– А Уэнделл? Глава партии имеет право знать о подробностях.
– Вы о них и расскажете. Как искали и как нашли. Уэнделл оценит ваши усилия.
– Но не ваши. На что же рассчитываете вы?
– На вашу любезность. Она мне понадобится. Может быть, после того, как вы поговорите с Уэнделлом.
Мне почудилось, что в глазах Бойля промелькнула тревога.
– А если вы проболтаетесь? Мне это, пожалуй, обойдется дороже.
– Во-первых, я не болтлив, господин комиссар, во-вторых, нас связывают хорошие отношения и, в-третьих, я не захочу ссориться с сенатором.
– Но он, кажется, уходит в отставку?
– Не тревожьтесь, Бойль, я не попрошу у вас места полицейского инспектора.
– Скромничаете, мсье Ано, – усмехается Бойль и добавляет как бы вскользь, между прочим: – Вы могли бы работать и моим помощником.
Еще одно предложение. Вы мне льстите, господин Бойль! Будет достаточно и вашей ответной любезности. Лишь бы найти серебро.
– Спасибо, Бойль, но у меня другие перспективы. А пока подождем результатов розыска.
С этими словами я откланиваюсь.
Серебро нашли в тот же день к ночи, нашли именно там, где предполагал Мартин. Ни один из ящиков не был выброшен на рынок, и охранявшие их четверо «пистолетников» сдались полицейским без выстрела. Мало того, они назвали своего главаря и номинального хозяина хижины. Чек Пасква!
Скупую информацию об этом я получил от инспектора Кроша, встретившего меня рано утром по дороге в сенатский клуб. Инспектор передал также извинения Главного комиссара, которому срочные дела не позволяют увидеться со мной лично, и просьбу не говорить пока никому о найденном серебре, дабы не спугнуть еще оставшихся на свободе преступников.
Придя в сенатский клуб, я сразу же попросил газеты. Но о находке серебра в них не было ни слова.
Пресса молчала и на следующий день. Я сидел у себя в номере и рассеянно листал «Сити ньюс», когда меня позвали к телефону. Звонил Уэнделл.
– Приезжайте ко мне, Ано. Вы здесь нужны. Немедленно, и никаких отговорок. Экипаж за вами выслан. Жду.
Я выехал. Уэнделл жил в ампирной вилле. К дверям надо было идти через сад, мимо окон хозяйского кабинета. Сквозь тюлевые прозрачные занавески я разглядел лысый затылок Бойля, сидевшего в кресле спиной к окну. Зачем я понадобился? Или Бойль струсил и рассказал о письме, или Уэнделл решил сдержать свое обещание относительно Пасквы.
– Садитесь, Ано. Как вам уже, наверное, известно, серебро найдено, и не без ваших усилий, – сказал Уэнделл. Я взглянул на Бойля, но он отвел глаза, а Уэнделл усмехнулся и продолжил: – Я одобряю и понимаю ваше самоисключение из дела. Это вполне согласуется с вашими планами. Я сообщил о них Бойлю от своего имени, как вы и просили, но дело несколько осложняется: хижина, оказывается, принадлежит… – Он не закончил и повернулся к полицейскому комиссару: – Расскажите сами, Бойль.
– Хижину, ранее принадлежавшую Вудвилльскому охотничьему обществу, купил через комиссионную контору «Гопкинс и сын» Чек Пасква за тридцать тысяч франков, – монотонно начал Бойль. – Купил незадолго до похищения серебра с парохода и, видимо, с расчетом на это похищение. Более надежного места для хранения слитков трудно найти. Но откуда у бродяги с большой дороги такие деньги? Сначала он вообще отрицал эту покупку, но справкой из конторы «Гопкинс и сын» мы приперли его к стенке. Сознался. А деньги, мол, выиграл в карты в каком-то игорном доме, точно не помнит. Но дома, где играют крупно, мы уже проверили – Паскву там не знают. Мелкие заведения, вроде «Аполло», в счет не идут. Значит, Пасква только расписался в договоре, а деньги внес кто-то другой.
– Кто, мы догадываемся, – вставил Уэнделл.
– Но у нас нет доказательств. Кассира комиссионной конторы мы еще не допрашивали, а Пасква не назвал ни одного имени. Мало того, он даже не помнит, вносил ли деньги лично или кто-то сделал это по его поручению. Выиграл, хвалился, пьян был, кто-то предложил от чьего-то имени купить охотничий домик, ну и согласился, благо денег много на руках – девать некуда – и купил. Как купил – не помнит. Через кого купил – тоже не помнит.
– А как он объясняет спрятанные в подвале хижины две тонны серебра в ящиках? – спросил я.
– Никак. Говорит, что купил домик, а переехать туда не успел. Дела. О серебре понятия не имеет. Знал бы, что оно в подвале, давно бы вывез. А гангстеры на очной ставке, увидев Паскву, сразу же отказались признать в нем своего главаря, хотя на предварительном допросе в Вудвилле назвали его имя. Был, мол, главарь, представился как Пасква, нанял их для охраны лесного домика, только человек, которого они видят в комнате, совсем не тот, кто нанимал и платил. Никаких других признаний из них пока выжать не удалось, но есть все основания думать, что они были наняты не только для охраны спрятанных в подвале слитков, но и непосредственно участвовали в налете на пароход. Старые уголовники, полиции давно известные. Расколоть их, я полагаю, будет нетрудно. Нетрудно и отпустить Паскву, как хочет этого мсье Ано, и, вероятно, того «пришьют» свои как предателя. Но кого мы будем судить?
– Четырех «пистолетников», – сказал я, сказал не для Бойля, а для Уэнделла, которого, видимо, еще больше волновал этот вопрос, я-то знал, в кого он целил. – Надеюсь, Бойль справится с ними, и они выдадут остальных.
– Кроме хозяина, – уточнил Бойль, – а Пасква и так у нас.
Бойль и Уэнделл колебались. «Пистолетники» могут и не знать Мердока, Пасква его не выдаст, а суд над Пасквой превратится в спектакль, который разыграют нанятые Мердоком адвокаты.
Мне нужно было выиграть мой «серебряный вариант», и я попробовал это сделать.
– Если Паскву, как выразился Бойль, не «пришьют» сразу же после устроенного ему побега, разве полиция не сумеет вернуть его в камеру? Шерифы всех кантонов знают его и очно и заочно. Где он спрячется? На необжитых землях? Выдадут фермеры или охотники. В какой-нибудь лесной «берлоге»? Долго не просидит. Ему нужны выпивка, карты и партнеры. А «хозяина» найти тоже можно. Ведь кто-то вел переговоры с конторой «Гопкинс и сын», кто-то вносил тридцать тысяч франков в ее депозит вместе с комиссионными. Явно не Пасква. Он даже писать не умеет.
– А если подставная фигура?
