Страница:
– Американка, – сказала она, – и француженка тоже. Наклонившись вперед, мужчина наполнил стакан из своей бутылки.
– Я из Испании, баск из Барселоны, Энрико Гарсиа, – кивнул он со слегка насмешливой, улыбкой, – к вашим услугам.
Лоис внимательно рассматривала свой стакан с бренди.
Была ли она готова к такого рода приключению в такой день, как сегодня? Случайный мужчина из бара. Ей стало интересно, сколько же мужчин перебывало у нее дома после сумасшедших веселых ночей, которые заканчивались здесь, на Центральном рынке, в барах, подобных этому. Бренди обжигало горло, слезы жгли глаза. К черту все это, к черту, почему война должна все портить? Почему она должна портить ей жизнь?
Ее глаза встретились с понимающими глазами Энрико Гарсиа, Неожиданно Лоис припомнила случайно услышанный обрывок разговора между ее матерью и дядей Себастио до Сантосом, братом ее отца.
– Она такая же, как Эмилия, – говорил он ей. – Ты знаешь, что в Роберто жили два человека, но ты не знаешь и никогда не узнаешь всей правды. Роберто любил тебя, но не допускал в свою другую жизнь. Были соблазны, которым Роберто не мог противостоять…
Дверь с шумом закрылась, и Лоис осталась стоять, пораженная, с приоткрытым ртом, с бьющимся сердцем. Портрет отца, который был у нее перед глазами, сохраненный детской памятью, с фотографий, которые загнулись на концах, – блондин с открытым лицом, голубые глаза полузакрыты под прицелом камеры. А она была такой же, как он. Что это значило? Какая была она? Разве что-нибудь имело значение теперь? В какой-то степени они все были обречены. Она подвинула пустой стакан Энрико Гарсиа.
– Я – Лоис, – сказала она ему, – к вашим услугам.
За разговором они прикончили бренди. Он читал лекции по экономике в Сорбонне и писал о Париже в еженедельной рубрике для испанской газеты. Энрико должен был уехать несколько недель назад, но из-за падения Парижа затянул с отъездом. Из этого получится хороший рассказ, и его газета, так же, как и другие, хорошо заплатит.
– Таким образом, – сказала Лоис, – падение Парижа принесет вам прибыль?
Он пожал плечами.
– Может быть. Но мир должен знать, что происходит, что чувствует Париж в агонии поражения» Такие люди, как я, заполняют пропасть незнания.
Ночь была сине-черной, насыщенной ароматом перезрелых фруктов и гниющих овощей, они шли по улицам рядом с рынком, где она оставила свою машину.
– «Курмон», – сказал он с восхищением. – Великолепная машина!
Лоис молча ехала домой на Иль-Сен-Луи, избегая главных улиц, игнорируя комендантский час, бросая вызов немцам, но улицы были пусты, и их никто не задержал.
Энрико с восхищением отметил безупречный двор и серый каменный особняк.
– Так же, как и машина, – проговорила Лоис, захлопывая дверцу машины, – я ношу имя де Курмон.
– Да, да, – сказал Энрико, поднимаясь за ней по ступенькам. – Как это выгодно.
7
8
9
– Я из Испании, баск из Барселоны, Энрико Гарсиа, – кивнул он со слегка насмешливой, улыбкой, – к вашим услугам.
Лоис внимательно рассматривала свой стакан с бренди.
Была ли она готова к такого рода приключению в такой день, как сегодня? Случайный мужчина из бара. Ей стало интересно, сколько же мужчин перебывало у нее дома после сумасшедших веселых ночей, которые заканчивались здесь, на Центральном рынке, в барах, подобных этому. Бренди обжигало горло, слезы жгли глаза. К черту все это, к черту, почему война должна все портить? Почему она должна портить ей жизнь?
Ее глаза встретились с понимающими глазами Энрико Гарсиа, Неожиданно Лоис припомнила случайно услышанный обрывок разговора между ее матерью и дядей Себастио до Сантосом, братом ее отца.
– Она такая же, как Эмилия, – говорил он ей. – Ты знаешь, что в Роберто жили два человека, но ты не знаешь и никогда не узнаешь всей правды. Роберто любил тебя, но не допускал в свою другую жизнь. Были соблазны, которым Роберто не мог противостоять…
Дверь с шумом закрылась, и Лоис осталась стоять, пораженная, с приоткрытым ртом, с бьющимся сердцем. Портрет отца, который был у нее перед глазами, сохраненный детской памятью, с фотографий, которые загнулись на концах, – блондин с открытым лицом, голубые глаза полузакрыты под прицелом камеры. А она была такой же, как он. Что это значило? Какая была она? Разве что-нибудь имело значение теперь? В какой-то степени они все были обречены. Она подвинула пустой стакан Энрико Гарсиа.
– Я – Лоис, – сказала она ему, – к вашим услугам.
За разговором они прикончили бренди. Он читал лекции по экономике в Сорбонне и писал о Париже в еженедельной рубрике для испанской газеты. Энрико должен был уехать несколько недель назад, но из-за падения Парижа затянул с отъездом. Из этого получится хороший рассказ, и его газета, так же, как и другие, хорошо заплатит.
– Таким образом, – сказала Лоис, – падение Парижа принесет вам прибыль?
Он пожал плечами.
– Может быть. Но мир должен знать, что происходит, что чувствует Париж в агонии поражения» Такие люди, как я, заполняют пропасть незнания.
Ночь была сине-черной, насыщенной ароматом перезрелых фруктов и гниющих овощей, они шли по улицам рядом с рынком, где она оставила свою машину.
– «Курмон», – сказал он с восхищением. – Великолепная машина!
Лоис молча ехала домой на Иль-Сен-Луи, избегая главных улиц, игнорируя комендантский час, бросая вызов немцам, но улицы были пусты, и их никто не задержал.
Энрико с восхищением отметил безупречный двор и серый каменный особняк.
– Так же, как и машина, – проговорила Лоис, захлопывая дверцу машины, – я ношу имя де Курмон.
– Да, да, – сказал Энрико, поднимаясь за ней по ступенькам. – Как это выгодно.
7
Немецкий комендант поднимался по лестнице отеля «Ля Роз дю Кап», его массивная фигура четко выделялась на фоне золота и голубизны тихого средиземноморского вечера. Леони крепче сжала ручку Пич, ее взгляд, полный дурных предчувствий, встретился с глазами Леоноры.
