– Я предъявил его мсье Жанвье, он прочел и вернул мне. А я спрятал письмо в стол, но не запер ящик – не подумал о возможности пропажи. В письме рекомендовали меня – ну кому еще нужна была эта рекомендация?
– Может, оно и сейчас в столе? Поищи получше.
– Уже искал. Письма нет. И я даже догадываюсь, кто его взял. Кроме Освальда Ринки, в комнате никого не было.
– Скверная история, – говорю я. – Любой документ за подписью сенатора может быть использован нам во вред.
– Для чего же он понадобился этой канцелярской крысе? – пожимает плечами Мартин.
Пит робко его поправляет:
– Это совсем не канцелярская крыса, мистер Мартин. Я даже не понимаю, зачем он у нас работает. Платят здесь немного, а деньги у него водятся. И если письмо сенатора что-нибудь стоит, он продаст его без зазрения совести. Ринки игрок, мистер Мартин, и чуть ли не каждый день прямо со службы едет в «Гэмблинг-Хаус». Знаете это казино на Больших бульварах? Мне думается, что и сейчас он там.
– Почему ты так считаешь? – спрашиваю я.
– Вчера я попросил у него взаймы, мсье Ано. Немного попросил, до получки. А он сказал: «Сегодня ни сантима, Пит. Но завтра будут. Приходи в казино: если не продуюсь – выручу». Играет он крупно. До выигрыша или проигрыша.
– Значит, долго не задержится, – замечает Мартин.
Мы понимаем друг друга с полуслова. За сколько Ринки продал письмо, не существенно. Важно, когда и кому.
– Вот что, Мартин, – решаю я. – Приедешь в «Аполло» после девяти, в самый разгар сутолоки. Столик закажешь заранее. Я постараюсь приехать вовремя. Пока же мы с Питом займемся Ринки. Надо узнать точно, кому он продал письмо сенатора.
«Гэмблинг-Хаус» – было начертано электрическими лампочками по фронтону богатого особняка на самом фешенебельном отрезке Больших бульваров. Надпись освещала не только вход и колоннаду у входа, но и примыкающую к ним ресторанную площадку под парусиновым тентом. От нее к воротам тянулась липовая аллея.
Швейцара не было. Мы вошли в открытые настежь двери. В глубине большого пустынного холла скучал молодой человек в синем сюртуке и кружевном жабо, украшенном булавкой с лиловым, похожим на аметист, камнем. Мы предъявили свои визитные карточки и уплатили по двадцать пять франков за вход. Пока нам выдавали входные билеты, я успел осмотреть соседний бар за тяжелыми плюшевыми портьерами. Он был почти пуст – только несколько хорошо одетых молодых людей у стойки.
– Ринки среди них нет, – подсказал мне Пит.
Наверху нас встретила привычная тишина игорного зала. Лишь изредка шепот советующих, негромкие реплики игроков, возгласы банкометов и крупье перекрывают легкое шуршание фишек по сукну столов. Лакеи в красных фраках и белых чулках до колен ухитряются лавировать между столами с подносами в руках, даже не зазвенев бокалами.
Освальд Ринки, сидящий напротив крупье, играет осторожно, ставит стопки фишек не на номера, а на цвет, рассчитывая только на удвоенную сумму в случае выигрыша. Перед ним на столе лежит большая груда фишек. Очевидно, Ринки уже выиграл немало и – что соответствовало бы его репутации крупного, но осторожного, не любящего рисковать игрока – должен скоро игру закончить.
– Не подходите к столу, Пит, – говорю я, – вас он сразу узнает и поймет, что вы пришли не для игры в рулетку. Лучше подождите незаметно в сторонке и перехватите его, когда он пойдет от разменной кассы к выходу. Попросите у него, скажем, двадцать пять франков. А я неожиданно подойду к вам…
Мы так и делаем. Пит отходит к разменной кассе, я становлюсь у стола позади крупье. Из-за его спины мне видно, как играет Ринки. Методично, невозмутимо, то уменьшая, то увеличивая ставки, он играет на «руж» и «нуар» или на «чет» и «нечет», как мальчишки в орлянку: орел или решка. Ринки везет: стопка фишек у него под руками становится все больше и больше.
И вдруг Ринки невольно, инстинктивно, даже со страхом, накрывает эту разноцветную стопку. Он увидел и узнал меня.
Почему советник сенатора пришел в казино? Ведь имя Жоржа Ано отнюдь не популярно среди его завсегдатаев. Значит, он заглянул сюда случайно, вероятно из любопытства. Но успел заметить за рулеточным столом партийного функционера. Надо бросать игру и немедленно уходить, объяснив пребывание в казино той же случайностью. Так я прикидываю возможные умозаключения Ринки и не ошибаюсь. Всем своим видом показывая, что игра для него окончена и что играл-то он, в общем, равнодушно, без интереса и выигрыш чисто случаен, Ринки бочком-бочком пробирается сквозь толпу к разменной кассе. Я осторожно следую за ним, стараясь не опоздать к его встрече с Питом.
Пит успевает догнать Ринки, когда тот уже спустился вниз по широкой мраморной лестнице и взял свой цилиндр в гардеробе. Они оба стоят в скучной тишине холла, не привлекая внимания ни краснофрачных лакеев, ни застегнутого на все пуговицы администратора. Я их, конечно, не слышу, но вопрос Селби мне известен. А теперь вижу и ответ: Ринки разводит руками, виновато улыбается, явно разыгрывая этюд о проигрыше неудачника.
Именно в эту минуту я и подхожу к ним.
– Каким образом вы здесь? – строго спрашиваю я Пита. – Посещение подобных заведений не украшает работников нашей партийной канцелярии.
Пит, якобы заикаясь от испуга, косноязычно лепечет:
– Я случайно… У меня и денег для этого нет. А пришел… попросить взаймы у приятеля. Это Освальд Ринки, старший клерк у мсье Жанвье…
Я смотрю в упор на Ринки, и мне кажется, что я где-то его уже видел. Где? Вспомнить не могу. А Освальд Ринки, обрадованный тем, что Селби неожиданно дал ему возможность уйти из-под удара, угодливо раскланивается.
Я надменно оглядываю Ринки (у меня это хорошо получается) и внезапно вспоминаю, где его видел: он был среди замаскированных бандитов Пасквы, перехвативших нас на лесной дороге в Вудвилль. Несколько секунд молчу, соображая, как использовать свое открытие, и, не подавая виду, что разгадал Ринки, говорю назидательно, как советник сенатора старшему клерку его канцелярии:
– Ваш выигрыш или проигрыш меня не касается, но репутация игрока не подходит для партийного функционера, Освальд Ринки. Мне, возможно, придется сделать соответствующие выводы.
Ринки испуган, но, видимо, не осложнения с Жанвье беспокоят его, а мое близкое знакомство с Мердоком, на которого он работает.
