Страница:
Опираясь на распрямленные руки, Эгин отжался на них над
крышей, высовываясь из дыры по пояс. Еще одно усилие и его ноги
покинут...
Безликая, но смертельная опасность стремительно
высвободилась из-под земляной осыпи и вцепилась в ногу аррума
своими цепкими ледяными пальцами. Одновременно с этим
безжалостные зубы впились ему в правое бедро.
Эгин в панике что было сил отпустил в темноту пинка и, к
своему удовольствию, попал в податливую плоть. Но ответом ему
послужил лишь гневный рык и плотно сжавшиеся зубы на его ноге.
Оставалось одно. Эгин поддался мерзавцу, который стремился
втянуть его обратно вниз, и, спустя мгновение, уже кубарем
летел в темноту, одновременно подтягивая свободную ногу повыше,
а левой рукой нащупывая рукоять засапожного кинжала.
"Да, разумеется, любая безмозглая тварь на месте
невидимого кровожадного дядьки поступила бы так же", --
удовлетворенно подумал Эгин, распрямляясь. У него все
получилось. Кинжал, всаженный по самую рукоять в смердящую
паленым плоть врага, торжествовал победу своего хозяина над
незадачливым людоедом.
Когда неведомый враг сдернул его вниз, он, как и
рассчитывал Эгин, насел на него сверху (и показался арруму
тяжелым как земля-мать). Но вот уж на что никак Эгин не
рассчитывал -- так это на нечеловеческой, неистовой силы удар,
который молниеносно обрушился на его грудь. Сегодняшней ночью
все -- и стрелы, и клинки -- явно жаждали добраться до самого
сердца аррума. Но нагрудник спас его и на этот раз, а вслед за
тем кинжал решил все в пользу Эгина.
"Так, хорошо. Счет открыт убиением кого-то, кого
разглядывать будем поутру вместе с Есмаром и Логой, а пока что
надо наводить порядок в Кедровой Усадьбе", -- подумал Эгин, на
ощупь находя кинжал и вырывая его из цепких объятий чужой
плоти. Судя по всему, убитый был все-таки человеком. Одноруким,
что ли?
Эгин пошарил еще и к своему ужасу обнаружил, что вместо
левой руки убитое им существо имеет многосуставчатую
конечность, закованную в роговой панцирь. Кажется, именно этим
оно собиралось пробить его грудь. Очень хорошо. А еще лучше то,
что ни во время нападения, ни до него он, аррум Опоры Вещей, не
почувствовал присутствия ничего живого. Либо он -- из рук вон
плохой аррум, либо тварь не жила. Может ли двигаться неживое
существо? Вопрос пар-арценцу Опоры Безгласых Тварей.
"М-да, нескучно у них здесь, на Медовом Берегу", -- думал
Эгин, выкарабкиваясь наконец на поверхность. Он не видел и не
чувствовал как под его ногами слабо шевельнулось убитое тело.
Жизнь ушла из него слишком давно, чтобы бояться какого-то
кинжала. Убитому телу нужно было полежать еще некоторое время и
затем оно было готово продолжить свое омертвелое и мертвящее
движение.
Дела обстояли очень плохо и это Эгин понял сразу же, когда
трое мужиков с факелами, от которых его отделяло шагов
пять-шесть, не больше, с радостным воплем "А вот и он!"
двинулись к арруму, ухмыляясь криво и немного виновато.
Дескать, извини, милостивый, но сейчас мы тебя будем рубить на
грудинку и вырезку.
"Облачный" меч -- не чета топорам. Аррум -- не чета
мужичью. Эгин убил всех троих очень быстро. Третьего -- зарубил
в спину, когда тот собрался бежать прочь от неистового
советника. Золота им захотелось наварить из Внутренней Секиры,
хамам. Вот вам золото.
А плохо дела обстояли из-за того, что, расправившись без
труда с мужиками, Эгин понял, что Кедровая Усадьба обречена. И
он, аррум Опоры Вещей, обречен вместе с ней.
Потому что на пороге хозяйского дома лежали четверо
пастухов Круста и все четверо были в крови и семь тел вокруг
них говорили о том, что бойня была короткой, беспощадной,
роковой.
Потому что супруга управляющего, хищно оскалившись и
полуприсев, больше не была живой; в животе у нее торчала
стрела, а левая рука болталась, перебитая топором. Она упала
набок и тогда Эгин впервые воочию увидел будущее Медового
Берега.
Стоило женщине упасть и выронить нож, как над ней навис
темный силуэт. Человек? Прямоходячая собака наподобие
животного-девять? Призрак? Нет, последнее исключено.
Мелькнула быстрой змеей тень стремительно выброшенной
вперед конечности, отвратительно хрустнули ребра и тварь,
хрипло рыкнув, впилась зубами в нечто, зажатое костяными
сочленениями левой, многосуставчатой руки. Тварь жрала
человеческое сердце.
Кедровая Усадьба была обречена, ибо в узких оконцах,
которые были пробиты вдоль лестницы, ведущей на второй этаж,
плясали сполохи пламени. Это означало, что пламя уже владеет
единственным выходом из дома и что скоро огонь, пробившись по
винтовой лестнице, завладеет и смотровой башней, на вершине
которой будет искать спасения Лорма.
А Эгин, аррум Опоры Вещей, был обречен потому, что,
отделившись от плотной группы флигелей на противоположной
стороне подворья, к нему, чуть раскачиваясь и неуверенно
ступая, словно слепцы, приближались собратья того существа,
которое только что насытилось сердцем женщины со шрамом. И их
было одиннадцать.
Соломенная крыша -- не лучшая опора для воина. Эгин сделал
несколько шагов назад и его спина уперлась в бревенчатый сруб
стены. Вот и все. Под ногами -- земля, за спиной -- стена.
Невысокая, но все равно на такую никакие слова Облегчения не
забросят. Справа -- стена господского дома, в котором все
больше пламени и все меньше живых. Да, Лорма, в одну паскудную
ночь ты потеряешь не только девственность, но и жизнь. То же
произойдет и с твоим первым мужчиной. Энно.
Твари были сейчас напротив входа в дом, уже совсем
недалеко. И тут из окна, соседнего по отношению к тому, из
которого Эгин несчастные короткие колокола назад осматривал
зачин бойни в полной уверенности, что все здесь находится в его
власти аррума, из этого окна вывалилось грузное тело и упало
под ноги приближающимся тварям. Жена Круста. Наверное, так до
самой гибели толком не протрезвела.
Гибели? Ну нет! Громогласно икнув, тетка поднялась на
ноги. Похоже, падение с пятнадцатилоктевой высоты пошло ей
только на пользу. Самый близкий к ней пожиратель сердец занес
свою суставчатую конечность для рокового удара.
Но вещный мир изменчив, как вода. Он может быть
неподвижен, словно лед, а может быть быстр, словно огонь.
