Алибала пожалел, что не спросил у него адрес сестры.
Расстроенный, Алибала лег в постель. Но долго, думая обо всем, а больше всего - о жене, не мог уснуть.
Утром он отнес большую тарелку груш и кусок мяса Асадулле-киши. Потом отрезал от туши еще добрую часть и вместе с фруктами отвез на улицу Касума Измайлова, Агадаи. Семья у того была большая, и он с благодарностью принял подарок Алибалы. Алибала поделился с Агадаи своей бедой, рассказал о болезни жены. Жена Агадаи, Месмаханум, изъявила готовность навестить Хырдаханум и долго расспрашивала, где находится больница.
От Агадаи Алибала поехал прямо к Хырдаханум. Он сидел у нее дольше обычного, угощал ее грушами, виноградом и тихо радовался, что она ест и что, судя по всему, состояние ее улучшается.
В тот день Алибала вернулся домой обнадеженным. Две ночи он не спал совершенно и теперь, едва прилег на диван, уснул. Проснулся только вечером, когда позвонил Асадулла-киши.
- Ай Алибала,- сказал старик,- я сварил пити из баранины. Такое душистое получилось... Сарыкёк положил. Загляденье, а не пити! Один кушать не могу. Ради аллаха, зайди ко мне, вместе поужинаем.
Алибала вспомнил, что Агадаи приглашал на бозбаш. Но друг живет далеко, а сосед - рядом. И не стал отказываться, тем более что сам ничего не готовил.
XV
В милицию его вызвали повесткой. Вернувшись домой, он первым делом, не раздеваясь, как был, в плаще и шляпе, прошел на кухню, налил из крана большую чашку воды и выпил залпом - так его мучила жажда.
Прежде чем явиться в милицию, он зашел по пути к Хырдаханум. Долго сидел у нее. Доктора сказали, что ей стало хуже в последние три дня. Они делали все возможное, .чтобы помочь ей, но улучшения пока не добились. Пригласили известного в городе кардиолога. Осмотрев Хырдаханум, профессор сказал, что лечение ведется верно, и назначил дополнительные препараты. И все-таки больной с каждым часом становилось все хуже, на глазах у мужа она таяла как свеча. Алибала являлся в больницу дважды в день, подолгу сидел у жены, терзаясь, что ничем не может помочь ей, потом ловил докторов, говорил с ними, слушал их утешения и снова шел к жене... И вот в такой напряженный момент его вызвали в милицию...
Раздевшись, он взял со стола телефон с длинным шпуром, сел на диван, поставил аппарат на колени, стал набирать номер, но, тут же дав отбой, призадумался. "Везет мне как утопленнику. О чем я думаю, о чем - они! Совсем потерял голову. Почему все это навалилось на меня сразу?"
Одной рукой он держал аппарат, другой снова набирал номер. Отозвался женский голос.
- Месмаханум, это ты?
- Я, Алибала-гардаш. Как Хырдаханум?
- Как и вчера.
- Да пощадит ее аллах!
- Агадаи дома?
- Да, вот услышал твое имя, подошел, передаю ему трубку.
- Агадаи, здравствуй!
- Здравствуй, как твои дела?
- Хуже некуда...
- Ты, брат, не отчаивайся. Крепись. Наберись терпения.
- Эх, Агадаи, дело ведь не только в болезни жены.., Я попал еще в одну глупую историю. Не телефонный это разговор... Ты не мог бы приехать ко мне?
- Если надо - приеду.
- Надо, Агадаи, хочу посоветоваться с тобой.
- Тогда жди, сейчас выезжаю.
Поговорив с Агадаи, Алибала почувствовал некоторое облегчение. Между ними была разница в возрасте всего в один год, но Агадаи был куда опытнее, он мог дать Алибале хороший совет в любом деле и, может быть, в этом. "Правильно сделал, что позвонил Агадаи, Как я раньше об этом не подумал? Надо было еще в тот раз, когда я заходил к ним, рассказать о кубинской истории, может, уже что-нибудь удалось бы решить..."
Но от недавнего разговора в милиции он все еще не мог отвлечься и переживал его заново. Его возмутило, что майор Ковсарли с места в карьер дал понять, что он, Алибала Расулов, нечестный человек. Нашел, видите ли, жулика, рад! Все были бы такими нечестными, как Алибала Расулов! Куда с добром! Тогда и честным Ковсарля делать стало бы нечего... "Ты не похож на честного человека, Расулов",- сказал Ковсарли. Скажи такое кто-нибудь другой, он преподал бы сказавшему хороший урок. Но что поделаешь, говорил начальник, и говорил не без оснований. Если не вникать в мотивы поступка, он был прав. Ведь слепой видит, что проводник, немолодой человек и не щеголь, полный чемодан дорогих модных вещей вез не для себя. За такими вещами гоняют--ся модницы, молодежь. На вопрос Ковсарли, сколько у него детей, Алибала ответил, что один сын. "А где он?" - спросил Ковсарли. "Он военный, служит на Севере..." Только потом понял он смысл этих вопросов, когда Ковсарли сделал вывод, что вещи, привезенные им из Москвы, Алибала купил не для себя, не для детей, Алибала не стал спорить, он только старался выиграть время и не разозлить майора, что могло бы повлиять на ход дела,- это он понимал. Да, сотворил глупость, сдуру влип в грязную историю, и теперь уж нечего хорохориться, надо постараться спокойно, с достоинством выбраться из нее. В конце разговора Ковсарли сказал: "Вот тебе бумага, вот тебе ручка, садись и пиши объяснение, где и для чего накупил этих дефицитных вещей". Бумажку в Кубе Алибала написал не раздумывая. Теперь приходилось думать. А времени не было. Алибала вынужден был сказать, что жена лежит в больнице в тяжелом состоянии и он сейчас не в себе, не может сосредоточиться... Если можно, он напишет объяснение дома, в спокойной обстановке, и принесет завтра. Ковсарли почувствовал, что он не ищет повода уклониться от объяснений, что у него действительно что-то неладно в семье, подумал и сказал: "Ладно, напишешь дома, утром принесешь".
А что писать? Ковсарли чуток, как гусь, его не проведешь на байке о том, что он привез этот, будь он проклят, дефицит не для продажи, а для знакомых. Посмотрим, что посоветует Агадаи. Если сознаться, что чемодан принадлежит Дадашу, майор будет рад, и Дадаш пропал. Что делать, в этом тоже нельзя признаваться. Кроме всего прочего, если сказать правду, Дадаш решит, что Алибала его продал, отомстил за тот спор в гостинице. Ничего хуже и представить нельзя... Вообще нельзя отступиться от сказанного - совсем опозоришься, смешаешь себя с грязью в глазах людей, в глазах семьи Дадаша...