– Прошу извинить меня, советник, – не без достоинства просит Ринки. – Уверяю вас, что ничто подобное больше не повторится.
Я морщусь, будто раздумывая.
– Ладно. Выйдем в сад к бассейну. Здесь слишком душно. Там и объяснимся.
Ринки, заметив мои колебания, почти счастлив и тут же устремляется к открытым дверям. Несколько минут мы, все трое, молча и не спеша идем по узкой тропе вдоль бассейна.
Я резко останавливаюсь.
– А ведь мы с вами знакомы, Освальд Ринки. Даже как-то сидели рядом.
Ринки удивлен или изображает недоумение.
– Не имел такой чести, советник.
– Имели. Вспомните лесную хижину близ Вудвилля. Вы были тогда среди «пистолетников» Пасквы.
Актерски сыгранное удивление Ринки сменяется совсем не театральным испугом. Он пятится от меня, не сообразив, что стоит в нескольких сантиметрах от края бассейна.
– Стой! – кричит Пит.
Но Ринки уже потерял равновесие и ушел под воду, окатив нас фонтаном брызг. Секунду спустя он вынырнул и застучал по воде руками.
– Помогите! Тону!
Пит хватает его за руки и вытаскивает по грудь из воды.
– Подержите так, Селби, – прошу я. – Не спешите.
– Я не умею плавать! – вопит, отплевываясь, Ринки.
– Это тебе и не понадобится. Сразу пойдешь ко дну, если не скажешь, кому ты продал украденное письмо сенатора. Только поторопись, а то Пит устанет тебя держать. Итак – кому?
– Паскве. За пятьсот франков… Вытащите меня ради Бога!
– Интересно, за что вам платит Мердок? Профессионал – и попадается на мелкой краже, да еще сбывает украденное своему же сообщнику. А плавать надо учиться с детства, – наставительно говорю я и помогаю Селби вытянуть Ринки из воды. Он отряхивается, как мокрый пес, обдавая нас брызгами.
– Я, пожалуй, пощажу вас, – замечаю я, протирая носовым платком промокшие полы и рукава сюртука. – Ни Жанвье, ни Мердоку ничего не скажу. Выигрыш можете оставить себе, двадцать пять франков дайте взаймы Питу, если он в них нуждается, а пятьсот франков, полученных вами от Пасквы, внесите в фонд избирательной кампании сенатора Стила. Вы, Селби, доставите сейчас эту мокрую курицу домой, а то еще простудится. Не беспокойтесь, жаловаться он не будет.
– Может, оно и сейчас в столе? Поищи получше.
– Уже искал. Письма нет. И я даже догадываюсь, кто его взял. Кроме Освальда Ринки, в комнате никого не было.
– Скверная история, – говорю я. – Любой документ за подписью сенатора может быть использован нам во вред.
– Для чего же он понадобился этой канцелярской крысе? – пожимает плечами Мартин.
Пит робко его поправляет:
– Это совсем не канцелярская крыса, мистер Мартин. Я даже не понимаю, зачем он у нас работает. Платят здесь немного, а деньги у него водятся. И если письмо сенатора что-нибудь стоит, он продаст его без зазрения совести. Ринки игрок, мистер Мартин, и чуть ли не каждый день прямо со службы едет в «Гэмблинг-Хаус». Знаете это казино на Больших бульварах? Мне думается, что и сейчас он там.
– Почему ты так считаешь? – спрашиваю я.
– Вчера я попросил у него взаймы, мсье Ано. Немного попросил, до получки. А он сказал: «Сегодня ни сантима, Пит. Но завтра будут. Приходи в казино: если не продуюсь – выручу». Играет он крупно. До выигрыша или проигрыша.
– Значит, долго не задержится, – замечает Мартин.
Мы понимаем друг друга с полуслова. За сколько Ринки продал письмо, не существенно. Важно, когда и кому.
– Вот что, Мартин, – решаю я. – Приедешь в «Аполло» после девяти, в самый разгар сутолоки. Столик закажешь заранее. Я постараюсь приехать вовремя. Пока же мы с Питом займемся Ринки. Надо узнать точно, кому он продал письмо сенатора.
«Гэмблинг-Хаус» – было начертано электрическими лампочками по фронтону богатого особняка на самом фешенебельном отрезке Больших бульваров. Надпись освещала не только вход и колоннаду у входа, но и примыкающую к ним ресторанную площадку под парусиновым тентом. От нее к воротам тянулась липовая аллея.
Швейцара не было. Мы вошли в открытые настежь двери. В глубине большого пустынного холла скучал молодой человек в синем сюртуке и кружевном жабо, украшенном булавкой с лиловым, похожим на аметист, камнем. Мы предъявили свои визитные карточки и уплатили по двадцать пять франков за вход. Пока нам выдавали входные билеты, я успел осмотреть соседний бар за тяжелыми плюшевыми портьерами. Он был почти пуст – только несколько хорошо одетых молодых людей у стойки.
– Ринки среди них нет, – подсказал мне Пит.
Наверху нас встретила привычная тишина игорного зала. Лишь изредка шепот советующих, негромкие реплики игроков, возгласы банкометов и крупье перекрывают легкое шуршание фишек по сукну столов. Лакеи в красных фраках и белых чулках до колен ухитряются лавировать между столами с подносами в руках, даже не зазвенев бокалами.
Освальд Ринки, сидящий напротив крупье, играет осторожно, ставит стопки фишек не на номера, а на цвет, рассчитывая только на удвоенную сумму в случае выигрыша. Перед ним на столе лежит большая груда фишек. Очевидно, Ринки уже выиграл немало и – что соответствовало бы его репутации крупного, но осторожного, не любящего рисковать игрока – должен скоро игру закончить.
– Не подходите к столу, Пит, – говорю я, – вас он сразу узнает и поймет, что вы пришли не для игры в рулетку. Лучше подождите незаметно в сторонке и перехватите его, когда он пойдет от разменной кассы к выходу. Попросите у него, скажем, двадцать пять франков. А я неожиданно подойду к вам…
Мы так и делаем. Пит отходит к разменной кассе, я становлюсь у стола позади крупье. Из-за его спины мне видно, как играет Ринки. Методично, невозмутимо, то уменьшая, то увеличивая ставки, он играет на «руж» и «нуар» или на «чет» и «нечет», как мальчишки в орлянку: орел или решка. Ринки везет: стопка фишек у него под руками становится все больше и больше.
И вдруг Ринки невольно, инстинктивно, даже со страхом, накрывает эту разноцветную стопку. Он увидел и узнал меня.
