Абрамов Геннадий. Ни за грош

   - Молодого, смекалистого. Подберем, золотой.
   Да неужели я для тебя такого дела не сделаю?
   - На. Маросейку, Марь Николавна. Где Петроверигский.
   - Записываю. Через час тебя устроит, сыночка? Сутки? Двое?
   - Примерно.
   - Если больше - позвони. Я сменщицу предупрежу.
   - Аккордно?
   - Ох, Андрюшенька, о чем разговор? Парня пришлю толкового, с ним и договоришься.
   - Спасибо, Марь Николавна.
   - Счастливо, сыночка. Всегда выручу. Не забывай старушку. И будь осторожен.
   Андрей не успел положить трубку, а Иван уже заворчал:
   - За фигом яам такси? Что мы, сами без этих крохоборов пе справимся?
   - Ага, Андрей, - поддержал Севка. - Дерут же, оглоеды. Хуже, чем государство.
   - Станем жмотами, - спокойно возразил Андрей, - пиши пропало.
   - Да не жмоты мы!
   - На ветер неохота.
   - Все. Поезд ушел, - жестко сказал Андрей. - Мотоциклы на ходу?
   - Звери.
   - Значит, так. Иван, сгоняешь на ипподром. Сегодня там есть что-нибудь? Ну, неважно. Потолкайся.
   К наездникам протырься - обязательно. Только на молодых кобылок не заглядывайся, а то все дело угробишь. Маклеры знают бармена. Где-то на Калине ошивался. Сев, а ты - в общепит. Лучше - официанточки.
   Ну, не мне тебя учить. Прочеши, сколько успеешь... Да, чуть не забыл. Ни Артема, ни Антона не называть.
   Спугнем - заляжет, не найти. Нужен бармен. Промышляет видео. Найдем вытянем и этого гада.
   - А ты?
   - Кабаки пощупаю. Здесь, в центре. Он где-то поблизости. Чую.
   - Сбор?
   - К двум.
   - Обедаем в Буде?
   - Посмотрим. Еще вопросы есть? Нет? По коням!
   7
   - Странно, Алексей Лукич. Вы говорите, убежали.
   А как вы объясните, что их нашли на том же самом месте?
   - Вернулись, вероятно.
   - Зачем?
   - Ну... что-то забыли... В спешке.
   - Вы серьезно?
   - Не знаю, - раздраженно сказал Изместьев. - Вернулись, не вернулись. Пропади они пропадом! Что мне до них?
   - Ничего. Уже - ничего.
   - Простите. Я забылся.
   - Алексей Лукич, - ласково спросил Кручинин. - Неужели не чувствуете, что теперь, когда вы уточнили свой рассказ, подозрение падает на вас?
   - На меня? - удивился Изместьев. - А, ну да.
   Они мою собаку, а я...Око за око.
   Кручинин странно подпрыгнул, развернулся, перегородив Изместьеву дорогу, и закачался с пятки на носок.
   - Их оглушили. Били чем-то тупым и тяжелым.
   Может быть, обухом топора. Удары страшной силы.
   Они скончались сразу же, однако убийца продолжал их наносить.
   Какое-то время они молча смотрели друг на друга в упор. Глаза Изместьева потемнели и налились отпором и гневом.
   - Невменяем? - едва сдерживаясь, тихо спросила:
   - Ну, почему. Раздражен, зол.
   - Состояние аффекта?
   - Не исключено.
   - Вог зиднте. Это смягчает вину... И потом, кто знает, может быть, он защищал достоинство свое и честь.
   - Браво, - рассмеялся Кручшшп. И подмигнул. - Вы защищали свою честь?
   - Перестаньте, Виктор Петрович. Я похож на убийцу?
   - А вы знаете человека, который действительно похож?
   - Нет, вы и впрямь?.. Считаете, что я... Я? Что я мог?
   - А почему бы и нет, Алексей Лукич? Сложно жить на этом свете.
   - Перестаньте... В конце концов... просто оскорбительно.
   - Вот как? Оскорбительно? А лгать? Скрывать?
   Недоговаривать? Вы добиваетесь, чтобы я привлек вас, если не за убийство, то за лжесвидетельство?
