Страница:
На головы обоим гостям хозяева надели нечто вроде хоккейных шлемов, плотно обхвативших виски и затылок. Ни Капитан, ни Библ не протестовали: доброжелательный вид их спутника не предвещал никаких опасностей. Потом он отошел в сторону и три раза повторил что-то совершенно неразличимое ни по интонации, ни по созвучиям. И следом за ним ту же звуковую абракадабру согласованно, почти единогласно, но негромко повторили все сидевшие на трибунах. И – странное дело – гости все поняли, как будто эту абракадабру произнесли, скандируя, по-русски:
– Вы называть вещи видеть их глазами мыслью.
– Вы поняли, Кэп? – спросил Библ.
– По складам, но понятно. Телепатия?
– Нет, это не телепатия. Мысль доходит с трудом и, как вы говорите, «по складам». По-моему, это чужой эмоциональный тонус, многократно усиленный: вы слышали, как все повторяли одно и то же. Нечто вроде эмоционального эха. А шлемы передают его непосредственно в мозг.
– Чего же они хотят?
– Именно того, что до нас дошло. Называйте любое слово, одновременно представляя его в уме. Они хотят изучить наш язык. Давайте, я попробую.
Библ повернулся на неощутимых шарнирах кресла лицом к трибунам и сказал, медленно отчеканивая слова:
– Голова, лицо, глаза, нос, рот, тело, руки, ноги… Ходить, лежать, летать, прыгать, пить, есть, спать, драться… Все это я представляю в зрительных образах, – добавил он для Капитана, – а в каких образах, например, представить зрительно такие понятия, как «думать», «понимать», «решать», «соглашаться» или, скажем, «да» или «нет», «хорошо» и «плохо», или просто частицу «не» перед любым существительным и глаголом?
Капитан засмеялся:
– А мы с вами, Библ, как клоуны на манеже. Так и будем поступать, как клоуны. Разыграем репризу. Я, допустим, буду показывать, что наливаю из бутылки в стакан, а вы разводите руками, качаете головой и всем видом демонстрируйте, что не поняли, отчетливо произнося при этом: «Не понимаю, нет!» Я тут же повторяю спектакль, вы – тоже. Потом в третий раз показываю, уже раздраженно крича: «Понятно?» Вы радостно подпрыгивайте и тоже кричите: «Да, да! Понял! Понятно!» Начинаем. Только серьезно.
Они и проделали это серьезно, не спеша, произнося слова отчетливо, не проглатывая ни буквы. А по окончании представления Капитан, обернувшись к зрителям, громко спросил:
– Поняли?
– Поняли, – неожиданно четко, без малейшего акцента ответил по-русски зал.
– Значит, понятно? – переспросил Капитан.
– Понятно, понятно.
– Да или нет?
– Да, да!
– Молниеносное обучение, – усмехнулся Капитан и сказал вполголоса Библу: – Начинаем второй урок. Сначала объясним местоимения: я, ты, он, мы, вы, они. Проще простого.
Объяснили.
– Еще реприза. Я делаю несколько шагов, вы стоите. Я говорю: «Я иду, он не идет», подчеркивая частицу «не». То же с глаголами «есть» и «пить». А теперь обращаюсь к аудитории: «Вы не поняли?»
– Нет, поняли, – отчеканил зал.
– Мне одно не ясно, – шепнул Капитан Библу, – почему они так быстро все это усваивают?
– Во-первых, эмоциональное эхо. Во-вторых, шлемы. Вы видите – все тоже в шлемах. Должно быть, мы не совсем точно понимаем их назначение. Вероятно, они и улавливают смысл звучащего слова, и непосредственно воспринимают зрительный образ. Скажем условно: киберпатия.
– Ки-бер-патия, – отчетливо повторил их знакомец, сидевший поблизости в первом ряду. – «Нет шлемы» – непонятно, «да шлемы» – понятно. Только шлемы. Без них нельзя.
– А ведь мы не объясняли им слов «только» и «нельзя». И склонять местоимения тоже не учили, – удивился Капитан.
Но ответил не Библ, а человечек в голубой куртке.
– Много слов мы понимать из разговоры ты и он. – Он указал попеременно на обоих. – Вы говорить больше, мы понимать больше.
Капитан рванул кресло к Библу.
– Вот это я понимаю – контакт! Еще три урока, и ученики могут сдавать экзамен на аттестат зрелости. На большой палец. Все говорить и все понимать. Три урока, – повторил он, загибая пальцы на руке. – Три!
– Один, – возразил голубокожий и в свою очередь загнул палец. – Один. Мы понимать и слова-мысли. Говорить в уме – видеть. А мы – понимать.
– У них уже и сейчас есть запас слов, необходимый для разговора, – сказал Капитан Библу, – только почему обучение односторонне? Без взаимности.
– Вероятно, они лингвистически способнее, да и язык их, пожалуй, нам недоступен, и они это заметили.
– Странный язык. Или придыхания, или горловые фиоритуры. Как у тирольских певцов.
– А вы прислушайтесь, – сказал Библ, оглядывая ряды амфитеатра. – Слышите? Совсем по-птичьи. Как я лесу. Цокают и пересвистываются.
Он еще раз оглядел окружающие их кресла. Голубые куртки сидели тихо, как примерные дети, не вскакивая и не меняя мест. В странной схожести лиц теперь уже Библ заметил различия. Не было того однообразия молодости, какое они видели в зелено-солнечной школе, – их окружали здесь и юношеские, и зрелые лица, иногда морщинистые и даже небритые. Были и женские – их отличали овал лица, несколько удлиненный, более мелкие черты его и кокетливое разнообразие даже в мальчишеской короткой стрижке. Кто они? Если принять гипотезу Алика о резервациях-заповедниках, то где же эти заповедники? Здесь или в Аоре? Неизвестно зачем откармливаются бездельники-потребители и трудятся умницы-производители за пультами световых и цветных чудес. Правда, последние некоммуникабельны в отличие от телепатически общительных гедонийцев зеленой и синей фаз. Но некоммуникабельность сопровождает, по-видимому, только рабочий процесс. А здешние трудовые процессы – это непостижимые вершины науки и техники. Значит, здесь хозяева, а не там, в лучах других ложных солнц. Капитан, кажется, не очень задумывается над этим, он с удовольствием играет в свой лингвистический цирк. Да полно, цирк ли это? Люди смешно искажают грамматику речи, но разве не удивительно то, что словарь их пополняется быстрее, чем у самого совершенного кибернетического ретранслятора. А сумма грамматических искажений уменьшается обратно пропорционально числу новых слов. Закономерность? Да. И в ней показатель не только трудностей возникающего контакта, но и взаимной в нем заинтересованности.
