Адамс Клифтон. Красные рельсы

   Боун скрестил руки на груди и прислонился спиной к двери, с интересом наблюдая за встречей двух старых друзей.
   – Он сам обо всем догадался, – сказал он Алларду. – Я застал его в тот момент, когда он собирался ехать к Лоусону.
   Аллард кивнул и скривил губы в невеселой улыбке.
   – Я не сомневался, что ты поймешь, – сказал он Конкэннону. – Что тебя навело на верный путь? Похоронное бюро?
   Конкэннон ответил:
   – Гробовщик сказал, что церемония проходила с закрытым гробом. А это делается только в тех случаях, когда покойника нельзя показывать людям. – Он отыскал в кармане сигару, отгрыз ее кончик и закурил. – Так кто же был в ящике, Рэй? Миллер, специалист по нитроглицерину?
   Аллард качнул головой, не сводя с Конкэннона болезненного взгляда.
   – Да. Эйб Миллер. Он был моего роста. И волосы у нас были одного цвета. Карабин, как ты знаешь, не слишком аккуратный инструмент. А если стрелять в упор – тем более. Миллер получил заряд картечи в лицо. Поэтому гроб и не открывали. – Он мечтательно улыбнулся. – Церемония, в общем-то, получилась что надо. Цветы на могиле, важные персоны: Джон Эверс, мэр города и другие. Честно говоря, Маркус, я немного обиделся, что ты не пришел.
   – Я был занят, – сухо сказал Конкэннон. – Значит, никому так и не пришло в голову усомниться в личности убитого?
   – Какие могли быть сомнения? На Миллере была моя одежда, а в карманах – мои вещи. Кто мог подумать, что это не Рэй Аллард, а другой человек?
   – Может быть, твоя жена?
   Лицо Алларда не изменилось. Он устало пожал плечами:
   – Нет. Атена ничего не заподозрила. Поскольку никто не сомневался, что это я, ее даже не попросили опознать труп. Хотя нет, кое-кто все же понял, что в гробу лежал не Рэй Аллард…
   – Я, пожалуй, знаю, кто это понял, – сказал Конкэннон. – Сержант Марвин Боун.
   Боун хмыкнул, стоя у двери в той же позе. Не обращая на него внимания, Конкэннон продолжал:
   – Разве Боун не участвовал в ограблении?
   – Сначала он вообще ни о чем не знал. Но он бравый полицейский, наш сержант Боун! Он почуял что-то неладное, опросил работников поезда, потом поговорил с Атеной, потом – с хозяином похоронного бюро. Тогда я понял, что он меня вот-вот раскроет. Это было неизбежно.
   – Тогда ты предложил ему часть добычи.
   Аллард хотел улыбнуться, но побледнел от внезапного приступа боли.
   – Чертов почтальон! – тихо пробормотал Рэй. – Он успел вытащить из мешка с письмами револьвер и попал мне в живот еще до того, как Миллер вскрыл сейф. Тюрк через секунду убил его на месте.
   – А после того, как сейф открыли, ты застрелил Миллера и надел на него свою одежду.
   Аллард развел руками:
   – Ему не повезло, что он был похож на меня. Согласись, все было задумано неплохо. Мы скрылись с сотней тысяч долларов. И никто не стал меня искать: все считали, что я погиб.
   – Кроме меня.
   – Ты не в счет, Маркус. Мы друзья. Где мы только с тобой не бывали вместе…
   Он когда-то спас Конкэннону жизнь, и сейчас хотел убедиться, что ничего не забыл.
   – Ты ведь не выдашь меня, правда, Маркус?
   – Теперь ты преступник.
   – Мне приходилось выбирать: Миллер поступил бы со мной точно так же.
   – Но ты все продумал заранее: ты спокойно застрелил его, а потом выдал его труп за собственный.
   Аллард облизал сухие губы.
   – Пусть так. Но ты мне кое-чем обязан, Маркус. Я не хотел об этом говорить, но теперь у меня нет другого выхода. Если бы не я, ты давно был бы мертв.
   – Так я и знал, что мы к этому придем, – холодно сказал Конкэннон.
