Адамов Аркадий Григорьевич. Угол белой стены

   Было уже часов девять вечера, когда он, еле передвигая ноги от усталости, появился в управлении, изрядно раздосадованный очевидной, как ему казалось, неудачей своего поиска.
   В коридоре недалеко от кабинета Валькова ему, как назло, попался Леров, которого Ибадов меньше всего хотел бы сейчас видеть. Но тот был немногословен, сосредоточен и явно забыл утреннюю пикировку с другом. Леров так был занят своими мыслями, что даже не спросил, что удалось выяснить Ибадову. В светлых глазах его светилось напряженное ожидание, явно не относившееся, однако, к Ибадову, и тот; сразу забыв своих неудачах, торопливо спросил:
   – Ну что? Нашли чего-нибудь, да?
   Леров в ответ только погрозил толстым пальцем и, почему-то понизив голос, предупредил:
   – К старику не заходи. Понял?
   – А почему? Скажи, пожалуйста.
   – Подходящего человека удалось зацепить, – туманно пояснил Леров.
   И Ибадов, несмотря на все свое нетерпение и любопытство, не посмел спрашивать больше. Этому он уже научился за короткий срок работы в уголовном розыске.
   «Подходящим человеком» был хулиган и уголовник Федька Замков по кличке Кат. «Подходящим» он был по причине того, что хорошо знал Чуприна, «проходил» с ним по одному делу и часто встречался в последнее время. Утром в этот день Кат был задержан за очередное «художество» и пока находился в КПЗ одного из отделений милиции, где и разыскал его Леров. Ему грозили немалые неприятности, и потому он был готов чем угодно расположить к. себе высокое милицейское начальство, каковым ему казался Вальков.
   То, что Кат находился под арестом, с одной стороны, вполне устраивало Валькова, ибо он мог быть уверен, что тот не сможет предупредить Ч|уприна. Но в то же время положение, а главное, характер Ката, о котором Вальков был немало осведомлен, требовали весьма осторожно относиться к сообщаемым им сведениям. Ибо Кат мог наговорить что угодно на любого человека, каким-то особым чутьем угадывая, что именно нужно допрашивавшим его работникам милиции. Это был человек без совести, достоинства, без верного слова, на которого никто и никогда не мог положиться, трусливый и гаденький, всегда готовый ради любой, самой малой для себя выгоды совершить самый подлый и бесчестный поступок, – словом, это был законченный подонок, презираемый всеми, даже знавшими его уголовниками, и не раз битый ими до полусмерти.
   И все-таки именно он знал Чуприна, именно он попался сейчас, в эту горячую минуту, под руку Валькову, и тот, превозмогая брезгливость и недоверие, вынужден был беседовать с ним.
   Они сидели в кабинете Валькова уже часа два, и Кат, грузный, с шишковатой, покрытой редким пухом головой, посаженной прямо на сутулые плечи, с глазами навыкат и свернутым набок большим носом, жадно курил сигарету за сигаретой. При этом держал он их двумя грязными пальцами, отставив в сторону мизинец, и, отчаянно жестикулируя другой рукой, визгливо говорил:
   – Чума за нее на что хочешь пойдет, гражданин начальник. Он и на мокрое дело пойдет. Он сам говорил. С места мне не сойти! Вам лепить не буду. Частую правду говорю, гражданин начальник. Кого хочешь спроси: Кат от фонаря не лепит. Кат правду любит. Кого хочешь спроси. Что мне Чума? Плюнул и растер! Вот он мне что.
   «Все люди тебе так-то, – подумал Вальков. – Всех продашь до единого в случае чего». И насмешливо спросил:
   – Одна, значит, правда тебе дорога?
   – Точно! – воскликнул Кат, не замечая насмешки. – С места не сойти! Кат от фонаря не лепит! Кат…
   – Погоди, – оборвал его Вальков. – А давно он этим занимается?
   – Да как вышел. Считай, с осени. Он теперь за нее кого хочешь порешит.
   – И ты эту заразу у него вчера видел? – досадливо спросил Вальков. – Сам видел?
   – С места не сойти!
