Абрамов Геннадий. Ни за грош

   Другое дело, если бы вы сказали, что все наши умствования, вся паша так называемая работа мысли - ничто перед величием и мудростью живой жизни, природы. Что человек - только продукт ее, и теории его - продукт продукта. Что все его потуги на царствование, на верховную власть над ней - от невежества и гордыни. От неразвитости души.
   - Человекобог, а не богочеловек?
   - Именно.
   - И тем не менее прислушайтесь. Не надо сейчас.
   Ни к чему.
   - Истина сноснее вполоткрыта, как говорил дедушка Крылов?
   - А что вы думаете? - подхватил Кручинин. - Он прав. Когда такая рубка идет - вдвойне. Втройне прав.
   - Жаль.
   - Ну, я вас предупредил... Кстати, о знаках. Там, у озера, мне говорили, был дорожный знак... "Сквозной проезд запрещен". Или "кирпич". Стоял несколько лет и вдруг исчез.
   - Очередное головотяпство. Зачем там дорожный знак, когда ни одна машина проехать туда не может.
   - Почему он исчез, по-вашему?
   - Понятия не имею.
   - Сам знак мы нашли. Он согнут, помят. Л вот столб, на котором был прибит, исчез.
   - Вопрос не ко мне... Там не столб. Заломалн молодую березу, врыли. Делают что хотят. Чтоб мотоциклисты не катались. А они все равно ездят что им какой-то знак?
   - Скажите, Алексей Лукич, - спросил следователь, лукаво улыбаясь. - А тот плащ, в котором вы были в тот день... он сохранился?
   Изместьев бросил быстрый взгляд на следователя.
   - Он на мне.
   - Разве?
   Изместьев взорвался.
   - Что вы хотите сказать?
   - Нервничаете, - Кручинин подбросил шарик. - Неосторожно, Алексей Лукич, ох, как неосторожно. Нет тайного, что не стало бы явным.
   - Я уже объяснял. - Изместьев был явно взволнован, ему никак не удавалось взять себя в руки, и оттого он еще необратимее досадовал на себя. - Ни лгать не хочу, ни свидетельствовать в вашу пользу,
   - Потому что правосудие несправедливо?
   - Несовершенно.
   - А может быть, все дело в другом? - вкрадчиво спрашивал следователь. А, Алексей Лукич? Может быть, вы просто не хотите показаться передо мной тем, кто вы есть на самом деле?
   - Я?
   - Может быть... исполнилось тело желаний и сил, и черное дело я вновь совершил?
   - Перестаньте. Вы в своем уме?
   - К сожалению, Алексей Лукич, вы у меня не один.
   Надо прощупать молодежь. Причем срочно. Иначе разбегутся, - и резко развернулся к Изместьеву. - Правду! Говорите правду! Ну?.. Где топор? Куда вы спрятали плащ? Быстро! Правду!
   Они зло смотрели друг на друга. Изместьев побагровел - дышал тяжело, сипло.
   - Аа, - махнул он и быстро зашагал в сторону дачного поселка. - Подите вы...
   - Куда же вы? - рассмеялся Кручинин. - Алексей Лукич, голубчик?
   - К дьяволу!
   13
   Они отпустили частника у центральных ворот дачного поселка. Дальше пехом.
   Улица вилась по краю леса, номера прыгают, фонари разбиты.
   - Шесть. Она.
   - Не слабое сооружение.
   - Однако на кладбище ветер свищет.
   - Это еще надо проверить.
   Они перемахнули через забор.
   - Мать моя буфетчица, опять накол?
   - Вскроем.
   Окна плотно зашторены, ставни на зиму не забиты.
   - Непруха.
   - Tec, - прошептал Иван.
   Андрей приложил ухо к двери.
   - Есть! - и задергал. - Открывай!
   - Чего надо?
   Голос скрипучий, ломкий - обитатель дачи явно не рад был непрошеным гостям.
