Абрамов Геннадий. Ни за грош

Абрамов Геннадий
Ни за грош

   ГЕННАДИЙ АБРАМОВ
   НИ ЗА ГРОШ
   Криминальная повесть
   Часть первая
   ФИРМАЧИ
   ...тяжко, сипло дышал, мял, срывая дерн, месил сапогами жирную землю., налегал плечом и тянул, толкал, раскачивая березовый ствол с обломанными ветвями, отдирая, отламывая прибитый к нему дорожный знак, и снова гнул, выворачивая на стороны, чертыхаясь, спеша - и вырвал наконец, выдернул, и пошел, яростно вскинув на плечо обрубок, туда, к поляне у озера на краю леса, где наглые крики, стон и чей-то умоляющий голос, и лай, и взвизги собаки...
   С запада, закрывая солнце, наползало грозовое облако.
   Небо меркло.
   - Мать моя буфетчица! Катюха!
   Андрей открыл ей, еще сонный, в халате, с надкусанным бутербродом в руке. Она улыбнулась: "Привет", и проскользнула мимо. Высокая, стройная, свежая.
   Сняла на ходу шляпку и плюхнулась в кресло у журнального столика.
   - Кофе в этом доме дают?
   Он наблюдал за ней искоса, гадая, зачем она здесь.
   Обманщица, он ей не верил. Лицо спокойное, строгое, распущенные волосы, надменный профиль. Как всегда, модно, эффектно одетая. Она сидела, закинув ногу на ногу, выстукивая туфелькой ча-ча-ча.
   Андрей подогрел на кухне кофейник, принес еще чашку - для нее. Она жадно отхлебнула и закурила, а он склонился над нею и обнял.
   - По делу, Бец, - сказала она, сердито убирая плечо из-под его рук.
   - Жаль, - ухмыльнулся он, оглаживая спинку кресла. - Я к тебе тоже не с пустяками.
   Он смотрел на нее сверху, из-за спины, все больше волнуясь. Попалась, птаха. Мстительного чувства уже не унять. Она явилась без звонка, не предупредив, и сейчас ему все равно, какое дело ее привело. Вот она здесь, бесстыдно-дерзкая, сидит и пьет кофе, выставив напоказ полные бедра, и курит, не подозревая, что время реванша начало свой отсчет. Она причинила ему боль, когда спокойно пользовалась его услугами, а потом ускользала, играючи, как будто так и надо, как будто он обязан ее выручать. Липкие шепоты. Задетая гордость. И, несмотря ни на что, горькое обожание в течение последних полутора лет. Она не могла не видеть, не знать. И смеялась, смеялась. И в эту минуту он не чувствовал ничего, кроме одной безоглядной решимости.
   Она погасила сигарету, а он собрал в пучок ее вьющиеся волосы, наклонился и поцеловал в шею. Она поднялась и отпрянула. Он настиг ее, стиснул и резко развернул лицом к себе. Она все поняла. Выставила локти, толкая его в грудь, молча, с гримасой отвращения, отчаянно перегибаясь в талии. Он прижимался теснее и зло улыбался, давая понять, что сопротивление, его только бодрит. Руки ее, дрогнув, ослабли, она обреченно запрокинула голову, а он дурел от запаха ее тела, от духов "Клима", которые она обожала. "Катя, Катенька". Рывком расстегнул "молнию", выдрализ-под пояса майку и, уткнувшись, заплямкал, целуя полные теплые груди. Она схватила его за волосы, а он легко поднял ее на руки и понес. Зацепился за ножку кресла, и они с грохотом повалились на ковер, опрокинув напольную вазу. "Больно? Где?" - спрашивал он виновато, и она с размаху, скривившись от досады и боли, влепила ему пощечину, а он улыбнулся, тряхнул головой: "Живая..."