   – Может, у него где в заначке она была?
   – Ни-ни! Так и сказал: «Свежую вчера получил». И рожа такая была, точно авто по лотерее выиграл.
   «Вчера, – подумал Вальков. – Как раз сходится. На этот раз не врет, кажется, подлец».
   – Я, гражданин начальник, так скажу, – вдохновенно продолжал между тем Кат. – Чума ради этого уже пошел на мокрое дело! Печенкой чую! Он и мать родную зарежет, если что. Я могу фактически это доказать, если отпустите. Я потом сам вернусь. С места не сойти! Мне правда пуще свободы, пуще жизни дорога! Докажу, а тогда стреляйте меня, пожалуйста!
   Он неожиданно всхлипнул и вытер глаза грязной, с черными ногтями рукой.
   Вальков брезгливо поморщился. «Водится же такая мразь на земле, – подумал он. – Ведь водится же».
   Разговор можно было кончать. Ничего такого, чего бы не знал Вальков о Чуприне, этот Кат не сообщил. Кроме одного. И это обстоятельство осветило новым светом трагедию, которая произошла два дня назад на Цветочной улице.
   Оказывается, Чуприн стал курить наркотик и уже отравлен им и ради него действительно мог пойти на любое преступление, это Вальков и сам понимал. А ведь. в кармане Гусева…
   Да, надо брать Чуприна, решил Вальков, немедленно брать. Пока у него не кончилась эта зараза, пока он не пошел ради нее на новое преступление.
   Как только увезли хнычущего, упиравшегося Ката, Вальков сказал Лерову и Ибадову:
   – А ну, ребята, в машину – и за Чуприным. Быстро! А то он нам вот-вот еще какой-нибудь номер устроит. И обыск по всей форме. Санкцию прокурор уже дал. Вот она. Так что быстро. Ты, Гоша, старший.
   – А что этот дал? – спросил Леров, кивнув в сторону двери.
   – Потом. Все потом, – резко ответил Вальков.
   И его молодые помощники поняли, что сложное дело, которым они занимались, подходит к концу и, как всегда в таких случаях, обстановка накаляется и требует мгновенных решений и действий. И еще подумали, что взять Чуприна будет не просто и то, что Вальков отправляет на это сложное задание их одних, означает особое доверие, обмануть которое нельзя.
   Оба молча вышли из кабинета.
   А Вальков в который уже раз стал просматривать материалы дела, готовясь к новому, главному допросу.
   Но мысли его были сейчас там, на Цветочной. Он уже не раз успел пройти по этой глухой короткой улице, от забора стройки, перегораживавшего ее с одного конца, до небольшой суетливой площади. Он помнил широко распахнутые ворота проходного двора и маленькую часовую мастерскую, притулившуюся возле них, и как будто вновь видел сиротливо стоявшую там машину Гусева, еле различимую в темноте, с зажженными подфарниками и слепо глядящими фарами, в которых отражались огоньки снующих вдали, на площади, машин.
   Вальков перебирал одну бумагу за другой в толстой папке, лежащей перед ним. Вот и фотографии места происшествия, вот машина Гусева, за ней видны те вороха и мастерская, вот общий вид этой погруженной во тьму улицы в мгновенной вспышке блица, вот и убитый Гусев с опрокинутой назад головой. Сейчас привезут его убийцу…
   Прошло, однако, не меньше двух часов, прежде чем Леров снова появился в кабинете Валькова. На круглом румяном его лице отражалось такое смущение, что Вальков даже встревожился.
   – Привезли? – спросил он.
   Леров растерянно развел руками:
   – Ну, знаете, Алексей Макарович. Я даже не знаю, как сказать. Привезли, конечно. Но вы помните его фотографии?
   – Еще бы.
   – Такой лоб, да? Косая сажень в плечах. Так вы его сейчас не узнаете.
   Вальков удивленно посмотрел на него.
   А Леров уже открыл дверь и крикнул в коридор:
   – Мурат, давай его сюда.
   Ибадов ввел Чуприна.
