Она искала ответ в его холодном, скрытном взгляде, но его лицо оставалось каменным.
   – Ты права, Пич, – наконец, произнес он, повернувшись и направляясь к дверям, – это именно то, что я есть.
   Дверь захлопнулась за ним с резким и решительным щелчком.
   – Боже мой! – закричала Пич. – Ты даже не мог хлопнуть дверью! Почему ты ни разу не вышел из себя, ты, проклятый железный человек?!
   Она бросилась на диван, слезы градом катились из ее глаз. Она била кулаками по подушкам. Боже мой! Что она наговорила, что она наделала? Пич вскочила на ноги, ненавидя себя, ненавидя его.
   – Я не хотела обидеть тебя, Ноэль, – закричала она, распахивая дверь и сбегая вниз, в холл, – Я не хотела обидеть тебя!
   Но Ноэль уже ушел.

72

   Ноэль вел машину вдоль унылого городка, на месте которого когда-то простирались равнины, со всех сторон продуваемые ветром. Этот маленький городок, который он до сих пор хорошо помнил, состоял тогда из одной длинной улицы, на которой теснились деревянные домики со старыми холодильниками и креслами-качалками на крыльце, мотели, пропитанные запахом пота, ресторанчики, засиженные мухами, и автомобильная мастерская, забитая ржавыми автомобилями. Сейчас все это исчезло и превратилось в грязный лабиринт фабрик, мастерских и супермаркетов. Новые автостоянки, торговые центры и строительство сборных домиков далеко отодвинули голые поля, которые раньте, как он помнил, переливались гигантскими волнами пшеницы исходили в пустынную бесконечность.
   Ноэль ехал уже полчаса в направлении, которое он считал правильным, но до сих пор не нашел Мэддокский благотворительный приют. Поставив свой большой автомобиль на стоянку перед ресторанчиком с неоновой вывеской и табличкой «Продается», висевшей снаружи, он торопливо пошел под ледяным дождем в поисках телефона-автомата. Листая страницы справочника, глазами пробежал колонку на «М», Но никакого Мэддокского приюта зарегистрировано не было. Ноэль проверил еще раз, не веря самому себе. Он привык считать, что Мэддокс всегда был здесь и ждал возвращения своего сына. Ноэль пытался забыть его всю свою жизнь, но сейчас, когда он понадобился ему, – неожиданно исчез. Ноэль огляделся по сторонам. Должны же здесь остаться люди, которые помнили приют?
   Зайдя в ресторан и заняв место, он дождался, пока костлявая официантка не смахнет сигаретный пепел и использованную бумажную посуду с пластмассового столика и не протрет его тряпкой.
   – Ну? – спросила она, не глядя на него.
   – Только чашку кофе, пожалуйста, – сказал Ноэль, наблюдая, как женщина пошла обратно к стойке и вернулась с дымящимся кофейником. Она была среднего возраста и казалась усталой и разочарованной. В ее светлых волосах, когда-то вытравленных дешевой краской, были заметны черные корни, а лицо выглядело пустым и безразличным.
   – Вы не знаете, где Мэддокский приют? – спросил Ноэль.
   Ее голова дернулась, и что-то похожее на страх промелькнуло в глазах.
   – Ну, и что из этого? К чему бы вам это?
   Ноэль удивленно пожал плечами.
   – Мне нужно знать, как до него доехать, вот и все.
   – А что вы там потеряли? – грубо спросила она.
   – Так вы знаете, где он?
   – Где был, там и есть.
   Выражение безразличия, вернулось на ее лицо. Забрав кофейник, женщина отошла от столика, чтобы обслужить другого посетителя. Полоска флюоресцентного света упала на ее голые ноги и высветила стройные икры, когда она шла через зал, покачивая бедрами, в ярко-красных туфлях на высоких каблуках, тщетно пытаясь казаться моложе. Он слышал, как она с мрачным видом разговаривала с крупным шофером грузовика за стойкой, наливая ему кофе и ворча что-то о продаже ресторана.
   – Так охота купить его самой, – сказала официантка, ставя кофейник обратно на плиту.
   – Ну почему же не покупаешь? – шофер жадно пил свой кофе.
   – Почему? Посмотри на меня хорошенько, мистер. Ты думаешь, банк так и выложит мне деньги в кредит? Черта с два! И так всю жизнь. Никто никогда не давал мне ни шанса. Я тебе вот что скажу. Я смогла бы управляться здесь гораздо лучше, чем старик. Да, сэр, это место стало бы лучшим ресторанчиком в графстве, будь он моим.
