Страница:
Пока же начинается производство самолета «Б-29» – самого большого и технически оснащенного бомбардировщика в мире.
НОЯБРЬ 1944 г. – ЯНВАРЬ 1945 г.
Первого ноября в небе над Токио, на высоте тридцать две тысячи футов появляется истребитель-одиночка «Б-29». Официально Императорский военный штаб уверяет жителей Токио, что «в будущем нет необходимости остерегаться действий вражеских военно-воздушных сил». На деле же формирования ПВО ждут массированных налетов и, чтобы помешать распространению огня, сносят целые кварталы. Многих детей эвакуируют из города – их отправляют в сельскую местность, к родственникам или в сиротские приюты.
В том же месяце бомбардировщики «Б-29» совершают ряд высотных налетов на промышленные и военные цели. Результаты в общем и целом не блестящи. При полете на безопасной высоте практически невозможно точно поразить цели. Но, опускаясь чуть ниже, американские эскадрильи несут огромные потери от новых модифицированных японских истребителей «Бака». Они были спроектированы для того, чтобы, жертвуя собой, врезаться в дно гигантских «Б-29».
В январе напалмовые бомбы летят мимо цели и падают на станцию метро в Токио, убив больше тысячи мирных жителей. Над Гиндзой и Нихомбаси скидывают свой груз пятнадцать бомбардировщиков, уничтожив большую часть коммерческого района и кварталов гейш. Несмотря на то, что Храм Бэндзайтэн находится в этом же районе, на который нацелились «случайно», на расстоянии в несколько сотен футов вокруг храма не падает ни единой бомбы.
Разочаровавшись в кампании прицельною бомбометания, командиры ВВС США переключаются на новую стратегию – тотальное разрушение японских городов.
9-10 МАРТА 1945 г.
Ветреным, мягким весенним вечером в 11 часов завывают сирены воздушной тревоги. Это первый ночной налет на Японию, и он застает противовоздушную оборону врасплох. Токийское радио предупреждает, что к городу направляются крупные вражеские силы; но никто – ни жители на земле, ни японская ПВО, ни пилоты американских «Б-29», ни их командование, оставшееся на базах, – и понятия не имеют о масштабах того, что произойдет в следующие несколько часов.
Самолеты летят необычайно низко, и около полуночи обрушиваются первые бомбы, создав круг огня, который охватывает большую часть северо-восточного Токио. Теперь виден периметр цели, и следующие три с половиной часа двадцать пять самолетов «Б-29» сбрасывают груз напалма весом в две тысячи тонн над районом, где живет примерно два миллиона людей.
Ветер становится беспощадным союзником американцев. Сразу же во всех направлениях расползаются колонны пламени, жадно высасывают кислород из воздуха и превращаются в ураганы огня, что рвутся сквозь город, словно горящие торнадо. В небе вздымаются дуги огня, ветер подхватывает их, и вот уже в сотнях футов пламя снова молниями рушится на землю; и люди, бегущие по улицам, видят, что пути к отступлению закрыты. В сухом воздухе роятся искры, гнездятся в волосах и на одежде. Многие токийцы купили огнеупорные куртки, как раз на случай таких атак, но против липкого желеобразного напалма эти куртки бессильны. Люди, которые спасаются бегством из ада, вдруг оказываются в огне, тот зарождается среди них будто сам по себе. Женщины, несущие детей на спине, спасаются и обнаруживают, что их дети погибли или горят.
Маленькие пожары разрастаются и сливаются с большими, и в мгновение ока ад кромешный проносится по Фукагава и Аса куса – районам, поделенным надвое рекой Сумида. Живут тут в основном работяги. За какой-то час неисчислимое количество людей сгорает или задыхается в домах, на улицах, в школах, храмах и подземных бомбоубежищах. А те, кто выжил в первой атаке огненной бури, видят, что они загнаны в ловушку и со всех сторон окружены стенами пламени и ослепляющего дыма.
Начинается паника, и сотни людей, ищущих убежища в каналах, затоптаны насмерть. Другие решают укрыться в Храме Кваннон в Асакуса, который чудом избежал пожаров, охвативших город после землетрясения 1923 года. Однако чудо не повторяется, и в храме, посвященном буддистской богине милосердия, заживо сгорают сотни людей.
Петля огня затягивается все туже, и вскоре оба берега реки Сумида заполоняют тысячи людей, которые отчаянно борются за жизнь. В итоге слабых и невезучих выталкивают на глубину. Хотя вокруг кошмарная жара, на дворе март, и вода в Сумида на грани замерзания. Большинство людей тонут, и ледяной поток уносит их прочь. Но растущее пламя гонит людей даже с речных берегов, и они тысячами набиваются на мосты, где в наступившем безумии задавлены насмерть сотни.
Но и те, кто пережил эту давку, все равно не в безопасности. Большинство мостов через Сумида – из железа и стали, пожар бушует по-прежнему, жара растет, и мосты раскаляются докрасна. Люди вынуждены прыгать в реку, в поток обожженных, утонувших и просто мертвых тел, которыми уже забита самая большая река в Токио.
К утру практически всё внутри периметра цели обращено в пепел, и всю следующую неделю Токио окутан таким плотным слоем дыма, что американские летчики-разведчики не могут полностью оценить результаты своей миссии. Когда дым наконец рассеивается, американцы обнаруживают, что была уничтожена пара десятков заводиков и других мелких военных целей. Погибло по меньшей мере 83 тысячи жителей Токио, хотя по более поздним оценкам, около 200 тысяч – в три раза больше людей, чем погибнет при атомном взрыве в Хиросиме. Сровняли с землей шестнадцать квадратных миль столицы, одна четвертая токийских зданий – в руинах, и более миллиона людей остались без крыши над головой.
За свою историю Токио много раз страдал от пожаров – так часто, что их стали называть «цветами Эдо», но еще ни один пожар не уносил так много жизней всего за сутки. Император Хирохито, выслушав приглаженные доклады о разрушениях, желает покинуть дворец, чтобы собственными глазами взглянуть на ущерб, но десять дней советники не выпускают императора за пределы крепостного рва. Чтобы убрать трупы, которые забили каналы и восточные улицы, мобилизованы полиция, пожарники, гражданская оборона и добровольцы. Большинство трупов собрано и кремировано или свалено в братские могилы.
