Но жары и без того хватало на черном накалившемся камне без клочка тени, кроме узкой полоски от космолета, на которой топталось несколько человек. Библ то и дело слизывал с губ струившиеся по лицу соленые капли пота. Он с трудом переносил это пекло, не то что привычные ко всему Капитан и Малыш или зябкий Алик. Сморило и Пилота, но не погасило полыхавшей в нем радости. Он даже приплясывал, ни на секунду не умолкая:
   – Пекло? Пекло. И не то еще будет, голубчики. Не завидую я вам, наглотаетесь. А мы с Доком как вернемся, так сразу рапорт об отставке с космической службы. Док – по болезни, я – по собственному желанию. Хватит с меня незапланированных поисков чужого разума в космосе! Полетаю теперь на земных трассах, тихонько, легонько, на воздушной подушечке, на звуковой скорости. Где-нибудь каботажем с курорта на курорт или в Арктике. Холодно, скажете? Хорошо!
   Малыш смотрел на него не презирая – с жалостью. Легированную сталь излучателем стравил. Чокнутый. Языком болтает, как вентилятор. Не завидует. А позавидовать можно: полгода просидел здесь и спекся. А они вдвоем с Аликом за один день зеленый мираж, как задачку по механике, щелк – и решили!
   Об этом же думал и Алик, не успевший все рассказать Капитану. Оказывается, встречу их с пылевым смерчиком все-таки нащупали объективом видеоскопа. Все видели: как столкнулись, как заглотал их зеленый комок и как растаял потом на черном камне. Встревожились, конечно. Пропал вездеход – не шутка. И двух людей нет. Пилот так сразу похоронил их: «И не ждите. Конец. Ищи Иону во чреве китовом». Только Док надеялся: «Встретят разрыв пространства – вернутся». Он считал, что смерчи или туманности – это результат разрыва пространства, смещения фаз времени, пространственно иначе организованных. И, кстати сказать, правильно считал. Алик предполагал то же самое. Если бы Мерль сделал свое открытие не на Земле, а на Гедоне, его бы считали не только гением математического воображения и не отплевывались от его уравнений, как отплевывается от них узкий практик Малыш.
   Когда ракета огненным стержнем врезалась в край неба и скрылась за его голубой кромкой, они долго молчали, думая о своем. Сейчас Гедона стала их домом, их почвой, их землей. Возвращение к пенатам состоится не ранее года или, по крайней мере, через несколько месяцев, если пришлют смену по экстренному лазер-вызову. Но Капитан не Док, он из легированных сталей, не гнется и не ломается, не чахнет и не психует. Его не утомишь и не испугаешь, не поколеблешь и не смутишь; нужно убить его, чтобы остановить, а убить его совсем не так просто: готовность к защите не покидает его даже во сне. Малыш из того же теста, только выпечка у него попроще; нет тех ингредиентов информации, какие запрограммировала и накопила жизнь Капитана.
   Библ был послабее духом, но любопытство и жажда нового легко побеждали в нем естественный страх перед опасностью. О себе Алик этого сказать не мог. От страха у него противно потели руки и душа уходила в пятки: точнее, на страх тотчас же спазматически откликались кровеносные сосуды в ногах. Именно так и было, когда он впервые увидел сверкнувшую над головой серебристую змейку. Реакция на опасность оказалась у него чуть более замедленной, чем это полагалось для космолетчика. В пропускной комиссии Медицинской службы возник даже спор, можно ли оставить его в составе экипажа. Только вторичная проба сняла сомнения: сопротивляемость организма компенсировала полностью замедленность требуемой реакции, индекс ее оказался даже выше, чем у его товарищей по экспедиции.
   Но сейчас Алика тревожила не опасность, а неизвестность. И пожалуй, «тревожила» не то слово. Было в этой неизвестности что-то возбуждающее, пьянящее, что подкрадывается порой к художнику в предчувствии долгожданной находки или к ученому на пороге еще смутно ощущающегося открытия. Капитан взглянул на него и улыбнулся: понял. Потом посмотрел на уползавшие за сине-зеленый горизонт тускло светящиеся цветные кружки и произнес задумчиво, ни к кому не обращаясь:
   – А ведь и на Земле иногда тот же эффект. Воздух, как призма, разлагает свет. По существу, мы наблюдаем не один белый диск, а несколько цветных, наложенных друг на друга. На закате края их обычно отсвечивают, окрашивая небо. Чаще красным, а иногда где-нибудь на море или в пустыне мы видим точь-в-точь такой же сине-зеленый горизонт.
