Довольно скоро «гениальный» план Марии Александровны потерпел полное фиаско. Ровесники ее сына, русские интеллигенты, могли свободно рассуждать о земельных владениях во Франции или средневековой Англии, знали до мельчайших подробностей историю крестьянской общины, но были совершенно не приспособлены и, главное, не испытывали никакого желания заниматься столь прозаическим делом, как сельское хозяйство. Упоминания об этом коротком периоде в жизни Ленина, когда он был помещиком, то есть «эксплуататором», крайне лаконичны и загадочны. Он сдался, объяснил Ленин жене, поскольку его отношения с крестьянами становились «ненормальными». Алакаевка, как в свое время Кокушкино, стала местом летнего отдыха. Отказавшись от неподходящей затеи, Ленин, как и прежде, запоем читал, занимался спортом и иногда беседовал с крестьянами.
Напрасно Мария Александровна полагала, что Самара окажется относительно спокойным местом. По решению правительства сюда отправляли политических преступников, которым после выхода из сибирской тюрьмы не позволялось жить в больших университетских городах Европейской России.[67]
Поэтому нет ничего странного, что среди местной интеллигенции оказались «неблагонадежные» люди. В 1889 году революционный потенциал семьи Ульяновых увеличился за счет брака Анны с Марком Елизаровым, сыном зажиточного крестьянина. Елизаров учился в Петербурге и, естественно, участвовал в политических волнениях. Теперь они с Анной жили в семье Ульяновых, находясь под надзором полиции. Таким образом, у Марии Александровны появился в семье не просто зять, а новый радикал.
Хотя Самара была городом со стотысячным населением, она оставалась провинциальной дырой. Местная газета делает жалкую попытку объяснить отсутствие культурной жизни в провинциальном городе России XIX века.
«Пройдитесь вечером по Самаре… загляните в окна и, положа руку на сердце, признайтесь, много ли вы видите горожан, склонившихся над книгой… Здесь играют в карты; там проходит ритуал чаепития, сопровождаемый такой зевотой, что можно подумать, будто все семейство поет некую страшную балладу. А здесь глава семейства в волнении меряет шагами комнату; там хозяйка дома сидит за пианино, в то время как ее муж болезненно гримасничает, как будто у него невыносимо разболелись зубы».
Вот бы им в то время телевизор!
Самарское «общество» благосклонно относилось к местным радикалам, даже к тем, кто находился под надзором полиции. В основном это были интеллигенты, и их беседы оживляли салон жены одного купца-миллионщика. Кое-кто из молодых радикалов, выражавших недовольство излишней буржуазной пышностью, временами вел себя непозволительно, однако неизменно присутствовал в доме. Владимир Ульянов поражал товарищей сочетанием революционных принципов и социальной терпимости. Его, в отличие от других, не раздражал стол, покрытый белоснежной скатертью, обилие столового серебра, тарелок, чашек, непременных атрибутов буржуазного дома.[68]
Мало того, Ленин при встрече целовал матери руку. Было ли его поведение реакционным? Ценя страстный радикализм Ленина, товарищи прощали его.
Политическая активность Ленина в Самаре, как и прежде, ограничивалась участием в дискуссионных кружках. В отличие от Федосеева он не пытался вести пропаганду среди рабочих или печатать запрещенные издания. То, что в Самаре Ленин возглавлял марксистский кружок, является очередной выдумкой советских писателей. А вот воспоминание о том, что Ленин в компании трех молодых людей, зачастую за кружкой пива или во время чаепития, обсуждал социалистическую литературу, вызывает большее доверие. Марксистский кружок на Волге был чем-то вроде секты для избранных, члены которой преодолевали огромные расстояния, чтобы доставить соратнику последнюю книгу или статью, контрабандой ввезенную из-за границы. Известностью пользовались основные работы Маркса, особенно первый том «Капитала», переведенный на русский язык в 1872 году. Многие работы Маркса печатались и открыто обсуждались. В глазах цензора эти сложные для понимания политико-экономические труды вряд ли могли привести к заговорам и убийствам. В то время в России марксизм еще только зарождался, но даже в Самаре появился интерес к этому учению. Работы Маркса обсуждались в дискуссионных кружках и, как правило, подвергались критике со стороны молодежи.
В радикальных кругах Ленин первым приобрел известность как выразитель марксистских идей, способный отстаивать свою точку зрения. Требовалось обладать определенной уверенностью, если не сказать – дерзостью, чтобы в двадцать лет, находясь в кругу людей намного старше себя, отрицать основные положения народничества. Однако, по свидетельствам очевидцев (даже противников), он вел себя более чем достойно.
«Владимир Ильич производил впечатление образованного человека. Он обладал глубокими и разносторонними знаниями в области политической экономии и истории, что необычно для человека его возраста. Он мог свободно читать по-немецки, по-французски и по-английски, был хорошо знаком с «Капиталом» и немецкой марксистской литературой. Создавалось впечатление, что этот человек придерживается конкретных политических убеждений. Он объявил себя убежденным марксистом… Он был уверен, что не может существовать серьезных доводов против марксизма».
Было бы, конечно, преувеличением говорить в 1890—1891 годах о Ленине как о «законченном» марксисте и приписывать ему совершенное владение иностранными языками и знакомство с трудами, которое пришло к нему, но несколько позже.
Вот эпизод, который наглядно демонстрирует, какое впечатление Ленин произвел на самарцев, и совершенно ясно, что к тому времени он был уже авторитетным полемистом. Откровенно говоря, бороться с народничеством было относительно просто. Как политическое движение, оно пришло в упадок. Как теория, развиваемая так называемыми легальными народниками, оно продолжало цепляться за упорное отрицание изменяющейся действительности: в России невозможно развитие капитализма, буржуазии и пролетариата. Следует сказать, что первое признание Ленина как полемиста и социального критика следует отнести за счет очевидной слабости его оппонентов.