   Женщина, очевидно, была очень привлекательной в молодости, лет в семнадцать, подумал Ноэль. Молодая и необузданная, имеющая в запасе год или два на забавы, перед тем как полдюжины детей и бедность не подмяли ее под себя. Он знал, как это происходит, когда человек превращается в ничто. Именно от этого Ноэль хотел убежать – и именно это сделало его таким человеком, каким он был сейчас.
   Официантка снова подошла к нему и остановилась рядом, сложив руки и изучая его лицо. Ноэль почувствовал себя неуютно в этом бедном ресторанчике со своей импозантной внешностью и дорогим автомобилем, оставленным снаружи. Он не хотел вернуться обратно опять сиротей из Мэддокса, ему надо было вернуться во всеоружии, зная, кто он и откуда, чтобы все знали, что он личность.
   – Мэддокс, – медленно произнесла она, – все изменилось здесь, сейчас это дом для престарелых. – Женщина горько рассмеялась. – Я думаю, что все эти дети-сироты из Мэддокса, которым не удалось выбиться в люди, вернулись «домой», чтобы умереть здесь.
   – Домой! – воскликнул Ноэль, вскочив со стула и бросив на стол доллар за кофе.
   – У светофора сверните налево, – крикнула она ему вслед, когда он был уже в дверях, – через милю-полторы свернете направо к мотелю «Далтон», потом налево у следующего светофора, а там разберетесь.
   Ноэль захлопнул дверцу машины, чувствуя на себе ее взгляд за грязным мутным окном, и включил зажигание. Впервые он остался безразличен к звукам отличного двигателя, когда выводил машину со стоянки и направился в сторону светофора.
   Ноэль нажал на отполированный медный звонок, нервно оглядываясь. Подъездная дорога, казавшаяся ему такой длинной в детстве, сейчас оказалась всего в пятьдесят ярдов, и высокие железные ворота выглядели гораздо ниже и, распахнутые, болтались на ржавых петлях. Он услышал звук ключа, поворачиваемого в замке, и поборол желание повернуться и убежать прочь.
   Симпатичная молодая женщина в свежей белой блузке и красном жакете вопросительно улыбнулась ему.
   – Могу я чем-нибудь вам помочь? – спросила она.
   – Надеюсь, – ответил Ноэль.
   Он подумал про себя, что бы она сказала, если бы он рассказал ей правду – ему надо узнать, кто он, чтобы понять самого себя. Он был человеком, который имел все – место председателя «Грейт Лейкс Моторс» было его, стоило ему только дать согласие. Но он не получал удовлетворения от своих успехов, хотя и мечтал об этом всю жизнь. Точно так же он мечтал о Пич – а сейчас потерял и ее. Сама жизнь потеряла значение. Пока он не узнает свое прошлое, он чувствовал, что не обретет будущего.
   – Когда-то я жил здесь, – объяснил Ноэль. Входя следом за ней в знакомую прихожую, он ожидал, что почувствует сразу сильный запах натертого линолеума, дезинфекции и вчерашнего обеда. Но никакого линолеума не было, так же как и тусклых зеленых стен. Вместо этого в центре холла лежал светлый ковер, на окнах висели яркие занавески и пахло цветами, стоявшими в вазе, и духами молодой девушки.
   Ноэль сбивчиво стал объяснять, что ему нужно выяснить, кто его родители, и он хочет взглянуть на архивы приюта.
   Девушка сочувственно смотрела на него.
   – Боюсь, что мы вряд ли можем помочь вам, – сказала она, – но я попытаюсь выяснить, что случилось со старыми документами. Я постараюсь вас не задержать.
   Две пожилые дамы медленно шли через холл, опираясь на палки, и тихо рассказывали что-то друг другу. Ноэль заметил, что они исчезли в конце коридора, который, как он помнил, вел в столовую. Он слышал музыку и голоса телевизионной передачи откуда-то сверху, а на лестничной клетке появился новый лифт. Ноэль не был готов к этим переменам, ожидая увидеть все таким, каким запечатлела его память. Он нервно ходил по ковру взад и вперед.
   – Вам повезло, – окликнула его девушка, которая спешила ему навстречу. – Старые папки все еще целы. Но я попрошу вас самого просмотреть их. Сейчас время обеда, и мы очень заняты в эти часы. Надеюсь, вы понимаете, – улыбнулась она.