Он вспомнил, как суетились вокруг него жена и дочь Дадаша. А внуки уселись у него на коленях - одному было четыре года, другому - шесть, такие милые курчавые мальчики - и оба наперебой спрашивали: "Ты дедушкин товарищ? Вы вместе с дедушкой били на фронте фашистов? У тебя тоже есть внуки? Почему ты не привез их к нам, мы вместе играли бы". Когда он, выпив стакан чаю, вместе с Явузом собрался идти в милицию, жена Дадаша со слезами на глазах просила помочь мужу: "Вся надежда на вас, Алибала-гардаш". Вспоминая об этом, Алибала переставал чувствовать неприязнь к Дадашу... Что делать? Вниз плюнешь борода, вверх плюнешь - усы... И Дадаша нельзя подводить, и самому в луже неохота барахтаться...
И он ждал Агадаи. Наконец раздался звонок. Алибала побежал открывать дверь.
В руках Агадаи была сетка, а в ней - небольшая кастрюля. Первым делом Агадаи выпростал кастрюлю, подал осторожно Алибале,
- Отнеси на кухню, это душбара, Месмаханум прислала. Или лучше садись ешь, пока горячая, а я принес с собой свежие газеты, почитаю пока, посмотрим, что делается в мире.
- Я знаю, какую душбару готовит Месмаханум. с удовольствием поем, но сперва хочу поговорить с тобой.
Агадаи снял плащ и прошел в комнату. Алибала отнес кастрюлю на кухню, вернулся.
- Ну что у тебя еще случилось? Рассказывай.
- Что сказать, сам себя наказал. Впутался в чужое дело, а как выпутаться не знаю.
И Алибала со всеми подробностями рассказал о случившемся, начиная со встречи с Дадашем в Хачмасе вплоть до разговора с майором Ковсарли, слова которого терзали ему сердце.
- Если бы знать, что Дадаш сыграет со мной такую шутку! Хырдаханум предупреждала: не суйся в это дело. Не послушал. Эх, да что теперь говорить!
Агадаи молча выслушал рассказ друга, покачал головой.
- Конечно, сам виноват. Добро можно делать человеку, который это понимает и ценит, а не такому жулику...
- Откуда мне было знать! Думал: фронтовой товарищ, надо выручить...
- Ну, в гостинице-то он весь раскрылся. Я бы после такого разговора не стал прикрывать этого подлеца...
- Отказаться от своего слова нельзя. Как поступить, не знаю. Не по-мужски было бы забыть просьбу жены и дочери Дадаша. Ради этих женщин и внуков я должен был помочь Дадашу в этом деле. Теперь что делать? Не слизывать же свой плевок? Ты умный человек, у тебя хороший слог, ты не лезешь в карман за словом, подобно мне. Прошу тебя, подумаем вместе, как написать майору Ковсарли объяснительную, чтобы убедительно было и чтобы он оставил меня в покое.
Агадаи считал глупой наивностью надежду Алибалы отделаться объяснительной запиской от скандальной истории, в которую он сам же и влез.
- Написать объяснительную можно, напишем. Но если майор не захочет тебя понять, бумажка не будет иметь никакого смысла и ни капли пользы не принесет.
- Как то есть не принесет? Тогда зачем же он требует писать объяснительную?
- Порядок такой, Алибала. В подобных случаях владелец вещей должен написать объяснение, где, что и для чего купил. Список всего, что есть в чемодане...
- Да я в Кубе уже об этом писал! Список вещей, который мне дал Явуз, я наизусть помню. Вещи я перечислю, но мы, по-моему, должны найти три-четыре дельных человека, чтобы они пошли в милицию и сказали, что давали мне деньги и просили купить в Москве эти вещи для них.
- Это нетрудно. Хочешь, я всех жителей улицы Касума Измайлова соберу и поведу к майору Ковсарли в качестве свидетелей? Но, Алибала, если в милиции не захотят тебе помочь, то, что бы ни говорили свидетели, пользы не будет. Они там мастера выворачивать наизнанку свидетелей. И знаешь, иной, подобно тебе, скажет сначала, что давал деньги и просил что-то купить, а потом передумает и скажет: "Нет, не давал, не просил. Это Алибала или Агадаи меня просили, чтобы я сказал, будто давал и просил". Тогда так влипнем, что и за уши нас не вытащить. Это дело само по себе скользкое, его можно повернуть и так, и эдак, это зависит от желания и от совести следователя.
- Отношение майора мне не понравилось. Он смотрит на меня как на человека нечестного. С первых же слов ясно, что хочет меня запугать.
- Не бойся, Алибала, мы этого не допустим. Скорее всего он считает тебя спекулянтом и хочет содрать с тебя. Вот и запугивает, чтобы взять побольше.
- Что у меня есть? Что он может с меня содрать?- Голос Алибалы дрогнул.Богатства я не накопил, взяток не брал и другим не давал. Не научился!
Агадаи бросил на стол газету, которую скрутил, так и не прочитав, и сказал:
- Ты хорошо поступил, что поделился со мной. Надо нам поискать такого человека, чтобы мог подойти к этому майору и объяснить, что к чему, чтобы майор от тебя отстал. А пока что покажи список вещей, которые находятся в чемодане.
- Сейчас.
Алибала вытащил из внутреннего кармана старое черное портмоне, извлек из него свернутый тетрадный листок - он еще в Кубе своей рукой переписал список, составленный Дадашем, на случай, если спросят,- покупал, мол, и записывал.
- Что ж ты упрекаешь майора, в чем он виноват? Каждый, кто прочтет этот список, насторожится. Тут все модные товары, дорогие, ходовые - как на подбор. Кто бы ни был твой товарищ, если даже он сошьет рубашку из Корана и станет клясться, что купил все это для себя, никто не поверит. Тут слепому и то все ясно. У спекулянта рогов нет, но спекулянт виден... Шила в мешке не утаишь.
Агадаи еще раз внимательно просмотрел список, покачал головой, перечитал цены.
- Мешок денег нужен, чтобы купить все это.
- Это еще что, Агадаи! Он три таких чемодана вез из Москвы. Те два он в Кубе кое-как узаконил, остался этот.
- Не знаю, что в тех чемоданах, но за вещи, которые в этом чемодане, кого угодно можно засадить в тюрьму. Знаешь,- продолжал Агадаи, то и дело заглядывая в список,- читаю и думаю: если мы с моей Месмой пойдем в милицию и скажем, что просили купить это для нас, нам не поверят. Как назло, тут нет ничего для стариков. Но если наши дети возьмут на себя это дело, майору нечего будет возразить.
У Агадаи было два сына и три дочери, и все семейные, имеющие детей. Ведь многие вещи могут принадлежать им. Глядя в список, Агадаи прикидывал, кому из них какое платье приписать, чтобы выглядело убедительно.
- Дай мне бумагу и карандаш. Алибала принес требуемое и сказал:
- Если я тебе не нужен, то позвоню в больницу. Беспокоюсь за Хырдаханум. Спрошу, как она, с утра ничего о ней не знаю.
- Да, да, позвони.
Агадаи положил перед собой список вещей и на отдельных листках, на которых написал имена своих детей, стал вписывать по три-четыре вещи. ч:
Алибала вышел в коридор и позвонил в больницу.
- Ай баджи, это отделение реанимации?
- Да, оно самое,- ответила медсестра.
- С вами говорит муж больной Хырдаханум Расуловой. Сестрица, очень я беспокоюсь, как Хырдаханум? Может быть, ей нужно что-нибудь, так я принесу.
