Адлер Элизабет. Персик

   Свежая и благоухающая духами после ванны, босая и одетая в свое прекрасное экзотическое платье, Леони пила шампанское, улыбаясь, угощала розовыми бисквитами своего кота. Она была так счастлива в тот вечер, так необыкновенно счастлива! Но как, однако, быстро бежит время! Небо стало терять свою спокойную голубизну, и на нем появилась жемчужная туманность наступающего вечера. Куда ушло время, о, куда же оно ушло?!
   Леони наблюдала, как солнце из золотистого превратилось в бронзовое, а потом в гладкий ровный шар пурпурного цвета, и тогда она медленно пошла по террасе в направлении ступенек, которые вели к мосту, где берег внизу делал изгиб. Впервые маленькая кошка не последовала за ней, и Леони улыбнулась ей, оглянувшись.
   Садящееся солнце отбрасывало длинную золотисто-красную дорожку на сверкающую атласную поверхность моря, и Леони остановилась у самого края, чувствуя, как мелкие волны плещутся у ног. Потом, широко раскинув руки, так что рукава ее золотистого платья стали похожи на раскрытый веер, она вступила в прохладу моря, следуя по дорожке к солнцу. Когда стало глубже, она повернулась и поплыла на спине в – мерцающее золотисто-красное море. Леони чувствовала тепло солнца на закрытых веках, его красное дыхание, поглощающее ее… Сехмет снова звала ее к себе, и она сама становилась ею, соединяясь с Богом солнца Ра, как это и должно было случиться… Она была его возлюбленной, его супругой, его любовницей, и она вступила в ночь с любовью. Леони плыла, спокойная, в объятиях своего любимого, навстречу вечности и еще одному рассвету.

65

   Пич все время плакала. Они с Ноэлем вернулись после медового месяца из Японии и узнали от мамы и отца о смерти Леони.
   – Мы не звонили тебе, потому что были уверены, что бабушка не хотела омрачать ваше счастье, и, кроме того, вы ничем не могли помочь. Завтра состоится поминальная служба в Нотр Дам. О, Пич, ты не можешь себе представить, сколько пришло соболезнований. Она заслужила это не только благодаря своему таланту и красоте, а и за свою щедрость, доброту и за свое мужество! Газеты всего мира напечатали некрологи о ней. Леони была замечательной женщиной.
   – Как ты можешь говорить так спокойно, – закричала Пич, очень остро переживающая боль утраты, – когда знаешь, что никогда больше не увидишь ее!
   Эмилия закусила губу, чтобы сдержать слезы, и беспомощно взглянула на Жерара.
   – Твоя мать старается привыкнуть к утрате, Пич, так же, как это будет и с тобой. Ты выплачешь свою боль и горе, а затем ты должна постараться смириться.
   Ноэль молча ждал у камина, а Жерар присел рядом с рыдающей дочерью, стараясь успокоить ее.
   – Но вы сказали, что ее так и не нашли, – проговорила Пич. – Папа! Что, если она не умерла, а просто ушла…
   – Она именно это и сделала, дорогая. Она просто ушла, и всегда будет с тобой, в твоей памяти.
   – Пич, родная, – воскликнула Эмилия, обнимая дочь и тоже плача, – мы должны подумать сейчас о Джиме, постараться помочь и поддержать его. Он безутешен…
   Пич взглянула на Ноэля, думая о том, как сильно она его любит и какой была бы ее жизнь без него… А Леони с Джимом были женаты пятьдесят лет. Что должен был чувствовать Джим?
   – Если я могу что-то сделать, – предложил Ноэль, – может быть, Джим захочет остаться здесь?..
   – Нет, только не здесь, – быстро сказала Эмилия. – Джим думал об этом доме, как принадлежавшем Месье… но все равно спасибо, Ноэль.
