недалеко от Арбатской площади. Погромыхивали ночные трамваи, гудели
автобусы. Москва не спала.
Но Миша привык к этим звукам великого города и почти не слышал их. В
углу однообразно стучали большие стенные часы. У Миши слипались глаза.
- Не смей спать! Ты не должен спать! - убеждал себя Миша. - Ведь ты на
вахте... - Но глаза не слушались и слипались. Кажется, Миша чуточку
задремал.
- Спишь? - услышал он голос Гинзбурга и встрепенулся, как птица.
- Нет, - ответил Миша тихо, словно их могли подслушать.
Эта ночь настраивала на таинственный лад. Миша взглянул на часы. Он
дремал не больше пяти минут.
- Протчев под водой. Сейчас наш подводный телевизор покажет, что
делается под водой.
Миша провел рукой по глазам, чтобы смахнуть остатки сна, и стал
смотреть на экран. На экране, как и ранее, было темно.
- Почему ничего не видно? - спросил Миша.
- Потому, что Протчев не зажигает фонарь, он сидит в полной темноте.
- Значит, ничего не увидим?
- Если только кто-либо иной не зажжет фонарь, - ответил Гинзбург.
В этот самый момент Миша увидел, что верхний правый угол экрана слегка
осветился... Или это только показалось Мише... Свет словно растаял... Нет,
вот снова блеснул - на этот раз луч прорезал экран по диагонали. И снова
погас. Но этого было достаточно. У Миши сильно заколотилось сердце. Значит,
кто-то был под водой, кроме Протчева... Сейчас начнется самое интересное...
И оно началось. Яркий луч света метнулся снизу вверх, и Миша снова
увидел фигуру водолаза. На его груди - фонарь, хотя и не такой сильный, как
у Протчева. В правой руке водолаз держал большие ножницы и направлялся,
подруливая левой рукой, к тросу и кабелю телеаппарата.
"Это, конечно, кабель нашего телеока. Водолаз хочет перерезать его", -
подумал Миша.
Водолаз, неожиданно увидев свет, дернул за сигнальную веревку.
"Значит, у этого водолаза нет телефона".
Протчев, очевидно, уже доложил по телефону, потому что его быстро
подняли и он быстро оказался на одном уровне со своим противником. Наверное
Гинзбург, следя за изображением на экране, регулировал положение подводного
телеока и установил его так, что теперь Миша хорошо видел борцов, готовых к
схватке. Протчев выхватил ножницы из рук японца и сунул их в мешочек на
ремне. Пока Протчев прятал ножницы, как трофей, водолаз вынул большой нож и
замахнулся на Протчева.
- А, бандит, ты хочешь убить меня! - услышал Миша голос Протчева.
Водолаз-японец не успел ударить Протчева, потому что японца неожиданно
подняли. Но, судя по тому, как его рука прошла сквозь водную среду, видно
было, что этот человек привык двигаться и рассчитывать свои движения в воде.
Миша рассмеялся, когда Протчев схватил японца за ногу и тот начал
комично дрыгать второй ногой, чтобы тяжелой подошвой сбить руку Протчева. Но
водолазный костюм смягчал удары, и Протчев крепко держал японца, медленно
поднимаясь вместе с ним.
Одновременно Миша заметил, что Протчев перестал "травить воздух", над
шлемом не появлялись пузырьки воздуха. Зачем Протчев это сделал? Неужели он,
увлекшись борьбой, перестал нажимать головой на воздушный клапан? Рубашка
Протчева раздулась. А, вот оно что! Протчев сделал предохранительную
воздушную прослойку. Удары свинцового ботинка теперь не могли ему повредить
- при каждом ударе нога японца отскакивала от раздутой рубашки Протчева, как
от мяча.
Японец, очевидно, хотел быстрее подняться - удрать от этой неожиданной
дуэли на дне океана. Но хотя здесь было сравнительно неглубоко, Миша знал,
что быстрый подъем опасен для здоровья. Впрочем, наверху, возможно, и не
ожидали, что положение японца столь серьезно.
- Нет, погоди, друг, я хочу познакомиться с тобой поближе! - продолжал
Протчев. И откуда взялись слова у этого всегда молчаливого человека? Может
быть, он на дне становился разговорчивым? Гинзбург не вмешивался в этот
монолог. Он и так видел, что делается.
Протчев начал "травить" лишний воздух, чтобы его не выбросило наверх, и
быстро "отощал". Он уже поднялся на один уровень с японцем, и теперь
свинцовые подошвы противника не угрожали ему.
- Я отнял у тебя на память об этой встрече ножницы, теперь нож твой мне
полюбился, - продолжал Протчев. Японец остервенело замахал ножом. Каждый
удар мог оказаться смертельным для Протчева: стоило только чуть-чуть
зацепить водолазный костюм, и в него прошла бы вода. Но Протчев смело
продвигался вперед, подставляя под удары японца свой шлем. Лишь бы рука
японца не добралась до шланга, нагнетающего воздух! Протчев выбрал момент и
отвел в сторону шланг и трос.