   - Открывай! - Андрей затряс дверь так, что в ближайших окнах пискнули стекла. - Ну?
   - Чего надо?
   - Шоколада!
   - Проваливайте, откуда прпшлн.
   - Ты, что ли? Артем? Ну, кидало, божий одуванчик.
   Обыскались. Слышь, давай без шума.
   - От кого?.. Я вас не знаю.
   - Открывай! Ну!
   - Я принимаю по утрам... Завтра.
   - Высадим!
   За дверью замолчали. Затем неожиданно в замке хрумкнул замок, и правая створка с писком отошла и шмякнулась о перильце крыльца.
   Севка первым шагнул в темноту.
   - Как у чукчи.
   - Не жмотничай! Зажги свет!
   - Эй! - позвал Иван. - Ты где?
   Внезапно под высоким потолком вспыхнула люстра, и они увидели справа у стены узкоплечего длинноволосого парня в джинсовой паре. Двумя руками он сжимал пистолет.
   - Стоять! - визгливо вскричал он. - Стоять!
   Андрей почесал у виска.
   - Арте-е-ем. Золотой.
   - Стоять!
   - Ну, ты даешь.
   - Дверь! - показал пистолетом Мамонов.
   - Убери игрушку, - сказал Андрей. - Спрячь.
   - Дверь!
   - Понял, - Иван плотно прикрыл дверь.
   - Лицом к стене! Живо! - командовал Мамонов. - Все! Лицом к стене!
   - Не дури.
   - Руки! - кричал Мамонов. - Выше! Все!
   - Арте-е-ем. Ты чего?
   - Барахла насмотрелся, - сказал Севка.
   - Преклоняться перед Западом, - сказал Иван. - Это ж курам на смех.
   - Молчать! Руки!.. От кого? Что надо?
   - Разорался, - Андрей зло развернулся и двинулсч на Мамонова. Придурок. Сходку захотел? Чтоб народ привалил?
   - Стоять! - отступая, взвизгивал Мамонов. - Я говорю: стоять!
   - Дай сюда.
   Мамонов трусливо пятился.
   - Нет! Не подходи!.. Я тебе... Я...
   - Кончай понтярить. Дай сюда.
   - Стоять! - Мамонов зыркнул в стороны и вдруг побежал.
   В два прыжка Андрей настиг его, сбил и прижал к полу.
   - Отдашь... сволочь.
   - Уййй, - застонал Мамонов. - Больно же.
   - Хорош ты парень, да ни к черту не годишься, - сказал Андрей, поднимаясь и рассматривая пистолет. - Угадал. Зажигалка, - нажав на курок, щелкнул. - Эй, каскадеры! Кончай с жизнью прощаться!
   Сидя на полу, Мамонов корчился от боли и потирал ушибленный локоть.
   - Киноман. Перекушал западной пропаганды... Я рад, Артем, что мы в тебе не ошиблись.
   - Бельмондо! - гаркнул Иван.
   - Жлобье, - стонал Мамонов. - Скоты.
   - Пошамать найдется?
   Иван проверил под лестницей холодильник.
   - Полно!
   - Тащи.
   Севка с грохотом передвинул стол на середину, под люстру. Вздернул Мамонова с пола, прихватив за ворот куртки, и невежливо усадил на стул.
   - Да не дрожи ты. Большая жратва будет.
   Иван принес пиво, огурцы, колбасу и хлеб. Отыскал в буфете ножи и стаканы.
   - Тебе порезать, хозяин? Или кусочком?
   Мамонов бросился к двери.
   - Ку-уда-а? - Севка поймал его, смазал по щеке и снова швырнул на стул.
   - Присаживайся, кидало. Уважь гостей.
   Иван подтащил Мамонова к столу вместе со стулом.
   - Погнали, братва.
   Севка дорезал колбасы, Иван открыл пиво.