Такого сильного толчка прежде еще не случалось. Казалось,
мир решил расколоться надвое и великой трещине суждено было
пройти именно через двор Кедровой Усадьбы. Эгина швырнуло к
стене и он сильно ударился затылком. Но это не помешало ему
увидеть, что костяная змея нечестивого гостя вместо того, чтобы
сокрушить ребра крустовой супруги и изъять ее горячее сердце,
вонзилась во вздыбившуюся землю. А сама супруга, окончательно
протрезвев и заголосив за десятерых базарных торговок,
вознеслась вместе со вспучивающейся землей вверх.
До этого в земле возник огромный провал, сожравший
флигель. Теперь земля изволила вспучиться и высокий вал пролег
от дверей дома прямо под ноги мужикам, сгрудившимся у
сокрушенной "гремучим камнем" башни. Те, и так сильно
напуганные отчаянным сопротивлением пастухов Круста, появлением
аррума, резво убившего трех их собратьев, а равно и падением
пьяной бабы, которой все было нипочем, бросились бежать. И, как
вскоре понял аррум -- более чем вовремя.
Потому что боковые скаты новоявленного земляного вала
стали быстро осыпаться, обнажая мерцающую фиолетовыми пятнами
кожу. Кожу? Да, кожу. Ибо это было не землетрясение. Это было
существо.
О Шилол, кто он!? Друг? Враг? Да и живой ли вообще?
Эгин полоснул по твари Взором Аррума. Да, у твари был
слабый, но все-таки животный, живой, теплый След. Это уже
немного легче. По крайней мере, он не родич этим, сердцеедам.
В отсветах от горящего дома арруму было непросто
разглядеть явившегося из-под земли. Но зато явившийся, судя по
всему, видел в темноте лучше кошки и притом видел едва ли не
прямо всей поверхностью своего тела.
Эгин не знал, что по ту сторону от выползка пожиратели
сердец сдуру набросились на беззащитный и нежный бок твари со
своими костяными когтями и тем разозлили ее свыше всякой меры.
Он видел лишь, что передняя часть слизнеобразного тела,
взмахнув плохо различимыми, но, кажется, короткими передними
лапками ("хороши "лапки" -- каждая с оглоблю!" -- мрачно
фыркнул Эгин, отвечая собственным мыслям) изогнулось и
рванулось вправо-назад, одновременно с этим высвобождая из-под
земли последние сажени своего тела.
Супруга Круста, пережив недолгое вознесение на семь
локтей, вновь упала вниз. Голосить она перестала. Зато, встав
на четвереньки, оглядевшись по сторонам и разглядев-таки под
стеной Эгина (его меч даже в этой почти полной темноте давал
заметные отблески), она быстро-быстро засеменила к тайному
советнику. Но бабе сегодня не везло. Не заметив дырки в крыше
флигеля, стоявшего вровень с землей, она провалилась вниз.
Смеяться Эгину как-то не хотелось, и все-таки он прыснул
со смеху. Ну что за ночь!
По ту сторону выползка раздался отчаянный вой. Кажется,
подземная тварь взялась за нежить вплотную. Из этого Эгин с
облегченным вздохом сделал вывод, что выползок -- друг.
Поспешный и необдуманный вывод.
Возможно, Эгин счел бы своим долгом перепрыгнуть через
тело выползка и помочь тому в истреблении нежити. Возможно,
постарался бы допрыгнуть с его спины до окон дома и разыскать
там Лорму. Возможно, полез бы в провалившийся флигель
вытаскивать ее мамашу. Но все случилось иначе.
-- Человек, сделай семь... нет, твоих меньше... шесть
шагов влево.
Эгин вздрогнул. Голос был тихим, внятным, властным. Таким
же точно, но более крепким и молодым, обладал Лагха Коалара,
гнорр Свода Равновесия. Говоривший свободно владел варанским
языком, но в его речи напрочь отсутствовала певучесть, которой
с давних давен гордятся варанские пииты и риторы. Казалось,
говорит не человек, а музыкальная шкатулка.
Голос прозвучал сверху из-за спины. Следовательно,
говоривший находился на гребне стены Кедровой Усадьбы.
-- Какого Шилола?! -- резко выкрикнул Эгин, выворачивая
шею и тщетно силясь разглядеть наверху хоть что-то, кроме
пронзительных южных звезд.
-- У тебя еще есть восемь ударов сердца. Отойди в сторону,
как я сказал, или умрешь.
-- Ты кто?! -- грозно спросил Эгин, косясь влево, куда ему
советовал отойти незнакомец.
-- Твоя лучшая любовница, -- хохотнул его невидимый
собеседник. -- Пять ударов сердца, человек.
Эгин не любил разговаривать с пустотой. Но любопытство
всегда брало в нем верх.
-- А что будет через пять ударов?
-- Осталось три.
"Так, определенно это новый персонаж в драме "Медовый
Берег, охомутанный темнотою". Я его раньше не видел и не
слышал, -- пронеслось в мыслях аррума. -- Значит, он может быть
здесь главным теневым пауком, как в свое время Норо окс Шин в
мятеже Хорта."
-- Ты-то понимаешь что здесь происходит?
-- Да, но уже один.
"А-а-а, змеиная кровь", -- выругался Эгин и прыгнул. Там,
куда советовал ему отойти незнакомец, не было ничего. По
крайней мере, ничего опасного с точки зрения аррума. В конце
концов, лучше выглядеть придурком-попрыгунчиком, чем
покойником.
Он успел. Потому что второй выползок в этот момент как раз
вырвался на поверхность в подмогу первому и пустоты под
Кедровой Усадьбой поприбавилось. Поприбавилось ровно на
столько, чтобы господский дом с оглушительным треском пополз
вниз, под землю, в пустоту. Он накренился, словно тонущий
корабль, и прекрасная перевязь бревен, гордость рода Гутуланов,
не выдержала. Смотровая площадка башни сорвалась со своих
крепежных скоб и, встав вертикально, устремилась вниз, к земле,
разваливаясь от ударов о стены башни и крышу дома.
Восемь, девять, десять, двенадцать мертвящих деревянных
перстов вонзились в землю, расшвыривая комья суглинка, калеча
хрупкие флигеля и обдирая слизистую кожу выползка. Одно из
бревен вошло в землю ровно там, где мгновение назад стоял Эгин.
А второе упало поперек, в двух ладонях перед кончиком его
заледеневшего от ужаса носа.
Кедровая Усадьба успела уже основательно прогореть изнутри
и теперь, проваливаясь в неожиданно отверзающуюся под ней
бездну, разваливалась на глазах. Но самым главным было то, что
недосягаемые прежде окна гостевого зала теперь находились всего
лишь в трех четвертях человеческого роста от земли.
Коря себя за опрометчивость, Эгин без раздумий бросился к
окнам, попутно успевая отметить появление на поверхности
второго выползка, а равно и отвратительные хрустящие,
чавкающие, всасывающие звуки резни между нежитью и
сомнительнейшей житью на противоположной стороне двора.