Мысли Библа прервал настороженный шепот Капитана:
– Тес… Слышите? Совсем другой звук. Похоже, что мы уже не в лесу, а на пасеке.
Из темного прохода, соединявшего этот зал с перекрестком движущихся дорожек-лент, вдруг послышалось негромкое ровное гудение. Так гудит или отработанный механизм, или встревоженный улей.
– Ложиться на пол! – крикнул им их знакомец из первого ряда. – Не говорить. Не шуметь. Тихо.
Капитан и Библ недоуменно повиновались.
А из прохода в пространство манежа не спеша выплыла медная летающая тарелка. Может быть, и не медная, но блестевшая, как хорошо отполированная и начищенная медь. Библ пошевельнулся и поднял голову. Тарелка тотчас же устремилась в его сторону и повисла высоко в воздухе, небольшая, около полуметра в диаметре, и выпуклая лишь с одной стороны, что делало ее еще более похожей на тарелку или скорее на блюдо или поднос. С тем же пчелиным гудением она начала спускаться, не выходя из пределов манежа. Три метра, два метра, полтора… «Сейчас она придавит нас или накроет как одеялом», – подумал, прижимаясь к пластику пола. Библ. На минуту ему стало страшно, но тарелка, покружившись над ними, снова поднялась и, покачиваясь в воздухе, медленно поплыла над амфитеатром. Голубокожие молчали, не двигаясь, вдавленные тревогой в кресла. А тарелка, сделав несколько кругов и восьмерок в притихшем зале, так же не спеша скрылась в темном проходе. Пчелиный гул ее, все еще слышный и за пределами «цирка», постепенно умолк.
– Новое чудо-юдо, – усмехнулся Библ, подымаясь. – Что это было? Вы соображаете, Кэп?
Капитан подумал.
– Похоже на летающий локатор. Видимо, он регистрирует какие-то посторонние шумы. Кто-то приметил что-то необычное и отреагировал.
– Координатор, – откликнулся их подошедший знакомец.
– Мы не называли такого слова, – насторожился Капитан.
– Вы называли его вот тут. – Он постучал пальцем по лбу. – А тарелка это слышать и узнавать шум. Вы говорить: посторонний, необычно. А непосторонний и обычно – это тихо, шума нет. Но мы собрались – шум: зтсистзссс… – Он попытался передать их пересвистывание.
– Разве у вас нельзя разговаривать? – Нить догадки опять ускользала от Капитана.
– Там где спать – можно. Где не работать, отдыхать, смеяться. Дома, – прибавил он гордо еще одно усвоенное без подсказки слово.
– А где это – дома?
– Здесь, за стеной. А их дом, – он указал на темный проход, явно подразумевая своих некоммуникабельных соплеменников, – дальше. Там, где такие дорожки. – Он дотронулся до голубого капитанского комбинезона.
– Почему же вы здесь, а они там?
– Потому что мы обманываем Координатор.
– Разве его можно обмануть?
– Вы видеть тарелка? Она уйти. Не заметить.
– Почему и как вы его обманываете? – загорелся Библ.
– Трудно объяснить. Еще мало слов. Вы брать с собой шлемы. Домой. Разговаривать – не снимать. Спать – не снимать. Вернетесь – будем знать больше.
– Нас четверо. – Капитан загнул четыре пальца.
– Понятно. Брать с собой четыре шлема. – В руках у собеседника появились еще два шлема. – Вернуться всем вместе. Где ваш дом?
Капитан представил себе приземистое здание станции на черном камне пустыни. Снова пересвистывание и недоуменный вопрос их знакомца в голубой курточке.
– Откуда?
– С неба, – не улыбаясь сказал Капитан, довольно точно вообразив появление космолета в свете пяти разноцветных солнц и приземление его на зеркальном космодроме.
И опять птичий гомон прошумел по трибунам. Но вопросов на этот раз не последовало. Почему? Испугались или насторожились? Библ уже начал сомневаться в своих прежних суждениях о жителях Голубого города, как строителях и хозяевах гедонийской цивилизации. Испуг и настороженность в данном случае совсем не показатели высокого социального уровня жизни. Творцам ли этакой технологии пугаться появления чужого разума? Но почему пугаться? Может быть, пересвистывание на трибунах означает просто повышенный интерес? А если подумать, то разве интерес вызвало появление летающей тарелки? Пожалуй, даже не испуг, а пароксизм страха. Что же испугало? Локатор посторонних шумов, угрожающий обнаружить присутствие людей, которые совсем не хотят быть обнаруженными. И слова: мы обманываем Координатор. Значит, даже немыслимая техническая вооруженность его не гарантирует от ошибок: оказывается, его можно, а должно быть, и нужно обманывать. И если считать, что Координатор – власть или орудие власти, значит, в этом обществе есть оппозиция меньшинства большинству. Какие же цели она преследует и почему возникла? Тут Библ окончательно запутался. Кто же тогда хозяева Гедоны и каков ее социальный строй?
– А мы можем увидеть Координатор?
Ответ последовал неуверенно и не сразу:
– Подумать. Не сегодня. Сначала надо научиться понимать друг друга. А сейчас – уходить.
Капитан снова загнул четыре пальца.
– Мы вернемся вчетвером. Завтра. Ладно?
– Ладно.
Библ тут же подметил, как быстро усвоил их собеседник русскую коллоквиальную форму.
– Постой… – задумался Капитан. – Мы, вероятно, легко найдем город. Но как в нем найти вас?
Гедониец в голубой куртке показал на лимонный цвет стен.
– Такого же цвета дорожка. Она приведет вас сюда. Я показать.
Он поспешил к темному проходу из зала. У многоцветного переплетения дорожек они подождали до тех пор, пока из-за среза плоскости не вырвалась желто-лимонная.
– Эта?
– Она.
Пока дорожка плыла в уровень с плоскостью, Капитан сказал:
– Я – Кэп, Капитан. Он – Библ. А ты?
Их спутник опять просвистал что-то по-птичьи.
– Ну это, брат, у нас не получится. Назовем тебя Друг. Сойдет, Библ?
– Сойдет.
Капитан крепко, по-земному, пожал руку спутника:
– Прощай, Друг. До завтра, – и соскочил на убыстряющую бег, дорожку.
