Страница:
Он уставился на нее, будто видел впервые.
– Иди, Ксанча. Мне надо подумать. В полнолуние я приду за тобой.
– Я никуда не пойду! Они отняли у меня дом, и я хочу отомстить!
– Иди, дитя мое, не мешай мне. Сначала надо все хорошенько обдумать.
«Опять „дитя", опять он все обдумает!» – негодовала девушка, оказавшись на берегу острова. Отыскав оружие и мешочек с монетами и драгоценностями, спрятанные в кустах, Ксанча зевнула, прочитала заклинание, и летающая сфера понесла ее на север.
Утренние лучи позолотили края пушистых облаков, неспешно плывущих к побережью. «Через несколько часов они бросят тень на мою хижину», – подумала девушка и направила шар в сторону города, где стоял храм огня. Урза собирался оставить Моаг, и Ксанча понимала, что, несмотря на все свои угрозы, последует за ним. Но, если бы он решил просто уйти, они бы уже были в пути. «Нет, он что-то задумал! И я хочу знать, что именно».
Добравшись до побережья в полночь и выбрав дом побогаче, она пробралась внутрь и, порывшись в сундуках, отыскала мужскую одежду. Две серебряные монеты и небольшая драгоценная брошь были оставлены на видном месте в качестве платы за костюм.
На рассвете Ксанча уже стояла на храмовой площади, у дверей аптеки, из которой открывался великолепный вид на святилище. Хозяин лавки с недоверием отнесся к незнакомому юнцу, набивавшемуся в ученики, но тот с таким жаром принялся рассказывать о целебных травах, да к тому же оказался грамотным, что аптекарю ничего не оставалось, как принять его в помощники. Еда два раза в день, охапка соломы в чулане с окнами, выходящими на храм, – о большем нельзя было и мечтать. Ксанча приготовилась терпеливо ждать появления Урзы.
Прошло несколько дней. Однажды ночью город потряс оглушительный взрыв, и, выглянув в окно, девушка увидела столб белого света, падающий с неба прямо на храм. На площадь полетели обломки кирпичей и горящие бревна. «Урза», – улыбнулась Ксанча, выбежав на улицу, и, выхватив меч, скрылась в дыму. Навстречу ей бежали охваченные пламенем фирексийцы. Пришлось положить конец их страданиям. За несколько дней, проведенных в аптеке, она хорошо изучила расположение пристроек святилища и знала, где находятся кельи жрецов огня.
Именно там Ксанча рассчитывала найти переноску.
Она обнаружила проход в Фирексию в одной из дальних комнат пристройки. Черный диск оказался больше прежнего и возвышался до самого потолка. «Такой не свернешь и не засунешь за пояс». Но и здесь имелась серебряная пластина с силовыми камнями. Не долго думая, Ксанча разбила мечом панель. Из переноски послышались крики, и девушка поняла, что успела как раз вовремя. А когда дым рассеялся, от устройства остались лишь горстка пепла и пара глубоких выбоин в каменном полу.
Бывшая фирексийка решила обследовать остальные помещения храма в надежде найти мобильную переноску, как вдруг воздух вокруг нее сгустился и она увидела Урзу, появляющегося из межмирия.
– Это я! – закричала Ксанча.
– Что ты здесь делаешь? Я мог убить тебя! – Они никогда не обсуждали, способна ли броня защищать от ошибок самого Урзы.
– Я пришла за переноской, но она оказалась совсем не такой, какими мы пользовались раньше.
Урза заметил выбоины на полу.
– Ты уничтожила ее? – голос его звучал на удивление спокойно.
– Да. Сначала слышались крики, потом все стихло.
– Надеюсь, этого достаточно. Я думаю, они поймут, кто здесь побывал. – Мироходец протянул руку: – Ты идешь или остаешься здесь?
– Ты хочешь, чтобы фирексийцы последовали за нами?
Урза кивнул и улыбнулся.
– Я хочу, чтобы они кинулись в погоню и оставили Моаг в покое.
– Не думаю, что это сработает, – усомнилась Ксанча, но они уже нырнули в межмирие, и ее слова утонули в вихре хаоса.
Они пересекли уже четвертый по счету после Моага мир, а погоня все продолжалась. Жрецы-исследователи вели по вселенной отряды воинов-разведчиков. Иногда беглецы делали короткие передышки. Где бы они ни оказывались, Урза тут же принимался строить механического солдата, каких создавал в своем далеком прошлом. Он называл их иотийцами и мог изготовить из любого материала, предлагаемого следующим миром: из глины, камня, древесины и даже льда. Впрочем, в ледяных мирах они никогда не задерживались надолго. Отправляясь дальше, путешественники оставляли иотийца, который встречал отряды фирексийцев и, вступив с ними в бой, пытался не столько нанести ущерб живой силе противника, сколько задержать погоню.
Через несколько лет скитаний по вселенной Урза остановился в мире, покрытом ледниками, где люди давно забыли, что такое города. Ксанче это место сразу пришлось не по душе, но спорить с Мироходцем было бессмысленно. Он не спал с тех самых пор, как покинул гостеприимный Моаг. Ему достаточно было просто закрыть глаза, чтобы галлюцинации и кошмары из прошлого возвращались в его сознание. Кроме этого, к ужасу Ксанчи, запретное имя Всевышнего снова пыталось сорваться с его языка. Бессонные годы брали свое. Неугомонность Урзы превратилась в своего рода безумие. Он расхаживал взад-вперед, заламывая руки, и постоянно что-то бормотал. Ксанче даже пришлось обзавестись восковыми затычками для ушей, чтобы иметь возможность спокойно заснуть: фирексийцы шли за ними по пятам, и Мироходец не отпускал девушку далеко от себя.
Он действительно нуждался в своей спутнице. Без ее помощи он часто не мог отличить реальность от кошмара и даже забывал отдавать указания очередному иотийцу. Девушке иногда казалось, что, останься она тогда в Моаге, Урза давно бы вырвал свои гематитовые глаза и, лишив себя жизни, покончил бы наконец с невыносимыми мучениями.
Сидя у костра, слушая перезвон шагов ледяного иотийца, заступившего в караул этой морозной ночью, Ксанча размышляла о том, позволила бы она Мироходцу умереть или нет. Им было по восемьсот лет, и если она походила на безбородого юнца, то Урза вполне выглядел на свои годы. Загадочная сила, позволявшая ему изменять по желанию внешность, в последнее время заметно ослабла. Ночами, подобными сегодняшней, даже при том что его не мучили галлюцинации, фигура Урзы, казалось, была окружена мерцающим туманом межмирия. Под определенным углом ее вообще невозможно было разглядеть. Тело становилось прозрачным, и лишь волшебные глаза излучали загадочное сияние.