В обломках едва теплится единственная искорка надежды: каким-то чудом пламя остановилось у ворот Храма Бэндзайтэн в Кёбаси. На фотографии в газете «Майнъити Симбун» видно крошечное здание, торчащее посреди обугленного ландшафта, одинокое на фоне плоского горизонта, будто оно вдруг выросло из земли. Эту фотографию замечает генерал-лейтенант Окада, высокопоставленный чин Первой Императорской Гвардии. Вырезав снимок из газеты, генерал хранит ее в своем офисе как редкий символ надежды в войне, которая становится все более жестокой.
АПРЕЛЬ 1945 г.
После мартовской бойни из города сбежало около двух миллионов выживших. В середине апреля Токио подвергается еще двум налетам, которые нацелены на промышленные и военные районы к северу; уничтожено еще одиннадцать квадратных миль города. Такие же разрушения в Кобэ. Нагоя и Осаке, а потом «Б-29» временно прекращают бомбить города, чтобы поддержать вторжение на Окинаву.
Те токийские газеты, что еще работают, хватаются за единственную положительную новость в опустошенной столице и публикуют несколько историй о «Чуде Бэндзайтэн». По городу расползается легенда о храме, и тысячи людей толпами приходят молиться к храму, а сотни, потерявшие кров после воздушных налетов, разбивают лагерь за воротами храма, веря, что, если будут еще налеты, Бэндзайтэн их защитит. Один из таких людей – молодой человек по имени Такахаси. Но он пригнел не как пилигрим, а как шпион ужасной Кэмпэйтай – фанатичной военной полиции, которая последние пятнадцать лет отвечает за беспощадное подавление любой критики военных действий.
МАЙ 1945 г.
Двадцать третьего мая ВВС США вновь атакуют имперскую столицу, сдвинув целевой район к илу от Токийского залива. В этой миссии участвует пятьсот пятьдесят восемь бомбардировщиков «Б-29» – максимальное число самолетов, атакующих Японию в этой войне.
Через два дня «Б-29» возвращаются, на сей раз в центр Токио и в богатые пригороды на западе. Ветер снова на стороне противника, вновь поднимается огненный шторм. Хотя этот богатый район заселен не так плотно, как те, что пострадали в марте, погибают тысячи людей и уничтожены важные здания. Разрушены Военное министерство, Морское министерство, Штаб главнокомандующего, официальные резиденции премьер-министра и военного министра. Загорается храм Ясукуни, посвященный жертвам войны, число которых быстро увеличивается. И где-то в городе жарятся заживо в тюремных камерах шестьдесят два американских военнопленных, сбитых во время прошлых налетов «Б-29». Должно быть, те, кто захватил их в плен, считают такую гибель поэтической справедливостью.
Хотя американским летчикам приказали не трогать Императорский дворец, даже он не застрахован от окружающего пламени. Пожары разгораются, и огонь перекидывается через крепостной ров и попадает на крышу. Древний кипарис – отличная растопка, и в мгновение ока передняя часть дворца пылает. По приказу генерал-лейтенанта Окады имперские гвардейцы взрывают тротиловые снаряды в проходе, который соединяет переднее здание дворца с задним, где в подземном бункере скрывается император и его семья. Когда эта попытка остановить пожар терпит крах, гвардейцы донкихотски набрасываются на проходе кувалдами, лопатами, ломами и собственными кулаками. Имперские войска полными грузовиками вывозят имущество, огонь распространяется, а пожарники галлонами закачивают воду в задний дворец, чтобы не дать разрастись пожару. Четыре часа спустя огонь потухает, успев серьезно повредить основные дворцовые здания и забрав жизни тридцати четырех императорских слуг и гвардейцев.
Между тем сквозь крышу Храма Бэндзайтэн падают три напалмовые бомбы «М-69». Ни одна из них не взрывается.
ИЮНЬ 1945 г.
Токио эффективно парализован. Перебои с электричеством, дороги серьезно повреждены, а железнодорожные линии и метро в основном бездействуют. Передвижения по городу запрещены, исключение сделано для тех, кто ходит на работу и обратно. Но, несмотря на императорские декреты, приказывающие продолжать работу, многие плевать на нее хотели или попросту слишком слабы. Население деморализовано и на краю голодной смерти. ВВС США в полном восторге от своей кампании и, без ведома японцев, вычеркивает Токио из списка подходящих целей: ничего ценного здесь уже не осталось.
Даже растущий голод и запрет передвигаться по городу не останавливают поток верующих к Храму Бэндзайтэн. Перед храмом выложены напоказ три неразорвавшиеся напалмовые бомбы – как доказательство могущества Бэндзайтэн. Люди, которые сами умирают от недоедания, жертвуют богине скудную пищу.
В Императорском дворце встречаются придворные, военные и правительство, чтобы обсудить, безопасно ли еще императорской семье быть в Токио, в свете недавнего пожара во дворце. Кое-кто боится, что следующей целью может стать сам дворец, поскольку это одно из немногих важных токийских зданий, которые еще не разрушены. Обсуждают возможность перевезти императора в древнюю столицу Киото – единственный большой город, который американцы пока не бомбили. Кое-кто беспокоится, что Киото не бомбили только потому, что он станет следующей целью.
К единому мнению так и не приходят. От разочарования генерал-лейтенант Окада первым заговаривает о Храме Бэндзайтэн и маленьком черном идоле. Безрадостно шутя, он вслух размышляет, не конфисковать ли крошечную статуэтку и не разместить ли на территории дворца, чтобы защитить императорскую семью. По после пятнадцати лет войны никто в комнате даже не понимает, что это шутка. Окада рассчитывал добиться невеселого смеха, однако его предложение воспринимают всерьез.
Особенно по душе оно главе Кэмпэйтай, который принес отчет о феномене Бэндзайтэн. подготовленный его самым проницательным и активным юным подопечным, офицером по имени Такахаси. По мнению Такахаси, культ Бэндзайтэн – это внутренняя угроза авторитету Его Императорского Величества. Надо приказать монахам, управляющим храмом, отдать идола, а если они откажутся, казнить их как предателей императорской фамилии, ведущей свой род с незапамятных времен, и как предателей жребия Его Императорского Величества собрать восемь углов мира под одной крышей.