   – Горизонты разные, а солнце-то одно, – сказал Библ.
   – И здесь одно. Только на Гедоне атмосферные условия позволяют видеть и спектральное разложение, и фазовые смещения дисков.
   – А может, пойдем? – зевнул Малыш. – Домой пора: ночи на Гедоне короткие.
   Все засмеялись. Малыш уже считал необжитую станцию домом. А ведь ее еще надо было сделать домом, вдохнуть в этот захламленный сарай ту милую человеку теплоту и домашность, которые мы обычно называем уютом. Четыре человека снова молча обошли все коридоры и комнаты, где пахло пылью и грязным бельем, и порешили отложить уют до утра: «Все равно до ночи не управимся. А завтра разделимся. Двое пойдут на вездеходе, двое останутся обживать станцию». Все знали, что обживать останутся Алик с Малышом, но никто не возражал и не спорил.
   После ужина перед сном провели летучку – первую на этой планете. Алик повторил рассказ о бородатых младенцах, с особенной тщательностью вспоминая подробности. «Побольше подробностей, – требовал Капитан. – Цвет, форма, происхождение причины, последствия – все, что запомнилось». Но слушал не перебивая, лишь иногда вставлял корректирующие или недовольные замечания: «Не обратили внимания, откуда идут шланги с питанием к детской площадке? Нет? Жаль». Осмотрев «хлыст» и запустив к потолку серебристый лучик, подставил руку, поморщился и заметил: «Болевое оружие. Должно быть, не убивает, иначе его не давали бы детям». На реплику Библа «почему детям?» откликнулся тотчас же, упредив Алика; «Потому что взрослых они не видели». Очень удивился, что Малыш и Алик, пробиваясь к вездеходу, прибегли к гранатам. «А „пояса“? Один прыжок, и ваши дымовые шашки бы не понадобились». Малыш и Алик смущенно молчали; «пояса» они забыли на станции. Эти реактивные «пояса», без которых ныне не обходился ни один спортсмен или турист, были изобретены на Земле еще в шестидесятых годах двадцатого века. С довольно громоздким турбореактивным двигателем, они позволяли человеку совершать прыжки в воздухе на расстоянии от пятидесяти до двухсот метров. За сто лет их изрядно усовершенствовали, почти приравняв человека к птице. Гравитационный двигатель, сменив турбореактивный, уменьшился до размеров небольшой пряжки на спине, но увеличил дистанцию прыжка до свободного полета по любой траектории. Одним движением корпуса можно было изменить траекторию, но именно это и не позволяло «поясам» стать массовым средством транспорта. В начале двадцать первого века их популярность не превышала популярности мотоцикла сто лет назад и несколько десятилетий спустя ее все еще ограничивала необходимость риска, опыта и спортивного навыка.
   Умение владеть «поясами» было элементарным для каждого космолетчика, и Алик отлично понимал, что с «поясами» они увидели и узнали бы много больше, но их экспедиция на вездеходе планировалась и оснащалась слишком поспешно. Капитан и Библ оказывались в более выгодном положении: их путешествие можно было обдумать и обсудить накануне, что взять, что оставить, какой инструмент, какое оружие.
   – Излучатели взять, – решил Капитан, – но применять их лишь в случае крайней необходимости. И никоим образом против детей!
   – А если мы попали в космический Бробдиньяг?[2] – предположил Алик.
   – Если младенцы в их нынешнем состоянии с годами становятся великанами?
   – И тогда излучатель – крайняя мера. Только в условиях ничем другим не отвратимой опасности. Я думаю, обойдемся «поясами», дымовыми гранатами и пневмоотражателями.
   – Честно говоря, я еще ни разу не держал в руках этой штуки, – признался Библ.
   – Возьмешь – не выронишь. Держи средний палец на спусковом крючке – только и всего. Отражает встречной волной все – от камня до пули. Любой зверь, прыгнув, сломает ноги. Радиус до двух метров – больше не нужно. Установишь на шкале и чеши.
   Только один Малыш был с Библом на «ты», он был со всем миром на «ты» и даже Капитану счел возможным напомнить:
   – Не забудь браслеты с приборами внешнего включения и выключения силовой защиты машины. Правило номер один: покинутый вездеход остается недоступным для любого вмешательства извне. Помнишь, как погибла вторая экспедиция на Прокле?