   При взгляде на задержанного Вальков с удивлением приподнял очки и горестно вздохнул. Да, конечно, перед ним стоял убийца, в этом Вальков был почти уверен. Но, черт возьми, в кого превратился этот парень! Где тот богатырь, который был изображен на фотографиях? Перед Вальковым сейчас стоял совсем другой человек. С желтым, иссохшим лицом, с впалыми полуприкрытыми глазами, редкими, свалявшимися волосами, тонкая шея, казалось, чудом держала его голову. Чуприн был так худ, что одежда обвисла на нем. Только огромные костлявые руки напоминали, каким он был еще совсем недавно. «И кличка-то Чума, – подумал Вальков. – Сколько же времени он курит этот наркотик? Ведь и полгода нет».
   – Садись, Павел, – сказал он Чуприну, кивнув на стул возле своего стола.
   Леров и Ибадов уселись в стороне не диване.
   – Что нашли? – коротко спросил у них Вальков.
   Леров достал из лежавшей у него на коленях тонкой папки несколько сколотых листов и положил их перед Вальковым,
   Надев очки, тот пробежал глазами протокол обыска.
   – Двести граммов? – спросил он, посмотрев поверх очков на Лерова.
   – Так точно.
   – Надо будет сравнить с тем.
   – Ясно.
   Вальков помолчал, глядя куда-то в пространство, потом снял очки и посмотрел на Чуприна, который за это время не произнес ни слова. Вся его сутулая, обмякшая фигура выражала полное равнодушие к происходящему.
   – Что ж, Павел, будешь рассказывать? – спросил егоВальков.
   – Чего рассказывать-то? – вяло отозвался Чуприн, не отрывая сонного взгляда от своих потрепанных ботинок, небрежно завязанных обрывками шнурков.
   – Что сделал с таксистом два дня назад на Цветочной?
   – Каким еще таксистом?
   Чуприн поднял мутный взгляд на Валькова.
   – В среду, часов в одиннадцать вечера, ты приехал в такси на Цветочную улицу, так?
   – Не ехал я ни на каком такси! – с неожиданным надрывом крикнул Чуприн, и в прояснившихся глазах его мелькнул страх.
   – Где же ты был в тот вечер?
   – Не помню я, где был!
   – А ведь таксиста того нашли убитым, Павел. В тот вечер, на Цветочной. Недалеко от твоего дома.
   – Нашли?! Ну и что?! А я при чем?!
   Чуприн рванулся вперед, уцепившись побелевшими пальцами за край стола.
   – Ты был в его машине.
   – Не был!.. Не убивал!.. – хрипло крикнул Чуприн.
   На сухом морщинистом лбу его проступили крупные капли пота и потекли по впалым вискам.
   – Он тебе предлагал наркотик? – спокойно, как-то даже буднично спросил Вальков.
   – Не убивал!.. – снова крикнул Чуприн, навалившись грудью на стол.
   – Ну ладно, – примирительно сказал Вальков. – Сейчас поздно. Разговор продолжим завтра. Ты пока подумай.
   На следующий день Вальков, однако, не спешил с допросом.
   Срочная экспертиза подтвердила, что гашиш, обнаруженный дома у Чуприна, составляет одну партию с тем, который был в кармане убитого Гусева.
   Новый тщательный осмотр территории от места, где стояла машина Гусева, до дома Чуприна, дал новые улики.
   В кустах, возле двери дома, лежал присыпанный землей и укрытый ветками массивный складной нож, с металлической рукояткой, на которой сохранились следы крови. Нож был опознан соседями, он принадлежал Чуприну. А кровь по группе оказалась схожей с группой крови Гусева. Кроме того, по характеру пролома в черепе экспертиза установила, что смертельный удар Гусеву был нанесен именно этим ножом. Наконец, в ноже между лезвиями обнаружили несколько волосков с его головы.
   Кольцо улик сомкнулось вокруг Чуприна. Но он и на следующем допросе исступленно, упрямо продолжал кричать, что не знает никакого таксиста. Очная ставка с Сайыповым нисколько не повлияла на него. Он по-прежнему утверждал, что не ехал в тот вечер на такси. При этом он все время путался в своих рассказах, явно что-то недоговаривал и злобно отказывался отвечать, где он достал обнаруженный у него наркотик и как провел день, предшествовавший убийству. Впрочем, и без того было ясно, что весь тот день он рыскал по городу в поисках наркотика, а когда, придя в отчаяние, вечером натолкнулся на Гусева, то уже был готов на все.