   – Послушай меня, Пич, – сказал Жерар, – Лоис и Ферди уже здесь, в «Ритце», а Леонора приезжает сегодня вечером. Твоя мать организует здесь поминки после службы. Я сообщу детали Ноэлю.
   – Я очень сожалею, что пришлось огорчить вас в первый же день вашего возвращения домой, – сказал позже Жерар Ноэлю.
   – Я позабочусь о ней, сэр, – пообещал Ноэль, – и хотя я плохо знал Леони, могу понять, как глубоко вы переживаете ее потерю.
   – Все это очень грустно. Позаботьтесь, чтобы Пич немного поспала, если сможет.
   Огромный серый собор был увешан вышитыми шелковыми знаменами и украшен цветами. Запах жасмина, который любила Леони, витал в воздухе, и солнечный свет проникал в огромное розовое окно. Чистые голоса хора мальчиков торжественно разносились по собору церковным пением. Пич неподвижно стояла с Ноэлем, вся в черном, в шляпе с широкими полями, скрывавшими ее бледное, без кровинки, лицо от любопытных взглядов. Он взял ее за руку, желая подбодрить и передать ей свои собственные силы. Он обвел взглядом переполненную церковь, удивляясь про себя, какой силой обладала эта таинственная, неукротимая женщина, чтобы собрать президентов и представителей королевских семей на службу в ее память. И после, когда он пили любимое шампанское Леони а доме, который она когда-то очень хотела назвать своим, он разглядывал лица тех, кто любил ее. Здесь, были сестры, которые воспитывали сирот Леони в Шатто д’Оревилль, и сами дети, выросшие и имеющие собственные семьи. Здесь были мужчины и женщины, чьи жизни она помогла спасти, участвуя в Сопротивлении во время войны. Пришли и управляющие театром, и дирижеры, и музыканты, и те, кто стоял у выхода на сцену, титулованные семьи со всей Европы и простые семейства с юга, кто работал для нее и любил ее, были и те, кто жил в деревнях и чувствовал на себе ее постоянную доброту и щедрость. Леони завоевала их всех.
   – Ей бы это понравилось, я думаю, – заметил Джим с одобрением в голосе, – ей было бы приятно увидеть их всех вместе здесь, и я испытываю удовлетворение при мысли, как много жизней она сделала радостней своим существованием.
   Уже после церемонии, когда вся семья осталась одна, он сообщил Пич, что вилла теперь становится ее собственностью.
   – Леони хотела, чтобы ты жила там, когда нас не станет, – мягко сказал он, – а я несмогу оставаться там без нее, поэтому она – твоя.
   – Но, Джим, куда же ты пойдешь? – спросила Пич. – Ведь это твой дом!
   – Не беспокойся обо мне, все уже устроено. Я переезжаю в прежнее жилище Лоис на крыше нашего отеля. В конце концов, что хорошего для такого старика, как я, жить здесь одному, а там я смогу общаться с людьми, если мне этого захочется.
   Пич никогда не думала о Джиме как о старике и, взглянув на него, поразилась тому, что увидела. Но это просто нечестно, думала она со злостью, люди не должны стареть, они не должны уходить и оставлять тех, кто любит их… Слезы снова набежали на глаза.
   – Не плачь, Пич, – прошептал Джим, – я буду счастлив думать, что ты живешь на вилле, и уверен, твоя бабушка тоже.
   На следующий день, сидя между своими сестрами, когда адвокат знакомил их с завещанием Леони, Пич едва сдерживала дрожь во всем теле. Это было самое ужасное – делить красивые вещи Леони, драгоценности, которые, как она помнила, ее бабушка носила всю свою жизнь, ее прекрасную коллекцию одежды, ее любимые предметы… Страшная мысль пришла ей внезапно в голову, и она в панике схватила Лоис за руку.
   – Кошка! – закричала она. – Где бабушкина кошка?
   – Шоколад исчез в тот же день, что и Леони, – шепнула ей Лоис. – Пич, мне очень жаль.