– Тогда и ее просветят насквозь. Кого-то назовет, что-то скажет. Потянется ниточка. Мердок не всесилен.
Впервые было названо имя Мердока, но это уже никого не удивило. Все знали или догадывались, кто стоял позади авантюры с серебром.
– Нам нужно скомпрометировать Мердока до выборов, – сказал Уэнделл.
– Успеем, – подтвердил я уверенно. – У меня достаточно материала. А кое-что знает Бойль. Например, то, что у гангстеров, орудовавших на пароходе, были повязки из галуна. Пасква нам теперь не нужен. Ни до суда, ни на суде вы от него ничего не добьетесь.
В конце концов можно пойти и на открытую схватку с Мердоком. Однако Уэнделлу я этого не сказал.
– Вы что-то не договариваете, Ано. – Уэнделл пристально посмотрел мне в глаза.
– Возможно. Но у меня есть шансы. Пусть Бойль ведет следствие, я подожду. Вам же невыгодно, чтобы меня пристрелили на улице. А если такое случится до выборов, вы получите конверт с материалами, достаточными, чтобы сбросить Мердока с избирательного плацдарма, как пешку с доски.
– Хорошо, – согласился Уэнделл. – Я вам верю. А Паскву отпустите, – обратился он к Бойлю, – как-нибудь потише, чтобы не пронюхали газетчики.
Как все произошло, позже рассказал мне Бойль. Паскву вывезли без наручников в тюремном фургоне под охраной двух полицейских. Оба были проинструктированы и знали, что делать.
– Куда вы меня везете? – осведомился Пасква, садясь в фургон.
– Не разговаривать! – крикнул младший из полицейских.
– Скажи ему. Бой, – вмешался старший, с нашивками сержанта, – с нас же не брали обязательств скрывать от него цель поездки.
– В Вудвилль, – нехотя пробурчал младший.
– Зачем? – удивился Пасква.
– Судить тебя будут в Вудвилле.
– Почему не здесь?
– А там присяжные из окрестных фермеров. Их не купишь. Да и вашего брата они не любят.
Разговор этот был обдуман Бойлем и отрепетирован заранее. И он вполне удовлетворил Паскву. Тот хихикнул и полез в фургон. Почему с него сняли наручники, не спросил.
Отъехав от Города, на лесном шоссе тюремная карета остановилась. Сержант открыл заднюю дверцу и сказал Паскве:
– Можешь оправиться.
– Где?
– Пойди вон туда, к кустам.
– Со мной пойдете?
– Нет, – зевнул сержант. – Все одно бежать тебе некуда – везде поймаем.
Но Пасква знал, как и когда бежать. Такого случая упустить он не мог, а размышлять о причинах беззаботности охранников времени не было. Он просто укрылся за кустами и замер. Потом тихо-тихо начал удаляться в лесную темноту.
– Скоро ты? – окликнул младший из полицейских.
Никто не ответил.
– Должно, сбежал, – сказал старший громко, чтобы скрывшийся Пасква его услышал, – снимут теперь у меня сержантские нашивки.
– Не искать же его в лесу, – ответил младший.
Потом они сели на свои места в карете-фургоне и отбыли для подробного доклада в Город. Все в точности соответствовало приказу начальства. А приказы не обсуждаются.
В моей задаче «мат в два хода» первый ход был сделан. Оставался второй.
– Вы о них и расскажете. Как искали и как нашли. Уэнделл оценит ваши усилия.
– Но не ваши. На что же рассчитываете вы?
– На вашу любезность. Она мне понадобится. Может быть, после того, как вы поговорите с Уэнделлом.
Мне почудилось, что в глазах Бойля промелькнула тревога.
– А если вы проболтаетесь? Мне это, пожалуй, обойдется дороже.
– Во-первых, я не болтлив, господин комиссар, во-вторых, нас связывают хорошие отношения и, в-третьих, я не захочу ссориться с сенатором.
– Но он, кажется, уходит в отставку?
– Не тревожьтесь, Бойль, я не попрошу у вас места полицейского инспектора.
– Скромничаете, мсье Ано, – усмехается Бойль и добавляет как бы вскользь, между прочим: – Вы могли бы работать и моим помощником.
Еще одно предложение. Вы мне льстите, господин Бойль! Будет достаточно и вашей ответной любезности. Лишь бы найти серебро.
– Спасибо, Бойль, но у меня другие перспективы. А пока подождем результатов розыска.
С этими словами я откланиваюсь.
Серебро нашли в тот же день к ночи, нашли именно там, где предполагал Мартин. Ни один из ящиков не был выброшен на рынок, и охранявшие их четверо «пистолетников» сдались полицейским без выстрела. Мало того, они назвали своего главаря и номинального хозяина хижины. Чек Пасква!
Скупую информацию об этом я получил от инспектора Кроша, встретившего меня рано утром по дороге в сенатский клуб. Инспектор передал также извинения Главного комиссара, которому срочные дела не позволяют увидеться со мной лично, и просьбу не говорить пока никому о найденном серебре, дабы не спугнуть еще оставшихся на свободе преступников.
Придя в сенатский клуб, я сразу же попросил газеты. Но о находке серебра в них не было ни слова.
Пресса молчала и на следующий день. Я сидел у себя в номере и рассеянно листал «Сити ньюс», когда меня позвали к телефону. Звонил Уэнделл.
– Приезжайте ко мне, Ано. Вы здесь нужны. Немедленно, и никаких отговорок. Экипаж за вами выслан. Жду.
Я выехал. Уэнделл жил в ампирной вилле. К дверям надо было идти через сад, мимо окон хозяйского кабинета. Сквозь тюлевые прозрачные занавески я разглядел лысый затылок Бойля, сидевшего в кресле спиной к окну. Зачем я понадобился? Или Бойль струсил и рассказал о письме, или Уэнделл решил сдержать свое обещание относительно Пасквы.
– Садитесь, Ано. Как вам уже, наверное, известно, серебро найдено, и не без ваших усилий, – сказал Уэнделл. Я взглянул на Бойля, но он отвел глаза, а Уэнделл усмехнулся и продолжил: – Я одобряю и понимаю ваше самоисключение из дела. Это вполне согласуется с вашими планами. Я сообщил о них Бойлю от своего имени, как вы и просили, но дело несколько осложняется: хижина, оказывается, принадлежит… – Он не закончил и повернулся к полицейскому комиссару: – Расскажите сами, Бойль.
– Хижину, ранее принадлежавшую Вудвилльскому охотничьему обществу, купил через комиссионную контору «Гопкинс и сын» Чек Пасква за тридцать тысяч франков, – монотонно начал Бойль. – Купил незадолго до похищения серебра с парохода и, видимо, с расчетом на это похищение. Более надежного места для хранения слитков трудно найти. Но откуда у бродяги с большой дороги такие деньги? Сначала он вообще отрицал эту покупку, но справкой из конторы «Гопкинс и сын» мы приперли его к стенке. Сознался. А деньги, мол, выиграл в карты в каком-то игорном доме, точно не помнит. Но дома, где играют крупно, мы уже проверили – Паскву там не знают. Мелкие заведения, вроде «Аполло», в счет не идут. Значит, Пасква только расписался в договоре, а деньги внес кто-то другой.