   - Извините, Виктор Петрович. Я устал.
   - Почему вы упорствуете?
   - Я уже объяснял.
   - Неубедительно.
   - Иначе не умею, - раздраженно сказал Изместьев и отвернулся. - Устал я - неужели не видите?
   Устал... Устал.
   - Извините, если что не так, - ласково сказал Кручннин. - Я не мучитель. И не Захер-Мазох какойнибудь. Самому противно. Будьте здоровы. Но я не прощаюсь. К следующей нашей встрече, пожалуйста, приготовьте что-нибудь поосновательнее, - он подбросил шарик и продекламировал: - Все равно надежды нету на ответную струю. Может, сразу к пистолету устремить мечту свою?
   И, пританцовывая, пошел прочь.
   - Фигляр, - процедил сквозь зубы Изместьев, глядя ему вслед. - Экспонат с Канатчнковой дачи.
   8
   - Вы кто по профессии, Алексей Лукич?
   - Сторож.
   - Браво, - улыбнулся Кручинин. - Не правда лп, в действительности все совеем не так, как на самом деле?
   - Совершенно верно. На самом деле инженер-механик. Технический вуз. Специалист, как выяснилось, никудышный... Затем... немного самообразования - в основном по части гуманитарной. Пробовал переменить профессию. Писал. Два рассказа даже напечатал.
   - Больше не пишете?
   - Рассказов? Нет, не пишу.
   - Если не секрет, почему?
   Они прогуливались по лесной тропе. День был приятный, ласковый, мягкий. Красиво вокруг, тихо, значительно.
   - Лучшее, что Россия дала миру, - подумав, ответил Изместьев, литература прошлого века... К?.л они говорили тогда. Недостаточно иметь талант, знания, ум, воображение. Надо еще, чтобы душа могла возвыситься до страсти к добру, могла питать в себе святое, никакими сферами не ограниченное желание всеобщего блага... Возвыситься от страсти к добру.
   Желание всеобщего блага... Я не возвысился.
   - Но стремитесь?
   - По мере сил.
   - И есть надежда?
   - Как же без надежды? Нельзя. Без надежды, Виктор Петрович, человек убывает. Хворает, гаснет... Минутку, - он жестом приостановил Кручинина. Слышите?
   Неподалеку, за молодым сосняком, слышались внятные команды: "Встать! Лечь!", щелканье затворов, топот.
   - Что с вами? - удивился Кручинин.
   - Тсс... солдаты.
   - И что из того? С чего вы переполошились?
   - Давайте посмотрим. Одним глазком. Прошу вас.
   Это не займет у нас много времени.
   - Пожалуйста, - сказал Кручинин, искоса, с новым интересом поглядывая на Изместьева. - Я просто не понимаю, что вас тут может так занимать?
   - Захер-Мазох, - сказал Изместьев.
   Они обошли сосняк и остановились на краю еветлой полянки, откуда хорошо было видно, как солдаты занимаются строевой подготовкой. Командовал пухлощекий лейтенант с зычным натренированным голосом.
   Изместьев смотрел жадно, с замиранием сердца и странно согнувшись, как будто подсматривал за чем-то, что видеть стыдно или невмочь.
   Кручинин был поражен.
   - Что с вами?
   - Не поверите, душа обмирает, когда их вижу... За что?.. Кто мне объяснит - за что? За что гибнут наши мальчики?
   - Вспомнили сына?
   - Мир безумен. Понимаете? Безумен.
   Кручинин мягко взял его под руку и повлек за собой.
   - Пойдемте, Алексей Лукич. От греха.
   Какое-то время они шли молча, и следователь видел, что Изместьев все еще там, все еще ловит стихающий голос лейтенанта, сапожный шварк и щелк затворов, и видел, что ему это доставляет боль.
   - Ну? Успокоились?
   - Да-да, простите... Нельзя злиться на свое время без ущерба для самого себя... Разумно... А я порой бываю злым. До безрассудства. Задыхаюсь от обиды и гнева.
   - Сын?
   - Не только... Растет несогласие, недовольство.
   И это - как пытка. Пытка несогласием.
   - Невостребованный вы наш.
   - Напрасно иронизируете. Неуместно и глупо, простите мне мою откровенность.
