Я посмотрел в окно. Если не считать мусора, площадь была абсолютно пуста.
   — И сколько этих «мы», патрульный?
   — Двадцать сотрудников из обслуживающего персонала. Я ответственный. Все вербовались добровольно.
   — Техножрецы пообещали нам тройную плату! — сказал Банделби, явно пытаясь произвести впечатление на Медею.
   — Круто, блин, — улыбнулась она.
   — А где остальные? Еще восемнадцать? — поинтересовался я.
   Калейл встал со стула и бросил пустую бутылку в переполненную мусорную корзину в углу. Она отскочила и разбилась об пол.
   — Шляются где-то. Здесь места хватает. То, что вы видите, — только верхушка. Как у... как же называются те глыбы замороженной воды, которые на некоторых планетах в морях плавают?
   — Айсберги? — предположила Медея.
   — Ага, вроде такой штуковины. Девяносто процентов рудников Синшары расположено под землей. Этот кусок шлака слишком велик, чтобы патрулировать его, починять и заставлять тикать дальше.
   — Вы поддерживаете связь с остальными членами базовой команды?
   — Мы иногда встречаемся. Некоторых я не видел уже несколько недель.
   — А тот техножрец, который остался? — спросил Эмос. — Где он?
   — Ушел вглубь астероида, — пожал плечами Калейл. — В карсты и шахты. Его я не видел уже несколько месяцев.
   — И когда вы ожидаете его возвращения? — непринужденно спросил Эмос.
   — Никогда, — снова пожал плечами Калейл.
   — А как его звали? — спросил я, поворачиваясь, чтобы заглянуть прямо в темные глаза патрульного.
   — Бур, — сказал он. — А что?
   — Что же, все это очень странно! — проворчал Эмос, поднимаясь со своего места. — Эрцгерцог будет очень расстроен. Предприятие это стоило нам времени и денег. Мистер Калейл... раз уж мы забрались так далеко, мне бы хотелось сделать хотя бы малость.
   — И что же это будет, доктор?
   — Можно нам собрать некоторые образцы, осмотреть выработки фориднума и полистать журналы минералогического учета?
   — Не знаю... Рудники Синшары на текущий момент считаются закрытыми. Официально.
   — Ну, неужели мы просим слишком многого? Я уверен, что главный директор Имперских Объединенных Каменоломен будет рад, если вы окажете мне содействие. И его благодарность наверняка проявится в виде премиальных, когда я доложу ему об этом.
   Калейл нахмурился:
   — Эхе-хе. Так чего вы хотите?
   — Нам нужны сутки, чтобы бегло просмотреть журналы учета и минералогическую базу данных, и, возможно, еще день на составление комплекта образцов из карьеров. И... кхм, а сколько потребуется времени на то, чтобы посетить фориднумные выработки? Самые последние?
   — Если я задействую свой штат, то поездка в целом займет около двух дней.
   — Что же, превосходно! Всего четыре дня, и мы исчезнем.
   — Даже не знаю... — сказал Банделби.
   — Разве тебе не хотелось бы, чтобы я подвисла тут на несколько деньков? — спросила Медея, читая язык тела Банделби с легкостью опытного инквизитора и демонстрируя не меньшие актерские навыки, чем Эмос.
   — Я не могу этого позволить, — сказал Калейл. — На текущий момент это место закрыто для доступа. Распоряжение компании. Не стоит вам оставаться здесь.
   — Но вы-то здесь остаетесь, — парировал я.
   — Мне за риск платят.
   — И могут заплатить еще больше, — произнес Эмос. — Обещаю вам, что доложу о вашем содействии главному директору Объединенных Каменоломен и своим давним друзьям из Адептус Механикус. Они достойно вознаградят любого, кто хорошо послужит эрцгерцогу.
   — Притащи мне еще пива, — обратился Калейл к Банделби и посмотрел на нас, выставив вперед подбородок. — Мне надо обсудить это со своими людьми и узнать, что они об этом думают.
   — Ладно, ладно, — замахал руками Эмос. — Я действительно надеюсь, что нам удастся достигнуть согласия. А тем временем нам надо где-нибудь разместиться. Здесь есть запасные койки?
   — Синшара полна пустых коек с тех пор, как отсюда убрались рабочие, — с противной улыбкой сообщил Медее Банделби.
   — Найди им подходящую нору, — приказал шахтеру Калейл. — А я пока соберу команду.