– Ты будешь есть? – спросила Ксанча мягко, пытаясь не замечать, что свет от костра проникает сквозь его зыбкую плоть. Пища не заменяла сон, но помогала Урзе сохранять человеческую внешность.
Мироходец отрицательно покачал головой.
– Поешь и собирайся. Я чувствую, что вселенная смотрит на нас.
Ксанча вздрогнула: эта фраза означала, что фирексийцы где-то рядом. Сложив остатки еды в мешок – в межмирии было легче с пустым желудком, – девушка проверила оружие. Она давно сменила меч на короткую булаву с железными шипами. Хотя лучшим способом разделаться с отрядом воинов-разведчиков было укрыться в засаде и предоставить Урзе уничтожать преследователей с помощью колдовства и изобретений. Но потом приходилось долго ждать, пока Мироходец воплотится в человеческий облик, а этот процесс оказывался самым мучительным.
Однажды его тело превратилось в столб радужного света, который сиял три дня подряд, прежде чем у Урзы хватило сил вернуть себе естественный вид.
А Ксанча опять затосковала по миру, в котором могла бы жить и называть его домом. После каждой атаки фирексийцев она осматривала поле боя в поисках действующей переноски, чтобы попасть в Доминарию или Моаг.
Преследователи появились на рассвете. Два жреца-исследователя вышли из внезапно возникшего черного диска и присели на корточки возле переноски. Следом показались разведчики. На сей раз они напоминали огромных черепах на четырех широких лапах – идеальное приспособление для преодоления сугробов и ледяных торосов. В прорезях панцирей Ксанча разглядела голубоватое сияние. Она уже сталкивалась с подобным оружием. Сияние превращалось в смертоносные синие лучи, способные разрезать пополам кого угодно.
Предоставив Урзе и иотийцу разбираться с черепахами, девушка громко крикнула и метнулась в сторону в надежде отвлечь жрецов от переноски. Но едва взглянув на нее, фирексийцы один за другим скрылись в черном диске, который тут же сузился и исчез. Проклиная их трусость, Ксанча поспешила на помощь своим спутникам.
Ледяное тело иотийца уже было разбито жаркими синими лучами на отдельные прозрачные глыбы, и Урза остался один на один с нападавшими. Пока Ксанча бежала к нему, он уничтожил двух черепах, испуская из драгоценных глаз облака огня. Пока под ногами существовала земля, а над головой звезды, Изобретатель был в состоянии использовать силу магии.
Но вдруг удары его ослабли. Один из разведчиков навалился и опрокинул Мироходца на землю. В первый раз Ксанча видела, как к нему кто-то прикасается во время сражения. Девушка ожидала, что Урза немедленно уничтожит врага, но вместо этого его тело обратилось в пар, и нога разведчика прошла сквозь него. Казалось, это одно из военных ухищрений, но Мироходец не поднимался.
Ксанча много раз представляла, как она может погибнуть, но никогда не думала, что примет смерть от механических черепах посреди бескрайних льдов. В конце концов, у нее еще оставалась броня, которая, возможно, защитит ее. Уж лучше умереть в бою, чем сдаться в плен Фирексии и тем более остаться одной в этом холодном мире.
Запрыгнув на спину одного из разведчиков, девушка стала отчаянно бить его по панцирю тяжелой булавой. Остальные отвернулись от Урзы и направились к ней. Сбросив тритона, черепаха навалилась на него всем своим весом. Внезапно ставшая хрупкой, броня прогнулась, и Ксанча услышала, как трещат ее ребра. Последним, что увидела бывшая фирексийка, был Урза, сияющий ярче солнца.
Глава 13
– Иди, Ксанча. Мне надо подумать. В полнолуние я приду за тобой.
– Я никуда не пойду! Они отняли у меня дом, и я хочу отомстить!
– Иди, дитя мое, не мешай мне. Сначала надо все хорошенько обдумать.
«Опять „дитя", опять он все обдумает!» – негодовала девушка, оказавшись на берегу острова. Отыскав оружие и мешочек с монетами и драгоценностями, спрятанные в кустах, Ксанча зевнула, прочитала заклинание, и летающая сфера понесла ее на север.
Утренние лучи позолотили края пушистых облаков, неспешно плывущих к побережью. «Через несколько часов они бросят тень на мою хижину», – подумала девушка и направила шар в сторону города, где стоял храм огня. Урза собирался оставить Моаг, и Ксанча понимала, что, несмотря на все свои угрозы, последует за ним. Но, если бы он решил просто уйти, они бы уже были в пути. «Нет, он что-то задумал! И я хочу знать, что именно».
Добравшись до побережья в полночь и выбрав дом побогаче, она пробралась внутрь и, порывшись в сундуках, отыскала мужскую одежду. Две серебряные монеты и небольшая драгоценная брошь были оставлены на видном месте в качестве платы за костюм.
На рассвете Ксанча уже стояла на храмовой площади, у дверей аптеки, из которой открывался великолепный вид на святилище. Хозяин лавки с недоверием отнесся к незнакомому юнцу, набивавшемуся в ученики, но тот с таким жаром принялся рассказывать о целебных травах, да к тому же оказался грамотным, что аптекарю ничего не оставалось, как принять его в помощники. Еда два раза в день, охапка соломы в чулане с окнами, выходящими на храм, – о большем нельзя было и мечтать. Ксанча приготовилась терпеливо ждать появления Урзы.
Прошло несколько дней. Однажды ночью город потряс оглушительный взрыв, и, выглянув в окно, девушка увидела столб белого света, падающий с неба прямо на храм. На площадь полетели обломки кирпичей и горящие бревна. «Урза», – улыбнулась Ксанча, выбежав на улицу, и, выхватив меч, скрылась в дыму. Навстречу ей бежали охваченные пламенем фирексийцы. Пришлось положить конец их страданиям. За несколько дней, проведенных в аптеке, она хорошо изучила расположение пристроек святилища и знала, где находятся кельи жрецов огня.
Именно там Ксанча рассчитывала найти переноску.
Она обнаружила проход в Фирексию в одной из дальних комнат пристройки. Черный диск оказался больше прежнего и возвышался до самого потолка. «Такой не свернешь и не засунешь за пояс». Но и здесь имелась серебряная пластина с силовыми камнями. Не долго думая, Ксанча разбила мечом панель. Из переноски послышались крики, и девушка поняла, что успела как раз вовремя. А когда дым рассеялся, от устройства остались лишь горстка пепла и пара глубоких выбоин в каменном полу.
Бывшая фирексийка решила обследовать остальные помещения храма в надежде найти мобильную переноску, как вдруг воздух вокруг нее сгустился и она увидела Урзу, появляющегося из межмирия.
– Это я! – закричала Ксанча.