   Капитан поморщился:
   – Не каркай. Мы вооружены и оснащены так, что нам не страшно ничье и никакое вмешательство. Ни человек, ни природа. Ни абсолютный нуль, ни вакуум, ни плазма. Страшно другое – смещение фаз. Входы и выходы. Мы не знаем, когда они открываются, как открываются, почему и зачем.
   В черную покатость окна – они сидели в комнате Дока – врубился вдруг узкий клинок света. Не молния, сверкнувшая, расколов небо, и не след метеорита, медленно тающий в черноте звездного купола. Где-то вдали, должно быть у горизонта, словно раздвинулись створки ночи, впустив высокую полоску зари. В ее белом, почти дневном свете смутно просматривались очертания незнакомого города.
   Видение продолжалось, должно быть, минуту, не больше, и растаяло в ночи, как залитая тушью картинка.
   – Мираж? – удивился Малыш. – А почему ночью? Сейчас все пять солнц на другой стороне планеты.
   – Может быть, отблеск?
   – Чего?
   Алик смутился, мельком взглянул на Капитана. Но тот молчал. Библ жевал соломинку от коктейля.
   – Вероятно, смещение фаз происходит и ночью, – предположил он. – А если учесть разницу во времени – она может быть и значительной, – у нас ночь, у них день.
   – Где это «у них» и кто это «они»?
   – Может быть, здесь несколько цивилизаций. В каждой фазе своя.
   – Разговорчики! – оборвал Капитан. – Спать! На сегодня все.
   – Нет, не все!
   Алик выкрикнул это с мальчишеской звонкостью, предвкушая недоумение товарищей и свое торжество над этим недоумением.
   – Мы еще не подняли флага на станции, – закончил он, храбро встретив взгляд Капитана.
   Но взгляд был теплый и поощряющий. Алик не предполагал, что это можно сделать и завтра утром. Капитан даже не усмехнулся мальчишескому порыву Алика, он просто сказал:
   – Молодец, сынок.
   – Темно на улице, – усомнился Малыш.
   – А мы костер разложим!
   – Из чего? Из пластика?
   – Найдем что-нибудь деревянное. Человек даже в космос тащит с собой что-нибудь из милого его сердцу дерева.
   Импровизированный костер запылал, отражаясь в черном зеркале камня. И его усиленное отражением пламя осветило знакомый всем землянам флаг ООН, давно уже в этом веке по-настоящему объединенных наций.
   – Теперь уже все, – сказал Капитан. – «Гедона-3» подымает флаг.



5. Игра «синих» и «голубых». Катастрофа


   На этот раз мираж уходил, смещаясь в Ничто. Он возникал далеко впереди в сиянии всех пяти солнц невысокой зеленой копной, будто скопнили только что скошенную траву, и, по мере приближения вездехода, не расплывался, не таял, а словно вдвигали его за привычную декорацию. Сначала сокращался вдвое, потом виднелся только узкий зеленый серп, а в конце концов вездеход пролетал в привычном уже пространстве пустыни, не задевая ничего зеленого – ни куста, ни травинки. Да и что могло вырасти на оплавленном до черноты кварце?
   – Не везет, – заметил Библ. – И совсем уже непонятно, почему в одном случае мираж идет навстречу людям, а в другом уходит?
   – Пожалуй, сие от нас не зависит. Миражные «входы» и «выходы» подчинены каким-то своим законам. А наш вездеход, особенно на высокой скорости, несет с собой частицу нашего пространства – времени, какой-то микроскопический обтекающий слой. Когда он, скажем, аритмичен межфазным соединениям, «вход» закрывается. А может быть, есть и другое объяснение, – вздохнул Капитан.
   В самом деле, на какие еще объяснения можно было рассчитывать в этом царстве необычайного! Пять разноцветных солнц на небе, пять разных миров на планете. Блуждающие стога с калиткой-щелью в какое-то Зазеркалье. Бородатые младенцы, которые сучат ножищами сорок шестого размера и сосут молочко из пожарных шлангов.
   – Если младенец двух метров ростом, – вспомнил Капитан предположение Алика, – то к зрелости он дотянется до десяти. Значит, все-таки свифтовское: Бробдиньяг в космосе.
   – Едва ли, – не согласился Библ. – Во всех фазах одна и та же гравитация, близкая к земной. Гигантские рост и вес создадут чрезвычайные неудобства для гуманоидов. Может быть, здешняя биоэволюция и не повторяет земную, но едва ли слишком от нее отличается. Тут что-то другое.
   – Сейчас узнаем.
