Страница:
— Мисаил, это ты? — строго спросил он.
— Что?! — нервно вскрикнул Мисаил.
— Тогда ты, Антип?
— А я думал, что это ты, Пахомыч…
Тем временем бормотание становилось как будто отчетливее, и Василий, напрягши слух, разобрал некоторые слова:
— Свовочи все, свовочи… И куда эти придурки, Анисим с Вячесвавом подевавись?.. Самому, что ли, этого гвупца Савватея кончать?.. Чевт бы их всех побвал…
Злобное бормотание становилось все отчетливее, и вдруг в конце тоннеля на миг блеснул свет. Мисаил истерически вскрикнул.
— Тише! — зашипел Василий.
— Так это же покойник встал из гроба! — с отчаянием прошептал Мисаил. — Все, нам конец…
— А по-моему, это только начало, — обреченно вздохнул Антип.
— Кричите, кричите, — продолжал между тем свое ворчание «покойник». — Я вас не боюсь, потому как вы мевтвецы, а я ешшо живой… И так скоро помивать не собиваюсь…
— Вперед! — вполголоса скомандовал Дубов. — Он-то нас и выведет, куда надо. И умоляю вас, старайтесь не шуметь.
Держась за руки, гуськом все трое дошли до конца коридора, откуда продолжал доноситься голос. Там коридор упирался в другой проход, и шагах в тридцати слева от себя путники увидели какую-то темную фигуру, держащую в руке фонарь. Светильник раскачивался, и по неровным стенам металась тень незнакомца.
— Вперед, за ним, — шепотом велел детектив, и вся троица, стараясь не создавать лишнего шума, двинулась вслед за темной фигурой.
— Он заведет нас в самую преисподнюю, — не удержался от замечания Мисаил. И вполголоса добавил: — Как одинок среди немых гробов Сей еле слышный голос человека…
— Мисаил, помолчи, пожалуйста, — с еле сдерживаемой яростью попросил Дубов. Он внимательно прислушивался к ворчанию человека со светильником:
— И эта Мивиктьиса — дура стоевосовая… Все кругом — или дураки, или воры, как с такими дело иметь…
Василий слушал и диву давался — неужели это злобное бормотание принадлежало тому самому Седому, или дяде Митяю, которого он поначалу принял за ново-мангазейского бургомистра и который так очаровал его в доме Миликтрисы Никодимовны? Но сомнений не оставалось — то был именно он.
Вдруг стены узкого тоннеля раздвинулись, и фонарь Седого осветил своды знакомой залы с мраморным гробом посередине — оказывается, Василий сбился с пути в непосредственной близости от конечной цели подземного путешествия.
И не успел дядя Митяй сдвинуть факел, чтобы проникнуть в тайник, как в зале раздался грозный голос: «Руки вверх!», а следом ярко вспыхнул второй фонарь, резко высветив на фоне замшелой стены три темных силуэта. Дядя Митяй попятился было к одному из четырех выходов из залы, однако Дубов, подскочив, схватил его за шиворот и вернул на середину.
— Сопротивление бесполезно, дядя Митяй, — крикнул детектив, и его слова громовым эхом отозвались под высокими сводами. И, понизив голос, добавил: — Или прикажете называть вас полным именем — Димитрий Мелхиседекович Загрязев?
— Зовите, как хотите, — ответил дядя Митяй, расплывшись в доброй улыбке, совсем не соответствующей его незавидному положению. — Я вижу, что вы меня высведили. Очень ховошо. Ну вадно, я понимаю, что вам нужны деньги, — продолжал он, безмятежно переводя взор с Василия на скоморохов. — Сотня зовотых вас устроит? Или надо больше?.. Чевт побери! — спохватился дядя Митяй. — Вы же сведили за мной, а не за Дубовым!
— Это не совсем так, дядя Митяй, — усмехнулся Дубов. — Дубова я могу предъявить вам хоть сейчас.
— О, пьеквасно! — обрадовался Седой. — Вы что, пьиташшили его прямо сюда? Ну, тогда отпадают и хвопоты по сокрытию тела.
— Д-да, пожалуй, — согласился Василий и извлек из внутреннего кармана какую-то маленькую баночку. Когда он открыл ее, то по смрадному подземелью разнесся весьма приятный запах, исходящий от зеленоватой мази, что была в баночке. Детектив помазал себе лицо и что-то прошептал. И тут произошло нечто совсем неожиданное: черты лица резко изменились, став более мягкими, куда-то исчезли залысины, и перед скоморохами и дядей Митяем предстал совсем другой человек.
— Дубов! — в ужасе вскрикнул дядя Митяй и в изнеможении опустился на сырой пол.
— Совершенно верно, я — Василий Дубов, — будничным голосом произнес детектив. — Вижу, вы меня сразу признали.
— Возьмите все, — вдруг залепетал дядя Митяй, ползая по полу, — все бевите, только не губите!..
— Встаньте! — брезгливо бросил Дубов. — Проигрывать тоже нужно достойно.
— Все возьмите, все, — истерично бормотал Седой, — я вам дам еще больше, гораздо больше…
— Сколь мелок он, сколь жалок, сколь ничтожен, — не удержался Мисаил от цитаты из какой-то душещипательной трагедии.
— Вот именно, — одобрительно кивнул Дубов. — С одним только добавлением — на совести этого человека не менее трех загубленных человеческих душ. А если хорошенько посчитать, то и гораздо больше.
— Непвавда! — подал голос дядя Митяй. — Ну посмотрите на меня, какой же я убивец? Я и мухи не способен обидеть.
— О ваших отношениях с мухами я ничего не знаю, — ледяным тоном ответил детектив. — А что касается людей, то сами вы их, конечно же, не убивали. За вас это делали другие. Раньше — некто Манфред Петрович, которого вы убрали за то, что он слишком много знал, а в последнее время -некие Анисим и Вячеслав. Именно они убили сначала Манфреда, а затем еще ряд людей, в том числе отставного военного Данилу Ильича и даже духовное лицо -отца Нифонта, который в поисках своего племянника Евлампия узнал больше, чем ему было положено. Если желаете, я могу сказать, во сколько монет вы оценивали человеческие жизни, но это, конечно, уже частности.
— Я это девав ради Очечества! — пискнул дядя Митяй. — Будущие поколения меня опвавдают!..