– Что ты здесь делаешь? Я мог убить тебя! – Они никогда не обсуждали, способна ли броня защищать от ошибок самого Урзы.
– Я пришла за переноской, но она оказалась совсем не такой, какими мы пользовались раньше.
Урза заметил выбоины на полу.
– Ты уничтожила ее? – голос его звучал на удивление спокойно.
– Да. Сначала слышались крики, потом все стихло.
– Надеюсь, этого достаточно. Я думаю, они поймут, кто здесь побывал. – Мироходец протянул руку: – Ты идешь или остаешься здесь?
– Ты хочешь, чтобы фирексийцы последовали за нами?
Урза кивнул и улыбнулся.
– Я хочу, чтобы они кинулись в погоню и оставили Моаг в покое.
– Не думаю, что это сработает, – усомнилась Ксанча, но они уже нырнули в межмирие, и ее слова утонули в вихре хаоса.
Они пересекли уже четвертый по счету после Моага мир, а погоня все продолжалась. Жрецы-исследователи вели по вселенной отряды воинов-разведчиков. Иногда беглецы делали короткие передышки. Где бы они ни оказывались, Урза тут же принимался строить механического солдата, каких создавал в своем далеком прошлом. Он называл их иотийцами и мог изготовить из любого материала, предлагаемого следующим миром: из глины, камня, древесины и даже льда. Впрочем, в ледяных мирах они никогда не задерживались надолго. Отправляясь дальше, путешественники оставляли иотийца, который встречал отряды фирексийцев и, вступив с ними в бой, пытался не столько нанести ущерб живой силе противника, сколько задержать погоню.
Через несколько лет скитаний по вселенной Урза остановился в мире, покрытом ледниками, где люди давно забыли, что такое города. Ксанче это место сразу пришлось не по душе, но спорить с Мироходцем было бессмысленно. Он не спал с тех самых пор, как покинул гостеприимный Моаг. Ему достаточно было просто закрыть глаза, чтобы галлюцинации и кошмары из прошлого возвращались в его сознание. Кроме этого, к ужасу Ксанчи, запретное имя Всевышнего снова пыталось сорваться с его языка. Бессонные годы брали свое. Неугомонность Урзы превратилась в своего рода безумие. Он расхаживал взад-вперед, заламывая руки, и постоянно что-то бормотал. Ксанче даже пришлось обзавестись восковыми затычками для ушей, чтобы иметь возможность спокойно заснуть: фирексийцы шли за ними по пятам, и Мироходец не отпускал девушку далеко от себя.
Он действительно нуждался в своей спутнице. Без ее помощи он часто не мог отличить реальность от кошмара и даже забывал отдавать указания очередному иотийцу. Девушке иногда казалось, что, останься она тогда в Моаге, Урза давно бы вырвал свои гематитовые глаза и, лишив себя жизни, покончил бы наконец с невыносимыми мучениями.
Сидя у костра, слушая перезвон шагов ледяного иотийца, заступившего в караул этой морозной ночью, Ксанча размышляла о том, позволила бы она Мироходцу умереть или нет. Им было по восемьсот лет, и если она походила на безбородого юнца, то Урза вполне выглядел на свои годы. Загадочная сила, позволявшая ему изменять по желанию внешность, в последнее время заметно ослабла. Ночами, подобными сегодняшней, даже при том что его не мучили галлюцинации, фигура Урзы, казалось, была окружена мерцающим туманом межмирия. Под определенным углом ее вообще невозможно было разглядеть. Тело становилось прозрачным, и лишь волшебные глаза излучали загадочное сияние.
– Ты будешь есть? – спросила Ксанча мягко, пытаясь не замечать, что свет от костра проникает сквозь его зыбкую плоть. Пища не заменяла сон, но помогала Урзе сохранять человеческую внешность.
Мироходец отрицательно покачал головой.
– Поешь и собирайся. Я чувствую, что вселенная смотрит на нас.
Ксанча вздрогнула: эта фраза означала, что фирексийцы где-то рядом. Сложив остатки еды в мешок – в межмирии было легче с пустым желудком, – девушка проверила оружие. Она давно сменила меч на короткую булаву с железными шипами. Хотя лучшим способом разделаться с отрядом воинов-разведчиков было укрыться в засаде и предоставить Урзе уничтожать преследователей с помощью колдовства и изобретений. Но потом приходилось долго ждать, пока Мироходец воплотится в человеческий облик, а этот процесс оказывался самым мучительным.
Однажды его тело превратилось в столб радужного света, который сиял три дня подряд, прежде чем у Урзы хватило сил вернуть себе естественный вид.
А Ксанча опять затосковала по миру, в котором могла бы жить и называть его домом. После каждой атаки фирексийцев она осматривала поле боя в поисках действующей переноски, чтобы попасть в Доминарию или Моаг.
Преследователи появились на рассвете. Два жреца-исследователя вышли из внезапно возникшего черного диска и присели на корточки возле переноски. Следом показались разведчики. На сей раз они напоминали огромных черепах на четырех широких лапах – идеальное приспособление для преодоления сугробов и ледяных торосов. В прорезях панцирей Ксанча разглядела голубоватое сияние. Она уже сталкивалась с подобным оружием. Сияние превращалось в смертоносные синие лучи, способные разрезать пополам кого угодно.
Предоставив Урзе и иотийцу разбираться с черепахами, девушка громко крикнула и метнулась в сторону в надежде отвлечь жрецов от переноски. Но едва взглянув на нее, фирексийцы один за другим скрылись в черном диске, который тут же сузился и исчез. Проклиная их трусость, Ксанча поспешила на помощь своим спутникам.
Ледяное тело иотийца уже было разбито жаркими синими лучами на отдельные прозрачные глыбы, и Урза остался один на один с нападавшими. Пока Ксанча бежала к нему, он уничтожил двух черепах, испуская из драгоценных глаз облака огня. Пока под ногами существовала земля, а над головой звезды, Изобретатель был в состоянии использовать силу магии.
Но вдруг удары его ослабли. Один из разведчиков навалился и опрокинул Мироходца на землю. В первый раз Ксанча видела, как к нему кто-то прикасается во время сражения. Девушка ожидала, что Урза немедленно уничтожит врага, но вместо этого его тело обратилось в пар, и нога разведчика прошла сквозь него. Казалось, это одно из военных ухищрений, но Мироходец не поднимался.
Ксанча много раз представляла, как она может погибнуть, но никогда не думала, что примет смерть от механических черепах посреди бескрайних льдов. В конце концов, у нее еще оставалась броня, которая, возможно, защитит ее. Уж лучше умереть в бою, чем сдаться в плен Фирексии и тем более остаться одной в этом холодном мире.
