Страница:
«А если картины каким-то образом достались Каширскому, и он переправил их в Белую Пущу? — невесело подумал Василий. — А что, с него станется».
— Да, печальная история, — протянул доктор и отпил компота с жидкостью из скляночки. — Ну, если в грузовик и впрямь попала бомба, то это уже каюк. Я ведь, знаете ли, бывал и в Придурильской, и в Мордавской республиках в составе делегации Красного Креста, видал и разбомбленные автомашины, и разрушенные дома — зрелище, прямо скажем, не для слабонервных! В лучшем случае останутся десяток-другой обгоревших трупов, из которых идентифицировать удается хорошо если один-два — да и то если только по особым приметам… — Серапионыч прикрыл глаза, и лицо его как будто сладостно озарилось приятными воспоминаниями. — Ну а уж всякие предметы, особенно картины там или мебель — эти обычно сгорают в два счета.
Свое мнение высказал и бизнесмен Ерофеев:
— Как-то маловероятно, что бомба угодила именно в ту самую машину. Бомбили-то в основном что? — военные объекты, эшелоны, что там еще… Мне почему-то кажется, что директор музея просто смылся под шумок со всеми ценностями, продал их, а сам теперь живет себе поживает под чужим именем где-нибудь на Багамах.
— Нет-нет, — решительно запротестовала баронесса, — я опрашивала многих людей, и все — как его друзья, так и недоброжелатели — сходятся на том, что Всеволод Борисович исключительно честный человек, талантливый искусствовед и настоящий бессребреник!
— Знаем мы этих честных, — хмыкнул Ерофеев, но прежней уверенности в его голосе не чувствовалось.
— И потом, куда же в таком случае подевался водитель грузовика? -вслух задумался детектив Дубов. — Вам удалось хотя бы установить его личность?
— Увы, — развела руками бакалавр исторических наук. — Директору выделили грузовик, но без водителя, и он вроде бы пригласил какого-то своего знакомого. Бабушки, которые раньше работали в музее смотрительницами, помогали им грузить ценности в кузов, но ни одна из них не знает, кто такой был этот шофер. А во время войны столько народу без вести пропало…
— Ну, все ясно, — вновь оживился Ерофеев. — Вдвоем они это дельце и обтяпали!
Немного помолчав, баронесса пустилась в философствования:
— Все-таки, господа, это ужасно… От прошлого всегда что-то остается — ну там, ископаемые останки, всякие черепки, берестяные грамоты и все такое. А тут — был музей, и как будто не было. Вот все, что от него осталось. — Баронесса открыла портфель и извлекла иллюстрированный альбом «Шедевры Старгородского музея».
Василий принял из рук баронессы альбом и принялся его разглядывать. Следом за списком художественных произведений, хранившихся в музее, следовали репродукции картин. Чуть ли не под половиной значилось, что их автор М.А. Врубель и что они являются художественными иллюстрациями к лермонтовскому «Демону». Более того, каждая иллюстрация сопровождалась соответствующим отрывком из поэмы.
— А, ну так это авторские копии или эскизы известных произведений, -сообразил Дубов. — Вот «Демон», вот «Тамара»…
Баронесса покачала головой:
— Так, да не совсем. Эти работы очень отличаются от тех, что в Третьяковке, и написаны они были значительно раньше. Во всяком случае, и директор Козицкий, и те знатоки, с которыми я встречалась в Старгороде, были уверены, что в музее хранились совершенно оригинальные произведения Врубеля, отражавшие его видение «Демона» в молодые годы. Кстати сказать, на мой непросвещенный взгляд, те пропавшие картины не менее ценны, чем более известные поздние иллюстрации Врубеля к «Демону».
— А мне кажется, что поздние варианты более зрелые, более глубокие, более психологичные, что ли, — возразил Серапионыч и задумчиво приложился к скляночке.
— Да, возможно, — не стала спорить баронесса, — но просто я сужу со своей колокольни историка. Лермонтов, конечно, писал поэму космического масштаба, но все-таки привязал ее, пускай и не очень крепко, к некоему месту и времени. Разумеется, исторические мотивы в «Демоне» особой роли не играют, но с известными оговорками можно считать, что он отразил ситуацию на Кавказе своего времени. Ну вот, например, — баронесса пролистала несколько страниц альбома и остановилась на картине, где была изображена батальная сцена.
— Да, но не в ущерб ли основной идее поэмы? — вновь осторожно возразил доктор. — И не потому ли в более поздних иллюстрациях он отказался от изображения сиюминутных подробностей и сосредоточился на главном?..
— И напрасно, — покачала головой баронесса. — По-моему, одно другому не помеха. И если поэт в своей общемировой поэме все-таки нашел место и для чисто земных реалий, значит, на то были какие-то причины! — И Хелен фон Ачкасофф принялась за обед. Правда, уже порядком поостывший.
— Общемировое значение — это, конечно, хорошо, — отметил бизнесмен Ерофеев, который как раз только что расправился с обедом, — но есть вещи и поважнее. Вот скажите, доктор, что бы вы сделали, если бы эти врубелевские картины каким-то образом оказались у вас?
— Конечно, отдал бы в музей, — не задумываясь ответил Серапионыч. -А уж если бы при входе в зал приколотили табличку «Подарено музею доктором таким-то»…
— Но главное — люди могли бы наслаждаться высоким искусством, -добавил Дубов.
— Люди! — фыркнул Ерофеев. — Да давайте выйдем на улицу и спросим у людей, известно ли им вообще, кто такой Врубель!
— Ну, знаете!.. — возмутилась баронесса.
— Знаю-знаю, — перебил Ерофеев, — народ надо воспитывать на высоких образцах и все такое прочее. Да народу, дорогие мои, совсем другое нужно -модно одеться, сытно пожрать, да допьяна напиться. И лишь тогда ему можно предлагать — нет, не Лермонтова со Врубелем, а «Богатые тоже плачут» с Тополем и Незнанским. И это еще в лучшем случае. И, может быть, только после Незнанского один из ста захочет почитать что-то более серьезное — хоть того же «Демона». А прочитав «Демона», встать с дивана, сходить в музей и посмотреть картины Врубеля. Я, конечно, утрирую, но, поверьте мне, самую малость!
— Ну хорошо, — искоса глянул на бизнесмена доктор, — а как бы вы сами, дорогой Георгий Иваныч, распорядились, ежели бы картины попали к вам?