 
   — Что-то тут не так. — Я снял маску и швырнул ее на пол.
   — Эти кровати довольно удобны, — откликнулся Эмос, регулируя напряжение в своем экзоскелете и укладываясь на матрац.
   Нас разместили в душной жилой комнате, расположенной на верхнем этаже здания Комитета по социальному обеспечению шахтеров. Косые лучи света от искусственных ламп проникали с площади через обвисшие шторы. Банделби обеспечил нас тремя металлическими кроватями, промятыми матрацами и спальными мешками, вонявшими так, словно через них фильтровали дизельное топливо и квашеную капусту.
   — Вечно ты беспокоишься, — сказала Медея, скидывая с себя летный комбинезон и ногой отбрасывая его в угол. На ней остались только майка, трусики и кобура под мышкой.
   Эмос тактично отвернулся.
   — Моя работа состоит в том, чтобы беспокоиться. Отставить раздеваться. Мы еще не закончили.
   Медея посмотрела на меня и, мрачно нахмурившись, снова застегнула пряжку кобуры.
   — Ладно, мой господин и повелитель... Что не так?
   — Пальцем ткнуть, конечно, не смогу... — начал я.
   — Ох! — воскликнула Медея и плюхнулась на свою кровать.
   — Да все ты можешь, Грегор, — сказал Эмос.
   — Может быть.
   — Попытайся.
   — Все эти россказни о грави. Даже если корпорации и обманулись, то Адептус Механикус не свойственно ошибаться. Любой космолог заранее способен определить, когда Синшара войдет в поле гравитационного возмущения, представляющее опасность для людей. Император свидетель, звездные системы движутся куда медленнее, чем мысли людей!
   — Хороший довод, — сказал Эмос.
   — И уверен, что ты о нем тоже уже подумал, — сказал я.
   — Да, — подтвердил он. — Калейл явно привирает.
   — И тебе ничего не кажется неправильным?
   — Конечно, кажется, — пробормотал Эмос. — Но я устал.
   — Поднимись, — резко приказал я. Он сел.
   — По крайней мере, мы знаем, что Бур все еще здесь, — сказал я.
   — Это тот парень, которого мы здесь разыскиваем? Маг техножрецов? — поинтересовалась Медея.
   Я кивнул:
   — Магос Бур.
   — Итак, откуда вы его знаете?
   — Это старая история, дорогуша, — сказал Эмос.
   — У меня времени хватает.
   — Он был верным союзником моего наставника, инквизитора Хапшанта, бывшего босса Эмоса, — торопливо сообщил я, пока Эмос собирался с мыслями.
   Медея усмехнулась:
   — Значит, старый дружок?
   — Что-то вроде того.
   — Итак, мы проделали дли-и-инющий путь просто ради того, чтобы повидать старого приятеля, — добавила она.
   — Прекрати, Медея! — сказал я. — Пока что тебе не стоит знать некоторые подробности. В твоих же интересах.
   Она издала в мою сторону неприличный звук и стала натягивать летный комбинезон.
   — Ты не пыталась связаться с «Иссином»? — спросил я.
   — У моего вокса не хватает мощности, — пробурчала она в ответ, возясь с застежкой-молнией. — Слишком много гравитационных возмущений. Но мы это предусмотрели. Могу сходить к катеру и воспользоваться главным передатчиком.
   — Ты мне нужна здесь. Нам необходимо как можно быстрее получить кое-какие ответы. Я хочу, чтобы вы с Эмосом проникли в архив Администратума и проверили, можно ли извлечь что-либо из банка данных, если он еще функционирует.
   — А ты тем временем...
   — Отправлюсь к отделению Адептус Механикус. Встретимся здесь через три часа. Нам необходима дополнительная информация, но в особенности нас должны интересовать сведения о местонахождении Бура.
   Эмос кивнул.
   — Что если нас обнаружат?
   — Тебе не спалось, вы вышли прогуляться и заблудились.
   — А если они мне не поверят?
   — Именно поэтому Медея и отправляется с тобой, — отрезал я.
 
   Отделение техножрецов располагалось в западном секторе рудников Синшары, в глубине запутанного лабиринта жмущихся друг к другу жилых строений и цехов, приблизительно в двух километрах от площади. Поначалу я даже не понимал, куда иду, но туннели и транспортные артерии были помечены номерными табличками и символическими указателями, и к тому же мне удалось обнаружить большую карту на ржавеющем металлическом листе, прикрученном к столбу у покрывшихся пылью общественных питьевых фонтанов.