– Я займусь этим, – прошептала она, – ты не должна говорить с ним до тех пор, пока не обратятся прямо к тебе.
– Но, бабушка…
– Так будет лучше, – тихо сказала Леони. – Они не осмелятся запугивать пожилую женщину.
Леонора даже улыбнулась. Леони было шестьдесят два, а выглядела она на пятьдесят. Она была одета в свое любимое желтое льняное платье и чудесные бежевые туфли на высоких каблуках. Сияющий жемчуг, подаренный Джимом, украшал ее красивую шею. Светлые волосы убраны в гладкий пучок, стянутый желтым шелковым бантом. С головы до ног это была шикарная француженка, и любой мужчина, даже враг, нашел бы ее желанной.
– Я предупреждаю тебя, бабушка, если что-то случится, то это будет с тобой, бабушка, не со мной.
– Ш-ш-ш. – Леони выпрямилась, отвела плечи назад, высоко подняла голову, молясь, чтобы не было слышно, как бьется ее сердце.
– Комендант Герхард фон Штайнхольц. – Дородный господин снял фуражку с золотым шитьем и, кланяясь, щелкнул каблуками. – Разрешите сказать, мадам Леони, что я видел вас много раз во времена моей молодости в театрах Мюнхена и Парижа.
– Я всегда рада познакомиться с поклонниками моего творчества, – холодно сказала Леони, – но, боюсь, я не могу сказать того же врагу моей страны.
С великолепной улыбкой комендант пропустил ее реплику.
– Это сложности войны, мадам, ставят нас в такое положение. Но наши личные взгляды остаются прежними. – Он повернулся к Леоноре, элегантно щелкнув каблуками.
– Мадемуазель. – Его бледно-голубые глаза охватили ее с ног до головы.
– Моя внучка, мадемуазель Элеонора де Курмон.
Леонора холодно кивнула, не обращая внимания на его протянутую руку.
– О, да, конечно, де Курмон. Хотя только благодаря удочерению, я правильно понял?
Леонора вспыхнула от гнева.
– Жерар де Курмон – мой отчим, – сказала она, затем замолчала, кусая губы. Черт, он все-таки заставил ее заговорить с ним!
– А эта девочка? – Комендант фон Штайнхольц улыбнулся Пич, и она посмотрела на него со страхом, ослепленная блеском золотого шитья и сиянием медалей.
– Пич де Курмон, – сказала Лерни, – моя младшая внучка.
Фон Штайнхольц погладил Пич по голове болъшой тяжелой рукой, и Пич неуютно поежилась.
– Насколько я понимаю, эта девочка – настоящая де Курмон. – Он нахмурился, увидев стальноекрепление на ножке. – Что случилось с ногой?
– Болезнь, – ответила Леони, – сейчас почти все в порядке.
– У нас есть очень хорошие врачи, мадам Леони. Если можем чем-то помочь, то мы в полном вашем распоряжении.
Ее глаза встретились с бледно-голубыми глазами, фон Штайнхольца.
– Я очень люблю детей, мадам, – тихо сказал он, – у меня трое детей.
– Спасибо, но о ней превосходно заботятся.
– А бабушка – лучшая из докторов. – Пич провела рукой по тому месту на голове, до которого он дотронулся. Его рука была теплой и потной. Ей не понравился этот человек. Крепче взяв Леони за руку, она скрылась от взглядов за бабушку.
Фон Штайнхольц подозвал молодого офицера, с готовностью ожидающего сигнала за его спиной.
– Крюгер!
– Герр? – Офицер шагнул вперед, его взор был устремлен в какую-то точку над их головами, и Пич посмотрела на него с удивлением и любопытством.
– Это капитан Уолкер Крюгер. Отныне он будет отвечать за отель. Конечно, мы бы хотели, чтобы вы управляли отелем, как обычно. На капитан Крюгер будет отвечать за распределение апартаментов и снабжение. Только старшие офицеры будут приходить сюда, чтобы насладиться отдыхом. И, может быть, время от времени, вас попросят разместить особых гостей. Этот отель представляет идеальное место для проведения конференций на высшем уровне германского командования и итальянских союзников. Вы можете быть спокойны, мадам, отель будет превосходно содержаться, и Крюгер проследит, чтобы у вас сохранился полный штат. Все, что мы просим, – чтобы вы продолжали свою работу – с небольшой нашей помощью.
– Но…
– Леонора! – Леони предупреждающе взглянула на нее, и Леонора, вспыхнув, опустила глаза.
– Герр фон Штайнхольц, – сказала Леони, – я должна потребовать полного контроля. Капитан Крюгер будет отчитываться мне или моей внучке. Никто, герр Штайнхольц, не будет управлять этим отелем, кроме мадемуазель де Курмон.
Фон Штайнхольц зло поджал губы.
– Вы понимаете, конечно, что мы можем просто реквизировать отель?
Для своего престижа фон Штайнхольц хотел, чтобы Леони Бахри и внучка де Курмона управляли гостиницей… и Леони знала это. Она спокойно встретила его взгляд.
– О, очень хорошо, – согласился фон Штайнхольц. – Крюгер, вы все поняли? Взгляд молодого немца опустился с потолка, и он посмотрел на них.
– Герр комендант? – ответил капитан.
– Вы будете работать с этими дамами, Крюгер. В любом случае они больше понимают в деле управления отелем. Уровень должен поддерживаться.
Леони заметила вспышку гнева, блеснувшего в глазах капитана. Молодой человек был мелким бюрократом, поднявшимся до положения «помощника власти», жаждущим собственной власти. Капитан Крюгер был опасным человеком.
– Это можно понять. – Фон Штайнхольц с улыбкой превосходства повернулся к Леоноре. – Теперь, когда немцы управляют заводами де Курмонов, вы бы хотели сохранить хоть малую часть семейной собственности под своим контролем.
Уже шесть месяцев они не получали известий от Жерара. Но им было известно о переходе заводов в руки немцев и что теперь там производятся движущиеся средства и вооружение для третьего рейха.
– Мои люди будут здесь утром. Я желаю вам спокойной ночи. Было приятно с вами познакомиться. – фон Штайнхольц направился к двери, его шаги гулко печатались на мраморе. Он задержался у большой стеклянной двери, открытой для него бдительным Крюгером. – И скажите маленькой девочке, Пич, которая прячется за бабушкой, что я разрешаю ей плавать в бассейне в любое время.
– Бабушка, – сказала Пич, когда Леони снимала подпорку с ее ноги, укладывая внучку спать. – Теперь мы сможем выбросить ее в море?