   Пич ничего не хотела больше слушать, она не хотела знать, кто и что получит, она просто хотела, чтобы все осталось как было… никаких изменений, все на своих местах. Рыдая, она выбежала за дверь, где ждал ее Ноэль.
   Закрыв за собой дверь их спальни, он смотрел, как Пич мечется по комнате, проклиная судьбу, время, смерть, и он прижал ее к себе, крепко обняв.
   – Пич. – спокойно сказал он, – все образуется, – вот увидишь.
   Пич повисла у него на руках, истощив свой гнев и отчаяние.
   Ей было спокойно в его объятиях, она чувствовала себя защищенной от опасностей жизни и смерти.
   – О, Ноэдь, – устало вздохнула она, – что бы я без тебя делала!

66

   Ноэль так и не смог привыкнуть к великолепию дома де Курмонов. Даже после того как они прожили в нем два года, Ноэль все еще чувствовал себя гостем в его величественных комнатах. Кивнув привратнику, он завел новый автомобиль во двор, заметив, что дворецкий уже спешил вниз по лестнице, чтобы открыть ему дверь.
   – Моя жена дома? – спросил Ноэль, отступая, чтобы полюбоваться автомобилем.
   – Мадам в гостиной, месье.
   – Тогда попросите ее спуститься сюда, пожалуйста. Скажите ей, что у меня для нее сюрприз, Оливер.
   – Конечно, месье. Примите мои поздравления, месье. «Дюк» просто великолепен.
   – Спасибо, Оливер.
   Ноэль обошел вокруг автомобиля, оглядывая его со всех сторон. Длинные гладкие линии, насыщенная сверкающая темно-синяя окраска и мягкая светлая кожа салона подчеркивали его изысканность. Это был автомобиль, который Ноэль всегда стремился создать, результат всех его компромиссов прошлых лет. «Дюк» был автомобилем его мечты.
   – Ноэль, он просто восхитителен! – донесся голос Пич, торопливо сбегающей по ступенькам к нему.
   Ноэль показал ей на атласный бант, которым был украшен руль.
   – Это подарок, – сказал он, – самый первый «дюк» для внучки Месье.
   – Правда? Он – мой? – Пич с удовольствием провела рукой по сверкающей поверхности. – Но это твой автомобиль, Ноэль, больше чем чей-либо. Первый должен быть твоим.
   – Я считаю, что старый Месье имеет к нему такое же отношение, как и я, а как его внучка и председатель компании ты получаешь первого «дюка» и номерные знаки.
   Пич забежала вперед, чтобы посмотреть на них. – «Дюк-1», – воскликнула она, чрезвычайно довольная.
   – Внутри тоже есть кое-что интересное, – добавил Ноэль, открывая для нее дверцу.
   Пич почувствовала приятный запах новой кожи и цветов. Сидя на необыкновенно удобном сиденье для водителя, Пич огляделась вокруг себя. В маленькой вазе в форме крыла, точной копии той, что стояла в первом автомобиле де Курмонов, была веточка жасмина.
   – Я заказал ее специально для тебя, – сказал Ноэль. – В других автомобилях ее не будет. Он радостно посмотрел на Пич, надеясь, что она довольна.
   – Да, в вазе всегда была ветка жасмина для Леони, – сказала Пич. – Ты подумал обо всем, Ноэль Мэддокс!
   – Значит, тебе нравится?
   – Очень! Спасибо тебе не только за прекрасный автомобиль, но и за все, что ты сделал для де Курмонов! Ты снова поставил компанию на ноги. – Рукой она провела по кожаной оплетке руля, в центре которого помещался символ семьи де Курмон. – Этим автомобилем ты вернул де Курмонов наверх. – Месье гордился бы тобой!
   Ноэль с облегчением усмехнулся.
   – Тогда окажите мне услугу, леди, – усаживаясь рядом с ней, сказал он, – прокатите меня немного.