   Широченный фонтан чистого зеленого пламени, то вздымаясь, то падая, бил прямо из черного камня метрах в пятидесяти от вездехода, не обнаруживая тайных намерений погаснуть или уменьшиться. Он бил не высоко, не выше двухэтажного дома, но и не опускался ниже первого этажа, позволяя вездеходу свободно пройти сквозь щель. Тускло-серая, ровная, как портьера, она не открывала тайн мира, притаившегося за ней. То ли это была стена, или облако, или просто сгусток лежавшего в долине тумана, ни Библ ни Капитан не смогли ответить, но самое главное, щель не исчезла при сближении с машиной. И Капитан решился. Он включил отражатель, который в случае столкновения с непреодолимым препятствием отбросил бы машину назад, и похожий на черепаху вездеход пошел на таран в центр непонятной мути.
   Он прошел ее, как нож масло, без малейшего сопротивления. Силовое поле отражателя действовало с силой кумулятивного взрыва. Серая масса, а это была несомненно масса пока еще неизвестного состава и происхождения, уступчиво сжималась или расступалась, пропуская путешественников. Но она не пропускала света, и несколько секунд вездеход шел в полной темноте, пока не вырвался на залитую солнцем лужайку, похожую на газон футбольного поля.
   Капитан остановил машину и оглядел ландшафт в круговом смотровом стекле. Позади простиралась ровная плоская поверхность не то кустарника, не то высокой травы, так плотно и густо росшей, что даже вблизи она походила на двухметровой толщины серый ковер, примыкающий у горизонта к очень темному, неизвестного происхождения лесу.
   – Вот эту серятину мы и прошли, – задумался Капитан. – Интересно, что же это на самом деле?
   – Серые мхи, – сказал Библ. – Палеозойская декорация. А эта лужаечка – часть просеки, засеянной уже вполне современным газоном и опоясывающей явно силурийский заповедник. Видимо, мы находимся там же, где уже побывали Малыш и Алик. В том мире, во всяком случае. А теперь превратимся в Ливингстона и Стэнли и отправимся в джунгли космической Африки.

 

 
   Оставив вездеход под силовой защитой, навесив и пристегнув все захваченное со станции ручное оружие, Капитан и Библ отправились на рекогносцировку в симпатичные джунгли незнакомого, но явно ухоженного кустарника за газонной полянкой. Может быть, Ливингстон и Стэнли казались для сравнения слишком далеким эталоном путешественников, но в своих кремовых шортах и сетках, предохранявших от жары грудь и спину, в модернизованных пробковых шлемах с вмонтированными в них миниатюрными рациями их нынешние последователи действительно походили на участников сафари в приключенческих фильмах двадцатого века. Запавшие щеки и крутые морщинки на лбу Капитана и совсем уж колоритная голландская бородка Библа, окаймлявшая бронзовое от загара лицо, дополняли впечатление.
   – Вместе или разделимся? – спросил Библ.
   – Вместе, – решил Капитан, – рация пригодится в пожарном случае.
   Раздвигая упругие большелистые ветви, протискиваясь в тенетах вечнозеленых кустов, за которыми торчали уже описанные Малышом и Аликом высоченные мачты эвкалиптов, Капитан и Библ добрались наконец до другой полянки и прислушались. Из-за кустов доносились даже не звуки какой-то членораздельной речи, а просто вскрики, вопли, хрип, свист и хохот. Осторожно спрямив закрывающий дорогу кривой двухметровый лист, наши путешественники так и замерли на месте. Перед ними открылся наконец обитаемый уголок гуманоидного мира Гедоны.
   Их было около десятка спортивного вида юношей, почти голых и загоревших до смуглости жителей тропиков. Из одежды на них были только сандалии без креплений с неизвестно как прилипшей к ноге подошвой и вполне земные пляжные плавки небесно-голубого цвета. Лишь двое предпочли темно-синие и, может быть поэтому, оказались в конфликте с голубоплавочниками. Тесно-тесно, спина к спине, отражали они их яростное нападение. Дрались «хлыстами», сверкавшие змейки которых то удлинялись, то укорачивались, смотря откуда и куда был направлен удар. Любопытно, что удары не оставляли на коже заметных следов, но каждый меткий «нахлыст» вызывал или гримасу боли, или подавленный крик, а иногда кто-нибудь из нападавших отбегал и, гримасничая, растирал пораженное место. Капитан заметил, что, встретившись в воздухе, лучистые шпаги раскалывались, срезая друг друга, и удары не достигали цели, но никто из участников схватки не использовал этот прием, стараясь прежде всего «накрыть» противника. В отличие от лохматых «младенцев» все они были аккуратно подстрижены и чисто выбриты, но внешне спортивный лоск не заслонял так и распирающей их первобытности.