Правда, с некоторой оговоркой. В мае 1892 года Самару почтил своим присутствием Николай Константинович Михайловский. Кем был Михайловский? Для русского интеллигента того времени такой вопрос показался бы кощунственным. Интеллигент, духовный отец русского народничества. Сейчас его работы интересуют только узкий круг специалистов, а в 80– 90-х годах XIX века радикальная интеллигенция встречала появление любой его статьи, социологического трактата или критической работы как важное событие. Излишне откровенно выражающий восторг, как, впрочем, и глубокую неприязнь, образованный класс видел в Михайловском не только талантливого публициста, которым он был, но и своего рода русский вариант Дарвина, Карла Маркса и Липмана в одном лице. Михайловский снизошел до того, чтобы навестить своего ученика в Самаре, который пригласил самарскую интеллигенцию послушать великого человека. Владимир Ульянов оказался в числе приглашенных, и перспектива столкновения между знаменитым народником и молодым дерзким марксистом приятно щекотала нервы местной интеллигенции.
Наконец знаменательный день настал. Нам потребуется погрузиться в забытую атмосферу политического вечера, когда острые идеологические разногласия никоим образом не влияли на традиционное русское гостеприимство, а выступающие, обращаясь к противнику, уснащали свою речь обращениями «высокоуважаемый» и «дорогой». Обращения, которые в скором времени стали использовать большевики, – «подлецы», «обыватели», «ренегаты» – казались невероятными в устах радикально-либеральной интеллигенции. Считалось, что оскорбления и брань являются прерогативой реакционеров и полицейских чинов. Интеллигенция даже в споре не забыла о хороших манерах. Уже было известно, что Ленин иногда пренебрегает цивилизованными правилами политической игры и иногда его аргументы бывают излишне ядовитыми. Разве не относился Рахметов Чернышевского с презрением к вежливой форме обращения и ведения спора как к пережитку, недостойному настоящего революционера? Однако именно Ленин сделал грубость важной принадлежностью классовой борьбы.
Тема обсуждения, как может догадаться читатель, касалась будущего крестьянской общины и действительно ли в России сначала одержит победу капитализм, а уж потом ему на смену придет социализм. Михайловский был социалистом и до некоторой степени марксистом. Почему Карл Маркс не допускал, что крестьянская община даст России возможность пропустить стадию капитализма и социализм наступит сразу после свержения самодержавия? По своему характеру это будет сельский социализм. России ни к чему следовать западной модели и так далее. Оратор с его хитростями, пафосом, ссылками на такие непререкаемые авторитеты, как Чернышевский, Герцен и Маркс, не мог не вызвать восхищения сторонников.
Наступила очередь оппонента. С горячностью, имевшей успех у присутствующих, Владимир Ульянов отметил, что Чернышевский, Маркс и прочие говорили о крестьянской общине некоторое время назад, когда еще не шел разговор о стремительном развитии капитализма в России. Идеализированная община существует только в воображении народника; а на самом деле в крестьянской общине идет процесс экономического распада. Его речь, полная язвительных замечаний, была подкреплена убедительными доказательствами и статистическими данными. Чаепитие, выступления других ораторов, споры затянулись до глубокой ночи. Расходясь после встречи по соседним дачам (дискуссия проходила в пригороде Самары), большинство участников находились под впечатлением красноречия и фундаментальности философских воззрений Михайловского. Но марксистская позиция не была уничтожена; Михайловский высоко оценил интеллект и ораторские способности Ульянова. «Выразитель мыслей» интеллигенции вскоре уехал, позабыв цилиндр, который его ученики разрезали на узкие полоски и разобрали на память о великом дне, проведенном их кумиром в Самаре.
С самарским периодом в жизни Ленина связан еще один, гораздо более значительный эпизод. Осенью и зимой 1891/92 года многие районы России были охвачены голодом. Причинами послужили летняя засуха, небывалый прирост населения, неэффективность сельскохозяйственной и транспортной систем России. Правительство связывало бедствие с экспортной политикой в отношении зерна и с отсутствием надлежащих мер по предупреждению национальных катастроф. Самара оказалась в самом эпицентре бедствия. Наступление голода вывело власти из привычного для них дремотного состояния. Наиболее активные члены общества присоединились к правительству, пытаясь спасти крестьян от голода и эпидемий, которые повлек за собой голод. Лев Толстой, оставивший на время чтение нотаций, взялся за организацию комитетов по оказанию помощи голодающим; народники вместе с государственными чиновниками – за организацию столовых и пунктов оказания медицинской помощи. В Самаре большинство членов радикальных кружков, бывшие политзаключенные и ссыльные вместе с государственными чиновниками приняли участие в гуманитарной работе. Исключение, одно из немногих, составлял Владимир Ульянов.
В Самаре среди политических ссыльных находилась Мария Яснева.[69]
После замужества она взяла фамилию Яснева-Голубева. Мы уже встречались с этой неприятной женщиной, которая в знак классового протеста проливала чай и варенье на белоснежные скатерти Марии Александровны Ульяновой. Она была русской якобинкой, ученицей Заичневского. Впоследствии Яснева-Голубева стала большевичкой. Она пережила Ленина, и старая ведьма (характеристика недалека от истины) любила с гордостью повторять, что из всех молодых радикалов, живших в то время в Самаре, только она и Владимир Ульянов не верили в возможность совместной работы с государственными чиновниками по оказанию помощи голодающим. Ульянов из принципа отказался принимать участие в оказании помощи, что подтверждается и большевистскими, и антибольшевистскими источниками. Но почему?