   И нотом, когда они лежали на ковре, усыпанном искусственными цветами, подложив под голову скомканный халат Андрея, и курили попеременно одну сигарету, Катя, восхищенно рассматривая его мощные бицепсы, спокойная, румяная, сказала:
   - Щедра природа. Но не во всем.
   - Ты, мать, на грубость нарываешься?
   - Росточку бы тебе.
   - А то?
   - Был бы мой.
   Он покосился на нее:
   - Тигрица. Зачем пришла?
   - Выручи.
   - После.
   - Волнуюсь, Бец.
   - Начинается.
   - Нет, правда. Очень серьезно. В пятницу. Максим и Славка. Ну, ты их знаешь. Агафон и Притула.
   - Тусовщики твои.
   - Видик. На выходные. У Славки отец дом в деревне купил. Туда. Телевизор есть, а приставки нет. Кассеты. На "Жигулях". Отвезем и привезем. И меня звали, но я отказалась.
   - И ты дала?
   - На Бежара купилась.
   - Чей "Жигуль"?
   - С ними третий был. Они его звали "Серый".
   - Серега?
   - Не знаю. Впервые видела. Тощий такой, противный, лохматый.
   - Лопухнулась.
   - Через неделю родители приволокутся, что я им скажу. Они же меня четвертуют.
   - И справедливо.
   - Сегодня вторник. Ни Макса, ни Славки. Я очень волнуюсь. И звонить не могу больше - мать у Славки опсьхела совсем, бросается.
   - А чего не скатаешь? Далеко дом?
   - Ой, я чувствую. Знаю. Что-то случилось. Боюсь, Бец. Они бы позвонили.
   - Не было печали, - сказал он недовольно.
   И встал. - Аида окупнемся.
   Катя надела шапочку, чтобы не мочить волосы.
   Под душем они целовались.
   - Позвони, ягодка, - попросил Андрей, укутывая ее в большое мохнатое полотенце. - Как ее - Клавдия?
   - Лй-йй, - заверещала она. - Выручишь?
   - "Дауны" она еще шьет?
   - Для тебя, повелитель?
   - Не. Сорок шестой. Третий. Или второй - все равно.
   - Господи! Да конечно.
   Катя тут же набрала номер.
   - Клавдия Петровна? Здрасьте. Катя... Ничего...
   Нормально... Да. Мальчик один. Великолепный... Был у вас, свой, не беспокойтесь. ...Сорок шестой, рост не имеет значения... Есть?.. Как я рада... Сегодня? - Она вопросительно посмотрела на Андрея.
   - Сейчас.
   - Да. Заедет на минутку, хорошо? Вы уж поласковее с ним. Он хороший. Спасибо... Ваша должница...
   Всего доброго.
   - Можешь, - сказал он. - Уважаю. Где деревня?
   - Адрес в куртке, в кармане. И как проехать.
   - Ишь ты. Была уверена?
   Она рассмеялась и чмокнула его во влажный лоб.
   - И поцелуями покрою уста и очи, и чело.
   - Смотри, Катерина. Со мной эти игры не проходят.
   - Мне нравится, когда ты такой подозрительный.
   - Осторожный. Шеф говорит, в победителях - люди осторожные.
   - Разлетелись?
   Он кивнул.
   Катя быстро оделась. Подкрасилась.
   - Клавдию там обними.
   - Хулиганка.
   - И, пожалуйста, не хами про меня за моей спиной.
   - Сие зависит не от нас.
   - Вот как?
   Он проводил ее до порога. Обнял.
   - Сиди на приколе. И по телефону не трепись.
   Буду звонить.
   - Как скажешь, мой повелитель.
   Притворив за ней дверь, он подошел к окну и слегка отодвинул штору.
   Так и есть.
   - У-уу, телки.
   Во дворе стояла серая "Волга". Катя вышла из подъезда, и навстречу ей из машины выскочила Маринка. Он сразу узнал ее - известная киноманка, корявая, размалеванная, с "петухом" на голове. Какое-то время они препирались. Марина ругалась, Катя оправдывалась, и по жестам ее выходило, что раньше вырваться она никак не могла.