Женщина, ответившая Алибале, узнала его, это была медсестра, которую он на днях угощал грушами, у тром Алибала поздоровался с ней в больнице, она приветливо кивнула.
Теперь медсестра, помедлив, ответила:
- Больная чувствует себя так же, как при вас. Не беспокойтесь, врачи делают все, что нужно.
- Сестрица, прошу вас, скажите Хырдаханум, что я звоню. Может, она хочет передать мне что-нибудь?
- Не беспокойтесь за больную. Я бы пошла, но ей только что сделали укол, она спит, и врач не разрешает ее часто беспокоить.
Не дожидаясь ответа Алибалы, медсестра повесила трубку. Это еще больше встревожило его, всякие мысли полезли в голову. "Правду ли говорит сестра? Не хуже ли Хырдаханум, чем было утром?"
Агадаи заметил огорчение на лице Алибалы.
- Ну, спросил? Как Хырдаханум?
- Не очень-то я верю медсестре. Говорит, что так же, как утром. Может, что-то скрывает, чтоб меня не пугать. Просто не знаю, что делать.
- Хочешь, пойдем к ней...- Агадаи отложил бумаги в сторону и поднялся.
- Сиди, какой смысл идти, все равно к ней не пустят. Эта реанимация, или как ее, язык не поворачивается произнести такое слово,- такое отделение, что к больным туда не пускают. Мне сделали уважение, впустили раза два, теперь больше не пускают. Там очень строгие правила. Твой больной в тяжелом состоянии лежит там, а ты стоишь в коридоре и терзаешь свое сердце. Это же сущая мука.
- Терпи. Посмотрим, что будет дальше. Будем надеяться.- И, чтобы отвлечь Алибалу от мыслей о жене, Агадаи снова завел разговор о чемодане: - Я распределил кое-какие вещи из этого списка между своими ребятами. Если майор Ковсарли захочет, они напишут, что попросили тебя купить в Москве эти вещи.
- Это было бы неплохо, только вот милиция торопит, завтра я должен отнести майору объяснительную записку. Значит, уже сегодня ребят надо предупредить.
- Не хочу врать: так быстро не управлюсь. Мне надо повидать всех, поговорить с каждым в отдельности, каждому объяснить, в чем дело.
- И то верно. Но что же делать?
- Что делать? Отнесешь объяснение послезавтра. А если он спросит, почему задержал, скажешь, что был занят в больнице, не мог прийти. Тут ты не обманываешь; если не поверит, пусть звонит в больницу и справляется. Слушай, если ты перед этим майором предстанешь таким тюфяком, дело плохо. А если он почувствует, что ты ничего не боишься, он поймет, что ты не сделал ничего противозаконного, и будет с тобой совсем по-другому разговаривать,
XVI
Труп Хырдаханум, скончавшейся вчера вечером, привезли в Тазапирскую мечеть для омовения.
Во дворике перед мурдаширханой (Мурдаширхана - помещение при мечети для ритуального омовения покойников)стояла группа мужчин, пожилых и молодых. Они тихо переговаривались.
Алибала стоял в стороне, прислонившись к стене мурдаширханы и печально скрестив руки на груди. Он был небрит, оброс, глаза покраснели и вспухли от слез. Он постарел за одни сутки лет на двадцать. Чуть поодаль стояли Агадаи и брат Хырдаханум,- узнав о смерти сестры, он прервал свой отпуск и прилетел из Сочи.
Скомканным носовым платком Алибала то и дело вытирал слезы.
Он никогда не мог представить себе, что останется один, будет жить без Хырдаханум. "Ай Хырда, почему ты оставила меня одного? Ты же знала: я всегда хотел умереть раньше тебя... Взяла и ушла... Приедет Вагиф, что я скажу ему?"
Алибала телеграфировал в воинскую часть, в которой служил Вагиф, что мать в тяжелом состоянии. О том, что мать умерла, побоялся написать: Вагиф с ума сойдет. К тяжелобольной он должен прилететь. Но прилетит он не раньше чем завтра.
Алибала не мог простить себе, что не был рядом с Хырдаханум в последние минуты ее жизни. Возможно, она была в сознании и хотела ему что-нибудь сказать; может, у нее было какое-то желание. И надо же было ему именно в этот день и час пойти к Ковсарли! "Повесил бы меня, что ли? Если б я остался в больнице, врачи и сестры допустили бы меня к Хырдаханум, когда она кончалась. Простились бы по крайней мере. Если б знать! Как неразумно я поступил! Какой я все-таки трус! Майор вызвал - нельзя не идти! Ну и что ж? Отнес же я объяснение на день позже, и ничего он мне не сделал..."
Да, Алибала вынужден был оставить Хырдаханум в тяжелом состоянии и пошел к майору. Ковсарли встретил его хмуро, разговаривал грубо. И это задело его самолюбие, на резкость майора Алибала отвечал резкостью. "Эта объяснительная записка не оправдывает тебя,- говорил Ковсарли,- пока не поздно, скажи всю правду, это облегчит твою участь. Я знаю, что ты не один, говори, с кем связан в Москве и в Баку, кто еще участвует в этих спекулятивных делах".- "Если не хотите верить объяснению,- отвечал Алибала,- это ваше дело. Я написал, для кого купил эти вещи, и приложил к объяснению заявления этих людей на ваше имя. Что ж, выходит, все на свете врут, только..." - он хотел было сказать "только вы один честный человек", но воздержался. В тот день Алибала был в таком состоянии, что не имел сил спорить с майором. Он поднялся и сказал: "Я не могу долго сидеть у вас, все мысли мои там, в больнице, разрешите мне уйти. Все, что нужно, я вам сообщил, ничего нового о чемодане добавить не могу. Воля ваша, как хотите, так и поступайте".
Алибала спешил, в другое время он не стал бы говорить в таком тоне. Но беспокойство за жену, предчувствие чего-то недоброго выводило его из обычного состояния сдержанности. В противоположность Алибале, майор Ковсарли как раз вел себя сдержанно.
Вернувшись в больницу, Алибала услышал, что Хырдаханум скончалась. Прямо в коридоре отделения реанимации он упал на стул и заплакал навзрыд. Он так плакал, что заплакали и привычные ко всему сестры и врачи. Он плакал и на чем свет стоит ругал бездушного майора Ковсарли, который вызвал его в милицию в такое время и не дал ему проститься с женой...
Из мечети вышла группа мужчин, некоторые из них были в балахонах священнослужителей, другие - в модных, хорошо сшитых костюмах и шляпах,видимо, это были иностранцы. Выйдя из мечети, они осматривали теперь двор. Красиво, со вкусом одетый молодой человек давал им пояснения.
- Тазапирская мечеть - самая большая в Баку,- говорил он.- Проект ее составлен архитектором Зивербеком Ахмедбековым, строительство начато в 1905-м и завершено в 1914 году...
Среди этой группы людей находился и Мовсум Велизаде. Это он привел в мечеть зарубежных гостей академии, ученых и священнослужителей, ознакомиться с этой достопримечательностью города - действующей мечетью.