Да, странные дела творятся под Солнцем Предвечным. Эгин
покинул гостевой зал в полной уверенности, что вернется в него
с победой, разогнав чернь и водворив повсеместную
справедливость.
Вместо этого он прыгнул в проклятый оконный проем как
затравленный заяц. Эгин перескакивал по расползающимся бревнам
перекошенного пола, над головой трещали перекрытия, а арруму
оставалось лишь шипеть под нос сдавленные проклятия. Потому что
разобрать в таком бардаке удавалось совсем немногое. И хотя
несколько ламп на стенах все еще давали свет, в изменившемся
антураже проку от него почти не было.
Пребывая в уверенности, что прямо сейчас, незамедлительно,
дом провалится в леденящую хуммерову бездну, Эгин бегло
осмотрел гостевой зал полностью и убедился, что в нем нет
никого живого. Если не считать окровавленного и, к удивлению
Эгина, все еще сипящего нечто совершенно нечленораздельное
Круста Гутулана. В его пробитом горле едва слышно клокотала
кровь. "Живучий, однако", -- цинично подумал Эгин. Ему было не
до жалости.
-- Ты меня слышишь?! -- гаркнул Эгин безо всяких церемоний
прямо в ухо Крусту.
Он не ожидал ответа. И все-таки получил его. Круст
перестал сипеть. Зрачки в его открытых глазах шевельнулись и
скосились в сторону аррума. Губы Круста разошлись и на них
неслышно прошелестело одно-единственное слово.
-- Мед, -- с усилием повторил Круст и закрыл глаза.
"Захватывающие разговорчики у них здесь на Медовом
Берегу", -- подумал Эгин и поднялся в полный рост.
Он едва успел сообразить, что на столе, съехавшем по
наклонному полу до стены, не хватает Сорго, которому
приличествовало бы до сих пор находиться в полном бесчувствии
после умиротворяющего удара его меча, когда под землей раздался
протяжный хрякающий звук и история повторилась. Дом просел еще
глубже. Эгину досталось по голове стремительно налетевшим
сверху потолком.
Повстречавшись наконец с убегающим полом, аррум рывком
обернулся к окну и с ужасом увидел, что никакого окна,
собственно, не осталось. Теперь окно стало дверью в подземный
мир. И этот мир в виде фиолетовых пятен на коже выползка
проплывал мимо. Только сейчас, находясь на расстоянии десяти
локтей от твари, Эгин разглядел множество не то бугорков, не то
отростков на глянцевитой лоснящейся коже -- небольших, размером
с навершие на рукояти меча, но удивительно подвижных,
подрагивающих, живущих своей собственной загадочной жизнью.
Любой не то что аррум, а даже эрм-саванн Свода понимает,
что если смертельная опасность собирается пройти мимо, оставив
тебя без внимания, значит не нужно ей в этом мешать. Пусть идет
мимо.
Понимал это и Эгин. Но уж слишком велик был искус узнать
как этой твари (в дружелюбие которой верилось все меньше и
меньше) понравится вкус стали. Уязвима ли она, например, для
его "облачного" клинка?
Эгин занес меч над головой в "стойке скорпиона" и очень
осторожно, подозревая за тварью чуткий слух, крадучись мелкими
шажками, приблизился к оконному проему. В облаках на клинке
Эгина с треском мелькнула молния и меч требовательно вздрогнул.
Такого аррум за своим оружием никогда не подмечал, но это лишь
тем более означало, что медлить нечего.
Быстрее аррума бьет только пар-арценц. Быстрее пар-арценца
-- только гнорр. Быстрее гнорра -- только шардевкатран, что в
переводе с наречия Аюта означает "порождающий девкатру".
Клинок Эгина был быстр. Но кожа шардевкатрана быстрее.
Эгин пребывал вне Раздавленного Времени и не видел, как
навстречу его клинку рванулись несколько недлинных, но
чудовищно подвижных и хлестких жгутов, развившихся с быстротой
молнии из кожных выростов твари. Он не видел, как все вместе
они свились в некое подобие боевого цепа и с немыслимой для
человеческих представлений точностью самоубийственно
повстречались с острием его меча. И он не видел, как вместо
этой шестерки отростков, рассеченных и мгновенно отпавших, из
кожи шардевкатрана выплеснулись еще шесть. И эти имели дело уже
с мечом, сила удара которого была растрачена на борьбу с
исключительно упругой тканью предыдущих отростков.
Меч Эгина швырнуло назад с такой силой, будто им
выстрелили из лука. Эгин, совершенно не готовый к такому
обороту дела, не смог удержать его в руках. За спиной грохнула
об пол рукоять меча и, как назло, почти сразу же вслед за этим
в очередной раз с обвальным грохотом просели несколько
потолочных балок.
Ранил он тварь или нет -- Эгин так и не понял.
Определенно, в том месте, куда с точки зрения Эгина пришелся
удар, наметились отчего-то сразу несколько язв, образующих
правильный шестиугольник, на поверхности которых выступила
густая желтая жидкость. Ну и что? Это все равно как после
классического фехтовального выпада против человека
довольствоваться тем, что смог выцарапать на его коже короткую
непристойность. А самому после этого остаться без оружия.
И тут Эгин, который медленно пятился и тихим шепотом
призывал свой меч отозваться ему из темноты, с неприятным
ледком под сердцем обнаружил, что фиолетовые пятна на коже
выползка не проползают больше мимо. Следовательно, тварь
остановилась.
Слабый, но слышный сквозь любой грохот звон за спиной.
Ага, это меч. Отозвался, умница.
Пятна опять пришли в движение. Но двигались они теперь не
слева направо. Отнюдь. Пятна позли обратно. Обратно...
Эгин был бы рад, очень рад не встречаться с тварью лицом к
лицу. Не помня себя от страха, ибо все кругом полнилось
совершенно недвусмысленным треском, Эгин извлекал меч из-под
завала и уповал лишь на огромную длину твари, да на ее
медлительный норов.
В определенном смысле он успел. Когда в его расширенных от
ужаса глазах отразился текучий лик шардевкатрана, он, Эгин, уже
стоял в дверном проеме зала и шесть жвал-захватов твари были
вынуждены довольствоваться древесиной, не достав до аррума
считанных локтей. Но глаза, глаза твари Эгину запомнились
надолго.
Нет, это не друг. Это существо вообще не может быть
другом. Какая дружба между варваром и звездой? Особенно если
варвар -- аррум Свода Равновесия?
А вот здесь, на заваленной обломками лестнице, было
по-настоящему темно. Совершенно. Зато наверху -- там, где
немногим более получаса назад (да, у него, у аррума, было почти
абсолютное чувство времени; и он не ошибался) они любились с
Лормой, он чувствовал не то одного очень толстого человека, не
то двух-трех, сбившихся в кучу.