Хотя Окада не переживет войну, из его дневника мы знаем, что генерал-лейтенант чрезвычайно осторожно говорит главе Кэмпэйтай о том, как он обескуражен. Окада намекает, что если забрать статуэтку из храма, это может повредить драгоценному общественному мнению, без которого не обойтись в том случае, если американцы начнут вторжение и надо будет заставить сто миллионов людей, верных Его Императорскому Величеству, стоять насмерть. Сейчас любой, у кого осталась хоть капля здравого смысла, понимает, что война уже проиграна; но публично усомниться в неизбежной победе Японии – значит лелеять «пораженческие настроения», а это основа измены. И за меньшее многих избивали, бросали в тюрьму, казнили или попросту убивали; и генерал-лейтенант об этом знает.
После обсуждения решено, что пока Его Императорское Величество останется во дворце. Наконец императорские придворные власти и военные чины приходят к согласию – идол останется в Храме Бэндзайтэн.
ИЮЛЬ 1945 г.
Но, как и бессчетное число раз в прошлом, Кэмпэйтай плевать хотела на политический консенсус и действует по-своему. Во втором докладе офицера Такахаси говорится, что верховный священник Храма Бэндзайтэн рассказывает прихожанам, будто во время медитации ему явилась богиня Бэндзайтэн. Она поведала ему, что мир уже близок, и велела научить прихожан не бояться грядущих месяцев.
Взбешенный этими докладами, генерал Кэмпэйтай объявляет идола собственностью Бго Императорского Величества и велит Такахаси конфисковать идола любой ценой. (Ни один из Кэмпэйтай и мысли не допустил о том, что Бэндзайтэн предсказывает мир вследствие победы, а не поражения, – возможно, это означает, что в их общей истерии еще теплится искра здравого смысла.)
Относительно дальнейших событий существуют разные мнения. Вот что известно:
Офицер Такахаси с вооруженным отрядом в двадцать – тридцать человек прибывает в храм и требует встречи с главным священником. Священник приглашает Такахаси во внутренний зал храма. Там они пьют чай, и Такасахи объявляет ультиматум: священник либо отдает статуэтку Бэндзайтэн, либо идет под арест. Дав священнику час на размышления, Такахаси выходит из храма ждать решения. Минут через сорок из дверей храма валит дым.
Кое-кто из свидетелей, которые собрались у храма, утверждает, что Кэмпэйтай подожгли храм, чтобы выкурить оттуда священника и трех монахов. Кое-кто даже говорит, что неожиданно взорвались те самые три несработавшие американские бомбы «М-69», залив священную землю напалмом. Судя по тому, что случилось потом, вероятнее всего, священник и другие служители сами подожгли храм, принеся себя в жертву.
Как бы там ни было, вскоре Храм Бэндзайтэн, священное здание, чудесным образом не пострадавшее при стольких налетах американцев, охвачено пламенем. Ошарашенные солдаты Кэмпэйтай стоят как вкопанные, а офицер Такахаси, впав в буйную истерику, вдруг кидается в горящий храм. Включив мозги или, возможно, выключив их, несколько смельчаков бегут следом. Через мгновение они появляются из храма, задыхаясь, и несут на руках потерявшего сознание Такахаси.
Буквально в ту же секунду храм рушится. Оставшиеся внутри священник и трое монахов сгорели или задохнулись в дыму. На следующее утро находят их обугленные, почерневшие трупы – они так и сидят на полу, скрестив ноги, будто все еще медитируют. Офицеру Такахаси повезло – у него лишь несколько сильных ожогов на правой руке, которую потом ампутируют. Статуэтку Бэндзайтэн среди развалин не нашли. Не не найдут, как и многое другое, утерянное во время войны.
26
27
НОЯБРЬ 1944 г. – ЯНВАРЬ 1945 г.
Первого ноября в небе над Токио, на высоте тридцать две тысячи футов появляется истребитель-одиночка «Б-29». Официально Императорский военный штаб уверяет жителей Токио, что «в будущем нет необходимости остерегаться действий вражеских военно-воздушных сил». На деле же формирования ПВО ждут массированных налетов и, чтобы помешать распространению огня, сносят целые кварталы. Многих детей эвакуируют из города – их отправляют в сельскую местность, к родственникам или в сиротские приюты.
В том же месяце бомбардировщики «Б-29» совершают ряд высотных налетов на промышленные и военные цели. Результаты в общем и целом не блестящи. При полете на безопасной высоте практически невозможно точно поразить цели. Но, опускаясь чуть ниже, американские эскадрильи несут огромные потери от новых модифицированных японских истребителей «Бака». Они были спроектированы для того, чтобы, жертвуя собой, врезаться в дно гигантских «Б-29».
В январе напалмовые бомбы летят мимо цели и падают на станцию метро в Токио, убив больше тысячи мирных жителей. Над Гиндзой и Нихомбаси скидывают свой груз пятнадцать бомбардировщиков, уничтожив большую часть коммерческого района и кварталов гейш. Несмотря на то, что Храм Бэндзайтэн находится в этом же районе, на который нацелились «случайно», на расстоянии в несколько сотен футов вокруг храма не падает ни единой бомбы.
Разочаровавшись в кампании прицельною бомбометания, командиры ВВС США переключаются на новую стратегию – тотальное разрушение японских городов.
9-10 МАРТА 1945 г.
Ветреным, мягким весенним вечером в 11 часов завывают сирены воздушной тревоги. Это первый ночной налет на Японию, и он застает противовоздушную оборону врасплох. Токийское радио предупреждает, что к городу направляются крупные вражеские силы; но никто – ни жители на земле, ни японская ПВО, ни пилоты американских «Б-29», ни их командование, оставшееся на базах, – и понятия не имеют о масштабах того, что произойдет в следующие несколько часов.
Самолеты летят необычайно низко, и около полуночи обрушиваются первые бомбы, создав круг огня, который охватывает большую часть северо-восточного Токио. Теперь виден периметр цели, и следующие три с половиной часа двадцать пять самолетов «Б-29» сбрасывают груз напалма весом в две тысячи тонн над районом, где живет примерно два миллиона людей.
Ветер становится беспощадным союзником американцев. Сразу же во всех направлениях расползаются колонны пламени, жадно высасывают кислород из воздуха и превращаются в ураганы огня, что рвутся сквозь город, словно горящие торнадо. В небе вздымаются дуги огня, ветер подхватывает их, и вот уже в сотнях футов пламя снова молниями рушится на землю; и люди, бегущие по улицам, видят, что пути к отступлению закрыты. В сухом воздухе роятся искры, гнездятся в волосах и на одежде. Многие токийцы купили огнеупорные куртки, как раз на случай таких атак, но против липкого желеобразного напалма эти куртки бессильны. Люди, которые спасаются бегством из ада, вдруг оказываются в огне, тот зарождается среди них будто сам по себе. Женщины, несущие детей на спине, спасаются и обнаруживают, что их дети погибли или горят.