   – Звери! – сквозь зубы выдохнул Капитан, еле сдерживая накипающий гнев.
   Юноши действительно дрались с молчаливой свирепостью, как волки в земных заповедниках, и только вой да хохот сопровождали избиение сопротивлявшихся.
   Наконец один из них упал, и тотчас же две серебристые молнии накрыли спину другого. Но он устоял, ответив ударом на удар и в свою очередь сбив с ног двухметрового гиганта в голубых плавках. «Голубые», взвыв по-волчьему, участили удары.
   – Звери, – повторил Капитан, уже готовый вмешаться в схватку.
   – Дети, – остановил его Библ. – Не вмешивайся, это не наша игра.
   – Почему игра? – удивился Капитан.
   Но ответил не Библ, а старший из «голубых», видимо вожак группы, и ответил… по-русски.
   – Хватит. Две дюжины ударов. Я сосчитал.
   «Голубые» остановились. Кто-то крикнул:
   – Он и от трех дюжин не сдохнет!"
   – Не по правилам, – сказал вожак. – Пусть идет.
   «Голубые» расступились, пропуская силача в синих плавках. Шаги его, неуверенные и медленные вначале, понемногу крепли и убыстрялись. Под конец он прыгнул и исчез за кустами.
   Двое из оставшихся рванулись было за ним, но вожак снова остановил их:
   – По правилам игры положено догнать его по другой дороге и снова встретить лицом к лицу. Догоните – добьете. Я жду здесь.
   Оставшись один, он подошел поочередно к лежавшим без сознания юношам и перевернул каждого лицом к солнцу. Все они казались странно похожими друг на друга, как для земного европейского глаза кажутся лица монгольского типа. Но в этих не было ничего азиатского – голубые глаза, прямой нос и овал лица напоминали землянину скорее скандинавский или англо-саксонский тип. Лишь приглядевшись, можно было заметить различия, не очень определенно и резко выраженные и только подтверждавшие первоначальную мысль о сходстве. И Капитан и Библ почти одновременно нашли объяснение: перед ними был отборный, физически полноценный и генетически наиболее совершенный вид гедонийского гуманоида.
   – Может, я ошибаюсь, – не очень уверенно произнес Капитан, – но мне показалось, что они говорили по-русски. Чушь зеленая.
   – Они вообще не говорили, – сказал Библ.
   Капитан усмехнулся:
   – Значит, прямое мысленное общение. Попался, старый дурак, на удочку знакомых слов.
   – Мы просто переводили их мысли в привычные нам слова, – пояснил Библ.
   – Сначала мне казалось, что я слышу, а потом обратил внимание, что губы у них не движутся. Возможно, у них вообще нет речи, как системы связи.
   – А крик?
   – И зверь кричит.
   – Но зверь не мыслит.
   – С глубиной этой мысли мы уже познакомились.
   – Проверим лично. Есть шанс, – сказал Капитан и, раздвинув кусты, вышел на поле боя.
   С молниеносной реакцией «голубой» обернулся и рассек «хлыстом» воздух. Но пробковые шлемы и шорты незнакомцев повергли его в такое изумление, что он совсем по-детски разинул рот.
   – Кто… вы? – «услышал» Капитан и ответил уклончиво:
   – Мы издалека.
   – Почему ты водишь с собой ребенка? – крикнул на Библа гедониец.
   – Он не ребенок.
   – Разве у вас в школе ходят небритыми?
   – Ходят. – Капитан продолжал игру.
   – Так ведь он же единицы теряет.
   – Что?!
   – Ты что – идиот? Биты. Не понимаешь?
   – По-моему, он сказал «биты», – сквозь зубы проговорил Капитан, не глядя на Библа.
   – Биты, точно, – подтвердил тот. – Он имел в виду именно биты: у нас для этого нет других терминов. Условные единицы информации. Сначала он и сказал: единицы.
   – А сколько ему лет? И при чем здесь информация?
   Библ только плечами пожал.
   – Почему вы оба жужжите? – спросил гедониец.
   – Мы не жужжим, мы разговариваем.
   – Что?
   – У них нет такого слова, – шепнул Библ. – Подберите другое.
   – Мы общаемся. Ты разве не слышишь?