Эгин не знал, чего еще ему следует бояться в эту ночь и
следует ли бояться вообще -- ведь ясно же, что никто не выживет
в Кедровой Усадьбе. А если выживет -- так в этом его, Эгина,
уже никаких заслуг не будет. Ведь он, Эгин, просто дитя
немощное против местного неучтенного княжеской переписью
народонаселения, а равно и против совершенно упущенных из виду
Домом Недр и Угодий обитателей местных недр и угодий.
Нет, милостивые гиазиры. Сто офицеров Свода сюда. Пятьсот
"лососей". Тысячу, нет, полторы тысячи гвардейцев.
Животных-десять и одиннадцать сюда тоже. И все, что Лагха
рассовал по хранилищам Свода. Да и самого Лагху с его
дудками-свирелями -- сюда. И вот когда от самых Суингонов до
Наирнского пролива здесь на сто саженей в глубь не останется ни
одного дождевого червя, ни одного покойничка, а над землей --
наоборот, ни одного мужичка, ни одного гнилого сарая, вот
тогда...
Эгин остановился, успокаивая дыхание. Там, за дверью,
трое. Теперь он чувствует это совершенно отчетливо.
Действительно, сидят вплотную друг к другу.
-- Это Йен окс Тамма. -- Сказал он негромко, но так, что
не услышать его было невозможно.
В ответ ему раздались облегченные рыдания Лормы.
Эгин распахнул дверь.
...вот тогда я заберу отсюда Лорму и мы уедем на Цинор.
Там, по крайней мере, сплошные скалы и никакая тварь землю на
Циноре не прожрет.
Их теперь было четверо. В кромешной тьме.
Лорма, Сорго, сокольничий, которому Эгин не знал имени, и
он сам, беспомощный аррум Опоры Вещей.
Изъяснялись шепотом.
-- Что там творится? -- сквозь тихие всхлипывания
осведомилась Лорма.
-- На вас напали соседи,...
(В том, что мужичье было багидово, а не местное, Эгин
теперь не сомневался; лицо одного из убитых было ему знакомо
еще с посещения Серого Холма.)
-- ...смерды Багида Вакка. И существа, которые мне
неведомы. Отсюда надо бежать и притом как можно скорее.
-- А мои родные?
"Ну и память!" -- выругался Эгин, которому, конечно, было
жаль родителей Лормы, но еще больше он жалел ее и себя. Ибо у
них еще была надежда, а у тех -- нет.
-- Лорма, твой отец убит стрелой. А мать -- раздавлена
тварью с телом столоктевого слизня и ликом смерти.
Эгин сказал эти слова как можно более нежно. И поцеловал
Лорму в лоб, словно та была ему не любовницей, а дочерью. То
есть как бы он теперь ее папа и мама. Это было понято и
оценено. Лорма доверчиво обняла аррума и уронила голову ему на
колени.
-- Милостивый гиазир, -- это был шепот сокольничего,
который деликатно ждал, когда тайный советник переговорит с его
госпожой. -- Что же нам теперь делать?
Вопрос был не празден. Действительно, опасность была
повсюду. Внизу грохотали яростные удары жвал-захватов
разъяренного выползка, разносившего в щепу стену гостевого
зала. (Тварь, конечно, чуяла близость аррума и наверняка
задалась целью добраться до его сладкого мозга во что бы то ни
стало.) Где-то за стеной подбашенной комнаты (где они,
собственно, и находились) продолжал лютовать другой выползок. В
окрестностях Кедровой Усадьбы наверняка бродили мужики Багида
Вакка. Но, так или иначе, лучше самим бродить по окрестностям в
предвидении встречи с озлобленной чернью, чем находиться в
самом сердце гибели и разрушения.
-- Я же сказал -- встаем и уходим, -- раздраженно процедил
Эгин, который привык, что приказы аррума не обсуждаются, а
исполняются.
-- В том-то все и дело, милостивый гиазир, что уйти мы уже
пытались. Но вниз нам путь заказан, там же теперь подземелье, а
наверху -- башня разворочена и бревна перепутались вконец.
Пройти по лестнице мы не можем. И даже если бы нам удалось
проползти -- там, во тьме, завелась какая-то тварь. Она не
двигается, но смогла убить гиазира управляющего. И мимо нее
пройти невозможно. Как мы не пытались.
"Безвестное чудовище -- самое опасное чудовище". Эгин не
любил иметь дело с безвестными чудовищами. Ему нужно был любой
портрет убийцы управляющего. Любой. Пусть даже и неверный.
-- Эта тварь далеко от нас? -- спросил Эгин как можно
тише.
-- Два пролета вверх по башенной лестнице.
На это Эгина еще хватало. Его Взор Аррума пополз наверх.
Выше и выше. Человеческое тело -- еще теплое -- лежало
значительно ниже, чем два пролета. Выше не было никого живого.
И никого, кто умер бы недавно.
"Так. Один из костеруких залез в башню по стене и попал
под бревна. Его не убило, но придавило. Невидимый даже для
меня, он перебьет всех нас. В этом нет сомнений. Но костерукого
я смог поразить кинжалом, а против выползка был бессилен и
"облачный" меч. Значит, надо все равно пробиваться вверх. Но
тварь, убив управляющего, намеренно или просто со злости
вышвырнула его тело прочь. Тварь я не вижу, как и сокольничий,
как и Сорго, как и Лорма. Что же делать?"
Жвала-захват выползка со скрежетом проскребла по бревнам
внизу. Уже совсем близко.
-- А что думает по этому поводу гиазир Сорго? --
осведомился Эгин у темноты совершенно неожиданно для самого
себя. Ему почему-то пришло в голову, что раз уж он за последние
полтора дня дважды без особых соображений спасал жизнь
начальнику почты, значит должен же тот иметь в его жизни
какой-то смысл.
-- И твари живущей любой будет враг сердцеед-пожиратель,
-- пробормотал Сорго.
Бить рожу начальнику почты было недосуг. Как можно
спокойнее, понимая, что имеет дело сейчас не то с трехлетним
ребенком, не то с мудрецом излишне высокого полета, Эгин
прошептал:
-- Я плохо понял вас, гиазир Сорго.
-- И твари живущей любой, -- повторил тот и замолчал.
"Любой... любой... ну и что?" -- лихорадочно соображал
Эгин. Оттуда, откуда раньше доносился шепот сокольничего,
раздались возня и шорох. "Соколы!"
-- Послушайте, гиазир сокольничий, если вы расслышали в
гостевом зале, мое истинное имя -- Эгин.
-- Да, милостивый гиазир, -- бесстрастно ответил тот.
-- Я хотел бы узнать твое.
Вот уж чего никогда не мог представить себе Эгин! Он,
аррум, будет выспрашивать имя у смерда, ну пусть довольно
просвещенного в повадках живых тварей смерда, но все-таки
крышей, высовываясь из дыры по пояс. Еще одно усилие и его ноги
покинут...