Запрыгнув на спину одного из разведчиков, девушка стала отчаянно бить его по панцирю тяжелой булавой. Остальные отвернулись от Урзы и направились к ней. Сбросив тритона, черепаха навалилась на него всем своим весом. Внезапно ставшая хрупкой, броня прогнулась, и Ксанча услышала, как трещат ее ребра. Последним, что увидела бывшая фирексийка, был Урза, сияющий ярче солнца.
Глава 13
В Оранские горы пришла весна. С каждым днем становилось все теплее, в огородике перед окнами хижины зазеленели первые всходы. Ратип целыми днями пропадал в комнате Урзы. Тот все еще называл его Мишрой, и молодой эфуандец не терял времени даром. Получив возможность общаться сразу с двумя великими изобретателями, он, словно губка, впитывал в себя все их знания, стал подолгу возиться с механизмами и даже пробовал колдовать. Но магия не желала входить в жизнь Ратипа.
Однажды Урза подарил ему кист, и юноша не задумываясь проглотил его, а потом три дня мучился от нестерпимой боли в желудке. Кончилось все тем, что Мироходцу пришлось извлекать свой подарок из нутра новоявленного ученика.
И все же Урза доверял Ратипу-Мишре свои мысли и планы намного охотнее, чем Ксанче. Девушка уже начинала немного ревновать, как вдруг в один прекрасный день все изменилось.
Как-то раз в середине весны, дождливым вечером, когда Мироходец в очередной раз отправился побродить по вселенной, в комнату Ксанчи постучали и на пороге появился Ратип. Юноша прошел через комнату и уселся на кровать рядом с фирексийкой. Возникла неловкая пауза, а затем Ксанча почувствовала его руку на своем плече и попыталась отстраниться, но он удержал ее.
– Так теплее, – прошептал юноша, нежно перебирая ее волосы.
Девушку охватила странная истома, сквозь которую слышался голос Рата:
– Ты, наверное, устала. Я мог бы помогать тебе по хозяйству…
– В доме только одна печь. – Ксанча изо всех сил пыталась сопротивляться слабости, навалившейся на ее тело.
Но Ратип будто ничего не слышал.
– Урза совсем не ценит тебя, не замечает, как ты стараешься. А я заметил.
– Ты совсем его не знаешь.
– И никогда не узнал бы, если бы ты не привела меня сюда. – Его губы уже касались горячих щек девушки. – Сегодня я проснулся, и мне показалось, что я все еще в Пинкаре, со своей семьей, а потом увидел тебя…
Ксанча была уже не в силах сопротивляться, а Ратип все сильнее сжимал ее в объятиях и склонял на кровать. Девушка повторяла, что она тритон и не создана для любви и рождения детей, но юноша был настойчив, и в конце концов они справились без всякого колдовства. Когда все закончилось, Рат выглядел вполне удовлетворенным, а Ксанча до утра не могла заснуть, размышляя о неожиданном счастье любви, будто по ошибке выпавшем на долю фирексийского тритона.
С того памятного вечера прошло уже несколько месяцев, когда Урза сообщил молодым людям, что им необходимо отправиться в Эфуан Пинкар. На сборы ушло совсем немного времени, и вскоре шар уже возносил спутников над оранскими вершинами. С самого утра Ратип пребывал в дурном расположении духа, и Ксанче оставалось только гадать, что стало причиной его мрачного настроения.
– Зачем мы летим в Эфуан? Чтобы вернуть меня домой?
– Не будь смешным. – Девушка давно ждала этого разговора, но все равно оказалась не готовой к нему.
– Почему нет? Ведь я сделал все, о чем ты меня просила. Он считает меня своим братом, я слушаю Камень слабости и вспоминаю то, чего никогда не помнил, даже не мог знать…
– Да, – согласилась Ксанча, – он возвращается к реальной жизни. Впервые за два с половиной столетия Урза отошел от своего рабочего стола и занялся изобретательством. Все это благодаря тебе, благодаря Мишре.
– Великий Авохир! Я не хочу быть похожим на этого хладнокровного убийцу. И Урза такой же. Их всегда больше занимали бездушные механизмы, чем живые люди. Когда вы оба называете меня Мишрой, мне хочется покончить с собой! Единственное, что меня сдерживает, это… ты.
Юноша замолчал и уставился на горизонт. Справившись с собой, он продолжал:
– Он даже не обратил внимания на мою просьбу соорудить парочку боевых механизмов и отправить их в Эфуан Пинкар. Вы ведь так заняты судьбами Базерата и Морверна!
– Ошибаешься. Что, по-твоему, мы везем?
– Сколько раз вы уже бывали в Базерате? Семь? Восемь? – ответил вопросом на вопрос Ратип.
– Шесть, и ты мог бы путешествовать с нами. Это ведь и твоя война тоже.
– Нет! Да если бы я и пошел сражаться, то уж точно не за какие-то там рыбачьи поселки!
– А чем жители этих «рыбачьих поселков» хуже эфуандцев?! – взорвалась Ксанча.
В шаре повисла тишина. Оба спутника избегали смотреть друг на друга. Но не прошло и часа, как Рат снова заговорил, правда уже гораздо спокойнее.
– Урза сказал тебе, что мы везем?
– Нечто, что станет нашими глазами и ушами. Мы выясним, что собой представляют фирексийцы, поселившиеся в Эфуане, и узнаем, как с ними можно справиться.
– Мы и так знаем, что они среди краснополосых, а те делают всю грязную работу за шраттов. Когда мы прибудем в Пинкар, я хочу отвести тебя в храм Авохира и во дворец Табарна, чтобы ты сказала мне, есть ли там фирексийцы. Может быть, наш король уже наполовину машина, как Мишра. – Юноша помрачнел. – Как-то раз Урза разговаривал через меня со своим братом, и тот сказал, что нельзя больше допустить, чтобы живую плоть заменяли механизмами. Знаешь, что ответил Мироходец? Он сказал всего лишь одно слово – «галька».
Ксанча непонимающе взглянула на собеседника.
– Да, да! Мы будем повсюду раскидывать камни, которые изменят цвет, если их коснется фирексиец! – Ратип сдвинул брови. – Так мы узнаем, действительно ли мои враги проникли в Доминарию.
У юноши очень хорошо получалось передразнивать голос и гримасы Урзы. Ксанча улыбнулась, а Рат, напротив, сделался серьезным и продолжал:
– Великий Авохир! Какая осторожность! Не понимаю, зачем убийце совесть? Во время Войны Братьев они изобретали и использовали подземные капканы и чертовы колеса, а не какую-то там гальку.
– Он не хочет повторять прошлых ошибок. – Ксанча оправдывала Урзу теми же словами, которые выводили ее из себя на протяжении многих столетий. – Но он слушает тебя так, как никогда и никого не слушал. Дай ему время.
– Сколько эфуандских деревень сгорит за это время?