И, оглядывая двор, Мовсум Велизаде увидел вдруг печально стоявшего перед мурдаширханой Алибалу и сразу же направился к нему.
Мужчины, стоявшие возле Алибалы, задвигались, и Алибала поднял голову. От горя и слез перед взором его стоял туман, он ничего ясно не различал. Агадаи осторожненько ткнул его в бок:
- К тебе кто-то... Мовсум Велизаде подошел:
- Садам, Алибала-даи.
- Садам, Мовсум-муаллим, извините, не узнал вас.
- Ничего, бывает. Кто скончался? Вместо Алибалы ответил Агадаи:
- Супруга Алибалы.
Мовсум Велизаде положил руку на плечо Алибалы:
- Да будет это твоим последним горем!
- Спасибо, Мовсум-муаллим.
- Может быть, в эти трудные дни ты в чем-нибудь нуждаешься? Я могу чем-нибудь помочь тебе? Говори, не стесняйся.
- Спасибо за внимание.- Алибала указал на стоявших рядом Агадаи и Кебле Меджида: - Товарищи и друзья не оставляют меня без помощи.
- Машины есть у вас?
- И машины есть.
Они приехали в Тазапирскую мечеть на одной грузовой и двух легковых машинах. Грузовик, чтобы перевезти покойную, выделило Управление железной дороги. "Жигули" принадлежали сапожнику Эюбу и младшему сыну Агадаи, работавшему прорабом в строительном управлении. Все, кто пришел с Алибалой в Тазапирскую мечеть, были соседями Алибалы по старому месту жительства, с улицы Касума Измайлова. В новом доме в микрорайоне он был близок только со старым пенсионером, геологом Асадуллой-киши, но тот не мог выйти из дому.
Мовсум Велизаде попрощался с Алибалой и собравшимися, еще раз выразил Алибале свое соболезнование и пошел к своим спутникам, которые любовались минаретами мечети. Но, отойдя шагов на пятнадцать, он вдруг остановился, обернулся, подозвал Агадаи и что-то спросил у него. Вытащив записную книжку, он сделал какую-то запись и только потом направился к гостям. Те расступились и пропустили Мовсума Велизаде вперед.
Агадаи вернулся к Алибале. Сапожник Эюб, интересовавшийся всем на свете, спросил Агадаи:
- Что сказал шейх-уль-ислам?
- Спросил адрес Алибалы.
- Не может быть!
- Почему не может быть? К тому же он не шейх, ты ошибаешься.
Сапожник Эюб самоуверенно возразил:
- Ты мне говоришь, кто это! Это шейх!
Спор был неуместен, и Агадаи тихо сказал:
- Шейх тоже носит такую бородку. Но это не он.
Сапожник Эюб собрался было опять возразить старику, но Кебле Меджид строго посмотрел на него, и Эюб смолк на секунду-две. Дольше он сдержаться не мог и спросил у Алибалы:
- Братец, я знаю, ты не ходишь в мечеть и не почитаешь молл,- он кивнул головой в сторону Мовсума Велизаде,- но где же ты с ним познакомился? Видно, что он уважает тебя, сам подошел, предложил свои услуги. Это понимать надо, это большое уважение.
- Однажды он ехал в моем вагоне в Москву, тогда и познакомились,- неохотно ответил Алибала. Похоже, Эюб ожидал, что он расскажет еще что-нибудь об этом знакомстве, но Алибала молчал.
Есть такие люди, которые и на тризнах никому не дают открыть рта и сказать слово, стараются даже на траурном собрании обратить на себя внимание и быть в центре событий; они заводят разговор обо всем, что видели или слышали, пытаются показать себя людьми осведомленными, знающими, хотя и располагают сведениями неточными, поверхностными, чаще всего - слухами. Сапожник Эюб относился именно к числу таких людей, потому и заслужил в свое время кличку "тирпач Эюб".
Алибала поморщился и отошел от него.
Брат Хырдаханум сказал, что надо забирать гроб. Агадаи, Эюб и еще трое молодых людей вошли в помещение. Алибала, согнутый гарем, съежился как от холода, втянул голову в плечи и молча плакал.
Хырдаханум погостит в доме еще день, подождет сына, и завтра ее отнесут на последнее, вечное место жительства. Будь это во власти Алибалы, он продержал бы тело Хырдаханум дома еще несколько дней. Несчастный, он не представлял свой дом, свой очаг без Хырдаханум. Вот он вернется из очередного рейса, привычно нажмет кнопку звонка, но никто не откроет ему дверь. Хырдаханум всегда с нетерпением ждала возвращения мужа из рейса; как ребенок радуется возвращению отца, так и она радовалась его возвращению; она предчувствовала минуту, когда он появится у дверей, и заранее выходила ему навстречу, помогала раздеться, умыться, торопилась накормить. В последнее время она говорила, что больше не может оставаться дома одна. "Скорей бы ты вышел на пенсию, Али, чтобы я была спокойна. Веришь ли, иной раз думаю, что тебя не дождусь". Наверное, она уже тогда болела. И вот за семь месяцев до выхода его на пенсию она ушла от него навсегда. Как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Как же ему теперь доживать свою жизнь без Хырдаханум?
XVII
И вот уже прошел и первый четверг со дня смерти Хырдаханум, наступил и седьмой день.
В столовой были расставлены столы и стулья, на столах стояли тарелки с халвой, ломтиками лимона, людям подавали чай.
Алибала сидел во главе стола, рядом с Кебле Меджидом. Он больше недели не брился и выглядел значительно старше своих лет. И похоже было, что это постарение не временное, Алибала спустился в старость. Рядом с ним сидели Агадаи и Асадулла-киши, чуть подальше - Эюб. Много людей приходило выразить соболезнование, комната то и дело наполнялась народом, одни уходили приходили другие. Это были в основном старые соседи Алибалы по улице Касума Измайлова и товарищи по работе.
В другой комнате сидели женщины, там соболезнование принимала сестра Хырдаханум.
Хотя Вагиф и успел к похоронам матери, он в этих делах не имел опыта, и все хлопоты по устройству поминок взял на себя Агадаи. Со дня смерти Хырдаханум они вместе с женой каждый день приходили сюда рано утром и уходили часов в десять-одиннадцать вечера. Но и в эти напряженные и трудные дни Агадаи сумел даже выкроить время и повидаться с Ковсарли, о чем не знали ни Алибала, ни Вагиф: Агадаи не сказал им об этом, не хотел в такой момент еще больше омрачать их настроения. Вагифу и нельзя было сказать, потому что Алибала скрывал от сына историю с чемоданом и строго-настрого предупредил об этом Агадаи. Лучше самим решить этот вопрос. Вагиф - парень горячий, если узнает, что дело отца в милиции, пойдет туда, и неизвестно, чем кончится этот визит... Но больше всего его терзал стыд... Как он мог сказать сыну, что, спасая другого, вынужден был лгать? Он не мог в этом признаться. В противном случае он должен был бы рассказать все. Тогда Вагиф пошел бы в милицию и тоже рассказал бы всю правду. И от этой правды Дадаш погиб бы, а Алибала попал бы в незавидный разряд людей, не умеющих держать свое слово...