— Очень просто, — не задумываясь ответил Ерофеев, — продал бы где-нибудь на «Сотби» — у них там, на Западе, богатых чудиков хватает, а деньги бы вложил в развитие промышленности и сельского хозяйства…
— Вы еще скажите — в ваш любимый туристический бизнес, — подпустила баронесса.
— Напрасно иронизируете, — с азартом подхватил Ерофеев. — Мы имеем все предпосылки сделаться страной развитого туризма, нужно только не полениться и поднять с земли то, что там лежит. Построить отели, привести в порядок исторические и архитектурные объекты, отремонтировать дороги, привлечь инвестиции… Что вы там говорили, доктор, о чудовище на водохранилище? Да шотландцы давно уже превратили свою Несси в настоящий бизнес, источник доходов, а мы чем хуже?
— Ну, вас послушать, так все художественные ценности надо продать, а выручку пустить в оборот, — не выдержал и Дубов.
— Ну почему же, — чуть поостыл господин Ерофеев, — в оборот можно пустить и сами художественные ценности. Картины Врубеля в Старгородском музее, наверное, лет сто висели, и никто об этом и не знал, кроме разве что знатоков и ценителей. А они там запросто могли воспользоваться этим обстоятельством и превратить Старгород в мировой центр врубелеведения. Или берите выше — в настоящую Мекку изящных искусств!
— Ага, а потом устроить междупланетный шахматный конгресс «По Демонским местам», — ухмыльнулся Серапионыч.
— А что, неплохая идея, — подхватил Ерофеев. — Но только поздно -картины-то тю-тю!
— В том-то и дело, — печально развел руками Василий.
Частный детектив возвращался из ресторана в свою сыскную контору, бережно неся альбом и размышляя об услышанном от баронессы Хелен фон Ачкасофф. При этом он бормотал себе под нос:
— Стоит ли браться за поиски? Баронесса зашла в полный тупик, иначе черта с два она бы стала меня посвящать в это дело. Но, с другой стороны, она вела как бы историческое расследование, а мои методы несколько иные… Конечно, если грузовик сгорел при бомбежке, то ничего не осталось и искать нет смысла. Но если ближе к истине Ерофеев? То есть не обязательно ценности похитил директор Козицкий — их мог присвоить кто угодно и даже через труп директора. В таком случае я уже не просто могу, но и обязан что-то делать.
Надо будет съездить в Старгород… Но перед этим постараюсь все же что-то разведать и в Кислоярске.
В конторе Василия ждал приятный сюрприз — он расположился в свободной позе прямо за рабочим столом Дубова и имел облик московской журналистки Надежды Чаликовой, с которой Великого Сыщика связывала не только взаимоглубокая симпатия, но и совместное участие во многих приключениях. Сразу по прибытии из Царь-Города Надя отъехала в Москву, и столь неожиданное ее возвращение не только обрадовало, но и несколько удивило Василия.
— Вообще-то я не совсем к вам, Васенька, — сообщила Надежда после первых бурных приветствий. — У меня редакционная командировка в Придурильскую республику, однако я решила на пару деньков заглянуть к вам. Вот прямо в город на Кислоярке, потом в город на Дурилке, а потом в город на Неве. И еще могу открыть вам небольшой секрет — поскольку я так и так провожу в здешних краях больше времени, чем у себя дома, то редактор собирается назначить меня спецкором по вашему региону.
— Очень хорошо! — обрадовался Дубов. — А то, что вы едете в Старгород — это просто чудесное совпадение. Похоже, что и мой путь лежит туда же, так что поедем вместе. Кстати, Наденька, а что вы собираетесь делать в Петербурге?
— Вот когда приеду, тогда и расскажу, — улыбнулась Чаликова. — А сейчас лучше угостите меня кофейком. И если вы в него капнете немножечко коньячку, то я не буду возражать.
— А вы, Наденька, идете по скользкому пути нашего Серапионыча, -засмеялся Василий.
— Да, дело сложное, почти безнадежное, — сказала Надя, когда Василий пересказал ей все, что узнал от баронессы Хелен фон Ачкасофф. — Но попытаться все же надо. Тем более что речь идет о народном достоянии. Я имею в виду отнюдь не только Мордавскую или Придурильскую республики — ведь творчество Врубеля, согласитесь, имеет мировое значение.
— И что же вы предлагаете? — спросил Василий. Надя на минутку призадумалась:
— Искать людей, которые что-то знают, видели или слышали, и из их показаний делать логические выводы — ну, это уже по вашей части. Баронесса, как истинный историк, вела поиски по архивам и библиотекам, но это явно не тот случай. Начинать нужно с другого конца. Знаете, Вася, я ведь была в Придурильской республике в самый разгар военных действий… Да-да-да, я своими глазами видела, как омоновцы на северном выезде из столицы сожгли какой-то грузовик. Но был ли он тот самый — сомневаюсь. Ведь подобное происходило чуть ли не каждый день и на каждом шагу. Мы непременно должны поехать в Старгород вместе — у меня там немало знакомых, вплоть до мэра города…
— Майор Селезень! — вдруг воскликнул Дубов. Надя чуть вздрогнула:
— Ах, Вася, вы меня так напугали! Что майор Селезень?
— Он же был там во время всей этой заварушки. Вот кто нам поможет!
Надя скептически повела плечиками:
— Нет-нет, Александр Иваныч появился там, как я понимаю, уже много позже, во главе международного миротворческого контингента. Но вы правы -поговорить с ним следовало бы в любом случае.
А Дубов уже листал записную книжку, отыскивая букву "С".
— Селезень у аппарата, — после нескольких длинных гудков раздался в трубке характерный бас бравого майора. — Ба, да это вы, Василий Николаевич! Всегда рад слышать.
— Александр Иваныч, у меня к вам одно дельце, не могли бы мы с вами встретиться лично? — предложил детектив. — К тому же не совсем безызвестная вам госпожа Чаликова жаждет снять с вас интервью.
— Ха-ха-ха! — От раскатистого майорского хохота едва не лопнула телефонная мембрана. — Голову с меня уже снимали, и, как слышите, все еще жив и трепыхаюсь. Так что операция по снятию интервью… Да-да, пардон, вы человек занятой, не буду вам пудрить мозги. Только вот еще один нюанс о дамах: я тут на днях видел эту бешеную кошку Анну Сергевну. Или мне так, по крайней мере, показалось.