   Люди оборачивались и смотрели на них, когда великолепный автомобиль останавливался у светофоров на парижских улицах, и махали им вслед рукой, узнавая Пич.
   – Ты видишь, как им нравится машина! – возбужденно кричала она, нажимая ногой на акселератор и направляясь в сторону пригорода. Девятая соната Бетховена громко звучала через квадрофонические динамики, а автомобиль мчался вперед, оставляя за собой милю за милей. Ноэль откинулся назад и с удовольствием прислушивался к работе двигателя, который он так хорошо знал, замечая по ходу, что новая аэродинамическая форма машины сводила на нет сопротивление воздуха, делая движение автомобиля практически бесшумным. В уме он ставил галочки, отмечая тысячи других деталей, проверенных им миллионы раз при создании этого автомобиля. Он действительно получился отличным.
   Пич свернула на боковую дорогу, а оттуда – на узкую проселочную. Перед ними раскинулась широкая спокойная река, окруженная зелеными ивами и отражающая бледное вечернее небо. Поставив машину на ручной тормоз, она откинулась на мягкую спинку сиденья и, довольная, вздохнула.
   – Чудесно, совершенно чудесно! – воскликнула она. – Ты заслуживаешь за него орден, Ноэль.
   Ноэль обнял ее, и она опустила голову ему на плечо, глядя на пустынное озеро впереди.
   – Я меняю орден на поцелуй, – пошутил он.
   Пич посмотрела на него, иронически улыбаясь.
   – С каких это пор ты должен предлагать мне что-то взамен моего поцелуя?
   – Я ничего не пожалею ради твоего поцелуя, – прошептал ее муж, уткнувшсь носом в ее ухо.
   – Даже автомобиль?
   Ноэль рассмеялся.
   – Это нечестно, миссис Мэддокс, – и, кроме того, ты только что сказала, что поцелуй достанется мне даром.
   Почему, когда он целовал ее, реальный мир, казалось, переставал существовать, и он оказывался наедине с ней в теплом вымышленном мире своих фантазий? Ее кожа была нежна, как лепестки цветов, и гладка, как мрамор, а запах ее духов пленял. Ноэль вынул шпильки из ее заколотых наверх волос и провел руками по роскошным густым прядям. Он поцеловал ее бледные закрытые веки и провел пальцем по очертаниям подбородка, а потом рука его скользнула к ее груди. Он видел близко перед собой ее глаза и, сжимая ее грудь, наклонился поцеловать ее еще раз.
   – Пич, моя Пич, – прошептал он нежно, – я так сильно люблю тебя.
   Заднее сиденье оказалось широким и мягким, когда они вместе легли на него, и только цапля, лениво парившая над рекой, была свидетелем их любви. Тело Пич было теплым и послушным и очень родным. Позже, когда он судорожно прижимал ее к себе, Ноэль подумал – у него есть все, что он когда-либо хотел иметь, – у него была Пич и «курмон», автомобиль его мечты.
   На следующей неделе Пич начала работу по рекламной компании, которую она планировала в течение полутора лет. Вместе с производственной командой она объездила всю Европу, сначала фотографируя «дюка» высоко в снежных Альпах, а затем снимая его несущимся вниз, с захватывающих дух склонов, с лыжами, привязанными к его крыше. Они фотографировали автомобиль около их собственного отеля, а рядом возвышалась гора шикарных кожаных чемоданов, которые, как подразумевалось, только что вынули из его багажника, а также в Париже, во дворе дома де Курмонов, с красивой длинношеей афганской борзой на заднем сиденье, смотрящей в окно. Они снимали его на пленку в авиационном ангаре между небольшим реактивным самолетом «Л’Эр» и мощным «Конкордом», и, конечно, мчащимся по дорогам Европы.