Заслуживающий доверия писатель-мемуарист Николай Валентинов (мы ещевстретимся с ним) высказывает мнение, что Яснева-Голубева оказала влияние на формирование взглядов молодого Ленина. Она была старше его на девять лет и в то время являлась ярым сторонником непримиримой борьбы с существующей социально-политической системой. В воспоминаниях, написанных в 1924 году, Яснева-Голубева намекает на влияние, которое она оказывала на Ленина: «Вспоминая разговоры с Владимиром Ильичем, я теперь больше прежнего прихожу к выводу, что он уже проникся идеей диктатуры пролетариата… (он) часто останавливался на вопросе захвата власти (один из пунктов программы якобинцев)…» А вот что она пишет в отношении усилий правительства и «общества» по оказанию помощи голодающим: «Среди передовой части самарцев только Владимир Ильич и я не принимали участие в этой деятельности… не от нежелания помочь голодающим… ведь молодежь так чувствительна к страданию других. (Но) очевидно, он (Ленин) считал, что у революционера нет иного пути».[70]
Нет никаких причин приписывать незначительной инакомыслящей женщине такое решающее влияние. Возможно, Ленин, невзирая на ее невоспитанность, искал с ней встречи. Его интересовал крайний радикализм «Молодой России», с которой она поддерживала живую связь. Но даже в двадцать один год Ленин был уже «сформировавшейся» политической фигурой, и знакомая едва ли могла оказать на него влияние. И уж конечно, его отказ сотрудничать с властями никак не связан с лозунгом крайних русских радикалов: «Чем хуже, тем лучше». Никто не думал, что голодные крестьяне способны поднять бунт. Мы впервые обнаруживаем в поведении Ленина две характерные черты, которые будут проявляться на протяжении всей его жизни. Во-первых, его невероятное упрямство, с которым он будет нападать на любые, идущие вразрез с ним, движения или идеи и безжалостно уничтожать их. И во-вторых, его парадоксальная ненависть к интеллигенции, к ее идеям, филантропии, елейному отношению к «сирым и убогим». Он был представителем этого класса и никогда не пытался выдать себя за выходца из пролетарской среды. Многие самарские чиновники, пытавшиеся чем-то помочь бедным и неимущим, были такими же служителями самодержавия, как Илья Ульянов, а Ленин всегда чтил память отца. Но здесь, как и во многих случаях, намерения либеральной интеллигенции и чиновников вызвали в Ленине сильное противодействие и приступы гнева, зачастую расстраивавшие его политические замыслы.
Позиция Ульянова не способствовала росту его популярности, но, как ни странно, была проявлена невероятная терпимость даже со стороны наиболее умеренной интеллигенции; его не избегали, не бойкотировали и по-прежнему принимали в обществе. К этому времени Ульянов был уже дипломированным юристом и по окончании экзаменов начал работать в конторе известного самарского адвоката Андрея Николаевича Хардина, безусловно осведомленного о передовых взглядах помощника и понимающего, что его интересы далеки от судопроизводства. За полтора года Ульянов провел всего тринадцать весьма незначительных дел, и то не слишком напрягаясь, поэтому во всех случаях его клиенты были осуждены. Хардин, юрист-либерал (а Ленин особенно ненавидел именно таких людей), испытывал к начинающему адвокату теплые чувства.
Снисходительным адвокатом и его молодым помощником владела одна сильная страсть – игра в шахматы. Общеизвестно, что наибольшей популярностью шахматы пользовались в России, и это та область, где даже русофоб не стал бы отрицать преимущества русских. Ленина можно охарактеризовать как крепкого провинциального игрока. Что касается Хардина, то сам знаменитый Чигорин, чемпион мира по шахматам, признал, что он хороший игрок. Хардин и Ульянов начали играть по почте, когда Владимир Ильич жил еще в Казани, и теперь в Самаре часто устраивали шахматные баталии. Хардин, конечно, давал противнику фору: сначала ладью, а потом, когда Владимир Ильич повысил мастерство, пешку. Советские источники пытались преуменьшить страсть Ленина к шахматам, словно это было проявлением интеллектуальной невоздержанности, недостойной вождя революции. Ясно, однако, что он был серьезным игроком, страстно увлеченным игрой. Он не позволял противнику брать назад фигуру. Часами сидел над решением шахматных задач и пытался увлечь товарищей этой благородной игрой. Ленин понимал, что шахматы отнимают у него слишком много времени, и после революции прекратил играть. Старым друзьям он объяснял свое поведение нехваткой времени. Как-то не верится, что все дело только во времени; ведь находил время Председатель Совета народных комиссаров для охоты и путешествий по стране. Но это вполне понятное времяпрепровождение, а шахматы были страстью, требующей нервного напряжения.
Хочу напомнить, что Владимиру Ильичу в то время было чуть больше двадцати. Не только политикой, шахматами и адвокатской деятельностью был заполнен самарский период его жизни. Советские источники, подчеркивающие невероятное «жизнелюбие» вождя, никогда не вдавались в подробности. Упоминалось, что временами он, глядя на реку, пил пиво, но это было всенепременно связано с политическими спорами. Существует история о длительном путешествии по Волге, с устраиваемыми на берегу пикниками с водкой. Но даже под это путешествие была подведена социальная база: в ходе поездки Владимир Ильич встречался с крестьянами, объяснял им бессмысленность народничества и подтверждал свой тезис о росте капитализма в провинции. Ленин, безусловно, был серьезным молодым человеком даже для своего поколения, где увлеченность и серьезное отношение к делу считались нормой поведения. И все-таки картина остается незаконченной; не осталось никаких свидетельств об интимной стороне его жизни в Самаре. В Петербурге в своем кругу он получил прозвище Старик, причем не только за широту знаний, но и за серьезность поведения.