   - Так, Артем, - сказал Андрей, открывая торжественный ужин. - У нас к тебе дельце. Понял, звездун ты наш дерганый? Не бойся, мы не из органов.
   Иван поперхнулся пивом.
   - В натуре, - сказал Севка. - Там не бьют.
   - Привольное помнишь? Вот моя деревня, вот мой дом родной. Не забыл еще? А?.. Ты там случайно никого не кокнул?
   Мамонов мрачно молчал, опустив голову.
   - Знаем, знаем... Извини, мы юноши грубые.
   - Что делать, - сказал Иван. - Жизнь заставляет.
   - Так вот, Артем. Нам срочно понадобилась машинка. Та самая, которую ты спер. Ты нам ее возвращаешь, и мы - друзья. До гроба... Хочешь бутерброд?
   - С колбаской?
   - А похмелиться?
   - Ты чего блеять перестал, козляк? - Андрей плеспул пивом Мамонову в лицо. - Научили вас врать!..
   Смотри сюда, - он с хрустом переломил огурец. - Ручки, ножки. Шейка твоя блатная. Желаешь? И дождь смывает все следы. Обещаем. Сверху как целая, а внутри - хряп, - и он выразительно надкусил огурец.
   - Ну? - сказал Иван. - Врубился?
   Севка пальчиком, небрежно, поддел Артема за подбородок.
   - Будем беседовать? Или будем в молчанку играть?
   - Вы, - хриплым осевшим голосом спросил Мамонов, - "голубые береты"?
   - Смотри-ка. Заговорил.
   - Ну-ну, - сказал Севка. - Что вас еще интересует?
   Мамонов пошевелил припухшими губами.
   - Кто... навел?
   Андрей прислонил ко лбу его огрызок огурца.
   - Капитуляция безоговорочная, понял? Условия диктуем мы.
   Мамонов уставился в пол.
   - Сдал... Жду башлн... Должны подвезти.
   - Подними! - рявкнул Андрей. - Подними глаза!
   И смотри на меня!.. Так.. Быстро повтори, что ты сказал!
   - Жду... Должны подвезти.
   - Кино смотришь. Слыхал про детектор лжи? А?
   Сам не пробовал?
   Шваркнув по полу стулом, Иван поднялся и согнутой рукой обвел Мамонову шею.
   - Кряк - и все. Хана рулю, как у вас говорят. Козлик прощается с нами. Или сомневаешься?
   - Не надо, - попросил Мамонов.
   - В глаза!
   - Чтоб мне пыром брать.
   - Врешь... Ну ладно. Растолкую, - Андрей заходил. - Попал ты, голуба. Посмотри на каскадеров - хороши ребята? Да и я, как ты понял, малый не промах.
   Драпануть, увильнуть от нас - даже не мечтай.
   - Еще никому не удавалось, - прихвастнул Севка.
   - Если не врешь, подождем. Пусть подвезут. Пивка попьем.
   - С хозяином. В бункере.
   - Ты полный идиот, если думаешь, что вырвешься из такой клешни. И будь спокоен, мы возьмем то, что тебе не принадлежит. Плюс проценты, учти. За время.
   За каждый лишний час. Хорошие проценты, приятель.
   Севка хихикнул:
   - Бесплатно ишачить - вредно.
   - Ага. Здоровье не позволяет.
   - Да, золотой, - сказал Андрей. - Я не поверил, - и громко приказал: Встать!
   Мамонов испуганно и неуверенно приподнялся.
   - Смирно!.. Вот, родненький. Сейчас мы гебя-быстренько разденем. Не бойся - догола. Пересчитаем клавиши. И не очень аккуратно оденем. Извини. Глаза у тебя плохие, князь... Тебе сколько лет? Тридцать натикало?
   - Все мои.
   - А с виду - пацан.
   - Посмотрим, как сохранился. Готов? Вот и хоккей.
   - Поехали, - сказал Иван, сдергивая с Мамонова куртку.