— Едва ли они вас оправдают за то, что вы подготавливали почву для завоевания Новой Мангазеи князем Григорием, — возразил Дубов, — и с этой целью устраняли всех, кто мог вам в этом помешать. Правда, поначалу я не мог понять, какую роль во всей вашей деятельности играет Миликтриса Никодимовна, но теперь, кажется, понял: она поставляла для вас «одноразовых» исполнителей для совершения таких убийств, которые нельзя было поручить деятелям вроде Анисима и Вячеслава. Не так ли, дядя Митяй? — Тот молчал, угрюмо уставившись в пол. — Ясно, что воевода Афанасий — это значительная личность, и его убийство непременно должно вызвать самое тщательное разыскание. И если бы нашли наемников, то могли бы открыться и другие их деяния, и в конце концов вышли бы на вас. А так — Евлампий делает свое дело, то есть убивает Афанасия, потом бесследно исчезает, тут уж постарались все те же Анисим с Вячеславом, и если даже следствию что-то удастся раскопать, то до истинного убийцы им так просто не добраться.
— Но ты же добрался, Савватей, то есть… — замялся Антип.
— Зовите меня по-прежнему, Савватеем, — улыбнулся Дубов. — А если хотите, то Василием Николаичем. — Да, я добрался. Но это моя работа и мой долг, — не без некоторого пафоса произнес детектив. — Теперь встает новый вопрос — что делать с ним?
— То есть? — тряхнул волосами Мисаил.
— Какого наказания достоин этот человек, дядя Митяй, он же Седой, он же Димитрий Мелхиседекович Загрязев, за свои черные деяния?
— Пьекватите этот самосуд! — захорохорился дядя Митяй. — Я требую, чтобы меня судил Мангазейский суд, самый ствогий и спваведливый!
— Как же, сейчас, — хмыкнул Дубов. — А то я не знаю, что все местные суды подкуплены-перекуплены вами и такими, как вы. Я отдам вас царь-городскому суду, и единственное, что может спасти вас от лютой казни -так это чистосердечное признание и всяческое содействие следствию!.. Впрочем, довольно болтовни — нам надо выехать затемно, чтобы поскорее успеть в столицу.
— А если он начнет сопротивляться? — подал дельную реплику Антип. -Ну то есть прямо на улице, пока мы не уедем из Мангазеи. Я так понял, что это весьма известный в городе человек…
— Пожалуй, — согласился Дубов. — В нашем случае рисковать никак нельзя — от этого зависит судьба всего государства. А, знаю! — Василий вновь открыл баночку и, не дав Димитрию Мелхиседековичу опомниться, мазанул его по лицу.
Тут произошло нечто уж вовсе невообразимое — куда-то исчез барственный дядя Митяй, которого Дубов поначалу даже принял за мэра, а на его месте возник жалкий ничтожный старикашка с клочковатой бороденкой и бегающими глазками. Чумичкина мазь точно и беспощадно высветила его истинную сущность.
— Теперь наш друг может сколько угодно кричать, что он — сам господин Загрязев, — с легким ехидством заметил детектив. — Ну что ж, веди нас, Иван Сусанин…
— Что?! — нервно вскрикнул Мисаил.
— Тогда ты, Антип?
— А я думал, что это ты, Пахомыч…
Тем временем бормотание становилось как будто отчетливее, и Василий, напрягши слух, разобрал некоторые слова:
— Свовочи все, свовочи… И куда эти придурки, Анисим с Вячесвавом подевавись?.. Самому, что ли, этого гвупца Савватея кончать?.. Чевт бы их всех побвал…
Злобное бормотание становилось все отчетливее, и вдруг в конце тоннеля на миг блеснул свет. Мисаил истерически вскрикнул.
— Тише! — зашипел Василий.
— Так это же покойник встал из гроба! — с отчаянием прошептал Мисаил. — Все, нам конец…
— А по-моему, это только начало, — обреченно вздохнул Антип.
— Кричите, кричите, — продолжал между тем свое ворчание «покойник». — Я вас не боюсь, потому как вы мевтвецы, а я ешшо живой… И так скоро помивать не собиваюсь…
— Вперед! — вполголоса скомандовал Дубов. — Он-то нас и выведет, куда надо. И умоляю вас, старайтесь не шуметь.
Держась за руки, гуськом все трое дошли до конца коридора, откуда продолжал доноситься голос. Там коридор упирался в другой проход, и шагах в тридцати слева от себя путники увидели какую-то темную фигуру, держащую в руке фонарь. Светильник раскачивался, и по неровным стенам металась тень незнакомца.
— Вперед, за ним, — шепотом велел детектив, и вся троица, стараясь не создавать лишнего шума, двинулась вслед за темной фигурой.
— Он заведет нас в самую преисподнюю, — не удержался от замечания Мисаил. И вполголоса добавил: — Как одинок среди немых гробов Сей еле слышный голос человека…
— Мисаил, помолчи, пожалуйста, — с еле сдерживаемой яростью попросил Дубов. Он внимательно прислушивался к ворчанию человека со светильником:
— И эта Мивиктьиса — дура стоевосовая… Все кругом — или дураки, или воры, как с такими дело иметь…
Василий слушал и диву давался — неужели это злобное бормотание принадлежало тому самому Седому, или дяде Митяю, которого он поначалу принял за ново-мангазейского бургомистра и который так очаровал его в доме Миликтрисы Никодимовны? Но сомнений не оставалось — то был именно он.
Вдруг стены узкого тоннеля раздвинулись, и фонарь Седого осветил своды знакомой залы с мраморным гробом посередине — оказывается, Василий сбился с пути в непосредственной близости от конечной цели подземного путешествия.
И не успел дядя Митяй сдвинуть факел, чтобы проникнуть в тайник, как в зале раздался грозный голос: «Руки вверх!», а следом ярко вспыхнул второй фонарь, резко высветив на фоне замшелой стены три темных силуэта. Дядя Митяй попятился было к одному из четырех выходов из залы, однако Дубов, подскочив, схватил его за шиворот и вернул на середину.
— Сопротивление бесполезно, дядя Митяй, — крикнул детектив, и его слова громовым эхом отозвались под высокими сводами. И, понизив голос, добавил: — Или прикажете называть вас полным именем — Димитрий Мелхиседекович Загрязев?
— Зовите, как хотите, — ответил дядя Митяй, расплывшись в доброй улыбке, совсем не соответствующей его незавидному положению. — Я вижу, что вы меня высведили. Очень ховошо. Ну вадно, я понимаю, что вам нужны деньги, — продолжал он, безмятежно переводя взор с Василия на скоморохов. — Сотня зовотых вас устроит? Или надо больше?.. Чевт побери! — спохватился дядя Митяй. — Вы же сведили за мной, а не за Дубовым!
— Это не совсем так, дядя Митяй, — усмехнулся Дубов. — Дубова я могу предъявить вам хоть сейчас.
— О, пьеквасно! — обрадовался Седой. — Вы что, пьиташшили его прямо сюда? Ну, тогда отпадают и хвопоты по сокрытию тела.