– Кто, мы догадываемся, – вставил Уэнделл.
– Но у нас нет доказательств. Кассира комиссионной конторы мы еще не допрашивали, а Пасква не назвал ни одного имени. Мало того, он даже не помнит, вносил ли деньги лично или кто-то сделал это по его поручению. Выиграл, хвалился, пьян был, кто-то предложил от чьего-то имени купить охотничий домик, ну и согласился, благо денег много на руках – девать некуда – и купил. Как купил – не помнит. Через кого купил – тоже не помнит.
– А как он объясняет спрятанные в подвале хижины две тонны серебра в ящиках? – спросил я.
– Никак. Говорит, что купил домик, а переехать туда не успел. Дела. О серебре понятия не имеет. Знал бы, что оно в подвале, давно бы вывез. А гангстеры на очной ставке, увидев Паскву, сразу же отказались признать в нем своего главаря, хотя на предварительном допросе в Вудвилле назвали его имя. Был, мол, главарь, представился как Пасква, нанял их для охраны лесного домика, только человек, которого они видят в комнате, совсем не тот, кто нанимал и платил. Никаких других признаний из них пока выжать не удалось, но есть все основания думать, что они были наняты не только для охраны спрятанных в подвале слитков, но и непосредственно участвовали в налете на пароход. Старые уголовники, полиции давно известные. Расколоть их, я полагаю, будет нетрудно. Нетрудно и отпустить Паскву, как хочет этого мсье Ано, и, вероятно, того «пришьют» свои как предателя. Но кого мы будем судить?
– Четырех «пистолетников», – сказал я, сказал не для Бойля, а для Уэнделла, которого, видимо, еще больше волновал этот вопрос, я-то знал, в кого он целил. – Надеюсь, Бойль справится с ними, и они выдадут остальных.
– Кроме хозяина, – уточнил Бойль, – а Пасква и так у нас.
Бойль и Уэнделл колебались. «Пистолетники» могут и не знать Мердока, Пасква его не выдаст, а суд над Пасквой превратится в спектакль, который разыграют нанятые Мердоком адвокаты.
Мне нужно было выиграть мой «серебряный вариант», и я попробовал это сделать.
– Если Паскву, как выразился Бойль, не «пришьют» сразу же после устроенного ему побега, разве полиция не сумеет вернуть его в камеру? Шерифы всех кантонов знают его и очно и заочно. Где он спрячется? На необжитых землях? Выдадут фермеры или охотники. В какой-нибудь лесной «берлоге»? Долго не просидит. Ему нужны выпивка, карты и партнеры. А «хозяина» найти тоже можно. Ведь кто-то вел переговоры с конторой «Гопкинс и сын», кто-то вносил тридцать тысяч франков в ее депозит вместе с комиссионными. Явно не Пасква. Он даже писать не умеет.
– А если подставная фигура?
– Тогда и ее просветят насквозь. Кого-то назовет, что-то скажет. Потянется ниточка. Мердок не всесилен.
Впервые было названо имя Мердока, но это уже никого не удивило. Все знали или догадывались, кто стоял позади авантюры с серебром.
– Нам нужно скомпрометировать Мердока до выборов, – сказал Уэнделл.
– Успеем, – подтвердил я уверенно. – У меня достаточно материала. А кое-что знает Бойль. Например, то, что у гангстеров, орудовавших на пароходе, были повязки из галуна. Пасква нам теперь не нужен. Ни до суда, ни на суде вы от него ничего не добьетесь.
В конце концов можно пойти и на открытую схватку с Мердоком. Однако Уэнделлу я этого не сказал.
– Вы что-то не договариваете, Ано. – Уэнделл пристально посмотрел мне в глаза.
– Возможно. Но у меня есть шансы. Пусть Бойль ведет следствие, я подожду. Вам же невыгодно, чтобы меня пристрелили на улице. А если такое случится до выборов, вы получите конверт с материалами, достаточными, чтобы сбросить Мердока с избирательного плацдарма, как пешку с доски.
– Хорошо, – согласился Уэнделл. – Я вам верю. А Паскву отпустите, – обратился он к Бойлю, – как-нибудь потише, чтобы не пронюхали газетчики.
Как все произошло, позже рассказал мне Бойль. Паскву вывезли без наручников в тюремном фургоне под охраной двух полицейских. Оба были проинструктированы и знали, что делать.
– Куда вы меня везете? – осведомился Пасква, садясь в фургон.
– Не разговаривать! – крикнул младший из полицейских.
– Скажи ему. Бой, – вмешался старший, с нашивками сержанта, – с нас же не брали обязательств скрывать от него цель поездки.
– В Вудвилль, – нехотя пробурчал младший.
– Зачем? – удивился Пасква.
– Судить тебя будут в Вудвилле.
– Почему не здесь?
– А там присяжные из окрестных фермеров. Их не купишь. Да и вашего брата они не любят.
Разговор этот был обдуман Бойлем и отрепетирован заранее. И он вполне удовлетворил Паскву. Тот хихикнул и полез в фургон. Почему с него сняли наручники, не спросил.
Отъехав от Города, на лесном шоссе тюремная карета остановилась. Сержант открыл заднюю дверцу и сказал Паскве:
– Можешь оправиться.
– Где?
– Пойди вон туда, к кустам.
– Со мной пойдете?
– Нет, – зевнул сержант. – Все одно бежать тебе некуда – везде поймаем.
Но Пасква знал, как и когда бежать. Такого случая упустить он не мог, а размышлять о причинах беззаботности охранников времени не было. Он просто укрылся за кустами и замер. Потом тихо-тихо начал удаляться в лесную темноту.
– Скоро ты? – окликнул младший из полицейских.
Никто не ответил.
– Должно, сбежал, – сказал старший громко, чтобы скрывшийся Пасква его услышал, – снимут теперь у меня сержантские нашивки.
– Не искать же его в лесу, – ответил младший.
Потом они сели на свои места в карете-фургоне и отбыли для подробного доклада в Город. Все в точности соответствовало приказу начальства. А приказы не обсуждаются.
В моей задаче «мат в два хода» первый ход был сделан. Оставался второй.
17. Второй ход
Куда бежал Пасква? В Вудвилль? Нет, конечно. Слишком далеко. В лесную глушь? Едва ли. Там можно встретить и голодного волка, и дикого кабана, да и ночевка где-нибудь в земляной норе без еды и водки – не перспектива для Пасквы. К Реке? Тоже не резон. Нарвешься на рыбаков, охраняющих сети и лодки, рыбацких или пастушьих собак. Ближе всего Город, а на «дне» его всегда найдется местечко, где встретят, накормят, напоят и спрячут. Значит, к утру Пасква должен быть уже в Городе, и, следовательно, мой разговор с Мердоком можно отложить до утра.