Ксанча не стала отвечать, решив подождать, пока гнев юноши остынет и он будет способен спокойно продолжать разговор.
Тем временем стемнело, взошла луна, и Ксанча опустила шар на краю небольшой рощи. Пора было устраиваться на ночлег. Ратип попытался помочь развести костер, но они еще не были готовы разговаривать спокойно, и, перехватив выразительный взгляд Ксанчи, юноша отправился побродить среди деревьев.
Вскоре все было готово, и девушка отправилась на поиски спутника. Рат сидел на стволе поваленного дерева. Подойдя ближе, Ксанча почувствовала, как в ее груди глухо вибрирует волна раздражения: щеки юноши были мокрыми от слез. Тритоны тоже когда-то умели плакать, но поняли, что это ничего не меняет в их жизни, и перестали.
– Ужин готов.
– Я не голоден. – Ратип вытер лицо рукавом рубахи и поднял глаза к небу.
– Ты сердишься на меня?
– Морская звезда восходит выше луны. Праздник Урожая закончился.
– Берулю. – Посмотрев в небо, Ксанча увидела крупную желтую звезду и назвала ее по-аргивски. – Примерно через неделю она станет видна из нашего дома.
– Мне исполнилось восемнадцать. – Ратип снова вытер лицо и отвернулся.
– Это какой-то особый возраст? – видя состояние спутника, девушка пыталась говорить как можно мягче.
– Вы с Урзой не живете по календарям. Для вас каждый следующий день похож на предыдущий… Я забыл, когда у меня день рождения. Наверное, он был три или четыре дня назад. В прошлом году я отмечал его с семьей. Мама пожарила утку, братик подарил мне медовый пирог, а отец – «Философию» Саппулана. Шратты сожгли ее. А может, это были краснополосые…
– Ты тоскуешь по семье?
– Уходи. – Ратип отвернулся, его спина сотрясалась от рыданий. Ксанча коснулась плеча юноши, но он сбросил ее руку. – Уйди… Пожалуйста.
– Я буду у костра, а позже приду за тобой. Это дикие края, Рат, а ты не… – Она никак не могла подобрать нужного слова.
– Что «не»? Недостаточно умен? Или недостаточно силен? Небессмертный, нефирексиец? Знаешь, кто я? Я раб!
Спорить с ним в таком состоянии было бесполезно, и Ксанча направилась к костру.
– Приходи, – сказала она напоследок. – Я обещаю молчать.
Сдержать обещание оказалось совсем нетрудно. Появившись возле костра, Ратип тут же завернулся в одеяло и лег к спутнице спиной. Ксанча не могла сосчитать, сколько одиноких ночей было в ее жизни, но эта показалась ей самой длинной.
Впрочем, с утра юноша заговорил первым.
– Как только мы доберемся до Пинкара, я пойду во дворец Табарна, – решительно заявил он.
Честно говоря, Ксанча надеялась на более мирное начало дня.
– Мы, кажется, договорились, что ты подождешь в гостинице, пока я раскидываю гальку по городским улицам. Твоя задача – помочь мне найти логово шраттов в окрестных деревнях.
– Знаю, но я все равно пойду во дворец, – настаивал юноша. – Любой эфуандец имеет право говорить со своим королем. И если он еще человек, я расскажу ему правду.
– А если нет? – спокойно отхлебнув холодного чаю, спросила Ксанча. По опыту общения с Урзой она знала, что ни логика, ни истина ничего не значат в разговоре с сумасшедшим. Прежде всего надо дать ему возможность высказаться.
– Тогда они убьют меня, а тебе придется сообщить об этом Урзе. Может быть, тогда он начнет хоть что-нибудь делать!
Ксанча поперхнулась чаем, представив, как она сообщит такую новость Мироходцу.
– Ну уж нет. Давай представим, что ты все-таки остался в живых. Какую правду ты предложишь своему королю?
– Я скажу, что эфуандцы должны прекратить убивать друг друга. Расскажу, что творят краснополосые.
– Очень смело. Но, боюсь, Табарн и сам знает, что вытворяют его наемники под видом шраттов.
– Не может быть… – Голос Ратипа звучал уже не так уверенно. – Если он еще на троне, если он еще человек, то он думает так же, как все: во всем виноваты религиозные фанатики.
Ксанча допила чай и, поставив кружку на землю, внимательно посмотрела на юношу.
– Предположим, что ты прав. Король еще во дворце и не знает, что среди его наемников есть фирексийцы, понятия не имеет, что эти головорезы разоряют народ… Так вот, скажи мне на милость, если правитель королевства не знает о том, что творится в его землях, то кто же тогда знает? Или существует кто-то, кто «помогает» ему пребывать в полном неведении?
Ратип побледнел и отшатнулся.
– Нет! – скорее просил, чем отрицал он. – Только не Табарн!
– Остается надеяться, что король лишился только своего тела, но еще не успел продать Фирексии свою душу. А пока я не узнаю, где и под каким видом скрываются фирексийцы, обещай мне не ввязываться в неприятности.
На рассвете шестого дня путешественники пересекли городскую стену столицы Эфуан Пинкара. Пустынные улицы, стражники у ворот дворца, мужественно борющиеся со сном. Ксанча рискнула пролететь над резиденцией Табарна, чтобы получше рассмотреть расположение построек на случай, если ей все-таки придется туда проникнуть. Несколько заспанных слуг возились у конюшен, поваренок спешил на кухню, в дверях которой высокий седой повар придирчиво выбирал овощи, принесенные в этот ранний час торговками.
Шестеро мужчин, закутанных в черные плащи, вели к воротам дворца прекрасных гнедых скакунов. На первый взгляд ничего необычного в этом не было, но Ратип заметно напрягся и прошептал, почти коснувшись губами волос девушки:
– А вот и неприятности.
– С чего ты взял? – удивилась Ксанча. – Простые посыльные. Королевские дела, знаешь ли, иногда требуют полной секретности.
Тем временем наездники уже мчались вдоль побережья прочь от столицы.
– Давай за ними! – воскликнул Рат. – Я носом чую неприятности!
Ксанча помотала головой.
– Ты не можешь их чувствовать, потому что они не пахнут маслом.
Юноша умоляюще взглянул на спутницу, та вздохнула и направила шар по следам удаляющейся шестерки.
– Они скачут слишком быстро, мы можем потерять их из виду, – беспокоился Ратип.
– По побережью только одна дорога. Никуда они не денутся, – ответила Ксанча, разворачивая шар. – Мы подлетим с другой стороны. Следи, чтобы они не заметили нашу тень.
Всадники свернули с дороги и остановились в заброшенном яблоневом саду. Спешившись, они осмотрелись и стали утаптывать траву в центре небольшой поляны.