— Д-да, пожалуй, — согласился Василий и извлек из внутреннего кармана какую-то маленькую баночку. Когда он открыл ее, то по смрадному подземелью разнесся весьма приятный запах, исходящий от зеленоватой мази, что была в баночке. Детектив помазал себе лицо и что-то прошептал. И тут произошло нечто совсем неожиданное: черты лица резко изменились, став более мягкими, куда-то исчезли залысины, и перед скоморохами и дядей Митяем предстал совсем другой человек.
— Дубов! — в ужасе вскрикнул дядя Митяй и в изнеможении опустился на сырой пол.
— Совершенно верно, я — Василий Дубов, — будничным голосом произнес детектив. — Вижу, вы меня сразу признали.
— Возьмите все, — вдруг залепетал дядя Митяй, ползая по полу, — все бевите, только не губите!..
— Встаньте! — брезгливо бросил Дубов. — Проигрывать тоже нужно достойно.
— Все возьмите, все, — истерично бормотал Седой, — я вам дам еще больше, гораздо больше…
— Сколь мелок он, сколь жалок, сколь ничтожен, — не удержался Мисаил от цитаты из какой-то душещипательной трагедии.
— Вот именно, — одобрительно кивнул Дубов. — С одним только добавлением — на совести этого человека не менее трех загубленных человеческих душ. А если хорошенько посчитать, то и гораздо больше.
— Непвавда! — подал голос дядя Митяй. — Ну посмотрите на меня, какой же я убивец? Я и мухи не способен обидеть.
— О ваших отношениях с мухами я ничего не знаю, — ледяным тоном ответил детектив. — А что касается людей, то сами вы их, конечно же, не убивали. За вас это делали другие. Раньше — некто Манфред Петрович, которого вы убрали за то, что он слишком много знал, а в последнее время -некие Анисим и Вячеслав. Именно они убили сначала Манфреда, а затем еще ряд людей, в том числе отставного военного Данилу Ильича и даже духовное лицо -отца Нифонта, который в поисках своего племянника Евлампия узнал больше, чем ему было положено. Если желаете, я могу сказать, во сколько монет вы оценивали человеческие жизни, но это, конечно, уже частности.
— Я это девав ради Очечества! — пискнул дядя Митяй. — Будущие поколения меня опвавдают!..
— Едва ли они вас оправдают за то, что вы подготавливали почву для завоевания Новой Мангазеи князем Григорием, — возразил Дубов, — и с этой целью устраняли всех, кто мог вам в этом помешать. Правда, поначалу я не мог понять, какую роль во всей вашей деятельности играет Миликтриса Никодимовна, но теперь, кажется, понял: она поставляла для вас «одноразовых» исполнителей для совершения таких убийств, которые нельзя было поручить деятелям вроде Анисима и Вячеслава. Не так ли, дядя Митяй? — Тот молчал, угрюмо уставившись в пол. — Ясно, что воевода Афанасий — это значительная личность, и его убийство непременно должно вызвать самое тщательное разыскание. И если бы нашли наемников, то могли бы открыться и другие их деяния, и в конце концов вышли бы на вас. А так — Евлампий делает свое дело, то есть убивает Афанасия, потом бесследно исчезает, тут уж постарались все те же Анисим с Вячеславом, и если даже следствию что-то удастся раскопать, то до истинного убийцы им так просто не добраться.
— Но ты же добрался, Савватей, то есть… — замялся Антип.
— Зовите меня по-прежнему, Савватеем, — улыбнулся Дубов. — А если хотите, то Василием Николаичем. — Да, я добрался. Но это моя работа и мой долг, — не без некоторого пафоса произнес детектив. — Теперь встает новый вопрос — что делать с ним?
— То есть? — тряхнул волосами Мисаил.
— Какого наказания достоин этот человек, дядя Митяй, он же Седой, он же Димитрий Мелхиседекович Загрязев, за свои черные деяния?
— Пьекватите этот самосуд! — захорохорился дядя Митяй. — Я требую, чтобы меня судил Мангазейский суд, самый ствогий и спваведливый!
— Как же, сейчас, — хмыкнул Дубов. — А то я не знаю, что все местные суды подкуплены-перекуплены вами и такими, как вы. Я отдам вас царь-городскому суду, и единственное, что может спасти вас от лютой казни -так это чистосердечное признание и всяческое содействие следствию!.. Впрочем, довольно болтовни — нам надо выехать затемно, чтобы поскорее успеть в столицу.
— А если он начнет сопротивляться? — подал дельную реплику Антип. -Ну то есть прямо на улице, пока мы не уедем из Мангазеи. Я так понял, что это весьма известный в городе человек…
— Пожалуй, — согласился Дубов. — В нашем случае рисковать никак нельзя — от этого зависит судьба всего государства. А, знаю! — Василий вновь открыл баночку и, не дав Димитрию Мелхиседековичу опомниться, мазанул его по лицу.
Тут произошло нечто уж вовсе невообразимое — куда-то исчез барственный дядя Митяй, которого Дубов поначалу даже принял за мэра, а на его месте возник жалкий ничтожный старикашка с клочковатой бороденкой и бегающими глазками. Чумичкина мазь точно и беспощадно высветила его истинную сущность.
— Теперь наш друг может сколько угодно кричать, что он — сам господин Загрязев, — с легким ехидством заметил детектив. — Ну что ж, веди нас, Иван Сусанин…
x x x
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПЯТНИЦА. ВСЕ ХОРОШО, ЧТО КОНЧАЕТСЯ
Майор Селезень лежал в крохотном окопчике, который он вырыл перед самым рассветом. За его спиной вставало солнце и приятно грело лопатки. А в низинах еще белели клочья ночного тумана. К мосту медленно подползал обоз вражеского войска. Несколько сотен солдат двигались пешим порядком, возглавляемые конными командирами. Эта колонна уже перешла мост, а за ней шла колонна крытых телег, груженых «секретным оружием». Сзади, несколько поотстав, тянулись телеги с продовольствием и амуницией. И все это шествие замыкал небольшой арьергард человек из пятидесяти. Майор весь напрягся и подобрался, как кот, навострившийся на мышь. Он не глядя проверил свое имущество: пистолет в кобуре, гранаты на бруствере окопчика справа, запасной диск к «Дегтяреву» слева.
— Ну, пора, — выдохнул он, когда большая часть крытых телег вползла на мост.
И майор нажал красную кнопку на крохотном пультике.