Вернувшись ночью от Бойля – похоже, эти ночные встречи становятся для меня нормой, – я уже не ложусь спать – жду открытия бара, чтобы заказать завтрак. Но заказывать его не приходится. Появляется, как обычно без стука, Мартин с пачкой газет под мышкой и в сопровождении официанта, несущего традиционный завтрак на двоих – бекон, яичницу и яблочный сок.
Пока я просматриваю газеты, Мартин молчит, ожидая моей реакции. Все газеты полны сообщениями о сенсационной находке двух тонн серебра. Почти дословно повторялось интервью Бойля. Корреспонденты спрашивали, Бойль отвечал.
«Вы уверены, что это то самое серебро?
– Конечно. В банке города проверили число слитков и общий их вес. Все сходится. Вызванный нами представитель сильвервилльского казначейства тоже опознал слитки и ящики. Именно их и погрузили тогда в трюм «Гекльберри Финна».
– И вывезли с построенной специально пристани в лесную хижину?
– Несомненно.
– Где находится хижина?
– В нескольких десятках километров от Вудвилля, в глуши прибрежных лесов. Взгляните на карту. Хижина помечена крестиком. Вот она».
Здесь газеты дали фотографию – сплошное черное пятно, белая нитка Реки, кружочек с надписью «Вудвилль» и в трех сантиметрах от него белый крестик.
«Кому принадлежит хижина?
– Выясняем. Она необитаема.
– А что говорят окрестные фермеры?
– Ничего. Они и не забирались в эти дебри.
– Но кто-нибудь знал о ней?
– Охотники. Один из них даже стучался в ворота, хотел переночевать, но никто ему не ответил. А перелезть через высокий бревенчатый забор он не решился.
– Кто он? Назовите имя и адрес.
– Пока не могу. Следствие не закончено.
– Но каким образом вы догадались, что серебро находится именно там?
– Мы искали долго – в Ойлере, Сильвервилле, Вудвилле и в прибрежных фермерских и рыбацких поселках, перерыли все городское «дно». Допросили сотни людей и в конце концов пришли к такому выводу.
– Значит, предстоит еще найти виновников кражи?
– Сейчас этим занимаемся. А главное уже сделано. Серебро найдено – все целиком.
– Общественность это оценит, мистер Бойль.
– Благодарю вас, джентльмены».
Нигде не называлось имя Пасквы: о преступлении в «Аполло» уже забыли, а с серебром, найденным в лесной хижине, Бойль умышленно его не связал. Не сообщил он и о ночном побеге Пасквы, и об арестованных четырех «пистолетниках». Газеты только вскользь замечали, что следствие по делу о похищении слитков еще продолжается и вскоре все преступники будут разоблачены и взяты под стражу. В сущности, газетные комментарии сводились к панегирикам Бойлю – ему одному приписывались честь и слава победителя, вернувшего Городу украденное у него богатство. Ни о нашем письме к Стилу, ни обо мне, передавшем это письмо комиссару, даже не упоминалось: Бойль и Уэнделл сдержали слово.
– Паскву выпустили. Сегодня ночью, – говорю я.
– Просто выпустили?
– Без объяснений. Сейчас он, наверное, уже в Городе.
Я рассказываю Мартину о своих беседах с Бойлем и Уэнделлом.
– Большим человеком становишься, – иронически замечает он. – Что будешь делать?
– Для начала условлюсь о срочной встрече с Мердоком. Поведаю ему о Паскве все, как задумали.
– А потом?
– Будем ждать сообщения о судьбе Пасквы. Прикончат его или простят. Угадал я или не угадал.
– Думаешь зацепить Мердока? Ну а если он вспомнит, что мы тоже были в его лесной «берлоге» в то время, когда загружали в подвал серебро?
– Может, и вспомнит. Но возникнет вопрос: почему мы молчали два месяца? Из страха? Он знает, что я его не боюсь. Из выгоды промолчать, а потом напомнить, когда придет время? Вот оно и пришло, а мы в стороне – по-прежнему молчим. И никакой прибыли не получаем. Ни тайной, ни явной. Мердок наверняка узнал бы о нашем вмешательстве, если б оно было вознаграждено. Но вознаградили-то Паскву! Это – во-первых, а во-вторых, мы ничего не требуем от Мердока. Ни денег, ни постов. Тебе не нужна должность редактора «Брэд энд баттер», да и я не прошусь в советники к будущему сенатору. Так кого же ему винить в полицейском налете на хижину? Паскву, и только Паскву. Особенно после моего сообщения. А продиктовано оно стремлением укрепить наши дружеские связи. Чеков у него не беру, но дружбу закрепляю. Он, зная мою аполитичность, подумает, что я не прочь сблизиться с ассоциацией, которая может получить несколько мест в сенате. Предполагает он это? Предполагает. А вот получит ли? Этого, Дон, я пока тебе не скажу.
– Из того, что я от тебя услышал, – задумчиво рассуждает Мартин, – делаю нехитрый вывод: Уэнделл и Бойль что-то замышляют против Мердока. И до выборов.
– Вероятно, скоро нам с тобой придется официально вспомнить о повязках из галуна на рукавах «пистолетников», спускавших нам лодку с палубы «Гека Финна».
– Вспомним, если понадобится. Только не поторопились ли мы с Пасквой? Может, целесообразнее было бы оставить его в тюрьме до суда?
– В Городе нет смертной казни, а на суде он все равно не выдал бы Мердока. Да и у других «пистолетников» на «Геке Финне» были повязки из галуна. Стил тоже вспомнит, если ему подскажут.
Вопрос решен, и я звоню от портье Мердоку.
– Говорит Ано, – произношу я шепотком, чтобы за стойкой не слышали. – Укажите место, где мы с вами могли бы встретиться. – Имени Мердока я при этом не называю.
– Когда? – спрашивает он.
– Немедленно.
– Так важно?
– Да.
– Приезжайте в кафе «Жюн» на улице Старых вязов. Это недалеко от театра.
Я надеваю парадный сюртук, лиловый цилиндр.
Мердок уже ждет в полутемном зале за столиком.
– Что случилось, Ано?
– Вы же читали газеты.
– При чем здесь я? – Тон его холодеет.
– Во-первых, серебро было спрятано в вашей хижине.
– Хижина не моя, я в тот раз воспользовался ею случайно.
– Известно, что хижина принадлежит Паскве, хотя он и отрицал это на допросе.
– Пасква назвал меня?
– Нет, не назвал.
– Тогда пусть в полиции проверяют, кем и у кого она куплена.