Почему советник сенатора пришел в казино? Ведь имя Жоржа Ано отнюдь не популярно среди его завсегдатаев. Значит, он заглянул сюда случайно, вероятно из любопытства. Но успел заметить за рулеточным столом партийного функционера. Надо бросать игру и немедленно уходить, объяснив пребывание в казино той же случайностью. Так я прикидываю возможные умозаключения Ринки и не ошибаюсь. Всем своим видом показывая, что игра для него окончена и что играл-то он, в общем, равнодушно, без интереса и выигрыш чисто случаен, Ринки бочком-бочком пробирается сквозь толпу к разменной кассе. Я осторожно следую за ним, стараясь не опоздать к его встрече с Питом.
Пит успевает догнать Ринки, когда тот уже спустился вниз по широкой мраморной лестнице и взял свой цилиндр в гардеробе. Они оба стоят в скучной тишине холла, не привлекая внимания ни краснофрачных лакеев, ни застегнутого на все пуговицы администратора. Я их, конечно, не слышу, но вопрос Селби мне известен. А теперь вижу и ответ: Ринки разводит руками, виновато улыбается, явно разыгрывая этюд о проигрыше неудачника.
Именно в эту минуту я и подхожу к ним.
– Каким образом вы здесь? – строго спрашиваю я Пита. – Посещение подобных заведений не украшает работников нашей партийной канцелярии.
Пит, якобы заикаясь от испуга, косноязычно лепечет:
– Я случайно… У меня и денег для этого нет. А пришел… попросить взаймы у приятеля. Это Освальд Ринки, старший клерк у мсье Жанвье…
Я смотрю в упор на Ринки, и мне кажется, что я где-то его уже видел. Где? Вспомнить не могу. А Освальд Ринки, обрадованный тем, что Селби неожиданно дал ему возможность уйти из-под удара, угодливо раскланивается.
Я надменно оглядываю Ринки (у меня это хорошо получается) и внезапно вспоминаю, где его видел: он был среди замаскированных бандитов Пасквы, перехвативших нас на лесной дороге в Вудвилль. Несколько секунд молчу, соображая, как использовать свое открытие, и, не подавая виду, что разгадал Ринки, говорю назидательно, как советник сенатора старшему клерку его канцелярии:
– Ваш выигрыш или проигрыш меня не касается, но репутация игрока не подходит для партийного функционера, Освальд Ринки. Мне, возможно, придется сделать соответствующие выводы.
Ринки испуган, но, видимо, не осложнения с Жанвье беспокоят его, а мое близкое знакомство с Мердоком, на которого он работает.
– Прошу извинить меня, советник, – не без достоинства просит Ринки. – Уверяю вас, что ничто подобное больше не повторится.
Я морщусь, будто раздумывая.
– Ладно. Выйдем в сад к бассейну. Здесь слишком душно. Там и объяснимся.
Ринки, заметив мои колебания, почти счастлив и тут же устремляется к открытым дверям. Несколько минут мы, все трое, молча и не спеша идем по узкой тропе вдоль бассейна.
Я резко останавливаюсь.
– А ведь мы с вами знакомы, Освальд Ринки. Даже как-то сидели рядом.
Ринки удивлен или изображает недоумение.
– Не имел такой чести, советник.
– Имели. Вспомните лесную хижину близ Вудвилля. Вы были тогда среди «пистолетников» Пасквы.
Актерски сыгранное удивление Ринки сменяется совсем не театральным испугом. Он пятится от меня, не сообразив, что стоит в нескольких сантиметрах от края бассейна.
– Стой! – кричит Пит.
Но Ринки уже потерял равновесие и ушел под воду, окатив нас фонтаном брызг. Секунду спустя он вынырнул и застучал по воде руками.
– Помогите! Тону!
Пит хватает его за руки и вытаскивает по грудь из воды.
– Подержите так, Селби, – прошу я. – Не спешите.
– Я не умею плавать! – вопит, отплевываясь, Ринки.
– Это тебе и не понадобится. Сразу пойдешь ко дну, если не скажешь, кому ты продал украденное письмо сенатора. Только поторопись, а то Пит устанет тебя держать. Итак – кому?
– Паскве. За пятьсот франков… Вытащите меня ради Бога!
– Интересно, за что вам платит Мердок? Профессионал – и попадается на мелкой краже, да еще сбывает украденное своему же сообщнику. А плавать надо учиться с детства, – наставительно говорю я и помогаю Селби вытянуть Ринки из воды. Он отряхивается, как мокрый пес, обдавая нас брызгами.
– Я, пожалуй, пощажу вас, – замечаю я, протирая носовым платком промокшие полы и рукава сюртука. – Ни Жанвье, ни Мердоку ничего не скажу. Выигрыш можете оставить себе, двадцать пять франков дайте взаймы Питу, если он в них нуждается, а пятьсот франков, полученных вами от Пасквы, внесите в фонд избирательной кампании сенатора Стила. Вы, Селби, доставите сейчас эту мокрую курицу домой, а то еще простудится. Не беспокойтесь, жаловаться он не будет.
11. Убийство
Через полчаса я нахожу в «Аполло» Мартина, ухитрившегося благодаря своим уже достаточно обширным «придонным» связям получить свободный столик в самом центре бара, близ грязной ковровой дорожки, разделяющей большой закопченный и пыльный зал надвое.
«Аполло» – это действительно третьеразрядный кабак, с длинной, обитой жестью стойкой и десятком деревянных, ничем не покрытых столов. Из кухни несет прогорклым маслом. В нескольких шагах ничего не разглядишь из-за густого табачного дыма.
– Были в «Гэмблинг-Хаус»? Ринки нашли? – встречает нас вопросами Мартин.
Я рассказываю.
– Зачем Мердоку платить пятьсот франков за документ, который он мог получить даром? – спрашиваю я под конец. – Ведь Ринки его человек в избирательной канцелярии популистов.
– Агентам тоже надо платить.
– Но почему между Мердоком и Ринки вдруг возникает Пасква?
– Как связной, наверное?
– Роль не для Пасквы.
– А в качестве прикрытия? Ринки прикрывают как лжепопулиста. Все очень просто, Юри, подумай сам. Ринки находит в столе у Пита рекомендацию, подписанную сенатором. Сообщает Мердоку. Получает распоряжение выкрасть документ и передать его Паскве. А Пасква лишь одно из звеньев цепочки.
Мартин рассуждает разумно. Но какую роль и в какой игре сыграет рекомендация? Может быть, этот замысел и разгадал Луи Ренье?
– Пасквы и Ренье здесь нет, – говорит Мартин. – Зато я вижу Бидо.
– Кто это – Бидо?
– Я тебе рассказывал. Второй гангстерский ферзь. Покупает голоса для «джентльменов».
– Где он сидит?
– За третьим столом слева от нас.
Я разглядываю толстяка с отвисшими розовыми щеками, в пиджаке из зеленого, «бильярдного» сукна. Жилет у него оранжевый, мятый, как иссохшийся апельсин. Он энергично играет в покер с какими-то столь же ярко расцвеченными типами.
– Это тот, из которого собираются сделать пудинг?