— Глухареву? — удивился Василий. — Так ведь на ней до сих пор висит уголовное дело, и появляться здесь для нее слишком рискованно.
— А может, я и обознался, — хмыкнул майор. — Действительно, что ей здесь делать?
— Да бог с ней, с этой Анной Сергеевной, — в тон отвечал Дубов, -пусть ею милиция занимается. Так как насчет нашей встречи?
— Где и когда? — снова перешел Селезень на деловой тон.
Анна Сергеевна Глухарева, чье имя упомянул майор, была странной женщиной. И странность эта выражалась в увлечении идеями маркиза де Сада. Например, ей нравилось, чтобы ее унижали и третировали. Именно ради этого она в свое время пошла работать в администрацию Кислоярского президента. И даже стала его пресс-секретарем. Видимо, тиранские замашки главы государства находили отклик в ее садо-мазохической душе. Но Анна Сергеевна совершила роковую ошибку — она попыталась шантажировать президента, дабы привязать его к себе покрепче. Странная форма любви, конечно, но, начитавшись де Сада, и не до такого можно додуматься…
А дальше жизнь госпожи Глухаревой закрутилась еще более необычным образом.
Она связалась с экстрасенсом и аферистом Каширским. Трудно сказать, что их объединяло, так как Каширского интересовали в этом мире лишь две вещи: деньги и власть. А Анну Сергевну — лишь мучения и страдания, как свои, так и чужие. Апофеозом же наслаждения было насилие. Но Каширский, в свою очередь, считал насилие грубой и примитивной формой власти. В этом отношении он был эстет. И, соответственно, всегда старался подчинить людей хитростью и коварством. Но, так или иначе, экстрасенс и садо-мазохистка частенько действовали заодно. Естественно, когда подворачивалось подходящее дельце.
Для Дубова же из всей этой информации было важно лишь одно — связь Глухаревой с Каширским. Вот это надо было держать в уме. Ведь дыма без огня, как известно, не бывает.
К месту встречи, небольшому скверику в центре Кислоярска, хорошо известный нам вездеходный «Джип» майора Селезня подъехал минута в минуту. Дубов и Чаликова уже ожидали его на скамеечке. Едва Василий заикнулся о музейной коллекции, майор сразу смекнул, в чем дело:
— А, вы ищете тот самосвал с картинами! Добре, добре. Правда, все это случилось еще до моего миротворческого въезда, но я этим делом занимался. Даже опрашивал местных жителей.
— И что же? — нетерпеливо спросил Дубов.
— Да негусто. Я ведь туда не картины приехал искать, а мир наводить. Ну вот, мир навел, а картины не нашел. Хотя кое-что выяснил. Правда, больше на уровне слухов.
— И что же это за слухи? — заинтересовалась Чаликова.
— Машина якобы выехала из города в восточном направлении, — охотно пояснил Селезень. — Если она, конечно, та самая. Ну а дальше следует уже полная клиника: будто бы во время бомбежки некий грузовик, похожий на тот, в котором везли музейные ценности, был взят на небо спустившимися оттуда инопланетянами.
— И в каком месте это произошло? — без малейшего удивления спросил сыщик.
— Не имею понятия, — пробасил майор. — Я ведь об этом слышал не из первых рук, а хорошо если из восьмых.
— Александр Иваныч, вы сказали — «грузовик, похожий на тот». А что, он чем-то отличался от других грузовиков? — продолжал Василий свои расспросы.
— Номером, — кратко ответил Селезень. — Судя по накладной, директору музея Козицкому был выделен грузовик «Зил-130» номер 33-33 МОР, и именно такие цифры были у машины, вознесенной на небо. Впрочем, все это бабские сказки. — Было видно, что даже невероятные приключения в Царь-Городе и в Белой Пуще ничуть не поколебали уверенность майора в том, что чудес на свете не бывает.
— Сказки-то сказки, — заметила Надя, — но, насколько я поняла, это единственный случай, когда грузовик после выезда из города хоть как-то «засветился».
— Пожалуй, что так точно, — согласился майор. — Но это все, чем я могу помочь вашим поискам. Ну, разве что черкну парочку рекомендательных писем в Старгород, чтобы вас приняли ласково и оказали всевозможное содействие, ежели вы туда отправитесь… А это у вас что — альбом с картинами? Неужто тот самый?
— Да, там Врубель и еще многое другое, — ответил Василий, доставая альбом.
Тот был столь широкоформатен, что в портфель сыщика целиком не помещался.
— Позвольте взглянуть. Да, редкий экземпляр. — Майор перелистал несколько страниц и остановился на иллюстрации, изображавшей жениха Тамары в национальной воинской одежде. — Да, так я и думал, — с некоторым разочарованием проговорил Селезень. — Именно так я и предполагал.
— В каком смысле? — удивилась Чаликова. Майор Селезень вместо ответа зачитал стихи под репродукцией:
— А в чем дело? — пожала плечами Надя. — Прекрасные стихи. И иллюстрация неплохая…
— Так-то так, — отложил альбом Селезень, — но что получается? И Тамара, и Демон — это личности незаурядные, наделенные могучим духом и высокими страстями, а жених Тамары — просто ничтожество, о котором как о человеке и сказать-то нечего? Только о его сабле да ружье да о коне!
— Выходит, что так, — согласился Дубов.
— Нет, не так! — стукнул кулачищем по скамейке майор Селезень. -Почему-то считается, что раз военный — значит, солдафон или полный кретин. Ну ладно, Врубель его изобразил так же, как в поэме, но Лермонтов-то что? Он ведь сам был офицером, а так пренебрежительно пишет о человеке с ружьем! Или возьмем «Песню про купца Калашникова»: купец — благородный человек и образцовый семьянин, а царский опричник — негодяй и прелюбодей… Нет, может быть, поэтом он был и неплохим, но настоящим патриотом не был. Вот скажите пожалуйста: когда мордавско-придурильский конфликт разгорелся, кого позвали — высокодуховных художников? яйцеголовых профессоров? Нет -позвали тупого вояку Селезня. И он, этот примат в майорской фуражке, навел мир!.. Ну ладно, чегой-то я маленько зарапортовался. Бывает, знаете, когда до глубины души проймут. У майоров, видите ли, тоже душа есть. — И, уже успокоившись, Селезень добавил: — А вообще-то вы будьте поосторожней. С чертовщиной свяжешься, так потом не развяжешься. Лермонтов «Демона» написал — и погиб в расцвете лет. А Врубель так и вовсе с крыши съехал… Ну, бывайте, — резко прервал майор содержательную беседу и двинулся к своему «Джипу», оставив Надю и Василия переваривать новую информацию.