   Обе сели сзади - стало быть, с шофером. "Волга" фыркнула и укатила.
   Интересно. Учтем. Накололи - прибью. Изомну, как цвет. Не выйдет. Со мной этот номер не пройдет. Пришпилим. На доске почета распну.
   2
   За рулем была женщина. Очень приятная, лет сорока, волосы с проседью (натуральной), в строгом костюме.
   - Торопимся жить? - поинтересовалась.
   - А вы - водило?
   - Простите, не поняла.
   - Ну, кем работаете?
   - Пытаюсь чему-нибудь научить красивых бездельников.
   - В школе?
   - Обижаете. Берите выше.
   - Профессор?
   - Увы. Пока доцент.
   - И еще подрабатываете?
   - То есть?
   - Ну, на тачке?
   - Вот вы о чем, - она улыбнулась. - Конечно.
   - Толково. Деньги всегда нужны.
   - А вы, извините, студент?
   - Теперь вы меня обижаете.
   - Вот как? Не хотите учиться?
   - В институте? Зачем? Есть выбор: принцы и нищие. В шалаше может быть только ад. Кому-то нравится - я не возражаю.
   - По-моему, нищие как раз те, кто не получит настоящего образования.
   - Образование я и так получу.
   - А вы не путаете образование с чем-то еще?
   - Я давно уже ничего не путаю.
   - Самоуверенно. Если не сказать, нахально.
   - А что плохого - быть уверенным в самом себе?
   - Во всем хороша мера.
   - Чуть помедленнее, кони. Прибыл. Спасибо за лекцию. Здесь сбросьте. Ага, у будки.
   Достал бумажник, чтобы расплатиться.
   - С нищих не беру.
   - Ошибаетесь. Я не нуждаюсь.
   - С представителей королевских кровей - тоже.
   Нам было по пути.
   Он понял, что денег она не возьмет. "Надо так лажануться". Наверное, она их вообще ни с кого не берет.
   - Всего доброго, молодой человек. Желаю успехов на поприще самообразования.
   Ему вдруг захотелось ей сделать приятное.
   - Вот, - протянул ей визитную карточку. - Возьмите.
   Она прочла: "Андрей Гребцов". И номер телефона.
   - Вам понравилось, как я вожу машину?
   - Если кто-то обидит. Кооператив экстренной помощи.
   - Помощи? Батюшки, дожила. Неужели у нас есть
   такой кооператив?
   - Неформалы. Только для вас.
   - О, я противница всяких привилегий. Всего хорошего, молодой человек.
   3
   "Недоделок, - ругал он себя, пока шел дворами, - Трепло".
   Взбежал по лестнице на четвертый этаж. Проверил дыхание, сосчитал пульс. В форме. И позвонил.
   Клавдия Петровна долго и нудно разглядывала его в дверной глазок.
   - Профиль, - ворчал Андрей. - Анфас. На кнопочке отпечатки пальцев. Андрей. Катя вам звонила.
   Она впустила его в прихожую. И накинула цепочку.
   Плоская, как доска, в стеганке, протертых нарукавниках и с вечным "Беломором" в зубах. Угрюмая. И молчальница образцовая - он был у нее несколько раз и не помнил, чтобы она произнесла что-нибудь вслух, кроме цены. А швея - класс. Фирма.
   Не сказав ни слова, протянула ему продолговатую коробку, перевязанную лентой.
   - Сорок шесть?
   Она смотрела на него, как на пустое место.
   - Отлично, - сказал он. - Беседа прошла в теплой, дружеской обстановке.
   Отсчитал две сотни, поблагодарил и откланялся.
   Чертова старуха. И запах. Несет чем-то. Такой навар имеет, а ходит, как драная кошка.
   Вот стану миллионером, сотворю себе чего-нибудь из чистого золота.
   Как Пресли.