– Молись своему Авохиру, – прошептала Ксанча.
– Что они делают?
Девушка не ответила. Опустив шар за деревьями, она пристально наблюдала за происходящим. Один из всадников достал из седельной сумки черный сверток. Остальные принялись раскладывать его на траве.
– Ты прав, у нас серьезные неприятности. Придется вмешаться. Это – переноска, проход в Фирексию. – Ксанча подняла сферу, отлетела на противоположную сторону сада и приземлилась.
Пока Ратип отряхивался от белой пыли, она достала из мешка черную трубу.
– Что это? – удивился юноша.
– Оружие. Эти всадники ждут кого-то из Фирексии. Мы должны остановить их. Слушай меня внимательно. Это, – она показала на черную трубу, – пусковой механизм. Держи его на уровне пояса и направляй широким концом вверх. Вот сюда будешь закладывать заряд, вот здесь рычаг. Опусти его вниз, и он выстрелит. Понятно? – Рат кивнул. – Выпускай по два заряда каждую минуту. Если увидишь кого-нибудь, не вздумай браться за меч. Я дам тебе волшебные монеты. Брось одну и присядь.
Ратип испуганно смотрел на Ксанчу, деловито раскладывающую у его ног туго набитые холщовые мешочки с присоединенными к ним металлическими взрывателями.
– Думаю, этих зарядов тебе хватит…
– А ты куда?
– К ним.
– Можно я с тобой?
Прошептав заклинание и облачившись в броню, Ксанча покачала головой:
– Нет, в одиночку я передвигаюсь быстрее.
Ратип вздохнул, осмотрел оружие и опустил в черную трубу первый мешок.
Пригнувшись, девушка пробиралась к поляне, как вдруг впереди, шагах в десяти, громко хрустнула ветка. Ксанча присела, спрятавшись за ствол яблони, и увидела одного из всадников. Подпустив мужчину поближе, фирексийка выскочила из укрытия и ловким движением перерезала ему горло. Не обращая внимания на хрипы умирающего, Ксанча побежала дальше. Первый разорвавшийся снаряд, выпущенный Ратипом, лишь напугал лошадей, с громким ржанием сорвавшихся с привязи. Двое мужчин остались раскладывать переноску, а остальные обнажили клинки и направились в сторону деревьев, из-за которых уже выходила Ксанча. Девушка решительно двинулась навстречу эфуандцам. Те видели перед собой лишь молодого безусого мальчишку и не подозревали, что он защищен волшебной броней, а потому приближались без страха. Этим и решила воспользоваться Ксанча. Схватив одного из нападавших за лезвие меча, она дернула его на себя. Мужчина не устоял на ногах и напоролся прямо на клинок. Второй, вооруженный саблей, уже занес оружие над головой, как вдруг за его спиной прогремел взрыв, и он повалился на землю. С коротким звучным криком девушка прервала мучения раненого эфуандца, вонзив в него его же саблю. «Итого – трое, – подумала Ксанча. – Двое у переноски. А где еще один? Надеюсь, Рат не забыл про волшебные монеты».
Один из всадников продолжал раскладывать на земле черный диск, в то время как второй внимательно следил за приближающейся Ксанчей. Но им не суждено было сразиться, потому что следующий снаряд прямым попаданием разорвал мужчину на куски. Взрывной волной оставшегося в живых эфуандца отбросило на переноску, и черная бездна поглотила его в мгновение ока. Ксанча почувствовала сильный запах фирексийского масла, исходящий от блестящего диска. Девушка осмотрела устройство, но не обнаружила ни серебряной панели, ни силовых камней. Вместо этого на краю переноски лежал круглый серовато-черный прозрачный камень, забрызганный кровью эфуандцев. Ксанча попыталась расколоть его мечом, но у нее ничего не получилось. Клинок треснул, словно стеклянный, и разломился надвое.
Однажды Урза подарил ему кист, и юноша не задумываясь проглотил его, а потом три дня мучился от нестерпимой боли в желудке. Кончилось все тем, что Мироходцу пришлось извлекать свой подарок из нутра новоявленного ученика.
И все же Урза доверял Ратипу-Мишре свои мысли и планы намного охотнее, чем Ксанче. Девушка уже начинала немного ревновать, как вдруг в один прекрасный день все изменилось.
Как-то раз в середине весны, дождливым вечером, когда Мироходец в очередной раз отправился побродить по вселенной, в комнату Ксанчи постучали и на пороге появился Ратип. Юноша прошел через комнату и уселся на кровать рядом с фирексийкой. Возникла неловкая пауза, а затем Ксанча почувствовала его руку на своем плече и попыталась отстраниться, но он удержал ее.
– Так теплее, – прошептал юноша, нежно перебирая ее волосы.
Девушку охватила странная истома, сквозь которую слышался голос Рата:
– Ты, наверное, устала. Я мог бы помогать тебе по хозяйству…
– В доме только одна печь. – Ксанча изо всех сил пыталась сопротивляться слабости, навалившейся на ее тело.
Но Ратип будто ничего не слышал.
– Урза совсем не ценит тебя, не замечает, как ты стараешься. А я заметил.
– Ты совсем его не знаешь.
– И никогда не узнал бы, если бы ты не привела меня сюда. – Его губы уже касались горячих щек девушки. – Сегодня я проснулся, и мне показалось, что я все еще в Пинкаре, со своей семьей, а потом увидел тебя…
Ксанча была уже не в силах сопротивляться, а Ратип все сильнее сжимал ее в объятиях и склонял на кровать. Девушка повторяла, что она тритон и не создана для любви и рождения детей, но юноша был настойчив, и в конце концов они справились без всякого колдовства. Когда все закончилось, Рат выглядел вполне удовлетворенным, а Ксанча до утра не могла заснуть, размышляя о неожиданном счастье любви, будто по ошибке выпавшем на долю фирексийского тритона.
С того памятного вечера прошло уже несколько месяцев, когда Урза сообщил молодым людям, что им необходимо отправиться в Эфуан Пинкар. На сборы ушло совсем немного времени, и вскоре шар уже возносил спутников над оранскими вершинами. С самого утра Ратип пребывал в дурном расположении духа, и Ксанче оставалось только гадать, что стало причиной его мрачного настроения.
– Зачем мы летим в Эфуан? Чтобы вернуть меня домой?
– Не будь смешным. – Девушка давно ждала этого разговора, но все равно оказалась не готовой к нему.
– Почему нет? Ведь я сделал все, о чем ты меня просила. Он считает меня своим братом, я слушаю Камень слабости и вспоминаю то, чего никогда не помнил, даже не мог знать…
– Да, – согласилась Ксанча, – он возвращается к реальной жизни. Впервые за два с половиной столетия Урза отошел от своего рабочего стола и занялся изобретательством. Все это благодаря тебе, благодаря Мишре.