– Тот самый, – подтверждает Мартин.
– Не жалко. Меня тревожит исчезновение Луи.
– Меня тоже. Тем более, что Пасква поручил ему слежку за мной, а я как раз его и не вижу.
– Штучки Мердока.
– А может быть, инициатива Пасквы?
– Кто ты для Пасквы? В прошлом – человек, которого приказал задержать Мердок, а потом отпустил с миром. Сейчас – хроникер газеты «его величества». Не миллионер, не игрок и не сыщик. В общем, человек неопасный.
– Я видел, где и куда сгружались слитки.
– Никто не заметил, что ты видел. Иначе тебя давно убрали бы.
– Серебро скоро понадобится Мердоку. Для тех, кто шантажа не боится, или тех, кого шантажировать незачем. Вот тогда бы и пустить по следу полицию.
Мы продолжаем разговаривать, дожевывая знаменитые «аполловские» бифштексы. Что-что, а их здесь делать умеют. Жарят без масла на раскаленной плите, отлично сохраняя весь сок и нежность мяса, схваченного хрустящей корочкой.
В дыму и гомоне никто и не заметил, как в бар вошли двое с полицейскими автоматами. Мы увидели их, когда они были уже в центре зала. Идущий впереди – почти двухметрового роста, в застиранной клетчатой рубахе, с черным платком, закрывающим лицо до глаз. Второй – с открытым лицом, лишь старенькая студенческая каскетка надвинута на лоб.
– Луи Ренье, – тихо говорит Мартин.
– Где?
– Тот, что сзади.
Высокий вскидывает автомат и кричит на весь зал:
– Получай, Бидо!
Грохочет автоматная очередь. Но одним мгновением раньше шедший сзади Луи Ренье, перехватив свой автомат за дуло, ударил прикладом по рукам стрелявшего, и очередь проходит под столом. Стрелявший поворачивается, ударом тяжелого башмака сбивает спутника на пол и тут же выпускает по столику вторую очередь. Третью – в грудь пытающемуся подняться Луи. Это происходит буквально в считанные секунды.
– Сидеть смирно! – кричит стрелявший. – Мои люди у входа с оружием. Вы под прицелом. Кто двинется – срежут.
Затем он нагибается и шарит в кармане у Луи. Кладет что-то или берет?
Автоматы, направленные в зал от двери, видны всем.
– Десять минут не выходить из зала. Пристрелим на месте, – говорит убийца с черным платком на лице.
Никто не двигается. Мартин замечает вполголоса:
– Я узнал его.
– Кто?
– Наш друг, Чек Пасква. Под платком у него борода, и рост – два метра. Не ошибешься.
Стрелявший вместе с охранниками скрывается за дверью. Все сидят, как приклеенные к стульям. Бросаюсь к Луи, лежащему на полу в трех шагах от меня. Грудь его пробита тремя или четырьмя пулями. Крови немного, но смерть очевидна – сомневаться не приходится. Я успеваю сунуть руку в карман, заинтересовавший убийцу, и вынуть оттуда сложенный вчетверо лист бумаги. Не рассматривая, тут же прячу его за бортом сюртука.
– Убит? – спрашивает меня подбежавший юноша-официант, почти мальчишка, и пытается поднять опрокинутого на спину Луи.
– Не трогай. Мертв. Зови полицию, да поскорее. Я советник сенатора Стила, понял?
Юноша, торопливо вытерев запачканные кровью руки о фартук, срывается с места. Столик с убитыми окружают завсегдатаи кабака. Слышатся голоса:
– Это Бидо со своей тройкой.
– «Джентльменские» сборщики?
– Говорят. А кто им платит?
– Рондельцы или церковники, не знаю.
– У Бидо еще маклерское место на бирже.
– И две бильярдные у рынка.
– Не сторговались, наверно. Вот и хлопнули.
Я стою над телом Луи, чувствую щемящую боль в сердце. Словно кто-то проткнул его длинной булавкой. Меня охватывает чувство жалости и раскаяния. Ведь это мы послали парня на верную смерть. Позади меня стоит Мартин и наверняка чувствует то же самое. Подымаю автомат убитого и вынимаю обойму. Она пуста. Луи шел бок о бок с убийцей, не зарядив автомат. Почему? Его послали, приказали ему идти, а с какой целью, он, вероятно, даже не знал. Просто надеялся все выяснить, возможно – предотвратить преступление. Бедняга не подумал, что за первой очередью убийцы может последовать вторая. И третья. Она и досталась ему. А вдруг его сознательно хотели любым способом задержать на месте преступления – расплачиваться за содеянное: ведь полиции безразлично, стрелял он или не стрелял, все равно – пришел вместе с убийцами…
Мне ни терпится взглянуть на листок, взятый из кармана убитого, но я понимаю, что сейчас этого делать нельзя. Уже входят в зал в сопровождении мальчишки-официанта рослый полисмен с нашивками сержанта на темно-зеленом мундире и рядовой полицейский.
– Все видели убийство? – спрашивает сержант у собравшихся вокруг столика.
– Я, как начали стрельбу, ничего не видел, – нехотя говорит один.
– Дымно здесь, – говорит другой. – Я поодаль сидел.
– Не разглядел как следует. Стрелял мужчина с черным платком на лице.
– А этого кто убил? – Палец сержанта обращен к телу Луи.
– Он же и убил, – заявляет мальчишка-официант. – Третьей очередью. Первой помешал этот парень – стукнул автоматом его по рукам; второй он сбил этих за столиком, а третью всадил в парня. Я все видел, в двух шагах от стойки был.
Сержант записывает имя и адрес официанта и, оглянувшись, спрашивает:
– Кто подтвердит слова свидетеля?
Все молчат, мнутся, никому не хочется тащиться в полицейский участок.
– Дымно было, – повторяет кто-то уже сказанное. – Мутно. Разве увидишь?
Я показываю сержанту служебную карточку.
– Полностью подтверждаю слова свидетеля.
– И я, – добавляет Мартин.
Сержант козыряет и записывает наши имена и должности. А Мартину говорит, уверенный в своем полицейском всесилии:
– Не давать ничего в газету без разрешения инспектора. Иначе – штраф.
Вероятно, он заботится о репутации заведения или даже состоит на жалованье у хозяев. Мне это, в общем, безразлично, но самоуверенность его я быстро сбиваю:
– Передайте инспектору, сержант, чтобы о случившемся было немедленно доложено главному комиссару Бойлю. Я буду у него и повторю мои показания. Имена убитых вы знаете или узнаете. И мотив вам ясен: обычная бандитская перепалка.
Сержант снова, на этот раз почтительно, козыряет и уходит за стойку к бармену.
Киваю все еще суетящемуся поблизости мальчишке-официанту:
– Получи. – И оставляю ему пять франков. – Сдачи не надо.