   4
   В такси сел сзади. Болтать не хотелось. Прикрыв глаза, перебирал в памяти подробности утреннего свидания.
   Ха! Сходи погуляй, на белый свет позевай.
   Обалдеть девочка. Реванш состоялся.
   - Уснул? - оглянулся таксист. - Окружная.
   Въехали в поселок, и тут он показывал, куда свернуть. К матери заезжать раздумал - после, на обратном пути. Успеем настроение испортить. Сначала в гараж, к дяде Коле.
   На чай таксисту отстегнул щедро-у того аж набок повело скулы и, как у мелкого хищника, которому подвалило неожиданное счастье, затрепетала и зашлась душа. Пацан все-таки, а сыплет, как мандариновый король.
   - Все правильно, шеф, - наслаждался Андрей. - Гадом быть, никакого накола,
   Это была его слабость - не просто шикануть, а так, чтобы еще и немножко пришибить. Удивить, поразить.
   Пусть помнят. Пусть знают.
   Дядя Коля, как всегда, возился со своим допотопным "Москвичом".
   Андрей понаблюдал за ним издали. Клевый старик.
   Спокойный, золотые руки. Лучшего соседа не найти.
   Если в силах сделать - никогда не откажет. Хорошее сердце, добрый. Правда, голова пустая - ну не все же сразу одному человеку.
   - Привет, дядь Коль.
   - А, Андрей. Здравствуй. Как дела?
   - Дела у прокурора, дядь Коль.
   - Мать твоя опять сорвалась.
   - Зараза, - Андрей с досады пристукнул кулаком по бедру. - Увезли?
   - Дома пока. Зайдешь?
   - Не. Попозже. Когда вернусь.
   Припрятал коробку в гараже. Переоделся. И вывел мотоцикл.
   В сердцах шваркнул по педалп.
   - Дядь Коль? Я тебе что-нибудь должен?
   - Нет! По сентябрь рассчитались!
   Со стороны могло показаться, что они не разговаривают, а бранятся.
   - Напомни тогда!
   - Кати! Тарахтишь больно.
   - Часа через два будешь?
   - Если обедать отойду! А так - здесь!
   - Годится.
   Поднял мотоцикл на дыбы, дал круг почета, прощаясь, и вдруг резко затормозил и спешился.
   - Расстроил ты меня, дядь Коль, - сказал, ставя мотоцикл на рога. - Ну, что мне с ней делать?
   - Попроведап хоть.
   - Живем не живем, а проживать проживаем.
   - Крест твой. Терпи.
   - Да она мне всю молодость искалечила!
   - Родителей, сынок, не выбирают.
   5
   Она сидела на полу, прислонившись спиной к неприбранной кровати, раскинув ноги. Хмельная тяжелая голова се тянула книзу. Без обуви, в дырявых чулках.
   И телогрейку не успела снять - уснула.
   - Что ж ты со мной делаешь, а?
   Лицо опухшее, в кровоподтеках.
   - Звезданулась обо что-то... Чтоб тебя черти съели.
   Прибил бы.
   Он приподнял ее и усадил на кровать. Похлопал по щекам.
   - Очнись, ма. Слышишь? Очнись.
   Она приподняла отяжелевшие веки и мутно, непонимающе посмотрела на сына.
   - Я это. Я.
   Она угрюмо набычилась и замахала руками.
   - Во лепит... Кого ты бить собралась?.. Дает. Ну, валяй - подешевело... Успокойся! Врежу! Тихо! Не узнала, что ли? - поймал ее за руки, она пискнула и задергалась, тыкаясь лбом ему в грудь, буйно сопротивляясь. Слушай, ма. Заработаешь. Не выводи меня.