Маленькие пожары разрастаются и сливаются с большими, и в мгновение ока ад кромешный проносится по Фукагава и Аса куса – районам, поделенным надвое рекой Сумида. Живут тут в основном работяги. За какой-то час неисчислимое количество людей сгорает или задыхается в домах, на улицах, в школах, храмах и подземных бомбоубежищах. А те, кто выжил в первой атаке огненной бури, видят, что они загнаны в ловушку и со всех сторон окружены стенами пламени и ослепляющего дыма.
Начинается паника, и сотни людей, ищущих убежища в каналах, затоптаны насмерть. Другие решают укрыться в Храме Кваннон в Асакуса, который чудом избежал пожаров, охвативших город после землетрясения 1923 года. Однако чудо не повторяется, и в храме, посвященном буддистской богине милосердия, заживо сгорают сотни людей.
Петля огня затягивается все туже, и вскоре оба берега реки Сумида заполоняют тысячи людей, которые отчаянно борются за жизнь. В итоге слабых и невезучих выталкивают на глубину. Хотя вокруг кошмарная жара, на дворе март, и вода в Сумида на грани замерзания. Большинство людей тонут, и ледяной поток уносит их прочь. Но растущее пламя гонит людей даже с речных берегов, и они тысячами набиваются на мосты, где в наступившем безумии задавлены насмерть сотни.
Но и те, кто пережил эту давку, все равно не в безопасности. Большинство мостов через Сумида – из железа и стали, пожар бушует по-прежнему, жара растет, и мосты раскаляются докрасна. Люди вынуждены прыгать в реку, в поток обожженных, утонувших и просто мертвых тел, которыми уже забита самая большая река в Токио.
К утру практически всё внутри периметра цели обращено в пепел, и всю следующую неделю Токио окутан таким плотным слоем дыма, что американские летчики-разведчики не могут полностью оценить результаты своей миссии. Когда дым наконец рассеивается, американцы обнаруживают, что была уничтожена пара десятков заводиков и других мелких военных целей. Погибло по меньшей мере 83 тысячи жителей Токио, хотя по более поздним оценкам, около 200 тысяч – в три раза больше людей, чем погибнет при атомном взрыве в Хиросиме. Сровняли с землей шестнадцать квадратных миль столицы, одна четвертая токийских зданий – в руинах, и более миллиона людей остались без крыши над головой.
За свою историю Токио много раз страдал от пожаров – так часто, что их стали называть «цветами Эдо», но еще ни один пожар не уносил так много жизней всего за сутки. Император Хирохито, выслушав приглаженные доклады о разрушениях, желает покинуть дворец, чтобы собственными глазами взглянуть на ущерб, но десять дней советники не выпускают императора за пределы крепостного рва. Чтобы убрать трупы, которые забили каналы и восточные улицы, мобилизованы полиция, пожарники, гражданская оборона и добровольцы. Большинство трупов собрано и кремировано или свалено в братские могилы.
В обломках едва теплится единственная искорка надежды: каким-то чудом пламя остановилось у ворот Храма Бэндзайтэн в Кёбаси. На фотографии в газете «Майнъити Симбун» видно крошечное здание, торчащее посреди обугленного ландшафта, одинокое на фоне плоского горизонта, будто оно вдруг выросло из земли. Эту фотографию замечает генерал-лейтенант Окада, высокопоставленный чин Первой Императорской Гвардии. Вырезав снимок из газеты, генерал хранит ее в своем офисе как редкий символ надежды в войне, которая становится все более жестокой.
АПРЕЛЬ 1945 г.
После мартовской бойни из города сбежало около двух миллионов выживших. В середине апреля Токио подвергается еще двум налетам, которые нацелены на промышленные и военные районы к северу; уничтожено еще одиннадцать квадратных миль города. Такие же разрушения в Кобэ. Нагоя и Осаке, а потом «Б-29» временно прекращают бомбить города, чтобы поддержать вторжение на Окинаву.
Те токийские газеты, что еще работают, хватаются за единственную положительную новость в опустошенной столице и публикуют несколько историй о «Чуде Бэндзайтэн». По городу расползается легенда о храме, и тысячи людей толпами приходят молиться к храму, а сотни, потерявшие кров после воздушных налетов, разбивают лагерь за воротами храма, веря, что, если будут еще налеты, Бэндзайтэн их защитит. Один из таких людей – молодой человек по имени Такахаси. Но он пригнел не как пилигрим, а как шпион ужасной Кэмпэйтай – фанатичной военной полиции, которая последние пятнадцать лет отвечает за беспощадное подавление любой критики военных действий.
МАЙ 1945 г.
Двадцать третьего мая ВВС США вновь атакуют имперскую столицу, сдвинув целевой район к илу от Токийского залива. В этой миссии участвует пятьсот пятьдесят восемь бомбардировщиков «Б-29» – максимальное число самолетов, атакующих Японию в этой войне.
Через два дня «Б-29» возвращаются, на сей раз в центр Токио и в богатые пригороды на западе. Ветер снова на стороне противника, вновь поднимается огненный шторм. Хотя этот богатый район заселен не так плотно, как те, что пострадали в марте, погибают тысячи людей и уничтожены важные здания. Разрушены Военное министерство, Морское министерство, Штаб главнокомандующего, официальные резиденции премьер-министра и военного министра. Загорается храм Ясукуни, посвященный жертвам войны, число которых быстро увеличивается. И где-то в городе жарятся заживо в тюремных камерах шестьдесят два американских военнопленных, сбитых во время прошлых налетов «Б-29». Должно быть, те, кто захватил их в плен, считают такую гибель поэтической справедливостью.
Хотя американским летчикам приказали не трогать Императорский дворец, даже он не застрахован от окружающего пламени. Пожары разгораются, и огонь перекидывается через крепостной ров и попадает на крышу. Древний кипарис – отличная растопка, и в мгновение ока передняя часть дворца пылает. По приказу генерал-лейтенанта Окады имперские гвардейцы взрывают тротиловые снаряды в проходе, который соединяет переднее здание дворца с задним, где в подземном бункере скрывается император и его семья. Когда эта попытка остановить пожар терпит крах, гвардейцы донкихотски набрасываются на проходе кувалдами, лопатами, ломами и собственными кулаками. Имперские войска полными грузовиками вывозят имущество, огонь распространяется, а пожарники галлонами закачивают воду в задний дворец, чтобы не дать разрастись пожару. Четыре часа спустя огонь потухает, успев серьезно повредить основные дворцовые здания и забрав жизни тридцати четырех императорских слуг и гвардейцев.