– Спасибо, мсье Ано, – говорит он.
– Откуда ты меня знаешь?
– Раньше я служил в отеле «Омон», много раз приносил вам в номер вино и кофе. Только две недели назад сюда перешел.
Мальчишка наклоняется ко мне, словно хочет что-то прибавить.
– Ты еще не все сказал мне, приятель? – спрашиваю я.
– Да, мсье Ано, – шепчет он. – Я видел, как убийца положил что-то в карман этому парню и как вы потом что-то оттуда вынули. Должен я об этом молчать или нет? Я сделаю так, как вы скажете.
– Пока молчи, – говорю я. – Это хорошо, что ты все видел. Вдруг мне понадобится свидетель? Понял, дружище?
– Понял, мсье Ано. Мой отец всегда голосует за сенатора Стила, и я готов выполнить любое ваше требование.
Бар быстро пустеет. Тела убитых сейчас увезут в морг.
«Аполло» – это действительно третьеразрядный кабак, с длинной, обитой жестью стойкой и десятком деревянных, ничем не покрытых столов. Из кухни несет прогорклым маслом. В нескольких шагах ничего не разглядишь из-за густого табачного дыма.
– Были в «Гэмблинг-Хаус»? Ринки нашли? – встречает нас вопросами Мартин.
Я рассказываю.
– Зачем Мердоку платить пятьсот франков за документ, который он мог получить даром? – спрашиваю я под конец. – Ведь Ринки его человек в избирательной канцелярии популистов.
– Агентам тоже надо платить.
– Но почему между Мердоком и Ринки вдруг возникает Пасква?
– Как связной, наверное?
– Роль не для Пасквы.
– А в качестве прикрытия? Ринки прикрывают как лжепопулиста. Все очень просто, Юри, подумай сам. Ринки находит в столе у Пита рекомендацию, подписанную сенатором. Сообщает Мердоку. Получает распоряжение выкрасть документ и передать его Паскве. А Пасква лишь одно из звеньев цепочки.
Мартин рассуждает разумно. Но какую роль и в какой игре сыграет рекомендация? Может быть, этот замысел и разгадал Луи Ренье?
– Пасквы и Ренье здесь нет, – говорит Мартин. – Зато я вижу Бидо.
– Кто это – Бидо?
– Я тебе рассказывал. Второй гангстерский ферзь. Покупает голоса для «джентльменов».
– Где он сидит?
– За третьим столом слева от нас.
Я разглядываю толстяка с отвисшими розовыми щеками, в пиджаке из зеленого, «бильярдного» сукна. Жилет у него оранжевый, мятый, как иссохшийся апельсин. Он энергично играет в покер с какими-то столь же ярко расцвеченными типами.
– Это тот, из которого собираются сделать пудинг?
– Тот самый, – подтверждает Мартин.
– Не жалко. Меня тревожит исчезновение Луи.
– Меня тоже. Тем более, что Пасква поручил ему слежку за мной, а я как раз его и не вижу.
– Штучки Мердока.
– А может быть, инициатива Пасквы?
– Кто ты для Пасквы? В прошлом – человек, которого приказал задержать Мердок, а потом отпустил с миром. Сейчас – хроникер газеты «его величества». Не миллионер, не игрок и не сыщик. В общем, человек неопасный.
– Я видел, где и куда сгружались слитки.
– Никто не заметил, что ты видел. Иначе тебя давно убрали бы.
– Серебро скоро понадобится Мердоку. Для тех, кто шантажа не боится, или тех, кого шантажировать незачем. Вот тогда бы и пустить по следу полицию.
Мы продолжаем разговаривать, дожевывая знаменитые «аполловские» бифштексы. Что-что, а их здесь делать умеют. Жарят без масла на раскаленной плите, отлично сохраняя весь сок и нежность мяса, схваченного хрустящей корочкой.
В дыму и гомоне никто и не заметил, как в бар вошли двое с полицейскими автоматами. Мы увидели их, когда они были уже в центре зала. Идущий впереди – почти двухметрового роста, в застиранной клетчатой рубахе, с черным платком, закрывающим лицо до глаз. Второй – с открытым лицом, лишь старенькая студенческая каскетка надвинута на лоб.
– Луи Ренье, – тихо говорит Мартин.
– Где?
– Тот, что сзади.
Высокий вскидывает автомат и кричит на весь зал:
– Получай, Бидо!
Грохочет автоматная очередь. Но одним мгновением раньше шедший сзади Луи Ренье, перехватив свой автомат за дуло, ударил прикладом по рукам стрелявшего, и очередь проходит под столом. Стрелявший поворачивается, ударом тяжелого башмака сбивает спутника на пол и тут же выпускает по столику вторую очередь. Третью – в грудь пытающемуся подняться Луи. Это происходит буквально в считанные секунды.
– Сидеть смирно! – кричит стрелявший. – Мои люди у входа с оружием. Вы под прицелом. Кто двинется – срежут.
Затем он нагибается и шарит в кармане у Луи. Кладет что-то или берет?
Автоматы, направленные в зал от двери, видны всем.
– Десять минут не выходить из зала. Пристрелим на месте, – говорит убийца с черным платком на лице.
Никто не двигается. Мартин замечает вполголоса:
– Я узнал его.
– Кто?
– Наш друг, Чек Пасква. Под платком у него борода, и рост – два метра. Не ошибешься.
Стрелявший вместе с охранниками скрывается за дверью. Все сидят, как приклеенные к стульям. Бросаюсь к Луи, лежащему на полу в трех шагах от меня. Грудь его пробита тремя или четырьмя пулями. Крови немного, но смерть очевидна – сомневаться не приходится. Я успеваю сунуть руку в карман, заинтересовавший убийцу, и вынуть оттуда сложенный вчетверо лист бумаги. Не рассматривая, тут же прячу его за бортом сюртука.
– Убит? – спрашивает меня подбежавший юноша-официант, почти мальчишка, и пытается поднять опрокинутого на спину Луи.
– Не трогай. Мертв. Зови полицию, да поскорее. Я советник сенатора Стила, понял?
Юноша, торопливо вытерев запачканные кровью руки о фартук, срывается с места. Столик с убитыми окружают завсегдатаи кабака. Слышатся голоса:
– Это Бидо со своей тройкой.
– «Джентльменские» сборщики?
– Говорят. А кто им платит?
– Рондельцы или церковники, не знаю.
– У Бидо еще маклерское место на бирже.
– И две бильярдные у рынка.
– Не сторговались, наверно. Вот и хлопнули.