– Я полагаю, уже проверили. Но не в этом главное.
– В чем?
– В том, что рассказал мне за завтраком в сенатском клубе комиссар Бойль, – сочиняю я. – В том, что он не поведал газетчикам.
– А именно? – Тон Мердока совсем ледяной.
– Что Пасква купил себе свободу за две тонны серебряных слитков. – Я внутренне торжествую, видя, как мертвенно бледнеет Мердок.
– Бойль так и сказал?
– Не совсем. Но я так понял. Пасква, мол, бежал прошлой ночью, когда его отправляли в вудвилльскую тюрьму в обычной тюремной карете под охраной всего двух полицейских, причем без кандалов и наручников. Бежал где-то за Городом на лесной дороге, воспользовавшись случайной остановкой. Удивленный, я спросил Бойля, почему была проявлена такая беззаботность по отношению к опасному преступнику. Бойль как-то странно усмехнулся и ответил: «Теперь он никому не опасен. Главное, что благодаря ему мы нашли серебро». Ну, я сделал свой вывод и, вернувшись в отель, тут же позвонил вам.
– Бегство Пасквы и дальнейшая судьба его меня не интересуют, но за любопытную информацию спасибо, – медленно, очень медленно, как бы нехотя замечает Мердок, и мне кажется, думает он примерно о том, о чем предупреждал меня Мартин: взвешивает все «про» и «контра» вероятности нашего участия в удаче полиции. Но говорит Мердок о другом: – Мне очень жаль, что вы не взяли моего чека, Ано.
– Я работаю на Стила, дружище, – напоминаю я.
– Меня не интересует личность Стила, – сердито перебивает Мердок, – меня интересует личность Уэнделла. Сейчас, во время предвыборной кампании, возможны всякие маневры конкурирующих партий. Любопытно, например, собираются ли ущемить меня популисты в связи с делом таинственно бежавшего Пасквы?
– Я не выдаю партийных секретов, Мердок.
– Вы же не популист.
– Тем более. Меня к секретам и не подпускают.
– Но с вами достаточно откровенны.
– Поверхностно, Мердок. По касательной. Но то, что мог рассказать, рассказал. Из чистой взаимоприязни. Пока, конечно.
– Пока?
– Разве можно заглянуть в будущее? Мало ли куда и когда разбросает нас жизнь. Обойдемся без чеков.
Мердок встает. Мы прощаемся. Похоже, он мне поверил. Тогда все идет как надо. Мат в два хода, и оба сделаны. Остается ждать конца Пасквы.
Я узнаю о нем от Мартина в баре «Омона» через два дня.
– Отойдем от стойки, – шепчет он, – есть новости.
Мы отходим с пивными кружками к столику.
– Сейчас встретил инспектора привокзального района. Сегодня утром Паскву нашли мертвым у бильярдной, с тремя пулевыми ранениями, в грудь и живот. Инспектор предполагает конкурентные счеты. Месть за Бидо. Но мы-то знаем.
– Угадали, – говорю я.
– Ты угадал и отомстил за Луи.
– Это не месть, а возмездие.
– Может, и так, – соглашается Мартин и почему-то спрашивает: – А что делает Пит?
– Собирает материалы, теперь уже против Мердока.
– У Жанвье?
– Не только. В бильярдных и барах.
– Рискуем и его жизнью, Юри.
– Пит сам вызвался. А он человек осторожный. Ни во что не вмешивается. Лишь угощает и слушает.
– Кажется, скоро Мердоку будет жарко.
Я соглашаюсь с Мартином, не вдаваясь в подробности, – тороплюсь. Нужно повидаться с Бойлем, Уэнделлом и Стилом. Первых двух рассчитываю найти на бирже. О том, что Уэнделл поехал туда, сообщила мне его секретарша в управлении заводов. Бойль, надо думать, воспользовался тем же источником информации. Доложить Уэнделлу о Паскве он должен до выпуска вечерних газет.
В шестом кабинете фондовой биржи я вижу сразу троих – Уэнделла, его маклера Кингстона и Бойля, несколько смущенного моим появлением. Но Уэнделл как будто даже обрадован.
– Привет человеку, который всегда появляется вовремя. Мы только что о вас вспоминали, – улыбается он и обращается к маклеру: – Проверьте ваших брокеров, Кингстон, а мы тут обсудим одно дело.
Кингстон, почтительно поклонившись, уходит в биржевой зал, а Уэнделл продолжает:
– Конечно, вы уже знаете, мсье Ано.
«Мсье» он добавляет для Бойля.
– Знаю, мистер Уэнделл.
– От кого, не секрет?
– Не секрет. От репортера «Брэд энд баттер».
– И в каком же духе будет сообщение в газете?
– Полиция предполагает конкурентные счеты, – повторяю я слова Мартина. – Привокзальный район – я имею в виду ночные бары, закусочные и бильярдные – это район «пистолетников», услугами которых пользуются и наши конкуренты на выборах, в частности «джентльмены». Убийство Пасквы рассматривается как месть за Бидо. В том же духе будет подана заметка в газете.
– А что вы скажете, Бойль? – спрашивает Уэнделл.
– Не возражу, когда ко мне обратятся.
– Правильно, Бойль. Пока эта версия устраивает нас. Мы так и сообщим в «Сити ньюс», только не на первой полосе и как можно сдержаннее. В свое время мы к этому вернемся – в прямой связи с серебром. Вы меня понимаете, Ано?
Он забывает о «мсье», Бойль тотчас это замечает.
– У меня есть предложение, мистер Уэнделл. – Я продолжаю держаться официально. – Хорошо, если бы статья о похитителях серебра была написана не рядовым сотрудником газеты и даже не ее редактором. Автором, мне кажется, должен быть человек более влиятельный и, главное, более авторитетный для всех избирателей.
– Кто же, по-вашему?
– Скажем, сенатор Стил.
Уэнделл долго молчит, он очень серьезен.
– Ценное предложение, – откликается наконец он, – весьма ценное. Статья сенатора Стила – это бомба. Она сметет и самого Мердока, и его кандидатов. Но достаточно ли обвинительных материалов будет у Стила? И достаточно ли они будут убедительны?
– А мы ему поможем.
– Вы – первый, – говорит Бойль. – Вспомните, что вы рассказывали мне о галунщиках.
– Многие вспомнят, когда это потребуется, – отвечаю я. – Бойль же соберет все сведения о лице, внесшем тридцать тысяч франков на текущий счет комиссионной конторы, подытожит показания мердоковских «пистолетников», потревожит жертв их предвыборного шантажа – Стилу никто не откажет, – вот вам и тезисы для обвиняющего удара сенатора. Подготовит его профессиональный журналист, сохранив речевую манеру Стила. А сенатора уговаривать не придется. Он сделает это с полной убежденностью в собственной правоте.