Розовое лицо Пич светилось здоровьем, волнистые каштановые волосы собраны назад ленточкой, а ее круглые темно-голубые глаза были серьезны.
Леони помедлила, ужасные кожаные крепления были наполовину расстегнуты.
– Ты имеешь в виду крепления? Пич кивнула.
– Я знаю, ты ненавидишь их, – сказала Леони, – но твоей ножке нужна их помощь.
Правая нога, освобожденная из железной клетки, была заметно тоньше левой.
– Нет, они не нужны мне!Я могу ходить без них.
– Не совсем, дорогая…
– Я буду, – упрямо сказала Пич. – Бабушка, я буду. И я не хочу плавать в бассейне с этими людьми. Я больше никогда не буду там плавать.
Леони думала, что из сегодняшней пытки они вышли невредимыми, но маленькая шестилетняя Пич была сломлена первой схваткой с врагом.
Пич серьезно смотрела на Леони.
– Мы будем плавать в море, бабушка, – обещала она, утешающе положив свою ручку на плечо Леони. – Они не могут запретить нам, ведь правда?
Откуда ей было знать, дивилась Леони. Как она смогла понять сложившееся положение? Но Пич почувствовала проявление власти в этих щелкающих каблуках, в сиянии шитья, в молчаливо наблюдающих солдатах. Устами младенца…
– Хорошо, – ободряюще сказала она, – укладывайся поудобнее в постельке, а об этом поговорим завтра утром.
– Эти люди будут здесь завтра утром, – проговорила Пич, откидываясь на подушки. – Здесь никогда не будет так, как прежде.
– Я займусь этим, – прошептала она, – ты не должна говорить с ним до тех пор, пока не обратятся прямо к тебе.
– Но, бабушка…
– Так будет лучше, – тихо сказала Леони. – Они не осмелятся запугивать пожилую женщину.
Леонора даже улыбнулась. Леони было шестьдесят два, а выглядела она на пятьдесят. Она была одета в свое любимое желтое льняное платье и чудесные бежевые туфли на высоких каблуках. Сияющий жемчуг, подаренный Джимом, украшал ее красивую шею. Светлые волосы убраны в гладкий пучок, стянутый желтым шелковым бантом. С головы до ног это была шикарная француженка, и любой мужчина, даже враг, нашел бы ее желанной.
– Я предупреждаю тебя, бабушка, если что-то случится, то это будет с тобой, бабушка, не со мной.
– Ш-ш-ш. – Леони выпрямилась, отвела плечи назад, высоко подняла голову, молясь, чтобы не было слышно, как бьется ее сердце.
– Комендант Герхард фон Штайнхольц. – Дородный господин снял фуражку с золотым шитьем и, кланяясь, щелкнул каблуками. – Разрешите сказать, мадам Леони, что я видел вас много раз во времена моей молодости в театрах Мюнхена и Парижа.
– Я всегда рада познакомиться с поклонниками моего творчества, – холодно сказала Леони, – но, боюсь, я не могу сказать того же врагу моей страны.
С великолепной улыбкой комендант пропустил ее реплику.
– Это сложности войны, мадам, ставят нас в такое положение. Но наши личные взгляды остаются прежними. – Он повернулся к Леоноре, элегантно щелкнув каблуками.
– Мадемуазель. – Его бледно-голубые глаза охватили ее с ног до головы.
– Моя внучка, мадемуазель Элеонора де Курмон.
Леонора холодно кивнула, не обращая внимания на его протянутую руку.
– О, да, конечно, де Курмон. Хотя только благодаря удочерению, я правильно понял?
Леонора вспыхнула от гнева.
– Жерар де Курмон – мой отчим, – сказала она, затем замолчала, кусая губы. Черт, он все-таки заставил ее заговорить с ним!
– А эта девочка? – Комендант фон Штайнхольц улыбнулся Пич, и она посмотрела на него со страхом, ослепленная блеском золотого шитья и сиянием медалей.
– Пич де Курмон, – сказала Лерни, – моя младшая внучка.
Фон Штайнхольц погладил Пич по голове болъшой тяжелой рукой, и Пич неуютно поежилась.
– Насколько я понимаю, эта девочка – настоящая де Курмон. – Он нахмурился, увидев стальноекрепление на ножке. – Что случилось с ногой?
– Болезнь, – ответила Леони, – сейчас почти все в порядке.
– У нас есть очень хорошие врачи, мадам Леони. Если можем чем-то помочь, то мы в полном вашем распоряжении.
Ее глаза встретились с бледно-голубыми глазами, фон Штайнхольца.
– Я очень люблю детей, мадам, – тихо сказал он, – у меня трое детей.
– Спасибо, но о ней превосходно заботятся.
– А бабушка – лучшая из докторов. – Пич провела рукой по тому месту на голове, до которого он дотронулся. Его рука была теплой и потной. Ей не понравился этот человек. Крепче взяв Леони за руку, она скрылась от взглядов за бабушку.
Фон Штайнхольц подозвал молодого офицера, с готовностью ожидающего сигнала за его спиной.
– Крюгер!
– Герр? – Офицер шагнул вперед, его взор был устремлен в какую-то точку над их головами, и Пич посмотрела на него с удивлением и любопытством.
– Это капитан Уолкер Крюгер. Отныне он будет отвечать за отель. Конечно, мы бы хотели, чтобы вы управляли отелем, как обычно. На капитан Крюгер будет отвечать за распределение апартаментов и снабжение. Только старшие офицеры будут приходить сюда, чтобы насладиться отдыхом. И, может быть, время от времени, вас попросят разместить особых гостей. Этот отель представляет идеальное место для проведения конференций на высшем уровне германского командования и итальянских союзников. Вы можете быть спокойны, мадам, отель будет превосходно содержаться, и Крюгер проследит, чтобы у вас сохранился полный штат. Все, что мы просим, – чтобы вы продолжали свою работу – с небольшой нашей помощью.
– Но…
– Леонора! – Леони предупреждающе взглянула на нее, и Леонора, вспыхнув, опустила глаза.
– Герр фон Штайнхольц, – сказала Леони, – я должна потребовать полного контроля. Капитан Крюгер будет отчитываться мне или моей внучке. Никто, герр Штайнхольц, не будет управлять этим отелем, кроме мадемуазель де Курмон.
Фон Штайнхольц зло поджал губы.
– Вы понимаете, конечно, что мы можем просто реквизировать отель?