   - Ничего, с этой стороны я защищен... Скажите мне, в чем суть ваших расхождений? Чем вам время наше не угодило?
   - Долгая история.
   - А мы куда-нибудь спешим?
   - Вы... действительно хотите?
   - Арестую. И не выпущу до тех пор, пока не расскажете.
   - Что ж, - горько усмехнулся Изместьев, - может быть, именно вам, следователю... Ваша профессия - недоброй славы.
   - Обещаю вам, Алексей Лукич, - улыбаясь, еказал Кручинин. И подмигнул. - Никаких показательных лтрвцессов.
   - Времена изменились?
   - Разве в этом дело?
   - Хотите сказать, что вы человек с убеждениями?
   Кручинин подбросил шарик.
   - Недороги теперь любовные страданья - влекут к себе основы мирозданья.
   - Не понимаю вас... Какой-то вы скользкий.
   - Тем не менее, слушаю вас внимательно.
   Изместьев вздохнул и подобрался, как перед прыжком.
   9
   Андрей сунул в лапу ресторанному вышибале, и они проскользнули внутрь.
   Зал был заполнен на треть. Попахивало шальными деньгами и жареным мясом. У музыкантов заканчивался перерыв, они подстраивали аппаратуру. По ковровым дорожкам неслышно сновали вышколенные мальчики-официанты, а над столами, занятыми своими посетителями, стлался, завиваясь в кудри, зарубежный сигаретный дым.
   - Там, - показал Севка.
   Бармен, усатый, как "песняр", брезгливо скользнул по ним взглядом и ничего не спросил. Андрей ткнул в заставленную бутылками витрину.
   - Нам бы к культурным ценностям.
   - Новенькие?
   - Бедовенькие.
   Бармен потеребил рыжеватый отструек бесподобных своих усов. Подумал. И нажал кнопку.
   За спиной его мягко отошла узкая низкая дверь.
   - Счастье-это когда тебя понимают, - сказал Иван, обходя стойку. - Вы настоящий товарищ.
   - Мать моя буфетчица!
   - Да-а, - протянул Севка. - Царство уюта.
   - И разврата, - фыркнул Иван.
   Комната квадратненькая, небольшая. Все очень мило.
   Два торшера - полумрак. Кресла, мягкие стулья в четыре ряда. Телевизор фирмы "Сони". Около десяти человек ждали начала-сидели, курили, пили запрещенные коктейли. Две пары танцевали, обнимаясь напоказ.
   Дети старше тридцати - не допускаются. Прыщавый официант, по виду недоучившийся школьник, приблизился к ним с подносом, предлагая утолить жажду, Севка благородно ему отказал.
   Над дверью зажглась лампочка голубого цвета, и грузный, суровый швейцар впустил очередного посетителя. Тот расплатился и сразу плюхнулся в кресло, поближе к экрану.
   - Чужие порядки надо уважать, - сказал Андрей и протянул швейцару "чирик".
   Тот вскинул брови эпохи застоя.
   - Трое?
   - Математик, - сказал Иван. - Илья Муромец, Алеша Попович и Добрыня Серпуховнч.
   - Серпухович пусть выйдет.
   - Папаша, - укоризненно сказал Андрей. - За ценой не постоим. Но за халтуру - вычтем.
   - У нас плата вперед.
   - А у нас назад, - сказал Севка.
   Швейцар моментально надулся и сипло задышал - словно с детства не переносил дерзости.
   За стеной грянул оркестр.
   - Спокойно, папаша. Спокойно.
   - Лучше послушай музыку.
   Официант метнулся к двери, но Севка его отсек, а Иван защелкнул дверь на задвижку.
   - Не волнуй публику, вохра.
   - Что-оо? - скривился швейцар.
   - Папаша, - тронул Иван его за плечо. - Не ошибись.
   - Шпана, - зарычал швейцар. - Да я вас... как клопов...
   Иван перехватил его руку, вывернул и взял на болевой.
   - Аа-аа, - завопил швейцар и грузно повалился между кресел.
   Зрители повскакали с мест. Сбились к стеночке, в угол. Севка затолкал туда же насмерть перепуганного официанта.