Безликая, но смертельная опасность стремительно
высвободилась из-под земляной осыпи и вцепилась в ногу аррума
своими цепкими ледяными пальцами. Одновременно с этим
безжалостные зубы впились ему в правое бедро.
Эгин в панике что было сил отпустил в темноту пинка и, к
своему удовольствию, попал в податливую плоть. Но ответом ему
послужил лишь гневный рык и плотно сжавшиеся зубы на его ноге.
Оставалось одно. Эгин поддался мерзавцу, который стремился
втянуть его обратно вниз, и, спустя мгновение, уже кубарем
летел в темноту, одновременно подтягивая свободную ногу повыше,
а левой рукой нащупывая рукоять засапожного кинжала.
"Да, разумеется, любая безмозглая тварь на месте
невидимого кровожадного дядьки поступила бы так же", --
удовлетворенно подумал Эгин, распрямляясь. У него все
получилось. Кинжал, всаженный по самую рукоять в смердящую
паленым плоть врага, торжествовал победу своего хозяина над
незадачливым людоедом.
Когда неведомый враг сдернул его вниз, он, как и
рассчитывал Эгин, насел на него сверху (и показался арруму
тяжелым как земля-мать). Но вот уж на что никак Эгин не
рассчитывал -- так это на нечеловеческой, неистовой силы удар,
который молниеносно обрушился на его грудь. Сегодняшней ночью
все -- и стрелы, и клинки -- явно жаждали добраться до самого
сердца аррума. Но нагрудник спас его и на этот раз, а вслед за
тем кинжал решил все в пользу Эгина.
"Так, хорошо. Счет открыт убиением кого-то, кого
разглядывать будем поутру вместе с Есмаром и Логой, а пока что
надо наводить порядок в Кедровой Усадьбе", -- подумал Эгин, на
ощупь находя кинжал и вырывая его из цепких объятий чужой
плоти. Судя по всему, убитый был все-таки человеком. Одноруким,
что ли?
Эгин пошарил еще и к своему ужасу обнаружил, что вместо
левой руки убитое им существо имеет многосуставчатую
конечность, закованную в роговой панцирь. Кажется, именно этим
оно собиралось пробить его грудь. Очень хорошо. А еще лучше то,
что ни во время нападения, ни до него он, аррум Опоры Вещей, не
почувствовал присутствия ничего живого. Либо он -- из рук вон
плохой аррум, либо тварь не жила. Может ли двигаться неживое
существо? Вопрос пар-арценцу Опоры Безгласых Тварей.
"М-да, нескучно у них здесь, на Медовом Берегу", -- думал
Эгин, выкарабкиваясь наконец на поверхность. Он не видел и не
чувствовал как под его ногами слабо шевельнулось убитое тело.
Жизнь ушла из него слишком давно, чтобы бояться какого-то
кинжала. Убитому телу нужно было полежать еще некоторое время и
затем оно было готово продолжить свое омертвелое и мертвящее
движение.
Дела обстояли очень плохо и это Эгин понял сразу же, когда
трое мужиков с факелами, от которых его отделяло шагов
пять-шесть, не больше, с радостным воплем "А вот и он!"
двинулись к арруму, ухмыляясь криво и немного виновато.
Дескать, извини, милостивый, но сейчас мы тебя будем рубить на
грудинку и вырезку.
"Облачный" меч -- не чета топорам. Аррум -- не чета
мужичью. Эгин убил всех троих очень быстро. Третьего -- зарубил
в спину, когда тот собрался бежать прочь от неистового
советника. Золота им захотелось наварить из Внутренней Секиры,
хамам. Вот вам золото.
А плохо дела обстояли из-за того, что, расправившись без
труда с мужиками, Эгин понял, что Кедровая Усадьба обречена. И
он, аррум Опоры Вещей, обречен вместе с ней.
Потому что на пороге хозяйского дома лежали четверо
пастухов Круста и все четверо были в крови и семь тел вокруг
них говорили о том, что бойня была короткой, беспощадной,
роковой.
Потому что супруга управляющего, хищно оскалившись и
полуприсев, больше не была живой; в животе у нее торчала
стрела, а левая рука болталась, перебитая топором. Она упала
набок и тогда Эгин впервые воочию увидел будущее Медового
Берега.
Стоило женщине упасть и выронить нож, как над ней навис
темный силуэт. Человек? Прямоходячая собака наподобие
животного-девять? Призрак? Нет, последнее исключено.
Мелькнула быстрой змеей тень стремительно выброшенной
вперед конечности, отвратительно хрустнули ребра и тварь,
хрипло рыкнув, впилась зубами в нечто, зажатое костяными
сочленениями левой, многосуставчатой руки. Тварь жрала
человеческое сердце.
Кедровая Усадьба была обречена, ибо в узких оконцах,
которые были пробиты вдоль лестницы, ведущей на второй этаж,
плясали сполохи пламени. Это означало, что пламя уже владеет
единственным выходом из дома и что скоро огонь, пробившись по
винтовой лестнице, завладеет и смотровой башней, на вершине
которой будет искать спасения Лорма.
А Эгин, аррум Опоры Вещей, был обречен потому, что,
отделившись от плотной группы флигелей на противоположной
стороне подворья, к нему, чуть раскачиваясь и неуверенно
ступая, словно слепцы, приближались собратья того существа,
которое только что насытилось сердцем женщины со шрамом. И их
было одиннадцать.
Соломенная крыша -- не лучшая опора для воина. Эгин сделал
несколько шагов назад и его спина уперлась в бревенчатый сруб
стены. Вот и все. Под ногами -- земля, за спиной -- стена.
Невысокая, но все равно на такую никакие слова Облегчения не
забросят. Справа -- стена господского дома, в котором все
больше пламени и все меньше живых. Да, Лорма, в одну паскудную
ночь ты потеряешь не только девственность, но и жизнь. То же
произойдет и с твоим первым мужчиной. Энно.
Твари были сейчас напротив входа в дом, уже совсем
недалеко. И тут из окна, соседнего по отношению к тому, из
которого Эгин несчастные короткие колокола назад осматривал
зачин бойни в полной уверенности, что все здесь находится в его
власти аррума, из этого окна вывалилось грузное тело и упало
под ноги приближающимся тварям. Жена Круста. Наверное, так до
самой гибели толком не протрезвела.
Гибели? Ну нет! Громогласно икнув, тетка поднялась на
ноги. Похоже, падение с пятнадцатилоктевой высоты пошло ей
только на пользу. Самый близкий к ней пожиратель сердец занес
свою суставчатую конечность для рокового удара.
Но вещный мир изменчив, как вода. Он может быть
неподвижен, словно лед, а может быть быстр, словно огонь.