— Да, ребята! — внезапно обернулся Селезень. — Если наклюнется еще какое-нибудь интересное приключение, не забудьте про меня.
— Всенепременно, Александр Иваныч! — улыбнулся Василий, и «Джип», взревев мотором, сорвался с места.
— Да, Наденька, похоже, надо ехать в Старгород, — проводив взглядом машину Селезня, резюмировал Дубов. — Здесь мы ничего толком не узнаем. Предлагаю отправляться завтра с утра.
— Да, так и сделаем. Но сегодня я хочу заглянуть еще в одно место.
— В какое?
— В Кислоярский музей. Шансов, конечно, немного, но вдруг его работники что-то расскажут про своего коллегу Козицкого.
— Может быть, — без особого энтузиазма отозвался Василий. — Ну хорошо, вы идите в музей, а я пока начну собираться в дорогу.
Директриса Кислоярского городского музея Тамара Михайловна Свешникова встретила Чаликову очень любезно, а узнав о целях ее визита, даже попросила секретаршу никого к ней в кабинет не пропускать и не соединять, если вдруг паче чаяния кто-то позвонит.
— Знаете, госпожа Чаликова, а ведь вы не первая, кто приходил ко мне по этому делу, — говорила Тамара Михайловна, проницательно поглядывая на Надю.
— Одна дама уже интересовалась, но я предпочла с нею не слишком откровенничать. Но вам я расскажу все, что мне известно, хотя, по правде говоря, и известно мне не слишком-то много.
— Что за дама, я уже догадываюсь, — заметила Надя. — Но почему именно ко мне такое доверие?
Директриса чуть смутилась:
— Видите ли, у меня нет уверенности, если так можно выразиться, в чистоте замыслов госпожи баронессы фон Ачкасофф. А вы — другое дело, тем более что действуете не совсем сами, а вместе с Василием Николаевичем Дубовым, не так ли? — Надя кивнула. — А уж господина Дубова я давно знаю за исключительно честного и бескорыстного человека. Между прочим, однажды он уже помог обогатить нашу коллекцию необычайно ценным экспонатом…
— Тамара Михайловна, может быть, вы были знакомы со своим Старгородским коллегой Всеволодом Борисовичем Козицким? — спросила Надя. -Что это был за человек?
Госпожа Свешникова на минутку задумалась:
— Н-нет, лично с ним знакома не была, может, и видела когда на слете музейных работников. Но все наши общие знакомые, искусствоведы и музейщики, говорили буквально в один голос — умница, эрудит, специалист в самых разных областях искусства, полиглот… А когда начались военные действия, Козицкий прислал мне письмо, в котором спрашивал совета, что делать с ценностями Старгородского музея.
— Письмо сохранилось? — спросила Надя.
— Да нет, Всеволод Борисович прислал его, что называется, с оказией и просил по прочтении сжечь, а ответ послать с той же оказией. Он писал, что готовится к эвакуации музейных ценностей из Старгорода, и спрашивал, смогу ли я разместить их у себя в музее. Естественно, я написала, что согласна и сделаю все, что только смогу, чтобы музейные экспонаты были в целости и сохранности. Но даже не знаю, успел ли он получить мой ответ, так как вскоре все ценности были вывезены из Старгорода и исчезли вместе с директором.
— Тамара Михайловна, а почему он собирался их вывезти именно в Кислоярск? — спросила несколько удивленная Надя.
— Ну что ж, — чуть дрогнувшим голосом сказала директриса, — я вам открою все, что мне известно, до конца. Но убедительно прошу в случае чего на меня не ссылаться. Всеволод Борисович писал, что, по его сведениям, Придурильские власти намерены продать картины Врубеля куда-то на Запад, а на вырученные деньги приобрести партию оружия. Естественно, Козицкий не мог допустить, чтобы искусство служило войне и смерти. Более того, он был одним из немногих, кто во времена военно-патриотической истерии имел мужество открыто выступать за мирное разрешение мордавско-придурильского конфликта. И потому опасался, что власти могут в любой момент снять его с должности «за пацифизм и измену Родине» и поставить послушного им человека. Оттого-то он так и торопился с эвакуацией. Но это не для протокола, — еще раз подчеркнула Тамара Михайловна. — И вот еще один момент — скорее всего, он не имеет никакого отношения к вашим разысканьям, но имеет некоторое отношение к содержанию исчезнувших картин Врубеля.
— Да, это весьма любопытно. — После таких откровений госпожи Свешниковой Наде уже было бы не совсем удобно не проявить должной заинтересованности даже в том вопросе, который ее в данный момент не слишком волновал.
Пока Чаликова беседовала с директрисой музея, Дубов сидел у себя в сыскной конторе и составлял список предметов, который нужно взять с собой в поездку. В отличие от неутомимой путешественницы Нади, Василий редко выезжал на дальние расстояния из родного Кислоярска, тем более — на собственном «Москвиче». Когда детектив записывал пункт сто двадцать восьмой — зубную щетку и мыло — зазвонил телефон. С видимым неудовольствием оторвавшись от своего списка, Василий поднял трубку:
— Дубов у аппарата.
— Привет, Василий Николаич, это Ерофеев, — раздался в трубке голос туристического бизнесмена. — Помните наш разговор за обедом?
— Уточните, какой именно — о летающих тарелках, туристическом бизнесе или Лох-Несском чудовище?
— Да, печальная история, — протянул доктор и отпил компота с жидкостью из скляночки. — Ну, если в грузовик и впрямь попала бомба, то это уже каюк. Я ведь, знаете ли, бывал и в Придурильской, и в Мордавской республиках в составе делегации Красного Креста, видал и разбомбленные автомашины, и разрушенные дома — зрелище, прямо скажем, не для слабонервных! В лучшем случае останутся десяток-другой обгоревших трупов, из которых идентифицировать удается хорошо если один-два — да и то если только по особым приметам… — Серапионыч прикрыл глаза, и лицо его как будто сладостно озарилось приятными воспоминаниями. — Ну а уж всякие предметы, особенно картины там или мебель — эти обычно сгорают в два счета.