Библ прыгнул вслед за ним.
И последнее, что они увидели, было синее пятно над срезом серой покатой плоскости.
– Вы называть вещи видеть их глазами мыслью.
– Вы поняли, Кэп? – спросил Библ.
– По складам, но понятно. Телепатия?
– Нет, это не телепатия. Мысль доходит с трудом и, как вы говорите, «по складам». По-моему, это чужой эмоциональный тонус, многократно усиленный: вы слышали, как все повторяли одно и то же. Нечто вроде эмоционального эха. А шлемы передают его непосредственно в мозг.
– Чего же они хотят?
– Именно того, что до нас дошло. Называйте любое слово, одновременно представляя его в уме. Они хотят изучить наш язык. Давайте, я попробую.
Библ повернулся на неощутимых шарнирах кресла лицом к трибунам и сказал, медленно отчеканивая слова:
– Голова, лицо, глаза, нос, рот, тело, руки, ноги… Ходить, лежать, летать, прыгать, пить, есть, спать, драться… Все это я представляю в зрительных образах, – добавил он для Капитана, – а в каких образах, например, представить зрительно такие понятия, как «думать», «понимать», «решать», «соглашаться» или, скажем, «да» или «нет», «хорошо» и «плохо», или просто частицу «не» перед любым существительным и глаголом?
Капитан засмеялся:
– А мы с вами, Библ, как клоуны на манеже. Так и будем поступать, как клоуны. Разыграем репризу. Я, допустим, буду показывать, что наливаю из бутылки в стакан, а вы разводите руками, качаете головой и всем видом демонстрируйте, что не поняли, отчетливо произнося при этом: «Не понимаю, нет!» Я тут же повторяю спектакль, вы – тоже. Потом в третий раз показываю, уже раздраженно крича: «Понятно?» Вы радостно подпрыгивайте и тоже кричите: «Да, да! Понял! Понятно!» Начинаем. Только серьезно.
Они и проделали это серьезно, не спеша, произнося слова отчетливо, не проглатывая ни буквы. А по окончании представления Капитан, обернувшись к зрителям, громко спросил:
– Поняли?
– Поняли, – неожиданно четко, без малейшего акцента ответил по-русски зал.
– Значит, понятно? – переспросил Капитан.
– Понятно, понятно.
– Да или нет?
– Да, да!
– Молниеносное обучение, – усмехнулся Капитан и сказал вполголоса Библу: – Начинаем второй урок. Сначала объясним местоимения: я, ты, он, мы, вы, они. Проще простого.
Объяснили.
– Еще реприза. Я делаю несколько шагов, вы стоите. Я говорю: «Я иду, он не идет», подчеркивая частицу «не». То же с глаголами «есть» и «пить». А теперь обращаюсь к аудитории: «Вы не поняли?»
– Нет, поняли, – отчеканил зал.
– Мне одно не ясно, – шепнул Капитан Библу, – почему они так быстро все это усваивают?
– Во-первых, эмоциональное эхо. Во-вторых, шлемы. Вы видите – все тоже в шлемах. Должно быть, мы не совсем точно понимаем их назначение. Вероятно, они и улавливают смысл звучащего слова, и непосредственно воспринимают зрительный образ. Скажем условно: киберпатия.
– Ки-бер-патия, – отчетливо повторил их знакомец, сидевший поблизости в первом ряду. – «Нет шлемы» – непонятно, «да шлемы» – понятно. Только шлемы. Без них нельзя.
– А ведь мы не объясняли им слов «только» и «нельзя». И склонять местоимения тоже не учили, – удивился Капитан.
Но ответил не Библ, а человечек в голубой куртке.
– Много слов мы понимать из разговоры ты и он. – Он указал попеременно на обоих. – Вы говорить больше, мы понимать больше.
Капитан рванул кресло к Библу.
– Вот это я понимаю – контакт! Еще три урока, и ученики могут сдавать экзамен на аттестат зрелости. На большой палец. Все говорить и все понимать. Три урока, – повторил он, загибая пальцы на руке. – Три!
– Один, – возразил голубокожий и в свою очередь загнул палец. – Один. Мы понимать и слова-мысли. Говорить в уме – видеть. А мы – понимать.
– У них уже и сейчас есть запас слов, необходимый для разговора, – сказал Капитан Библу, – только почему обучение односторонне? Без взаимности.
– Вероятно, они лингвистически способнее, да и язык их, пожалуй, нам недоступен, и они это заметили.
– Странный язык. Или придыхания, или горловые фиоритуры. Как у тирольских певцов.
– А вы прислушайтесь, – сказал Библ, оглядывая ряды амфитеатра. – Слышите? Совсем по-птичьи. Как я лесу. Цокают и пересвистываются.
Он еще раз оглядел окружающие их кресла. Голубые куртки сидели тихо, как примерные дети, не вскакивая и не меняя мест. В странной схожести лиц теперь уже Библ заметил различия. Не было того однообразия молодости, какое они видели в зелено-солнечной школе, – их окружали здесь и юношеские, и зрелые лица, иногда морщинистые и даже небритые. Были и женские – их отличали овал лица, несколько удлиненный, более мелкие черты его и кокетливое разнообразие даже в мальчишеской короткой стрижке. Кто они? Если принять гипотезу Алика о резервациях-заповедниках, то где же эти заповедники? Здесь или в Аоре? Неизвестно зачем откармливаются бездельники-потребители и трудятся умницы-производители за пультами световых и цветных чудес. Правда, последние некоммуникабельны в отличие от телепатически общительных гедонийцев зеленой и синей фаз. Но некоммуникабельность сопровождает, по-видимому, только рабочий процесс. А здешние трудовые процессы – это непостижимые вершины науки и техники. Значит, здесь хозяева, а не там, в лучах других ложных солнц. Капитан, кажется, не очень задумывается над этим, он с удовольствием играет в свой лингвистический цирк. Да полно, цирк ли это? Люди смешно искажают грамматику речи, но разве не удивительно то, что словарь их пополняется быстрее, чем у самого совершенного кибернетического ретранслятора. А сумма грамматических искажений уменьшается обратно пропорционально числу новых слов. Закономерность? Да. И в ней показатель не только трудностей возникающего контакта, но и взаимной в нем заинтересованности.
Мысли Библа прервал настороженный шепот Капитана:
– Тес… Слышите? Совсем другой звук. Похоже, что мы уже не в лесу, а на пасеке.