Для своего престижа фон Штайнхольц хотел, чтобы Леони Бахри и внучка де Курмона управляли гостиницей… и Леони знала это. Она спокойно встретила его взгляд.
– О, очень хорошо, – согласился фон Штайнхольц. – Крюгер, вы все поняли? Взгляд молодого немца опустился с потолка, и он посмотрел на них.
– Герр комендант? – ответил капитан.
– Вы будете работать с этими дамами, Крюгер. В любом случае они больше понимают в деле управления отелем. Уровень должен поддерживаться.
Леони заметила вспышку гнева, блеснувшего в глазах капитана. Молодой человек был мелким бюрократом, поднявшимся до положения «помощника власти», жаждущим собственной власти. Капитан Крюгер был опасным человеком.
– Это можно понять. – Фон Штайнхольц с улыбкой превосходства повернулся к Леоноре. – Теперь, когда немцы управляют заводами де Курмонов, вы бы хотели сохранить хоть малую часть семейной собственности под своим контролем.
Уже шесть месяцев они не получали известий от Жерара. Но им было известно о переходе заводов в руки немцев и что теперь там производятся движущиеся средства и вооружение для третьего рейха.
– Мои люди будут здесь утром. Я желаю вам спокойной ночи. Было приятно с вами познакомиться. – фон Штайнхольц направился к двери, его шаги гулко печатались на мраморе. Он задержался у большой стеклянной двери, открытой для него бдительным Крюгером. – И скажите маленькой девочке, Пич, которая прячется за бабушкой, что я разрешаю ей плавать в бассейне в любое время.
– Бабушка, – сказала Пич, когда Леони снимала подпорку с ее ноги, укладывая внучку спать. – Теперь мы сможем выбросить ее в море?
Розовое лицо Пич светилось здоровьем, волнистые каштановые волосы собраны назад ленточкой, а ее круглые темно-голубые глаза были серьезны.
Леони помедлила, ужасные кожаные крепления были наполовину расстегнуты.
– Ты имеешь в виду крепления? Пич кивнула.
– Я знаю, ты ненавидишь их, – сказала Леони, – но твоей ножке нужна их помощь.
Правая нога, освобожденная из железной клетки, была заметно тоньше левой.
– Нет, они не нужны мне!Я могу ходить без них.
– Не совсем, дорогая…
– Я буду, – упрямо сказала Пич. – Бабушка, я буду. И я не хочу плавать в бассейне с этими людьми. Я больше никогда не буду там плавать.
Леони думала, что из сегодняшней пытки они вышли невредимыми, но маленькая шестилетняя Пич была сломлена первой схваткой с врагом.
Пич серьезно смотрела на Леони.
– Мы будем плавать в море, бабушка, – обещала она, утешающе положив свою ручку на плечо Леони. – Они не могут запретить нам, ведь правда?
Откуда ей было знать, дивилась Леони. Как она смогла понять сложившееся положение? Но Пич почувствовала проявление власти в этих щелкающих каблуках, в сиянии шитья, в молчаливо наблюдающих солдатах. Устами младенца…
– Хорошо, – ободряюще сказала она, – укладывайся поудобнее в постельке, а об этом поговорим завтра утром.
– Эти люди будут здесь завтра утром, – проговорила Пич, откидываясь на подушки. – Здесь никогда не будет так, как прежде.
8
Лоис шла по улице Камбон в шикарном весеннем костюме. Шерстяная юбка цвета морской волны, отделанная шелковым кантом, прекрасно сочеталась с бежевой блузкой с кокетливым бантом и пиджаком с блестящим золотым шитьем, украшенным шикарными пуговицами, слегка покачивающимися при ходьбе. Она была в нескольких шагах от бара «Риц», где ее ожидал новый возлюбленный.
– Лоис! – Он помахал рукой со своего места за переполненным столом в дальнем конце бара, когда она с трудом пробиралась между столиками.
– Ты опоздала, – упрекнул он.
– Это – привилегия женщин. – Лоис поправила светлые волосы, забрав их под маленькую шапочку, осматривая собравшуюся компанию. – Мой любимый коктейль, – проговорила она, когда перед ней поставили коктейль с шампанским.
Мужчина ослепительно улыбнулся ей, потом своим коллегам.
– Разреши представить тебя, – сказал он. – Мадемуазель Лоис де Курмон. Генерал фон Рауш из Главного штаба, его помощники капитан Альберте, майор Дорш из войск СС. А это герр Отто Клебих, который только что был назначен управляющим заводами шампанских вин. – Смех ее возлюбленного эхом отдался по все еще элегантному бару «Риц». – Вы знаете, кто такой Отто? Он фюрер шампанского.
Не обращая внимания на взрывы хохота, она потягивала коктейль.
– М-м-м. Божественно, – сказала Лоис, откидываясь на стуле. Скрестив длинные, затянутые в шелк ноги, она спокойно оглядела восхищенных мужчин.
– Так, джентльмены, кто же сражается на войне, если вы здесь?
– Либхен! – высокий мужчина положил властную руку на ее колено. – Боюсь, что мы не сможем вместе пообедать, потому что днем у меня важная встреча.
Лоис допила бокал.
– Но не волнуйся. Я пригласил их всех на ужин. Позови кого-нибудь из своих друзей. Скажи Иоганну, чтобы положил шампанское на лед. И скажи, что мы хотели бы икру и блюдо «Альберт», которое обычно заказываем у «Максима», – ты знаешь, с телятиной.
– Я знаю все твои любимые блюда.
Прошел еще один скучный вечер, раздраженно думала Лоис, готовясь лечь спать. Нет сомнений в том, что Гитлер предпочитал продвигать людей низкого интеллектуального уровня, как он сам, а они были ужасно скучны для вечеринок. Сегодня вечером явилась парочка гауляйтеров, которые впервые выехали за пределы Германии, ограниченные, провинциальные люди, возведенные судьбой в роль официальных представителей партии. Они действительно были важные персоны, иначе Карл никогда бы не потерпел их. Остальные более или менее интересны – архитектор, привлеченный к строительству нового дома Геринга: Карл нанял его, чтобы он спроектировал дом в швейцарском стиле, в горах, два его помощника и Отто Клебих. На самом деле никто не стоил ее внимания.
Как и потребовал Карл, она проследила, чтобы стол выглядел великолепно. Изысканный серебряный канделябр мягко освещал кувшин с золотыми орхидеями, и остроконечный обеденный сервиз де Курмонов, и бесконечный поток искристого, как флейта, легкого сладкого шампанского «Клико», которое предпочитали немцы. Но эта изысканная еда была слишком утонченной для их грубых вкусов.