Мост как-то медленно и лениво начал вспучиваться и подыматься вверх. Земля задрожала. И тогда яркая вспышка пламени опалила безмятежное утро. Фигурки людей по обе стороны моста застыли в оцепенении, наблюдая, как большая часть их секретного обоза в виде горящих обломков падает в реку. И тогда с ближайшего холма на них обрушился шквал пулеметного огня. Началась паника. Лошади ржали и вставали на дыбы. Люди метались среди горящих и перевернутых телег в поисках укрытия. А майор Селезень, выпустив по противнику все патроны, тут же метнул на дорогу три гранаты и, поставив на пулемет свежий диск, снова открыл огонь. Наемники же, наконец сообразив, откуда их обстреливают, открыли беспорядочную пальбу по верхушке холма. Но те, кто уже были на другой стороне реки, находились слишком далеко, а те, кто находились ближе, были прижаты плотным огнем пулемета к земле. Опустошив вторую обойму, майор быстро швырнул оставшиеся две гранаты и, подхватив «Дегтярева»,понесся вниз с холма, пригибаясь в высокой траве. Вскоре он нырнул в прибрежный кустарник и растворился среди листвы. А наемники еще несколько минут обстреливали холм, боясь покинуть свои неверные укрытия. Но в конце концов, понукаемые командирами, короткими перебежками двинулись наверх. Обнаружив пустой окоп, они вздохнули с облегчением — противник отступил, а преследовать его никто особо не желал.
А внизу на дороге догорала последняя телега с «секретным оружием».
Змей Горыныч тяжело, как подбитый бомбардировщик, ткнулся в землю неподалеку от мрачного замка князя Григория. Баба Яга скатилась с его спины кубарем, ноотделалась лишь легкими ушибами. Другое дело, ее черный кот. Трудно сказать, каким местом он пострадал, но, по крайней мере, вставая и отряхиваясь, он бранился долго и витиевато. Змей же, понурив все три головы, лишь разводил маленькими лапками.
— Закусывать, дьявол тебя побери, надо! — закончил монолог кот.
— Да ладно тебе, — примирительно пропищала средняя голова. — Ну, не рассчитали маленько. — И, уже обращаясь к Яге, продолжила: — Ты главное, Ягоровна, не забудь: красная книга с блестящими железными уголками. И надпись — «Нечисть».
— Не волнуйся, все запомнила, — отвечала Яга. — Ты лучше кулаки держи.
— А это еще зачем? — удивленно пробасила правая голова.
— На удачу.
Ровно в полдень царь Дормидонт вошел в залу и, кивнув присутствующим, занял место во главе огромного стола. На лавках с обоих сторон чинно восседали ближние бояре, воеводы и прочие влиятельные государственные лица. Многие уже были наслышаны об удивительной перемене, произошедшей с Государем, но не знали, к чему бы это и чем чревато лично для каждого из сидящих за столом.
— Я вас пригласил к себе, чтобы обсудить положение в стране и о том, что делать будем, — негромким голосом начал царь. — По последним сведениям, вражеское воинство расположилось в Каменке и в любое время может двинуться на Царь-Город. Готовы ли мы защитить нашу страну, наш народ и нашу столицу?
Из-за стола поднялся длиннобородый господин в довольно необычном наряде — военном кафтане, накинутом поверх собольей шубы.
— Государь, позволь доложить, что славное воинство наше завсегда предано тебе и нашему Отечеству и…
— По делу говори! — повысил голос царь и даже пристукнул ладонью по столу.
— Это глава военного приказа, — шепнул Рыжий Серапионычу. Доктор сидел между Рыжим и князем Длинноруким. Обычный наряд Серапионыча, то есть мятый сюртук со съехавшим набок галстуком, ничуть не обращал на себя внимания разодетых в соболиные и прочие наряды царедворцев. На всей протяженности стола были выставлены вазы с фруктами и кувшины с разнообразными винами, наливками, водкой и пенными медами, и только перед Дормидонтом стоял жбан с квасом.
Тем временем глава военного приказа немного дрожащим от царского окрика голосом говорил:
— Утром наша дружина числом тысяча воинов выступила из Царь-Города и к завтрему должна достигнуть Каменки. И там дать сражение неприятелю. Однако, — тут он немного замялся, — однако нелегко нам придется, ежели князь Григорий и впрямь располагает неким потаенным оружием, о коем все мы немало наслышаны.
— Да брехня все это! — перебил его Длиннорукий.
— А тебе, княже, слова еще не давали! — рявкнул царь. И, вновь оборотившись к главе военного приказа, спросил: — А каково, понимаешь, настроение в войсках?
Тот несколько смутился:
— Правду сказать?
— А то что же? — взъярился Дормидонт. — Мы тут не в бирюльки играем, а решаем участь нашего государства! Ну говори, не бойся, все как есть говори.
— Если правду, то настроение в войсках не намного лучшее, чем в Боярской Думе, — одним духом выпалил глава приказа и с испугом уставился на Дормидонта.
— М-да, — нахмурился царь. — Да ты садись. Князь Длиннорукий!
— Слушаю тебя, мой Государь! — Градоначальник резво вскочил с места.
— Это я тебя слушаю. Что сделано для укрепления столицы, буде войско неприятеля дойдет, понимаешь, до Царь-Города?
— Ни в жисть не дойдет! — оптимистично махнул князь бебряным рукавом. — А коли приведет эдакая беда, то вся столица встанет на твою защиту, царь-батюшка, и я первый! Да ты же знаешь, как мы все тебя любим…
Пока царь-батюшка и все, кто был за столом, внимали разглагольствованиям князя Длиннорукого, Рыжий подмигнул Серапионычу — мол, приступайте. Серапионыч с ловкостью фокусника-иллюзиониста извлек из внутреннего кармана платочек и деликатно высморкался. И никто не заметил, что при этом он что-то подлил из скляночки в чарку своему соседу Длиннорукому.
Царь не прерывал речь городского головы, но слушал ее с нескрываемой усмешкой.
Завершив свое эмоциональное выступление, князь наполнил чарку вишневой наливкой и вдохновенно провозгласил:
— Так поднимем же чару за здравие нашего дорогого Государя, за процветание Отечества, и да провалятся все наши враги в тартарары!
Пренебречь такою здравицей было никак нельзя, и все присутствующие наполнили свои чарки — кто вином, кто водкой, а кто и медовухой. Один лишь Дормидонт подлил себе немного квасу.
Князь Длиннорукий привычным движением влил в глотку содержимое чары и вдруг, выпучив глаза, крепко закашлялся. Сидевший рядом с ним боярин в медвежьей шубе («Князь Святославский», шепнул Серапионычу Рыжий) вскочил с места и хлопнул соседа по спине. Тот перестал кашлять и с блуждающей усмешкой опустился на место.
— Ну все, побазарили — и к делу, — негромко сказал царь. — Теперь ты, Рыжий.
Рыжий неспеша поднялся с места:
— Господа, военные действия вызовут, кроме всего прочего, проблемы с убитыми и ранеными. Им потребуется лекарская помощь, и с этой целью Государь пригласил Владлена Серапионыча, который поможет ценными советами по части медицинской помощи. — С этими словами Рыжий указал на доктора. Тот чуть привстал и раскланялся.