Расстроенный, Алибала лег в постель. Но долго, думая обо всем, а больше всего - о жене, не мог уснуть.
Утром он отнес большую тарелку груш и кусок мяса Асадулле-киши. Потом отрезал от туши еще добрую часть и вместе с фруктами отвез на улицу Касума Измайлова, Агадаи. Семья у того была большая, и он с благодарностью принял подарок Алибалы. Алибала поделился с Агадаи своей бедой, рассказал о болезни жены. Жена Агадаи, Месмаханум, изъявила готовность навестить Хырдаханум и долго расспрашивала, где находится больница.
От Агадаи Алибала поехал прямо к Хырдаханум. Он сидел у нее дольше обычного, угощал ее грушами, виноградом и тихо радовался, что она ест и что, судя по всему, состояние ее улучшается.
В тот день Алибала вернулся домой обнадеженным. Две ночи он не спал совершенно и теперь, едва прилег на диван, уснул. Проснулся только вечером, когда позвонил Асадулла-киши.
- Ай Алибала,- сказал старик,- я сварил пити из баранины. Такое душистое получилось... Сарыкёк положил. Загляденье, а не пити! Один кушать не могу. Ради аллаха, зайди ко мне, вместе поужинаем.
Алибала вспомнил, что Агадаи приглашал на бозбаш. Но друг живет далеко, а сосед - рядом. И не стал отказываться, тем более что сам ничего не готовил.
XV
В милицию его вызвали повесткой. Вернувшись домой, он первым делом, не раздеваясь, как был, в плаще и шляпе, прошел на кухню, налил из крана большую чашку воды и выпил залпом - так его мучила жажда.
Прежде чем явиться в милицию, он зашел по пути к Хырдаханум. Долго сидел у нее. Доктора сказали, что ей стало хуже в последние три дня. Они делали все возможное, .чтобы помочь ей, но улучшения пока не добились. Пригласили известного в городе кардиолога. Осмотрев Хырдаханум, профессор сказал, что лечение ведется верно, и назначил дополнительные препараты. И все-таки больной с каждым часом становилось все хуже, на глазах у мужа она таяла как свеча. Алибала являлся в больницу дважды в день, подолгу сидел у жены, терзаясь, что ничем не может помочь ей, потом ловил докторов, говорил с ними, слушал их утешения и снова шел к жене... И вот в такой напряженный момент его вызвали в милицию...
Раздевшись, он взял со стола телефон с длинным шпуром, сел на диван, поставил аппарат на колени, стал набирать номер, но, тут же дав отбой, призадумался. "Везет мне как утопленнику. О чем я думаю, о чем - они! Совсем потерял голову. Почему все это навалилось на меня сразу?"
Одной рукой он держал аппарат, другой снова набирал номер. Отозвался женский голос.
- Месмаханум, это ты?
- Я, Алибала-гардаш. Как Хырдаханум?
- Как и вчера.
- Да пощадит ее аллах!
- Агадаи дома?
- Да, вот услышал твое имя, подошел, передаю ему трубку.
- Агадаи, здравствуй!
- Здравствуй, как твои дела?
- Хуже некуда...
- Ты, брат, не отчаивайся. Крепись. Наберись терпения.
- Эх, Агадаи, дело ведь не только в болезни жены.., Я попал еще в одну глупую историю. Не телефонный это разговор... Ты не мог бы приехать ко мне?
- Если надо - приеду.
- Надо, Агадаи, хочу посоветоваться с тобой.
- Тогда жди, сейчас выезжаю.
Поговорив с Агадаи, Алибала почувствовал некоторое облегчение. Между ними была разница в возрасте всего в один год, но Агадаи был куда опытнее, он мог дать Алибале хороший совет в любом деле и, может быть, в этом. "Правильно сделал, что позвонил Агадаи, Как я раньше об этом не подумал? Надо было еще в тот раз, когда я заходил к ним, рассказать о кубинской истории, может, уже что-нибудь удалось бы решить..."
Но от недавнего разговора в милиции он все еще не мог отвлечься и переживал его заново. Его возмутило, что майор Ковсарли с места в карьер дал понять, что он, Алибала Расулов, нечестный человек. Нашел, видите ли, жулика, рад! Все были бы такими нечестными, как Алибала Расулов! Куда с добром! Тогда и честным Ковсарля делать стало бы нечего... "Ты не похож на честного человека, Расулов",- сказал Ковсарли. Скажи такое кто-нибудь другой, он преподал бы сказавшему хороший урок. Но что поделаешь, говорил начальник, и говорил не без оснований. Если не вникать в мотивы поступка, он был прав. Ведь слепой видит, что проводник, немолодой человек и не щеголь, полный чемодан дорогих модных вещей вез не для себя. За такими вещами гоняют--ся модницы, молодежь. На вопрос Ковсарли, сколько у него детей, Алибала ответил, что один сын. "А где он?" - спросил Ковсарли. "Он военный, служит на Севере..." Только потом понял он смысл этих вопросов, когда Ковсарли сделал вывод, что вещи, привезенные им из Москвы, Алибала купил не для себя, не для детей, Алибала не стал спорить, он только старался выиграть время и не разозлить майора, что могло бы повлиять на ход дела,- это он понимал. Да, сотворил глупость, сдуру влип в грязную историю, и теперь уж нечего хорохориться, надо постараться спокойно, с достоинством выбраться из нее. В конце разговора Ковсарли сказал: "Вот тебе бумага, вот тебе ручка, садись и пиши объяснение, где и для чего накупил этих дефицитных вещей". Бумажку в Кубе Алибала написал не раздумывая. Теперь приходилось думать. А времени не было. Алибала вынужден был сказать, что жена лежит в больнице в тяжелом состоянии и он сейчас не в себе, не может сосредоточиться... Если можно, он напишет объяснение дома, в спокойной обстановке, и принесет завтра. Ковсарли почувствовал, что он не ищет повода уклониться от объяснений, что у него действительно что-то неладно в семье, подумал и сказал: "Ладно, напишешь дома, утром принесешь".
А что писать? Ковсарли чуток, как гусь, его не проведешь на байке о том, что он привез этот, будь он проклят, дефицит не для продажи, а для знакомых. Посмотрим, что посоветует Агадаи. Если сознаться, что чемодан принадлежит Дадашу, майор будет рад, и Дадаш пропал. Что делать, в этом тоже нельзя признаваться. Кроме всего прочего, если сказать правду, Дадаш решит, что Алибала его продал, отомстил за тот спор в гостинице. Ничего хуже и представить нельзя... Вообще нельзя отступиться от сказанного - совсем опозоришься, смешаешь себя с грязью в глазах людей, в глазах семьи Дадаша...
Он вспомнил, как суетились вокруг него жена и дочь Дадаша. А внуки уселись у него на коленях - одному было четыре года, другому - шесть, такие милые курчавые мальчики - и оба наперебой спрашивали: "Ты дедушкин товарищ? Вы вместе с дедушкой били на фронте фашистов? У тебя тоже есть внуки? Почему ты не привез их к нам, мы вместе играли бы". Когда он, выпив стакан чаю, вместе с Явузом собрался идти в милицию, жена Дадаша со слезами на глазах просила помочь мужу: "Вся надежда на вас, Алибала-гардаш". Вспоминая об этом, Алибала переставал чувствовать неприязнь к Дадашу... Что делать? Вниз плюнешь борода, вверх плюнешь - усы... И Дадаша нельзя подводить, и самому в луже неохота барахтаться...