Не слишком обременительная адвокатская деятельность, прогулки по Волге и горячие идеологические дискуссии придавали жизни в Самаре своеобразную провинциальную прелесть. Лето проходило в Алакаевке. Здесь в саду Владимир Ильич оборудовал своего рода «кабинет», где каждое утро с головой погружался в чтение, изучение документов и написание статей.
В полдень напряженная умственная работа уступала место физическим упражнениям, а затем чтению художественной литературы. По вечерам Владимир играл в шахматы с братом Дмитрием, пел, отдыхал. Он придавал огромное значение физическим упражнениям, особенно гимнастике, что делало его единомышленником Рахметова, который считал, что революционер должен «сохранять форму». Ленин был бы шокирован, узнав, что следует предписаниям аристократа XVIII века. Лорд Честерфилд советовал «утро отвести для работы, день для игр, вечер для общения». Но «общение» в понимании лорда резко отличалось от невинного пения под аккомпанемент Анны и Марии Ульяновых.
Интеллигенция XIX века страстно стремилась в одну из двух столиц. «Когда же мы уедем в Москву?» – этот вопрос звучал на протяжении всей пьесы Чехова «Три сестры». Если бы написать пьесу о жизни Ленина в Самаре, ее можно было бы, соответственно, назвать «Три марксиста», сопроводив тем же жалобным вопросом. В Петербурге и Москве уже действовали марксистские кружки; имелись библиотеки, в которых можно было найти новинки политической литературы. В Самаре в радикальных кругах по-прежнему господствовало влияние теории народничества, и те немногие, кто еще только нащупывал путь к марксизму, испытывали благоговейный ужас перед внушительным теоретическим и статистическим аппаратом первого тома «Капитала». Книги можно было позаимствовать у друзей, членов Коммерческого клуба, единственного места в городе, где была более или менее приличная библиотека. Какая-либо революционная деятельность в Самаре была практически невозможна. Здесь в Самаре, учитывая размеры города, любая деятельность не могла остаться незамеченной. Пример тому – судьба Федосеева в Казани. Да и некого было агитировать; в Самаре просто не существовало промышленных рабочих. Что касается крестьян, то Владимир Ильич даже не предпринимал попыток ознакомить их с принципами научного коммунизма. Рассказы о том, что во время путешествий по Волге он якобы занимался распространением своих идей, опровергаются свидетельством Анны, которая подтверждала, что слышала, как Владимир интересовался жизнью и проблемами крестьян, но никогда не навязывал им своего мнения.
Почему же Ленин продолжал оставаться в Самаре? Согласно семейным источникам, достаточно достоверным, это было вызвано тревогой за мать. Очередной удар, совпавший по времени со сдачей Владимиром экзаменов в университет, обрушился на семью Ульяновых. Сестра Ольга, самая близкая по возрасту к Владимиру, заболела брюшным тифом и умерла. В течение полутора лет он терпеливо сносил жизнь в Самаре, но в конце концов его охватило чувство провинциальной клаустрофобии. То ли жизнь в семье мешала развернуться ему в полную силу, то ли сам по себе провинциальный город, или и то и другое вместе взятое, но ему следовало бежать отсюда. Владимир признавался Анне, что атмосфера провинции действует угнетающе. Освобождение пришло в конце лета 1893 года. Закончился самарский период в жизни Ульяновых. Семья отправилась в Москву, а Владимир Ильич – в Петербург.
Глава 2
Напрасно Мария Александровна полагала, что Самара окажется относительно спокойным местом. По решению правительства сюда отправляли политических преступников, которым после выхода из сибирской тюрьмы не позволялось жить в больших университетских городах Европейской России.[67]
Поэтому нет ничего странного, что среди местной интеллигенции оказались «неблагонадежные» люди. В 1889 году революционный потенциал семьи Ульяновых увеличился за счет брака Анны с Марком Елизаровым, сыном зажиточного крестьянина. Елизаров учился в Петербурге и, естественно, участвовал в политических волнениях. Теперь они с Анной жили в семье Ульяновых, находясь под надзором полиции. Таким образом, у Марии Александровны появился в семье не просто зять, а новый радикал.
Хотя Самара была городом со стотысячным населением, она оставалась провинциальной дырой. Местная газета делает жалкую попытку объяснить отсутствие культурной жизни в провинциальном городе России XIX века.
«Пройдитесь вечером по Самаре… загляните в окна и, положа руку на сердце, признайтесь, много ли вы видите горожан, склонившихся над книгой… Здесь играют в карты; там проходит ритуал чаепития, сопровождаемый такой зевотой, что можно подумать, будто все семейство поет некую страшную балладу. А здесь глава семейства в волнении меряет шагами комнату; там хозяйка дома сидит за пианино, в то время как ее муж болезненно гримасничает, как будто у него невыносимо разболелись зубы».
Вот бы им в то время телевизор!
Самарское «общество» благосклонно относилось к местным радикалам, даже к тем, кто находился под надзором полиции. В основном это были интеллигенты, и их беседы оживляли салон жены одного купца-миллионщика. Кое-кто из молодых радикалов, выражавших недовольство излишней буржуазной пышностью, временами вел себя непозволительно, однако неизменно присутствовал в доме. Владимир Ульянов поражал товарищей сочетанием революционных принципов и социальной терпимости. Его, в отличие от других, не раздражал стол, покрытый белоснежной скатертью, обилие столового серебра, тарелок, чашек, непременных атрибутов буржуазного дома.[68]
Мало того, Ленин при встрече целовал матери руку. Было ли его поведение реакционным? Ценя страстный радикализм Ленина, товарищи прощали его.