Из темного прохода, соединявшего этот зал с перекрестком движущихся дорожек-лент, вдруг послышалось негромкое ровное гудение. Так гудит или отработанный механизм, или встревоженный улей.
– Ложиться на пол! – крикнул им их знакомец из первого ряда. – Не говорить. Не шуметь. Тихо.
Капитан и Библ недоуменно повиновались.
А из прохода в пространство манежа не спеша выплыла медная летающая тарелка. Может быть, и не медная, но блестевшая, как хорошо отполированная и начищенная медь. Библ пошевельнулся и поднял голову. Тарелка тотчас же устремилась в его сторону и повисла высоко в воздухе, небольшая, около полуметра в диаметре, и выпуклая лишь с одной стороны, что делало ее еще более похожей на тарелку или скорее на блюдо или поднос. С тем же пчелиным гудением она начала спускаться, не выходя из пределов манежа. Три метра, два метра, полтора… «Сейчас она придавит нас или накроет как одеялом», – подумал, прижимаясь к пластику пола. Библ. На минуту ему стало страшно, но тарелка, покружившись над ними, снова поднялась и, покачиваясь в воздухе, медленно поплыла над амфитеатром. Голубокожие молчали, не двигаясь, вдавленные тревогой в кресла. А тарелка, сделав несколько кругов и восьмерок в притихшем зале, так же не спеша скрылась в темном проходе. Пчелиный гул ее, все еще слышный и за пределами «цирка», постепенно умолк.
– Новое чудо-юдо, – усмехнулся Библ, подымаясь. – Что это было? Вы соображаете, Кэп?
Капитан подумал.
– Похоже на летающий локатор. Видимо, он регистрирует какие-то посторонние шумы. Кто-то приметил что-то необычное и отреагировал.
– Координатор, – откликнулся их подошедший знакомец.
– Мы не называли такого слова, – насторожился Капитан.
– Вы называли его вот тут. – Он постучал пальцем по лбу. – А тарелка это слышать и узнавать шум. Вы говорить: посторонний, необычно. А непосторонний и обычно – это тихо, шума нет. Но мы собрались – шум: зтсистзссс… – Он попытался передать их пересвистывание.
– Разве у вас нельзя разговаривать? – Нить догадки опять ускользала от Капитана.
– Там где спать – можно. Где не работать, отдыхать, смеяться. Дома, – прибавил он гордо еще одно усвоенное без подсказки слово.
– А где это – дома?
– Здесь, за стеной. А их дом, – он указал на темный проход, явно подразумевая своих некоммуникабельных соплеменников, – дальше. Там, где такие дорожки. – Он дотронулся до голубого капитанского комбинезона.
– Почему же вы здесь, а они там?
– Потому что мы обманываем Координатор.
– Разве его можно обмануть?
– Вы видеть тарелка? Она уйти. Не заметить.
– Почему и как вы его обманываете? – загорелся Библ.
– Трудно объяснить. Еще мало слов. Вы брать с собой шлемы. Домой. Разговаривать – не снимать. Спать – не снимать. Вернетесь – будем знать больше.
– Нас четверо. – Капитан загнул четыре пальца.
– Понятно. Брать с собой четыре шлема. – В руках у собеседника появились еще два шлема. – Вернуться всем вместе. Где ваш дом?
Капитан представил себе приземистое здание станции на черном камне пустыни. Снова пересвистывание и недоуменный вопрос их знакомца в голубой курточке.
– Откуда?
– С неба, – не улыбаясь сказал Капитан, довольно точно вообразив появление космолета в свете пяти разноцветных солнц и приземление его на зеркальном космодроме.
И опять птичий гомон прошумел по трибунам. Но вопросов на этот раз не последовало. Почему? Испугались или насторожились? Библ уже начал сомневаться в своих прежних суждениях о жителях Голубого города, как строителях и хозяевах гедонийской цивилизации. Испуг и настороженность в данном случае совсем не показатели высокого социального уровня жизни. Творцам ли этакой технологии пугаться появления чужого разума? Но почему пугаться? Может быть, пересвистывание на трибунах означает просто повышенный интерес? А если подумать, то разве интерес вызвало появление летающей тарелки? Пожалуй, даже не испуг, а пароксизм страха. Что же испугало? Локатор посторонних шумов, угрожающий обнаружить присутствие людей, которые совсем не хотят быть обнаруженными. И слова: мы обманываем Координатор. Значит, даже немыслимая техническая вооруженность его не гарантирует от ошибок: оказывается, его можно, а должно быть, и нужно обманывать. И если считать, что Координатор – власть или орудие власти, значит, в этом обществе есть оппозиция меньшинства большинству. Какие же цели она преследует и почему возникла? Тут Библ окончательно запутался. Кто же тогда хозяева Гедоны и каков ее социальный строй?
– А мы можем увидеть Координатор?
Ответ последовал неуверенно и не сразу:
– Подумать. Не сегодня. Сначала надо научиться понимать друг друга. А сейчас – уходить.
Капитан снова загнул четыре пальца.
– Мы вернемся вчетвером. Завтра. Ладно?
– Ладно.
Библ тут же подметил, как быстро усвоил их собеседник русскую коллоквиальную форму.
– Постой… – задумался Капитан. – Мы, вероятно, легко найдем город. Но как в нем найти вас?
Гедониец в голубой куртке показал на лимонный цвет стен.
– Такого же цвета дорожка. Она приведет вас сюда. Я показать.
Он поспешил к темному проходу из зала. У многоцветного переплетения дорожек они подождали до тех пор, пока из-за среза плоскости не вырвалась желто-лимонная.
– Эта?
– Она.
Пока дорожка плыла в уровень с плоскостью, Капитан сказал:
– Я – Кэп, Капитан. Он – Библ. А ты?
Их спутник опять просвистал что-то по-птичьи.
– Ну это, брат, у нас не получится. Назовем тебя Друг. Сойдет, Библ?
– Сойдет.
Капитан крепко, по-земному, пожал руку спутника:
– Прощай, Друг. До завтра, – и соскочил на убыстряющую бег, дорожку.
Библ прыгнул вслед за ним.
И последнее, что они увидели, было синее пятно над срезом серой покатой плоскости.
4. «Смог» и Рипеллер. Лес наступает
Расставшись с друзьями, Малыш и Алик молча пошли домой. Говорить не хотелось. Казалось, уже был опыт раздельных странствий – привычно, синхронно, убедительно, – а сердце при расставании все-таки щемило. Особенно сегодня: слишком уже реален был этот внезапно выросший перед станцией псевдогород не то из раскрашенных картонажей, не то из цветного стекла. Шутка Гулливера в сказочной Лилипутии: собрал кучу битых бутылок в несколько этажей. А в общем, даже не сказка, а так, черт те что.