   – Когда общаются, думают. И не слышат, а понимают. А я слышу: бу-бе-бо, та-ти-ту… – передразнил гедониец. – Жужжание.
   – А сколько тебе лет?
   – Полтора года.
   Теперь изумились Библ и Капитан.
   – Врет? Или у них другая система отсчета?
   – Если мы услышали «год», значит, он имел в виду год. Может быть у них год другой?
   – Судя по роже, ему лет двадцать, не меньше.
   – Опять жужжите.
   – Давно в школе? – спросил Капитан, дипломатично обходя коварный вопрос о жужжании.
   – С детской площадки. Скоро полкруга. А ты сколько?
   – Столько же.
   – А что у вас на голове?
   – Форма, – придумал Капитан. – Экскурсантам дают. Знаешь, что такое экскурсия?
   – Знаю. Нас в Аору возили.
   Капитан услышал «Аора», Библ – «Аэра», но комментировать «услышанное» не стали. Возможно, это заповедник какой-нибудь или город.
   – Да спрашивайте же, задавайте вопросы. Не позволяйте ему спрашивать, – шепнул Библ и спросил, опережая Капитана: – А ты любишь учиться?
   – А кто любит? Ты любишь?
   – Смотря что. Сегодня был в школе?
   – Был. Два часа просидел у компьютера. Голова трещит – сдохнешь.
   И Капитану и Библу показалось, что гедониец сказал «два часа», но «услышали» они это не очень ясно и настаивать на «часах» не могли, однако термин «компьютер» прозвучал в сознании обоих одинаково четко.
   – Вы слышали: компьютер, да? – шепнул Библ, не глядя на Капитана.
   – Точно. Чудеса в решете.
   – Ты подумал о компьютере? – продолжал Библ, обращаясь к уже подозрительно косящемуся юноше в голубых плавках. – У нас в школе это называется по-другому. Машина, которая за тебя думает, тебе подсказывает, забирается тебе в голову и раскладывает там по полочкам всякую дребедень. А ты просыпаешься и уже все знаешь. Так?
   Гедониец заржал, как лошадь. А Библ, не давая ему опомниться, продолжал обстрел:
   – Чему сегодня учился?
   – Счету, – нехотя отвечал гедониец, ему уже начинал надоедать этот затянувшийся экзамен, – а потом игре в «тро».
   Капитан услышал «тарс» и переспросил.
   – Шашки, – показалось обоим. – Двенадцать клеточек горизонтально, двенадцать вертикально. Перемножишь?
   – А ты?
   – А я и не то могу. Двенадцать семь раз двенадцать и на себя один двенадцать. Ну?
   «У них двенадцатиричная система счета», – подумал Библ и сказал вслух:
   – В уме не могу. Без счетной машины не обойтись.
   – На машине всякий дурак сумеет. А я – в уме. Мне за это две дюжины единиц накинули. А за воображение минус.
   – Почему?
   – Не прошел теста. Шесть проб, а на табло нули.
   – На каком табло?
   – Световом.
   – Сдаюсь, – шепнул Библ Капитану. – Изнемогаю. Еще вопрос, и мы завалимся. – Но он все-таки задал свой последний вопрос: – А зачем вам эти условные единицы?
   – Не соберешь нормы – конец. Глотай снова жижицу из клистирной трубки.
   Капитану «послышалось»: из «резиновой кишки». Но смысла не уяснили оба, и главное, «голубой» это понял.
   – Не из школы вы. Откуда – не знаю. Беру в плен, – объявил он и хлестнул серебристой змейкой.
   Капитан нырнул ему под ноги и сбил на землю. Оба тотчас же вскочили, но Капитан секундой раньше и болевым приемом заставил юношу выронить «хлыст».
   – Подберите, Библ, – сказал он, не оборачиваясь. – А ты теперь знаешь, кого можно брать в плен, а кого нет.
   Гедониец не был трусом. Но и третий его прыжок – он, видимо, собирался укусить Капитана – закончился для него столь же плачевно. Даже не пошевельнувшись, Капитан левой рукой перебросил его через голову. Для космолетчика, обученного всем приемам самозащиты, гедонийский школьник даже с фигурой культуриста был не опаснее земного мальчишки. Сейчас он уже был сломлен. Не оглядываясь, не пытаясь приподняться, он на четвереньках пополз в кусты.
   – Ну вот и все, – грустно проговорил Капитан. – Контакт исчерпан.
   – У нас не было выхода, Кэп, – сказал Библ. – Не подставлять же спины под их «хлысты».