   – Как я устал от вашей болтовни, – нетерпеливо вмешался Боун. – Знаю я таких, как он: всегда оставляют за собой последнее слово! Давай я его прикончу прямо сейчас, и дело с концом.
   Рэй Аллард криво улыбнулся.
   – Видишь, Маркус, Боун знает, что говорит. Ты представляешь для нас опасность, и он убежден, что единственный выход – отправить тебя на тот свет…
   – А что думаешь об этом ты, Рэй?
   Аллард посмотрел в потолок.
   – Боун, оставь нас одних на минутку. Нам нужно поговорить.
   – В таком состоянии это рискованно для тебя, – проворчал сержант.
   – Выйди, – настаивал Аллард.
   – Хорошо. Но мне это не нравится.
   – Ты с ним обращаешься, как с дрессированной собачкой, – сказал Конкэннон, когда полисмен вышел. – Несколько дней назад я ни за что не поверил бы своим глазам.
   Аллард улыбнулся.
   – Деньги могут все… Хочешь денег, Маркус?
   – Этих не хочу. На них слишком много крови.
   – Не вредничай, Маркус, – сказал Аллард с бледной улыбкой. – У меня в брюхе все горит, а голова гудит, как осиное гнездо. Пообещай мне, что бросишь расследование. Я ведь имею право тебя об этом просить… – Он поднял руку и указал в угол комнаты: – Там, за сумками, есть бутылка виски; принеси-ка ее. Выпьем за старые добрые времена.
   Конкэннон взял бутылку, и они по очереди торжественно приложились к ней.
   – Что ты решил, Маркус?
   – По-твоему, у меня есть выбор?
   – Да, о Боуне забывать не нужно, – признал Аллард. – От него всего можно ожидать.
   Конкэннон беспомощно развел руками.
   – Пожалуй, ты действительно имеешь право меня просить.
   На бледном лице Алларда появилась улыбка облегчения.
   – Я знал, что смогу рассчитывать на тебя. Тюрк, Крой, потом Боун – все они хотели тебя убить. Они не видели другого выхода. Но я сказал им: «Когда придет время, мы с Маркусом сможем договориться». Я был прав, верно?
   – Может быть.
   Конкэннон взял соломенный стул и сел у кровати.
   – Ты показывал свою рану врачу?
   – Да. Тюрк нашел какую-то старую индианку. Она лечит травами, корешками и прочей ерундой. Теперь мне лучше. Через неделю я буду уже далеко…
   – Почему ты попросил Боуна выйти? О чем нам следовало поговорить?
   Аллард смущенно улыбнулся, и на его лице на мгновение появилось прежнее юношеское лукавство.
   – Честно говоря, мне надоела его рожа. Тюрк, Крой и Миллер были при жизни не лучше. Знаешь, что я понял? Для преступника хуже нет, чем попасть в дурное общество.
   Он хотел посмеяться собственной шутке, но не издал ни звука.
   – Почему же ты стал преступником, Рэй?
   – Деньги, – вздохнул тот. – Мне их не хватало. – Он удивленно покачал головой. – Странно: теперь я уже не могу припомнить, зачем они были мне нужны. Просто хотелось много денег. Они казались мне важнее всего в мире. А мне как раз предстояло везти их с собой. Собрать банду было проще простого: два головореза – Тюрк и Крой. Да еще Эйб Миллер, чтобы взорвать сейф. Дважды им повторять не пришлось: они хотели заполучить эти деньги не меньше моего.
   – Где они сейчас?
   Аллард помедлил.
   – В надежном месте, – сказал он наконец. – Кроме меня, никто не знает, где они. Поэтому я и жив до сих пор.
   – В это трудно поверить. Зачем Тюрку и Крою было оставлять тебе их долю?
   – Так было задумано, – проворчал Аллард. – Мы должны были сработать как можно быстрее, затем разделиться и встретиться в Уошите, в назначенном мной месте. В самый разгар дела я взял деньги и смылся. Тогда мне казалось, что рана пустяковая: ожог на животе, не более. Зато вскоре понял, что это не так. Чтобы выжить, мне нужно было спрятать деньги. Это заставило бы Тюрка и Кроя оберегать мою жизнь. Хотя бы до тех пор, пока они не доберутся до денег…
   – Где ты их спрятал?