– Исчез, – сказал Алик.
– Кто? – не понял Малыш.
– Город исчез. – Алик обернулся назад и указал на по-прежнему безмолвный и пустынный до горизонта знакомый пейзаж.
– Так, – буркнул Малыш и сплюнул в сердцах.
Больше он не оборачивался до самой станции. Потом, пройдя коридор, остановился у лестницы наверх и спросил скорее не Алика, а себя самого:
– Ну что ж теперь делать будем?
– Ты старший, ты и командуй, – огрызнулся Алик.
– Уборка закончена, обедать рано. Значит, вспомним английскую пословицу: мой дом – моя крепость.
– Ты в уме?
– Я уточняю задачу. Оборудуем бойницы, проверим оружие, расставим посты. Центральная база на втором этаже, в комнатах Капитана. Там и обсервационный пункт, там и склад запасного оружия.
– Ничего не понимаю, – сказал Алик.
– Умишко слабоват. Помнишь Второго Пилота, ныне благополучно, во всяком случае надеемся, что благополучно, летящего к родным пенатам. Я его до встречи здесь знал человеком с воловьими жилами вместо нервов. Мог зуб вырвать по древнему способу, применявшемуся еще Петром Первым, и глазом не моргнуть. А кого мы на Гедоне нашли? Чудака с огнеметом, исполосовавшего все стены, внутренние и внешние. А зачем он их резал? Мания преследования? Чепуха. У него уже был опыт встречи с миражами, подбиравшимися к самой станции. У нас такого опыта не было. Поэтому слушайте и выполняйте, что вам приказывают, товарищ младший член экипажа.
– Ты серьезно считаешь, что нам может угрожать что-то на территории станции?
– Я сказал: выполняй! – гаркнул Малыш. – Проверишь видеоскоп у иллюминатора наверху, все верньеры, чтоб нигде не туманилось – полная ясность на любой дистанции. Я принесу со склада ящик с гранатами. Станционный отражатель я еще раньше проверил – модерн-рипеллер, масштаб от десяти до двадцати метров по фронту. Его мы поставим на верхней площадке.
– Почему не здесь?
– Потому что здесь совпадают уровни смещения фаз. Почему-нибудь Док с Пилотом переселились на второй этаж. А рипеллер у окна ни к чему. Там органическое стекло прочнее стали – опасность может угрожать только отсюда, с лестницы. Вот мы и поставим наш отражатель сверху – пусть сунутся.
Алик искоса взглянул в глаза Малышу: как у него со здоровьем? Кто сунется? Бездельники из Аоры? Школьники из леса? Так между ними не только километры черного камня, но и пространственный задел, энергозащита, сквозь которую не пройдешь без специальных приборов.
– Энергозащита снята, – сказал Малыш. – Капитан и Библ прошли границу между фазами, даже не поперхнувшись.
Алик, внутренне неубежденный, молча пошел по лестнице. Приказ есть приказ. Старший командует – младший выполняет. Видеоскоп у окна-иллюминатора, фонарем выдающегося над черной пустыней, оказался в порядке: полная ясность и под окном и у горизонта, одно и то же черное зеркало, чуть припудренное матовой пылью. Малыш тоже молча принес и взгромоздил на стол ящик с газовыми гранатами, а отражатель-рипеллер, похожий на бронзовую бульдожью морду, поставили на верхней площадке винтовой лестницы.
Недоумевающий Алик все-таки рискнул задать вопрос неразговорчивому начальству:
– Зачем же гранаты, когда есть излучатели?
– Ты не был в регенерационных залах, а я был, – снизошел до пояснения Малыш, – там только мертвые, но не поврежденные. И руки и ноги на месте, даже кожа цела. Ты заметил, какое у них оружие? Или только болевое, как «хлысты», или выводящее из строя без членовредительства, как парализаторы. Парализаторов у нас нет: их забрали Кэп с Библом, «хлыст» хорош в драке один на один, против десятка уже не выстоишь. А если их будет больше?
Малыш не только из простой предосторожности готовился к обороне. Слова Капитана о том, что Координатор снял энергозащиту между фазами перестроенного пространства, явно предупреждал о возможной опасности. До сих пор межфазные связки случайным облачком возникали на пути вездехода, сейчас такое облачко – и не облачко даже, а целая грозовая туча – может возникнуть в пределах самой станции, у ее порога, и кто знает, а вдруг и внутри. Не зря же Второй Пилот кромсал излучателем двери и стены: он именно этого и боялся. Алику подробности объяснять не стоит – незачем пугать мальчишку, сам догадается. А не догадается – пусть думает, что хочет: или Малыш свихнулся, или просто чудит.
Алик этого не думал. Он сделал все, что от него требовалось, и стоял у окна, ожидая дальнейших распоряжений.
– Пошарь-ка по краю пустыни, сынок, – предложил Малыш, – может, что и наклюнется.
Алик, прильнув к окулярам видеоскопа, покрутил верньер. У горизонта справа показался зеленый смерчик. Он двигался на них, увеличиваясь.
– Напророчил, – сказал Алик.
– А что?
– Облачко.
– Синее?
– Нет, зеленое.
– Тем хуже. Ребята из леса опаснее взрослых из города.
А облачко приближалось. Теперь его можно было разглядеть и невооруженным глазом. В стеклянную лупу окна было хорошо видно, как на замок Алика с Малышом двигался… лес. Именно лес, а не просто зеленый стог сена или туманное облако. Впереди леса наступали плотной высокой щетиной салатные мхи – подступы к густым древовидным папоротникам.
Открытая взору фаза зеленого солнца шла на сближение с черной пустыней. И это сближение должно было произойти где-то совсем близко от станции, может быть на ее территории.
– Если лес захлестнет нас, что будет со станцией? – спросил Алик: страха он не испытывал.
– А я доктор? – пожал плечами Малыш.
– Совмещение фаз в одном трехмерном пространстве, – рассуждал Алик, – или вызовет врастание одной молекулярной структуры в другую, что чревато бог знает какими последствиями, или одна масса бесследно растворится в другой. Иначе говоря, станция исчезнет в обоих случаях.
– Интересно, почему этого не произошло раньше, – задумался в ответ Малыш. – Почему станция не исчезла, когда психовали Пилот и Док?