   Развернув стул, Андрей сел и закинул ногу на ногу.
   - Хилый ты, - подтрунивал on. - Недоедаешь?
   Нищета заела? Плохой аппетит - совесть нечиста.
   - Жуть, - качал головой Севка.
   А Иван:
   - Дряблый. Желтый.
   - Нет, Артем, ты не прав. Одной киношкой сыт не будешь.
   - Костлявый - тьфу.
   - Такая голь, что и сечь неохота.
   По мере того как его раздевали, Мамонов менялся в лице.
   - Не злись - печенка лопнет.
   - Эх, Артем, Артем. До чего ты себя довел. Смотреть противно... Между прочим, у тебя какой болевой порог? Низкий? Или высокий?
   - Фашисты, - выдавил Мамонов, по-звериному ощерив зубы.
   Андрей погрозил ему.
   - Обзываться - нехорошо. Не люблю.
   - Фашисты.
   - Последний раз предупреждаю. Мной хоть полы мой, да не называй шваброй... Я что говорю-то, дурошлеп? Так отощал, что тебя и женщины любить не будут.
   И тут откуда-то сверху раздался звонкий насмешливый женский голос:
   - Много вы понимаете про женщин.
   Иван и Севка бросились врассыпную. Андрей отпрыгнул в сторону и спрятался за стул, на котором сидел Мамонов.
   - Без паники, мальчики. Я проголодалась.
   По лестнице с верхнего этажа спускалась Маринка. Она была в длинном узком бархатном платье и ядовито-зеленом парике. В приподнятой руке держала небрежно с отставок, заокеанскую сигарету в длинном мундштуке.
   - Мать моя буфетчица, - прошептал Андрей - Марин, ты?
   - Не узнал. Она самая.
   - Дела-аа... Прямо суперстар.
   - Зеленая, - буркнул Иван. - А все равно лахудра...
   - Попрошу без грубостей. Вы не у себя дома.
   - Извини. Он вашу партию недолюбливает.
   - Мягко говоря, - сказал Иван.
   Марина спускалась неторопливо, стараясь придать своим движениям значительность. Она явно кого-то представляла, какую-то богатую сильную женщину, хотя на самом деле выглядела смешно и нелепо - к бархатному платью и дамской сигарете "очень шли" кроссовки на босу ногу, длинные шнурки от которых волочились по полу, вспрыгивая и взвиваясь змейками, при каждом ее шаге.
   Сигаретой в мундштуке она царственно указала на Мамонова.
   - Сделайте, пожалуйста, как было. Мне неприятно.
   Севка рванулся на второй этаж - проверить, нет ли там кого еще.
   - Прикройся, дистрофик, - Иван швырнул Мамонову куртку и джинсы. Наложницу раздражаешь.
   - Прошу к нашему шалашу, - сказал Андрей, предлагая Марине стул. - Мы с вами где-то встречались?
   - Пусто! - крикнул Севка.
   - Мог бы и хозяйку спросить.
   - Доверяй, но проверяй, как любит говорить президент Соединенных Штатов. Пивка вмажем?
   - Спасибо. Не откажусь.
   - Ты с Катькой?.. Вы что же - в связке? Вместе обтяпали?
   - Катерина здесь ни при чем.
   - Ой ли?
   - Можешь мне верить.
   - Бабам? - возмутился Иван. - Верить?
   - Пусть он помолчит, - сказала Марина, ткнув мундштуком в сторону Ивана. - Он слишком однообразен.
   - Нет, я одного не пойму, - допытывался Андрей. - Славку с Максимом нагреть хотели? За что?
   Почему?
   - С отца потянуть, - подсказал Севка.
   - Совсем уже...
   - Повторяю, - рассердившись, сказала Марина. - Катерина здесь ни при чем.
   - Хорошо. По данному вопросу дебаты закончили.
   Это легко проверить.
   Марина взбила на затылке парик.