Такого сильного толчка прежде еще не случалось. Казалось,
мир решил расколоться надвое и великой трещине суждено было
пройти именно через двор Кедровой Усадьбы. Эгина швырнуло к
стене и он сильно ударился затылком. Но это не помешало ему
увидеть, что костяная змея нечестивого гостя вместо того, чтобы
сокрушить ребра крустовой супруги и изъять ее горячее сердце,
вонзилась во вздыбившуюся землю. А сама супруга, окончательно
протрезвев и заголосив за десятерых базарных торговок,
вознеслась вместе со вспучивающейся землей вверх.
До этого в земле возник огромный провал, сожравший
флигель. Теперь земля изволила вспучиться и высокий вал пролег
от дверей дома прямо под ноги мужикам, сгрудившимся у
сокрушенной "гремучим камнем" башни. Те, и так сильно
напуганные отчаянным сопротивлением пастухов Круста, появлением
аррума, резво убившего трех их собратьев, а равно и падением
пьяной бабы, которой все было нипочем, бросились бежать. И, как
вскоре понял аррум -- более чем вовремя.
Потому что боковые скаты новоявленного земляного вала
стали быстро осыпаться, обнажая мерцающую фиолетовыми пятнами
кожу. Кожу? Да, кожу. Ибо это было не землетрясение. Это было
существо.
О Шилол, кто он!? Друг? Враг? Да и живой ли вообще?
Эгин полоснул по твари Взором Аррума. Да, у твари был
слабый, но все-таки животный, живой, теплый След. Это уже
немного легче. По крайней мере, он не родич этим, сердцеедам.
В отсветах от горящего дома арруму было непросто
разглядеть явившегося из-под земли. Но зато явившийся, судя по
всему, видел в темноте лучше кошки и притом видел едва ли не
прямо всей поверхностью своего тела.
Эгин не знал, что по ту сторону от выползка пожиратели
сердец сдуру набросились на беззащитный и нежный бок твари со
своими костяными когтями и тем разозлили ее свыше всякой меры.
Он видел лишь, что передняя часть слизнеобразного тела,
взмахнув плохо различимыми, но, кажется, короткими передними
лапками ("хороши "лапки" -- каждая с оглоблю!" -- мрачно
фыркнул Эгин, отвечая собственным мыслям) изогнулось и
рванулось вправо-назад, одновременно с этим высвобождая из-под
земли последние сажени своего тела.
Супруга Круста, пережив недолгое вознесение на семь
локтей, вновь упала вниз. Голосить она перестала. Зато, встав
на четвереньки, оглядевшись по сторонам и разглядев-таки под
стеной Эгина (его меч даже в этой почти полной темноте давал
заметные отблески), она быстро-быстро засеменила к тайному
советнику. Но бабе сегодня не везло. Не заметив дырки в крыше
флигеля, стоявшего вровень с землей, она провалилась вниз.
Смеяться Эгину как-то не хотелось, и все-таки он прыснул
со смеху. Ну что за ночь!
По ту сторону выползка раздался отчаянный вой. Кажется,
подземная тварь взялась за нежить вплотную. Из этого Эгин с
облегченным вздохом сделал вывод, что выползок -- друг.
Поспешный и необдуманный вывод.
Возможно, Эгин счел бы своим долгом перепрыгнуть через
тело выползка и помочь тому в истреблении нежити. Возможно,
постарался бы допрыгнуть с его спины до окон дома и разыскать
там Лорму. Возможно, полез бы в провалившийся флигель
вытаскивать ее мамашу. Но все случилось иначе.
-- Человек, сделай семь... нет, твоих меньше... шесть
шагов влево.
Эгин вздрогнул. Голос был тихим, внятным, властным. Таким
же точно, но более крепким и молодым, обладал Лагха Коалара,
гнорр Свода Равновесия. Говоривший свободно владел варанским
языком, но в его речи напрочь отсутствовала певучесть, которой
с давних давен гордятся варанские пииты и риторы. Казалось,
говорит не человек, а музыкальная шкатулка.
Голос прозвучал сверху из-за спины. Следовательно,
говоривший находился на гребне стены Кедровой Усадьбы.
-- Какого Шилола?! -- резко выкрикнул Эгин, выворачивая
шею и тщетно силясь разглядеть наверху хоть что-то, кроме
пронзительных южных звезд.
-- У тебя еще есть восемь ударов сердца. Отойди в сторону,
как я сказал, или умрешь.
-- Ты кто?! -- грозно спросил Эгин, косясь влево, куда ему
советовал отойти незнакомец.
-- Твоя лучшая любовница, -- хохотнул его невидимый
собеседник. -- Пять ударов сердца, человек.
Эгин не любил разговаривать с пустотой. Но любопытство
всегда брало в нем верх.
-- А что будет через пять ударов?
-- Осталось три.
"Так, определенно это новый персонаж в драме "Медовый
Берег, охомутанный темнотою". Я его раньше не видел и не
слышал, -- пронеслось в мыслях аррума. -- Значит, он может быть
здесь главным теневым пауком, как в свое время Норо окс Шин в
мятеже Хорта."
-- Ты-то понимаешь что здесь происходит?
-- Да, но уже один.
"А-а-а, змеиная кровь", -- выругался Эгин и прыгнул. Там,
куда советовал ему отойти незнакомец, не было ничего. По
крайней мере, ничего опасного с точки зрения аррума. В конце
концов, лучше выглядеть придурком-попрыгунчиком, чем
покойником.
Он успел. Потому что второй выползок в этот момент как раз
вырвался на поверхность в подмогу первому и пустоты под
Кедровой Усадьбой поприбавилось. Поприбавилось ровно на
столько, чтобы господский дом с оглушительным треском пополз
вниз, под землю, в пустоту. Он накренился, словно тонущий
корабль, и прекрасная перевязь бревен, гордость рода Гутуланов,
не выдержала. Смотровая площадка башни сорвалась со своих
крепежных скоб и, встав вертикально, устремилась вниз, к земле,
разваливаясь от ударов о стены башни и крышу дома.
Восемь, девять, десять, двенадцать мертвящих деревянных
перстов вонзились в землю, расшвыривая комья суглинка, калеча
хрупкие флигеля и обдирая слизистую кожу выползка. Одно из
бревен вошло в землю ровно там, где мгновение назад стоял Эгин.
А второе упало поперек, в двух ладонях перед кончиком его
заледеневшего от ужаса носа.
Кедровая Усадьба успела уже основательно прогореть изнутри
и теперь, проваливаясь в неожиданно отверзающуюся под ней
бездну, разваливалась на глазах. Но самым главным было то, что
недосягаемые прежде окна гостевого зала теперь находились всего
лишь в трех четвертях человеческого роста от земли.
Коря себя за опрометчивость, Эгин без раздумий бросился к
окнам, попутно успевая отметить появление на поверхности
второго выползка, а равно и отвратительные хрустящие,
чавкающие, всасывающие звуки резни между нежитью и
сомнительнейшей житью на противоположной стороне двора.