   - Тихо, деточки, тихо. Мы на минутку. У нас тут, - Севка прихватил официанта за утыканный "хотенчиками" длинный нос, - междусобойчик. Давай, малолетка, к доске. Отвечай. Пахан у вас - кто? Бармен? Ну? Что молчишь? А то кол поставлю и родителям сообщу.
   - Оставь его! - крикнул Иван, прижимая швейцара к полу.
   - Не затягивай сеанс. Мозги вышибу!
   Лампочка над дверью горела не угасая. Андрей прихватил швейцара за шкирку, выволок его на середину и прислонил к креслу сбоку.
   - Ну что, Драмодел Дармоедович. Поговорим, как в старые добрые времена?
   Коряво раскинув ноги, швейцар сидел на полу, поглаживая рукой больное плечо, пряча затаившие месть глаза. Андрей поддернул ему подбородок.
   - Здорово, ты бык, а я корова. Надо бы оформить тебе инвалидность. И пахану вашему заодно. Чтоб знал, кому врать. От вранья люди сохнут!
   - Дохлятина, - сказал Иван. - Кто божился, что в Ригу уехал?
   - Слушай, мужик. - Андрей присел на корточки. - Я - коротко. У тебя три дороги. Налево пойдешь - статья, органы, суд. Направо-кувыркаться тебе инвалидом. Прямо-дрожь и маленькие неудобства. Ну, выбрал?.. Ты нам пошепчешь, где твой дружок, и -пока.
   Как в море корабли. Мы вас не видели, вы с нами незнакомы... Что задумался?
   - Соглашайся, дурачок, - крикнул Севка.
   Швейцар хмуро посмотрел на Андрея.
   - Какой... друг?
   - Мамонов фамилия. Нехороший человек.
   - Тьфу, - выругался швейцар. - Я-то думал.
   - Осторожней, папаша, - сказал Иван. - Здесь дети.
   Швейцар поманил к себе официанта - Севка разрешил тому подойти.
   - Дай.
   Послушный мальчик картинно распахнул блокнот и выщелкнул ручку. Швейцар написал адрес.
   - Телефончик не забудь.
   - Откуда? Там дача.
   - Пора знать, папаша, - наставительно сказал Иван. - Если очень надо, дачи тоже телефонизируют.
   Швейцар дернул плечом.
   - Проще нельзя?
   - Пахана благодари! - крикнул Севка.
   - Рогом козел, а родом осел.
   - Пусть он тебе бюллетень выписывает, - сказал Иван. - И, пожалуйста, верни награбленное народу.
   Швейцар не глядя отдал червонец.
   Андрей внимательно прочел бумажку с адресом и спрятал в карман.
   - Деточки! - обратился он к посетителям. - Не бойтесь, мы заложников не расстреливаем.
   - Все, за что заплачено, - сказал Иван, - должно быть съедено и выпито.
   Севка пугнул официанта:
   - Правильно?
   - Общий привет! - Иван выщелкнул задвижку и распахнул дверь.
   Бармена за стойкой не было.
   10
   - Как известно, все начинается с идеи. Без идеи людское сообщество не стоит. Но, как говорил Ленин, идея только тогда становится материальной силой, когда она овладевает массами. Только тогда. Когда овладевает.
   - Вы наш человек, Алексей Лукич.
   - Теперь посмотрите, что мы имеем. Принципы, положенныев основу нашего государственного устройства, теоретически достаточно основательны и возражения не вызывают. Однако весь ход нашей новейшей истории показывает, что правильные теоретические положения на практике сначала как-то незаметно засоряются, затем видоизменяются, а потом и откровенно искажаются. Причем происходит это все не под влиянием каких-то неизвестных нам внешних сил. А естественно, само собой. Почему?
   - Меня окружали привычные вещи, но все их значения были зловещи.
   - Простите, вы о чем?
   - Продолжайте, не обращайте внимания.
