понял
не сразу. Норо был явно поглощен новостями, принесенными
аррумом и ему было - или, по крайней мере, так казалось - не
до Эгина.
Купол Свода Равновесия раскрывался. Некий неведомый Эгину
механизм, приведенный в действие Норо окс Шином, с мерным
скрежетанием раскрывал купол на отдельные лепестки. Неба в
кабинете гнорра становилось все больше и больше, а сам кабинет
с каждой минутой становился похож скорее на смотровую площадку
на вершине пресловутой Башни Оно, чем на обитель любви и
власти. И с этой смотровой площадки, в чем совершенно не
сомневался Эгин, открывался отличный вид на всю столицу и на
порт в том числе. А о том, что происходило в порту, Эгин
начинал понемногу догадываться. Лагха прибыл в гости к Хорту
окс Тамаю. Вот что там происходило.
Норо вступил как всегда неожиданно.
- ...Что ж, Эгин, я в тебе не ошибся. Твоя ложная
скромность не обманула меня. Стать Скорпионом для тебя так же
просто как для простых смертный встать на руки. Но... - он
указал на Овель, чья внезапная безучастность начинала сильно