   Я покрутил краник одного из фонтанов, но тот издал только сухой хрип.
   На подходе к флигелю стены туннеля, покрытые соляными разводами, были разукрашены темно-красными полосами и бесчисленными предупреждающими знаками, гласящими, что приближение к объекту без необходимых бумаг и удостоверений запрещено под страхом смерти.
   Тем не менее и здесь было безлюдно и пусто. Только толстый слой пыли и горы мусора.
   В конце расписанного красными полосами туннеля виднелись открытые адамантитовые ворота шлюза. Стояла зловещая тишина.
   Здание отделения представляло собой колоссальную башню из обтесанного камня, обитого листами красной стали, занимавшую отдельный кратер, сообщающийся с тем, в котором располагались рудники Синшары. Герметичный стеклянный купол накрывал мощеную площадь, лежащую между шлюзом и флигелем. Само же здание поднималось выше, пронзая купол и вырастая над краем кратера. Высоко-высоко над головой я видел синие камни и звездную бездну за ними. В небе проносились метеоры.
   В башню вел гигантский портал, поднимающийся на высоту в три человеческих роста и обрамленный широкими дорическими колоннами из черного лукуллита. Сверху на меня косился высеченный из камня образ Бога-Машины. Глаза божества должны были зловеще сверкать пламенем горящего газа, который поднимался по трубам от шахт. Но теперь они были холодны и мертвы.
   И полированные металлические двери портала стояли распахнутыми.
   Я вошел внутрь. Пол огромного протирона [19]был усыпан мелким песком. Пылинки кружились в лучах света, пробивающегося через глухие окна, расположенные под высоким сводом. Стены покрывали плотные ряды бездействующих кодиферов и матрикуляторов. Над каждым переключателем и дисплеем скопились полумесяцы пыли.
   Плохой знак. Техножрецы дорожили своими машинами более всего на свете. Если бы они эвакуировались, как рассказывал Калейл, они ни в коем случае не оставили бы здесь подобного технического изобилия. Несомненно, каждый из блоков был разработан так, чтобы его можно было извлечь из своего алькова в черной мраморной стене.
   За протироном открывался огромный зал, настоящая капелла, собор, посвященный Богу-Машине, убертитану, владыке Марса. Пол покрывали плиты травертина сливочного цвета, подогнанные друг к другу так плотно, что между ними нельзя было просунуть и бумажного листа. Стены трехапсидного храма были облицованы гладким холодным лукуллитом. Тут остались брошенными еще более ценные экземпляры машин. Устройства возвышались над рабочими столами, установленными шестью концентрическими кругами и окружающими центральный постамент. Все они тоже были обесточены.
   Я пересек зал и подошел к постаменту, внутренне содрогаясь от грохота собственных шагов, эхом раскатывающихся в пустоте. Холодный свет звезд струился через опеон [20], расположенный прямо над массивным грандиоритовым блоком. Огромная, омываемая звездным сиянием голова «Полководца», древнего Титана, висела над постаментом. Ее ничто не поддерживало — ни кабели, ни платформы, ни подпорки. Голова просто висела в воздухе.
   Я стоял возле грандиоритового блока, как вдруг почувствовал, что мои волосы стали потрескивать. Атмосфера вокруг была насыщена статикой или чем-то подобным. Здесь действовала какая-то невидимая электризующая сила, — возможно, гравитационная или магнитная, но, в любом случае, находящаяся за пределами моего понимания. Именно она, по-видимому, и удерживала многотонный череп машины. Тихое диво, характерное для техножрецов. Даже несмотря на отключение энергии, их чудесные изобретения продолжали функционировать.
   На консоли одного из терминалов — медном корпусе, наполненном мешаниной из стальных деталей, посеребренных проводов и стеклянных ламп, — я увидел оплетенный тканью нейрокабель. Один его конец был включен в дисплей, а второй оборван и растрепан. Дело было явно не в срочном переезде.
   Мне редко доводилось вести дела с Адептус Механикус. Отдельная каста со своими законами, так же как и Астартес, и только дурак станет совать нос в их дела. Только через Бура — магоса Гиарда Бура — я имел связь с ними. Без духовенства Марса технологии Империума зачахли и распались бы, а благодаря их неустанным опытам к мощи Человечества прибавляются все новые чудеса.