Да, странные дела творятся под Солнцем Предвечным. Эгин
покинул гостевой зал в полной уверенности, что вернется в него
с победой, разогнав чернь и водворив повсеместную
справедливость.
Вместо этого он прыгнул в проклятый оконный проем как
затравленный заяц. Эгин перескакивал по расползающимся бревнам
перекошенного пола, над головой трещали перекрытия, а арруму
оставалось лишь шипеть под нос сдавленные проклятия. Потому что
разобрать в таком бардаке удавалось совсем немногое. И хотя
несколько ламп на стенах все еще давали свет, в изменившемся
антураже проку от него почти не было.
Пребывая в уверенности, что прямо сейчас, незамедлительно,
дом провалится в леденящую хуммерову бездну, Эгин бегло
осмотрел гостевой зал полностью и убедился, что в нем нет
никого живого. Если не считать окровавленного и, к удивлению
Эгина, все еще сипящего нечто совершенно нечленораздельное
Круста Гутулана. В его пробитом горле едва слышно клокотала
кровь. "Живучий, однако", -- цинично подумал Эгин. Ему было не
до жалости.
-- Ты меня слышишь?! -- гаркнул Эгин безо всяких церемоний
прямо в ухо Крусту.
Он не ожидал ответа. И все-таки получил его. Круст
перестал сипеть. Зрачки в его открытых глазах шевельнулись и
скосились в сторону аррума. Губы Круста разошлись и на них
неслышно прошелестело одно-единственное слово.
-- Мед, -- с усилием повторил Круст и закрыл глаза.
"Захватывающие разговорчики у них здесь на Медовом
Берегу", -- подумал Эгин и поднялся в полный рост.
Он едва успел сообразить, что на столе, съехавшем по
наклонному полу до стены, не хватает Сорго, которому
приличествовало бы до сих пор находиться в полном бесчувствии
после умиротворяющего удара его меча, когда под землей раздался
протяжный хрякающий звук и история повторилась. Дом просел еще
глубже. Эгину досталось по голове стремительно налетевшим
сверху потолком.
Повстречавшись наконец с убегающим полом, аррум рывком
обернулся к окну и с ужасом увидел, что никакого окна,
собственно, не осталось. Теперь окно стало дверью в подземный
мир. И этот мир в виде фиолетовых пятен на коже выползка
проплывал мимо. Только сейчас, находясь на расстоянии десяти
локтей от твари, Эгин разглядел множество не то бугорков, не то
отростков на глянцевитой лоснящейся коже -- небольших, размером
с навершие на рукояти меча, но удивительно подвижных,
подрагивающих, живущих своей собственной загадочной жизнью.
Любой не то что аррум, а даже эрм-саванн Свода понимает,
что если смертельная опасность собирается пройти мимо, оставив
тебя без внимания, значит не нужно ей в этом мешать. Пусть идет
мимо.
Понимал это и Эгин. Но уж слишком велик был искус узнать
как этой твари (в дружелюбие которой верилось все меньше и
меньше) понравится вкус стали. Уязвима ли она, например, для
его "облачного" клинка?
Эгин занес меч над головой в "стойке скорпиона" и очень
осторожно, подозревая за тварью чуткий слух, крадучись мелкими
шажками, приблизился к оконному проему. В облаках на клинке
Эгина с треском мелькнула молния и меч требовательно вздрогнул.
Такого аррум за своим оружием никогда не подмечал, но это лишь
тем более означало, что медлить нечего.
Быстрее аррума бьет только пар-арценц. Быстрее пар-арценца
-- только гнорр. Быстрее гнорра -- только шардевкатран, что в
переводе с наречия Аюта означает "порождающий девкатру".
Клинок Эгина был быстр. Но кожа шардевкатрана быстрее.
Эгин пребывал вне Раздавленного Времени и не видел, как
навстречу его клинку рванулись несколько недлинных, но
чудовищно подвижных и хлестких жгутов, развившихся с быстротой
молнии из кожных выростов твари. Он не видел, как все вместе
они свились в некое подобие боевого цепа и с немыслимой для
человеческих представлений точностью самоубийственно
повстречались с острием его меча. И он не видел, как вместо
этой шестерки отростков, рассеченных и мгновенно отпавших, из
кожи шардевкатрана выплеснулись еще шесть. И эти имели дело уже
с мечом, сила удара которого была растрачена на борьбу с
исключительно упругой тканью предыдущих отростков.
Меч Эгина швырнуло назад с такой силой, будто им
выстрелили из лука. Эгин, совершенно не готовый к такому
обороту дела, не смог удержать его в руках. За спиной грохнула
об пол рукоять меча и, как назло, почти сразу же вслед за этим
в очередной раз с обвальным грохотом просели несколько
потолочных балок.
Ранил он тварь или нет -- Эгин так и не понял.
Определенно, в том месте, куда с точки зрения Эгина пришелся
удар, наметились отчего-то сразу несколько язв, образующих
правильный шестиугольник, на поверхности которых выступила
густая желтая жидкость. Ну и что? Это все равно как после
классического фехтовального выпада против человека
довольствоваться тем, что смог выцарапать на его коже короткую
непристойность. А самому после этого остаться без оружия.
И тут Эгин, который медленно пятился и тихим шепотом
призывал свой меч отозваться ему из темноты, с неприятным
ледком под сердцем обнаружил, что фиолетовые пятна на коже
выползка не проползают больше мимо. Следовательно, тварь
остановилась.
Слабый, но слышный сквозь любой грохот звон за спиной.
Ага, это меч. Отозвался, умница.
Пятна опять пришли в движение. Но двигались они теперь не
слева направо. Отнюдь. Пятна позли обратно. Обратно...
Эгин был бы рад, очень рад не встречаться с тварью лицом к
лицу. Не помня себя от страха, ибо все кругом полнилось
совершенно недвусмысленным треском, Эгин извлекал меч из-под
завала и уповал лишь на огромную длину твари, да на ее
медлительный норов.
В определенном смысле он успел. Когда в его расширенных от
ужаса глазах отразился текучий лик шардевкатрана, он, Эгин, уже
стоял в дверном проеме зала и шесть жвал-захватов твари были
вынуждены довольствоваться древесиной, не достав до аррума
считанных локтей. Но глаза, глаза твари Эгину запомнились
надолго.
Нет, это не друг. Это существо вообще не может быть
другом. Какая дружба между варваром и звездой? Особенно если
варвар -- аррум Свода Равновесия?
А вот здесь, на заваленной обломками лестнице, было
по-настоящему темно. Совершенно. Зато наверху -- там, где
немногим более получаса назад (да, у него, у аррума, было почти
абсолютное чувство времени; и он не ошибался) они любились с
Лормой, он чувствовал не то одного очень толстого человека, не
то двух-трех, сбившихся в кучу.