Между тем сквозь крышу Храма Бэндзайтэн падают три напалмовые бомбы «М-69». Ни одна из них не взрывается.
ИЮНЬ 1945 г.
Токио эффективно парализован. Перебои с электричеством, дороги серьезно повреждены, а железнодорожные линии и метро в основном бездействуют. Передвижения по городу запрещены, исключение сделано для тех, кто ходит на работу и обратно. Но, несмотря на императорские декреты, приказывающие продолжать работу, многие плевать на нее хотели или попросту слишком слабы. Население деморализовано и на краю голодной смерти. ВВС США в полном восторге от своей кампании и, без ведома японцев, вычеркивает Токио из списка подходящих целей: ничего ценного здесь уже не осталось.
Даже растущий голод и запрет передвигаться по городу не останавливают поток верующих к Храму Бэндзайтэн. Перед храмом выложены напоказ три неразорвавшиеся напалмовые бомбы – как доказательство могущества Бэндзайтэн. Люди, которые сами умирают от недоедания, жертвуют богине скудную пищу.
В Императорском дворце встречаются придворные, военные и правительство, чтобы обсудить, безопасно ли еще императорской семье быть в Токио, в свете недавнего пожара во дворце. Кое-кто боится, что следующей целью может стать сам дворец, поскольку это одно из немногих важных токийских зданий, которые еще не разрушены. Обсуждают возможность перевезти императора в древнюю столицу Киото – единственный большой город, который американцы пока не бомбили. Кое-кто беспокоится, что Киото не бомбили только потому, что он станет следующей целью.
К единому мнению так и не приходят. От разочарования генерал-лейтенант Окада первым заговаривает о Храме Бэндзайтэн и маленьком черном идоле. Безрадостно шутя, он вслух размышляет, не конфисковать ли крошечную статуэтку и не разместить ли на территории дворца, чтобы защитить императорскую семью. По после пятнадцати лет войны никто в комнате даже не понимает, что это шутка. Окада рассчитывал добиться невеселого смеха, однако его предложение воспринимают всерьез.
Особенно по душе оно главе Кэмпэйтай, который принес отчет о феномене Бэндзайтэн. подготовленный его самым проницательным и активным юным подопечным, офицером по имени Такахаси. По мнению Такахаси, культ Бэндзайтэн – это внутренняя угроза авторитету Его Императорского Величества. Надо приказать монахам, управляющим храмом, отдать идола, а если они откажутся, казнить их как предателей императорской фамилии, ведущей свой род с незапамятных времен, и как предателей жребия Его Императорского Величества собрать восемь углов мира под одной крышей.
Хотя Окада не переживет войну, из его дневника мы знаем, что генерал-лейтенант чрезвычайно осторожно говорит главе Кэмпэйтай о том, как он обескуражен. Окада намекает, что если забрать статуэтку из храма, это может повредить драгоценному общественному мнению, без которого не обойтись в том случае, если американцы начнут вторжение и надо будет заставить сто миллионов людей, верных Его Императорскому Величеству, стоять насмерть. Сейчас любой, у кого осталась хоть капля здравого смысла, понимает, что война уже проиграна; но публично усомниться в неизбежной победе Японии – значит лелеять «пораженческие настроения», а это основа измены. И за меньшее многих избивали, бросали в тюрьму, казнили или попросту убивали; и генерал-лейтенант об этом знает.
После обсуждения решено, что пока Его Императорское Величество останется во дворце. Наконец императорские придворные власти и военные чины приходят к согласию – идол останется в Храме Бэндзайтэн.
ИЮЛЬ 1945 г.
Но, как и бессчетное число раз в прошлом, Кэмпэйтай плевать хотела на политический консенсус и действует по-своему. Во втором докладе офицера Такахаси говорится, что верховный священник Храма Бэндзайтэн рассказывает прихожанам, будто во время медитации ему явилась богиня Бэндзайтэн. Она поведала ему, что мир уже близок, и велела научить прихожан не бояться грядущих месяцев.
Взбешенный этими докладами, генерал Кэмпэйтай объявляет идола собственностью Бго Императорского Величества и велит Такахаси конфисковать идола любой ценой. (Ни один из Кэмпэйтай и мысли не допустил о том, что Бэндзайтэн предсказывает мир вследствие победы, а не поражения, – возможно, это означает, что в их общей истерии еще теплится искра здравого смысла.)
Относительно дальнейших событий существуют разные мнения. Вот что известно:
Офицер Такахаси с вооруженным отрядом в двадцать – тридцать человек прибывает в храм и требует встречи с главным священником. Священник приглашает Такахаси во внутренний зал храма. Там они пьют чай, и Такасахи объявляет ультиматум: священник либо отдает статуэтку Бэндзайтэн, либо идет под арест. Дав священнику час на размышления, Такахаси выходит из храма ждать решения. Минут через сорок из дверей храма валит дым.
Кое-кто из свидетелей, которые собрались у храма, утверждает, что Кэмпэйтай подожгли храм, чтобы выкурить оттуда священника и трех монахов. Кое-кто даже говорит, что неожиданно взорвались те самые три несработавшие американские бомбы «М-69», залив священную землю напалмом. Судя по тому, что случилось потом, вероятнее всего, священник и другие служители сами подожгли храм, принеся себя в жертву.
Как бы там ни было, вскоре Храм Бэндзайтэн, священное здание, чудесным образом не пострадавшее при стольких налетах американцев, охвачено пламенем. Ошарашенные солдаты Кэмпэйтай стоят как вкопанные, а офицер Такахаси, впав в буйную истерику, вдруг кидается в горящий храм. Включив мозги или, возможно, выключив их, несколько смельчаков бегут следом. Через мгновение они появляются из храма, задыхаясь, и несут на руках потерявшего сознание Такахаси.