   И тем не менее я беспрепятственно проник в самое сердце одного из внутренних святилищ.
   — Эгида запрашивает Шип. — В воксе послышался голос Медеи, сильно искаженный гравитационными возмущениями. — Во имя полураспада ил...
   Связь оборвалась.
   — Шип принимает Эгиду, — сказал я. Ничего.
   — Шип принимает Эгиду, пустота бездыханна.
   По-прежнему ничего. То, что успела сказать Медея, обеспокоило меня. «Полураспад» был словом глоссии, которое использовалось, чтобы указать на важное открытие или же смертельную опасность. Но гораздо больше меня волновал тот факт, что она отключилась. Мой ответ, если, конечно, она слышала его, означал, что ее сообщение было неполным или искаженным.
   Я подождал минуту.
   Мой вокс без предупреждения быстро пискнул три раза. Медея прощелкала по своему передатчику невербальный код, сообщая, что не может говорить и мне надо подождать.
   Я смахнул тонкий налет пыли с одного из терминалов и, задумавшись над тем, какие тайны мог бы открыть с его помощью, уставился на изношенную, покрытую рунами клавиатуру и небольшие экранчики дисплеев из толстого, выпуклого стекла.
   Немного, решил я. Жадный до знаний Эмос, может, и имел бы какой-то шанс. Много лет назад он работал вместе с Буром и, как я предполагал, накопил больше опыта в путях познания загадочных техножрецов, чем хотел признать.
   Датчик перемещений внезапно защелкал, и я напрягся, выхватывая свой короткоствольный лазерный пистолет. Устройство вывело на правую линзу моей маски сигнал о движении в семнадцати шагах слева от меня, но, когда я развернулся, точек на линзе стало еще больше. Многочисленные сигналы возникли настолько стремительно, что накладывались друг на друга, образуя сплошные пятна. Затем в течение целой секунды, пока устройство изо всех сил старалось просчитать векторы движения целей, на линзе отражалась только стандартная строчка «00: 00: 00», а потом наконец перед моим глазом побежала плотная колонка координат.
   Но к тому времени я уже понял, что обнаружил датчик.
   Святилище оживало.
   Терминалы быстро и последовательно приходили в действие, щелкая шестеренками, зажигая лампы, включая экраны, шипя поршнями. Вздохнули газовые пневмонасосы, и по сети изящных стеклянных и бронзовых почтовых труб, бегущих между стенами и консолями, понеслись цилиндры с сообщениями. На нескольких столах над гололитическими проекторами засветились голографические образы: трехмерные карты геологических пластов, графики спектроскопии, показания сонаров и бегущие волны осциллограмм. Мощная подсветка зажглась на вершине постамента под парящей головой Титана, придавая ей зловещий вид.
   Я присел, спрятавшись за корпус ожившей станции. Внезапное, необъяснимое включение всех устройств обескураживало и пугало. Где-то поблизости одна из машин трещала очередями, словно древний пулемет.
   И вдруг все прекратилось. Лампы терминалов гасли. Всплеск энергии затихал. Подсветка Титана потускнела и отключилась. Одна за другой пропадали голограммы. И в темноте замирал скрежет шестеренок и сервомоторов.
   Дольше всего продолжался пулеметный треск. Он звучал еще несколько секунд, после того как все вокруг замерло, а потом тоже резко оборвался.
   В храме снова воцарились тьма и безмолвие.
   Я поднялся на ноги. В этом помещении не было никаких источников энергии. Что же пробудило все эти механизмы? Причиной мог стать только какой-то внешний сигнал.
   Следуя здравому смыслу и интуиции, я обошел вокруг ближайших терминалов, отыскивая тот, что грохотал словно пулемет. Наиболее вероятным кандидатом оказался массивный прибор, судя по всему, оборудованный прибором коммлинка. Но кнопки его панели оставались безучастными к моим касаниям.
   Подчиняясь внезапному порыву, я опустился на колени, заглянул под стол и оглядел пустые крепления на месте корзины для распечаток. Сама корзина исчезла. Бумажная лента валялась прямо в пыли под столом.
   Я вытащил ее. Она оказалась порядка девяти метров в длину. Челюсти принтера пробили в ней перфорацию, разделяя на более короткие отрезки. Было очевидно, что этот терминал уже не в первый раз выдавал распечатки, которые никто не подбирал. Конец ленты уже начинал желтеть.