   - Структура пирамиды изначально предполагает чрезмерную концентрацию власти. Подчеркиваю: чрезмерную. А всякая чрезмерность, как вы знаете, к добру не ведет. Вот вам простенький пример - для наглядности. Предположим, деньги. Нет денег - человек нищ, гол, слаб, и если душа его не знает высокой духовности (а таких подавляющее большинство), то мировоззренчески он чаще всего раб. Достаточно денег - у человека масса новых степеней свободы, он уверен, силен и знает, что достоинство свое сумеет защитить. Но вот у него много денег, чрезмерно много. И он снова раб. Раб своего капитала... Точно так же и с властью. Чрезмерная концентрация ее приводит к тому, что подменяются цели. Человек становится функционально независимым.
   Он - функция власти.
   - Кручинин подбросил шарик.
   - Вам скучно? Вы не слушаете меня?
   - Очень внимательно.
   - И тогда происходит страшная вещь. Та идея, во имя которой он призван действовать, как бы отдаляется, отделяется от него. Они теперь сами по себеидея где-то там, в вышине, в теории, и парит, а он - сам по себе, он практик, и кресло, которое он занимает, диктует ему систему поведения. У него теперь новая шкала ценностей. Происходит раздвоение, появляется двойная мораль (а двойная мораль все равно что "севрюга второй свежести"), человек делается неискренним. Если неискренний человек исповедует истинное учение, оно становится ложным. Это-из пятого века.
   Вы меня слышите? Ложным. Истинное - ложным. То есть меняет знак. Целое общественное движение. С плюса на минус.
   - Из-за облака сирена ножку выставила вниз, людоед у джентльмена неприличное отгрыз.
   - Мне помолчать?
   - Ни в коем случае.
   - Вы хотите возразить?
   - Нет-нет, слушаю вас. Слушаю.
   - И тогда... никто не понимает, что происходит.
   Герой труда, орденоносец, а его в кутузку, потому что - вор. Хозяин края, депутат, а его прЕшародно называют перерожденцем. Правоохранительные органы строят свою деятельность уже не на принципах справедливости, законности, общественного блага, а на основе "телефонного права". Редакции газет, "глас народа", становятся карманными у первого секретаря.
   - Волки зайчика грызут.
   - Пирамидальная структура, поскольку она поменяла знак, начинает работать не на созидание, а на разрушение. С той же мощью - на разрушение. Потому что практически не встречает сопротивления. Что ей какой-то голос в защиту, скажем, природы? У него же ни силы, ни власти. На наших глазах гибнут моря, поворачиваются реки, исчезают традиции, уничтожаются памятники культуры. И процесс разрушения, распада, естественно, впрямую затрагивает и обыкновенного человека. Нас с вами. Человек делается мелок, зол, завистлив, сварлив, придирчив. Он жонглирует шариками вместо того, чтобы слушать. Утратив связи с прошлым, становится бездуховен. Стремится "иметь", а не "быть"
   кем-то. Сворачивает с пути вежества, как говаривали в старину, и вступает на дорогу подлога, обмана, изъятия и усечения. Это совершенно новый человек. Другой.
   Я называю его: человек, умноженный на минус единицу... Вот я хочу вас спросить. Следователя, окончившего цирковое училище. У вас сейчас прибавилось работы?
   - Пожалуй.
   - А почему?
   Кручинин резко развернулся к Изместьеву.
   - Потому что не в струю разговорчики в строю!
   11
   - Кк-Катя? Ппп-ривет.
   - Здравствуй, Яшенька. Умничка, как ты вовремя позвонил.
   - Ччч-что там?
   - Почти ничего не узнала. А в общих чертах - все примерно так, как ты предложил.
   - Ппп-пожалуйста. Я дд-должен иметь ин-нф-формацию.
   - Да ну их. Лохи. Полудурки какие-то психованные. Бец - тот вообще. Слова из него не вытянешь.
   Иван меня ненавидит. И Севку видела - подвез на мотоцикле. Пустой треп.
   - А тт-вои? Вернулись?
   - В том-то и дело, что нет. Яш, я ужасно волнуюсь, Как ты думаешь, может быть, съездить туда?
   - Жж-дем еще дд-день.
   - Ой, Яш. Я паникерша страшная.
   - Еще дд-день.
   - Хорошо, потерплю. Я тебя слушаюсь. Что бы я делала, Яшенька, без тебя?
   - Дддд-до сс-свиданья.
   - Пока.