Там был один молодой офицер – Ферди фон Шенберг, помощник Отто Клебиха, который неплохо разбирался в винах и в музыке. Он подошел и остановился рядом с Лоис, облокотившейся на пианино, в то время как пожилой человек, который постоянно играл на вечеринках, так же трепетно, как Моцарта и Шопена, исполнял Кола Портера.
Остальные офицеры сидели с Карлом за столом, обсуждая последние военные события. Они разложили карты и размышляли над ними, и от выпитого превосходного бренди их разговор и смех становились все громче. Несколько скучающих девушек в вечерних платьях сидели в гостиной, на них не обращали внимания ни гости, ни хозяйка.
– Вам нравится Кол Портер? – спросил с улыбкой Ферди фон Шенберг – высокий блондин с прекрасным молодым телом.
– Кол Портер и хорошее шампанское, – сказала Лоис, поднимая стакан, наполненный нежной золотой жидкостью с крошечными пузырьками, которые стремились вверх.
– Здесь не подаются эти чудесные вина. – Она состроила гримасу в сторону гостиной, и он рассмеялся.
– Каждому – свое. – Он поднял бокал.
– Да, – ответила она, пристально глядя на него. Затем дверь открылась, и остальные гости стали выходить в гостиную, и больше у нее не было возможности поговорить с Шенбергом.
Со вздохом Лоис надела мягкую шелковую зеленую рубашку. Карл любил, когда она надевала ее.
Он был уже в постели, ожидая, пока она вернется из туалетной комнаты. Запах роз, которые Лоис поставила в огромные хрустальные вазы, наполнял комнату, она отворила окно, глядя через двор на Сену. Лунный свет вспыхивал на винтовках часовых, патрулирующих во дворе перед домом, освещая длинный черный «мерседес» с шофером, который ожидал на случай, если произойдет что-то срочное. Ее любовник был очень важной персоной. Облокотившись на окно, Лоис зажгла сигарету и стала смотреть в ночь.
– Либхен? – Генерал Карл фон Брюгель оторвал взгляд от газеты и улыбнулся ей. – Время ложиться спать, мой ангел.
Он отложил в сторону важные документы со штампами и печатями. – Иди ко мне.
Карлу фон Брюгелю сорок лет. У него были жесткие седые волосы и голубые глаза, а прекрасный цвет лица придавал им особенную яркость, гладкая кожа и худощавое тело. Восемнадцать лет он был женат на тихой женщине из хорошей мюнхенской семьи, и у него была дочь, ровесница Пич.
Лоис выбросила сигарету в окно. Спустив с плеч бретельки ночной рубашки, она медленно пошла к нему, помогая шелку соскользнуть с груди, позволяя ему, мягко шурша, упасть к ногам.
Карл пожирал глазами ее наготу, его руки, тяжелые, хищные, ищущие, ожидали ее. Лоис помедлила у постели. Она всегда немного боялась его, была насторожена, когда он приближался к ней. Его рука скользнула между ее ног, безжалостно сжимаясь до тех пор, пока Лоис не закричала.
– Скажите мне, что вам нравится это, мадемуазель де Курмон, – потребовал он с надменной улыбкой, – скажи мне, что это то самое, чего ты хочешь. Ну, скажи!
– Пожалуйста, Карл, – выдохнула она, когда его рука сжала еще сильнее, сокрушая мягкость ее тела. Даже когда она говорила, ее била дрожь. О Боже, о Боже! Его настойчивые пальцы безжалостно ласкали ее, и она стонала от наслаждения. Он резко убрал руку, оставив ее в отчаянии, тяжело дышащей.
– Сейчас, – прошептал он, ложась на подушки, закинув руки за голову. – Что вы хотите, мадемуазель де Курмон?
– Пожалуйста, Карл, – взмолилась она, – пожалуйста, Карл, о, пожалуйста, возьми меня!
С рычащим смехом он поднял ее, посадил на себя, принимая ее своей твердой плотью, наслаждаясь ее стонами.
– Сейчас, – сказал он, – подожди, подожди минуту, Лоис. Посмотри в зеркало над кроватью.
Лоис послушно посмотрела в зеркало, на их отражение. Он грубо приподнял ее, чтобы она могла лучше видеть. Глаза Лоис потемнели от возбуждения, она сделает все, что он пожелает, Карл знал это.
– Сейчас, – сказал он, – подними глаза выше, Лоис, посмотри в другую сторону. Чье еще отражение ты видишь в зеркале?
Лоис неохотно подняла глаза. Портрет, который по настоянию Карла повесили здесь, смотрел на нее. Вытянутое лицо с полными чувственными губами, зловещая красота немного жесткого лица с темно-голубыми глазами Пич.
– Месье, – прошептала она, задрожав. – Я вижу Месье. Карл опять разразился смехом, разрешая ей вновь вернуться к нему, чувствуя ее влажную плоть.
– Так что вы думаете об этом. Месье герцог де Курмон? – обратился он к портрету. – Сначала мы взяли вашу страну, затем ваши фабрики и вашу собственность. А сейчас я возьму вашу внучку. Опять!
Лоис вскрикнула от боли. Карл находился все еще внутри нее, перевернулся и оказался сверху. Она задохнулась, когда он стал продвигаться все глубже и сильнее.
– Еще, еще, – молила она. Боже, он был замечательным любовником. О, Боже… – Еще, еще… Не останавливайся сейчас… О, пожалуйста. Карл… не останавливайся!
Казалось, ночь никогда не кончится.
– Лоис! – Он помахал рукой со своего места за переполненным столом в дальнем конце бара, когда она с трудом пробиралась между столиками.
– Ты опоздала, – упрекнул он.
– Это – привилегия женщин. – Лоис поправила светлые волосы, забрав их под маленькую шапочку, осматривая собравшуюся компанию. – Мой любимый коктейль, – проговорила она, когда перед ней поставили коктейль с шампанским.
Мужчина ослепительно улыбнулся ей, потом своим коллегам.
– Разреши представить тебя, – сказал он. – Мадемуазель Лоис де Курмон. Генерал фон Рауш из Главного штаба, его помощники капитан Альберте, майор Дорш из войск СС. А это герр Отто Клебих, который только что был назначен управляющим заводами шампанских вин. – Смех ее возлюбленного эхом отдался по все еще элегантному бару «Риц». – Вы знаете, кто такой Отто? Он фюрер шампанского.