И он ждал Агадаи. Наконец раздался звонок. Алибала побежал открывать дверь.
В руках Агадаи была сетка, а в ней - небольшая кастрюля. Первым делом Агадаи выпростал кастрюлю, подал осторожно Алибале,
- Отнеси на кухню, это душбара, Месмаханум прислала. Или лучше садись ешь, пока горячая, а я принес с собой свежие газеты, почитаю пока, посмотрим, что делается в мире.
- Я знаю, какую душбару готовит Месмаханум. с удовольствием поем, но сперва хочу поговорить с тобой.
Агадаи снял плащ и прошел в комнату. Алибала отнес кастрюлю на кухню, вернулся.
- Ну что у тебя еще случилось? Рассказывай.
- Что сказать, сам себя наказал. Впутался в чужое дело, а как выпутаться не знаю.
И Алибала со всеми подробностями рассказал о случившемся, начиная со встречи с Дадашем в Хачмасе вплоть до разговора с майором Ковсарли, слова которого терзали ему сердце.
- Если бы знать, что Дадаш сыграет со мной такую шутку! Хырдаханум предупреждала: не суйся в это дело. Не послушал. Эх, да что теперь говорить!
Агадаи молча выслушал рассказ друга, покачал головой.
- Конечно, сам виноват. Добро можно делать человеку, который это понимает и ценит, а не такому жулику...
- Откуда мне было знать! Думал: фронтовой товарищ, надо выручить...
- Ну, в гостинице-то он весь раскрылся. Я бы после такого разговора не стал прикрывать этого подлеца...
- Отказаться от своего слова нельзя. Как поступить, не знаю. Не по-мужски было бы забыть просьбу жены и дочери Дадаша. Ради этих женщин и внуков я должен был помочь Дадашу в этом деле. Теперь что делать? Не слизывать же свой плевок? Ты умный человек, у тебя хороший слог, ты не лезешь в карман за словом, подобно мне. Прошу тебя, подумаем вместе, как написать майору Ковсарли объяснительную, чтобы убедительно было и чтобы он оставил меня в покое.
Агадаи считал глупой наивностью надежду Алибалы отделаться объяснительной запиской от скандальной истории, в которую он сам же и влез.
- Написать объяснительную можно, напишем. Но если майор не захочет тебя понять, бумажка не будет иметь никакого смысла и ни капли пользы не принесет.
- Как то есть не принесет? Тогда зачем же он требует писать объяснительную?
- Порядок такой, Алибала. В подобных случаях владелец вещей должен написать объяснение, где, что и для чего купил. Список всего, что есть в чемодане...
- Да я в Кубе уже об этом писал! Список вещей, который мне дал Явуз, я наизусть помню. Вещи я перечислю, но мы, по-моему, должны найти три-четыре дельных человека, чтобы они пошли в милицию и сказали, что давали мне деньги и просили купить в Москве эти вещи для них.
- Это нетрудно. Хочешь, я всех жителей улицы Касума Измайлова соберу и поведу к майору Ковсарли в качестве свидетелей? Но, Алибала, если в милиции не захотят тебе помочь, то, что бы ни говорили свидетели, пользы не будет. Они там мастера выворачивать наизнанку свидетелей. И знаешь, иной, подобно тебе, скажет сначала, что давал деньги и просил что-то купить, а потом передумает и скажет: "Нет, не давал, не просил. Это Алибала или Агадаи меня просили, чтобы я сказал, будто давал и просил". Тогда так влипнем, что и за уши нас не вытащить. Это дело само по себе скользкое, его можно повернуть и так, и эдак, это зависит от желания и от совести следователя.
- Отношение майора мне не понравилось. Он смотрит на меня как на человека нечестного. С первых же слов ясно, что хочет меня запугать.
- Не бойся, Алибала, мы этого не допустим. Скорее всего он считает тебя спекулянтом и хочет содрать с тебя. Вот и запугивает, чтобы взять побольше.
- Что у меня есть? Что он может с меня содрать?- Голос Алибалы дрогнул.Богатства я не накопил, взяток не брал и другим не давал. Не научился!
Агадаи бросил на стол газету, которую скрутил, так и не прочитав, и сказал:
- Ты хорошо поступил, что поделился со мной. Надо нам поискать такого человека, чтобы мог подойти к этому майору и объяснить, что к чему, чтобы майор от тебя отстал. А пока что покажи список вещей, которые находятся в чемодане.
- Сейчас.
Алибала вытащил из внутреннего кармана старое черное портмоне, извлек из него свернутый тетрадный листок - он еще в Кубе своей рукой переписал список, составленный Дадашем, на случай, если спросят,- покупал, мол, и записывал.
- Что ж ты упрекаешь майора, в чем он виноват? Каждый, кто прочтет этот список, насторожится. Тут все модные товары, дорогие, ходовые - как на подбор. Кто бы ни был твой товарищ, если даже он сошьет рубашку из Корана и станет клясться, что купил все это для себя, никто не поверит. Тут слепому и то все ясно. У спекулянта рогов нет, но спекулянт виден... Шила в мешке не утаишь.
Агадаи еще раз внимательно просмотрел список, покачал головой, перечитал цены.
- Мешок денег нужен, чтобы купить все это.
- Это еще что, Агадаи! Он три таких чемодана вез из Москвы. Те два он в Кубе кое-как узаконил, остался этот.
- Не знаю, что в тех чемоданах, но за вещи, которые в этом чемодане, кого угодно можно засадить в тюрьму. Знаешь,- продолжал Агадаи, то и дело заглядывая в список,- читаю и думаю: если мы с моей Месмой пойдем в милицию и скажем, что просили купить это для нас, нам не поверят. Как назло, тут нет ничего для стариков. Но если наши дети возьмут на себя это дело, майору нечего будет возразить.
У Агадаи было два сына и три дочери, и все семейные, имеющие детей. Ведь многие вещи могут принадлежать им. Глядя в список, Агадаи прикидывал, кому из них какое платье приписать, чтобы выглядело убедительно.
- Дай мне бумагу и карандаш. Алибала принес требуемое и сказал:
- Если я тебе не нужен, то позвоню в больницу. Беспокоюсь за Хырдаханум. Спрошу, как она, с утра ничего о ней не знаю.
- Да, да, позвони.
Агадаи положил перед собой список вещей и на отдельных листках, на которых написал имена своих детей, стал вписывать по три-четыре вещи. ч:
Алибала вышел в коридор и позвонил в больницу.
- Ай баджи, это отделение реанимации?
- Да, оно самое,- ответила медсестра.
- С вами говорит муж больной Хырдаханум Расуловой. Сестрица, очень я беспокоюсь, как Хырдаханум? Может быть, ей нужно что-нибудь, так я принесу.