А тем временем лес уже подступил к станции и остановился. Зеленое пространство выдвинулось усеченным конусом, границы которого уходили далеко к горизонту. Теперь метров в десяти от окна подымались вверх искривленные стволы папоротников, похожих на диковинные тропические пальмы. Черного камня под окном уже не было: его закрывали высоким ковром серо-зеленые мхи.
– Чудно, – сказал Алик, – вроде бы лес и не лес. Я и у нас в Мещерском заповеднике был, и в американском Национальном. Там живой лес.
– А здесь что – мертвый?
– С мертвечинкой. Ни птиц, ни бабочек. Небось и муравьев нет.
– Как у тебя с головой? – хмыкнул Малыш. – Это же силурийский. А ведь в кольцо нас берет, – подметил он маневр огибавшего станцию леса. – Посмотри-ка, что у нас с другой стороны, – заинтересованно добавил он и вышел на лестницу. – Поди-ка сюда.
То, что увидел здесь выбежавший Алик, было еще чудеснее. Ни наружной стены станции, ни коридора, ни загромождавшего его мусора уже не было. Мхи протянулись до лестничных ступенек – шагни и утонешь в серой волокнистой трясине.
– Они срезали угол, – проговорил Алик, задумчиво оглядывая то, что уцелело от станции, – часть стены и коридора слева остались. И срезано неровно, и границы среза расплываются. Будто в тумане.
– Да и срез ли это? – усомнился Малыш и вернулся в комнату.
Оттуда он появился уже с излучателем. В глазах прыгали веселые искорки. «С чего это он, – удивился Алик, – глотнул, что ли?» А Малыш в три прыжка очутился внизу и молнией полоснул по мхам, подступившим к внутренней стене коридора. Сверкающая коса мгновенно срезала всю толщу мхов, спалив срезанное, как зажигалка бумагу. Малыш шел по коридору, вернее, по тому, что раньше было коридором, огибавшим внутренние помещения станции, и, не выпуская из рук излучателя, продолжал косить. Через десять минут между ним и лесом не было ни клочка мхов, кроме небольшого островка под самой лестницей, который Малыш почему-то оставил в неприкосновенности.
– Зачем? – спросил Алик.
– А если вдруг придется швырнуть кое-кого вниз, обойдемся без членовредительства. Совсем как поролоновый мат в спортзале.
– А косил зачем?
– Чтоб не подползли.
Но ничто не нарушило тревожного спокойствия леса. И никто не подполз и не показался из-за обступивших станцию древовидных гигантов. Только слева был просвет – тянулись лохматые кустарники и травяные плеши, а за ними далеко-далеко подымался к солнцу эвкалиптовый Парфенон.
– Дай-ка парочку-другую гранат, – сказал Малыш, – я здесь побуду. Подойдут ближе – газовый заслончик поставлю. Не прорвутся. Ну, а ты похлопочи у видеоскопа. Как что увидишь – сигналь.
Сколько минут пришлось просидеть у видеоскопа, Алик не подсчитывал – пять, шесть или четверть часа, – только в конце концов по травяной плешине за ветвистыми стеблями хвощей мелькнуло несколько перебегавших цепочкой фигур. Их было легко заметить: голые меднокожие, в одних плавках, они отчетливо прочеркнули синеватую зелень леса.
– Идут! – крикнул он в открытую дверь Малышу.
– Много? – откликнулся тот.
– Взгляни сам. Отбить успеем.
Малыш подошел, когда меднокожие вынырнули на длинную открытую проплешину между пятиметровыми веерами папоротников. Они то подымались во весь рост, присматриваясь к обстановке, то перебегали на четвереньках, как обезьяны, скрываясь в ломких высоких хвощах. Их было немного, не более двух дюжин (Алик уже мысленно прибегал к гедонийской системе счета), но и двадцати четырех здоровых парней, к тому же чем-то вооруженных, было многовато для защитников станции.
– С чего начнем? – спросил Алик.
– С гранат, конечно, – пожал плечами Малыш. – Я бы их излучателем в две минуты срезал и поштучно и оптом, но увы… ребята все-таки.
Оба вышли на лестничную площадку. Островок мха под ней, не выжженный Малышом, серый, высушенный сверху, зеленовато-рыжий и мокрый внизу, у жирной земли, торчал одиноко и неприветливо. «Синие» и «голубые», смешавшись в стайке, недоуменно и осторожно обошли его, не понимая, что случилось с мшаником, от которого остались только рыжий пепел да пыль.
– Они нас не видят, – шепнул Алик.
– Тем лучше, – усмехнулся Малыш и одну за другой швырнул две гранаты.
Двухметровая дымовая колбаса, черная, как выползшая из болотного ила анаконда, вздувалась и вытягивалась, обволакивая папоротники и хвощи. Тяжелый смрад подымался кверху – от него подташнивало и ломило виски. «Чего они туда напихали, – поморщился Малыш, – воняет, как в мертвецкой летом». Меднокожих уже не было видно: они или плутали, задыхаясь от дыма и рвоты, или успели выскочить и скрыться в кустарнике. Ни один из них пока еще не прорвался к лестнице.
– Может, сбежали? – предположил Алик.
– Едва ли. Пойди к окну, посмотри.
Видеоскоп не потребовался. Из-под нависшего над хвощами и лесом окна было видно, как меднокожие в плавках огибали расползавшуюся дымную колбасу, рассчитывая проскочить там, где дым редел-и рассеивался.
– Обходят! – крикнул Алик. – Швыряй еще гранаты слева и справа.
Снова клейкое черное варево легло между нападающими и крепостью. Малыш добавил еще две гранаты. Теперь «смог» подымался уже рядом с лестницей, надвигаясь на площадку. Прикрывая глаза и рот платком, давясь от мерзкого дыхания «смога», Малыш и Алик отступили в комнату, захлопнув дверь.
– Вернемся, когда эта пакость рассеется, – сказал Малыш, – может, и им к тому времени эта игра надоест.
– Они, кажется, нечувствительны к запаху, должно быть, ароматические рецепторы невосприимчивы.
– По-моему, одного рвало, – усомнился Малыш.
«Игроки» действительно не собирались снимать осаду, показывая завидные настойчивость и терпение. Поколдовав верньерами видеоскопа, Алик обнаружил меднокожих по всему фронту дымовой завесы. По опыту прежних столкновений нападающие знали, что в конце концов дым рассеется и подступы к крепости будут свободны.
Малыш открыл ящик с гранатами, заглянул в него и присвистнул.