Буквально в ту же секунду храм рушится. Оставшиеся внутри священник и трое монахов сгорели или задохнулись в дыму. На следующее утро находят их обугленные, почерневшие трупы – они так и сидят на полу, скрестив ноги, будто все еще медитируют. Офицеру Такахаси повезло – у него лишь несколько сильных ожогов на правой руке, которую потом ампутируют. Статуэтку Бэндзайтэн среди развалин не нашли. Не не найдут, как и многое другое, утерянное во время войны.
26
ЧЕРНЫЕ НЕБЕСА НАД ТОКИО
– Август 1945-го, – сказал Кудзима, протирая очки полой вельветового пиджака и водружая их на нос. Не успел он снова рта раскрыть, как лампы дневного света в «Ханране» замигали и вырубились. Внезапная темнота сбила меня с толку. Я уже давненько не глядел на часы, но, судя по блеклым солнечным лучам цвета ржавчины, сочащимся сквозь витрину, было уже около шести вечера.
– Извините за помеху, – заворчал Кудзима. – Свет через секунду включат. Нечто вроде маленького напоминания от хороших людей в электрокомпании. Кажется, с моим счетом возникло недопонимание. Темнота ненадолго.
Дела в «Ханране» еще паршивее, чем я думал. Я попросил Кудзиму продолжать.
– Август 1945-го, – повторил он. – Ну, полагаю, все знают, что тогда случилось. Хиросима, Нагасаки, атомная бомба, знаменитое радиовыступление императора и неизбежная капитуляция Японии. Если истории должны заканчиваться искусственно, то на этом история о Храме Бэндзайтэн и кончается. В отличие от многих других святилищ и храмов по всему городу, после войны этот храм так и не восстановили. Может, потому, что после исчезновения статуэтки в нем больше не было толку. Но я считаю, что с пропажей это было мало связано. Я уверен, что воспоминания о довольно уникальном разрушении храма были слишком болезненными, чтобы к ним возвращаться. Если бы храм восстановили, это попросту заставило бы людей помнить, а люди хотели забыть. Как хотели забыть о столь многом в Японии времен войны.
– А этого офицера Такахаси вообще судили? – спросил я.
Даже в темноте я разглядел, что Кудзима ухмыльнулся.
– По каким обвинениям? – спросил он в ответ. – Преступления против человечества? Разрушение культурного достояния? Убийство невинных мирных жителей? По этой логике оккупационным войскам пришлось бы собственных генералов судить как военных преступников! Нет, полковника Такахаси так и не судили. Фактически токийский трибунал по военным преступлениям не предъявил обвинения ни единому офицеру Кэмпэйтай, потому что они занимались прежде всего внутренним террором, направленным в основном на соотечественников. Кажется, именно Кэмпэйтай и прочие, кто систематически истреблял любое сопротивление военным усилиям, несут ответственность за последующие зверства, но…
Кудзима замолк и вздохнул так тяжко, что зашевелились потрепанные бумажки на столе.
– А что случилось с Такахаси после войны?
– История об этом умалчивает, – ответил Кудзима. – После того, как было объявлено о капитуляции, три дня небо над Токио было черным от дыма. На этот раз не из-за американских бомб, а из-за военных и правительственных чинуш, которые пытались сжечь как можно больше записей до прихода генерала Макартура и его войск.
– Прикрывали свои задницы.
– И свои тылы, – добавил Кудзима. – За пятнадцать лет с азиатского континента вывезли бесчисленные награбленные миллиарды в золоте, платине, бриллиантах и драгоценностях. И поныне никто не знает, сколько всего было награблено или где в итоге осело. Годы после капитуляции были полным хаосом. За границей оказалось шесть миллионов японских военных и военнопленных, и их надо было репатриировать; в разрушенных городах несколько миллионов бездомных; осиротели тысячи и тысячи детей. Кое-кто влачил существование подобно кротам, живя в подземных тоннелях метро. Угроза голодной смерти была вполне реальной, а еду можно было купить только на черных рынках, и все их контролировали банды и бывшие военные. Многие люди выжили только потому, что ели жидкую кашку из риса с опилками. Безрадостные, отчаянные времена.
Тут вдруг над головой снова вспыхнули лампы, и Кудзима зажмурился, втянув воздух сквозь зубы. Особого веселья свет в «Ханран» не принес. Может, с этим справились бы китайские акробаты, фейерверк и какой-нибудь танцующий дракон; электричество же только разогнало мрак.
– Так или иначе, – продолжил Кудзима, – Такахаси тянет лишь на сноску. Мелкая фигура с мелкой ролью во времена, которые решено получше забыть. Сомневаюсь, что кому-то было небезразлично, что с Такахаси случилось тогда, в 1945-м, и уж точно всем безразлично сейчас. За исключением вас, как ни странно.
Я прикинулся, что не заметил его любопытного взгляда, и задал еще вопрос:
– А этот Окада? Имперский гвардеец, который пытался отговорить их от конфискации идола? Вы сказали, он не пережил войну?
Кудзима кивнул:
– Накануне капитуляции Японии генерал-лейтенанта Окаду из Первой Императорской Гвардии убили за то, что он отказался принять участие в военном государственном перевороте. Кое-кто из самых истеричных генералов не хотел примириться с поражением, они решили свергнуть императора и бороться до последнего. К счастью, затея провалилась, а все замешанные, чтобы не потерять чести, совершили ритуальное самоубийство.
Самоубийство. Это слово разом вернуло меня в настоящее. Я весь день проторчал в жестком кресле в душном книжном магазине, слушая лекцию Кудзимы о таком-то «М-69» и сяком-то «Б-29», о том, сколько квадратных миль уничтожено там и сколько людей погибло сям; в итоге мозги у меня так перепутались, что я чуть не забыл, зачем сюда явился. Все эти безобразия в 1945 году имеют какое-то отношение к тому, что три дня назад под автострадой нашли молоденькую утопленницу и что лишь сегодня утром чиновник из Министерства строительства официально отчалил в мир иной в пруду с карпами?
Ну, посмотрим.
Если верить детективу Ихаре, Боджанглз сказал, что имя Накодо – липовое. Старик Накодо этим именем прикрывал свое военное прошлое, когда он звался Такахаси. Человек в Белом упомянул о Бэндзайтэн. Еще важнее то, что сам старик Накодо сказал, что монахи Бэндзайтэн ухлопали его сына. Я-то решил, что он бредит. Я и до сих мор так думаю, но уже иначе.