Политическая активность Ленина в Самаре, как и прежде, ограничивалась участием в дискуссионных кружках. В отличие от Федосеева он не пытался вести пропаганду среди рабочих или печатать запрещенные издания. То, что в Самаре Ленин возглавлял марксистский кружок, является очередной выдумкой советских писателей. А вот воспоминание о том, что Ленин в компании трех молодых людей, зачастую за кружкой пива или во время чаепития, обсуждал социалистическую литературу, вызывает большее доверие. Марксистский кружок на Волге был чем-то вроде секты для избранных, члены которой преодолевали огромные расстояния, чтобы доставить соратнику последнюю книгу или статью, контрабандой ввезенную из-за границы. Известностью пользовались основные работы Маркса, особенно первый том «Капитала», переведенный на русский язык в 1872 году. Многие работы Маркса печатались и открыто обсуждались. В глазах цензора эти сложные для понимания политико-экономические труды вряд ли могли привести к заговорам и убийствам. В то время в России марксизм еще только зарождался, но даже в Самаре появился интерес к этому учению. Работы Маркса обсуждались в дискуссионных кружках и, как правило, подвергались критике со стороны молодежи.
В радикальных кругах Ленин первым приобрел известность как выразитель марксистских идей, способный отстаивать свою точку зрения. Требовалось обладать определенной уверенностью, если не сказать – дерзостью, чтобы в двадцать лет, находясь в кругу людей намного старше себя, отрицать основные положения народничества. Однако, по свидетельствам очевидцев (даже противников), он вел себя более чем достойно.
«Владимир Ильич производил впечатление образованного человека. Он обладал глубокими и разносторонними знаниями в области политической экономии и истории, что необычно для человека его возраста. Он мог свободно читать по-немецки, по-французски и по-английски, был хорошо знаком с «Капиталом» и немецкой марксистской литературой. Создавалось впечатление, что этот человек придерживается конкретных политических убеждений. Он объявил себя убежденным марксистом… Он был уверен, что не может существовать серьезных доводов против марксизма».
Было бы, конечно, преувеличением говорить в 1890—1891 годах о Ленине как о «законченном» марксисте и приписывать ему совершенное владение иностранными языками и знакомство с трудами, которое пришло к нему, но несколько позже.
Вот эпизод, который наглядно демонстрирует, какое впечатление Ленин произвел на самарцев, и совершенно ясно, что к тому времени он был уже авторитетным полемистом. Откровенно говоря, бороться с народничеством было относительно просто. Как политическое движение, оно пришло в упадок. Как теория, развиваемая так называемыми легальными народниками, оно продолжало цепляться за упорное отрицание изменяющейся действительности: в России невозможно развитие капитализма, буржуазии и пролетариата. Следует сказать, что первое признание Ленина как полемиста и социального критика следует отнести за счет очевидной слабости его оппонентов.
Правда, с некоторой оговоркой. В мае 1892 года Самару почтил своим присутствием Николай Константинович Михайловский. Кем был Михайловский? Для русского интеллигента того времени такой вопрос показался бы кощунственным. Интеллигент, духовный отец русского народничества. Сейчас его работы интересуют только узкий круг специалистов, а в 80– 90-х годах XIX века радикальная интеллигенция встречала появление любой его статьи, социологического трактата или критической работы как важное событие. Излишне откровенно выражающий восторг, как, впрочем, и глубокую неприязнь, образованный класс видел в Михайловском не только талантливого публициста, которым он был, но и своего рода русский вариант Дарвина, Карла Маркса и Липмана в одном лице. Михайловский снизошел до того, чтобы навестить своего ученика в Самаре, который пригласил самарскую интеллигенцию послушать великого человека. Владимир Ульянов оказался в числе приглашенных, и перспектива столкновения между знаменитым народником и молодым дерзким марксистом приятно щекотала нервы местной интеллигенции.
Наконец знаменательный день настал. Нам потребуется погрузиться в забытую атмосферу политического вечера, когда острые идеологические разногласия никоим образом не влияли на традиционное русское гостеприимство, а выступающие, обращаясь к противнику, уснащали свою речь обращениями «высокоуважаемый» и «дорогой». Обращения, которые в скором времени стали использовать большевики, – «подлецы», «обыватели», «ренегаты» – казались невероятными в устах радикально-либеральной интеллигенции. Считалось, что оскорбления и брань являются прерогативой реакционеров и полицейских чинов. Интеллигенция даже в споре не забыла о хороших манерах. Уже было известно, что Ленин иногда пренебрегает цивилизованными правилами политической игры и иногда его аргументы бывают излишне ядовитыми. Разве не относился Рахметов Чернышевского с презрением к вежливой форме обращения и ведения спора как к пережитку, недостойному настоящего революционера? Однако именно Ленин сделал грубость важной принадлежностью классовой борьбы.
Тема обсуждения, как может догадаться читатель, касалась будущего крестьянской общины и действительно ли в России сначала одержит победу капитализм, а уж потом ему на смену придет социализм. Михайловский был социалистом и до некоторой степени марксистом. Почему Карл Маркс не допускал, что крестьянская община даст России возможность пропустить стадию капитализма и социализм наступит сразу после свержения самодержавия? По своему характеру это будет сельский социализм. России ни к чему следовать западной модели и так далее. Оратор с его хитростями, пафосом, ссылками на такие непререкаемые авторитеты, как Чернышевский, Герцен и Маркс, не мог не вызвать восхищения сторонников.
Наступила очередь оппонента. С горячностью, имевшей успех у присутствующих, Владимир Ульянов отметил, что Чернышевский, Маркс и прочие говорили о крестьянской общине некоторое время назад, когда еще не шел разговор о стремительном развитии капитализма в России. Идеализированная община существует только в воображении народника; а на самом деле в крестьянской общине идет процесс экономического распада. Его речь, полная язвительных замечаний, была подкреплена убедительными доказательствами и статистическими данными. Чаепитие, выступления других ораторов, споры затянулись до глубокой ночи. Расходясь после встречи по соседним дачам (дискуссия проходила в пригороде Самары), большинство участников находились под впечатлением красноречия и фундаментальности философских воззрений Михайловского. Но марксистская позиция не была уничтожена; Михайловский высоко оценил интеллект и ораторские способности Ульянова. «Выразитель мыслей» интеллигенции вскоре уехал, позабыв цилиндр, который его ученики разрезали на узкие полоски и разобрали на память о великом дне, проведенном их кумиром в Самаре.