Не обращая внимания на взрывы хохота, она потягивала коктейль.
– М-м-м. Божественно, – сказала Лоис, откидываясь на стуле. Скрестив длинные, затянутые в шелк ноги, она спокойно оглядела восхищенных мужчин.
– Так, джентльмены, кто же сражается на войне, если вы здесь?
– Либхен! – высокий мужчина положил властную руку на ее колено. – Боюсь, что мы не сможем вместе пообедать, потому что днем у меня важная встреча.
Лоис допила бокал.
– Но не волнуйся. Я пригласил их всех на ужин. Позови кого-нибудь из своих друзей. Скажи Иоганну, чтобы положил шампанское на лед. И скажи, что мы хотели бы икру и блюдо «Альберт», которое обычно заказываем у «Максима», – ты знаешь, с телятиной.
– Я знаю все твои любимые блюда.
Прошел еще один скучный вечер, раздраженно думала Лоис, готовясь лечь спать. Нет сомнений в том, что Гитлер предпочитал продвигать людей низкого интеллектуального уровня, как он сам, а они были ужасно скучны для вечеринок. Сегодня вечером явилась парочка гауляйтеров, которые впервые выехали за пределы Германии, ограниченные, провинциальные люди, возведенные судьбой в роль официальных представителей партии. Они действительно были важные персоны, иначе Карл никогда бы не потерпел их. Остальные более или менее интересны – архитектор, привлеченный к строительству нового дома Геринга: Карл нанял его, чтобы он спроектировал дом в швейцарском стиле, в горах, два его помощника и Отто Клебих. На самом деле никто не стоил ее внимания.
Как и потребовал Карл, она проследила, чтобы стол выглядел великолепно. Изысканный серебряный канделябр мягко освещал кувшин с золотыми орхидеями, и остроконечный обеденный сервиз де Курмонов, и бесконечный поток искристого, как флейта, легкого сладкого шампанского «Клико», которое предпочитали немцы. Но эта изысканная еда была слишком утонченной для их грубых вкусов.
Там был один молодой офицер – Ферди фон Шенберг, помощник Отто Клебиха, который неплохо разбирался в винах и в музыке. Он подошел и остановился рядом с Лоис, облокотившейся на пианино, в то время как пожилой человек, который постоянно играл на вечеринках, так же трепетно, как Моцарта и Шопена, исполнял Кола Портера.
Остальные офицеры сидели с Карлом за столом, обсуждая последние военные события. Они разложили карты и размышляли над ними, и от выпитого превосходного бренди их разговор и смех становились все громче. Несколько скучающих девушек в вечерних платьях сидели в гостиной, на них не обращали внимания ни гости, ни хозяйка.
– подпевала Лоис.
«Я не пьянею от шампанского,
Вино не возбудит меня,
Так почему, скажи, случилось так,
Что опьянел я от тебя?»
– Вам нравится Кол Портер? – спросил с улыбкой Ферди фон Шенберг – высокий блондин с прекрасным молодым телом.
– Кол Портер и хорошее шампанское, – сказала Лоис, поднимая стакан, наполненный нежной золотой жидкостью с крошечными пузырьками, которые стремились вверх.
– Здесь не подаются эти чудесные вина. – Она состроила гримасу в сторону гостиной, и он рассмеялся.
– Каждому – свое. – Он поднял бокал.
– Да, – ответила она, пристально глядя на него. Затем дверь открылась, и остальные гости стали выходить в гостиную, и больше у нее не было возможности поговорить с Шенбергом.
Со вздохом Лоис надела мягкую шелковую зеленую рубашку. Карл любил, когда она надевала ее.
Он был уже в постели, ожидая, пока она вернется из туалетной комнаты. Запах роз, которые Лоис поставила в огромные хрустальные вазы, наполнял комнату, она отворила окно, глядя через двор на Сену. Лунный свет вспыхивал на винтовках часовых, патрулирующих во дворе перед домом, освещая длинный черный «мерседес» с шофером, который ожидал на случай, если произойдет что-то срочное. Ее любовник был очень важной персоной. Облокотившись на окно, Лоис зажгла сигарету и стала смотреть в ночь.
– Либхен? – Генерал Карл фон Брюгель оторвал взгляд от газеты и улыбнулся ей. – Время ложиться спать, мой ангел.
Он отложил в сторону важные документы со штампами и печатями. – Иди ко мне.
Карлу фон Брюгелю сорок лет. У него были жесткие седые волосы и голубые глаза, а прекрасный цвет лица придавал им особенную яркость, гладкая кожа и худощавое тело. Восемнадцать лет он был женат на тихой женщине из хорошей мюнхенской семьи, и у него была дочь, ровесница Пич.
Лоис выбросила сигарету в окно. Спустив с плеч бретельки ночной рубашки, она медленно пошла к нему, помогая шелку соскользнуть с груди, позволяя ему, мягко шурша, упасть к ногам.
Карл пожирал глазами ее наготу, его руки, тяжелые, хищные, ищущие, ожидали ее. Лоис помедлила у постели. Она всегда немного боялась его, была насторожена, когда он приближался к ней. Его рука скользнула между ее ног, безжалостно сжимаясь до тех пор, пока Лоис не закричала.
– Скажите мне, что вам нравится это, мадемуазель де Курмон, – потребовал он с надменной улыбкой, – скажи мне, что это то самое, чего ты хочешь. Ну, скажи!
– Пожалуйста, Карл, – выдохнула она, когда его рука сжала еще сильнее, сокрушая мягкость ее тела. Даже когда она говорила, ее била дрожь. О Боже, о Боже! Его настойчивые пальцы безжалостно ласкали ее, и она стонала от наслаждения. Он резко убрал руку, оставив ее в отчаянии, тяжело дышащей.
– Сейчас, – прошептал он, ложась на подушки, закинув руки за голову. – Что вы хотите, мадемуазель де Курмон?
– Пожалуйста, Карл, – взмолилась она, – пожалуйста, Карл, о, пожалуйста, возьми меня!
С рычащим смехом он поднял ее, посадил на себя, принимая ее своей твердой плотью, наслаждаясь ее стонами.
– Сейчас, – сказал он, – подожди, подожди минуту, Лоис. Посмотри в зеркало над кроватью.