— А, эскулап, и ты здесь? — добро глянул на Серапионыча царь. — Это хорошо, понимаешь…
— А чего тут хорошего? — вдруг подал заплетающийся голос князь Длиннорукий. — Да вы только поглядите на этого эскулапа: такой же прохиндей, как сам Рыжий!
— Князь, ведите себя прилично, — брезгливо бросил Рыжий Длиннорукому. Тот словно этого и ждал:
— Кто бы говорил о приличии! Можно подумать, что это я, а не ты царевну… — Тут князь употребил не совсем пристойное слово, обозначающее то, что делал Рыжий с царевной.
— Попридержи язык, нечестивец! — загремел царь, медленно подымаясь из-за стола. — Уймись, или покинь мой терем!
— Наш Государь не выносит сквернословия, — радостно сообщил Рыжий Серапионычу. — Все, теперь князю крышка!
А князь и не думал униматься.
— Это еще вопрос, кому покидать твой терем, а кому оставаться, -продолжал он, бестолково размахивая короткими полными руками. — Я -столичный градоначальник, а эти все — кто они? Быдло! Жалкие, ничтожные людишки! Дай, царь-батюшка, я тебя обниму и поцелую! — С этими словами Длиннорукий, едва не свалив с лавки князя Святославского, сидевшего одесную царя, потянулся к Дормидонту, явно желая запечатлеть на его царственном лике пламенное лобзание. Однако Дормидонт вовремя уклонился, и князь угодил всей физиономией в жбан с квасом. Лишь теперь бояре пришли в себя и принялись стаскивать князя со стола.
— Что вы себе позволяете! — вырываясь, кричал Длиннорукий. — Невежи, хамы, засранцы, как вы ведете себя с градоначальником!
— Ты больше не градоначальник! — стукнул посохом по полу Дормидонт. — Убирайся вон, пока я не отправил тебя в темницу!
— Ха-ха-ха, сейчас, — нахально заржал князь. — Да это я отправлю тебя в темницу! И вас всех отправлю в темницу, коли будет на то моя воля… — Неожиданно он вырвался из рук бояр и, вскочив на стол, пошел вприсядку, топча жбаны и чарки. Водка и пенные меды брызнули на роскошные боярские шубы. Но тут первое действие серапионычева эликсира подошло к концу, и князь свалился на пол, едва не зашибив одного из бояр.
Дормидонт же, как ни в чем не бывало, опустился на свое председательское место:
— О том, кто станет преемником Длиннорукого, я сообщу позже. А теперь продолжим наше совещание. Что имеет сказать глава сыскного приказа?
Пал Палыч, скромно сидевший за дальним концом стола, поднялся и начал что-то докладывать о криминальной обстановке. Тем временем двое стрельцов, ухватив Длиннорукого за ноги, поволокли его из залы. Никто из присутствующих даже не посмотрел в ту сторону. А Рыжий украдкой сделал жест большим пальцем, что значило — молодец доктор, сумел разделаться с Длинноруким без яда и наемных убийц!
Баба Яга бочком с опаской зашла в огромный мрачный зал, полный дорогих гостей князя Григория. Сам князь в роскошном пурпурном одеянии стоял на возвышении подле трона и вещал:
— … и тогда завтрашний день будет наш! — Публика внимала ему с воодушевлением. — Мы построим новый порядок!.. Тут вот некоторые говорят, что я не забочусь о народе, что он стал хуже жить…
— Неправда! — возмущенно закричал кто-то из гостей.
— А это правда, — поправил усы князь Григорий. — Да, у связи с подготовкой к справедливой освободительной войне благосостояние народа снизилось, однако я твердо заявляю: наш народ будет жить плохо, но недолго!
Баба Яга, вполуха слушая речь князя, разглядывала гостей и наконец встретилась взглядом с Дамой В Черном.
— Анна Сергеевна… — в ужасе прошептала Яга и осеклась.
Но, похоже, Дама не обратила на нее особого внимания, и Яга поспешила прошмыгнуть в низенькую дверь.
В библиотеке было сумеречно, тихо и пахло плесенью. Рядами на полках стояли тысячи книг. Яга растерялась.
— Это же как иголка в стоге… — ошеломленно проговорила она.
— Значит, будем осматривать все, — деловито подвел черту кот и лихо спрыгнул с плеча хозяйки. — Ты вдоль этой стенки. Я вдоль той.
Царевна Татьяна Дормидонтовна и боярин Андрей, сидя за летним столиком на веранде загородного царского терема, пили чай и обсуждали вопрос первостепенной государственной важности — вращается ли Земля вокруг Солнца, или наоборот?
Гелиоцентрическую систему отстаивала Танюшка:
— Конечно, Земля вокруг Солнца! Солнце большо-о-ое, а Земля в сравнении с ним совсем ма-а-аленькая, вот она и крутится. А если бы остановилась, то тут же на Солнце упала бы и сгорела.
— Как же она упадет, когда мы внизу, а Солнце — наверху? -недоверчиво хмыкнул боярин. — Что-то ты, царевна, путаешь.
— Ничего я не путаю! — стукнула кулачком по столу Танюшка. — Мне это сам Рыжий говорил. А уж он все знает!
— Уж не знаю, что знает твой Рыжий, а я знаю только одно: мы стоим на месте, а кружится Солнце. Утром восходит с одной стороны земной тверди, а вечером с другой стороны заходит.
— А ночью? — ехидно спросила царевна.
— А ночью согревает дно земли.
— Какое еще дно? Земля круглая!
— Чего-чего? — Боярин Андрей даже подскочил на плетеном стуле.
— Земля круглая, — уверенно повторила царевна. — То есть шарообразная.
— Чушь! — заявил боярин Андрей. — Извини меня, дорогая царевна, но, слушая тебя, у меня создается впечатление, что ты бредишь.
— Аналогично, — бросила царевна словечко, явно также почерпнутое из лексикона Рыжего. И выложила последний, самый веский аргумент: — Вот моего тятеньку, царя Дормидонта Петровича, все так и кличут: «Царь-батюшка, наше красное солнышко». И все вокруг него крутится. А иначе что он был бы за красное солнышко? А ты говоришь — Солнце вокруг Земли!
Столь убедительный довод оспорить было бы довольно сложно, однако боярин Андрей не сдавался:
— Ну ладно, давай спросим у народа. С кем он согласится, тот и прав.
— Как это, у народа? — не поняла Танюшка.
— Ну, у первого встречного. Выйдем на большую дорогу и спросим.
— Да по этой большой дороге иногда по полдня никто не проходит и не проезжает.