   А ну - прекрати! Смирно! - стиснул ее за плечи и потряс. - Да очнись ты, е-мое! - Ока брыкалась, отпихивая его от себя, и он наотмашь ударид ее пс лицу. - Дубина... Ух, свалилась на мою голову! - Она пьяненько заскулила к извернулась: сползла вместе с подушкой на пол и голову сунула под кровать. - Куда? Я те залезу. Вылазь! Вставай! Подымайся, говорю! поднял и прижал к себе. - Вот. Так-то лучше. А то - ишь, драться. Я те подерусь, - она уже не буйствовала, она, смирившись, плакала. - Ладушки, ладушки, где были, у бабушки... Так, маманя. Давай телогреечку... снимем.
   Не возражаешь?.. А платок тебе зачем? - поднял на руки, как малого ребенка. - У-тн, махонькая. У-тютю. Ты моя ненаглядная. Пойдем баиньки, ладно? Пойдем, - оправив постель, уложил ее, укрыв одеялом.
   Принес воды. Напоил. Поцеловал в исцарапанную щеку. - Баю-баюшки-баю, не ложнся на краю. Спи. Глазки - хоп. И на бочок. Где у нас правый бочок? Правильно, молодец. Вот и спи.
   6
   Когда-то, еще до армии, за мотоцикл душу бы заложил, если что. Езду любил без памяти. Лихую, не пресную, обязательно с риском. Ух, давали они тогда ночами стране угля.
   А теперь остывать стал. Вот и "Ява" своя, новенькая, а просто так, чтобы покататься, уже и не брал.
   Да и времени нет. Делами они ворочали покрупнее.
   И все-таки, когда нужда заставляла, когда выводил дружка из гаража дяди Коли, и прыгал в седло, и чувствовал, как он послушен, как молодо взрезывает, все обмирало внутри и сердце екало. Сами собой расправлялись плечи, и он чувствовал, что снова свободен и уверен в себе, и горд. Припоминалось былое, и хотелось, как прежде, побеситься, поозорничать, лихо поегозить на дороге, подрезая ленивые грузовики, обходя то слева, то справа, прямо по обочине, окатывая пылью чопорные легковухи.
   И сейчас, мчась по знакомому шоссе, он сбавлял до восьмидесяти только в населенных пунктах. Ну, и там, где посты, конечно - ii не потому, что боялся просечек (шеф немедленно достал бы ему новый талон), а просто неохота было со служаками разговаривать.
   Проскочил Балки, Зякино и свернул налево, как у Катерины на схеме нарисовано. Сбавил скорость, и давай прочесывать местность, деревню за деревней. Едва не промахнул. На истерзанном щите: "П...во...е", и он догадался - Привольное. И по приметам сходится - изб двенадцать по обе стороны от шоссе. И дом достроенный на околице, через три от магазина.
   Свел мотоцикл в кювет, припрятал в кустах бузины, чтоб не отсвечивал. Ткнул калитку - не заперто. Вошел за ограду. На цыпочках. Осмотрелся. Точно - они.
   Только они так гадят. Где живут, там и гадят - стиль, не спутаешь. Пачки "Кэмэл" недокуренные, бутылка коньячная на крыльце - пустая. То ли ветром ее катает, то ли доски от шагов проминаются. Дверь на веранду расхлебенили. И здесь уютный бардачок.
   - Эй, Тула!
   Ни звука. Как вымерли. И в доме пусто. А запах жилой, вонько. Камин масляный - теплый.
   - Агафон! Славка!
   Вилку из розетки выдернул.
   - Эй, бездельники! Я это! Бец! Дрюня!
   Шляются, что ли? Не могли же они уехать, дом не заперев? Или могли? "Жигуля" не видно, а пешком они не ходят. Халява их разберет. Может, в соседний поселок укатили? За жратвой?
   Быстренько по углам посмотрел - где телик? Нету.
   Влез по винтовой лестнице на второй, голову в дыру сунул. И тут как после погрома. А телик стоит, родной.
   Пошарил вокруг - нет приставки. И, похоже, не было.
   Не включали. Пыль на телевизоре ровная, толстая. Никто не прикасался, ежу понятно.
   Вот где искать обормотов?.. Ха, дружбан у них...