Не знаю, почему я с такой категоричностью предложил кандидатуру Стила. Лучшей, правда, не найти для задуманного Уэнделлом выступления. Но Стил упрям и по-своему капризен. Нелегко убедить его, если упрется. Сколько раз спорили с ним о Доноване – все бесплодно. Однако о Мердоке он спорить не будет. Нужно только вовремя и решительно подсказать.
Стил еще хворает и, несмотря на теплый вечер, сидит у камина, вытянув ноги к огню. Он внимательно и не без удовольствия выслушивает сплетни и новости, но мне кажется, что на уме у него другое.
– Вас что-то беспокоит, Стил? – спрашиваю я.
– Минни задерживается. Уехала кататься с Мартином и до сих пор не вернулась.
– И вас это тревожит?
– Откровенно говоря, да. Боюсь, как бы дружба не перешла в увлечение.
– Забудьте об этом. Джемс. – Я впервые после давнего обещания называю его по имени. – Мартин не соблазнитель и на роль жениха тоже не претендует. Он человек из иного мира и скоро, вероятно, исчезнет отсюда, как и я. А пока поговорим лучше о делах…
Я рассказываю ему о встречах с Мердоком и о его попытках сделать меня своим агентом в лагере Стила, о шантаже избирателей, о преступлении в «Аполло» с целью скомпрометировать партию популистов и о моих ответных действиях, закончившихся казнью Пасквы. Последнее почему-то больше всего заинтересовывает сенатора.
– А вы, оказывается, умный и хитрый политик, Ано, – говорит он. – Перехитрили Мердока. Хотите, я отдам вам все свои голоса, которые получу на выборах? Это разрешается по конституции, если я тут же подам в отставку.
– Не надо, Стил. Отдайте их кому-нибудь. Я только гость здесь. А если судьба забросила меня к вам надолго, то я просто перейду в другой лагерь.
– К Доновану?
– Конечно. Он наиболее прогрессивен.
– Жаль, – вздыхает Стил, – спорить не буду. Я давно знаю ваши политические симпатии. Но пока вы работаете у меня и предлагаете покончить с Мердоком. Как? У нас нет главного – доказательства его вины в ограблении казначейства.
– Может быть, и не личной вины, ее приходится только предполагать, но вина его ассистентов бесспорна. Вы помните повязки на рукавах у парней, спускавших нам лодку с остановленного на Реке парохода?
Стил морщится.
– Кажется, помню. У одного, во всяком случае. Но это еще не доказательство.
– А кто задержал пароход? Кто перестрелял охрану? Кто знал о нападении? Я вам скажу: Мердок. Он сам предупредил меня и Мартина, чтобы мы не покидали ночью каюту, когда начнется перестрелка на палубе. Далее, на чьи средства и кем была построена пристань на лесистом берегу, куда выгрузили серебро из пароходного люка, и кому принадлежала лесная хижина, где нашли ящики со слитками? Бойль уже выяснил – Паскве.
Стил молчит, о чем-то сосредоточенно думая.
– Все эти доказательства – косвенные. Иначе Бойль давно бы арестовал Мердока, – наконец произносит он.
– Мердока и не требуется арестовывать. Прямых улик нет. Но скомпрометировать его шайку можно и должно. Так считают и Бойль, и Уэнделл. А сделаете это вы, выступив против реставраторов с обвинением их в грабеже, шантаже и мошенничестве. Именно вы, сенатор, как самый решительный противник закона об ассоциациях. Все дополнительные сведения предоставит вам Бойль. Статью подготовит Мартин. Вам останется только подписать ее. Как сказал Уэнделл, она станет бомбой, которая сметет на выборах и Мердока, и его шайку.
Вернувшись ночью от Бойля – похоже, эти ночные встречи становятся для меня нормой, – я уже не ложусь спать – жду открытия бара, чтобы заказать завтрак. Но заказывать его не приходится. Появляется, как обычно без стука, Мартин с пачкой газет под мышкой и в сопровождении официанта, несущего традиционный завтрак на двоих – бекон, яичницу и яблочный сок.
Пока я просматриваю газеты, Мартин молчит, ожидая моей реакции. Все газеты полны сообщениями о сенсационной находке двух тонн серебра. Почти дословно повторялось интервью Бойля. Корреспонденты спрашивали, Бойль отвечал.
«Вы уверены, что это то самое серебро?
– Конечно. В банке города проверили число слитков и общий их вес. Все сходится. Вызванный нами представитель сильвервилльского казначейства тоже опознал слитки и ящики. Именно их и погрузили тогда в трюм «Гекльберри Финна».
– И вывезли с построенной специально пристани в лесную хижину?
– Несомненно.
– Где находится хижина?
– В нескольких десятках километров от Вудвилля, в глуши прибрежных лесов. Взгляните на карту. Хижина помечена крестиком. Вот она».
Здесь газеты дали фотографию – сплошное черное пятно, белая нитка Реки, кружочек с надписью «Вудвилль» и в трех сантиметрах от него белый крестик.
«Кому принадлежит хижина?
– Выясняем. Она необитаема.
– А что говорят окрестные фермеры?
– Ничего. Они и не забирались в эти дебри.
– Но кто-нибудь знал о ней?
– Охотники. Один из них даже стучался в ворота, хотел переночевать, но никто ему не ответил. А перелезть через высокий бревенчатый забор он не решился.
– Кто он? Назовите имя и адрес.
– Пока не могу. Следствие не закончено.
– Но каким образом вы догадались, что серебро находится именно там?
– Мы искали долго – в Ойлере, Сильвервилле, Вудвилле и в прибрежных фермерских и рыбацких поселках, перерыли все городское «дно». Допросили сотни людей и в конце концов пришли к такому выводу.
– Значит, предстоит еще найти виновников кражи?
– Сейчас этим занимаемся. А главное уже сделано. Серебро найдено – все целиком.
– Общественность это оценит, мистер Бойль.
– Благодарю вас, джентльмены».
Нигде не называлось имя Пасквы: о преступлении в «Аполло» уже забыли, а с серебром, найденным в лесной хижине, Бойль умышленно его не связал. Не сообщил он и о ночном побеге Пасквы, и об арестованных четырех «пистолетниках». Газеты только вскользь замечали, что следствие по делу о похищении слитков еще продолжается и вскоре все преступники будут разоблачены и взяты под стражу. В сущности, газетные комментарии сводились к панегирикам Бойлю – ему одному приписывались честь и слава победителя, вернувшего Городу украденное у него богатство. Ни о нашем письме к Стилу, ни обо мне, передавшем это письмо комиссару, даже не упоминалось: Бойль и Уэнделл сдержали слово.
– Паскву выпустили. Сегодня ночью, – говорю я.
– Просто выпустили?
– Без объяснений. Сейчас он, наверное, уже в Городе.
Я рассказываю Мартину о своих беседах с Бойлем и Уэнделлом.