   Несколько старых шкафов с выдвижными ящиками стояли в старой раздевалке, и слабый запах мази для растирания и пота все еще витал в обшарпанных зеленых стенах, заставив Ноэля вспомнить вечер, когда он выиграл кубок по боксу, – той же ночью он вырвался на свободу. Подойдя к шкафам, Ноэль выдвинул ящик с буквой «М» и стал перебирать карточки. «Мэддокский Совет губернаторов, Мэддокские финансовые отчеты, Мэддокский пенсионный фонд, Мэддокские ежегодные заседания… девочки Мэддокс, мальчики Мэддокс».
   Громоздкие ячейки были забиты документами, и Ноэль вынул из переполненного ящика ту, на которой было написано: «Мальчики Мэддокс». Поднеся ее к свету, он начал внимательно изучать бумаги. Через час он устало вернул документы обратно. Документы относились к послевоенным годам, а более ранние записи отсутствовали.
   Упав духом, Ноэль задвинул ящик на место. Теперь он начал искать с самого верхнего ящика, проверяя каждый по очереди с буквы «А», надеясь найти хоть что-нибудь, что могло бы подсказать, где ему следует искать. В самом нижнем ящике он наткнулся на большой регистрационный журнал с красным корешком, на котором золотыми печатными буквами было написано: «Метрическая книга». Ноэль сразу почувствовал, что это именно то, что он искал. Теперь он узнает все о своем происхождении.
   Резкий свет голой лампочки падал на худое скуластое лицо Ноэля, стоящего под ней и водящего пальцем по списку имен и дат.
   Он прочитал запись, сделанную 5 апреля 1932 года: «23 час. 45 мин. ребенок мужского пола, южных кровей, подкинутый у входа. Не более двух дней от роду. Здоровье хорошее. Никаких документов, удостоверяющих его происхождение, не обнаружено. Назван Ноэлем Мэддоксом».
   И все. Две-три строчки неразборчивым почерком в черном журнале, рядом с десятками других имен. Никто не знал, кто была его мать. Никто не знал его отца. Они просто не существовали.
   Бережно положив черный журнал обратно в ящик, Ноэль подошел к двери и выключил свет. Он нашел девушку в красном жакете в холле и пожал ей руку, поблагодарив за внимание. Затем вышел через двери и спустился вниз по лестнице Мэддокского благотворительного приюта в последний раз.
   Ноэль вывел свой мощный автомобиль через железные ворота и поехал по той же дороге, по которой приехал сюда. Прошлое не имело больше никаких прав на него. Теперь он знал, что был человеком, который сам себя сделал. Нажав на педаль, Ноэль доехал до светофора, желая побыстрее вернуться в Детройт. Первым же самодетом он вылетит в Нью-Йорк, а оттуда – в Париж. Там Пич и его ребенок. Они были единственными, кого он любил и кто был ему нужен. Без них остальное не имело для него значения.
   Ноэль затормозил, когда проезжал мимо освещенного неоновой вывеской ресторанчика с надписью: «Продается», вспомнив о светловолосой официантке, все еще пытающейся эффектно выглядеть в своих нелепых красных туфлях на высоченных каблуках, и ему неожиданно стало ее жаль. Она была одной из тех, кому никогда не улыбалась удача, и каким-то образом она символизировала для него все то, что он оставлял позади себя.
   Шины его автомобиля заскрипели, когда Ноэль резко свернул на маленькую стоянку напротив агентства по продаже недвижимости.
   Хозяин ресторанчика был только рад сбыть его с рук за цену, которую предложил Ноэль, хотя старик в агентстве по продаже недвижимости и заподозрил неладное, когда Ноэль сказал ему, что покупает ресторан для официантки, работающей там, и что он должен поставить в документах ее имя; но щедрые комиссионные и лишние пятьдесят долларов, которые Ноэль сунул ему в руку, сделали свое дело, и он не стал возражать. По крайней мере, одному человеку я дал шанс в жизни, подумал Ноэль.

73

   Бабье лето внезапно превратилось В холодную осень, и зонтики в яркую полоску, стоявшие на берегу, развевались под порывами ветра. Укутанная в толстый свитер, Пич бродила у края воды, отступая назад, когда сильные волны с белыми гребешками покушались на ее территорию. Она всегда ненавидела смену времен года, первые серые тучи заставляли ее бояться, что длинные ясные дни лета никогда не вернутся. Так же, как и Ноэль не вернется никогда.