   12
   - Я молю небо, чтобы нынешним руководителям страны хватило проницательности. Увидеть и понять.
   Поставить точный диагноз. Подчеркиваю: не приблизительный, а точный. У нас с диагнозом часто ошибались, особенно грубо - в последние десятилетия... Хватило бы решительности и сил - вытащить страну из той ямы, в которой она пребывает ныне.
   - Нет, вы не наш человек.
   - Задача - поменять знак! Общественное движение должно поменять знак!
   - А сейчас? Не меняет?
   - Человек, умноженный на минус единицу - основание и грани пирамиды. Его пестовали десятилетиями.
   И он не просто возмужал и окреп, он - забронзовел.
   И силы теперь недюжинной. Сама сложившаяся система отношений, вся сеть пирамидальных связей - питают его. Что вы? При таких методах, как сейчас, он не перестроится. Просто переждет волну. Потому что он не из тех, кто делает себе харакири.
   - Страшно жить на этом свете, в нем отсутствует уют, ветер воет на рассвете, волкп зайчика грызут.
   - Не понимаю... Кто вы? Защитник омертвелых догм? Примитивный пересмешник? Слепой исполнитель чужой воли? Кто? Чем живете?
   - И вы догадываетесь, как победить человека, умноженного на минус единицу?
   - Побеждать никого не надо. Было уже. Хватит.
   Человек должен сам увидеть и осознать. Но для того чтобы он сам увидел, необходимы серьезные структурные преобразования. Революция не на словах, а на деле - сверху или снизу.
   - Кругом только и слышу о революционных переменах.
   - Пока это всего лишь гул. Слова. Общественное движение может вновь поменять знак - теперь с минуса на плюс - только в том случае, если будут соблюдены несколько необходимых условий. Во-первых, конечно, если идея будет владеть массами. Сама по себе идея - жива, целехонька. Но без веры она - музейный экспонат. Оживить верой идею, поднять человека с колен и направить к общему благу - непременно, чтоб сам шел, своей волей, без понуканий, подстегиваний, призывов - в нынешней ситуации задача архитрудная, но выполнимая.
   - Вы наш человек.
   - Прежде всего, необходимо усвоить, что вера, или наполнение идеей, противостоит концентрированной власти. Они - антагонисты. Или скорее как в сообщающихся сосудах: чем мощнее аппарат власти, тем слабее вера, тем дальше отстоит идея от живой жизни. И наоборот. Другими словами, необходимо, чтобы каждому живущему в нашей стране - подчеркиваю, каждому на этой несчастной земле - стало наконец ясно, что чрезмерная концентрация власти (она приемлема только в минуты крайние, в пору великих бедствий хотя и тогда не обязательна) - так вот, чрезмерная концентрация власти "неизбежно и неминуемо" ведет к разрушению, к распаду. По всем составляющим, включая человека. Необходимо усвоить простую мысль: наше спасение, выход из тупика - в глобальной, всеобщей децентрализации. Надо заразить человека этой мыслью: если мы не осуществим децентрализации, нас ждет идеологический, экономический, этнический, экологический и какой там еще есть - крах.
   - Э, куда хватил. Нет, вы не наш человек. Дамы, рамы, драмы, храмы. Не согласен. Закон о социалистическом предприятии, кооперации. Слияние министерств.
   Демократизация и гласность. Коренные преобразования на наших глазах. А вы сидите туг... в конуре, и рассуждаете, как о несбыточном.
   - Упрекаете в слепоте? В незнании жизни?
   - Мечтатель вы. Отшельник.
   - Слияние министерств... Нет, Виктор Петрович, это не структурные преобразования. Меняют ступени эскалатора. И с каким скрипом... Ну, как вы не понимаете?
   На редьке ананаса не вырастишь! Если пирамида сохранится - а она пока незыблема, то все равно рано или поздно новый первый секретарь райкома или обкома станет генерал-губернатором, единоличным и полноправным хозяином края. Неизбежно и неминуемо. И мы вновь будем удивляться через несколько лет - надо же, такой кристально чистый человек, и вдруг - перерожденец.
   - Лев рычит во мраке ночи, кошка стонет на трубе.
   Жук-буржуй и жук-рабочий гибнут в классовой борьбе.