Лоис послушно посмотрела в зеркало, на их отражение. Он грубо приподнял ее, чтобы она могла лучше видеть. Глаза Лоис потемнели от возбуждения, она сделает все, что он пожелает, Карл знал это.
– Сейчас, – сказал он, – подними глаза выше, Лоис, посмотри в другую сторону. Чье еще отражение ты видишь в зеркале?
Лоис неохотно подняла глаза. Портрет, который по настоянию Карла повесили здесь, смотрел на нее. Вытянутое лицо с полными чувственными губами, зловещая красота немного жесткого лица с темно-голубыми глазами Пич.
– Месье, – прошептала она, задрожав. – Я вижу Месье. Карл опять разразился смехом, разрешая ей вновь вернуться к нему, чувствуя ее влажную плоть.
– Так что вы думаете об этом. Месье герцог де Курмон? – обратился он к портрету. – Сначала мы взяли вашу страну, затем ваши фабрики и вашу собственность. А сейчас я возьму вашу внучку. Опять!
Лоис вскрикнула от боли. Карл находился все еще внутри нее, перевернулся и оказался сверху. Она задохнулась, когда он стал продвигаться все глубже и сильнее.
– Еще, еще, – молила она. Боже, он был замечательным любовником. О, Боже… – Еще, еще… Не останавливайся сейчас… О, пожалуйста. Карл… не останавливайся!
Казалось, ночь никогда не кончится.
9
Каролина Монталва всегда считалась одной из самых шикарных парижанок и, как многие из них, была бережлива. Каро никогда ничего не выбрасывала. С того времени, когда ей исполнилось семнадцать и она купила свое первое платье «от Кутюр», Каро хранила все свои наряды. «В конце концов, – говорила она своему любовнику Альфонсу, когда он начал было протестовать по мере того, как заполнялись стенные и зеркальные шкафы, а количество их увеличивалось, пока не заполнило все комнаты, чтобы вмещать ее растущий гардероб, – все, что стоит так дорого, не может быть просто выброшено. Ты же не выбросил бы стул или картину только потому, что купил их в прошлом году». И милый Альфонс, слепо обожающий ее, соглашался, добавляя со смехом: «И когда у нас кончатся комнаты, твоя экономия вынудит меня купить дом». «Как жаль, – думала Каро, спеша по улице Риволи, – что Альфонса больше нет. А то он увидел бы, что ее практичность сослужила ей службу». Несмотря на войну, она смогла прилично одеваться, пользуясь залежами своего гардероба, а некоторые из этих вещей относились к началу века – к золотым дням молодости, и взглядом немного умеющей шить женщины она видела, что ее друзья тоже носили перелицованную одежду. Она чувствовала себя вполне комфортно в этой мягкой голубой шерстяной юбке. И, конечно, завершающим штрихом была шляпка – великолепная соломка, купленная у мадам Ребокс десять лет назад, она только добавила вуаль в мушку, которую сняла с другой шляпы и букетик серо-голубых цветов, ранее украшавший вырез вечернего платья. Возраст, подумала она, криво улыбнувшись, имеет свои преимущества. Но все чаще приходило ощущение старости, которое ей не нравилось, и бывали дни, когда она чувствовала каждый год из своих семидесяти трех.
Глядя на свое отражение в витрине магазина, Каро увидела, что ее спина еще прямая, а новые укороченные юбки вполне ей подходят – слава Богу, ноги были все еще хороши, «Как чистокровная молодая кобылка», – говорил Альфонс. Она все еще скучала по нему, хотя он умер двадцать лет назад.
Каро элегантно отступила, чтобы ее не задела компания шумных смеющихся молодых людей, немецких солдат, вернувшихся с фронта несколько дней назад и получивших разрешение жить в Париже. Боже, как она ненавидела сам звук этого языка. Был ли сейчас язык другим, чем тогда, в старые времена, когда она прекрасно проводила время в Баден-Бадене в обществе воспитанных мужчин и женщин? Они были культурны, очаровательны, речь их приятна. Тогда кто эти люди? Все, что она знала, – они были врагами и прошли через любимый Париж как завоеватели. Их флаги с уродливой свастикой развевались над красивыми зданиями, и так называемые офицеры, которые были мелкими сошками, возгордившимися от сознания собственной власти, могли распоряжаться столиками в кафе «Риц». По городу ползли слухи о массовых репрессиях, хотя истории были слишком страшны, чтобы в них поверить. И все же люди исчезали каждый день, и еврейская семья, которая жила в комфортабельной квартире по соседству, – известный банкир, друживший с Каро много лет, – была увезена однажды поздно вечером.
Слезы потекли из глаз, когда она увидела из окна, как маленькую семью – банкира, его жену и двух молоденьких дочек – посадили в черную машину с решеткой на окнах и желтыми мазками на колпачках колес. Она знала, что это значит. Гестапо. Само слово наполняло людей страхом. Каро тоже посетили – молодой высокий офицер в черной форме и блестящих высоких сапогах. Все немцы были помешаны на сапогах – начищенных, с щелкающими каблуками.
– Мадам Монталва, – сказал он. – Это был не вопрос, а утверждение, и Каро не удостоила его ответом. – Лейтенант Эрнст Мюллер. Я здесь, чтобы проверить ваши жилищные условия, мадам, так как несколько моих людей будут расквартированы здесь.
Он мрачно оглядел изящный салон, в котором было много памятных вещей, приобретенных за долгую жизнь, но, кроме красивой антикварной мебели, ничего ценного в комнате не было. Слава Богу, у нее хватило разума последовать совету Джима и вывезти картины и серебро из Парижа, хотя Каро не знала, все ли было в порядке с вещами, спрятанными под плитой кухни ее загородного дома в Рамбуйе. Конечно, она понимала, что офицер мечтал об этих роскошных апартаментах сам, не собираясь сюда кого-нибудь селить. Нет, она не позволит этому мелкому выскочке владеть ее домом. Но с таким типом людей нужно быть осторожной – жалкий буржуа, ощущающий власть. Во времена ее молодости офицеры были также и джентльменами. Сейчас же ни в чем нельзя быть уверенной. Каро хотела сказать ему, что она пожилая женщина и стыдно выселять ее из дома, но, с другой стороны, она не могла позволить ему думать, что так уж стара. И вместо этого она сказала:
– В таком случае я должна переговорить с комендантом. Посмотрим, как ему понравится, что на постой ставят без его разрешения. Мари-Люси, – позвала она свою единственную оставшуюся служанку. Пожилая женщина, в еще более преклонном возрасте, чем хозяйка, задрожала от страха при виде формы, нервно сжав руки, не в состоянии говорить. – Мари-Люси, дай мне пальто, пожалуйста. – Каро с трудом встала. Как некстати, что именно сегодня ее так сильно мучает артрит. – Я поеду с этим господином в штаб-квартиру гестапо.