   Ноэль опять вернулся в Детройт, а Пич была настолько занята, что у нее едва хватало времени вспомнить о нем, только когда она валилась, усталая, в постель, одна, в очередной гостинице, и если ей везло и позволяла разница во времени, она звонила и с нетерпением ждала, когда услышит его решительный голос: «Привет, Пич!» Он, казалось, всегда знал, что это звонит она, прежде чем она успевала что-либо сказать.
   Через месяц она повезла автомобиль в Лондон, чтобы продолжить съемки там, и после встречи с Вилом у нее оставалось еще меньше времени подумать о Ноэле. Пич поехала со всей командой в горную местность Шотландии, где находился красивый замок с башнями, и они снимали автомобиль, припаркованный у полной лосося реки, а рыбаки рядом, с лицами, словно высеченными из камня, держали удочки и корзины для рыбы. Затем они отправились на запад Ирландии, где лошади, собаки и охотники в розовых куртках бродили на фоне элегантного «курмона».
   Когда она, наконец, вернулась домой на Иль-Сен-Луи, то осознала, что не видела Ноэля уже два месяца, а еще то, что, видимо, беременна.
   – Интересно, – сказала она за обедом в тот вечер, – в «дюке» хватит места для детской коляски?
   – Коляски? Она не вписывается в образ нового «курмона». Он должен быть быстрым, элегантным, скоростным – ты прекрасно знаешь, ты же сама создавала этот образ. Какого черта ты задаешь мне такие вопросы?
   – Неужели если увидят, как в «дюк» ставят детскую коляску, это может испортить его прекрасный образ? Она действительно может нам понадобиться, и очень скоро.
   От удивления Ноэль изменился в лице и озадаченно спросил:
   – Ты намекаешь, что беременна?
   – А ты разве не рад? – Пич посмотрела на него с беспокойством. Ноэль не улыбался, он был сражен этой новостью, как будто не имел к ней никакого отношения.
   – Конечно, я доволен. Просто мы вроде не планировали ничего подобного на ближайшее время.
   – Страсть и планирование не всегда сочетаются друг с другом.
   Ноэль усмехнулся, и Пич сразу же почувствовала огромное облегчение.
   – Ты права, – сказал он, вставая и целуя ее. – Когда это случится?
   – Через семь месяцев – в октябре.
   – Отлично, – воскликнул Ноэль, – ребенок появится, когда мы запустим «дюка». – Ноэль заключил ее в объятия. – Конечно, я доволен, дорогая. Просто трудно представить себя с сыном или дочкой. Мне бы хотелось…
   – Договаривай, что бы тебе хотелось?
   – Я бы хотел, чтобы у ребенка был отец, которым он мог гордиться.
   – Ноэль! – Пич возмущенно посмотрела на него. – Конечно, он будет тобой гордиться. Почему же нет? О, я, кажется, понимаю, это твой приют, да? Но если это так тебя волнует, почему ты туда не съездишь? Почему не попытаешься узнать, кто твои родители?
   – Нет. Нет, я не могу сделать этого. Я никогда не смогу вернуться в Мэддокс!
   – Тогда, – мягко сказала Пич, – тебе придется смириться с тем, кто ты. И если меня это не трогает, то не должно трогать и тебя, и твоего ребенка.

67

   Пич вела свой новенький автомобиль по дороге на юг, наслаждаясь вниманием, которое привлекал к себе автомобиль. Она старалась запомнить все восхищенные комментарии, которые с удовольствием выслушивала, останавливаясь у заправочных станций или чтобы выпить чашку кофе. Ноэль просто гений! Он точно знал, чего хотел, и добился своего, и никто лучше ее не понимал, что сделать это совсем не просто при существующей конкуренции в такой гигантской индустрии. А скоро, в один и тот же месяц, новый «дюк» и ребенок появятся на свет.