– Великий Авохир! Я не хочу быть похожим на этого хладнокровного убийцу. И Урза такой же. Их всегда больше занимали бездушные механизмы, чем живые люди. Когда вы оба называете меня Мишрой, мне хочется покончить с собой! Единственное, что меня сдерживает, это… ты.
Юноша замолчал и уставился на горизонт. Справившись с собой, он продолжал:
– Он даже не обратил внимания на мою просьбу соорудить парочку боевых механизмов и отправить их в Эфуан Пинкар. Вы ведь так заняты судьбами Базерата и Морверна!
– Ошибаешься. Что, по-твоему, мы везем?
– Сколько раз вы уже бывали в Базерате? Семь? Восемь? – ответил вопросом на вопрос Ратип.
– Шесть, и ты мог бы путешествовать с нами. Это ведь и твоя война тоже.
– Нет! Да если бы я и пошел сражаться, то уж точно не за какие-то там рыбачьи поселки!
– А чем жители этих «рыбачьих поселков» хуже эфуандцев?! – взорвалась Ксанча.
В шаре повисла тишина. Оба спутника избегали смотреть друг на друга. Но не прошло и часа, как Рат снова заговорил, правда уже гораздо спокойнее.
– Урза сказал тебе, что мы везем?
– Нечто, что станет нашими глазами и ушами. Мы выясним, что собой представляют фирексийцы, поселившиеся в Эфуане, и узнаем, как с ними можно справиться.
– Мы и так знаем, что они среди краснополосых, а те делают всю грязную работу за шраттов. Когда мы прибудем в Пинкар, я хочу отвести тебя в храм Авохира и во дворец Табарна, чтобы ты сказала мне, есть ли там фирексийцы. Может быть, наш король уже наполовину машина, как Мишра. – Юноша помрачнел. – Как-то раз Урза разговаривал через меня со своим братом, и тот сказал, что нельзя больше допустить, чтобы живую плоть заменяли механизмами. Знаешь, что ответил Мироходец? Он сказал всего лишь одно слово – «галька».
Ксанча непонимающе взглянула на собеседника.
– Да, да! Мы будем повсюду раскидывать камни, которые изменят цвет, если их коснется фирексиец! – Ратип сдвинул брови. – Так мы узнаем, действительно ли мои враги проникли в Доминарию.
У юноши очень хорошо получалось передразнивать голос и гримасы Урзы. Ксанча улыбнулась, а Рат, напротив, сделался серьезным и продолжал:
– Великий Авохир! Какая осторожность! Не понимаю, зачем убийце совесть? Во время Войны Братьев они изобретали и использовали подземные капканы и чертовы колеса, а не какую-то там гальку.
– Он не хочет повторять прошлых ошибок. – Ксанча оправдывала Урзу теми же словами, которые выводили ее из себя на протяжении многих столетий. – Но он слушает тебя так, как никогда и никого не слушал. Дай ему время.
– Сколько эфуандских деревень сгорит за это время?
Ксанча не стала отвечать, решив подождать, пока гнев юноши остынет и он будет способен спокойно продолжать разговор.
Тем временем стемнело, взошла луна, и Ксанча опустила шар на краю небольшой рощи. Пора было устраиваться на ночлег. Ратип попытался помочь развести костер, но они еще не были готовы разговаривать спокойно, и, перехватив выразительный взгляд Ксанчи, юноша отправился побродить среди деревьев.
Вскоре все было готово, и девушка отправилась на поиски спутника. Рат сидел на стволе поваленного дерева. Подойдя ближе, Ксанча почувствовала, как в ее груди глухо вибрирует волна раздражения: щеки юноши были мокрыми от слез. Тритоны тоже когда-то умели плакать, но поняли, что это ничего не меняет в их жизни, и перестали.
– Ужин готов.
– Я не голоден. – Ратип вытер лицо рукавом рубахи и поднял глаза к небу.
– Ты сердишься на меня?
– Морская звезда восходит выше луны. Праздник Урожая закончился.
– Берулю. – Посмотрев в небо, Ксанча увидела крупную желтую звезду и назвала ее по-аргивски. – Примерно через неделю она станет видна из нашего дома.
– Мне исполнилось восемнадцать. – Ратип снова вытер лицо и отвернулся.
– Это какой-то особый возраст? – видя состояние спутника, девушка пыталась говорить как можно мягче.
– Вы с Урзой не живете по календарям. Для вас каждый следующий день похож на предыдущий… Я забыл, когда у меня день рождения. Наверное, он был три или четыре дня назад. В прошлом году я отмечал его с семьей. Мама пожарила утку, братик подарил мне медовый пирог, а отец – «Философию» Саппулана. Шратты сожгли ее. А может, это были краснополосые…
– Ты тоскуешь по семье?
– Уходи. – Ратип отвернулся, его спина сотрясалась от рыданий. Ксанча коснулась плеча юноши, но он сбросил ее руку. – Уйди… Пожалуйста.
– Я буду у костра, а позже приду за тобой. Это дикие края, Рат, а ты не… – Она никак не могла подобрать нужного слова.
– Что «не»? Недостаточно умен? Или недостаточно силен? Небессмертный, нефирексиец? Знаешь, кто я? Я раб!
Спорить с ним в таком состоянии было бесполезно, и Ксанча направилась к костру.
– Приходи, – сказала она напоследок. – Я обещаю молчать.
Сдержать обещание оказалось совсем нетрудно. Появившись возле костра, Ратип тут же завернулся в одеяло и лег к спутнице спиной. Ксанча не могла сосчитать, сколько одиноких ночей было в ее жизни, но эта показалась ей самой длинной.
Впрочем, с утра юноша заговорил первым.
– Как только мы доберемся до Пинкара, я пойду во дворец Табарна, – решительно заявил он.
Честно говоря, Ксанча надеялась на более мирное начало дня.
– Мы, кажется, договорились, что ты подождешь в гостинице, пока я раскидываю гальку по городским улицам. Твоя задача – помочь мне найти логово шраттов в окрестных деревнях.
– Знаю, но я все равно пойду во дворец, – настаивал юноша. – Любой эфуандец имеет право говорить со своим королем. И если он еще человек, я расскажу ему правду.
– А если нет? – спокойно отхлебнув холодного чаю, спросила Ксанча. По опыту общения с Урзой она знала, что ни логика, ни истина ничего не значат в разговоре с сумасшедшим. Прежде всего надо дать ему возможность высказаться.
– Тогда они убьют меня, а тебе придется сообщить об этом Урзе. Может быть, тогда он начнет хоть что-нибудь делать!
Ксанча поперхнулась чаем, представив, как она сообщит такую новость Мироходцу.