С самарским периодом в жизни Ленина связан еще один, гораздо более значительный эпизод. Осенью и зимой 1891/92 года многие районы России были охвачены голодом. Причинами послужили летняя засуха, небывалый прирост населения, неэффективность сельскохозяйственной и транспортной систем России. Правительство связывало бедствие с экспортной политикой в отношении зерна и с отсутствием надлежащих мер по предупреждению национальных катастроф. Самара оказалась в самом эпицентре бедствия. Наступление голода вывело власти из привычного для них дремотного состояния. Наиболее активные члены общества присоединились к правительству, пытаясь спасти крестьян от голода и эпидемий, которые повлек за собой голод. Лев Толстой, оставивший на время чтение нотаций, взялся за организацию комитетов по оказанию помощи голодающим; народники вместе с государственными чиновниками – за организацию столовых и пунктов оказания медицинской помощи. В Самаре большинство членов радикальных кружков, бывшие политзаключенные и ссыльные вместе с государственными чиновниками приняли участие в гуманитарной работе. Исключение, одно из немногих, составлял Владимир Ульянов.
В Самаре среди политических ссыльных находилась Мария Яснева.[69]
После замужества она взяла фамилию Яснева-Голубева. Мы уже встречались с этой неприятной женщиной, которая в знак классового протеста проливала чай и варенье на белоснежные скатерти Марии Александровны Ульяновой. Она была русской якобинкой, ученицей Заичневского. Впоследствии Яснева-Голубева стала большевичкой. Она пережила Ленина, и старая ведьма (характеристика недалека от истины) любила с гордостью повторять, что из всех молодых радикалов, живших в то время в Самаре, только она и Владимир Ульянов не верили в возможность совместной работы с государственными чиновниками по оказанию помощи голодающим. Ульянов из принципа отказался принимать участие в оказании помощи, что подтверждается и большевистскими, и антибольшевистскими источниками. Но почему?
Заслуживающий доверия писатель-мемуарист Николай Валентинов (мы ещевстретимся с ним) высказывает мнение, что Яснева-Голубева оказала влияние на формирование взглядов молодого Ленина. Она была старше его на девять лет и в то время являлась ярым сторонником непримиримой борьбы с существующей социально-политической системой. В воспоминаниях, написанных в 1924 году, Яснева-Голубева намекает на влияние, которое она оказывала на Ленина: «Вспоминая разговоры с Владимиром Ильичем, я теперь больше прежнего прихожу к выводу, что он уже проникся идеей диктатуры пролетариата… (он) часто останавливался на вопросе захвата власти (один из пунктов программы якобинцев)…» А вот что она пишет в отношении усилий правительства и «общества» по оказанию помощи голодающим: «Среди передовой части самарцев только Владимир Ильич и я не принимали участие в этой деятельности… не от нежелания помочь голодающим… ведь молодежь так чувствительна к страданию других. (Но) очевидно, он (Ленин) считал, что у революционера нет иного пути».[70]
Нет никаких причин приписывать незначительной инакомыслящей женщине такое решающее влияние. Возможно, Ленин, невзирая на ее невоспитанность, искал с ней встречи. Его интересовал крайний радикализм «Молодой России», с которой она поддерживала живую связь. Но даже в двадцать один год Ленин был уже «сформировавшейся» политической фигурой, и знакомая едва ли могла оказать на него влияние. И уж конечно, его отказ сотрудничать с властями никак не связан с лозунгом крайних русских радикалов: «Чем хуже, тем лучше». Никто не думал, что голодные крестьяне способны поднять бунт. Мы впервые обнаруживаем в поведении Ленина две характерные черты, которые будут проявляться на протяжении всей его жизни. Во-первых, его невероятное упрямство, с которым он будет нападать на любые, идущие вразрез с ним, движения или идеи и безжалостно уничтожать их. И во-вторых, его парадоксальная ненависть к интеллигенции, к ее идеям, филантропии, елейному отношению к «сирым и убогим». Он был представителем этого класса и никогда не пытался выдать себя за выходца из пролетарской среды. Многие самарские чиновники, пытавшиеся чем-то помочь бедным и неимущим, были такими же служителями самодержавия, как Илья Ульянов, а Ленин всегда чтил память отца. Но здесь, как и во многих случаях, намерения либеральной интеллигенции и чиновников вызвали в Ленине сильное противодействие и приступы гнева, зачастую расстраивавшие его политические замыслы.
Позиция Ульянова не способствовала росту его популярности, но, как ни странно, была проявлена невероятная терпимость даже со стороны наиболее умеренной интеллигенции; его не избегали, не бойкотировали и по-прежнему принимали в обществе. К этому времени Ульянов был уже дипломированным юристом и по окончании экзаменов начал работать в конторе известного самарского адвоката Андрея Николаевича Хардина, безусловно осведомленного о передовых взглядах помощника и понимающего, что его интересы далеки от судопроизводства. За полтора года Ульянов провел всего тринадцать весьма незначительных дел, и то не слишком напрягаясь, поэтому во всех случаях его клиенты были осуждены. Хардин, юрист-либерал (а Ленин особенно ненавидел именно таких людей), испытывал к начинающему адвокату теплые чувства.