Я стою над телом Луи, чувствую щемящую боль в сердце. Словно кто-то проткнул его длинной булавкой. Меня охватывает чувство жалости и раскаяния. Ведь это мы послали парня на верную смерть. Позади меня стоит Мартин и наверняка чувствует то же самое. Подымаю автомат убитого и вынимаю обойму. Она пуста. Луи шел бок о бок с убийцей, не зарядив автомат. Почему? Его послали, приказали ему идти, а с какой целью, он, вероятно, даже не знал. Просто надеялся все выяснить, возможно – предотвратить преступление. Бедняга не подумал, что за первой очередью убийцы может последовать вторая. И третья. Она и досталась ему. А вдруг его сознательно хотели любым способом задержать на месте преступления – расплачиваться за содеянное: ведь полиции безразлично, стрелял он или не стрелял, все равно – пришел вместе с убийцами…
Мне ни терпится взглянуть на листок, взятый из кармана убитого, но я понимаю, что сейчас этого делать нельзя. Уже входят в зал в сопровождении мальчишки-официанта рослый полисмен с нашивками сержанта на темно-зеленом мундире и рядовой полицейский.
– Все видели убийство? – спрашивает сержант у собравшихся вокруг столика.
– Я, как начали стрельбу, ничего не видел, – нехотя говорит один.
– Дымно здесь, – говорит другой. – Я поодаль сидел.
– Не разглядел как следует. Стрелял мужчина с черным платком на лице.
– А этого кто убил? – Палец сержанта обращен к телу Луи.
– Он же и убил, – заявляет мальчишка-официант. – Третьей очередью. Первой помешал этот парень – стукнул автоматом его по рукам; второй он сбил этих за столиком, а третью всадил в парня. Я все видел, в двух шагах от стойки был.
Сержант записывает имя и адрес официанта и, оглянувшись, спрашивает:
– Кто подтвердит слова свидетеля?
Все молчат, мнутся, никому не хочется тащиться в полицейский участок.
– Дымно было, – повторяет кто-то уже сказанное. – Мутно. Разве увидишь?
Я показываю сержанту служебную карточку.
– Полностью подтверждаю слова свидетеля.
– И я, – добавляет Мартин.
Сержант козыряет и записывает наши имена и должности. А Мартину говорит, уверенный в своем полицейском всесилии:
– Не давать ничего в газету без разрешения инспектора. Иначе – штраф.
Вероятно, он заботится о репутации заведения или даже состоит на жалованье у хозяев. Мне это, в общем, безразлично, но самоуверенность его я быстро сбиваю:
– Передайте инспектору, сержант, чтобы о случившемся было немедленно доложено главному комиссару Бойлю. Я буду у него и повторю мои показания. Имена убитых вы знаете или узнаете. И мотив вам ясен: обычная бандитская перепалка.
Сержант снова, на этот раз почтительно, козыряет и уходит за стойку к бармену.
Киваю все еще суетящемуся поблизости мальчишке-официанту:
– Получи. – И оставляю ему пять франков. – Сдачи не надо.
– Спасибо, мсье Ано, – говорит он.
– Откуда ты меня знаешь?
– Раньше я служил в отеле «Омон», много раз приносил вам в номер вино и кофе. Только две недели назад сюда перешел.
Мальчишка наклоняется ко мне, словно хочет что-то прибавить.
– Ты еще не все сказал мне, приятель? – спрашиваю я.
– Да, мсье Ано, – шепчет он. – Я видел, как убийца положил что-то в карман этому парню и как вы потом что-то оттуда вынули. Должен я об этом молчать или нет? Я сделаю так, как вы скажете.
– Пока молчи, – говорю я. – Это хорошо, что ты все видел. Вдруг мне понадобится свидетель? Понял, дружище?
– Понял, мсье Ано. Мой отец всегда голосует за сенатора Стила, и я готов выполнить любое ваше требование.
Бар быстро пустеет. Тела убитых сейчас увезут в морг.
12. Начинаем поиск
Мы снова в отеле.
Вынимаю из бокового кармана сложенный вчетверо, помятый листок, дрожащими от скверного предчувствия пальцами разворачиваю его и, не прочтя, вскрикиваю.
У меня в руках написанное мною письмо директору избирательных популистских кампаний, рекомендующее историка Питера Селби для работы в партийном архиве.
– Что это? – спрашивает Мартин.
Я протягиваю ему письмо.
– То самое?
– Да!
– Почему оно у тебя?
– Потому что я взял его из кармана Луи Ренье. Помнишь, Пасква нагнулся к нему, уже мертвому? Он сунул это письмо в карман его куртки.
– Ничего не понимаю. Бессмыслица какая-то, – говорит Мартин.
– Попробуем понять, – размышляю я вслух. – Пит отдал рекомендацию Жанвье. Тот прочитал и вернул ее Питу. Что за сим последовало, известно. Письмо купили и подбросили убитому.
Мартин недоуменно разводит руками.
– Зачем?! Луи Ренье не Пит Селби. Личность убитого была бы тотчас установлена.
– А планы Мердока ты не учитываешь?
– При чем здесь Мердок? – горячится Мартин. – Ему был нужен чистый лист с подписью Стила, а не рекомендация какому-то Питеру Селби. Он мог бы ее получить без особых хлопот во время обыска в твоем номере.
– Тогда она была ему не нужна.
– А теперь понадобилась? Для чего?
– В то время Мердок еще не был кандидатом в сенат. А сейчас, после билля, он ищет любые средства для борьбы с популистами, потому что у них – большинство. Тут все годится – и шантаж, и убийства. О шантаже ты знаешь. А убийство мы только что видели. Документ за подписью Стила, который могли найти полицейские в кармане Луи Ренье, скомпрометировал бы популистов.
– Все-таки не понимаю, почему?
– Газетчик-мыслитель! Думать надо. Кого убили? Бидо и его компанию. Скупщики голосов за «джентльменскую» партию. Кто убил? Неизвестно. Но один из преступников тоже убит, и в кармане у него рекомендация кому-то за подписью Стила. Какой вывод могут сделать газетчики из «Джентльмена»? Да и «Брэд энд баттер» не постесняется раздуть скандальчик.
– Но ведь, кроме меня, никого из газеты не было.
– А ты уверен? Может быть, кого-то и специально послали, а может быть, кто-то дежурил в ближайшем полицейском участке. Как расписал бы он войну популистов с «джентльменами»? «Убийство в „Аполло“! Как добываются голоса для предстоящих выборов! Популисты расстреливают своих противников! А подписывается под сей операцией не кто иной, как честнейший, почтенный и уважаемый всеми сенатор Стил!»
Мартин, конечно, уже все понял, но продолжает играть в «непонимайку». Подобно многим своим собратьям-газетчикам, он любит эту игру, когда задают не прямые, а окольные, наводящие вопросы, выуживая нужную и ненужную информацию: с умелой подкраской и ненужная пригодится.
– Помнишь, я тебе рассказывал, – как бы вспоминая, говорит он, – что из Бидо собираются сделать пудинг? Я ведь думал, речь идет о гангстерских междоусобицах.