   Может, передрались?
   Вышел за калитку и призадумался. С чем к Катьке явлюсь? Ни одного козыря на руках. Бэ, мэ?
   И решил - а, чего нам. Разведаем.
   Перебежал дорогу и по нахалке ткнулся в резную калитку.
   7
   А дом - офонареть можно. Ладненький, как игрушечный. Под "терем-кафетерем". Видно, с руками ктото живет. С душой сработано. Резьба - закачаешься.
   Побарабанил.
   Глухо.
   Глянул в щелку - бабка по двору ходит. Что-то делает, озабоченная. Корыто у нее деревянное. Не то скребет, не то отстирывает. И виду не подает - глухая тетеря.
   - Мамаша! Отопри на минутку! Спросить надо!
   Забурчала:
   - Какая я тебе мамаша?
   Приковыляла - злая, ужас. Брови к носу, а нос вислый. И еще сильно глазами косит.
   - Аа, еще один. Нехрист лохматый. Явился!
   - Здравствуйте, уважаемая.
   - Всех бы туда!
   - Куда, бабуня?
   - Чертям на съеденье! - тычет - в руках тряпка какая-то, вроде гимнастерка скрученная. - Чтоб духу вашего на земле не было!
   Оглянулся:
   - Мать моя буфетчица.
   Как же сразу-то не заметил?
   Отсюда, с этой стороны шоссе, хорошо просматривалось поле за околицей. За полем - плешивый взгорок, а по бокам желтый с прозеленью лес. Видно: что-то случилось. "Скорая" торчит - до пояса. Чумоход, крыша одна. И народ толчется, зеваки.
   - Тихо, бабуня. Понял. Не озоруй. И не гляди, как змея из-за пазухи.
   - Я тебе погляжу сейчас! Я тебе погляжу!
   - Залетный я. Нездешний. Доходчиво объясняю?
   Проездом, случайно - во, каска, шлем.
   Она замахнулась тряпкой.
   - Глаза бы вас, чертей, не видали!
   - Меня и не было, - он отскочил как ошпаренный. - Доброго здоровьичка. Пока.
   8
   Краснощекая продавщица, уложив на прилавок груди, распирающие ее белый халат, в охотку судачила с товарками - как раз по интересующему его делу.
   - Небось из Жигалова кто.
   - Да ну?
   - Звери.
   - А ты сама-то видела?
   - На страсть такую глядеть...
   - Вот и я - померла бы от страха.
   - Ваня Вострикова рассказывает - одному полбашки отсекли.
   - Врешь.
   - Да чтоб мне всю жизнь по бехээсам сидеть.
   Полюбовавшись на пустой прилавок, Андрей незаметно вышел.
   9
   По утоптанной дорожке, надвое перерезающей поле, пошагал к лесу. На ходу снял куртку, скатал и засунул под ремень, каску положил между картофельных грядок и приметил место - яркие, чего маячить. Чем ближе подходил, тем сильнее волновался. Вроде не трус, а страх до костей пробирает. Лезет под рубаху, ничем не выгонишь. И ноги как будто идти не хотят.
   Поле поджимал, цепляя грядки, подростковый лесок, а левее, как на взгорок поднялся, увидел озерко.
   Небольшое, уютное, как бы к лесу ластится. Берега утоптанные, сходы к воде, общипанные редкие кустики - живое, значит, купаются. "Скорая" на дороге.
   А милиция - на той стороне, в ложбинке, где трава не повяла. Метрах в сорока - голоса слышно, бригада следственная, фотографируют. А правее, в болотце, что за ложбинкой, глазеют, стоя на кочках я обхватив деревья, пацаны деревенские, женщины в колпаках и фартуках, Наверно, поварихи из дома отдыха. Еще. приметный мужик, бородатый, как монах, в старом плаще и зеленой шляпе - похоже, сторож или истопник.
   Приманил к себе парня.
   - Что тут?
   - Убийство, - зашептал. - Двух сразу.