– Ну уж нет. Давай представим, что ты все-таки остался в живых. Какую правду ты предложишь своему королю?
– Я скажу, что эфуандцы должны прекратить убивать друг друга. Расскажу, что творят краснополосые.
– Очень смело. Но, боюсь, Табарн и сам знает, что вытворяют его наемники под видом шраттов.
– Не может быть… – Голос Ратипа звучал уже не так уверенно. – Если он еще на троне, если он еще человек, то он думает так же, как все: во всем виноваты религиозные фанатики.
Ксанча допила чай и, поставив кружку на землю, внимательно посмотрела на юношу.
– Предположим, что ты прав. Король еще во дворце и не знает, что среди его наемников есть фирексийцы, понятия не имеет, что эти головорезы разоряют народ… Так вот, скажи мне на милость, если правитель королевства не знает о том, что творится в его землях, то кто же тогда знает? Или существует кто-то, кто «помогает» ему пребывать в полном неведении?
Ратип побледнел и отшатнулся.
– Нет! – скорее просил, чем отрицал он. – Только не Табарн!
– Остается надеяться, что король лишился только своего тела, но еще не успел продать Фирексии свою душу. А пока я не узнаю, где и под каким видом скрываются фирексийцы, обещай мне не ввязываться в неприятности.
На рассвете шестого дня путешественники пересекли городскую стену столицы Эфуан Пинкара. Пустынные улицы, стражники у ворот дворца, мужественно борющиеся со сном. Ксанча рискнула пролететь над резиденцией Табарна, чтобы получше рассмотреть расположение построек на случай, если ей все-таки придется туда проникнуть. Несколько заспанных слуг возились у конюшен, поваренок спешил на кухню, в дверях которой высокий седой повар придирчиво выбирал овощи, принесенные в этот ранний час торговками.
Шестеро мужчин, закутанных в черные плащи, вели к воротам дворца прекрасных гнедых скакунов. На первый взгляд ничего необычного в этом не было, но Ратип заметно напрягся и прошептал, почти коснувшись губами волос девушки:
– А вот и неприятности.
– С чего ты взял? – удивилась Ксанча. – Простые посыльные. Королевские дела, знаешь ли, иногда требуют полной секретности.
Тем временем наездники уже мчались вдоль побережья прочь от столицы.
– Давай за ними! – воскликнул Рат. – Я носом чую неприятности!
Ксанча помотала головой.
– Ты не можешь их чувствовать, потому что они не пахнут маслом.
Юноша умоляюще взглянул на спутницу, та вздохнула и направила шар по следам удаляющейся шестерки.
– Они скачут слишком быстро, мы можем потерять их из виду, – беспокоился Ратип.
– По побережью только одна дорога. Никуда они не денутся, – ответила Ксанча, разворачивая шар. – Мы подлетим с другой стороны. Следи, чтобы они не заметили нашу тень.
Всадники свернули с дороги и остановились в заброшенном яблоневом саду. Спешившись, они осмотрелись и стали утаптывать траву в центре небольшой поляны.
– Молись своему Авохиру, – прошептала Ксанча.
– Что они делают?
Девушка не ответила. Опустив шар за деревьями, она пристально наблюдала за происходящим. Один из всадников достал из седельной сумки черный сверток. Остальные принялись раскладывать его на траве.
– Ты прав, у нас серьезные неприятности. Придется вмешаться. Это – переноска, проход в Фирексию. – Ксанча подняла сферу, отлетела на противоположную сторону сада и приземлилась.
Пока Ратип отряхивался от белой пыли, она достала из мешка черную трубу.
– Что это? – удивился юноша.
– Оружие. Эти всадники ждут кого-то из Фирексии. Мы должны остановить их. Слушай меня внимательно. Это, – она показала на черную трубу, – пусковой механизм. Держи его на уровне пояса и направляй широким концом вверх. Вот сюда будешь закладывать заряд, вот здесь рычаг. Опусти его вниз, и он выстрелит. Понятно? – Рат кивнул. – Выпускай по два заряда каждую минуту. Если увидишь кого-нибудь, не вздумай браться за меч. Я дам тебе волшебные монеты. Брось одну и присядь.
Ратип испуганно смотрел на Ксанчу, деловито раскладывающую у его ног туго набитые холщовые мешочки с присоединенными к ним металлическими взрывателями.
– Думаю, этих зарядов тебе хватит…
– А ты куда?
– К ним.
– Можно я с тобой?
Прошептав заклинание и облачившись в броню, Ксанча покачала головой:
– Нет, в одиночку я передвигаюсь быстрее.
Ратип вздохнул, осмотрел оружие и опустил в черную трубу первый мешок.
Пригнувшись, девушка пробиралась к поляне, как вдруг впереди, шагах в десяти, громко хрустнула ветка. Ксанча присела, спрятавшись за ствол яблони, и увидела одного из всадников. Подпустив мужчину поближе, фирексийка выскочила из укрытия и ловким движением перерезала ему горло. Не обращая внимания на хрипы умирающего, Ксанча побежала дальше. Первый разорвавшийся снаряд, выпущенный Ратипом, лишь напугал лошадей, с громким ржанием сорвавшихся с привязи. Двое мужчин остались раскладывать переноску, а остальные обнажили клинки и направились в сторону деревьев, из-за которых уже выходила Ксанча. Девушка решительно двинулась навстречу эфуандцам. Те видели перед собой лишь молодого безусого мальчишку и не подозревали, что он защищен волшебной броней, а потому приближались без страха. Этим и решила воспользоваться Ксанча. Схватив одного из нападавших за лезвие меча, она дернула его на себя. Мужчина не устоял на ногах и напоролся прямо на клинок. Второй, вооруженный саблей, уже занес оружие над головой, как вдруг за его спиной прогремел взрыв, и он повалился на землю. С коротким звучным криком девушка прервала мучения раненого эфуандца, вонзив в него его же саблю. «Итого – трое, – подумала Ксанча. – Двое у переноски. А где еще один? Надеюсь, Рат не забыл про волшебные монеты».
Один из всадников продолжал раскладывать на земле черный диск, в то время как второй внимательно следил за приближающейся Ксанчей. Но им не суждено было сразиться, потому что следующий снаряд прямым попаданием разорвал мужчину на куски. Взрывной волной оставшегося в живых эфуандца отбросило на переноску, и черная бездна поглотила его в мгновение ока. Ксанча почувствовала сильный запах фирексийского масла, исходящий от блестящего диска. Девушка осмотрела устройство, но не обнаружила ни серебряной панели, ни силовых камней. Вместо этого на краю переноски лежал круглый серовато-черный прозрачный камень, забрызганный кровью эфуандцев. Ксанча попыталась расколоть его мечом, но у нее ничего не получилось. Клинок треснул, словно стеклянный, и разломился надвое.