   Ноэль настаивал, чтобы она уехала из Парижа отдохнуть и проветриться на побережье, но Пич долго не соглашалась. Прошло три года со дня смерти Леони, и хотя она постоянно навещала Джима и своих сестер в «Хостеллери», Пич никогда не появлялась на вилле. Лоис понимала ее.
   – Ты пойдешь туда, когда будешь готова, – старалась успокоить она Пич.
   Но по мере того как Пич приближалась к вилле, один и тот же вопрос не давал ей покоя; готова ли она сейчас к этому?
   Знакомый квадратный белый дом с зелеными ставнями, распахнутыми навстречу теплому вечернему солнцу, выглядел таким же, как и раньше. Белая галька и каменные вазы с ярко-розовыми и красными цветами герани по обеим сторонам двойных дверей, запах резеды, жасмина, ослепительные соцветия гибискуса и бугенвилеи напомнили Пич ее детство, когда она бегала вокруг дома на террасу. Красивая белая яхта с парусами, раздувающимися на морском ветру, маячила на голубом горизонте. Все это напоминало картину, написанную акварелью. Высокие темные кипарисы перемежались с массивными, развесистыми соснами и серебряными оливковыми деревьями на холмах, окружающих маленькую бухту. Ничего не изменилось. Кроме одного. Длинная прохладная терракотовая веранда была пуста. Голубые подушки на кресле Леони лежали взбитые, не продавленные тяжестью ее головы, и коричневая кошка не выбежала навстречу, стуча коготками по кафельному полу.
   Марианна торопливо вышла из кухни, лицо ее просветлело, когда она увидела Пич.
   – Вот и вы, наконец, мадам. Не могу выразить словами, как я рада вас видеть. Тут стало так одиноко после смерти хозяйки, хотя месье Джим и навещает меня каждую неделю, ваши сестры тоже приходят. Но здесь должны быть именно вы, мадам. Вы и ваши дети, чтобы это место снова ожило.
   Пич стало жаль преданную старую женщину, охраняющую дом Леони. Семья Марианны жила в деревне, и она могла бы просто покинуть это место и жить со своими рослыми и сильными сыновьями. Но Марианна была верна Леони до конца.
   Пич остановилась в дверях своей старой комнаты и окинула ее взглядом. Узкая кровать казалась крошечной по сравнению с их американской двухспальной кроватью, а ее маленький красный столик с зеркалом в серебряной раме был отполирован до блеска заботливыми руками Марианны. Фотографии и выцветшие сувениры были все еще на своих местах, как она оставила их в день своей свадьбы, но комната больше не принадлежала ей. Это была комната молоденькой, глупой и романтичной девушки, которая упорно отказывалась взрослеть. Это стало ее прошлым. Она вдруг подумала о том, что именно такой комнаты никогда не было у Ноэля.
   Подняв свой чемодан, она протащила его по коридору, заглядывая в комнаты и раздумывая, какую выбрать для себя. Но Леони сделала ее хозяйкой этого дома, значит, она должна была жить в комнате Леони.
   Ставни были закрыты, и комната казалась очень тихой и таинственной в сумерках. Пич неуверенно остановилась в дверях – здесь нечего бояться, сколько раз она спала в широкой постели Леони, когда была маленькой, и чувствовала себя в полной безопасности. Пройдя к окну, Пич распахнула ставни и впустила в комнату золотистые лучи солнечного света, пробуждая ее к жизни после долгого сна. Статуэтка Сехмет на мраморном постаменте сверкнула, отражая солнечный свет, а прохладная белая кровать выглядела удобной и гостеприимной. Вздохнув, Пич присела на нее с краю, провела рукой по простому белому хлопчатобумажному покрывалу, вспоминая былое. Затем, скинув туфли, она прилегла на нее и закрыла глаза, чтобы теплое солнце поскорее стерло усталость долгого путешествия с ее измученного тела, и вдыхала свежий ароматный воздух. Как хорошо, что она вернулась, как хорошо! И нет места лучше для того, чтобы вырастить ребенка.