   Я просмотрел напечатанное. Собранные в таблицы столбики машинного кода, расположенные плотными ровными полосами. Аккуратно расстелив бумагу на травертиновом полу, я начал скатывать ее в тугой свиток.
   Я уже почти закончил, когда запищал вокс.
   — Эгида вызывает Шип. Во имя полураспада иллюзий, с Администратумом в сердце. Монеты падают с глаз. Многогранность и хватка подкидышей. Советую изображение наперстка.
   — Изображение наперстка принято. Шип прорастает в сердце.
   Слова Медеи объяснили мне все, что надо было знать. Им с Эмосом удалось обнаружить что-то в Администратуме, и теперь они просили меня срочно вернуться. Нам угрожала опасность со стороны Хаоса. Никому нельзя было доверять.
   Я убрал лазерный пистолет в кобуру и сунул свиток под пояс.
   Выбежав из здания, я помчался по разрисованному красными полосами туннелю, на ходу скидывая с плеча армейский дробовик и передергивая затвор.

Глава восемнадцатая

ИЗОБРАЖЕНИЕ НАПЕРСТКА
СПУСК В ГОРУ
ТРАНСЛИТОПЕД ГИАРДА БУРА
   Глоссия не столь уж и трудна для понимания. В ней применяются подсознательные образы и «начальные» слова. Не стоит пытаться искать тайну, которой там нет. Именно поэтому она и действует столь успешно в качестве частного кода. В ней совершенно нет кодирования — по крайней мере, в математическом смысле этого слова, — и по этой причине ее невозможно взломать. Глоссия построена на идиоматических выражениях и интуитивном восприятии. Устный импрессионизм. Ее функции обеспечиваются использованием безразмерных, ничем не регламентированных механизмов поэзии и интимностью. За прошедшие... кхм... лучше будет сказать, увеличивающиеся годы моей работы мои друзья и помощники неоднократно посылали мне сообщения на глоссии, где использовались слова и выражения, никогда не применявшиеся ранее. И тем не менее я понимал их. Это уловка. Просто знание о том, как применять и видоизменять общий жаргон. Конечно, существуют основные правила построения фраз и использования метафор, но сила глоссии заключена в ее туманной неопределенности. В идиомах. В звучности. Она родственна интуитивному сленгу эрменоев, заменивших язык оттенками цвета кожи.
   Вот, например, «изображение наперстка».
   «Изображение» служит указателем на курс действий или поведения. «Наперсток» является уточнением, раскрывающим суть и метод предлагаемых действий. Наперсток — это такой маленький металлический колпачок, который используют во время шитья, чтобы защитить палец от стремительных, резких уколов иголкой. Он не защитил бы, скажем, от атомной бомбардировки или орды генокрадов. Но, в соответствии с идиоматическим спектром глоссии, он мог бы спасти от внезапного, стремительного нападения с небольшого расстояния. Кроме того, он тих и неприметен.
   И так же бесшумно и незаметно заскользил я по туннелям рудников Синшары, направляясь к офисам Администратума. Я двигался тихо, а датчик перемещений и дробовик служили мне «наперстком».
   «Изображение наперстка». Эту фразу как-то обронил Гидеон Рейвенор, тем самым добавив ее в словарь глоссии.
   Я вспомнил о Рейвеноре, лежащем в одиночестве на застеленной пластиком койке в госпитале на Трациане. И на меня снова нахлынул гнев, притупившийся за последние несколько месяцев.
 
   Благодаря предупреждению датчика я успел спрятаться в укрытие в одном из туннелей примерно в полукилометре от площади. Скрываясь позади пустых прометиумных баков, я проследил за прогудевшими мимо электрокарами, которые направлялись к главному вестибюлю. Передним управлял Банделби. Вместе с ним ехали двое шахтеров, и еще трое сидели во второй машине. Рабочие выглядели грязными и опустившимися.
 
   Несколько машин стояло на площади перед Управлением службы безопасности. У дверей околачивались чернорабочие и курили сигареты с лхо.
   Я проскользнул в здание Комитета по соцобеспечению через черный ход. Медея и Эмос уже ждали меня в выделенной нам убогой комнатушке.
   — Ну?
   — Мы обыскали Администратум, — сказал Эмос — Там даже заперто не было.
   — А потом туда стали сползаться люди Калейла, и нам пришлось улепетывать, — добавила Медея. Они оба выглядели напряженными и задумчивыми.