– Большим человеком становишься, – иронически замечает он. – Что будешь делать?
– Для начала условлюсь о срочной встрече с Мердоком. Поведаю ему о Паскве все, как задумали.
– А потом?
– Будем ждать сообщения о судьбе Пасквы. Прикончат его или простят. Угадал я или не угадал.
– Думаешь зацепить Мердока? Ну а если он вспомнит, что мы тоже были в его лесной «берлоге» в то время, когда загружали в подвал серебро?
– Может, и вспомнит. Но возникнет вопрос: почему мы молчали два месяца? Из страха? Он знает, что я его не боюсь. Из выгоды промолчать, а потом напомнить, когда придет время? Вот оно и пришло, а мы в стороне – по-прежнему молчим. И никакой прибыли не получаем. Ни тайной, ни явной. Мердок наверняка узнал бы о нашем вмешательстве, если б оно было вознаграждено. Но вознаградили-то Паскву! Это – во-первых, а во-вторых, мы ничего не требуем от Мердока. Ни денег, ни постов. Тебе не нужна должность редактора «Брэд энд баттер», да и я не прошусь в советники к будущему сенатору. Так кого же ему винить в полицейском налете на хижину? Паскву, и только Паскву. Особенно после моего сообщения. А продиктовано оно стремлением укрепить наши дружеские связи. Чеков у него не беру, но дружбу закрепляю. Он, зная мою аполитичность, подумает, что я не прочь сблизиться с ассоциацией, которая может получить несколько мест в сенате. Предполагает он это? Предполагает. А вот получит ли? Этого, Дон, я пока тебе не скажу.
– Из того, что я от тебя услышал, – задумчиво рассуждает Мартин, – делаю нехитрый вывод: Уэнделл и Бойль что-то замышляют против Мердока. И до выборов.
– Вероятно, скоро нам с тобой придется официально вспомнить о повязках из галуна на рукавах «пистолетников», спускавших нам лодку с палубы «Гека Финна».
– Вспомним, если понадобится. Только не поторопились ли мы с Пасквой? Может, целесообразнее было бы оставить его в тюрьме до суда?
– В Городе нет смертной казни, а на суде он все равно не выдал бы Мердока. Да и у других «пистолетников» на «Геке Финне» были повязки из галуна. Стил тоже вспомнит, если ему подскажут.
Вопрос решен, и я звоню от портье Мердоку.
– Говорит Ано, – произношу я шепотком, чтобы за стойкой не слышали. – Укажите место, где мы с вами могли бы встретиться. – Имени Мердока я при этом не называю.
– Когда? – спрашивает он.
– Немедленно.
– Так важно?
– Да.
– Приезжайте в кафе «Жюн» на улице Старых вязов. Это недалеко от театра.
Я надеваю парадный сюртук, лиловый цилиндр.
Мердок уже ждет в полутемном зале за столиком.
– Что случилось, Ано?
– Вы же читали газеты.
– При чем здесь я? – Тон его холодеет.
– Во-первых, серебро было спрятано в вашей хижине.
– Хижина не моя, я в тот раз воспользовался ею случайно.
– Известно, что хижина принадлежит Паскве, хотя он и отрицал это на допросе.
– Пасква назвал меня?
– Нет, не назвал.
– Тогда пусть в полиции проверяют, кем и у кого она куплена.
– Я полагаю, уже проверили. Но не в этом главное.
– В чем?
– В том, что рассказал мне за завтраком в сенатском клубе комиссар Бойль, – сочиняю я. – В том, что он не поведал газетчикам.
– А именно? – Тон Мердока совсем ледяной.
– Что Пасква купил себе свободу за две тонны серебряных слитков. – Я внутренне торжествую, видя, как мертвенно бледнеет Мердок.
– Бойль так и сказал?
– Не совсем. Но я так понял. Пасква, мол, бежал прошлой ночью, когда его отправляли в вудвилльскую тюрьму в обычной тюремной карете под охраной всего двух полицейских, причем без кандалов и наручников. Бежал где-то за Городом на лесной дороге, воспользовавшись случайной остановкой. Удивленный, я спросил Бойля, почему была проявлена такая беззаботность по отношению к опасному преступнику. Бойль как-то странно усмехнулся и ответил: «Теперь он никому не опасен. Главное, что благодаря ему мы нашли серебро». Ну, я сделал свой вывод и, вернувшись в отель, тут же позвонил вам.
– Бегство Пасквы и дальнейшая судьба его меня не интересуют, но за любопытную информацию спасибо, – медленно, очень медленно, как бы нехотя замечает Мердок, и мне кажется, думает он примерно о том, о чем предупреждал меня Мартин: взвешивает все «про» и «контра» вероятности нашего участия в удаче полиции. Но говорит Мердок о другом: – Мне очень жаль, что вы не взяли моего чека, Ано.
– Я работаю на Стила, дружище, – напоминаю я.
– Меня не интересует личность Стила, – сердито перебивает Мердок, – меня интересует личность Уэнделла. Сейчас, во время предвыборной кампании, возможны всякие маневры конкурирующих партий. Любопытно, например, собираются ли ущемить меня популисты в связи с делом таинственно бежавшего Пасквы?
– Я не выдаю партийных секретов, Мердок.
– Вы же не популист.
– Тем более. Меня к секретам и не подпускают.
– Но с вами достаточно откровенны.
– Поверхностно, Мердок. По касательной. Но то, что мог рассказать, рассказал. Из чистой взаимоприязни. Пока, конечно.
– Пока?
– Разве можно заглянуть в будущее? Мало ли куда и когда разбросает нас жизнь. Обойдемся без чеков.
Мердок встает. Мы прощаемся. Похоже, он мне поверил. Тогда все идет как надо. Мат в два хода, и оба сделаны. Остается ждать конца Пасквы.
Я узнаю о нем от Мартина в баре «Омона» через два дня.
– Отойдем от стойки, – шепчет он, – есть новости.
Мы отходим с пивными кружками к столику.
– Сейчас встретил инспектора привокзального района. Сегодня утром Паскву нашли мертвым у бильярдной, с тремя пулевыми ранениями, в грудь и живот. Инспектор предполагает конкурентные счеты. Месть за Бидо. Но мы-то знаем.
– Угадали, – говорю я.
– Ты угадал и отомстил за Луи.
– Это не месть, а возмездие.
– Может, и так, – соглашается Мартин и почему-то спрашивает: – А что делает Пит?
– Собирает материалы, теперь уже против Мердока.
– У Жанвье?
– Не только. В бильярдных и барах.
– Рискуем и его жизнью, Юри.
– Пит сам вызвался. А он человек осторожный. Ни во что не вмешивается. Лишь угощает и слушает.
– Кажется, скоро Мердоку будет жарко.