   Обернувшись, Пич посмотрела на одинокие следы своих ног на песке, вспомнив, что, когда бабушка гуляла по берегу, рядом с ее следами тянулись четкие отпечатки маленьких лапок кошки. «О, бабушка, бабушка! – подумала она с отчаянием. – Что бы ты сказала сейчас?» Вздрогнув, когда первые капли дождя стали падать на поверхность моря, Пич поспешила через мыс к вилле.
   Чарльз бросился по террасе навстречу ее объятиям, весело смеясь. Его радостная непосредственность заставила ее на время забыть о своих бедах. Когда он был рядом, появлялось ощущение, что все снова будет хорошо. Но ее материнские чувства и время, проводимое вместе с Чарльзом, не заполняли жизнь целиком. Длинные вечера, когда малыш уже спал, были для нее пыткой. Именно тогда Пич снова и снова вспоминала все, что случилось, что сделал он, что сказала она, обнажая свои раны и обнаруживая, что они до сих пор кровоточат.
   Вёчером было холодно, и Пич, задернув занавеси, поднесла спичку к камину и стала наблюдать, как пламя охватило поленья оливкового дерева. Сидя на ковре перед теплым красным огнем, она прислушивалась, как шевелится внутри нее ребенок, и, улыбаясь, положила руку себе на живот. Если бы только Ноэль был здесь и мог тоже почувствовать это… Она с тоской посмотрела на телефон, страстно желая, чтобы он зазвонил, но Ноэль не звонил с того самого дня, как ушел неделю назад. Она звонила в парижский офис, и ей ответили, что Ноэль в Детройте.
   Серое небо снаружи уже темнело и переходило в ночь. Поднимался ветер, шелестевший деревьями. До Пич доносился шум прибоя, взбивавший море в шторм, и, придвинувшись ближе к огню, она опять пожалела, что рядом с ней нет Леони. Бабушка бы знала, что делать. Она сидела бы напротив в своем любимом кресле с маленькой кошкой на коленях и смотрела бы на нее своими полными любви янтарными глазами. Что сказала ей Леони в тот вечер накануне свадьбы? Да, она вспомнила сейчас: «У каждого мужчины есть своя ахиллесова пята… Если бы я меньше была занята собой, я смогла бы лучше понять Месье – тогда, может быть, и поступала бы по-другому. Месье была нужна не только моя любовь, но и моя поддержка, сочувствие, а я так и не смогла дать ему это».
   Именно Леони сказала ей, что Ноэль прячет свои чувства от всего мира, и Пич знала, что это правда. Тем не менее это ее не заботило, и она никогда не пыталась выяснить, почему он это делает. Да, Пич, конечно, знала слабое место Ноэля, и если и была еще надежда сохранить их любовь, она наверняка убила ее своими жестокими, бессердечными словами, желая посильнее ранить Ноэля, так же, как ранил он ее. Пич отдала бы все на свете, чтобы вернуть эти слова! Тогда было бы легче поднять трубку и позвонить ему. Она могла бы даже сесть на самолет и всего через несколько часов быть рядом с ним…
   Ноэль сказал тогда, что женщина, оказавшаяся с ним в постели в ту ночь, была из его прошлого – и что она была нужна ему. Не означало ли это, что каким-то образом Пич, его жена, подвела его? Или он говорил о своих собственных потребностях? Неудовлетворенность собственными успехами была вызвана безрассудными амбициями и объяснялась болезненной потребностью узнать свое происхождение. Мать, которая подкинула Ноэля в приют, сделала это, вероятно, думая, что ему будет лучше без нее, а может, просто не хотела иметь ребенка. Пич посмотрела на свой округлившийся живот и не смогла даже представить, как можно бросить своего ребенка. 4Но у нее все всегда было хорошо, ей не приходилось выбиваться из бедности, ее всегда окружали семья, любовь и комфорт.
   «Любовь – это единственное, что имеет значение, – говорила бабушка, – помни это, Пич».
   Пододвинув к себе телефон, Пич набрала номер офиса Ноэля в Детройте. Секретарша, проработавшая с ним многие годы, сообщила, что Ноэля в городе нет. Она спросила, не перезвонить ли ей, когда он вернется?
   – Нет, – ответила Пич. – Не говорите ему ничего. Я сама позвоню ему завтра.
   Свернувшись на диване, она уже знала, что Леони была права. Пич любила Ноэля. И разве он не сказал, что тоже любит ее, что она ему нужна? Завтра она позвонит ему. Пич молила Бога, чтобы не было слишком поздно все исправить.