– Не ври. Дон. Не думал ты так. Прекрасно знаешь, что здесь не Сицилия и не Манхэттен. И на земной аршин ничего мерить нельзя. Есть что-то родственное, но не то. И не Пасква замыслил всю эту акцию – он вообще не умеет мыслить, этот тупой бандюга. Задумал ее изворотливый и хитрый ум.
Мартин, уже привыкший к тому, что в сложных положениях именно я принимаю решения, вопросительно смотрит на меня. И, не дожидаясь вопроса, я отвечаю:
– Возвращайся в редакцию и разузнай, что готовят твои коллеги в утренний номер. Доказательств у них нет. Значит, все, что они напишут о причастности популистов к преступлению в «Аполло», – вранье. Впрочем, на это они не пойдут: повод для обвинения в клевете очевиден. Если тебя вызовет редактор или Мердок – может и такое случиться, – говори правду. Не скрывай, что был вместе со мной. Ничего не видел, кроме стрельбы, убитых и гангстеров. Что делал я? То же, что и ты. Подошел к убитому, послал официанта за полицией, дал показания сержанту. Мердок, если ему доложат о нашем присутствии в баре, конечно, догадается, кто сорвал операцию. Но ты «ничего не знаешь», а я выкручусь.
– Я действительно ничего не знал о взятом тобой письме. Ты сделал все чертовски быстро.
– Думаю, тебя об этом и не спросят.
Мы оба понимаем, что преступление в «Аполло» заставляет торопиться. Выглядываю в окно – улица пуста, тусклый газовый фонарь кладет желтый круг света на мокрую от дождя брусчатку. Снимаю с вешалки сюртук и меняю шлепанцы на штиблеты.
– Ты куда? – спрашивает Мартин.
– К Бойлю.
– Во-первых, уже поздно.
– Он еще работает. Он долго задерживается.
– А во-вторых, зачем?
– Рассчитаться с Пасквой. Полагаю, Бойль это сможет.
– На каком основании?
– С предвыборным шантажом подождем. Надо еще собрать все необходимые материалы. Но с убийством ясно. Есть два достаточно авторитетных свидетеля, узнавших убийцу.
Мартин очень серьезен, даже встревожен, пожалуй. Его, видимо, беспокоит история со злополучным письмом Стила. Не верит мальчишке-официанту? Пусть так. Проболтается мальчишка – узнает Бойль. Ну я и скажу ему всю правду, прежде всего он популист, а потом уже начальник полиции. А Мердок все равно догадается.
– Не боишься? – интересуется Мартин.
– Кого?
– Мердока, конечно.
– Пистолеты нам пока не понадобятся. Дон. Подсылать убийц к советнику сенатора он, как будущий коллега Стила, не станет. Ограничимся словесной дуэлью. А результат ее предсказать трудно. Кто будет повержен, поживем – увидим. – С этими словами я открываю дверь в коридор – он безлюден – и добавляю: – Выходим поодиночке. Ты – в редакцию, я – к Бойлю.
На улице нанимаю ползущий мимо фиакр с полусонным кучером, который сразу просыпается от моего окрика и чуть не роняет бич, похожий на цирковой шамберьер.
Полицейское управление находится там же, где и пятьдесят лет назад, – на углу Больших бульваров, в двадцати минутах езды. Сейчас здесь тихо и пусто. Охранник придирчиво проверяет пропуск, выписанный мне еще месяц назад.
Бойль сам встречает меня у дверей своего кабинета – уже поздно, и секретарша давно ушла, а дежурный адъютант что-то записывает у телефона.
– Признаюсь, я не удивлен вашим появлением, советник, – улыбаясь, говорит Бойль. – Мне уже доложили о происшедшем в «Аполло».
– Я просил это сделать немедленно.
– Убийство произошло на ваших глазах?
– Да. И я был не один, а с моим знакомым, мистером Мартином.
– Кто этот Мартин?
– Журналист. Сотрудник одной из наших газет.
– «Брэд энд баттер» не наша газета, советник.
Значит, Бойль уже разузнал, с кем я находился в «Аполло». Но, не придавая этому значения, отвечаю:
– Я сказал в широком смысле. А частные мои связи довольно обширны. Иногда полезно получать сведения и в чужом лагере.
– Понимаю и не осуждаю. Но почему вы просили тотчас же информировать об этом меня? Достаточно было бы и кантональной полиции.
– Прочитайте завтра утренний выпуск «Джентльмена» и вы поймете. Какой вой там поднимется по этому поводу! Ведь убитый Бидо и его партнеры – «джентльменская» избирательная агентура.
– Но это не политическое убийство, Ано. «Джентльмен» нам его не припишет.
– А кому припишет его «Брэд энд баттер»? Мартин писать не будет, уверен. А вдруг выскажется кто-то другой?
– Спасибо вам за подсказку, советник. Что же требуется от меня?
– То, что потребуют от вас «Джентльмен» и другие газеты. Остановить бандитизм и задержать убийцу.
– Если б мы его знали!
– Мы знаем. Я и Мартин. Это Чек Пасква – личность, известная полиции всех кантонов. Наверняка у вас в картотеке есть его фото.
Бойль задумывается. Он все понял, но почему-то молчит. Я жду.
– Чек Пасква? – полувопросительно повторяет он. – Личность действительно хорошо нам известная. Вы с ним знакомы?
Вынимаю из бокового кармана сложенный вчетверо, помятый листок, дрожащими от скверного предчувствия пальцами разворачиваю его и, не прочтя, вскрикиваю.
У меня в руках написанное мною письмо директору избирательных популистских кампаний, рекомендующее историка Питера Селби для работы в партийном архиве.
– Что это? – спрашивает Мартин.
Я протягиваю ему письмо.
– То самое?
– Да!
– Почему оно у тебя?
– Потому что я взял его из кармана Луи Ренье. Помнишь, Пасква нагнулся к нему, уже мертвому? Он сунул это письмо в карман его куртки.
– Ничего не понимаю. Бессмыслица какая-то, – говорит Мартин.
– Попробуем понять, – размышляю я вслух. – Пит отдал рекомендацию Жанвье. Тот прочитал и вернул ее Питу. Что за сим последовало, известно. Письмо купили и подбросили убитому.
Мартин недоуменно разводит руками.
– Зачем?! Луи Ренье не Пит Селби. Личность убитого была бы тотчас установлена.
– А планы Мердока ты не учитываешь?
– При чем здесь Мердок? – горячится Мартин. – Ему был нужен чистый лист с подписью Стила, а не рекомендация какому-то Питеру Селби. Он мог бы ее получить без особых хлопот во время обыска в твоем номере.
– Тогда она была ему не нужна.
– А теперь понадобилась? Для чего?
– В то время Мердок еще не был кандидатом в сенат. А сейчас, после билля, он ищет любые средства для борьбы с популистами, потому что у них – большинство. Тут все годится – и шантаж, и убийства. О шантаже ты знаешь. А убийство мы только что видели. Документ за подписью Стила, который могли найти полицейские в кармане Луи Ренье, скомпрометировал бы популистов.