   - Надеюсь, мы будем друзьями. Я слышала о вас.
   И, признаюсь, была уверена, что работаете вы непрофессионально. Теперь увидела вас в деле и должна сказать, мнение свое изменила. Вы мне понравились, - она кивнула в сторону уже одетого Мамонова. - Дайте и ему пива... Мы поладим, не сомневаюсь. Машинка здесь. Артем не мог поступить, иначе.
   - Понимаю. Где жить, тем и слыть.
   - Я вам ее дарю.
   - Минутку, миледи. Наши условия тебе известны?
   - Проценты?.. Озорники... Я полагаю, достаточно будет просто обрадовать Катерину... Если не ошибаюсь, Андрей, ты в нее немножко влюблен?
   - Э, нет, голубушка. Так не пойдет. Одно дело - мартовский кот и совсем другое - клиент всегда прав.
   Севка встал за спиной у Марины.
   - О, прошу вас, - сказала она, снова поправив парик. - Только не это. Мы же цивилизованные люди.
   Насилие - как можно?
   Мамонов, наклонив угрожающе голову, с криком бросился на Андрея. Иван подсек его, встряхнул и снова усадил на место.
   - Нервный.
   Мамонов морщился и стонал.
   - Кранты... Перережу... поодиночке.
   - Осторожнее, мальчики. Мой вам совет. Он гордый. И унижения может не простить.
   - Этот? Гордый?
   - Позавидовал плешивый шелудивому.
   Мамонов, взревев, бросился на Андрея, и снова Иван легко его усмирил.
   - Хана вам... Не жить... Гадом буду.
   - Ух, - рассвирепел Андрей. - Отпендрячить бы тебя. Чтоб словами не бросался.
   - Артем, - попросила Марина. - Давай без глупостей. Успокойся.
   - Рассчитаемся? - предложил Андрей. - Пока он тут всех не перерезал. По-быстрому?
   - Я согласна. Ваши условия?
   - Где машинка?
   - Комод, - показала Марина. - Нижний ящик.
   В заводской упаковке.
   Севка проверил, вскрыл коробку и кивнул: все точно, она.
   - Приятно иметь дело с разумной женщиной.
   - Бабье, - не удержался Иван.
   - Десять процентов. От общей. Цена государственная. По-божески.
   - Пара косых?
   Андрей помедлил.
   - Три. Поиздержались.
   - Чуть в Ригу не укатили, - напомнил Севка.
   - Вот именно. А время - деньги. Набежало. Пеня. Все справедливо.
   - Можно подумать?
   - Нет.
   - А если я не приму ваших условий?
   - Не советую.
   - И меня разденете?
   - Мадам догадлива.
   - Мальчики! - воскликнула Марина. - Дорогие мои. Мне самой хочется. Мне это доставит только удовольствие.
   - Гады, - прошипел Мамонов.
   - Ух, надоел. В натуре, Артем. Не нравишься ты мне. Все больше и больше. Смотри, наткнешься рылом, - и показал увесистый кулак. - Видал?
   Марина громко, театрально расхохоталась. Резко сдернула зеленый парик и, помахав им как флагом, огладила бритую наголо голову.
   - Давайте, мальчики! Вместе! И я, и вы! - и дрыгнула ножкой, потом другой, расшвыривая кроссовки. - Затопим камин. Такая плата вас устроит?
   - Нет, - зарычал Мамонов. - Нет.
   - Осел золотой, - прижал его к стулу Иван. - Сиди.
   Марина вспрыгнула на стол и затанцевала.
   - Музыки! Хочу музыки! Где музыка?
   - Всем оставаться на местах! - громко приказал Кручиннн.
   14
   Никто не слышал, как они вошли. Обе дверные створки были распахнуты. На пороге стояли двое - один в штатском, руки в карманах плаща, шляпа сбита набекрень, второй - пожилой, грузный, в форме милиционера. Андрей сразу узнал их - они запомнились еще там, у озера, на месте происшествия.