Снисходительным адвокатом и его молодым помощником владела одна сильная страсть – игра в шахматы. Общеизвестно, что наибольшей популярностью шахматы пользовались в России, и это та область, где даже русофоб не стал бы отрицать преимущества русских. Ленина можно охарактеризовать как крепкого провинциального игрока. Что касается Хардина, то сам знаменитый Чигорин, чемпион мира по шахматам, признал, что он хороший игрок. Хардин и Ульянов начали играть по почте, когда Владимир Ильич жил еще в Казани, и теперь в Самаре часто устраивали шахматные баталии. Хардин, конечно, давал противнику фору: сначала ладью, а потом, когда Владимир Ильич повысил мастерство, пешку. Советские источники пытались преуменьшить страсть Ленина к шахматам, словно это было проявлением интеллектуальной невоздержанности, недостойной вождя революции. Ясно, однако, что он был серьезным игроком, страстно увлеченным игрой. Он не позволял противнику брать назад фигуру. Часами сидел над решением шахматных задач и пытался увлечь товарищей этой благородной игрой. Ленин понимал, что шахматы отнимают у него слишком много времени, и после революции прекратил играть. Старым друзьям он объяснял свое поведение нехваткой времени. Как-то не верится, что все дело только во времени; ведь находил время Председатель Совета народных комиссаров для охоты и путешествий по стране. Но это вполне понятное времяпрепровождение, а шахматы были страстью, требующей нервного напряжения.
Хочу напомнить, что Владимиру Ильичу в то время было чуть больше двадцати. Не только политикой, шахматами и адвокатской деятельностью был заполнен самарский период его жизни. Советские источники, подчеркивающие невероятное «жизнелюбие» вождя, никогда не вдавались в подробности. Упоминалось, что временами он, глядя на реку, пил пиво, но это было всенепременно связано с политическими спорами. Существует история о длительном путешествии по Волге, с устраиваемыми на берегу пикниками с водкой. Но даже под это путешествие была подведена социальная база: в ходе поездки Владимир Ильич встречался с крестьянами, объяснял им бессмысленность народничества и подтверждал свой тезис о росте капитализма в провинции. Ленин, безусловно, был серьезным молодым человеком даже для своего поколения, где увлеченность и серьезное отношение к делу считались нормой поведения. И все-таки картина остается незаконченной; не осталось никаких свидетельств об интимной стороне его жизни в Самаре. В Петербурге в своем кругу он получил прозвище Старик, причем не только за широту знаний, но и за серьезность поведения.
Не слишком обременительная адвокатская деятельность, прогулки по Волге и горячие идеологические дискуссии придавали жизни в Самаре своеобразную провинциальную прелесть. Лето проходило в Алакаевке. Здесь в саду Владимир Ильич оборудовал своего рода «кабинет», где каждое утро с головой погружался в чтение, изучение документов и написание статей.
В полдень напряженная умственная работа уступала место физическим упражнениям, а затем чтению художественной литературы. По вечерам Владимир играл в шахматы с братом Дмитрием, пел, отдыхал. Он придавал огромное значение физическим упражнениям, особенно гимнастике, что делало его единомышленником Рахметова, который считал, что революционер должен «сохранять форму». Ленин был бы шокирован, узнав, что следует предписаниям аристократа XVIII века. Лорд Честерфилд советовал «утро отвести для работы, день для игр, вечер для общения». Но «общение» в понимании лорда резко отличалось от невинного пения под аккомпанемент Анны и Марии Ульяновых.
Интеллигенция XIX века страстно стремилась в одну из двух столиц. «Когда же мы уедем в Москву?» – этот вопрос звучал на протяжении всей пьесы Чехова «Три сестры». Если бы написать пьесу о жизни Ленина в Самаре, ее можно было бы, соответственно, назвать «Три марксиста», сопроводив тем же жалобным вопросом. В Петербурге и Москве уже действовали марксистские кружки; имелись библиотеки, в которых можно было найти новинки политической литературы. В Самаре в радикальных кругах по-прежнему господствовало влияние теории народничества, и те немногие, кто еще только нащупывал путь к марксизму, испытывали благоговейный ужас перед внушительным теоретическим и статистическим аппаратом первого тома «Капитала». Книги можно было позаимствовать у друзей, членов Коммерческого клуба, единственного места в городе, где была более или менее приличная библиотека. Какая-либо революционная деятельность в Самаре была практически невозможна. Здесь в Самаре, учитывая размеры города, любая деятельность не могла остаться незамеченной. Пример тому – судьба Федосеева в Казани. Да и некого было агитировать; в Самаре просто не существовало промышленных рабочих. Что касается крестьян, то Владимир Ильич даже не предпринимал попыток ознакомить их с принципами научного коммунизма. Рассказы о том, что во время путешествий по Волге он якобы занимался распространением своих идей, опровергаются свидетельством Анны, которая подтверждала, что слышала, как Владимир интересовался жизнью и проблемами крестьян, но никогда не навязывал им своего мнения.
Почему же Ленин продолжал оставаться в Самаре? Согласно семейным источникам, достаточно достоверным, это было вызвано тревогой за мать. Очередной удар, совпавший по времени со сдачей Владимиром экзаменов в университет, обрушился на семью Ульяновых. Сестра Ольга, самая близкая по возрасту к Владимиру, заболела брюшным тифом и умерла. В течение полутора лет он терпеливо сносил жизнь в Самаре, но в конце концов его охватило чувство провинциальной клаустрофобии. То ли жизнь в семье мешала развернуться ему в полную силу, то ли сам по себе провинциальный город, или и то и другое вместе взятое, но ему следовало бежать отсюда. Владимир признавался Анне, что атмосфера провинции действует угнетающе. Освобождение пришло в конце лета 1893 года. Закончился самарский период в жизни Ульяновых. Семья отправилась в Москву, а Владимир Ильич – в Петербург.