Женщина, ответившая Алибале, узнала его, это была медсестра, которую он на днях угощал грушами, у тром Алибала поздоровался с ней в больнице, она приветливо кивнула.
Теперь медсестра, помедлив, ответила:
- Больная чувствует себя так же, как при вас. Не беспокойтесь, врачи делают все, что нужно.
- Сестрица, прошу вас, скажите Хырдаханум, что я звоню. Может, она хочет передать мне что-нибудь?
- Не беспокойтесь за больную. Я бы пошла, но ей только что сделали укол, она спит, и врач не разрешает ее часто беспокоить.
Не дожидаясь ответа Алибалы, медсестра повесила трубку. Это еще больше встревожило его, всякие мысли полезли в голову. "Правду ли говорит сестра? Не хуже ли Хырдаханум, чем было утром?"
Агадаи заметил огорчение на лице Алибалы.
- Ну, спросил? Как Хырдаханум?
- Не очень-то я верю медсестре. Говорит, что так же, как утром. Может, что-то скрывает, чтоб меня не пугать. Просто не знаю, что делать.
- Хочешь, пойдем к ней...- Агадаи отложил бумаги в сторону и поднялся.
- Сиди, какой смысл идти, все равно к ней не пустят. Эта реанимация, или как ее, язык не поворачивается произнести такое слово,- такое отделение, что к больным туда не пускают. Мне сделали уважение, впустили раза два, теперь больше не пускают. Там очень строгие правила. Твой больной в тяжелом состоянии лежит там, а ты стоишь в коридоре и терзаешь свое сердце. Это же сущая мука.
- Терпи. Посмотрим, что будет дальше. Будем надеяться.- И, чтобы отвлечь Алибалу от мыслей о жене, Агадаи снова завел разговор о чемодане: - Я распределил кое-какие вещи из этого списка между своими ребятами. Если майор Ковсарли захочет, они напишут, что попросили тебя купить в Москве эти вещи.
- Это было бы неплохо, только вот милиция торопит, завтра я должен отнести майору объяснительную записку. Значит, уже сегодня ребят надо предупредить.
- Не хочу врать: так быстро не управлюсь. Мне надо повидать всех, поговорить с каждым в отдельности, каждому объяснить, в чем дело.
- И то верно. Но что же делать?
- Что делать? Отнесешь объяснение послезавтра. А если он спросит, почему задержал, скажешь, что был занят в больнице, не мог прийти. Тут ты не обманываешь; если не поверит, пусть звонит в больницу и справляется. Слушай, если ты перед этим майором предстанешь таким тюфяком, дело плохо. А если он почувствует, что ты ничего не боишься, он поймет, что ты не сделал ничего противозаконного, и будет с тобой совсем по-другому разговаривать,
XVI
Труп Хырдаханум, скончавшейся вчера вечером, привезли в Тазапирскую мечеть для омовения.
Во дворике перед мурдаширханой (Мурдаширхана - помещение при мечети для ритуального омовения покойников)стояла группа мужчин, пожилых и молодых. Они тихо переговаривались.
Алибала стоял в стороне, прислонившись к стене мурдаширханы и печально скрестив руки на груди. Он был небрит, оброс, глаза покраснели и вспухли от слез. Он постарел за одни сутки лет на двадцать. Чуть поодаль стояли Агадаи и брат Хырдаханум,- узнав о смерти сестры, он прервал свой отпуск и прилетел из Сочи.
Скомканным носовым платком Алибала то и дело вытирал слезы.
Он никогда не мог представить себе, что останется один, будет жить без Хырдаханум. "Ай Хырда, почему ты оставила меня одного? Ты же знала: я всегда хотел умереть раньше тебя... Взяла и ушла... Приедет Вагиф, что я скажу ему?"
Алибала телеграфировал в воинскую часть, в которой служил Вагиф, что мать в тяжелом состоянии. О том, что мать умерла, побоялся написать: Вагиф с ума сойдет. К тяжелобольной он должен прилететь. Но прилетит он не раньше чем завтра.
Алибала не мог простить себе, что не был рядом с Хырдаханум в последние минуты ее жизни. Возможно, она была в сознании и хотела ему что-нибудь сказать; может, у нее было какое-то желание. И надо же было ему именно в этот день и час пойти к Ковсарли! "Повесил бы меня, что ли? Если б я остался в больнице, врачи и сестры допустили бы меня к Хырдаханум, когда она кончалась. Простились бы по крайней мере. Если б знать! Как неразумно я поступил! Какой я все-таки трус! Майор вызвал - нельзя не идти! Ну и что ж? Отнес же я объяснение на день позже, и ничего он мне не сделал..."
Да, Алибала вынужден был оставить Хырдаханум в тяжелом состоянии и пошел к майору. Ковсарли встретил его хмуро, разговаривал грубо. И это задело его самолюбие, на резкость майора Алибала отвечал резкостью. "Эта объяснительная записка не оправдывает тебя,- говорил Ковсарли,- пока не поздно, скажи всю правду, это облегчит твою участь. Я знаю, что ты не один, говори, с кем связан в Москве и в Баку, кто еще участвует в этих спекулятивных делах".- "Если не хотите верить объяснению,- отвечал Алибала,- это ваше дело. Я написал, для кого купил эти вещи, и приложил к объяснению заявления этих людей на ваше имя. Что ж, выходит, все на свете врут, только..." - он хотел было сказать "только вы один честный человек", но воздержался. В тот день Алибала был в таком состоянии, что не имел сил спорить с майором. Он поднялся и сказал: "Я не могу долго сидеть у вас, все мысли мои там, в больнице, разрешите мне уйти. Все, что нужно, я вам сообщил, ничего нового о чемодане добавить не могу. Воля ваша, как хотите, так и поступайте".
Алибала спешил, в другое время он не стал бы говорить в таком тоне. Но беспокойство за жену, предчувствие чего-то недоброго выводило его из обычного состояния сдержанности. В противоположность Алибале, майор Ковсарли как раз вел себя сдержанно.
Вернувшись в больницу, Алибала услышал, что Хырдаханум скончалась. Прямо в коридоре отделения реанимации он упал на стул и заплакал навзрыд. Он так плакал, что заплакали и привычные ко всему сестры и врачи. Он плакал и на чем свет стоит ругал бездушного майора Ковсарли, который вызвал его в милицию в такое время и не дал ему проститься с женой...
Из мечети вышла группа мужчин, некоторые из них были в балахонах священнослужителей, другие - в модных, хорошо сшитых костюмах и шляпах,видимо, это были иностранцы. Выйдя из мечети, они осматривали теперь двор. Красиво, со вкусом одетый молодой человек давал им пояснения.
- Тазапирская мечеть - самая большая в Баку,- говорил он.- Проект ее составлен архитектором Зивербеком Ахмедбековым, строительство начато в 1905-м и завершено в 1914 году...
Среди этой группы людей находился и Мовсум Велизаде. Это он привел в мечеть зарубежных гостей академии, ученых и священнослужителей, ознакомиться с этой достопримечательностью города - действующей мечетью.