   - Женщин?
   - Не. Городских, дачников.
   - Пенсионеров, что ли?
   - Не. Старики летом ездили. И то редко. А как лето кончилось, эти стали. Они с позапрошлого года у Матрены дом откупили, перестроили, ну и ездили. Молодые еще. Один - сын. Может, по двадцать лет только. Или по девятнадцать. Максим, а другой Славка.
   Мы у них музыку через забор слушали.
   - Клевые записи?
   - Класс.
   Парень был тупой и крепкий - как лозунг.
   - Пойдем поближе посмотрим.
   - Не, - замотал нечесаной головой.
   - Пойдем, Чего ты?
   - Ну их. Что я, совсем, что ли?
   - Герой Покойники, они смирные.
   - Ага. Вот сам и иди.
   - А где третий?
   - Чего?
   - Мне старуха в магазине сказала. Трое. На "Жигулевиче".
   - Слушай больше. Брехня. Машина, точно, стояла.
   - Светлая?
   - Белая, а по бокам грязная. Не. Двое их. Мы на великах гоняли. В субботу и воскресенье.
   - Подсматривать нехорошо.
   - Больно надо. У них музыка хорошая.
   - А машина? Давно уехала?
   - Она разве... уехала?
   - Пинкертон. Не заметил?
   - Мы на карьерах купались.
   - Когда их? Сегодня?
   - Ага. Недавно. Вчера мы тут проезжали. Темнело уже. Сторож с собакой гулял, и больше никого.
   - Ладно, дай пять.
   Парень напрягся и помрачнел.
   - Дрожи дальше, - Андрей пожал его потную вялую руку и отошел.
   Точно - они. Штаны Максима, клетчатые. Он часто в них ходил. Голова то ли есть, то ли нет, не разглядел. Колеса мешают, люди. Далековато. А может, в выемке так лежит. У Славки колено голое. Лицо, голова - все под коркой кровяной, и трава вокруг грязная, бурая.
   Подкрался поближе, но милиционер заметил и отогнал.
   - Нельзя. Уходите.
   - Сволочи. Кто их?
   - Проходи, парень. Нельзя. Уходи отсюда.
   - А кто их? Нашли?
   - Я кому сказал?
   - Ухожу, ухожу.
   Пухлая сизая туча, нависая над озером, угрожала дождем.
   Небо меркло.
   10
   В сыром полуподвале, приспособленном под зал занятий атлетической гимнастикой, не выветривался запах нота - хотя фрамуги даже зимой были настежь.
   Ребята взмыленные. Севка жал с груди лежа, по блинам - килограммов семьдесят. Молодец. Иван качал на тренажере спину. Лицо его, когда увидел в дверях Андрея, дрогнуло. Выдохнул:
   - Обожди.
   - Работай, работай.
   Яшка сидел в углу на своей тележке и с пола заваливал на обрубки пудовую гирю.
   Андрей поставил рядом с ним коробку на попа. Потрепал за кудри.
   - Тебе. С годовщиной.
   Яшка смутился.
   - Спа... па... сибо, - когда волновался, он заикался сильно. - Раз... разз... денешься?
   - В душ с вами схожу. Не отвлекайся.
   Обошел зал, посмотрел, как работают другие. Поздоровался за руку с тренером.
   - Сачкуем?
   - Дела, Олег Матвеич.
   - Не принимаю. Если для тебя что-то важнее - прощай. Только так.
   - Ох, и крутой же у вас характер, Олег Матвеич.
   - Уходишь?
   - Сам - ни за что. Пока не уволите, помозолювам глаза.,
   - Канителиться не в моих правилах. Даже с тобой.
   - Знаю, Олег Матвеич. Вы уже говорили.
   Андрей разделся, и в душевой занял дальний отсек.
   - Здорово, лейтенант! - Севка влетел первьэм. - Где пропадал? Целый день названивали, аж диск раскалился.
   - Надо обсудить.