Глава 2
Санкт-Петербург
Путь в Петербург проходил через Нижний Новгород, названный в советское время Горьким в честь писателя, ставшего другом Ленина, пытавшегося умерить ненависть вождя революции к интеллигенции и встретившего свой конец при неясных и неприятных обстоятельствах в условиях сталинизма. Нижний гордился знаменитым марксистом, который со знанием дела писал о крестьянском вопросе, и несколькими кружками, в которых обсуждались труды Маркса и Плеханова. Владимира Ильича главным образом интересовали адреса подобных кружков в Петербурге и возможность быть представленным в них. В 1893 году небольшая группа российских марксистов напоминала одно из американских студенческих землячеств. Чтобы войти в группу, были необходимы рекомендации, местные кружки были в контакте или осведомлены о подобных кружках, находившихся в других местах. Хотя все окутывалось тайной, но ни для кого не секрет, что полиция снисходительно наблюдала за интеллектуальными играми в социализм. Там не было бомбометателей и подстрекателей к бунтам; кружки посещали всего лишь безопасные педанты-теоретики, обсуждавшие непонятные теории. Правда, после одного случая царской полиции пришлось несколько изменить свое мнение.
В Петербурге Владимир Ульянов поступил на работу помощником присяжного поверенного к известному адвокату Волькенштейну. Он, как и Хардин, был либералом и проявил такую же снисходительность и великодушие к молодому революционеру. Теперь к Владимиру Ильичу не было ни малейших претензий. Те немногие дела, которые он вел, были явно криминального плана, и он обычно выступал в качестве общественного защитника, то есть без вознаграждения. Он надевал унаследованный от отца фрак и в таком виде появлялся в суде. Причины ненависти Ленина к адвокатам не могут, конечно, крыться в пренебрежительном к нему отношении со стороны членов коллегии. Как раз наоборот. Если в царской России и имелось гражданское общество, выделявшееся своим либерализмом и независимостью, так это была коллегия адвокатов. Итак, когда Ленин перенес свою «деятельность» в Петербург, власти осторожно объяснили коллегии, что новичок не вполне надежен с политической точки зрения. Возможно, полиция не пришла в восторг от мысли, что он будет действовать в столице, в опасной близости с университетом. Чувства достоинства и профессиональной свободы адвокатов были оскорблены. Коллегия адвокатов приняла решение игнорировать полицейское предупреждение. Полиция, сама того не ведая, дала Ленину отличную рекомендацию.[71]
После Казани и Самары Петербург казался огромным, волнующим, многонациональным миром. Изысканный, культурный город, центр русской мысли. Москва того времени олицетворяла прошлое России, связь с феодальными и патриархальными традициями Средневековья. По сравнению с ней Петербург, сооруженный Петром Великим как окно в Европу, представлял современную предпринимательскую Россию – смесь Нью-Йорка и Вашингтона. Но больше исторических и культурных достопримечательностей Владимира Ульянова привлекал тот факт, что Петербург являлся индустриальной столицей (более сотни тысяч рабочих жили в мрачных предместьях Петербурга) и марксистским центром империи. Нам известно относительно немного о его личной жизни в столице, где он провел как свободный человек около двух лет. Но уже тогда личная жизнь почти полностью слилась с политической деятельностью. Даже ухаживание за женщиной, которая впоследствии стала его женой, проходило во время встреч социалистов. Хочется верить, что ухаживания чередовались с обсуждением разных вопросов, обменом мнений относительно марксистских учений, условий жизни петербургских рабочих и тому подобным.
В Петербурге Владимир Ульянов поступил на работу помощником присяжного поверенного к известному адвокату Волькенштейну. Он, как и Хардин, был либералом и проявил такую же снисходительность и великодушие к молодому революционеру. Теперь к Владимиру Ильичу не было ни малейших претензий. Те немногие дела, которые он вел, были явно криминального плана, и он обычно выступал в качестве общественного защитника, то есть без вознаграждения. Он надевал унаследованный от отца фрак и в таком виде появлялся в суде. Причины ненависти Ленина к адвокатам не могут, конечно, крыться в пренебрежительном к нему отношении со стороны членов коллегии. Как раз наоборот. Если в царской России и имелось гражданское общество, выделявшееся своим либерализмом и независимостью, так это была коллегия адвокатов. Итак, когда Ленин перенес свою «деятельность» в Петербург, власти осторожно объяснили коллегии, что новичок не вполне надежен с политической точки зрения. Возможно, полиция не пришла в восторг от мысли, что он будет действовать в столице, в опасной близости с университетом. Чувства достоинства и профессиональной свободы адвокатов были оскорблены. Коллегия адвокатов приняла решение игнорировать полицейское предупреждение. Полиция, сама того не ведая, дала Ленину отличную рекомендацию.[71]
После Казани и Самары Петербург казался огромным, волнующим, многонациональным миром. Изысканный, культурный город, центр русской мысли. Москва того времени олицетворяла прошлое России, связь с феодальными и патриархальными традициями Средневековья. По сравнению с ней Петербург, сооруженный Петром Великим как окно в Европу, представлял современную предпринимательскую Россию – смесь Нью-Йорка и Вашингтона. Но больше исторических и культурных достопримечательностей Владимира Ульянова привлекал тот факт, что Петербург являлся индустриальной столицей (более сотни тысяч рабочих жили в мрачных предместьях Петербурга) и марксистским центром империи. Нам известно относительно немного о его личной жизни в столице, где он провел как свободный человек около двух лет. Но уже тогда личная жизнь почти полностью слилась с политической деятельностью. Даже ухаживание за женщиной, которая впоследствии стала его женой, проходило во время встреч социалистов. Хочется верить, что ухаживания чередовались с обсуждением разных вопросов, обменом мнений относительно марксистских учений, условий жизни петербургских рабочих и тому подобным.