   - На сегодня хит-парад отменяется.
   Следователь улыбался, раскачиваясь на каблуках, наблюдал, запоминая новые лица. Он не скрывал, что доволен их общей растерянностью. Затем сделал знак, и милиционер без колебаний подошел прямо к Андрею и цепко взял его за руку.
   - В чем дело? - возмутилась Марина. - По какому праву?
   - Вы - хозяйка?
   - А вам какое дело? Вы кто такой?
   - Виктор Петрович. Следователь. Вот мое удостоверение.
   - Я неграмотная, - с вызовом сказала Марина.
   - Разрешите? - вежливо поинтересовался Мамонов. - Все-таки четыре класса. Одним глазком?
   И тут Иван вырубил свет.
   - Стоять! - взревел Кручинин. - Всем стоять! - Он метнулся к двери. Михалыч. Фонарь!
   Его отшвырнуло к стене. Возня, стон, картонный треск, что-то упало. Топот.
   - Михалыч? Ты где?
   Нащупал наконец пупочку на стене. Загорелся свет.
   - Та-ак... Ну, что ж. Им же хуже.
   На столе в малиновом купальнике стояла лысая Марина, заломив руки за голову, и предовольно хихикала. Под столом, кряхтя и охая, корчился милиционер.
   - Помочь, Михалыч?
   - Паразит, - ворчал милиционер. - Шею свернул.
   - Оружие цело?
   - При мне, не беспокойтесь.
   - Хорошо.
   - Зря вы, Виктор Петрович, садануть не велели.
   Хотя бы разок, для острастки. Крышу бы им продырявил, вмиг присмирели. - Михалыч вылез, потирая затылок. - А то ищи теперь.
   - Ничего. Сами явятся.
   Марина, напевая вполголоса популярный мотивчик выламывалась на столе.
   - Эта еще, - злился милиционер, - задницей крутит.
   - И блоха, мадам Петрова...
   - Я не Петрова.
   - Но - блоха?
   - Выбирайте выражения, товарищ следователь.
   А то, знаете, за оскорбление личности...
   - Спускайтесь, - приказал Кручинин. - И можете одеться.
   - Зачем? Мне и так хорошо. Или я вам не нраилюсь?
   - Михалыч от вас без ума. Правда, он предпочитает одетых.
   - Извращенец. А вы?
   - Когда-то однажды я вас увидал, увидевши дважды, я вас забирал.
   - Что-то не поняла. Вы меня приглашаете к себе?
   - И побыстрее.
   - Наконец-то. Лечу! Ловите!
   И она прыгнула Кручиннну на руки.
   Часть третья
   СТАРЫЙ СОЛДАТ
   1
   Агафонова похоронили в Долгопрудном. Притулу кремировали в Митине.
   День за днем, с разницей в два часа.
   В Митино Кручинин послал помощников, в Долгопрудный отправился сам.
   Провожали покойного человек двадцать. Пока везли каталку по аллеям к участку, мать Агафонова плакала в голос, а когда опускали гроб, ей сделалось плохо. Из молодежи пришли попрощаться черноглазая красивая девушка, которую родственники покойного называли Катей, и курчавый инвалид в коляске, которого никто из родственников, похоже, не знал и которого Катя называла уменьшительно-ласково - Яшенька.
   Прибыл и Изместьев. Во время последней прогулки в лесу Кручиннн сообщил ему о дне похорон, и он приехал, хотя и не обещал. Причем много раньше назначенного часа - и терпеливо ждал, сидя на лавочке у административного корпуса.
   Поздоровался издали, кивком. Кручннин из машины не вышел.
   Здесь же, на площади у въездных ворот, Катя катала коляску и о чем-то негромко разговаривала с Яшей. По-видимому, они приехали вдвоем, своим ходом. Каким образом, кто им помогал - предстояло выяснить.