— Ну, ежели никого не дождемся, значит, оба неправы, — заключил боярин Андрей, — и будем считать, что и Солнце, и Земля вертятся вокруг Луны.
— Ну так пошли скорее! — Царевна вскочила из-за стола и резво побежала по проселку, ведущему к тракту. Боярин Андрей двинулся следом.
На дороге, как обычно, было безлюдно. На протяжении видимости не наблюдалось ни карет, ни телег, ни пешеходов.
— Ну и где же твой народ? — не без доли ехидства спросила царевна.
— Подожди немного, — ответил боярин Андрей. — Ты ж сама сказывала, что здесь не больно-то многолюдно.
— А вот и народ! — обрадовалась Танюшка, вглядевшись в направлении Царь-Города.
Вскоре и боярин Андрей увидал вздымавшуюся на дороге тучу пыли:
— Ну, это, должно быть, пастух стадо гонит.
— Нет, это воеводы гонят наше войско на князя Григория, — уверенно определила царевна. — Помню, тятенька что-то говорил об этом.
— Ой, не к добру, — озабоченно нахмурился боярин Андрей.
— А что, надо ждать, пока Григорьевские упыри войдут в Царь-Город? -запальчиво топнула ножкой царевна.
— Да нет, конечно, просто я очень хорошо знаю, кто и как заправляет в нашем славном воинстве. На словах клянутся в верности Царю и Отечеству, а сами, навроде князя Длиннорукого, делают все, чтобы подорвать боевой дух и посеять в дружинниках зерна пораженчества.
— Это как? — не поняла Танюшка.
— Ну, засылают в войска своих людей, которые говорят, что, дескать, народ Белой Пущи — это наши братья, а князь Григорий имеет одну цель: установить в Кислоярском царстве справедливость и благоденствие. Как ты думаешь, Татьяна Дормидонтовна, отчего Государь с Рыжим так долго не отправляли войска в поход? А они просто-напросто боялись, что вся дружина вместе с копьями, мечами и пищалями при первой же возможности сдастся в полон и перейдет на сторону Григория!
Тем временем дружина подошла настолько близко, что уже можно было различить и отдельных ратников, и обозы с боеприпасами и продовольствием, и воеводу на белом коне, и даже хоругвь, несомую высокорослым знаменосцем.
— Пора уходить, — озабоченно пробормотала царевна. — А о том, кто вокруг кого крутится, потом спросим…
— Некуда нам уходить, — покачал головой боярин Андрей. — Когда сюда явится Григорий, то уж никуда не сокроемся. Тебя доставят к нему «у койку», ну а меня повесят на одном суку с Рыжим.
А дружина подошла уже совсем вплотную, и перед самым носом боярина Андрея воевода испуганно осадил коня.
— Б-боярин Андрей, это ты? — пролепетал воевода, с ужасом уставясь на боярина.
— А то кто же? — не очень вежливо ответил тот.
— И царевна здесь? — еще более изумился воевода.
— Да, царевна. Ну и что? — вступила в разговор Танюшка. — Али тебе не ведомо, что тут батюшкин загородный терем?
— Ну, пора, — выдохнул он, когда большая часть крытых телег вползла на мост.
И майор нажал красную кнопку на крохотном пультике.
Мост как-то медленно и лениво начал вспучиваться и подыматься вверх. Земля задрожала. И тогда яркая вспышка пламени опалила безмятежное утро. Фигурки людей по обе стороны моста застыли в оцепенении, наблюдая, как большая часть их секретного обоза в виде горящих обломков падает в реку. И тогда с ближайшего холма на них обрушился шквал пулеметного огня. Началась паника. Лошади ржали и вставали на дыбы. Люди метались среди горящих и перевернутых телег в поисках укрытия. А майор Селезень, выпустив по противнику все патроны, тут же метнул на дорогу три гранаты и, поставив на пулемет свежий диск, снова открыл огонь. Наемники же, наконец сообразив, откуда их обстреливают, открыли беспорядочную пальбу по верхушке холма. Но те, кто уже были на другой стороне реки, находились слишком далеко, а те, кто находились ближе, были прижаты плотным огнем пулемета к земле. Опустошив вторую обойму, майор быстро швырнул оставшиеся две гранаты и, подхватив «Дегтярева»,понесся вниз с холма, пригибаясь в высокой траве. Вскоре он нырнул в прибрежный кустарник и растворился среди листвы. А наемники еще несколько минут обстреливали холм, боясь покинуть свои неверные укрытия. Но в конце концов, понукаемые командирами, короткими перебежками двинулись наверх. Обнаружив пустой окоп, они вздохнули с облегчением — противник отступил, а преследовать его никто особо не желал.
А внизу на дороге догорала последняя телега с «секретным оружием».
x x x
Змей Горыныч тяжело, как подбитый бомбардировщик, ткнулся в землю неподалеку от мрачного замка князя Григория. Баба Яга скатилась с его спины кубарем, ноотделалась лишь легкими ушибами. Другое дело, ее черный кот. Трудно сказать, каким местом он пострадал, но, по крайней мере, вставая и отряхиваясь, он бранился долго и витиевато. Змей же, понурив все три головы, лишь разводил маленькими лапками.
— Закусывать, дьявол тебя побери, надо! — закончил монолог кот.
— Да ладно тебе, — примирительно пропищала средняя голова. — Ну, не рассчитали маленько. — И, уже обращаясь к Яге, продолжила: — Ты главное, Ягоровна, не забудь: красная книга с блестящими железными уголками. И надпись — «Нечисть».
— Не волнуйся, все запомнила, — отвечала Яга. — Ты лучше кулаки держи.
— А это еще зачем? — удивленно пробасила правая голова.
— На удачу.
x x x
Ровно в полдень царь Дормидонт вошел в залу и, кивнув присутствующим, занял место во главе огромного стола. На лавках с обоих сторон чинно восседали ближние бояре, воеводы и прочие влиятельные государственные лица. Многие уже были наслышаны об удивительной перемене, произошедшей с Государем, но не знали, к чему бы это и чем чревато лично для каждого из сидящих за столом.
— Я вас пригласил к себе, чтобы обсудить положение в стране и о том, что делать будем, — негромким голосом начал царь. — По последним сведениям, вражеское воинство расположилось в Каменке и в любое время может двинуться на Царь-Город. Готовы ли мы защитить нашу страну, наш народ и нашу столицу?
Из-за стола поднялся длиннобородый господин в довольно необычном наряде — военном кафтане, накинутом поверх собольей шубы.
— Государь, позволь доложить, что славное воинство наше завсегда предано тебе и нашему Отечеству и…
— По делу говори! — повысил голос царь и даже пристукнул ладонью по столу.