– С таким запасом «смога» мы и до ночи продержимся, а к ночи все миражи погаснут, – заметил он.
– Исчез, – сказал Алик.
– Кто? – не понял Малыш.
– Город исчез. – Алик обернулся назад и указал на по-прежнему безмолвный и пустынный до горизонта знакомый пейзаж.
– Так, – буркнул Малыш и сплюнул в сердцах.
Больше он не оборачивался до самой станции. Потом, пройдя коридор, остановился у лестницы наверх и спросил скорее не Алика, а себя самого:
– Ну что ж теперь делать будем?
– Ты старший, ты и командуй, – огрызнулся Алик.
– Уборка закончена, обедать рано. Значит, вспомним английскую пословицу: мой дом – моя крепость.
– Ты в уме?
– Я уточняю задачу. Оборудуем бойницы, проверим оружие, расставим посты. Центральная база на втором этаже, в комнатах Капитана. Там и обсервационный пункт, там и склад запасного оружия.
– Ничего не понимаю, – сказал Алик.
– Умишко слабоват. Помнишь Второго Пилота, ныне благополучно, во всяком случае надеемся, что благополучно, летящего к родным пенатам. Я его до встречи здесь знал человеком с воловьими жилами вместо нервов. Мог зуб вырвать по древнему способу, применявшемуся еще Петром Первым, и глазом не моргнуть. А кого мы на Гедоне нашли? Чудака с огнеметом, исполосовавшего все стены, внутренние и внешние. А зачем он их резал? Мания преследования? Чепуха. У него уже был опыт встречи с миражами, подбиравшимися к самой станции. У нас такого опыта не было. Поэтому слушайте и выполняйте, что вам приказывают, товарищ младший член экипажа.
– Ты серьезно считаешь, что нам может угрожать что-то на территории станции?
– Я сказал: выполняй! – гаркнул Малыш. – Проверишь видеоскоп у иллюминатора наверху, все верньеры, чтоб нигде не туманилось – полная ясность на любой дистанции. Я принесу со склада ящик с гранатами. Станционный отражатель я еще раньше проверил – модерн-рипеллер, масштаб от десяти до двадцати метров по фронту. Его мы поставим на верхней площадке.
– Почему не здесь?
– Потому что здесь совпадают уровни смещения фаз. Почему-нибудь Док с Пилотом переселились на второй этаж. А рипеллер у окна ни к чему. Там органическое стекло прочнее стали – опасность может угрожать только отсюда, с лестницы. Вот мы и поставим наш отражатель сверху – пусть сунутся.
Алик искоса взглянул в глаза Малышу: как у него со здоровьем? Кто сунется? Бездельники из Аоры? Школьники из леса? Так между ними не только километры черного камня, но и пространственный задел, энергозащита, сквозь которую не пройдешь без специальных приборов.
– Энергозащита снята, – сказал Малыш. – Капитан и Библ прошли границу между фазами, даже не поперхнувшись.
Алик, внутренне неубежденный, молча пошел по лестнице. Приказ есть приказ. Старший командует – младший выполняет. Видеоскоп у окна-иллюминатора, фонарем выдающегося над черной пустыней, оказался в порядке: полная ясность и под окном и у горизонта, одно и то же черное зеркало, чуть припудренное матовой пылью. Малыш тоже молча принес и взгромоздил на стол ящик с газовыми гранатами, а отражатель-рипеллер, похожий на бронзовую бульдожью морду, поставили на верхней площадке винтовой лестницы.
Недоумевающий Алик все-таки рискнул задать вопрос неразговорчивому начальству:
– Зачем же гранаты, когда есть излучатели?
– Ты не был в регенерационных залах, а я был, – снизошел до пояснения Малыш, – там только мертвые, но не поврежденные. И руки и ноги на месте, даже кожа цела. Ты заметил, какое у них оружие? Или только болевое, как «хлысты», или выводящее из строя без членовредительства, как парализаторы. Парализаторов у нас нет: их забрали Кэп с Библом, «хлыст» хорош в драке один на один, против десятка уже не выстоишь. А если их будет больше?
Малыш не только из простой предосторожности готовился к обороне. Слова Капитана о том, что Координатор снял энергозащиту между фазами перестроенного пространства, явно предупреждал о возможной опасности. До сих пор межфазные связки случайным облачком возникали на пути вездехода, сейчас такое облачко – и не облачко даже, а целая грозовая туча – может возникнуть в пределах самой станции, у ее порога, и кто знает, а вдруг и внутри. Не зря же Второй Пилот кромсал излучателем двери и стены: он именно этого и боялся. Алику подробности объяснять не стоит – незачем пугать мальчишку, сам догадается. А не догадается – пусть думает, что хочет: или Малыш свихнулся, или просто чудит.
Алик этого не думал. Он сделал все, что от него требовалось, и стоял у окна, ожидая дальнейших распоряжений.
– Пошарь-ка по краю пустыни, сынок, – предложил Малыш, – может, что и наклюнется.
Алик, прильнув к окулярам видеоскопа, покрутил верньер. У горизонта справа показался зеленый смерчик. Он двигался на них, увеличиваясь.
– Напророчил, – сказал Алик.
– А что?
– Облачко.
– Синее?
– Нет, зеленое.
– Тем хуже. Ребята из леса опаснее взрослых из города.
А облачко приближалось. Теперь его можно было разглядеть и невооруженным глазом. В стеклянную лупу окна было хорошо видно, как на замок Алика с Малышом двигался… лес. Именно лес, а не просто зеленый стог сена или туманное облако. Впереди леса наступали плотной высокой щетиной салатные мхи – подступы к густым древовидным папоротникам.
Открытая взору фаза зеленого солнца шла на сближение с черной пустыней. И это сближение должно было произойти где-то совсем близко от станции, может быть на ее территории.
– Если лес захлестнет нас, что будет со станцией? – спросил Алик: страха он не испытывал.
– А я доктор? – пожал плечами Малыш.
– Совмещение фаз в одном трехмерном пространстве, – рассуждал Алик, – или вызовет врастание одной молекулярной структуры в другую, что чревато бог знает какими последствиями, или одна масса бесследно растворится в другой. Иначе говоря, станция исчезнет в обоих случаях.
– Интересно, почему этого не произошло раньше, – задумался в ответ Малыш. – Почему станция не исчезла, когда психовали Пилот и Док?