   Когда прибыл автобус, Кручинин присоединился к процессии.
   Изместьев держался особняком, ни с кем не знакомился, за гробом шел одиноко и на почтительном расстоянии. Бросил в могилу горсть земли. Отошел. И еще раз подошел уже после всех. Снял шляпу и постоял со склоненной головой над укрытой венками могилой.
   Опустился на колени и трижды перекрестился.
   На площади окликнул:
   - Виктор Петрович?
   - Да.
   - Как отсюда добраться до Митина?
   - Не успеете, Алексей Лукич.
   - И все-таки?
   Кручинин смутился.
   - Извините, я бы довез... Но дела, вы понимаете?
   - Я не прошу вас меня отвезти, я прошу подсказать дорогу. И только.
   - На транспорте - сложно. Попробуйте автостопом. На попутках.
   - Дорого?
   - Помочь вам деньгами?
   - Боже упаси.
   - До свиданья, Алексей Лукич.
   - Прощайте.
   По маленькой дорожке, проложенной вдоль шоссе для пешеходов, ехал по направлению к станции Яша в коляске. Катя шла рядом. Они что-то увлеченно обсуждали, и она несколько раз сбегала с дорожки, чтобы сорвать какой-то поздний цветок, поднять крупный оранжевый лист или тронуть рукой мощный ствол старого дуба.
   Кручинин уже не сомневался, что на кладбище был кто-то еще наблюдавший и за ним тоже.
   2
   - Товарищу следователю - пламенный привет.
   - Здравствуйте, Гребцов. Я вижу, вы иногда поступаете разумно.
   - Очень редко, - улыбнулся Андрей.
   На нем был светлый дорогой костюм, белая рубашка, розовый галстук. Волосы аккуратно уложены. Настроен игриво, легкомысленно - причем намеренно легкомысленно, что, сразу заметил Кручинин, стоило ему немалых усилии. Знакомый прием. Почему-то считается, что подобная форма поведения помогает человеку чувствовать себя гораздо свободнее, раскованнее.
   Но это ошибка. Все как раз наоборот.
   - Вот. Тело вам притаранил. За душу не ручаюсь.
   - Пешочком?
   - Ноженьки мои. По колени оттоптал.
   - Хотите присесть?
   - Нет-нет, что вы, Виктор Петрович. Я скотинка подневольная. Как прикажете.
   Они неторопливо двинулись по бульвару в сторону Покровских ворот.
   - Сегодня арестуете? - спросил Гребцов.
   - Погуляем. Там видно будет.
   - За мильтона?
   - А у вас еще какие-нибудь грешки?
   - Навалом, - рассмеялся Андрей. - Хотя бы приставка. Уперли у вас из-под носа.
   - Об этом мы тоже побеседуем.
   - Виктор Петрович, перед толстяком я готов извиниться. Любая компенсация. Пусть ребра переломает. Не пикну. Любая - кроме тюрьмы.
   Да, решил Кручинин, намерен играть под простачка. И пришел подготовленным.
   - Расскажите, пожалуйста, о Мамонове.
   - Сикилявка.
   - И все?
   - И этого - много.
   - Где он сейчас?
   - Виктор Петрович, извините. Меня он больше не интересует. Я падаль обхожу стороной.
   - Видеоустановка у него?
   - Плохо вы о нас думаете, - усмехнулся Андреи. - Возвращена законному владельцу.
   - Марина дала мне сведения только на вас. А те двее, ваши дружки?
   - Она правильно сделала, хотя и круглая дура.
   Они ни при чем. С дедком вашим я сам-нахулиганил.
   Один.
   Кручннин внимательно посмотрел на Гребцова и неожиданно подмигнул.
   - И на месте убийства вы тоже были один?
   - А! Вот это уже теплее, - прищелкнул Андрей, - Валяйте - разоблачайте.
   - Сами рассказать не хотите? Будет и короче, и лучше для вас.