И, оглядывая двор, Мовсум Велизаде увидел вдруг печально стоявшего перед мурдаширханой Алибалу и сразу же направился к нему.
Мужчины, стоявшие возле Алибалы, задвигались, и Алибала поднял голову. От горя и слез перед взором его стоял туман, он ничего ясно не различал. Агадаи осторожненько ткнул его в бок:
- К тебе кто-то... Мовсум Велизаде подошел:
- Садам, Алибала-даи.
- Садам, Мовсум-муаллим, извините, не узнал вас.
- Ничего, бывает. Кто скончался? Вместо Алибалы ответил Агадаи:
- Супруга Алибалы.
Мовсум Велизаде положил руку на плечо Алибалы:
- Да будет это твоим последним горем!
- Спасибо, Мовсум-муаллим.
- Может быть, в эти трудные дни ты в чем-нибудь нуждаешься? Я могу чем-нибудь помочь тебе? Говори, не стесняйся.
- Спасибо за внимание.- Алибала указал на стоявших рядом Агадаи и Кебле Меджида: - Товарищи и друзья не оставляют меня без помощи.
- Машины есть у вас?
- И машины есть.
Они приехали в Тазапирскую мечеть на одной грузовой и двух легковых машинах. Грузовик, чтобы перевезти покойную, выделило Управление железной дороги. "Жигули" принадлежали сапожнику Эюбу и младшему сыну Агадаи, работавшему прорабом в строительном управлении. Все, кто пришел с Алибалой в Тазапирскую мечеть, были соседями Алибалы по старому месту жительства, с улицы Касума Измайлова. В новом доме в микрорайоне он был близок только со старым пенсионером, геологом Асадуллой-киши, но тот не мог выйти из дому.
Мовсум Велизаде попрощался с Алибалой и собравшимися, еще раз выразил Алибале свое соболезнование и пошел к своим спутникам, которые любовались минаретами мечети. Но, отойдя шагов на пятнадцать, он вдруг остановился, обернулся, подозвал Агадаи и что-то спросил у него. Вытащив записную книжку, он сделал какую-то запись и только потом направился к гостям. Те расступились и пропустили Мовсума Велизаде вперед.
Агадаи вернулся к Алибале. Сапожник Эюб, интересовавшийся всем на свете, спросил Агадаи:
- Что сказал шейх-уль-ислам?
- Спросил адрес Алибалы.
- Не может быть!
- Почему не может быть? К тому же он не шейх, ты ошибаешься.
Сапожник Эюб самоуверенно возразил:
- Ты мне говоришь, кто это! Это шейх!
Спор был неуместен, и Агадаи тихо сказал:
- Шейх тоже носит такую бородку. Но это не он.
Сапожник Эюб собрался было опять возразить старику, но Кебле Меджид строго посмотрел на него, и Эюб смолк на секунду-две. Дольше он сдержаться не мог и спросил у Алибалы:
- Братец, я знаю, ты не ходишь в мечеть и не почитаешь молл,- он кивнул головой в сторону Мовсума Велизаде,- но где же ты с ним познакомился? Видно, что он уважает тебя, сам подошел, предложил свои услуги. Это понимать надо, это большое уважение.
- Однажды он ехал в моем вагоне в Москву, тогда и познакомились,- неохотно ответил Алибала. Похоже, Эюб ожидал, что он расскажет еще что-нибудь об этом знакомстве, но Алибала молчал.
Есть такие люди, которые и на тризнах никому не дают открыть рта и сказать слово, стараются даже на траурном собрании обратить на себя внимание и быть в центре событий; они заводят разговор обо всем, что видели или слышали, пытаются показать себя людьми осведомленными, знающими, хотя и располагают сведениями неточными, поверхностными, чаще всего - слухами. Сапожник Эюб относился именно к числу таких людей, потому и заслужил в свое время кличку "тирпач Эюб".
Алибала поморщился и отошел от него.
Брат Хырдаханум сказал, что надо забирать гроб. Агадаи, Эюб и еще трое молодых людей вошли в помещение. Алибала, согнутый гарем, съежился как от холода, втянул голову в плечи и молча плакал.
Хырдаханум погостит в доме еще день, подождет сына, и завтра ее отнесут на последнее, вечное место жительства. Будь это во власти Алибалы, он продержал бы тело Хырдаханум дома еще несколько дней. Несчастный, он не представлял свой дом, свой очаг без Хырдаханум. Вот он вернется из очередного рейса, привычно нажмет кнопку звонка, но никто не откроет ему дверь. Хырдаханум всегда с нетерпением ждала возвращения мужа из рейса; как ребенок радуется возвращению отца, так и она радовалась его возвращению; она предчувствовала минуту, когда он появится у дверей, и заранее выходила ему навстречу, помогала раздеться, умыться, торопилась накормить. В последнее время она говорила, что больше не может оставаться дома одна. "Скорей бы ты вышел на пенсию, Али, чтобы я была спокойна. Веришь ли, иной раз думаю, что тебя не дождусь". Наверное, она уже тогда болела. И вот за семь месяцев до выхода его на пенсию она ушла от него навсегда. Как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Как же ему теперь доживать свою жизнь без Хырдаханум?
XVII
И вот уже прошел и первый четверг со дня смерти Хырдаханум, наступил и седьмой день.
В столовой были расставлены столы и стулья, на столах стояли тарелки с халвой, ломтиками лимона, людям подавали чай.
Алибала сидел во главе стола, рядом с Кебле Меджидом. Он больше недели не брился и выглядел значительно старше своих лет. И похоже было, что это постарение не временное, Алибала спустился в старость. Рядом с ним сидели Агадаи и Асадулла-киши, чуть подальше - Эюб. Много людей приходило выразить соболезнование, комната то и дело наполнялась народом, одни уходили приходили другие. Это были в основном старые соседи Алибалы по улице Касума Измайлова и товарищи по работе.
В другой комнате сидели женщины, там соболезнование принимала сестра Хырдаханум.
Хотя Вагиф и успел к похоронам матери, он в этих делах не имел опыта, и все хлопоты по устройству поминок взял на себя Агадаи. Со дня смерти Хырдаханум они вместе с женой каждый день приходили сюда рано утром и уходили часов в десять-одиннадцать вечера. Но и в эти напряженные и трудные дни Агадаи сумел даже выкроить время и повидаться с Ковсарли, о чем не знали ни Алибала, ни Вагиф: Агадаи не сказал им об этом, не хотел в такой момент еще больше омрачать их настроения. Вагифу и нельзя было сказать, потому что Алибала скрывал от сына историю с чемоданом и строго-настрого предупредил об этом Агадаи. Лучше самим решить этот вопрос. Вагиф - парень горячий, если узнает, что дело отца в милиции, пойдет туда, и неизвестно, чем кончится этот визит... Но больше всего его терзал стыд... Как он мог сказать сыну, что, спасая другого, вынужден был лгать? Он не мог в этом признаться. В противном случае он должен был бы рассказать все. Тогда Вагиф пошел бы в милицию и тоже рассказал бы всю правду. И от этой правды Дадаш погиб бы, а Алибала попал бы в незавидный разряд людей, не умеющих держать свое слово...