– Все-таки не понимаю, почему?
– Газетчик-мыслитель! Думать надо. Кого убили? Бидо и его компанию. Скупщики голосов за «джентльменскую» партию. Кто убил? Неизвестно. Но один из преступников тоже убит, и в кармане у него рекомендация кому-то за подписью Стила. Какой вывод могут сделать газетчики из «Джентльмена»? Да и «Брэд энд баттер» не постесняется раздуть скандальчик.
– Но ведь, кроме меня, никого из газеты не было.
– А ты уверен? Может быть, кого-то и специально послали, а может быть, кто-то дежурил в ближайшем полицейском участке. Как расписал бы он войну популистов с «джентльменами»? «Убийство в „Аполло“! Как добываются голоса для предстоящих выборов! Популисты расстреливают своих противников! А подписывается под сей операцией не кто иной, как честнейший, почтенный и уважаемый всеми сенатор Стил!»
Мартин, конечно, уже все понял, но продолжает играть в «непонимайку». Подобно многим своим собратьям-газетчикам, он любит эту игру, когда задают не прямые, а окольные, наводящие вопросы, выуживая нужную и ненужную информацию: с умелой подкраской и ненужная пригодится.
– Помнишь, я тебе рассказывал, – как бы вспоминая, говорит он, – что из Бидо собираются сделать пудинг? Я ведь думал, речь идет о гангстерских междоусобицах.
– Не ври. Дон. Не думал ты так. Прекрасно знаешь, что здесь не Сицилия и не Манхэттен. И на земной аршин ничего мерить нельзя. Есть что-то родственное, но не то. И не Пасква замыслил всю эту акцию – он вообще не умеет мыслить, этот тупой бандюга. Задумал ее изворотливый и хитрый ум.
Мартин, уже привыкший к тому, что в сложных положениях именно я принимаю решения, вопросительно смотрит на меня. И, не дожидаясь вопроса, я отвечаю:
– Возвращайся в редакцию и разузнай, что готовят твои коллеги в утренний номер. Доказательств у них нет. Значит, все, что они напишут о причастности популистов к преступлению в «Аполло», – вранье. Впрочем, на это они не пойдут: повод для обвинения в клевете очевиден. Если тебя вызовет редактор или Мердок – может и такое случиться, – говори правду. Не скрывай, что был вместе со мной. Ничего не видел, кроме стрельбы, убитых и гангстеров. Что делал я? То же, что и ты. Подошел к убитому, послал официанта за полицией, дал показания сержанту. Мердок, если ему доложат о нашем присутствии в баре, конечно, догадается, кто сорвал операцию. Но ты «ничего не знаешь», а я выкручусь.
– Я действительно ничего не знал о взятом тобой письме. Ты сделал все чертовски быстро.
– Думаю, тебя об этом и не спросят.
Мы оба понимаем, что преступление в «Аполло» заставляет торопиться. Выглядываю в окно – улица пуста, тусклый газовый фонарь кладет желтый круг света на мокрую от дождя брусчатку. Снимаю с вешалки сюртук и меняю шлепанцы на штиблеты.
– Ты куда? – спрашивает Мартин.
– К Бойлю.
– Во-первых, уже поздно.
– Он еще работает. Он долго задерживается.
– А во-вторых, зачем?
– Рассчитаться с Пасквой. Полагаю, Бойль это сможет.
– На каком основании?
– С предвыборным шантажом подождем. Надо еще собрать все необходимые материалы. Но с убийством ясно. Есть два достаточно авторитетных свидетеля, узнавших убийцу.
Мартин очень серьезен, даже встревожен, пожалуй. Его, видимо, беспокоит история со злополучным письмом Стила. Не верит мальчишке-официанту? Пусть так. Проболтается мальчишка – узнает Бойль. Ну я и скажу ему всю правду, прежде всего он популист, а потом уже начальник полиции. А Мердок все равно догадается.
– Не боишься? – интересуется Мартин.
– Кого?
– Мердока, конечно.
– Пистолеты нам пока не понадобятся. Дон. Подсылать убийц к советнику сенатора он, как будущий коллега Стила, не станет. Ограничимся словесной дуэлью. А результат ее предсказать трудно. Кто будет повержен, поживем – увидим. – С этими словами я открываю дверь в коридор – он безлюден – и добавляю: – Выходим поодиночке. Ты – в редакцию, я – к Бойлю.
На улице нанимаю ползущий мимо фиакр с полусонным кучером, который сразу просыпается от моего окрика и чуть не роняет бич, похожий на цирковой шамберьер.
Полицейское управление находится там же, где и пятьдесят лет назад, – на углу Больших бульваров, в двадцати минутах езды. Сейчас здесь тихо и пусто. Охранник придирчиво проверяет пропуск, выписанный мне еще месяц назад.
Бойль сам встречает меня у дверей своего кабинета – уже поздно, и секретарша давно ушла, а дежурный адъютант что-то записывает у телефона.
– Признаюсь, я не удивлен вашим появлением, советник, – улыбаясь, говорит Бойль. – Мне уже доложили о происшедшем в «Аполло».
– Я просил это сделать немедленно.
– Убийство произошло на ваших глазах?
– Да. И я был не один, а с моим знакомым, мистером Мартином.
– Кто этот Мартин?
– Журналист. Сотрудник одной из наших газет.
– «Брэд энд баттер» не наша газета, советник.
Значит, Бойль уже разузнал, с кем я находился в «Аполло». Но, не придавая этому значения, отвечаю:
– Я сказал в широком смысле. А частные мои связи довольно обширны. Иногда полезно получать сведения и в чужом лагере.
– Понимаю и не осуждаю. Но почему вы просили тотчас же информировать об этом меня? Достаточно было бы и кантональной полиции.
– Прочитайте завтра утренний выпуск «Джентльмена» и вы поймете. Какой вой там поднимется по этому поводу! Ведь убитый Бидо и его партнеры – «джентльменская» избирательная агентура.
– Но это не политическое убийство, Ано. «Джентльмен» нам его не припишет.
– А кому припишет его «Брэд энд баттер»? Мартин писать не будет, уверен. А вдруг выскажется кто-то другой?
– Спасибо вам за подсказку, советник. Что же требуется от меня?
– То, что потребуют от вас «Джентльмен» и другие газеты. Остановить бандитизм и задержать убийцу.
– Если б мы его знали!
– Мы знаем. Я и Мартин. Это Чек Пасква – личность, известная полиции всех кантонов. Наверняка у вас в картотеке есть его фото.
Бойль задумывается. Он все понял, но почему-то молчит. Я жду.
– Чек Пасква? – полувопросительно повторяет он. – Личность действительно хорошо нам известная. Вы с ним знакомы?