   Аллард грустно улыбнулся, качая головой.
   – Этого я тебе не скажу, Маркус. Это мой главный козырь. Пока я один буду это знать, мне не нужно будет опасаться сержанта Боуна.
   – Но ты ведь спрятал не все: Тюрк и Крой дали две тысячи твоей жене и пятьсот – Мэгги Слаттер.
   Лицо Алларда стало серым и невыразительным.
   – Вот что я тебе скажу, Маркус. Я не гожусь для роли злодея. Не знаю, почему. Может быть, потому что слишком долго был на противоположной стороне. Поверь, я не собирался больше никого убивать. Поэтому и оставил часть денег при себе. Для такой дешевой шлюхи, как Мэгги Слаттер, пятьсот долларов были целым состоянием! Можно было не сомневаться, что она возьмет их и будет молчать. Но нет – она проболталась о Миллере и вполне могла рассказать то же самое полицейским. И тогда бы все пропало…
   – Поэтому ты поручил Тюрку и Крою расправиться с ней.
   – Другого выхода у меня не было. Она сама во всем виновата.
   – А свою жену ты случайно убить не собираешься, Рэй?
   Горящие лихорадкой глаза уставились на Конкэннона.
   – Конечно, нет. Я надеялся, что она примет деньги и поймет, что однажды я вернусь и все устроится наилучшим образом.
   – Ты по-прежнему любишь ее, – заключил Конкэннон. – А я уже начал в этом сомневаться.
   Казалось, это предположение изумило Алларда.
   – Я люблю Атену больше всего на свете… И так будет всегда.
   – Когда я видел ее в последний раз, она принесла цветы на твою могилу. Глаза ее были красными и мокрыми от слез…
   – Я не хочу говорить о ней сейчас.
   Аллард закрыл глаза.
   – Маркус, я был с тобой откровенен. И рассказал все, что мог…
   – Почти все. Как насчет убитого сутенера? Это, конечно, мелочь, – горько сказал Конкэннон. – Но ты ведь знаешь: мы, полицейские, все не в меру любопытны.
   – Что ж… Он стоял за дверью, пока ты говорил с Мэгги. Сутенеры считают, что мимо их ушей не должно проходить ничего. Он сказал, что железнодорожный детектив задавал Мэгги вопросы о Миллере… Я отправил Тюрка и Кроя к нему, но он оказался жадным и захотел часть добычи.
   – Тогда вы убили и его.
   – Если бы деньги пришлось делить со всеми желающими, мне не осталось бы ровным счетом ничего.
   Конкэннон улыбнулся.
   – А говоришь – не подходишь на роль преступника, Рэй!
   – Нет, правда, – сказал Аллард. – Я хотел обойтись с этим типом по-хорошему. Но он не стал слушать. И Мэгги тоже.
   – Да и я тоже… Интересно, почему твои ребята не убили меня, а только отдубасили?
   Аллард непритворно удивился.
   – Но ведь ты же мой друг, Маркус. Как я мог убить друга?
   – Однако, ты убил Эйба Миллера.
   – Я с ним не дружил. И потом – в той ситуации это было неизбежно…
   С минуту он лежал неподвижно, тяжело дыша, похожий на дряхлого старика.
   – Конечно, – продолжал он, – напрасно я позволил Тюрку и Крою избить тебя. Мне следовало знать, что это тебя не испугает. И я бы это понял, будь я здоров. Но эта чертова рана в животе помутила мой рассудок, и я совсем взбесился. Извини меня, Маркус.
   – Ладно, – сухо сказал Конкэннон. – Может быть, мне нужно еще и поблагодарить тебя за то, что я жив до сих пор.
   Аллард опять по-мальчишески улыбнулся.
   – Видно, я и впрямь не создан для разбойной жизни, Маркус. Когда это дело завершится, все будет по-другому.
   – Что же станет с твоей женой?
   Аллард упрямо сжал зубы.
   – Атена – сильная женщина. Она будет ждать меня.
   – Она думает, что тебя уже нет.