Миша был захвачен этой борьбой. Он стремился не пропустить ни одного
движения.
- Папа, иди сюда быстрее! - крикнул он так громко, что Николай Петрович
тотчас же проснулся и прибежал в кабинет.
- Смотри!
Миша проследил за рукой Протчева, когда тот отодвигал шланг. Вдруг он
увидел за рукой Протчева туманный свет. Очевидно, луч фонаря отразился от
чего-то блестящего. Но что бы это могло быть? Пятно темноватого света за
спиной Протчева пропало. Едва Миша успел взглянуть на борющихся, как это
туманное пятно ярко вспыхнуло и превратилось в голову акулы.
- Акула! Акула за спиной Протчева! - крикнул Миша, даже не сообразив в
этот момент, что Протчев услышит крик. И Миша был чрезвычайно удивлен,
увидев, как Протчев повернулся всем телом. Теперь акула находилась всего в
метре от Протчева. Она уже перевернулась на спину, как всегда, раскрыла
широкую, вооруженную острыми зубами пасть. Блеснули зубы.
В следующую минуту Протчев всадил нож в горло морского хищника. Весь
экран заволокло красным туманом - это разлилась кровь! Чья?..
- Протчев! - крикнул Миша.
- Чего кричишь? - услышал Миша спокойный, как всегда, голос эпроновца.
- Хорошо полоснул. Жаль только, японец удрал. Ничего. Вдругорядь не полезет.
Эй, Гинзбург, поднимай быстрее! В этот кровавом тумане как бы вторая акула
не появилась. Они за милю кровь чуют.
- Нельзя быстрее! - сказал Маковский.
- Чего там нельзя? - послышался голос Протчева. - Выдержу! Ведь я вас
слышу, вы - меня. Если мне плохо станет - скажу.
Сквозь красноватый туман Миша увидел, как расплывчатое темное пятно,
имевшее форму водолаза, поползло вверх. Пауза. Слышно, как тяжело дышит в
своем скафандре Протчев.
- Какой сильный человек! - сказал кто-то по-английски.
- Да, сильнее нас с вами, товарищ Кар, - отозвался голос Азореса.
- А ты все-таки молодец, Миша, - услышал вдруг Миша голос Протчева. -
Спас меня.
Миша Борин был польщен этой похвалой. Теперь он мог считать себя
настоящим участником этой опасной экспедиции. Правда, самому Мише не
угрожала ни малейшая опасность, но все же если бы не он, акула разорвала бы
храброго Протчева. Подвиг небольшой, но о нем знают все, все поздравляют
Мишу. Даже Кар. Вот он кланяется на экране и моргает своими красными веками
с рыжими ресницами.
Новый "кадр": Протчева поднимают на палубу. Теперь его ярко освещают
прожектором. Пусть видит мистер Скотт. Как добрался его японец?
"Урания" уже отошла от "Серго".
Протчев, пошатываясь, стоит на палубе. Подводная борьба и быстрый
подъем утомили даже этого закаленного человека.
Маковский поддержал его за локоть. Протчев отводит руку капитана и
показывает на скафандр. Матросы быстро снимают его с головы водолаза.
Лицо у Протчева синее, но он уже улыбается. Затем снимает тяжелую
рубаху, нагибается, вынимает из сумочки большие ножницы, отнятые у японца,
и, высоко подняв их над бортом, стрижет в воздухе. Ножницы ярко освещены.
Три парохода под советским флагом отплыли на северо-восток, "Урания" -
на юго-запад.
Скотт возвращался с пустыми карманами и в отчаянии. Товарищ Кар - с
новыми надеждами и огромным интересом.
Два мира - две судьбы...
Океан снова стал пустынным. На том месте, где еще недавно кипели
людские страсти, равнодушно катились длинные зеленые волны. Летучие рыбы
прыгали из воды, ветер играл волнами.
А под зеленым водным покровом спал особый мир - мир затонувшего города,
но и он просыпался для новой жизни.
Телеоко открывало только первые страницы этой интересной книги. А
сколько их лежит еще не прочитанными и ждет своего нетерпеливого,
любознательного читателя!..


- Так тебе, Мишук, и не посчастливилось побывать в экспедиции, - сказал
Николай Петрович. - Не горюй. На твой век еще хватит экспедиций!
Миша протянул отцу толстую общую тетрадь.
- Вот дорожный журнал атлантической экспедиции трех советских судов, -
сказал он. - Даже участник экспедиции не мог бы написать более точно. Тут
материал для целого романа, который можно было бы назвать "Чудесное око".