Свое мнение высказал и бизнесмен Ерофеев:
— Как-то маловероятно, что бомба угодила именно в ту самую машину. Бомбили-то в основном что? — военные объекты, эшелоны, что там еще… Мне почему-то кажется, что директор музея просто смылся под шумок со всеми ценностями, продал их, а сам теперь живет себе поживает под чужим именем где-нибудь на Багамах.
— Нет-нет, — решительно запротестовала баронесса, — я опрашивала многих людей, и все — как его друзья, так и недоброжелатели — сходятся на том, что Всеволод Борисович исключительно честный человек, талантливый искусствовед и настоящий бессребреник!
— Знаем мы этих честных, — хмыкнул Ерофеев, но прежней уверенности в его голосе не чувствовалось.
— И потом, куда же в таком случае подевался водитель грузовика? -вслух задумался детектив Дубов. — Вам удалось хотя бы установить его личность?
— Увы, — развела руками бакалавр исторических наук. — Директору выделили грузовик, но без водителя, и он вроде бы пригласил какого-то своего знакомого. Бабушки, которые раньше работали в музее смотрительницами, помогали им грузить ценности в кузов, но ни одна из них не знает, кто такой был этот шофер. А во время войны столько народу без вести пропало…
— Ну, все ясно, — вновь оживился Ерофеев. — Вдвоем они это дельце и обтяпали!
Немного помолчав, баронесса пустилась в философствования:
— Все-таки, господа, это ужасно… От прошлого всегда что-то остается — ну там, ископаемые останки, всякие черепки, берестяные грамоты и все такое. А тут — был музей, и как будто не было. Вот все, что от него осталось. — Баронесса открыла портфель и извлекла иллюстрированный альбом «Шедевры Старгородского музея».
Василий принял из рук баронессы альбом и принялся его разглядывать. Следом за списком художественных произведений, хранившихся в музее, следовали репродукции картин. Чуть ли не под половиной значилось, что их автор М.А. Врубель и что они являются художественными иллюстрациями к лермонтовскому «Демону». Более того, каждая иллюстрация сопровождалась соответствующим отрывком из поэмы.
— А, ну так это авторские копии или эскизы известных произведений, -сообразил Дубов. — Вот «Демон», вот «Тамара»…
Баронесса покачала головой:
— Так, да не совсем. Эти работы очень отличаются от тех, что в Третьяковке, и написаны они были значительно раньше. Во всяком случае, и директор Козицкий, и те знатоки, с которыми я встречалась в Старгороде, были уверены, что в музее хранились совершенно оригинальные произведения Врубеля, отражавшие его видение «Демона» в молодые годы. Кстати сказать, на мой непросвещенный взгляд, те пропавшие картины не менее ценны, чем более известные поздние иллюстрации Врубеля к «Демону».
— А мне кажется, что поздние варианты более зрелые, более глубокие, более психологичные, что ли, — возразил Серапионыч и задумчиво приложился к скляночке.
— Да, возможно, — не стала спорить баронесса, — но просто я сужу со своей колокольни историка. Лермонтов, конечно, писал поэму космического масштаба, но все-таки привязал ее, пускай и не очень крепко, к некоему месту и времени. Разумеется, исторические мотивы в «Демоне» особой роли не играют, но с известными оговорками можно считать, что он отразил ситуацию на Кавказе своего времени. Ну вот, например, — баронесса пролистала несколько страниц альбома и остановилась на картине, где была изображена батальная сцена.
— с выражением прочла Хелен фон Ачкасофф стихотворный отрывок под репродукцией. — А что написал бы Лермонтов, если бы ему довелось побывать на современных постсоветских фронтах? И как бы все это проиллюстрировал Врубель? Но на этой картине, посмотрите внимательно, он очень тщательно передал и обстановку боя, и особенности одежды той эпохи, и оружие…
-… В руке сверкнул турецкий ствол,
Нагайка щелк — и, как орел,
Он кинулся… и выстрел снова!
И дикий крик и стон глухой
Промчались в глубине долины -
Недолго продолжался бой:
Бежали робкие грузины!
— Да, но не в ущерб ли основной идее поэмы? — вновь осторожно возразил доктор. — И не потому ли в более поздних иллюстрациях он отказался от изображения сиюминутных подробностей и сосредоточился на главном?..
— И напрасно, — покачала головой баронесса. — По-моему, одно другому не помеха. И если поэт в своей общемировой поэме все-таки нашел место и для чисто земных реалий, значит, на то были какие-то причины! — И Хелен фон Ачкасофф принялась за обед. Правда, уже порядком поостывший.
— Общемировое значение — это, конечно, хорошо, — отметил бизнесмен Ерофеев, который как раз только что расправился с обедом, — но есть вещи и поважнее. Вот скажите, доктор, что бы вы сделали, если бы эти врубелевские картины каким-то образом оказались у вас?
— Конечно, отдал бы в музей, — не задумываясь ответил Серапионыч. -А уж если бы при входе в зал приколотили табличку «Подарено музею доктором таким-то»…
— Но главное — люди могли бы наслаждаться высоким искусством, -добавил Дубов.
— Люди! — фыркнул Ерофеев. — Да давайте выйдем на улицу и спросим у людей, известно ли им вообще, кто такой Врубель!
— Ну, знаете!.. — возмутилась баронесса.
— Знаю-знаю, — перебил Ерофеев, — народ надо воспитывать на высоких образцах и все такое прочее. Да народу, дорогие мои, совсем другое нужно -модно одеться, сытно пожрать, да допьяна напиться. И лишь тогда ему можно предлагать — нет, не Лермонтова со Врубелем, а «Богатые тоже плачут» с Тополем и Незнанским. И это еще в лучшем случае. И, может быть, только после Незнанского один из ста захочет почитать что-то более серьезное — хоть того же «Демона». А прочитав «Демона», встать с дивана, сходить в музей и посмотреть картины Врубеля. Я, конечно, утрирую, но, поверьте мне, самую малость!
— Ну хорошо, — искоса глянул на бизнесмена доктор, — а как бы вы сами, дорогой Георгий Иваныч, распорядились, ежели бы картины попали к вам?