   – Разве что головой. Но не сердцем. Она знает, что я вернусь к ней, как только смогу.
   – А пока что ты позволяешь ей проливать слезы над чужой могилой.
   Аллард испустил тяжкий вздох.
   – Давай не будем об этом. Дай мне слово, что ты прекратишь расследование и забудешь, что был со мной знаком.
   – Больше ничего? – иронично сказал Конкэннон. – Это для меня равносильно потере работы. А работа у меня сейчас самая приличная из всех, что я когда-либо имел. Ты это знаешь?
   – Знаю. Ну как, обещаешь?
   На глазах у Конкэннона в тумане небытия стали медленно растворяться пять лет тяжелого труда, былая дружба и лицо женщины, чей образ неотступно преследовал его все эти дни.
   – Обещаю.
   – Постучи в дверь три раза, – сказал Аллард. Конкэннон повиновался. Дверь тут же открылась, и Боун вошел в дом.
   – Все в порядке, – сказал Аллард. – Отдай ему револьвер.
   – Ты с ума сошел! – сказал Боун.
   – Отдай, отдай. Он дал мне слово, что бросит расследование.
   Боун хмыкнул, выразив тем самым свое отношение к честному слову агентов железнодорожной компании, однако отдал Конкэннону его «тридцать восьмой». Тот спрятал его в карман.
   – Маркус, – сказал Аллард, когда Конкэннон был уже на пороге. Казалось, Аллард не может собраться с мыслями; затем он облизнул пересохшие губы и спросил: – Ты хорошо успел узнать мою жену?
   Вопрос удивил Конкэннона.
   – Нет. Я видел ее всего три раза.
   – Она – единственная женщина, которую я когда-либо любил.
   Похоже, Алларду было больше нечего сказать. Он поднял бутылку и отпил виски, глядя в пустоту. Конкэннон вышел.
 
 
   Спустя тридцать шесть часов после встречи с Аллардом Конкэннон услышал стук в дверь своего гостиничного номера. Так властно и бесцеремонно стучать мог только один человек.
   Конкэннон открыл дверь.
   – Входите, мистер Эверс, – сказал он. – Вы меня застали случайно.
   Джон Эверс вошел в комнату, окутанный облаком дыма гаванской сигары и похожий на готовый сорваться с места паровоз. Он яростно потряс у лица Конкэннона желтой телеграммой.
   – Что это за идиотская выходка? Когда я получил в Чикаго эту бумажку, то как раз беседовал с одним из наиболее влиятельных членов совета! Вы представляете, в какое положение вы меня ставите? Два дня и одну ночь я провел в поезде и надеюсь, что прибыл как раз вовремя, чтобы спасти вас от припадка безумия.
   – Садись, мистер Эверс, – сказал Конкэннон. – Мне казалось, что в своей телеграмме я все как следует объяснил. Я подаю в отставку, вот и все.
   – Не хочу я садиться! – взревел инспектор.
   Он возмущенно посмотрел на конец своей сигары. В гневе он выкурил ее слишком быстро, и пятнистая обертка начала завиваться. Сделав над собой значительное усилие, Эверс взял себя в руки.
   – Хорошо, Конкэннон. Расскажите мне все с самого начала.
   – Рассказывать придется недолго. Меня избили ногами. По моей вине погибли два человека. Еще двоих убил я сам. Видимо, я становлюсь слишком старым для этой работы.
   – Ничего подобного! – проворчал Эверс. – Единственная специальность, которой вы владеете – это розыск, и вы никогда не будете делать ничего другого. Что вы обнаружили в Дип-Форк?
   Конкэннон подробно рассказал о своих злоключениях. Эверс задумчиво слушал, дуя на кончик своей сигары, которая все же погасла, несмотря на его старания. Тогда он положил ее на черный дубовый комод и забыл о ней навсегда.
   – Иногда я думаю над тем, существовал ли в действительности этот Миллер, – медленно сказал он.
   – Существовал. Это могут подтвердить многие женщины.
   – Где же он в таком случае? Все это неприятное дело вертится вокруг него. Но от него нам не больше пользы, чем если бы он был уже мертв и похоронен.