   — Вас заметили? Она покачала головой:
   — Но их оказалось куда больше, чем двадцать, мать их растак. Я насчитала как минимум тридцать или даже тридцать пять человек.
   — Что удалось найти?
   — Свежих записей нет. Либо их не вели в последнее время, либо потеряли, — развел руками Эмос. — Ничего за последние два с половиной месяца. Нет даже учетного журнала, который должен был вести Калейл.
   — Он может заполнять его в офисе службы безопасности.
   — Если бы он следовал официальному протоколу, то все было бы автоматически скопировано в центральный архив. Ты же знаешь, как Администратум щепетилен в вопросе хранения отчетов.
   — Что еще?
   — Понимаешь, мы провели только поверхностную экспертизу. Времени было не слишком много.
   Но Калейл говорил нам, что Имперские Объединенные Каменоломни были эвакуированы девять месяцев назад, а Ортог Прометиум — два месяца спустя. Согласно архиву обе корпорации продолжали оставаться здесь, работая в полном составе, и три месяца назад. Нет никаких записей о случаях заболевания «гравью», равно как и зарегистрированных сообщений или докладов о самой возможности такой проблемы.
   — Значит, Калейл солгал нам?
   — От слова до слова.
   — Тогда где же все?
   Эмос пожал плечами.
   — Может, стоит убраться отсюда? — Медея явно занервничала.
   — Мне нужно найти Бура, — ответил я, — и к тому же мне необходимо выяснить, что же на самом деле зде...
   — Грегор, — пробормотал Эмос. — Мне очень неприятно тебе об этом напоминать, но теперь это не твоя работа. Хотя, зная тебя, я понимаю, что ты столь же верен Золотому Трону, как и раньше, во всех основных смыслах, но ты больше не инквизитор. Твои полномочия больше не признаются Империумом. Ты преступник — преступник, у которого и так полно проблем.
   Думаю, он ожидал, что я разозлюсь. Но этого не произошло.
   — Ты прав, но я не могу вот так запросто перестать служить Императору, и не важно, кем там меня считает все остальное человечество. Если есть возможность оказаться полезным, я сделаю это. Мне не нужны ни признание, ни официальный статус.
   — А я говорила тебе, что он так и ответит, — усмехнулась Эмосу Медея.
   — Да, ты говорила. Правда, говорила. — Ученый снова взглянул на меня.
   — Извиняюсь за свою предсказуемость.
   — Постоянство убеждений не повод для извинений, — сказал Эмос.
   Я достал свиток, найденный в святилище, и показал его своему престарелому научному консультанту.
   — Что ты можешь об этом сказать? — И я поведал ему обо всем, что произошло в святилище Бога-Машины.
   Эмос изучал бумажную ленту в течение нескольких минут, заглядывая то в начало, то в конец документа, а затем произнес:
   — Некоторые фрагменты данного машинного кода мне не разобрать. Шифр Адептус Механикус. Но... короче говоря, смотри на разрывы в тексте. Все это записи регулярных передач, идущих от объекта, находящегося за пределами поселения. Каждые шесть часов, с точностью до секунды.
   — И дремлющие системы святилища пробуждаются именно к тому моменту, когда должна поступить передача?
   — Да, чтобы записать ее. Как долго работали машины?
   Я покачал головой:
   — Две, возможно, две с половиной минуты.
   — А не две минуты сорок восемь секунд? — спросил он.
   — Может быть.
   Эмос пробежал пальцем по линии заголовка над последней таблицей кода.
   — Ровно столько и продолжалась последняя передача.
   — Значит, там кто-то есть? Где-то за пределами поселения рудокопов Синшары кто-то регулярно посылает сообщения Адептус Механикус?
   — И не просто кто-то — это Бур. Вот код Адептус Механикус, соответствующий его имени. — Эмос промотал лист обратно и стал рассматривать самый старый, пожелтевший участок. — Он вещает уже одиннадцать недель.
   — И что он говорит?
   — Понятия не имею. Основной текст закодирован. Механилингва-А или С, а может, и какая-то современная переработка одного из гексадецимальиых сервиторных скриптов. Вероятно, импульс-аналог девятой версии. Я не могу...
   — Ты не можешь прочесть. И этого мне достаточно.
   — Хорошо. Зато я знаю, где он.
   Я помедлил:
   — Знаешь?
   Эмос улыбнулся и подрегулировал тяжелые аугметические очки.
   — Ну, не совсем. По-настоящему — не знаю. Но могу его найти.