   Словом, все обстоятельства и даже детали разыгравшейся трагедии стали очевидными.
   На оперативное совещание снова приехал полковник Сарыев. После сообщения Валькова он со свойственной ему экспансивностью и прямотой воскликнул:
   – Молодец, Вальков! Аи, молодец! Важное дело поднял, громкое, просто заказное дело! А почему? Опыт, организованность, оперативное чутье. – Он строго оглядел присутствующих, словно одновременно делая выговор всем им за отсутствие этих качеств. – И люди твои молодцы! Да! Тебе дали еще людей?
   – Дали, – невозмутимо ответил Вальков.
   – Вот, вот, – подхватил Сарыев. – Правильно сделали. А я, скажу тебе, сомневался, что справишься, – с улыбкой признался он. – Урок. Всем урок. Надо равняться на лучших, надо ценить кадры, доверять им. Надо правильно сочетать…
   Перед этим, пока еще Сарыев не кончил, ему кто-то позвонил по телефону. Закрыв совещание и отпустив людей, Нуриманов задержал. Валькова и, когда все вышли, сказал Сарыеву:
   – Сейчас один человек из парка приедет.
   – Кто такой? – быстро спросил Сарыев.
   – Сменщик Гусева. Что-то нашел, говорит.
   Спустя некоторое время в кабинет Нуриманова просунулась вихрастая голова в лихо сдвинутой набок кепке.
   – Можно, товарищ начальник?
   – Заходите, – кивнул Нуриманов.
   Обладатель кепки оказался разбитным и смышленым Парнем. Он протянул Нуриманову небольшой, измятый клочок бумаги и с облегчением сказал:
   – Нашел, понимаете, в машине, на полу. Тут адрес какой-то не наш. И не Толька писал. Я его почерк знаю. Так что подозрительно, товарищ начальник. Потому я к вам и пригнал.
   Нуриманов расправил на столе бумажный клочок, внимательно прочел, затем встал и поблагодарил парня. Когда тот ушел, он передал записку Сарыеву, коротко сказав:
   – Непонятно.
   – Непонятно? – загадочно переспросил тот, прочтя записку. – Тебе непонятно? Зато Москве будет понятно, Коршунову будет понятно. Хотя ты прав, пока ни черта нее понятно. Ай, ай! Это паршивое дело поворачивается совсем по-новому, – озабоченно покачал он бритой головой. – У меня тоже оперативный нюх есть. – И подмигнул озадаченному Валькову.
   На клочке бумаги торопливо и коряво был написан адрес: «Борск, улица Луговая, дом 4, Семенов Петр Данилович».

Глава 3
ВТОРОЙ «ПЛЕМЯННИК»

   Лобанов глубоко вздохнул и посмотрел на стоящего возле него парня.
   Что же произошло? Ведь это тот самый чемодан, который Трофимов пытался передать на вокзале Семенову, который выбил у него из рук скрывшийся преступник, именно за этим чемоданом кинулся Володя Жаткин и получил удар ножом. А в чемодане между тем лежат « самые обыкновенные вещи, которые берут с собой в дорогу, какие-то рубашки, носки, трусы… Где же гашиш, ради которого и была затеяна вся эта комбинация с приездом Трофимова? Да, скорее всего, тут какая-то хитрость.
   Все молча сгрудились вокруг стола, где лежал раскрытый чемодан. Лица понятых выражали откровенное любопытство, к которому примешалось, однако, и некоторое разочарование. Они ведь бог знает что ожидали увидеть в этом чемодане. Не ради же такой ерунды пригласили их сюда. На лицах сотрудников читалось явное недоумение и досада. Такого сюрприза никто из них не ожидал. Уж они-то, казалось, твердо знали, что должно было находиться в чемодане, и чувствовали себя сейчас обманутыми, обведенными вокруг пальца, невесть как вдруг проигравшими важный поединок.