   «Мертв и похоронен!» Конкэннон печально улыбнулся.
   – Найдите его, – недовольно сказал Эверс – Найдите и доведите дело до конца. Члены совета уже теряют терпение.
   Конкэннон с сожалением покачал головой. Голос Эверса сразу сделался стальным:
   – Если вы бросите это дело, я позабочусь о том, чтобы вы больше не получили ни одного задания на железной дороге и где-либо вообще.
   – Очень жаль, но мне придется пойти на этот риск.
   Инспектор обратился к своему многолетнему опыту и спросил наугад:
   – Может быть, дело в этой женщине? Вдова Аллард смогла уговорить вас прекратить расследование?
   Он с интересом отметил, что лицо Конкэннона помрачнело.
   – Вы понимаете, что она и ее муж могли оказаться замешанными в это дело? И что она, возможно, пытается отстранить вас с тем, чтобы завладеть деньгами и вести жизнь богатой вдовы?
   – В два часа у меня поезд на Канзас-Сити, – угрюмо сказал Конкэннон. – Жаль, что ничего не вышло. Мне нравилось работать на компанию.
   – Больше вы на нее работать не будете, – пообещал ему Эверс.
 
 
   Конкэннон вышел из отеля с чемоданом в руке и оказался лицом к лицу с сержантом Боуном, который поджидал его на тротуаре.
   – Я видел, как к вам поднимался Джон Эверс. Что ему было нужно?
   – То же, что и вам. Деньги.
   Увидев Конкэннона с вещами, кучер одного из фиакров остановился у тротуара.
   – Отвезите вещи на вокзал, – сказал Конкэннон. – Я заберу их позже.
   Он направился на Гранд-Авеню. Боун пошел за ним.
   – Какой у вас поезд?
   – Двухчасовый. На Канзас-Сити.
   Сержант улыбнулся:
   – Честно говоря, я все время думал, что вас придется убрать. Даже после вашего разговора со старым другом. Однако вы, похоже, действительно решили убраться отсюда. Не могу сказать, что буду очень об этом сожалеть.
   Он улыбнулся своей всегдашней волчьей улыбкой.
   – А знаете, Конкэннон, в вас что-то есть. И мне не было бы очень приятно убивать вас.
   – Спасибо, – мрачно сказал Конкэннон.
   Боун шагал с ним рядом, то и дело поправляя тяжелый «Кольт» в заднем кармане.
   – Удовлетворите мое любопытство: что вам такого сказал Аллард, чтобы уговорить вас бросить дело?
   Конкэннон молча смотрел перед собой. Боун пожал плечами.
   – Что ж, как хотите. Не буду настаивать.
   Перейдя через Гранд-Авеню, они направились к Робинсон-стрит. Сержант словно тисками сжал руку Конкэннона, и они остановились посреди тротуара. Из веселого любезного увальня, каким он был минуту назад, Боун превратился вдруг в отчаянного типа, готового на все ради заветных ста тысяч долларов.
   – И последнее, Конкэннон. Если вы собирались идти в «Файн и Денди», то забудьте об этом.
   Конкэннон удивленно посмотрел на него.
   – Почему?
   – Я обещал Алларду присматривать за его женой и не давать вам беспокоить ее. Вашему дружку неспокойно, когда вы вертитесь вокруг миссис Аллард. Судя по тому, как вы на нее смотрите, он не намного ошибся.
   – Сержант полиции, исполняющий распоряжения преступника! Стоит Рэю Алларду щелкнуть пальцами, как Марвин Боун подпрыгивает. Как вы низко пали, сержант!
   Боун не дал себя раздразнить и лишь улыбнулся в ответ.
   – Мне иногда полезно попрыгать. Но почему бы вам не отправиться на вокзал? Так будет спокойнее всем.
   Конкэннон покачал головой.
   – До отхода поезда я буду ходить, куда хочу, и делать, что считаю нужным.
   Боун что-то проворчал и сжал зубы.
   – Не советую вам играть со мной, Конкэннон.
   – А вы скажите Рэю, что игрок не может вечно рассчитывать на удачу. Скажите, что я сдерживаю свое слово. Этого вам должно быть достаточно.