   Длинные летние месяцы на вилле были самыми спокойными, какие Пич только могла вспомнить. Ноэль старался проводить с ней столько времени, сколько мог, приезжая иногда даже среди ночи, – Ноэль называл это, смеясь, «отлыниванием от работы». Приехал Вил на каникулы, возбужденный своим возвращением на виллу, радуясь и проявляя любопытство к будущему ребенку. Приезжали навестить ее Лоис и Ферди, и, конечно, Джим и Леонора были всегда рядом, в «Хостеллери». В начале сентября Эмилия и Жерар вернулись из Флориды, чтобы дождаться рождения ребенка, и в конце концов уныние, которое нависло над домом Леони, рассеялось.
   Дом оставался таким, каким его оставила Леони, не считая того, что старую комнату Пич занял Вил, а комната для гостей рядом с ее комнатой была превращена в детскую.
   – Почему бы тебе не поменять здесь все и не устроить на свой вкус, как ты это сделала с парижским домом? – предложил Ноэль, лежа рядом с ней на белой кровати.
   Но странным образом просторная, простая комната Леони не нуждалась в переделке. В ней было все, что нужно.
   – Может быть, я так и сделаю, – ответила Пич, – когда-нибудь.
   Пятнадцатого октября в Париже родился Чарльз Генри Мэддокс, и в том же месяце новый шикарный автомобиль «дюк» появился на свет.
   Выражение лица Ноэля было серьезным и нежным, когда он впервые увидел своего сына.
   – Ты первый, кто будет гордиться фамилией Мэддокс, – прошептал он, ласково гладя темную головку ребенка. – Я обещаю тебе это, мой сын.

68

   Знакомое волнение, которое Ноэль всегда чувствовал в Детройте, и на этот раз охватило его, когда он ехал из аэропорта «Метрополитен» в «Ю.С.Авто», вернее, когда его везли «Ю.С.Авто», поскольку теперь ему полагался лимузин с шофером. Он путешествовал по маршруту Париж-Нью-Йорк – Детройт так часто, что теперь имел постоянный номер в «Уолдорф-Таурз» в Манхэттене для своих кратковременных остановок в пути. Но в Детройте его квартира на крыше все еще оставалась для него домом. И деревянный А-образный дом на берегу озера навсегда останется его убежищем. Правда, теперь он не нуждался в убежище – теперь, когда многое изменилось в его жизни: и головокружительный успех «дюка», и то, что он заставил Детройт выпустить автомобиль за какие-то три года вместо обычных пяти. А если быть точным, от замысла до готового салона по продаже «дюк» занял два года одиннадцать месяцев и девять дней – рекорд в автомобильной промышленности. Конечно, это была ограниченная партия, но тем не менее это беспрецедентно, и только благодаря тому, как Ноэль реконструировал компанию.
   Ноэль пришел в «Курмон», помня то, чему учила его Клер Антони. Ясно отдавая себе отчет в том, что это была иностранная компания, он своим чутьем угадал, что обычные правила здесь не годятся. Благодаря этому Ноэль предпринял интересные и оригинальные шаги. Он предполагал, что всему виной в падении де Курмонов были финансисты, всегда рвавшиеся получить сиюминутную выгоду, которая в конечном счете оказывалась нереальной. Они потеряли время на производстве «флер», и де Курмоны оказались в трудном положении, из которого было уже не выбраться.
   Но Ноэль обнаружил и кое-что положительное. Решение Джима получить деньги, избавившись от периферийных компаний, производящих и поставляющих детали, а также продав часть недвижимости, сделало необязательным покупать детали у них и позволило Ноэлю свободно действовать на рынке, добиваясь цены, которая его устраивала. Даже производя такой дорогостоящий, узкопрофильный и высококачественный автомобиль, как «дюк», доход составил около тридцати процентов, что было огромным достижением.