   Зато на хмуром скуластом лице Трофимова первоначальный страх сменился растерянностью, а потом и явным облегчением, он даже вздохнул, и на губах его мелькнула усмешка.
   Только Храмов остался сосредоточен и невозмутим. При взгляде на него Лобанов почувствовал, как и к нему возвращается спокойствие. А подметив усмешку Трофимова, он еще и рассердился. Это помогло ему окончательно стряхнуть с себя охватившее его было оцепенение.
   – Ну что ж, – с подчеркнутой невозмутимостью произнес он. – Приступим к осмотру. Составим протокол. Все как полагается.
   Он придвинул к одному из сотрудников лист бумаги и указал на стул
   – Садись, пиши. Будем осматривать каждую вещь и сам чемодан тоже. А там будет видно. Это еще не вечер, как говорится.
   И снова появилась тревога на угрюмом лице Трофимова, снова возобладало любопытство на лицах обоих понятых.
   Сотрудники же принялись за дело. И это конкретное дело, да и тон, каким отдал приказ Лобанов, скрытый в этом тоне намек, вернули им уверенность. На лице Храмова по-прежнему ничего нельзя было прочесть, удивительным хладнокровием обладал этот человек.
   Однако чем дальше продвигался осмотр чемодана, тем беспокойнее становился Лобанов. Нет, кажется, ничего не найдут в этом проклятом чемодане его товарищи. Это самый обыкновенный чемодан, без всяких тайников и секретов, и в нем самые обыкновенные вещи, не предназначенные даже для подарка или продажи, их просто берут с собой в дорогу. Но тогда что все это должно значить? Что произошло?
   Лобанов напряженно размышлял, наблюдая, как его сотрудники тщательно осматривали и прощупывали одну вещь за другой, внося подробные сведения о них в протокол.
   Зачем же понадобилось пересылать этот чемодан Семенову, да еще с такими предосторожностями? Почему ради него пошел на такой риск скрывшийся преступник? Может быть, он чего-то не знал, о чем-то не был предупрежден? Нет, вряд ли. Но тогда… Что же тогда?.. А вдруг произошло самое простое… Вдруг!.. Где может быть сейчас тот поезд? Вчера в двадцать один час пятьдесят минут он вышел из Борска… По нашему времени…
   Лобанов резко повернулся к Храмову.
   – Заканчивайте осмотр, оформите протокол. Трофимов пусть будет здесь. Я сейчас вернусь.
   – Слушаюсь, – коротко отозвался Храмов.
   Лобанов торопливо вышел из кабинета и по длинному коридору направился к дежурному по управлению.
   – Быстро вызови Москву. Коршунова, – сказал он ему. – Если нет на месте, давай МУР, Гаранина.
   «Только бы Сергей оказался на месте, – нервничая, подумал Лобанов. – Он в курсе дела, он, кажется, даже больше знает, чем я. А Косте все объясняй с самого начала…»
   Дежурный сочувственно покосился на него и ответил:
   – Один момент. У нас теперь связь поставлена, будь здоров. С любым уголком. А уж с Москвой… По последнему слову науки и техники.
   – Ну вот и давай.
   – Пожалуйста, – улыбнулся дежурный, протягивая одну из разноцветных трубок, установленных на длинном пульте, в котором что-то мерно гудело и мигали многочисленные разноцветные лампочки. – Москва отвечает, дежурная часть штаба министерства.
   Лобанов схватил протянутую ему трубку.
   – Срочно прошу полковника Коршунова, – сказал он, вспомнив новое звание своего друга.
   – Переключаю на управление уголовного розыска, – ответил голос в трубке.
   Его тут же сменил другой голос:
   – Полковник Коршунов у начальника управления. Кто его вызывает?
   – Майор Лобанов. Из Борска. Он мне срочно нужен. Поезд от нас скоро будет в Москве.
   – Сейчас доложу.
   Прикрыв ладонью трубку, Лобанов сказал дежурному:
   – Посмотри, когда тридцать восьмой приходит в Москву. Быстро.