А тем временем лес уже подступил к станции и остановился. Зеленое пространство выдвинулось усеченным конусом, границы которого уходили далеко к горизонту. Теперь метров в десяти от окна подымались вверх искривленные стволы папоротников, похожих на диковинные тропические пальмы. Черного камня под окном уже не было: его закрывали высоким ковром серо-зеленые мхи.
– Чудно, – сказал Алик, – вроде бы лес и не лес. Я и у нас в Мещерском заповеднике был, и в американском Национальном. Там живой лес.
– А здесь что – мертвый?
– С мертвечинкой. Ни птиц, ни бабочек. Небось и муравьев нет.
– Как у тебя с головой? – хмыкнул Малыш. – Это же силурийский. А ведь в кольцо нас берет, – подметил он маневр огибавшего станцию леса. – Посмотри-ка, что у нас с другой стороны, – заинтересованно добавил он и вышел на лестницу. – Поди-ка сюда.
То, что увидел здесь выбежавший Алик, было еще чудеснее. Ни наружной стены станции, ни коридора, ни загромождавшего его мусора уже не было. Мхи протянулись до лестничных ступенек – шагни и утонешь в серой волокнистой трясине.
– Они срезали угол, – проговорил Алик, задумчиво оглядывая то, что уцелело от станции, – часть стены и коридора слева остались. И срезано неровно, и границы среза расплываются. Будто в тумане.
– Да и срез ли это? – усомнился Малыш и вернулся в комнату.
Оттуда он появился уже с излучателем. В глазах прыгали веселые искорки. «С чего это он, – удивился Алик, – глотнул, что ли?» А Малыш в три прыжка очутился внизу и молнией полоснул по мхам, подступившим к внутренней стене коридора. Сверкающая коса мгновенно срезала всю толщу мхов, спалив срезанное, как зажигалка бумагу. Малыш шел по коридору, вернее, по тому, что раньше было коридором, огибавшим внутренние помещения станции, и, не выпуская из рук излучателя, продолжал косить. Через десять минут между ним и лесом не было ни клочка мхов, кроме небольшого островка под самой лестницей, который Малыш почему-то оставил в неприкосновенности.
– Зачем? – спросил Алик.
– А если вдруг придется швырнуть кое-кого вниз, обойдемся без членовредительства. Совсем как поролоновый мат в спортзале.
– А косил зачем?
– Чтоб не подползли.
Но ничто не нарушило тревожного спокойствия леса. И никто не подполз и не показался из-за обступивших станцию древовидных гигантов. Только слева был просвет – тянулись лохматые кустарники и травяные плеши, а за ними далеко-далеко подымался к солнцу эвкалиптовый Парфенон.
– Дай-ка парочку-другую гранат, – сказал Малыш, – я здесь побуду. Подойдут ближе – газовый заслончик поставлю. Не прорвутся. Ну, а ты похлопочи у видеоскопа. Как что увидишь – сигналь.
Сколько минут пришлось просидеть у видеоскопа, Алик не подсчитывал – пять, шесть или четверть часа, – только в конце концов по травяной плешине за ветвистыми стеблями хвощей мелькнуло несколько перебегавших цепочкой фигур. Их было легко заметить: голые меднокожие, в одних плавках, они отчетливо прочеркнули синеватую зелень леса.
– Идут! – крикнул он в открытую дверь Малышу.
– Много? – откликнулся тот.
– Взгляни сам. Отбить успеем.
Малыш подошел, когда меднокожие вынырнули на длинную открытую проплешину между пятиметровыми веерами папоротников. Они то подымались во весь рост, присматриваясь к обстановке, то перебегали на четвереньках, как обезьяны, скрываясь в ломких высоких хвощах. Их было немного, не более двух дюжин (Алик уже мысленно прибегал к гедонийской системе счета), но и двадцати четырех здоровых парней, к тому же чем-то вооруженных, было многовато для защитников станции.
– С чего начнем? – спросил Алик.
– С гранат, конечно, – пожал плечами Малыш. – Я бы их излучателем в две минуты срезал и поштучно и оптом, но увы… ребята все-таки.
Оба вышли на лестничную площадку. Островок мха под ней, не выжженный Малышом, серый, высушенный сверху, зеленовато-рыжий и мокрый внизу, у жирной земли, торчал одиноко и неприветливо. «Синие» и «голубые», смешавшись в стайке, недоуменно и осторожно обошли его, не понимая, что случилось с мшаником, от которого остались только рыжий пепел да пыль.
– Они нас не видят, – шепнул Алик.
– Тем лучше, – усмехнулся Малыш и одну за другой швырнул две гранаты.
Двухметровая дымовая колбаса, черная, как выползшая из болотного ила анаконда, вздувалась и вытягивалась, обволакивая папоротники и хвощи. Тяжелый смрад подымался кверху – от него подташнивало и ломило виски. «Чего они туда напихали, – поморщился Малыш, – воняет, как в мертвецкой летом». Меднокожих уже не было видно: они или плутали, задыхаясь от дыма и рвоты, или успели выскочить и скрыться в кустарнике. Ни один из них пока еще не прорвался к лестнице.
– Может, сбежали? – предположил Алик.
– Едва ли. Пойди к окну, посмотри.
Видеоскоп не потребовался. Из-под нависшего над хвощами и лесом окна было видно, как меднокожие в плавках огибали расползавшуюся дымную колбасу, рассчитывая проскочить там, где дым редел-и рассеивался.
– Обходят! – крикнул Алик. – Швыряй еще гранаты слева и справа.
Снова клейкое черное варево легло между нападающими и крепостью. Малыш добавил еще две гранаты. Теперь «смог» подымался уже рядом с лестницей, надвигаясь на площадку. Прикрывая глаза и рот платком, давясь от мерзкого дыхания «смога», Малыш и Алик отступили в комнату, захлопнув дверь.
– Вернемся, когда эта пакость рассеется, – сказал Малыш, – может, и им к тому времени эта игра надоест.
– Они, кажется, нечувствительны к запаху, должно быть, ароматические рецепторы невосприимчивы.
– По-моему, одного рвало, – усомнился Малыш.
«Игроки» действительно не собирались снимать осаду, показывая завидные настойчивость и терпение. Поколдовав верньерами видеоскопа, Алик обнаружил меднокожих по всему фронту дымовой завесы. По опыту прежних столкновений нападающие знали, что в конце концов дым рассеется и подступы к крепости будут свободны.
Малыш открыл ящик с гранатами, заглянул в него и присвистнул.
– С таким запасом «смога» мы и до ночи продержимся, а к ночи все миражи погаснут, – заметил он.