   - Есть что-то для неленивых?
   - Может быть.
   - А я? А мне? Я тоже хочу! - улыбался Иван, стягивая через голову липкую, пропитанную потом майку. - Сев, мочалка у тебя?
   - В сумке.
   Они мылись под одним соском. Зашумела вода и и соседних отсеках - и там жали-сь по двое, по трое. Душевую заволокло паром.
   - Гребцов! Ты здесь?
   - Он вышел, Олег Матвеич
   - Отставить разговорчики. Андрей! На минутку!
   - Пупок промою!
   - Некогда мне!
   - За ухо прихватили! Не могу!
   - Кончай свои шуточки!
   - Они не "антеи", Олег Матвеич, они бандиты, - Андрей подошел, потирая ухо, - Накачали на мою голову.
   - Я по делу.
   - Весь внимание, Олег Матвеич.
   - Ты мне такую достать не можешь?
   - Вы о чем?
   - Да вот.
   В дверях душевой сидел на тележке Яшка в новенькой куртке. И улыбался. И благодарно смотрел на Андрея.
   - А, это, - Андрей обошел Яшку, завернул полы куртки, чтобы не волочились по полу. - Чуть велика.
   - Ннн-нет, - с чувством возразил Яшка.
   - Сойдет. Чудь подтянем, и порядок. Главное, в плечах тик в тик, верно?
   - Ддд-да.
   - Ну что? - спросил тренер. - Сделаешь?
   - Боюсь, не потянете, Олег Матвеич.
   - Сколько?
   - Страшно сказать, Олег Матвеич. Три штуки.
   - Сколько-о-о?
   - Меньше никак. Фирма.
   - Хамье. Убийцы. Ну дерут! - Тренер отвернулся и рубанул кулаком по косяку. - Сволочи! За горло взяли. Дышать не дают!
   - Правильно, Олег Матвеич.
   - Передушил бы. - Лицо тренера сделалось малиновым, и чтобы разрядиться, он измордовал боксерскую грушу.
   - Ну? - улыбнулся Яшке Андрей. - Доволен?
   - Ттт... такие дденьги.
   - Вы как сговорились сегодня. Все меня обижают.
   Разве дареному коню в зубы смотрят? А, Яш? Это же от всех нас. Скинулись. Что деньги. Ерунда. Тебе же нравится? Вот и носи.
   - Иззз-вини.
   - На семь кабак заказан.
   - Ггг-де?
   - "Раджив Ганди".., Эй, бойцы! Намыль имениннику шею!
   - Пусть идет!
   - А К-кк-атя ббу-дет? - спросил Яшка. И густо покраснел.
   - Приказывай. Для тебя - из-под земли достанем.
   - Ддд-остань.
   - Ну, Дон Жуан! - развеселился Андрей. - Казанова-восемьдесят.
   11
   Севка привез его на такси, а Иван встретил, посадил на загривок и внес. С креслом решили не связываться, и обратно - так же, сдадут отцу с рук на руки.
   Яшка был счастлив. Нарядный, радостный - в белой рубашке с галстуком, а поверх новая куртка, воротник поднят, мех струится, играет, округло обтекает тонкую шею, рукава закатаны на два оборота. На коленях букет алых гвоздик - Кате приготовил.
   Официант принес шампанское и закуски - молодой парень, а уже распаренный на казенных харчах, с почти женской грудью, приторно вежливый от предвкушения чаевых.
   - Приятного аппетита.
   - Привет "агропрому".
   - Горячее?
   - В восемь ноль-ноль.
   Иван бесшумно открыл шампанское, разлил по фужерам.
   - Клюкнем, - сказал Севка. - Без раскачки.
   За него.
   - А потом за свободу. Весь вечер.
   - Мальчики! Мальчики! - к столику пробиралась Катя. - А дама? Как можно?
   - Бабье, - заворчал Иван. - Выпить спокойно не дадут.
   Яшка сиял.