   И почти сразу он услышал голос Коршунова:
   – Слушаю, старина. Что у тебя там стряслось?
   – Сергей? Привет. Вот слушай.
   В этот момент дежурный придвинул расписание и пальцем указал нужное место. Лобанов кивнул.
   – Так вот, – продолжал он в трубку. – Нами задержан некий Трофимов. Он привез…
   Коршунов слушал, как всегда, молча, не перебивая вопросами, и, только когда Лобанов кончил, он досадливо спросил:
   – Выходит, упустили того, второго?
   – Думаем задержать. Но сейчас главное…
   – Все понятно, – перебил его на этот раз Коршунов. – Я с тобой согласен. Чемодан, скорей всего, обменяли, причем случайно, конечно. Когда поезд приходит в Москву?
   Лобанов ответил.
   – Так. Времени в обрез. Где ехал этот Трофимов?
   – Четвертый вагон, место семнадцатое.
   – Ясно. Выеду сам. Навстречу. Как чувствует себя Жаткин?
   – Порядок. Бегает.
   – Привет передай. Я тебе буду звонить. А ты пока…
   Через минуту разговор был закончен.
   «Hу, теперь завертелось, – удовлетворенно, хотя и с некоторым беспокойством, подумал Лобанов, направляясь к себе в отдел. – Насчет Трофимова он, конечно, правильно решил. И насчет Семенова тоже». В кабинете Лобанов застал лишь Трофимова и одного из сотрудников. Протокол был уже составлен. Как и ожидал Саша, в чемодане ничего подозрительного обнаружено не было.
   – Ну что ж, Борис, продолжим разговор, – сказал Лобанов, усаживаясь к столу. – Только теперь будем кое-что записывать.
   – А я ничего не знаю, – с вызовом ответил Трофимов, – говорил же. И выходит, ничего такого я не вез. Чего же цепляться-то?
   Лобанов покачал головой:
   – Во-первых, давай, Боря, разговаривать культурно. Не вез, говоришь? Вез, милый, вез. Только, когда из вагона ты выходил, чемоданчик-то и перепутал. Ясно? Свой оставил, а чужой взял.
   – Это еще доказать надо.
   – Уж постараемся. Теперь рассуди сам: кому ты его вез? Этот Петр Данилович замешан в опасном преступлении. И ты не первый ему такой чемоданчик привозишь. Он это подтвердил. Так что задержать тебя у нас основания были, как видишь. Да и сам ты, что ни говори, а чувствовал, конечно, что в темное, незаконное дело лезешь. Иначе зачем бы такие осторожности, а?
   – Чего я чувствовал, это мое дело. Я только знаю, что сажать меня не за что, – с прежней дерзостью ответил Трофимов.
   – Пока, Боря, только пока, если не одумаешься, – строго возразил Лобанов. – И не смотри на нас как на врагов. Мы тебе зла не желаем.
   – Ну да. Было бы за что уцепиться, враз посадили бы.
   – То есть, соверши ты преступление, так, что ли?
   – По-вашему, может, и преступление.
   – А по закону?
   – А это уж я не знаю, как по закону.
   – Вот это ты правильно сказал. Законов ты не знаешь. В школе их не проходят. А надо бы. Тем более, что есть еще и такой закон: незнание закона не освобождает от ответственности по нему. Я тебе это уже говорил.
   – А я вам, уже говорил, что мне жрать нечего.
   – Брось. От голода у нас никто преступлений не совершает. Ты стипендию в техникуме получаешь?
   – Ну и что? Кто на нее проживет?
   – Работай. Многие студенты работают еще. Раз учиться охота.
   – Много так заработаешь, – презрительно протянул Трофимов.
   – Да, брат, – вздохнул Лобанов. – Дело тут, видно, не только в том, что ты законов не знаешь. Мало тебе денег? Так бросай свой техникум, иди на завод.
   – Ну да! Мне диплом нужен. Не одним вам тысячи получать. Я тоже хочу.
   – Скажи, пожалуйста. Тысячи! На меньшее ты не согласен?
   – Там видно будет, на что соглашаться.