— Очень просто, — не задумываясь ответил Ерофеев, — продал бы где-нибудь на «Сотби» — у них там, на Западе, богатых чудиков хватает, а деньги бы вложил в развитие промышленности и сельского хозяйства…
— Вы еще скажите — в ваш любимый туристический бизнес, — подпустила баронесса.
— Напрасно иронизируете, — с азартом подхватил Ерофеев. — Мы имеем все предпосылки сделаться страной развитого туризма, нужно только не полениться и поднять с земли то, что там лежит. Построить отели, привести в порядок исторические и архитектурные объекты, отремонтировать дороги, привлечь инвестиции… Что вы там говорили, доктор, о чудовище на водохранилище? Да шотландцы давно уже превратили свою Несси в настоящий бизнес, источник доходов, а мы чем хуже?
— Ну, вас послушать, так все художественные ценности надо продать, а выручку пустить в оборот, — не выдержал и Дубов.
— Ну почему же, — чуть поостыл господин Ерофеев, — в оборот можно пустить и сами художественные ценности. Картины Врубеля в Старгородском музее, наверное, лет сто висели, и никто об этом и не знал, кроме разве что знатоков и ценителей. А они там запросто могли воспользоваться этим обстоятельством и превратить Старгород в мировой центр врубелеведения. Или берите выше — в настоящую Мекку изящных искусств!
— Ага, а потом устроить междупланетный шахматный конгресс «По Демонским местам», — ухмыльнулся Серапионыч.
— А что, неплохая идея, — подхватил Ерофеев. — Но только поздно -картины-то тю-тю!
— В том-то и дело, — печально развел руками Василий.
x x x
Частный детектив возвращался из ресторана в свою сыскную контору, бережно неся альбом и размышляя об услышанном от баронессы Хелен фон Ачкасофф. При этом он бормотал себе под нос:
— Стоит ли браться за поиски? Баронесса зашла в полный тупик, иначе черта с два она бы стала меня посвящать в это дело. Но, с другой стороны, она вела как бы историческое расследование, а мои методы несколько иные… Конечно, если грузовик сгорел при бомбежке, то ничего не осталось и искать нет смысла. Но если ближе к истине Ерофеев? То есть не обязательно ценности похитил директор Козицкий — их мог присвоить кто угодно и даже через труп директора. В таком случае я уже не просто могу, но и обязан что-то делать.
Надо будет съездить в Старгород… Но перед этим постараюсь все же что-то разведать и в Кислоярске.
В конторе Василия ждал приятный сюрприз — он расположился в свободной позе прямо за рабочим столом Дубова и имел облик московской журналистки Надежды Чаликовой, с которой Великого Сыщика связывала не только взаимоглубокая симпатия, но и совместное участие во многих приключениях. Сразу по прибытии из Царь-Города Надя отъехала в Москву, и столь неожиданное ее возвращение не только обрадовало, но и несколько удивило Василия.
— Вообще-то я не совсем к вам, Васенька, — сообщила Надежда после первых бурных приветствий. — У меня редакционная командировка в Придурильскую республику, однако я решила на пару деньков заглянуть к вам. Вот прямо в город на Кислоярке, потом в город на Дурилке, а потом в город на Неве. И еще могу открыть вам небольшой секрет — поскольку я так и так провожу в здешних краях больше времени, чем у себя дома, то редактор собирается назначить меня спецкором по вашему региону.
— Очень хорошо! — обрадовался Дубов. — А то, что вы едете в Старгород — это просто чудесное совпадение. Похоже, что и мой путь лежит туда же, так что поедем вместе. Кстати, Наденька, а что вы собираетесь делать в Петербурге?
— Вот когда приеду, тогда и расскажу, — улыбнулась Чаликова. — А сейчас лучше угостите меня кофейком. И если вы в него капнете немножечко коньячку, то я не буду возражать.
— А вы, Наденька, идете по скользкому пути нашего Серапионыча, -засмеялся Василий.
x x x
— Да, дело сложное, почти безнадежное, — сказала Надя, когда Василий пересказал ей все, что узнал от баронессы Хелен фон Ачкасофф. — Но попытаться все же надо. Тем более что речь идет о народном достоянии. Я имею в виду отнюдь не только Мордавскую или Придурильскую республики — ведь творчество Врубеля, согласитесь, имеет мировое значение.
— И что же вы предлагаете? — спросил Василий. Надя на минутку призадумалась:
— Искать людей, которые что-то знают, видели или слышали, и из их показаний делать логические выводы — ну, это уже по вашей части. Баронесса, как истинный историк, вела поиски по архивам и библиотекам, но это явно не тот случай. Начинать нужно с другого конца. Знаете, Вася, я ведь была в Придурильской республике в самый разгар военных действий… Да-да-да, я своими глазами видела, как омоновцы на северном выезде из столицы сожгли какой-то грузовик. Но был ли он тот самый — сомневаюсь. Ведь подобное происходило чуть ли не каждый день и на каждом шагу. Мы непременно должны поехать в Старгород вместе — у меня там немало знакомых, вплоть до мэра города…
— Майор Селезень! — вдруг воскликнул Дубов. Надя чуть вздрогнула:
— Ах, Вася, вы меня так напугали! Что майор Селезень?
— Он же был там во время всей этой заварушки. Вот кто нам поможет!
Надя скептически повела плечиками:
— Нет-нет, Александр Иваныч появился там, как я понимаю, уже много позже, во главе международного миротворческого контингента. Но вы правы -поговорить с ним следовало бы в любом случае.
А Дубов уже листал записную книжку, отыскивая букву "С".
— Селезень у аппарата, — после нескольких длинных гудков раздался в трубке характерный бас бравого майора. — Ба, да это вы, Василий Николаевич! Всегда рад слышать.
— Александр Иваныч, у меня к вам одно дельце, не могли бы мы с вами встретиться лично? — предложил детектив. — К тому же не совсем безызвестная вам госпожа Чаликова жаждет снять с вас интервью.
— Ха-ха-ха! — От раскатистого майорского хохота едва не лопнула телефонная мембрана. — Голову с меня уже снимали, и, как слышите, все еще жив и трепыхаюсь. Так что операция по снятию интервью… Да-да, пардон, вы человек занятой, не буду вам пудрить мозги. Только вот еще один нюанс о дамах: я тут на днях видел эту бешеную кошку Анну Сергевну. Или мне так, по крайней мере, показалось.