Сына старика Накодо ухлопали не монахи Бэндзайтэн, потому что сами они давно умерли. Умерли из-за того, что шестьдесят лет назад их угробил старик Накодо, и об этом знал некто Боджанглз. Может, он шантажировал семью, угрожая раскрыть их секрет. Но если так, каким образом сюда вписывается Миюки? Само собой, ключ ко всему – выяснить, кто такой этот загадочный Боджанглз и не он ли на самом деле Человек в Белом. Не зная этого, гадать о мотиве – все равно что с завязанными глазами играть в шарады.
– Господин Чака, все в порядке? – спросил Кудзима.
– Просто размышляю, профессор, – ответил я.
– Вы, кажется, беспокоитесь.
– От размышлений всегда так, – сказал я. – Если завяжу с этим, жить будет проще. Ну да сами знаете, как это бывает. Начинаешь это дело, пока молод – сам не понимаешь, что творишь. Это входит в привычку, а потом – опа, двадцать лет прошло и завязать уже не можешь.
Кудзима улыбнулся:
– Разве не американец сказал: «Без исследования и жизнь не в жизнь для человека»?[66]
– Другой американец, – сказал я, ответив на его улыбку. – И вообще, это было до телевидения. Кудзима, кто еще может знать о том, что вы мне сейчас рассказали? О происшествии в Храме Бэндзайтэн, об офицере Такахаси из Кэмпэйтай и все такое?
Обхватив подбородок пальцами, Кудзима на секунду задумался:
– Прямо так и не скажешь, – ответил он, помолчав. – В то время истории о происшествии жестко цензурировали. Конечно, газеты и не заикнулись о Кэмпэйтай, сообщили только, что, к сожалению, храм был уничтожен пожаром. Сегодня же это происшествие не то чтобы широко известно, но и секретом его не назовешь… Были статьи в журналах, и, насколько я помню, несколько лет назад даже книга планировалась, но ее публикацию остановила правая группировка.
– То есть вы хотите сказать, что о происшествии в Храме Бэндзайтэн кто угодно может прочитать в библиотеке, в Интернете или еще где?
– Почему бы и нет? Всякий историк быстро обнаруживает, что, если вы готовы попотеть, не так уж и трудно раскопать даже самые загадочные факты. Трудно лишь состыковать их так, чтобы это имело смысл. Мне ли не знать, подумал я.
Тут свет вновь замигал, и Кудзима шепотом выругался. Я сказал, что мне пора бежать, и, обойдя вокруг стола, Кудзима проводил меня до двери мимо штабелей книг. Он открыл мне дверь, а я поблагодарил его за помощь. По-моему, ему и вправду было приятно, как будто его уже давно ни за что не благодарили. Еще пару секунд лампы мигали, а потом в магазине вновь стало темно.
– Извините за помеху, – заворчал Кудзима. – Свет через секунду включат. Нечто вроде маленького напоминания от хороших людей в электрокомпании. Кажется, с моим счетом возникло недопонимание. Темнота ненадолго.
Дела в «Ханране» еще паршивее, чем я думал. Я попросил Кудзиму продолжать.
– Август 1945-го, – повторил он. – Ну, полагаю, все знают, что тогда случилось. Хиросима, Нагасаки, атомная бомба, знаменитое радиовыступление императора и неизбежная капитуляция Японии. Если истории должны заканчиваться искусственно, то на этом история о Храме Бэндзайтэн и кончается. В отличие от многих других святилищ и храмов по всему городу, после войны этот храм так и не восстановили. Может, потому, что после исчезновения статуэтки в нем больше не было толку. Но я считаю, что с пропажей это было мало связано. Я уверен, что воспоминания о довольно уникальном разрушении храма были слишком болезненными, чтобы к ним возвращаться. Если бы храм восстановили, это попросту заставило бы людей помнить, а люди хотели забыть. Как хотели забыть о столь многом в Японии времен войны.
– А этого офицера Такахаси вообще судили? – спросил я.
Даже в темноте я разглядел, что Кудзима ухмыльнулся.
– По каким обвинениям? – спросил он в ответ. – Преступления против человечества? Разрушение культурного достояния? Убийство невинных мирных жителей? По этой логике оккупационным войскам пришлось бы собственных генералов судить как военных преступников! Нет, полковника Такахаси так и не судили. Фактически токийский трибунал по военным преступлениям не предъявил обвинения ни единому офицеру Кэмпэйтай, потому что они занимались прежде всего внутренним террором, направленным в основном на соотечественников. Кажется, именно Кэмпэйтай и прочие, кто систематически истреблял любое сопротивление военным усилиям, несут ответственность за последующие зверства, но…
Кудзима замолк и вздохнул так тяжко, что зашевелились потрепанные бумажки на столе.
– А что случилось с Такахаси после войны?
– История об этом умалчивает, – ответил Кудзима. – После того, как было объявлено о капитуляции, три дня небо над Токио было черным от дыма. На этот раз не из-за американских бомб, а из-за военных и правительственных чинуш, которые пытались сжечь как можно больше записей до прихода генерала Макартура и его войск.
– Прикрывали свои задницы.
– И свои тылы, – добавил Кудзима. – За пятнадцать лет с азиатского континента вывезли бесчисленные награбленные миллиарды в золоте, платине, бриллиантах и драгоценностях. И поныне никто не знает, сколько всего было награблено или где в итоге осело. Годы после капитуляции были полным хаосом. За границей оказалось шесть миллионов японских военных и военнопленных, и их надо было репатриировать; в разрушенных городах несколько миллионов бездомных; осиротели тысячи и тысячи детей. Кое-кто влачил существование подобно кротам, живя в подземных тоннелях метро. Угроза голодной смерти была вполне реальной, а еду можно было купить только на черных рынках, и все их контролировали банды и бывшие военные. Многие люди выжили только потому, что ели жидкую кашку из риса с опилками. Безрадостные, отчаянные времена.
Тут вдруг над головой снова вспыхнули лампы, и Кудзима зажмурился, втянув воздух сквозь зубы. Особого веселья свет в «Ханран» не принес. Может, с этим справились бы китайские акробаты, фейерверк и какой-нибудь танцующий дракон; электричество же только разогнало мрак.
– Так или иначе, – продолжил Кудзима, – Такахаси тянет лишь на сноску. Мелкая фигура с мелкой ролью во времена, которые решено получше забыть. Сомневаюсь, что кому-то было небезразлично, что с Такахаси случилось тогда, в 1945-м, и уж точно всем безразлично сейчас. За исключением вас, как ни странно.