   - Я вижу, вы поклонник абсурда. Правильно, наш человек? Или это называется "черный юмор"?
   - Значит, вера. Так. Децентрализация власти. Все?
   - Из того, что я здесь наговорил, главное вот что: общественное движение может менять знак. Это принципиально. Что же до деталей... Нет, разумеется. Не все... Направляющее планирование вместо директивного. Перестань работать на предполагаемую войну - почему непременно мы должны противостоять проклятым милитаристам? Почему мы вообще должны кому-то противостоять? Это же установка на истощение.
   - А вы разве не знаете почему?
   - Э, Виктор Петрович. Школьные положения здесь не годятся. Многое просто устарело, превратилось в теоретическую труху.
   - А ваши - годятся?
   - Я ни на чем не настаиваю. Я всего лишь подаю голос.
   - Понимаю.
   - Еще иные, гораздо более свободные межнациональные связи, и не только внутри страны. И многоемногое другое. Вы знаете, что означает слово "культура"? В словарях: возделывание, обработка почвы, уход за ней. Но самое точное значение слова, которое вы не встретите ни в одном нашем словаре: упорядочение.
   Вдумайтесь - упорядочение. Иначе говоря, культура - одна из тех мощных сил, которая противостоит хаосу.
   распаду, разрушению. 1-1 не та ли забота у нынешней перестройки?.. Нет, Виктор Петрович, наш вы человек.
   Если мы желаем добра и здоровья своей Родине, то, конечно же, должны все сделать для того, чтобы культурные ценности хотя бы не уничтожались. Восстановить разрушенный культурный слой - важнее, по-моему, сейчас задачи нет. И вы, и я, и все мы должны работать на это, на восстановление культурного слоя, потому что иначе расти будут одни сорняки.
   - Умереть теперь готова и блоха, мадам Петрова.
   - Возьмите проблему невостребованностк талантов, над которой вы тоже порядочно иронизировали. Если не ошибаюсь, мы единственная страна в мире, которая до сих пор отторгала талантливых людей. В советский период, я имею в виду. Вавилов, Бухарин, Тухачевский, Пастернак, Мейерхольд, Чаянов, Худенко - практически во всех сферах. А талант - это же способность видеть незримое, направление общественного развития в том числе. Уникальная способность генерировать свет, отвоевывать у тьмы все новые и новые пространства, новые прекрасные обиталища и дарить их людям, делать души зрячими. Скажите, кому плохо, если талантливый человек вовремя увидит и подскажет? Стране плохо, Отечеству? Народу, жителям страны, человеку? Нет.
   Плохо только винтику на гранях пирамиды - только человеку, умноженному на минус единицу.
   Кручинин помрачнел.
   - Довольно... Я правильно понял? Человек, умноженный на минус единицу, - человек с двойной моралью.
   - Удобный проводник сил зла.
   - Но мораль у него двойная? Так?
   - Может быть, и тройная, и четверная. А точнее - ее нет вовсе.
   - Значит, - подмигнув, сказал Кручинин, - вы тоже человек, умноженный на минус единицу.
   - Здрасьте вам, приехали, - изумился Изместьев. - Поговорили называется. С чего вы взяли?
   - Вернемся к нашим баранам, - жестко сказал Кручинин. - Я внимательно вас выслушал и должен сказать, что теория ваша вредная. Я бы даже сказал, социально опасная. Ваше дело, конечно, соглашаться или не соглашаться. Но мой вам совет: держите свои мысли при себе. Еще лучше - выкиньте всю эту чушь из головы. Записали - уничтожьте.
   - Но, Виктор Петрович. Душа умирает. Душа умирает в каждом из нас, если мы видим и молчим.
   - Что-то там у вас, конечно, есть, - примирительнее сказал следователь. - Правда, путаное. Нечеткое.
   И главное, несвоевременное - зачем вперед батьки в пекло? Можете помешать... В общем, как хотите. Но я вам рекомендую - уничтожьте.
   - Никогда не понимал запретительных акций. Какой смысл? Все равно рано или поздно прорвется, никуда не денешься. Можно, конечно, запретить не замечать гору, которая у всех под носом, но надолго лн?