Мари-Люси тяжело задышала.
– О мадам, нет, – зарыдала она. Каро строго взглянула на нее:
– Ради Бога, успокойся, мне нужно переговорить с шефом.
– Нет, нет. Вы не можете сделать это, – запротестовал Мюллер, отступая назад.
– О, почему же нет? – с вызовом спросила Каро.
– Никто просто так не посещает коменданта. Он очень занят.
– Тогда я договорюсь на завтра.
Каро знала, что вышла победительницей из этой схватки. Он вспыхнул. Его акцент стал более заметен. Простой деревенский парень, поднявшийся на волне удачи, отнюдь не соперник для хитрой светской женщины, какой она была, полвека не уступавшей в остроумии мужчинам много умнее его. Щелкнув каблуками блестящих сапог еще раз, лейтенант надел фуражку с поднятым верхом и направился к двери.
– Я попрошу в штаб-квартире коменданта связаться с вами, чтобы обсудить этот вопрос, – сказал он.
Каро улыбнулась, когда за ним закрылась дверь.
– Жадность, – сказала она, снова усаживаясь в кресло. – Враги жадны, Мари-Люси. Он называет себя офицером, но на самом деле – не лучше простого уличного грабителя. – Каро знала, что больше он не придет.
Глядя на свое отражение в витрине магазина, Каро увидела, что ее спина еще прямая, а новые укороченные юбки вполне ей подходят – слава Богу, ноги были все еще хороши, «Как чистокровная молодая кобылка», – говорил Альфонс. Она все еще скучала по нему, хотя он умер двадцать лет назад.
Каро элегантно отступила, чтобы ее не задела компания шумных смеющихся молодых людей, немецких солдат, вернувшихся с фронта несколько дней назад и получивших разрешение жить в Париже. Боже, как она ненавидела сам звук этого языка. Был ли сейчас язык другим, чем тогда, в старые времена, когда она прекрасно проводила время в Баден-Бадене в обществе воспитанных мужчин и женщин? Они были культурны, очаровательны, речь их приятна. Тогда кто эти люди? Все, что она знала, – они были врагами и прошли через любимый Париж как завоеватели. Их флаги с уродливой свастикой развевались над красивыми зданиями, и так называемые офицеры, которые были мелкими сошками, возгордившимися от сознания собственной власти, могли распоряжаться столиками в кафе «Риц». По городу ползли слухи о массовых репрессиях, хотя истории были слишком страшны, чтобы в них поверить. И все же люди исчезали каждый день, и еврейская семья, которая жила в комфортабельной квартире по соседству, – известный банкир, друживший с Каро много лет, – была увезена однажды поздно вечером.
Слезы потекли из глаз, когда она увидела из окна, как маленькую семью – банкира, его жену и двух молоденьких дочек – посадили в черную машину с решеткой на окнах и желтыми мазками на колпачках колес. Она знала, что это значит. Гестапо. Само слово наполняло людей страхом. Каро тоже посетили – молодой высокий офицер в черной форме и блестящих высоких сапогах. Все немцы были помешаны на сапогах – начищенных, с щелкающими каблуками.
– Мадам Монталва, – сказал он. – Это был не вопрос, а утверждение, и Каро не удостоила его ответом. – Лейтенант Эрнст Мюллер. Я здесь, чтобы проверить ваши жилищные условия, мадам, так как несколько моих людей будут расквартированы здесь.
Он мрачно оглядел изящный салон, в котором было много памятных вещей, приобретенных за долгую жизнь, но, кроме красивой антикварной мебели, ничего ценного в комнате не было. Слава Богу, у нее хватило разума последовать совету Джима и вывезти картины и серебро из Парижа, хотя Каро не знала, все ли было в порядке с вещами, спрятанными под плитой кухни ее загородного дома в Рамбуйе. Конечно, она понимала, что офицер мечтал об этих роскошных апартаментах сам, не собираясь сюда кого-нибудь селить. Нет, она не позволит этому мелкому выскочке владеть ее домом. Но с таким типом людей нужно быть осторожной – жалкий буржуа, ощущающий власть. Во времена ее молодости офицеры были также и джентльменами. Сейчас же ни в чем нельзя быть уверенной. Каро хотела сказать ему, что она пожилая женщина и стыдно выселять ее из дома, но, с другой стороны, она не могла позволить ему думать, что так уж стара. И вместо этого она сказала:
– В таком случае я должна переговорить с комендантом. Посмотрим, как ему понравится, что на постой ставят без его разрешения. Мари-Люси, – позвала она свою единственную оставшуюся служанку. Пожилая женщина, в еще более преклонном возрасте, чем хозяйка, задрожала от страха при виде формы, нервно сжав руки, не в состоянии говорить. – Мари-Люси, дай мне пальто, пожалуйста. – Каро с трудом встала. Как некстати, что именно сегодня ее так сильно мучает артрит. – Я поеду с этим господином в штаб-квартиру гестапо.
Мари-Люси тяжело задышала.
– О мадам, нет, – зарыдала она. Каро строго взглянула на нее:
– Ради Бога, успокойся, мне нужно переговорить с шефом.
– Нет, нет. Вы не можете сделать это, – запротестовал Мюллер, отступая назад.
– О, почему же нет? – с вызовом спросила Каро.
– Никто просто так не посещает коменданта. Он очень занят.
– Тогда я договорюсь на завтра.
Каро знала, что вышла победительницей из этой схватки. Он вспыхнул. Его акцент стал более заметен. Простой деревенский парень, поднявшийся на волне удачи, отнюдь не соперник для хитрой светской женщины, какой она была, полвека не уступавшей в остроумии мужчинам много умнее его. Щелкнув каблуками блестящих сапог еще раз, лейтенант надел фуражку с поднятым верхом и направился к двери.
– Я попрошу в штаб-квартире коменданта связаться с вами, чтобы обсудить этот вопрос, – сказал он.
Каро улыбнулась, когда за ним закрылась дверь.
– Жадность, – сказала она, снова усаживаясь в кресло. – Враги жадны, Мари-Люси. Он называет себя офицером, но на самом деле – не лучше простого уличного грабителя. – Каро знала, что больше он не придет.