— Глухареву? — удивился Василий. — Так ведь на ней до сих пор висит уголовное дело, и появляться здесь для нее слишком рискованно.
— А может, я и обознался, — хмыкнул майор. — Действительно, что ей здесь делать?
— Да бог с ней, с этой Анной Сергеевной, — в тон отвечал Дубов, -пусть ею милиция занимается. Так как насчет нашей встречи?
— Где и когда? — снова перешел Селезень на деловой тон.
x x x
Анна Сергеевна Глухарева, чье имя упомянул майор, была странной женщиной. И странность эта выражалась в увлечении идеями маркиза де Сада. Например, ей нравилось, чтобы ее унижали и третировали. Именно ради этого она в свое время пошла работать в администрацию Кислоярского президента. И даже стала его пресс-секретарем. Видимо, тиранские замашки главы государства находили отклик в ее садо-мазохической душе. Но Анна Сергеевна совершила роковую ошибку — она попыталась шантажировать президента, дабы привязать его к себе покрепче. Странная форма любви, конечно, но, начитавшись де Сада, и не до такого можно додуматься…
А дальше жизнь госпожи Глухаревой закрутилась еще более необычным образом.
Она связалась с экстрасенсом и аферистом Каширским. Трудно сказать, что их объединяло, так как Каширского интересовали в этом мире лишь две вещи: деньги и власть. А Анну Сергевну — лишь мучения и страдания, как свои, так и чужие. Апофеозом же наслаждения было насилие. Но Каширский, в свою очередь, считал насилие грубой и примитивной формой власти. В этом отношении он был эстет. И, соответственно, всегда старался подчинить людей хитростью и коварством. Но, так или иначе, экстрасенс и садо-мазохистка частенько действовали заодно. Естественно, когда подворачивалось подходящее дельце.
Для Дубова же из всей этой информации было важно лишь одно — связь Глухаревой с Каширским. Вот это надо было держать в уме. Ведь дыма без огня, как известно, не бывает.
x x x
К месту встречи, небольшому скверику в центре Кислоярска, хорошо известный нам вездеходный «Джип» майора Селезня подъехал минута в минуту. Дубов и Чаликова уже ожидали его на скамеечке. Едва Василий заикнулся о музейной коллекции, майор сразу смекнул, в чем дело:
— А, вы ищете тот самосвал с картинами! Добре, добре. Правда, все это случилось еще до моего миротворческого въезда, но я этим делом занимался. Даже опрашивал местных жителей.
— И что же? — нетерпеливо спросил Дубов.
— Да негусто. Я ведь туда не картины приехал искать, а мир наводить. Ну вот, мир навел, а картины не нашел. Хотя кое-что выяснил. Правда, больше на уровне слухов.
— И что же это за слухи? — заинтересовалась Чаликова.
— Машина якобы выехала из города в восточном направлении, — охотно пояснил Селезень. — Если она, конечно, та самая. Ну а дальше следует уже полная клиника: будто бы во время бомбежки некий грузовик, похожий на тот, в котором везли музейные ценности, был взят на небо спустившимися оттуда инопланетянами.
— И в каком месте это произошло? — без малейшего удивления спросил сыщик.
— Не имею понятия, — пробасил майор. — Я ведь об этом слышал не из первых рук, а хорошо если из восьмых.
— Александр Иваныч, вы сказали — «грузовик, похожий на тот». А что, он чем-то отличался от других грузовиков? — продолжал Василий свои расспросы.
— Номером, — кратко ответил Селезень. — Судя по накладной, директору музея Козицкому был выделен грузовик «Зил-130» номер 33-33 МОР, и именно такие цифры были у машины, вознесенной на небо. Впрочем, все это бабские сказки. — Было видно, что даже невероятные приключения в Царь-Городе и в Белой Пуще ничуть не поколебали уверенность майора в том, что чудес на свете не бывает.
— Сказки-то сказки, — заметила Надя, — но, насколько я поняла, это единственный случай, когда грузовик после выезда из города хоть как-то «засветился».
— Пожалуй, что так точно, — согласился майор. — Но это все, чем я могу помочь вашим поискам. Ну, разве что черкну парочку рекомендательных писем в Старгород, чтобы вас приняли ласково и оказали всевозможное содействие, ежели вы туда отправитесь… А это у вас что — альбом с картинами? Неужто тот самый?
— Да, там Врубель и еще многое другое, — ответил Василий, доставая альбом.
Тот был столь широкоформатен, что в портфель сыщика целиком не помещался.
— Позвольте взглянуть. Да, редкий экземпляр. — Майор перелистал несколько страниц и остановился на иллюстрации, изображавшей жениха Тамары в национальной воинской одежде. — Да, так я и думал, — с некоторым разочарованием проговорил Селезень. — Именно так я и предполагал.
— В каком смысле? — удивилась Чаликова. Майор Селезень вместо ответа зачитал стихи под репродукцией:
— Кстати, я раньше на все сто был уверен, что Карабах — это фамилия конезаводчика, — заметил майор. — А о том, что это такое на самом деле, узнал только году так в восемьдесят восьмом. Нет, все же так писать нельзя! И иллюстрировать тоже негоже.
— Он сам, властитель Синодала,
Ведет богатый караван.
Ремнем затянут ловкий стан;
Оправа сабли и кинжала
Блестит на солнце; за спиной
Ружье с насечкой вырезной.
Играет ветер рукавами
Его чухи — кругом она
Вся галуном обложена.
Цветными вышито шелками
Его седло; узда с кистями;
Под ним весь в мыле конь лихой
Бесценной масти, золотой.
Питомец резвый Карабаха…
— А в чем дело? — пожала плечами Надя. — Прекрасные стихи. И иллюстрация неплохая…
— Так-то так, — отложил альбом Селезень, — но что получается? И Тамара, и Демон — это личности незаурядные, наделенные могучим духом и высокими страстями, а жених Тамары — просто ничтожество, о котором как о человеке и сказать-то нечего? Только о его сабле да ружье да о коне!
— Выходит, что так, — согласился Дубов.