— Это глава военного приказа, — шепнул Рыжий Серапионычу. Доктор сидел между Рыжим и князем Длинноруким. Обычный наряд Серапионыча, то есть мятый сюртук со съехавшим набок галстуком, ничуть не обращал на себя внимания разодетых в соболиные и прочие наряды царедворцев. На всей протяженности стола были выставлены вазы с фруктами и кувшины с разнообразными винами, наливками, водкой и пенными медами, и только перед Дормидонтом стоял жбан с квасом.
Тем временем глава военного приказа немного дрожащим от царского окрика голосом говорил:
— Утром наша дружина числом тысяча воинов выступила из Царь-Города и к завтрему должна достигнуть Каменки. И там дать сражение неприятелю. Однако, — тут он немного замялся, — однако нелегко нам придется, ежели князь Григорий и впрямь располагает неким потаенным оружием, о коем все мы немало наслышаны.
— Да брехня все это! — перебил его Длиннорукий.
— А тебе, княже, слова еще не давали! — рявкнул царь. И, вновь оборотившись к главе военного приказа, спросил: — А каково, понимаешь, настроение в войсках?
Тот несколько смутился:
— Правду сказать?
— А то что же? — взъярился Дормидонт. — Мы тут не в бирюльки играем, а решаем участь нашего государства! Ну говори, не бойся, все как есть говори.
— Если правду, то настроение в войсках не намного лучшее, чем в Боярской Думе, — одним духом выпалил глава приказа и с испугом уставился на Дормидонта.
— М-да, — нахмурился царь. — Да ты садись. Князь Длиннорукий!
— Слушаю тебя, мой Государь! — Градоначальник резво вскочил с места.
— Это я тебя слушаю. Что сделано для укрепления столицы, буде войско неприятеля дойдет, понимаешь, до Царь-Города?
— Ни в жисть не дойдет! — оптимистично махнул князь бебряным рукавом. — А коли приведет эдакая беда, то вся столица встанет на твою защиту, царь-батюшка, и я первый! Да ты же знаешь, как мы все тебя любим…
Пока царь-батюшка и все, кто был за столом, внимали разглагольствованиям князя Длиннорукого, Рыжий подмигнул Серапионычу — мол, приступайте. Серапионыч с ловкостью фокусника-иллюзиониста извлек из внутреннего кармана платочек и деликатно высморкался. И никто не заметил, что при этом он что-то подлил из скляночки в чарку своему соседу Длиннорукому.
Царь не прерывал речь городского головы, но слушал ее с нескрываемой усмешкой.
Завершив свое эмоциональное выступление, князь наполнил чарку вишневой наливкой и вдохновенно провозгласил:
— Так поднимем же чару за здравие нашего дорогого Государя, за процветание Отечества, и да провалятся все наши враги в тартарары!
Пренебречь такою здравицей было никак нельзя, и все присутствующие наполнили свои чарки — кто вином, кто водкой, а кто и медовухой. Один лишь Дормидонт подлил себе немного квасу.
Князь Длиннорукий привычным движением влил в глотку содержимое чары и вдруг, выпучив глаза, крепко закашлялся. Сидевший рядом с ним боярин в медвежьей шубе («Князь Святославский», шепнул Серапионычу Рыжий) вскочил с места и хлопнул соседа по спине. Тот перестал кашлять и с блуждающей усмешкой опустился на место.
— Ну все, побазарили — и к делу, — негромко сказал царь. — Теперь ты, Рыжий.
Рыжий неспеша поднялся с места:
— Господа, военные действия вызовут, кроме всего прочего, проблемы с убитыми и ранеными. Им потребуется лекарская помощь, и с этой целью Государь пригласил Владлена Серапионыча, который поможет ценными советами по части медицинской помощи. — С этими словами Рыжий указал на доктора. Тот чуть привстал и раскланялся.
— А, эскулап, и ты здесь? — добро глянул на Серапионыча царь. — Это хорошо, понимаешь…
— А чего тут хорошего? — вдруг подал заплетающийся голос князь Длиннорукий. — Да вы только поглядите на этого эскулапа: такой же прохиндей, как сам Рыжий!
— Князь, ведите себя прилично, — брезгливо бросил Рыжий Длиннорукому. Тот словно этого и ждал:
— Кто бы говорил о приличии! Можно подумать, что это я, а не ты царевну… — Тут князь употребил не совсем пристойное слово, обозначающее то, что делал Рыжий с царевной.
— Попридержи язык, нечестивец! — загремел царь, медленно подымаясь из-за стола. — Уймись, или покинь мой терем!
— Наш Государь не выносит сквернословия, — радостно сообщил Рыжий Серапионычу. — Все, теперь князю крышка!
А князь и не думал униматься.
— Это еще вопрос, кому покидать твой терем, а кому оставаться, -продолжал он, бестолково размахивая короткими полными руками. — Я -столичный градоначальник, а эти все — кто они? Быдло! Жалкие, ничтожные людишки! Дай, царь-батюшка, я тебя обниму и поцелую! — С этими словами Длиннорукий, едва не свалив с лавки князя Святославского, сидевшего одесную царя, потянулся к Дормидонту, явно желая запечатлеть на его царственном лике пламенное лобзание. Однако Дормидонт вовремя уклонился, и князь угодил всей физиономией в жбан с квасом. Лишь теперь бояре пришли в себя и принялись стаскивать князя со стола.
— Что вы себе позволяете! — вырываясь, кричал Длиннорукий. — Невежи, хамы, засранцы, как вы ведете себя с градоначальником!
— Ты больше не градоначальник! — стукнул посохом по полу Дормидонт. — Убирайся вон, пока я не отправил тебя в темницу!
— Ха-ха-ха, сейчас, — нахально заржал князь. — Да это я отправлю тебя в темницу! И вас всех отправлю в темницу, коли будет на то моя воля… — Неожиданно он вырвался из рук бояр и, вскочив на стол, пошел вприсядку, топча жбаны и чарки. Водка и пенные меды брызнули на роскошные боярские шубы. Но тут первое действие серапионычева эликсира подошло к концу, и князь свалился на пол, едва не зашибив одного из бояр.
Дормидонт же, как ни в чем не бывало, опустился на свое председательское место:
— О том, кто станет преемником Длиннорукого, я сообщу позже. А теперь продолжим наше совещание. Что имеет сказать глава сыскного приказа?