Глава десятая

   Было время обеда, и Конкэннон ожидал увидеть в кафе толпу посетителей. Но зал оказался полупустым. «Многие, видно, уже поняли, на что способен Пат Дункан», – подумал Конкэннон.
   Он устроился за столиком у окна и стал наблюдать за Атеной Аллард, быстро и грациозно переходившей от одного стола к другому. Дойдя до Конкэннона, она рассеянно посмотрела на него и улыбнулась.
   – Берите бифштекс. Цыпленок тоже ничего.
   – Через несколько минут я уезжаю из Оклахома-Сити. – Он пожал плечами и выдавил из себя улыбку. – Пришел просто попрощаться, но раз уж пришел – поем. Давайте бифштекс.
   – Значит, уезжаете…
   Эта новость, казалось, принесла ей облегчение. Она постояла неподвижно, глядя куда-то вдаль.
   – Да, – сказала она наконец, – так, пожалуй, будет лучше. Сейчас я принесу ваш заказ.
   Он стал медленно жевать, рассеянно глядя на то, что происходило за окном. На пороге мастерской жестянщика стояла знакомая фигура в черном и смотрела в сторону кафе. Конкэннон удивился, что инспектор Джон Эверс следит за ним от самого отеля. Ведь он больше не работал на железнодорожную компанию… Но он понимал, что для Джона Эверса обычная логика не существовала.
   «А, впрочем, к черту Джона Эверса!» – подумал он, доедая последний кусок жесткого жилистого бифштекса. Время обеда прошло, и зал почти опустел. Атена принесла ему кофе.
   – Есть яблочный пирог и шоколадный торт. Но торт вчерашний.
   От десерта Конкэннон отказался, зато попросил еще чашку кофе.
   – Миссис Аллард… – Было смешно продолжать называть ее миссис Аллард, но обратиться к ней по-другому он не осмеливался. – Миссис Аллард, можно с вами минутку поговорить?
   Она взглянула на Дункана. Повар пожал плечами и изобразил равнодушие.
   – Если вам угодно, мистер Конкэннон.
   – Так вот, – неловко начал Конкэннон. – Я больше не работаю на железной дороге. Я возвращаюсь в Канзас-Сити искать новую работу. Вы как-то говорили, что собираетесь вернуться в Канзас к родителям. Вот я и подумал…
   Он почувствовал, что говорит сплошные нелепости. Атена Аллард серьезно смотрела на него, совершенно не подозревая, что он имеет в виду.
   – Я подумал, что когда все будет позади, я, может быть, зайду к вам как-нибудь. Если окажусь в тех местах. Конечно, с вашего позволения.
   К черту Рэя Алларда! Он выплатил свои долги. И Атена была здесь не при чем.
   Сначала ему показалось, что она и не собирается ему отвечать. Она все смотрела на него с хорошо знакомым ему отсутствующим видом. Затем на ее губах появилось подобие улыбки, и она как будто вздохнула.
   – Я доставила вам много неприятностей, мистер Конкэннон. Теперь я понимаю это и чувствую себя виноватой. Но тогда мне казалось… – Она подбирала слова. – …казалось, что я никогда не смогу свыкнуться со смертью Рэя. У меня не осталось ничего, кроме его репутации, и я хотела спасти ее. Это стало моей заветной мечтой. Глупо, не правда ли?
   – Вовсе нет…
   – Глупо, – повторила она, глядя на противоположную сторону улицы. – Теперь я это понимаю. Рэй погиб, и это уже ничто не изменит. – Она снова посмотрела на Конкэннона. – Я тоже скоро уеду из Оклахома-Сити. Может быть, даже завтра, если Пат найдет другую официантку.
   – Вы отправитесь в Канзас-Сити? – Конкэннон откашлялся. – Так вот я и говорю: может быть, когда вы устроитесь там, то позволите бывшему железнодорожному агенту навестить вас?
   Она грустно улыбнулась.
   – Это будет ни к чему, мистер Конкэннон. Вы просто потеряете время, и все.
   – Время! Да у меня его теперь предостаточно.