Эгин не знал, чего еще ему следует бояться в эту ночь и
следует ли бояться вообще -- ведь ясно же, что никто не выживет
в Кедровой Усадьбе. А если выживет -- так в этом его, Эгина,
уже никаких заслуг не будет. Ведь он, Эгин, просто дитя
немощное против местного неучтенного княжеской переписью
народонаселения, а равно и против совершенно упущенных из виду
Домом Недр и Угодий обитателей местных недр и угодий.
Нет, милостивые гиазиры. Сто офицеров Свода сюда. Пятьсот
"лососей". Тысячу, нет, полторы тысячи гвардейцев.
Животных-десять и одиннадцать сюда тоже. И все, что Лагха
рассовал по хранилищам Свода. Да и самого Лагху с его
дудками-свирелями -- сюда. И вот когда от самых Суингонов до
Наирнского пролива здесь на сто саженей в глубь не останется ни
одного дождевого червя, ни одного покойничка, а над землей --
наоборот, ни одного мужичка, ни одного гнилого сарая, вот
тогда...
Эгин остановился, успокаивая дыхание. Там, за дверью,
трое. Теперь он чувствует это совершенно отчетливо.
Действительно, сидят вплотную друг к другу.
-- Это Йен окс Тамма. -- Сказал он негромко, но так, что
не услышать его было невозможно.
В ответ ему раздались облегченные рыдания Лормы.
Эгин распахнул дверь.
...вот тогда я заберу отсюда Лорму и мы уедем на Цинор.
Там, по крайней мере, сплошные скалы и никакая тварь землю на
Циноре не прожрет.
Их теперь было четверо. В кромешной тьме.
Лорма, Сорго, сокольничий, которому Эгин не знал имени, и
он сам, беспомощный аррум Опоры Вещей.
Изъяснялись шепотом.
-- Что там творится? -- сквозь тихие всхлипывания
осведомилась Лорма.
-- На вас напали соседи,...
(В том, что мужичье было багидово, а не местное, Эгин
теперь не сомневался; лицо одного из убитых было ему знакомо
еще с посещения Серого Холма.)
-- ...смерды Багида Вакка. И существа, которые мне
неведомы. Отсюда надо бежать и притом как можно скорее.
-- А мои родные?
"Ну и память!" -- выругался Эгин, которому, конечно, было
жаль родителей Лормы, но еще больше он жалел ее и себя. Ибо у
них еще была надежда, а у тех -- нет.
-- Лорма, твой отец убит стрелой. А мать -- раздавлена
тварью с телом столоктевого слизня и ликом смерти.
Эгин сказал эти слова как можно более нежно. И поцеловал
Лорму в лоб, словно та была ему не любовницей, а дочерью. То
есть как бы он теперь ее папа и мама. Это было понято и
оценено. Лорма доверчиво обняла аррума и уронила голову ему на
колени.
-- Милостивый гиазир, -- это был шепот сокольничего,
который деликатно ждал, когда тайный советник переговорит с его
госпожой. -- Что же нам теперь делать?
Вопрос был не празден. Действительно, опасность была
повсюду. Внизу грохотали яростные удары жвал-захватов
разъяренного выползка, разносившего в щепу стену гостевого
зала. (Тварь, конечно, чуяла близость аррума и наверняка
задалась целью добраться до его сладкого мозга во что бы то ни
стало.) Где-то за стеной подбашенной комнаты (где они,
собственно, и находились) продолжал лютовать другой выползок. В
окрестностях Кедровой Усадьбы наверняка бродили мужики Багида
Вакка. Но, так или иначе, лучше самим бродить по окрестностям в
предвидении встречи с озлобленной чернью, чем находиться в
самом сердце гибели и разрушения.
-- Я же сказал -- встаем и уходим, -- раздраженно процедил
Эгин, который привык, что приказы аррума не обсуждаются, а
исполняются.
-- В том-то все и дело, милостивый гиазир, что уйти мы уже
пытались. Но вниз нам путь заказан, там же теперь подземелье, а
наверху -- башня разворочена и бревна перепутались вконец.
Пройти по лестнице мы не можем. И даже если бы нам удалось
проползти -- там, во тьме, завелась какая-то тварь. Она не
двигается, но смогла убить гиазира управляющего. И мимо нее
пройти невозможно. Как мы не пытались.
"Безвестное чудовище -- самое опасное чудовище". Эгин не
любил иметь дело с безвестными чудовищами. Ему нужно был любой
портрет убийцы управляющего. Любой. Пусть даже и неверный.
-- Эта тварь далеко от нас? -- спросил Эгин как можно
тише.
-- Два пролета вверх по башенной лестнице.
На это Эгина еще хватало. Его Взор Аррума пополз наверх.
Выше и выше. Человеческое тело -- еще теплое -- лежало
значительно ниже, чем два пролета. Выше не было никого живого.
И никого, кто умер бы недавно.
"Так. Один из костеруких залез в башню по стене и попал
под бревна. Его не убило, но придавило. Невидимый даже для
меня, он перебьет всех нас. В этом нет сомнений. Но костерукого
я смог поразить кинжалом, а против выползка был бессилен и
"облачный" меч. Значит, надо все равно пробиваться вверх. Но
тварь, убив управляющего, намеренно или просто со злости
вышвырнула его тело прочь. Тварь я не вижу, как и сокольничий,
как и Сорго, как и Лорма. Что же делать?"
Жвала-захват выползка со скрежетом проскребла по бревнам
внизу. Уже совсем близко.
-- А что думает по этому поводу гиазир Сорго? --
осведомился Эгин у темноты совершенно неожиданно для самого
себя. Ему почему-то пришло в голову, что раз уж он за последние
полтора дня дважды без особых соображений спасал жизнь
начальнику почты, значит должен же тот иметь в его жизни
какой-то смысл.
-- И твари живущей любой будет враг сердцеед-пожиратель,
-- пробормотал Сорго.
Бить рожу начальнику почты было недосуг. Как можно
спокойнее, понимая, что имеет дело сейчас не то с трехлетним
ребенком, не то с мудрецом излишне высокого полета, Эгин
прошептал:
-- Я плохо понял вас, гиазир Сорго.
-- И твари живущей любой, -- повторил тот и замолчал.
"Любой... любой... ну и что?" -- лихорадочно соображал
Эгин. Оттуда, откуда раньше доносился шепот сокольничего,
раздались возня и шорох. "Соколы!"
-- Послушайте, гиазир сокольничий, если вы расслышали в
гостевом зале, мое истинное имя -- Эгин.
-- Да, милостивый гиазир, -- бесстрастно ответил тот.
-- Я хотел бы узнать твое.
Вот уж чего никогда не мог представить себе Эгин! Он,
аррум, будет выспрашивать имя у смерда, ну пусть довольно
просвещенного в повадках живых тварей смерда, но все-таки