Пал Палыч, скромно сидевший за дальним концом стола, поднялся и начал что-то докладывать о криминальной обстановке. Тем временем двое стрельцов, ухватив Длиннорукого за ноги, поволокли его из залы. Никто из присутствующих даже не посмотрел в ту сторону. А Рыжий украдкой сделал жест большим пальцем, что значило — молодец доктор, сумел разделаться с Длинноруким без яда и наемных убийц!
x x x
Баба Яга бочком с опаской зашла в огромный мрачный зал, полный дорогих гостей князя Григория. Сам князь в роскошном пурпурном одеянии стоял на возвышении подле трона и вещал:
— … и тогда завтрашний день будет наш! — Публика внимала ему с воодушевлением. — Мы построим новый порядок!.. Тут вот некоторые говорят, что я не забочусь о народе, что он стал хуже жить…
— Неправда! — возмущенно закричал кто-то из гостей.
— А это правда, — поправил усы князь Григорий. — Да, у связи с подготовкой к справедливой освободительной войне благосостояние народа снизилось, однако я твердо заявляю: наш народ будет жить плохо, но недолго!
Баба Яга, вполуха слушая речь князя, разглядывала гостей и наконец встретилась взглядом с Дамой В Черном.
— Анна Сергеевна… — в ужасе прошептала Яга и осеклась.
Но, похоже, Дама не обратила на нее особого внимания, и Яга поспешила прошмыгнуть в низенькую дверь.
В библиотеке было сумеречно, тихо и пахло плесенью. Рядами на полках стояли тысячи книг. Яга растерялась.
— Это же как иголка в стоге… — ошеломленно проговорила она.
— Значит, будем осматривать все, — деловито подвел черту кот и лихо спрыгнул с плеча хозяйки. — Ты вдоль этой стенки. Я вдоль той.
x x x
Царевна Татьяна Дормидонтовна и боярин Андрей, сидя за летним столиком на веранде загородного царского терема, пили чай и обсуждали вопрос первостепенной государственной важности — вращается ли Земля вокруг Солнца, или наоборот?
Гелиоцентрическую систему отстаивала Танюшка:
— Конечно, Земля вокруг Солнца! Солнце большо-о-ое, а Земля в сравнении с ним совсем ма-а-аленькая, вот она и крутится. А если бы остановилась, то тут же на Солнце упала бы и сгорела.
— Как же она упадет, когда мы внизу, а Солнце — наверху? -недоверчиво хмыкнул боярин. — Что-то ты, царевна, путаешь.
— Ничего я не путаю! — стукнула кулачком по столу Танюшка. — Мне это сам Рыжий говорил. А уж он все знает!
— Уж не знаю, что знает твой Рыжий, а я знаю только одно: мы стоим на месте, а кружится Солнце. Утром восходит с одной стороны земной тверди, а вечером с другой стороны заходит.
— А ночью? — ехидно спросила царевна.
— А ночью согревает дно земли.
— Какое еще дно? Земля круглая!
— Чего-чего? — Боярин Андрей даже подскочил на плетеном стуле.
— Земля круглая, — уверенно повторила царевна. — То есть шарообразная.
— Чушь! — заявил боярин Андрей. — Извини меня, дорогая царевна, но, слушая тебя, у меня создается впечатление, что ты бредишь.
— Аналогично, — бросила царевна словечко, явно также почерпнутое из лексикона Рыжего. И выложила последний, самый веский аргумент: — Вот моего тятеньку, царя Дормидонта Петровича, все так и кличут: «Царь-батюшка, наше красное солнышко». И все вокруг него крутится. А иначе что он был бы за красное солнышко? А ты говоришь — Солнце вокруг Земли!
Столь убедительный довод оспорить было бы довольно сложно, однако боярин Андрей не сдавался:
— Ну ладно, давай спросим у народа. С кем он согласится, тот и прав.
— Как это, у народа? — не поняла Танюшка.
— Ну, у первого встречного. Выйдем на большую дорогу и спросим.
— Да по этой большой дороге иногда по полдня никто не проходит и не проезжает.
— Ну, ежели никого не дождемся, значит, оба неправы, — заключил боярин Андрей, — и будем считать, что и Солнце, и Земля вертятся вокруг Луны.
— Ну так пошли скорее! — Царевна вскочила из-за стола и резво побежала по проселку, ведущему к тракту. Боярин Андрей двинулся следом.
На дороге, как обычно, было безлюдно. На протяжении видимости не наблюдалось ни карет, ни телег, ни пешеходов.
— Ну и где же твой народ? — не без доли ехидства спросила царевна.
— Подожди немного, — ответил боярин Андрей. — Ты ж сама сказывала, что здесь не больно-то многолюдно.
— А вот и народ! — обрадовалась Танюшка, вглядевшись в направлении Царь-Города.
Вскоре и боярин Андрей увидал вздымавшуюся на дороге тучу пыли:
— Ну, это, должно быть, пастух стадо гонит.
— Нет, это воеводы гонят наше войско на князя Григория, — уверенно определила царевна. — Помню, тятенька что-то говорил об этом.
— Ой, не к добру, — озабоченно нахмурился боярин Андрей.
— А что, надо ждать, пока Григорьевские упыри войдут в Царь-Город? -запальчиво топнула ножкой царевна.
— Да нет, конечно, просто я очень хорошо знаю, кто и как заправляет в нашем славном воинстве. На словах клянутся в верности Царю и Отечеству, а сами, навроде князя Длиннорукого, делают все, чтобы подорвать боевой дух и посеять в дружинниках зерна пораженчества.
— Это как? — не поняла Танюшка.
— Ну, засылают в войска своих людей, которые говорят, что, дескать, народ Белой Пущи — это наши братья, а князь Григорий имеет одну цель: установить в Кислоярском царстве справедливость и благоденствие. Как ты думаешь, Татьяна Дормидонтовна, отчего Государь с Рыжим так долго не отправляли войска в поход? А они просто-напросто боялись, что вся дружина вместе с копьями, мечами и пищалями при первой же возможности сдастся в полон и перейдет на сторону Григория!
Тем временем дружина подошла настолько близко, что уже можно было различить и отдельных ратников, и обозы с боеприпасами и продовольствием, и воеводу на белом коне, и даже хоругвь, несомую высокорослым знаменосцем.
— Пора уходить, — озабоченно пробормотала царевна. — А о том, кто вокруг кого крутится, потом спросим…
— Некуда нам уходить, — покачал головой боярин Андрей. — Когда сюда явится Григорий, то уж никуда не сокроемся. Тебя доставят к нему «у койку», ну а меня повесят на одном суку с Рыжим.
А дружина подошла уже совсем вплотную, и перед самым носом боярина Андрея воевода испуганно осадил коня.
— Б-боярин Андрей, это ты? — пролепетал воевода, с ужасом уставясь на боярина.
— А то кто же? — не очень вежливо ответил тот.
— И царевна здесь? — еще более изумился воевода.
— Да, царевна. Ну и что? — вступила в разговор Танюшка. — Али тебе не ведомо, что тут батюшкин загородный терем?