Я соглашаюсь с Мартином, не вдаваясь в подробности, – тороплюсь. Нужно повидаться с Бойлем, Уэнделлом и Стилом. Первых двух рассчитываю найти на бирже. О том, что Уэнделл поехал туда, сообщила мне его секретарша в управлении заводов. Бойль, надо думать, воспользовался тем же источником информации. Доложить Уэнделлу о Паскве он должен до выпуска вечерних газет.
В шестом кабинете фондовой биржи я вижу сразу троих – Уэнделла, его маклера Кингстона и Бойля, несколько смущенного моим появлением. Но Уэнделл как будто даже обрадован.
– Привет человеку, который всегда появляется вовремя. Мы только что о вас вспоминали, – улыбается он и обращается к маклеру: – Проверьте ваших брокеров, Кингстон, а мы тут обсудим одно дело.
Кингстон, почтительно поклонившись, уходит в биржевой зал, а Уэнделл продолжает:
– Конечно, вы уже знаете, мсье Ано.
«Мсье» он добавляет для Бойля.
– Знаю, мистер Уэнделл.
– От кого, не секрет?
– Не секрет. От репортера «Брэд энд баттер».
– И в каком же духе будет сообщение в газете?
– Полиция предполагает конкурентные счеты, – повторяю я слова Мартина. – Привокзальный район – я имею в виду ночные бары, закусочные и бильярдные – это район «пистолетников», услугами которых пользуются и наши конкуренты на выборах, в частности «джентльмены». Убийство Пасквы рассматривается как месть за Бидо. В том же духе будет подана заметка в газете.
– А что вы скажете, Бойль? – спрашивает Уэнделл.
– Не возражу, когда ко мне обратятся.
– Правильно, Бойль. Пока эта версия устраивает нас. Мы так и сообщим в «Сити ньюс», только не на первой полосе и как можно сдержаннее. В свое время мы к этому вернемся – в прямой связи с серебром. Вы меня понимаете, Ано?
Он забывает о «мсье», Бойль тотчас это замечает.
– У меня есть предложение, мистер Уэнделл. – Я продолжаю держаться официально. – Хорошо, если бы статья о похитителях серебра была написана не рядовым сотрудником газеты и даже не ее редактором. Автором, мне кажется, должен быть человек более влиятельный и, главное, более авторитетный для всех избирателей.
– Кто же, по-вашему?
– Скажем, сенатор Стил.
Уэнделл долго молчит, он очень серьезен.
– Ценное предложение, – откликается наконец он, – весьма ценное. Статья сенатора Стила – это бомба. Она сметет и самого Мердока, и его кандидатов. Но достаточно ли обвинительных материалов будет у Стила? И достаточно ли они будут убедительны?
– А мы ему поможем.
– Вы – первый, – говорит Бойль. – Вспомните, что вы рассказывали мне о галунщиках.
– Многие вспомнят, когда это потребуется, – отвечаю я. – Бойль же соберет все сведения о лице, внесшем тридцать тысяч франков на текущий счет комиссионной конторы, подытожит показания мердоковских «пистолетников», потревожит жертв их предвыборного шантажа – Стилу никто не откажет, – вот вам и тезисы для обвиняющего удара сенатора. Подготовит его профессиональный журналист, сохранив речевую манеру Стила. А сенатора уговаривать не придется. Он сделает это с полной убежденностью в собственной правоте.
Не знаю, почему я с такой категоричностью предложил кандидатуру Стила. Лучшей, правда, не найти для задуманного Уэнделлом выступления. Но Стил упрям и по-своему капризен. Нелегко убедить его, если упрется. Сколько раз спорили с ним о Доноване – все бесплодно. Однако о Мердоке он спорить не будет. Нужно только вовремя и решительно подсказать.
Стил еще хворает и, несмотря на теплый вечер, сидит у камина, вытянув ноги к огню. Он внимательно и не без удовольствия выслушивает сплетни и новости, но мне кажется, что на уме у него другое.
– Вас что-то беспокоит, Стил? – спрашиваю я.
– Минни задерживается. Уехала кататься с Мартином и до сих пор не вернулась.
– И вас это тревожит?
– Откровенно говоря, да. Боюсь, как бы дружба не перешла в увлечение.
– Забудьте об этом. Джемс. – Я впервые после давнего обещания называю его по имени. – Мартин не соблазнитель и на роль жениха тоже не претендует. Он человек из иного мира и скоро, вероятно, исчезнет отсюда, как и я. А пока поговорим лучше о делах…
Я рассказываю ему о встречах с Мердоком и о его попытках сделать меня своим агентом в лагере Стила, о шантаже избирателей, о преступлении в «Аполло» с целью скомпрометировать партию популистов и о моих ответных действиях, закончившихся казнью Пасквы. Последнее почему-то больше всего заинтересовывает сенатора.
– А вы, оказывается, умный и хитрый политик, Ано, – говорит он. – Перехитрили Мердока. Хотите, я отдам вам все свои голоса, которые получу на выборах? Это разрешается по конституции, если я тут же подам в отставку.
– Не надо, Стил. Отдайте их кому-нибудь. Я только гость здесь. А если судьба забросила меня к вам надолго, то я просто перейду в другой лагерь.
– К Доновану?
– Конечно. Он наиболее прогрессивен.
– Жаль, – вздыхает Стил, – спорить не буду. Я давно знаю ваши политические симпатии. Но пока вы работаете у меня и предлагаете покончить с Мердоком. Как? У нас нет главного – доказательства его вины в ограблении казначейства.
– Может быть, и не личной вины, ее приходится только предполагать, но вина его ассистентов бесспорна. Вы помните повязки на рукавах у парней, спускавших нам лодку с остановленного на Реке парохода?
Стил морщится.
– Кажется, помню. У одного, во всяком случае. Но это еще не доказательство.
– А кто задержал пароход? Кто перестрелял охрану? Кто знал о нападении? Я вам скажу: Мердок. Он сам предупредил меня и Мартина, чтобы мы не покидали ночью каюту, когда начнется перестрелка на палубе. Далее, на чьи средства и кем была построена пристань на лесистом берегу, куда выгрузили серебро из пароходного люка, и кому принадлежала лесная хижина, где нашли ящики со слитками? Бойль уже выяснил – Паскве.
Стил молчит, о чем-то сосредоточенно думая.
– Все эти доказательства – косвенные. Иначе Бойль давно бы арестовал Мердока, – наконец произносит он.
– Мердока и не требуется арестовывать. Прямых улик нет. Но скомпрометировать его шайку можно и должно. Так считают и Бойль, и Уэнделл. А сделаете это вы, выступив против реставраторов с обвинением их в грабеже, шантаже и мошенничестве. Именно вы, сенатор, как самый решительный противник закона об ассоциациях. Все дополнительные сведения предоставит вам Бойль. Статью подготовит Мартин. Вам останется только подписать ее. Как сказал Уэнделл, она станет бомбой, которая сметет на выборах и Мердока, и его шайку.