74

   Ноэль ровно вел машину в темноте уже несколько часов, упорно двигаясь по дороге на юг. Он вглядывался в каждый дорожный указатель, надеясь увидеть на нем Ахен, но оказалось, что ему нужно проехать еще пятнадцать километров. Он добрался до Парижа из Нью-Йорка самолетом и сразу же сел за руль. Сейчас он почувствовал страшную усталость.
   В маленьком городе, к которому он стремился, готовились уже ко сну и закрывали ставни, но свет из кафе-бара на противоположной стороне площади пробивался сквозь деревья. С мыслью о том, что ему срочно нужно выпить чашку крепкого кофе, Ноэль поставил машину и направился через площадь. Последний посетитель собирался уже уходить, когда он вошел в стеклянные двери.
   – Кофе есть? – спросил Ноэль с надеждой в голосе.
   Хозяин обслужил его и занялся уборкой на ночь, очищая пепельницы, вытирая столы и расставляя по местам стулья, пока Ноэль пил свой кофе. Господи, какой вкусный кофе – горячий и сладкий, именно такой кофе он любил! Ноэль подумал о сыне, спящем в своей кроватке. Интересно, что делает сейчас Пич? Думает о нем? Или он убил ее любовь своей глупой эгоистичной страстью обязательно быть победителем? Ноэль молился, чтобы не было слишком поздно. Он взглянул на телефон, подумав, не позвонить ли ей, – но то, что необходимо сказать Пич, нельзя говорить по телефону. Он должен обнять ее, сказать ей, что именно мысли о первой встрече с ней скрашивали всю его жизнь, что именно она была первопричиной всех его честолюбивых устремлений. Он считал, что стремился к власти, но понял сейчас, что стремился найти свою любовь. И обрести Пич. Без ее любви не было жизни. Пич должна знать, что все еще остается его золотой девочкой, символом свободы и его будущим.
   Хозяин опустил жалюзи и ждал, когда сможет закрыть дверь. Как только Ноэль вышел на пустынную площадь, свет за ним тут же погас.
   Ночь была темной и ветреной, без единого проблеска луны или хотя бы звезды на небе, когда Ноэль торопливо шел через улицу, погруженный в мысли о Пич. Он представлял, как обнимет её, вспоминал запах её волос и нежную кожу лица.
   Автомобиль выскочил неожиданно на большой скорости. Он подбросил Ноэля в воздух после того, как сбил его. Не останавливаясь, он промчался по маленькому городку, оставляя за собой тишину.
   Когда Ноэль пришел в сознание, первое, что он услышал, было тиканье его часов. Открыв глаза, Ноэль уставился в ночь. Его била дрожь, и ледяной холод проникал глубоко в тело. Он попробовал пошевелить руками, но они двигались совсем не так, как ему хотелось, а ног он не чувствовал совсем. Перевернувшись на живот, Ноэль заставил себя встать на четвереньки и попытался подняться на ноги. Но ничего не получилось: ноги отказывались держать его. До сих пор он не чувствовал боли. Может быть, потому что очень замерз?
   Ноэль снова опустился на четвереньки, часто дыша и стараясь выровнять дыхание, но почему-то не мог отдышаться, и набрать побольше воздуха в легкие. Надо позвать на помощь! Ноэль медленно пополз по смолистой земле под соснами, думая только о том, сильно ли он ранен и идет ли кровь из ран. Ничего не видно, так дьявольски было темно. Если он не истечет кровью, тогда, все будет в порядке. Боже, как холодно, как ужасно холодно! Ноэль смотрел на дорогу, стараясь сконцентрировать взгляд на слабом проблеске света. Это был дом, а свет шел из-под двери. Надо добраться до него, тогда кто-нибудь поможет ему, они вызовут врача, «скорую помощь». Он продолжал медленно ползти к своей цели, останавливаясь каждые несколько ярдов, чтобы перевести учащенное дыхание.
   Добравшись до старых мытых ступенек, 4Ноэль поднял голову и посмотрел на сияющий медный звонок. Свет над дверью ослепил его, когда он попытался встать на колени, царапая рукой стену, чтобы дотянуться до звонка… Что было написано рядом со звонком? Неужели «Мэддокский блатотворительный приют»? Холодные металлические буквы всплыли в мозгу, разорвавшись там белой вспышкой боли. Неужели он снова вернулся домой?