   – Ну что ж, посмотрим. Мы теперь за тобой внимательно посмотрим. И преступления совершить тебе не дадим. Но главное не в этом. Главное, чтобы ты сам понял: жить надо честно, чтобы несовестно было людям в глаза смотреть, чтобы спать спокойно, чтобы не таиться, не прятаться, не дрожать каждую минуту, чтобы на душе было легко. Вот вернешься ты домой…
   Тут Лобанов заметил, как на миг блеснули угрюмые глаза парня.
   – …Вернешься, говорю, – с расстановкой повторил он. – Снова придет к тебе этот Юсуф, предложит еще какой-нибудь чемоданчик подкинуть, деньги пообещает…
   – Нет уж, спасибо, – усмехнулся Трофимов. – Другое занятие поищу. А то, чего доброго, и вовсе загремишь с ним.
   – Обязательно даже загремишь, – подтвердил Лобанов. – Хотя и тут важнее другое. Ты, про гашиш слышал? Курят его некоторые.
   – Слышал. Психи курят.
   – Страшный это яд. Человека дотла разрушает, если втянуться.
   – Точно.
   – Вот этот яд, Боря, ты и вез.
   – Ну да?!
   Трофимов ошалело посмотрел на Лобанова, и угрюмое его лицо приобрело вдруг выражение такой мальчишеский растерянности, что Лобанов невольно усмехнулся.
   – Вот именно, – уже строго и сокрушенно произнес он. – Это ты и вез. Чтоб Семенов мог других травить и зарабатывать на этом, как тот Юсуф. И ты бы на этом заработал. Или тебе все равно, на чем зарабатывать?
   – Ладно вам, – сердито ответил Трофимов. – Кто ж я, по-вашему, зверь, что ли?
   – Нет. Но помогал ты зверям, и еще каким!
   – Так если бы я знал… Да я бы, скорее, удавился!..
   Губы Трофимова задрожали от волнения.
   – Теперь знаешь. Й вижу, понимаешь. Это еще важнее. А дальше пусть тебе совесть подскажет, как жить…
   Лобанов встал, упругим шагом стремительно прошелся из угла в угол по кабинету, заложив руки за спину, потом, успокоившись, остановился перед Трофимовым, невысокий, крепко сбитый, с широкими, покатыми, как у борца, плечами, которые не мог скрыть мешковатый пиджак. Круглое, веснушчатое лицо его было сосредоточенно, рыжеватые брови сошлись у переносицы, и только в светлых глазах все время пряталась какая-то хитринка, то злая, то добродушная, то настороженная. Сейчас она была злой.
   – Скажи, Боря, – задумчиво покусывая губу, спросил Лобанов. – Этот парень… который с тобой приехал… он не говорил, может, у него тут знакомые есть, родственники?
   – Не говорил, – покачал головой Трофимов, не отрывая глаз от пола. Он все еще находился под впечатлением страшной новости, услышанной от Лобанова.
   – А про Семенова чего говорил?
   – «Покажу тебе его». Вот и все.
   – А как «покажу», не говорил?
   – Следи, говорит, за мной. Я и следил. Он мне глазами на этого Петра Даниловича и указал.
   – А тот когда тебя заметил? Когда ты подошел?
   – Не. Когда я понял, что это он, и пошел к нему, он
   уже на меня смотрел. Вроде как узнал. Я даже удивился.
   Лобанов чувствовал, что он сейчас нащупывает что-то важное, но никак не мог сообразить, что именно.
   – Может, он раньше тебя уже видел?
   – Скажете. Откуда он мог меня видеть?
   – Он жил в Ташкенте. Правда, года три назад. И в Самарканде бывал.
   – Три года назад я пацаном был.
   – Да, пожалуй…
   «Как Семенов мог узнать этого парня? – думал Лобанов. – А ведь он его узнал, это ясно. Хотя раньше не встречались, это тоже ясно. Как же тогда?.. Может быть, случайно встретился с ним взглядом, увидел чемодан, догадался? Это, пожалуй, скорее всего. А как вел себя Семенов там, на перроне?..»