— Нет, не так! — стукнул кулачищем по скамейке майор Селезень. -Почему-то считается, что раз военный — значит, солдафон или полный кретин. Ну ладно, Врубель его изобразил так же, как в поэме, но Лермонтов-то что? Он ведь сам был офицером, а так пренебрежительно пишет о человеке с ружьем! Или возьмем «Песню про купца Калашникова»: купец — благородный человек и образцовый семьянин, а царский опричник — негодяй и прелюбодей… Нет, может быть, поэтом он был и неплохим, но настоящим патриотом не был. Вот скажите пожалуйста: когда мордавско-придурильский конфликт разгорелся, кого позвали — высокодуховных художников? яйцеголовых профессоров? Нет -позвали тупого вояку Селезня. И он, этот примат в майорской фуражке, навел мир!.. Ну ладно, чегой-то я маленько зарапортовался. Бывает, знаете, когда до глубины души проймут. У майоров, видите ли, тоже душа есть. — И, уже успокоившись, Селезень добавил: — А вообще-то вы будьте поосторожней. С чертовщиной свяжешься, так потом не развяжешься. Лермонтов «Демона» написал — и погиб в расцвете лет. А Врубель так и вовсе с крыши съехал… Ну, бывайте, — резко прервал майор содержательную беседу и двинулся к своему «Джипу», оставив Надю и Василия переваривать новую информацию.
— Да, ребята! — внезапно обернулся Селезень. — Если наклюнется еще какое-нибудь интересное приключение, не забудьте про меня.
— Всенепременно, Александр Иваныч! — улыбнулся Василий, и «Джип», взревев мотором, сорвался с места.
— Да, Наденька, похоже, надо ехать в Старгород, — проводив взглядом машину Селезня, резюмировал Дубов. — Здесь мы ничего толком не узнаем. Предлагаю отправляться завтра с утра.
— Да, так и сделаем. Но сегодня я хочу заглянуть еще в одно место.
— В какое?
— В Кислоярский музей. Шансов, конечно, немного, но вдруг его работники что-то расскажут про своего коллегу Козицкого.
— Может быть, — без особого энтузиазма отозвался Василий. — Ну хорошо, вы идите в музей, а я пока начну собираться в дорогу.
x x x
Директриса Кислоярского городского музея Тамара Михайловна Свешникова встретила Чаликову очень любезно, а узнав о целях ее визита, даже попросила секретаршу никого к ней в кабинет не пропускать и не соединять, если вдруг паче чаяния кто-то позвонит.
— Знаете, госпожа Чаликова, а ведь вы не первая, кто приходил ко мне по этому делу, — говорила Тамара Михайловна, проницательно поглядывая на Надю.
— Одна дама уже интересовалась, но я предпочла с нею не слишком откровенничать. Но вам я расскажу все, что мне известно, хотя, по правде говоря, и известно мне не слишком-то много.
— Что за дама, я уже догадываюсь, — заметила Надя. — Но почему именно ко мне такое доверие?
Директриса чуть смутилась:
— Видите ли, у меня нет уверенности, если так можно выразиться, в чистоте замыслов госпожи баронессы фон Ачкасофф. А вы — другое дело, тем более что действуете не совсем сами, а вместе с Василием Николаевичем Дубовым, не так ли? — Надя кивнула. — А уж господина Дубова я давно знаю за исключительно честного и бескорыстного человека. Между прочим, однажды он уже помог обогатить нашу коллекцию необычайно ценным экспонатом…
— Тамара Михайловна, может быть, вы были знакомы со своим Старгородским коллегой Всеволодом Борисовичем Козицким? — спросила Надя. -Что это был за человек?
Госпожа Свешникова на минутку задумалась:
— Н-нет, лично с ним знакома не была, может, и видела когда на слете музейных работников. Но все наши общие знакомые, искусствоведы и музейщики, говорили буквально в один голос — умница, эрудит, специалист в самых разных областях искусства, полиглот… А когда начались военные действия, Козицкий прислал мне письмо, в котором спрашивал совета, что делать с ценностями Старгородского музея.
— Письмо сохранилось? — спросила Надя.
— Да нет, Всеволод Борисович прислал его, что называется, с оказией и просил по прочтении сжечь, а ответ послать с той же оказией. Он писал, что готовится к эвакуации музейных ценностей из Старгорода, и спрашивал, смогу ли я разместить их у себя в музее. Естественно, я написала, что согласна и сделаю все, что только смогу, чтобы музейные экспонаты были в целости и сохранности. Но даже не знаю, успел ли он получить мой ответ, так как вскоре все ценности были вывезены из Старгорода и исчезли вместе с директором.
— Тамара Михайловна, а почему он собирался их вывезти именно в Кислоярск? — спросила несколько удивленная Надя.
— Ну что ж, — чуть дрогнувшим голосом сказала директриса, — я вам открою все, что мне известно, до конца. Но убедительно прошу в случае чего на меня не ссылаться. Всеволод Борисович писал, что, по его сведениям, Придурильские власти намерены продать картины Врубеля куда-то на Запад, а на вырученные деньги приобрести партию оружия. Естественно, Козицкий не мог допустить, чтобы искусство служило войне и смерти. Более того, он был одним из немногих, кто во времена военно-патриотической истерии имел мужество открыто выступать за мирное разрешение мордавско-придурильского конфликта. И потому опасался, что власти могут в любой момент снять его с должности «за пацифизм и измену Родине» и поставить послушного им человека. Оттого-то он так и торопился с эвакуацией. Но это не для протокола, — еще раз подчеркнула Тамара Михайловна. — И вот еще один момент — скорее всего, он не имеет никакого отношения к вашим разысканьям, но имеет некоторое отношение к содержанию исчезнувших картин Врубеля.
— Да, это весьма любопытно. — После таких откровений госпожи Свешниковой Наде уже было бы не совсем удобно не проявить должной заинтересованности даже в том вопросе, который ее в данный момент не слишком волновал.
x x x
Пока Чаликова беседовала с директрисой музея, Дубов сидел у себя в сыскной конторе и составлял список предметов, который нужно взять с собой в поездку. В отличие от неутомимой путешественницы Нади, Василий редко выезжал на дальние расстояния из родного Кислоярска, тем более — на собственном «Москвиче». Когда детектив записывал пункт сто двадцать восьмой — зубную щетку и мыло — зазвонил телефон. С видимым неудовольствием оторвавшись от своего списка, Василий поднял трубку:
— Дубов у аппарата.
— Привет, Василий Николаич, это Ерофеев, — раздался в трубке голос туристического бизнесмена. — Помните наш разговор за обедом?
— Уточните, какой именно — о летающих тарелках, туристическом бизнесе или Лох-Несском чудовище?