75

   Телефонные звонки разбудили Пич, и она сонно посмотрела на серебряные часы, стоявшие на ночном столике. Стрелки показывали пять часов. Телефон резко зазвонил вновь, и Пич торопливо взяла трубку.
   – Да?
   – Мадам Мэддокс?
   – Да, это я.
   – Извините за ранний звонок, мадам, но боюсь, у меня для вас неприятные новости. Я – доктор Этьен Шапель. С вашим мужем, месье Ноэлем Мэддоксом, произошел несчастный случай. Он находится в больнице города Ахен.
   Пич тотчас полностью очнулась от сна и уставилась перед собой на белую стену и статуэтку Сехмет.
   – Вы, должно быть, ошибаетесь, – сказала она, сбитая с телку, – Ноэль в Детройте, я знаю точно. Наверное, это кто-то другой.
   – Мадам, ошибка исключена. Вашего мужа сбила машина, когда он переходил улицу. Мне тяжело говорить это вам, но он очень серьезно ранен. Будет лучше, если вы сейчас же приедете сюда.
   Пич непонимающе смотрела на трубку, слыша его слова, но не желая верить услышанному.
   – Мадам? Мадам, вы слушаете?
   – Да, – прошептала она. – Я слушаю.
   – Мне очень жаль, это для вас большой удар, но ничего другого не остается, как сообщить вам о случившемся. Так мы ждем вас в госпитале, мадам?
   – Да, – сказала Пич. – Да, конечно.
   Телефонная трубка тихо загудела, когда она уронила ее на кровать. Стены, казалось, придвинулись к ней вплотную, и стало вдруг душно, она задыхалась от страха. Пич распахнула ставни и несколько раз глубоко вдохнула холодный предрассветный воздух. Господи, Ноэль! Ноэль! Этого не может быть, это кто-то другой. Ноэль был в Детройте, живой и здоровый, и строил новые планы на будущее в «Грейт Лейкс Моторс». Она собиралась позвонить ему сегодня. Да, но доктор знал, о ком говорит. И знал, кому нужно позвонить. Значит, там Ноэль! Господи! Почему? Почему он?
   Холодная серая мгла отступала, и небо окрасилось в розово-золотистые тона под первыми лучами солнца на горизонте. Пич вспомнила своего сына, который должен был скоро проснуться и встретить еще один прекрасный день, и о своем будущем ребенке, которому только предстояло появиться на свет. С той только разницей, что теперь Ноэль мог никогда вернуться домой… Закрыв лицо руками, Пич застонала от ужаса. «Ноэль, Ноэль, не умирай! Ты не можешь умереть. Пожалуйста, о, пожалуйста!» Ей нужно быстро одеться, она должна ехать к нему немедленно.
   Пич в панике оглядела спальню – комнату, где они любили друг друга. Эта комната принадлежала раньше Леони. Она поняла, почему ничего не хотела в ней менять. Большая белая кровать и простая мебель вполне их устраивали. Стены комнаты хранили память о Леони, а статуэтки были ее украшением.
   – О, бабушка, – заплакала она, в отчаянии глядя на статуэтку богини Сехмет, – бабушка!
   Первые яркие лучи солнца проникли в комнату и осветили гордую львиную голову, а на лице богини заиграли золотистые тени. Освещенная статуэтка смотрела на нее властными рыжевато-коричневыми глазами Леони, и Пич не могла отвести от них глаз, прикованная к месту. Дотронувшись до руки богини, она на мгновение подумала, что та была теплой – такой же теплой, как и ее собственная рука, но затем солнечный луч передвинулся, и глаза Сехмет стали опять пустыми и каменными, а рука – холодной, каким только и мог быть полированный гранит.
   Дорога в Ахен казалась бесконечной, и, наблюдая, как часы на приборной доске отсчитывают минуту за минутой, Пич представляла, что они отсчитывают минуты жизни Ноэля. В отчаянии она сильнее нажимала на акселератор, проносясь мимо тихих, погруженных в предрассветный сон городков и деревень, пока, наконец, не добралась до места.
   Ноэль лежал на узкой больничной койке, голова была обрита и перевязана. Обе ноги подвешены на вытяжку, а правое плечо – в гипсе, и многочисленные ряды больших, аккуратных швов, намазанных ярко-розовым стерильным раствором, пересекали его обнаженную грудь и живот. Длинная трубка вливала в него кровь из темно-красной бутылки, а провода соединяли его с холодными стальными приборами, которые мигали и гудели, следя за работой его сердца и мозга.