   - Не. Будет длиннее. То, что вам нужно, скажу.
   - А вы знаете, что нам нужно?
   - Примерно... Влип, зараза, - Андрей почесал в затылке. - Но мои личные дела вас не касаются. Закладок не будет. И никаких фамилий. Вам посадить невинного - полтора раза чихнуть. А у меня... остров невезения в океане есть. Вся харя в вате. Жутко неохота, но - придется. Я понимаю. Придется на вашу контуру поработать. Заметьте, бесплатно. А это всегда унизительно. Даже во имя истины, как любят у вас выражаться.
   - Что ж, и на том спасибо.
   - Да. Сыграем в открытую. Но, Виктор Петрович, никакого благородства. Забыл уже, когда даром работал. Помню только - всегда унизительно.
   - Консультировались?
   - Не имеет значения, - Андрей нахмурился, помрачнел. - Мне как вас теперь называть? Гражданин следователь?
   - Если можно, по имени-отчеству.
   - Конечно, Виктор Петрович. Конечно, советовался. Мы не из тех, у кого руки, вися, отболтались. И не из тех психов, которые считают себя умнее других. - Умнее всех на свете. Примерный ученик, - улыбнулся Андрей. - В прошлом босомыга, а теперь ученик. И хотел бы остаться им как можно дольше.
   - У вас неплохой учитель.
   - Учителя, Виктор Петрович. Между прочим, ивы тоже.
   - Вот как? Я успел вас чему-то научить?
   - А как же?
   - Надеюсь, не врать?
   - Ой, Виктор Петрович. Врать. Взаимность вранья - помните? - у классика - первое условие развитого социализма.
   - Почти первое. Искажаете, милый мой. Деликатная взаимность. И не развитого социализма, а русского общества прошлого века.
   - А мы не русские, что ли?
   - Того общества давно не существует - разве вы не проходили этого в школе?
   - Ну пусть - почти... Или, как моя матаня говорит: чего не видишь, про то и не врешь.
   - Хваткая у вас память.
   - Вы не согласны?
   - А что еще ваша мама говорит?
   - Прибауточница. Она это дело любит.
   - Ну что-нибудь? Что запомнили?
   - Зачем? - насторожился Андрей.
   - Не хотите, не говорите.
   - Ну, всякое... Неправдою жить - не хочется, правдою жить - не можется.
   - Дамы, драмы, храмы, рамы.
   - Не понял старшего товарища, - Андрей озадаченно посмотрел на следователя. - Смеетесь над юношей, попавшим впросак?
   - Давайте по делу, - устало сказал Кручинин. - Чем вы занимались в понедельник, 8 сентября? Вспомните. Подробно, с утра и до вечера.
   - Алиби? В том-то и закавыка... Измазался по уши ни за что ни про что... Одна надежда на вас, потому и прискакал. А если бы чисто...
   - Ищи ветра в поле?
   - Бега? Ни в коем случае. Умаслил бы дедка вашего, снял грешок. И с вами - бесконтактным способом.
   - Я повторяю вопрос. Что вы делали в понедельник, 8 сентября?
   - А ни шиша не делал. Дурака валял. Загорал. Читал. Трепался по телефону. Пилось да елось, да работа на ум не шла. Понедельник. Тяжелый день.
   - Значит, в городе? В своей фирме?
   - Маринка трепанулась? - вяло спросил Андрей.
   - Где вы ее прячете?
   - Тут рядышком, за забором. Петровку знаете? А Лубянку? Ну вот примерно между ними.
   - Гребцов, - Кручинин неодобрительно покачал головой.
   - У вас не шутят? Учту.
   - Прописывались?
   - Аренда. На неопределенный срок.
   - Квартира?
   - Дворец... Не теряйте время, Виктор Петрович, Фирма лопнула. Нет ее больше. С сегодняшнего дня нет. И не было никогда. Фьють!