   Он встал, не дожидаясь, пока она ответит ему повторным отказом.
   – Надеюсь, вы удачно устроитесь. Желаю счастливого пути.
   Выходя из кафе, он чувствовал себя полным идиотом. Перейдя улицу, он направился навстречу темной фигуре, стоявшей у жестяной мастерской.
   – Интересно, как вы умудрились стать инспектором, – сказал он Эверсу. – Вы даже не можете проследить за человеком на улице и остаться незамеченным.
   Эверс улыбнулся и попыхтел сигарой.
   – Я размышлял над вашим случаем, Конкэннон, – сказал он, не отвечая на замечание. – Мне следовало подумать о нем давно, но у меня были другие заботы. Что у вас за дела с Марвином Боуном?
   Конкэннон вздрогнул.
   – Что вы имеете в виду?
   – Когда агент железнодорожной компании проводит столько времени с продажным полицейским, это дает инспектору полиции пищу для размышлений. Вот что я имею в виду.
   Поначалу Конкэннон не нашел, что ответить. Еще совсем недавно он считал Боуна честнейшим человеком и полагал, что все остальные придерживаются того же мнения. Но недооценивать Джона Эверса было ошибкой.
   – С чего вы решили, что Боун – продажный? – спросил он.
   Эверс пожал плечами:
   – Интуиция. В городе продажных полицейских Боун выглядит слишком уж честно. У меня такое впечатление, что он чего-то ждет. А когда дождется, вы окажетесь в ловушке. Ведь вы в них уже оказывались, Конкэннон?
   Конкэннон пристально посмотрел на него.
   – Вы случайно не пьяны, мистер Эверс?
   – Я никогда не бываю пьян, Конкэннон. И я никогда не отпускаю ценного работника, если могу поступить иначе. Вам еще не поздно исправить положение…
   – Какой ценой? – спросил Конкэннон с улыбкой.
   – Скажите, что происходит между вами и Боуном. Это касается ограбления?
   Видя, что Эверс выбрал опасный путь, Конкэннон счел благоразумным дать задний ход.
   – До свидания, мистер Эверс. Скоро я уже буду в канзасском поезде. Если вы считаете меня причастным к ограблению, можете телеграфировать в полицию.
   Он повернулся и пошел в направлении Бродвея. Инспектор, с трудом поспевая за ним, двинулся следом.
   – Вы болван, Конкэннон, – продолжал он. – Не забывайте, что при ограблении погиб почтальон. Не становитесь соучастником преступления.
   – А вы думаете, что это я убил почтальона? Но я в тот день выполнял задание в Сент-Луисе.
   – Вы отлично понимаете, что я имею в виду. Ради большой суммы денег люди способны на многое. Возможно, вы с Боуном решили присвоить добычу. Но если вы думаете, что выйдете из воды сухими, то жестоко ошибаетесь.
   Конкэннон ступил на дорогу и подозвал проезжавший фиакр.
   – Я подожду поезд на вокзале. Причем один, если вы позволите.
   Джон Эверс печально покачал головой:
   – Когда все будет кончено, вспомните, что я давал вам шанс, а вы оттолкнули его. Другого не представится.
   Конкэннон попросил кучера поехать на вокзал «Санта-Фе» самой длинной дорогой. Он не хотел проезжать через «уголок»: с ним было связано слишком много неприятных воспоминаний и упущенных возможностей. На вокзале он расплатился с кучером, взял чемоданы и уселся на багажную тележку в ожидании поезда, который должен был отправиться через пятьдесят минут.
   Время тянулось бесконечно долго. Он сидел, разглядывая отъезжающих, слушая монотонное щелканье телеграфного аппарата и вдыхая навязчивый запах пепла, раскаленного угля и битума, вытекавшего из новых шпал. Для октября погода была теплой. Стоял просто прекрасный день, если не считать того, что он потерял работу и ему предстояли долгие и, возможно, безуспешные поиски новой. Если не считать еще и того, что его друг оказался убийцей и что единственная женщина, занимавшая его мысли, им совершенно не интересовалась. Он грустно улыбнулся и закурил сигару. Все же, несмотря на эти мелочи, день был превосходным.