Я прикинулся, что не заметил его любопытного взгляда, и задал еще вопрос:
– А этот Окада? Имперский гвардеец, который пытался отговорить их от конфискации идола? Вы сказали, он не пережил войну?
Кудзима кивнул:
– Накануне капитуляции Японии генерал-лейтенанта Окаду из Первой Императорской Гвардии убили за то, что он отказался принять участие в военном государственном перевороте. Кое-кто из самых истеричных генералов не хотел примириться с поражением, они решили свергнуть императора и бороться до последнего. К счастью, затея провалилась, а все замешанные, чтобы не потерять чести, совершили ритуальное самоубийство.
Самоубийство. Это слово разом вернуло меня в настоящее. Я весь день проторчал в жестком кресле в душном книжном магазине, слушая лекцию Кудзимы о таком-то «М-69» и сяком-то «Б-29», о том, сколько квадратных миль уничтожено там и сколько людей погибло сям; в итоге мозги у меня так перепутались, что я чуть не забыл, зачем сюда явился. Все эти безобразия в 1945 году имеют какое-то отношение к тому, что три дня назад под автострадой нашли молоденькую утопленницу и что лишь сегодня утром чиновник из Министерства строительства официально отчалил в мир иной в пруду с карпами?
Ну, посмотрим.
Если верить детективу Ихаре, Боджанглз сказал, что имя Накодо – липовое. Старик Накодо этим именем прикрывал свое военное прошлое, когда он звался Такахаси. Человек в Белом упомянул о Бэндзайтэн. Еще важнее то, что сам старик Накодо сказал, что монахи Бэндзайтэн ухлопали его сына. Я-то решил, что он бредит. Я и до сих мор так думаю, но уже иначе.
Сына старика Накодо ухлопали не монахи Бэндзайтэн, потому что сами они давно умерли. Умерли из-за того, что шестьдесят лет назад их угробил старик Накодо, и об этом знал некто Боджанглз. Может, он шантажировал семью, угрожая раскрыть их секрет. Но если так, каким образом сюда вписывается Миюки? Само собой, ключ ко всему – выяснить, кто такой этот загадочный Боджанглз и не он ли на самом деле Человек в Белом. Не зная этого, гадать о мотиве – все равно что с завязанными глазами играть в шарады.
– Господин Чака, все в порядке? – спросил Кудзима.
– Просто размышляю, профессор, – ответил я.
– Вы, кажется, беспокоитесь.
– От размышлений всегда так, – сказал я. – Если завяжу с этим, жить будет проще. Ну да сами знаете, как это бывает. Начинаешь это дело, пока молод – сам не понимаешь, что творишь. Это входит в привычку, а потом – опа, двадцать лет прошло и завязать уже не можешь.
Кудзима улыбнулся:
– Разве не американец сказал: «Без исследования и жизнь не в жизнь для человека»?[66]
– Другой американец, – сказал я, ответив на его улыбку. – И вообще, это было до телевидения. Кудзима, кто еще может знать о том, что вы мне сейчас рассказали? О происшествии в Храме Бэндзайтэн, об офицере Такахаси из Кэмпэйтай и все такое?
Обхватив подбородок пальцами, Кудзима на секунду задумался:
– Прямо так и не скажешь, – ответил он, помолчав. – В то время истории о происшествии жестко цензурировали. Конечно, газеты и не заикнулись о Кэмпэйтай, сообщили только, что, к сожалению, храм был уничтожен пожаром. Сегодня же это происшествие не то чтобы широко известно, но и секретом его не назовешь… Были статьи в журналах, и, насколько я помню, несколько лет назад даже книга планировалась, но ее публикацию остановила правая группировка.
– То есть вы хотите сказать, что о происшествии в Храме Бэндзайтэн кто угодно может прочитать в библиотеке, в Интернете или еще где?
– Почему бы и нет? Всякий историк быстро обнаруживает, что, если вы готовы попотеть, не так уж и трудно раскопать даже самые загадочные факты. Трудно лишь состыковать их так, чтобы это имело смысл. Мне ли не знать, подумал я.
Тут свет вновь замигал, и Кудзима шепотом выругался. Я сказал, что мне пора бежать, и, обойдя вокруг стола, Кудзима проводил меня до двери мимо штабелей книг. Он открыл мне дверь, а я поблагодарил его за помощь. По-моему, ему и вправду было приятно, как будто его уже давно ни за что не благодарили. Еще пару секунд лампы мигали, а потом в магазине вновь стало темно.
27
ШЕСТЬ МОСТОВ ВОЗРОЖДЕНИЯ
К юго-западу от станции Ниппори, вверх но холму к кладбищу Янака поднималась осыпающаяся бетонная лестница, заросшая бурьяном. С вершины холма открывался вид на переплетение рельсов, которые отделяли жилую часть Ниппори от деловой части и района развлечений. Над темной долиной сумеречное небо загромождали массивные здания и рекламные вывески лав-отелей: отель «Забота», отель «Уважение» и отель «Бабуин».
Шагать по району за древним кладбищем на вершине холма – все равно что возвращаться в прошлое. Вдоль узких улочек выстроились традиционные деревянные дома с низкими черепичными крышами, и после сегодняшнего ужастика Кудзимы легко было вообразить этот район в огне. Если бы не путаница электрокабелей наверху и не спутниковые тарелки, растущие точно грибы по углам многих зданий, картинка смахивала бы на Токио столетней давности, еще до того, как город сровняли с землей американские напалмовые бомбы, а силы глобального капитализма воссоздали его заново свихнутым футуристическим торговым центром. Здесь, в Янаке, я попал в один из слоев прошлого – того самого, которое на самом деле никуда не исчезает.
Шагать по району за древним кладбищем на вершине холма – все равно что возвращаться в прошлое. Вдоль узких улочек выстроились традиционные деревянные дома с низкими черепичными крышами, и после сегодняшнего ужастика Кудзимы легко было вообразить этот район в огне. Если бы не путаница электрокабелей наверху и не спутниковые тарелки, растущие точно грибы по углам многих зданий, картинка смахивала бы на Токио столетней давности, еще до того, как город сровняли с землей американские напалмовые бомбы, а силы глобального капитализма воссоздали его заново свихнутым футуристическим торговым центром. Здесь, в Янаке, я попал в один из слоев прошлого – того самого, которое на самом деле никуда не исчезает.